Повседневная жизнь инквизиции в средние века

Итак, «…устройство инквизиции, – пишет Г. Ч. Ли, – было настолько же просто, насколько целесообразно в достижении цели. Она не стремилась поражать умы своим внешним блеском, она парализовала их террором». Инквизиция была строго регламентированным (хотя и не с самого момента возникновения) учреждением и прекрасно отлаженным механизмом, который редко когда давал сбои.

О преступлениях; подпадающих под юрисдикцию инквизиции

При учреждении инквизиции основными целями были розыск и наказание еретиков, иначе говоря, инакомыслящих во всех проявлениях.

При этом чётко разграничивались дела, которые могли быть в ведении церковного и светского судов. Так, виновные в преступлениях, не имевших отношения к религии, не могли быть заподозрены в ереси, и расследование их действий принадлежало по праву гражданским судьям. Однако иногда в такие дела инквизиторы всё-таки вмешивались, поскольку, по мнению Церкви, преступления подобного рода не могли быть совершены без тлетворного влияния ересей, как, например, хула на Бога и его святых.

Иногда поводом для начала расследования служило просто попустительство подозреваемого. Так, если отлучённый по тем или иным причинам от Церкви в течение года не подавал ходатайство об отпущении грехов и не особо ревностно стремился исполнить наложенное наказание, это было более чем весомым основанием для подозрения в ереси.

Под юрисдикцию судов подпадали не только сами еретики, но и сочувствующие им – «укрыватели, соумышленники и соучастники, оскорбляющие католическую церковь и поддерживающие ересь», а также те, кто не помогал, а иногда и препятствовал инквизиторам выполнять их обязанности. Причём в этот разряд могли попасть и очень богатые люди – в том числе и феодалы, которые по принуждению членов инквизиции клятвенно обещали изгнать из своих владений всех еретиков, но взятых на себя обязательств не исполняли.

Примыкали к таким «подозрительным» членам общества и жители городов (иногда даже правящая верхушка их), которые не соглашались отменить действующие в городах статуты и положения, идущие вразрез с распоряжениями инквизиторов.

Если, паче случая, на сторону осуждаемого становился адвокат или иной служитель Фемиды, которому, собственно, самим законом и предписывалась защита несчастного, то они тоже автоматически попадали в разряд ненадёжных и подозреваемых.

Постепенно убийство еретика было возведено католическим учением в богоугодное дело, а в стане инквизиторов действовал принцип «Кто не с нами, тот против нас». При этом в расчёт не брались ни родственные связи, ни болезни подозреваемых, ни элементарная порядочность, ни нравственные убеждения. Подозреваемого могли забрать даже в церкви, нарушая неприкосновенность святого места.

Однако подозрения не могли коснуться самого папы и его эмиссаров, легатов и епископов, а также их родных. В случае получения доносов или возникновения подозрений на означенных лиц инквизитор имел право лишь переслать документы папе.

Постепенно к вышеперечисленным строгим мерам регламентации действий инквизиции добавились новые:

«Все жители, в возрасте – для мальчиков от четырнадцати и для девочек – от двенадцати лет, должны дать клятвенное обещание, что они будут преследовать еретиков; а в случае отказа с ними будут обращаться как с подозреваемыми в ереси;

те, которые не будут являться в трибунал для покаяния три раза в год, будут одинаково считаться подозреваемыми в ереси;

все дома, служившие еретикам, будут уничтожены; всё имущество еретиков и их соучастников будет захвачено, причём дети их лишатся права получить из него хотя бы малейшую часть;

добровольно обращённые еретики не имеют права жить в той же местности;

они обязаны носить на своей одежде два жёлтых креста, один на груди, второй на спине, для отличия их от других католиков;

наконец, ни один мирянин не имеет права читать Евангелия иначе как на латинском языке».

Личности инквизиторов, их права и обязанности

Инквизиторами были в основном доминиканцы и францисканцы. Однако среди них можно было встретить и монахов других орденов, и даже людей без сана.

Климент V (1305 – 1314) установил минимальный возраст инквизитора в 40 лет, но бывали и моложе.

Историки характеризуют инквизиторов как людей решительных, жёстких и жестоких, полных энергии, отнюдь не отличающихся смирением, а, наоборот, стремящихся к власти и славе, в достаточной степени увлечённых мирскими благами. Другими словами, это были ярые фанатики своего дела и отчаянные карьеристы. Их принципом было справедливое возмездие.

Они происходили из самых разных слоёв общества. Роберто Ле Бург, доминиканец, раскаявшийся катар, был назначен в 1233 году инквизитором в район Луары, где отличился кровожадностью. Через два года он сумел стать инквизитором всей Франции, за исключением южных провинций. За массовые казни и грабежи его прозвали Антиеретическим Молотом. Жестокости, чинимые Ле Бургом, угрожали вызвать всеобщее восстание во Франции, что вынудило папу отдать приказ арестовать его. Ле Бург был осуждён на пожизненное заключение. И это чуть ли не единственный случай в истории инквизиции, когда инквизитор был наказан церковными властями за свои преступления. С другими инквизиторами очень часто расправлялись местные жители, что позволяло канонизировать убийц и возводить их в ранг святых.

Инквизиторов в конечном итоге назначал папа, который являлся верховным главой священного трибунала. Инквизиционный суд, как чрезвычайный, не подлежал цензуре, контролю ни со стороны папских легатов, ни со стороны руководителей монашеских орденов, назначавших инквизиторов.

В 1245 году папа Иннокентий IV решил, что инквизиторы должны получать прощение грехов от других инквизиторов, таким образом, они становились практически неподсудны и освобождались от повиновения руководителям своих монашеских орденов. Инквизиторы получили право являться непосредственно к папе и решать возникшие проблемы и вопросы.

Однако самостоятельно инквизиторы не могли справиться с возложенными на них обязанностями – настолько велики были провинции – отведённые им «наделы». Поэтому им было даровано право назначать себе помощников – эмиссаров, которые могли быть приняты на службу или уволены лишь самим инквизитором. Как правило, таких эмиссаров, или викариев, как их также называли, инквизиторы посылали в отдалённые уголки подвластных им территорий.

Как мы уже говорили во вступлении, всякому, даже королю, кто препятствовал деятельности инквизитора или подстрекал к этому других, грозило отлучение от Церкви. «Ужасная власть, – отмечает Г. Ч. Ли, – предоставленная таким образом инквизитору, становилась ещё более грозной благодаря растяжимости понятия «преступление», выражавшееся в противодействии инквизиции; это преступление было плохо квалифицировано, но преследовалось оно с неослабной энергией. Если смерть освобождала обвинённых от мщения Церкви, то инквизиция не забывала их, и гнев её обрушивался на их детей и внуков».

Организационно же инквизиторами и их «отделениями» в разных странах руководили сначала генерал-инквизиторы, которые назначались папой, а впоследствии – различные учреждения Римской курии.

Генерал-инквизиторство было учреждено в середине XIII века папой Урбаном IV (1261 – 1264), который назначил на эту должность своего доверенного кардинала Каетано Орсини. Последний оказался очень талантливым организатором и прекрасным интриганом, что после кончины папы Урбана IV позволило ему легко занять его место под именем папы Николая III (1277 – 1280). Орсини, став папой, в свою очередь, назначил генерал-инквизитором своего племянника кардинала Латино Малебранку. Ему он хотел передать в наследство свой «трон», но тут уже возмутились кардиналы, провалившие Малебранку на очередных выборах папы. После смерти последнего пост генерал-инквизитора оставался некоторое время вакантным. Он был занят ещё только один раз при Клименте VI (1342 – 1352). Но поскольку с этим постом были связаны одни неприятности и зависть кардиналов, со временем его упразднили.

Когда возникло протестантство, католической церкви пришлось принимать меры по борьбе и с этой ересью. Поэтому в 1542 году возникло новое учреждение – «Священная конгрегация римской и вселенской инквизиции». «Честь» её организации принадлежит папе Павлу III.

С течением времени, когда дел стало много, инквизиторам потребовались помощники, и они стали получать их от местных епископов, с которыми и так находились в тесном контакте. Именно местные епископы давали инквизиторам формальное разрешение на проведение арестов, на начало следствия. Они часто присутствовали на пытках и почти всегда – на судебном процессе.

Инквизитор и епископ действовали с общего согласия, и тем не менее каждый из них имел право самостоятельно преследовать виновных. Постановления о взятии под стражу могли быть утверждены лишь одновременно ими обоими. То же самое касалось пыток и окончательного приговора, для каковых заключение обоих было необходимо. Когда же мнения их расходились, они обращались к папе.

Если инквизитор был не в состоянии поехать в соседний город для проведения дознания или по иной надобности, то он отправлял туда назначенного им же самим эмиссара или викария. Последние имели право даже выносить приговоры. Уже в 1248 году Валансьенский собор прямо обязал епископов объявлять и исполнять решения инквизиторов под угрозой, что им будет запрещён вход в их собственные церкви. А уже очень скоро (а именно в 1257 году решением папы Александра IV) епископы перестали иметь «право голоса» – и инквизиторы сосредоточили всю деятельность в своих руках.

В XIV веке инквизиторы стали прибегать к услугам так называемых квалификаторов, которые осуществляли «юридическую поддержку». Как правило, они тоже были церковниками и следили за тем, чтобы судебное производство инквизиции не противоречило по сути существовавшим гражданским законам. Они же помогали в случае затруднения с поиском необходимых церковных актов, уставов, булл и декретов. Как правило, при ознакомлении «юрисконсульта» с делом обвиняемого оригиналы документов никогда не предоставлялись, а изготовлялись специальные копии, из которых были со всем тщанием изъяты имена еретика, доносчика, свидетеля и всех сопутствующих конкретных «географических» деталей.

Содержали обвиняемых очень часто в епископской тюрьме, однако с течением времени инквизиция стала строить свои здания судов – чтобы быть совершенно уверенными в надёжности охраны узника.

Судебный процесс «обставляли» – прежде всего внешне – в соответствии с существующим гражданским законодательством. К примеру, на суде обязательно был обвинитель (прокурор), также из монашеской среды.

На пытках и во время допросов всегда присутствовал врач, который следил за тем, чтобы обвиняемый или обвиняемая не скончались раньше времени, а также проводил осмотр тела в поисках «ведьминых» отметин или по другой медицинской причине. Ну и, конечно, приговор приводил в исполнение палач.

В карательном приговоре инквизиторы имели прямую материальную заинтересованность. Если первые инквизиторы действовали исключительно из идеологических побуждений, то вскоре им уже полагалось вознаграждение в виде конфискованного имущества. Историки Церкви особо отмечают, что инквизиция никогда не располагала вкладами, пожертвованиями или иными средствами, кроме материальных поступлений в результате собственной деятельности. Тем самым жестокость «Мировой руки» подпитывалась необходимостью зарабатывать на хлеб насущный, а террор был направлен не только на членов гражданского общества, но и на самих себя.

Сохранились документы – своеобразные учебники инквизиторов, один из которых написан Бернаром Ги, свирепствовавшим, в частности, в Лангедоке. Его часто цитируют, поскольку это – квинтэссенция поведения инквизитора, который должен быть «деятелен и энергичен в своём рвении к истинной вере, в деле спасения душ и истребления ереси», активен физически и никогда не поддаваться лени. При этом инквизитор никогда не должен гневаться, а, напротив, всегда обязан сохранять спокойствие. Как истинный служитель Церкви инквизитор не должен бояться смерти, а потому не подобает ему отступать перед лишениями и грозящими ему опасностями и напастями, однако самоубийство – великий грех, а потому не стоит самому искать приключений и безрассудно стремиться навстречу опасностям. Нельзя поддаваться на уловки мирян и склоняться на сторону пришедшего, не выслушав других свидетелей. Рассудительность – одно из основных качеств, которые необходимы инквизитору, поскольку ему часто приходится оказываться в ситуациях, в которых кажущееся на первый взгляд невероятным оказывается впоследствии истиной. А потому инквизитор должен внимательно расследовать дело, не задумываясь о впечатлении, которое он произведёт на окружающих, и не ища любви и популярности. Не стоит ему и быть неоправданно жестоким и бесчувственным, отказывая в отсрочках и в смягчении наказания, не имея на то особых оснований. Он всегда должен в первую очередь думать о своём деле.

Бернар Ги даёт даже строгие указания о том, каким должно быть выражение лица инквизитора при вынесении приговора: «Когда он выносит смертный приговор, то выражение лица его должно свидетельствовать о сожалении, чтобы не казалось, что он действует под влиянием гнева и жестокости, но приговор его должен оставаться неизменным. Если он накладывает денежное наказание, то лицо его должно сохранять строгое выражение, чтобы не подумали, что он действует из алчности. Пусть в его взгляде проглядывают всегда любовь к правде и милосердие, чтобы не думали, что его решения вынесены под влиянием алчности или жестокости».

«Однако, – пишет И. Григулевич, – было бы ошибочным считать, что свою главную задачу инквизитор видел прежде всего в отправке еретика на костёр. Инквизитор в первую очередь добивался превращения еретика из «слуги дьявола» в «раба Господня». Инквизитор стремился вырвать у еретика раскаяние, отречение от еретических верований, заставить примириться с Церковью. Но чтобы такое превращение действительно произошло и не было бы очередным обманом лукавого, обвиняемый должен был, в доказательство искренности своего раскаяния, выдать своих единоверцев и их друзей и сообщников».

Соотношение веры и неверия – вот основной вопрос инквизиции. Было бы неверно говорить исключительно о корыстных целях представителей католической церкви, которые стремились к конфискации имущества обвиняемых. Скорее всего, многие из них действительно верили, что разоблачают ужасный пакт человека с дьяволом.

Основная задача инквизитора – не налагать наказания, а спасать души несчастных, направив их на путь спасения и подвергнув их наказаниям. Они были пастырями, которые пытались излечить (пусть и жестоко!) своих заблудших духовных детей.

В результате «разоблачения» человек осуждался и ему выносился приговор. Совсем не обязательно это была смертная казнь[42]. Было бы неправильно говорить о какой-то патологической жестокости инквизиторов. Они искренне верили, что делают всё во благо Церкви и Бога и мешают распространению ереси.

Другой вопрос, что ересь сама по себе была столь страшным преступлением, что очень часто её нельзя было «замолить» и «отработать» епитимьей. И тогда виновного ждал один путь – на костёр.

Чтобы определить главные принципы, которыми должна была руководствоваться инквизиция, в 1243 и 1244 годах в Нарбонне созвали большое собрание епископов Нарбонна, Арля и Экса. В результате были приняты установления – каноны, которые и стали уставом инквизиции.

Механизм действия инквизиции: процесс расследования, проведение пыток, суд, вынесение приговора, осуществление казни

Инквизиторов назначал папа или делегат апостольского престола. Сообщение об этом назначении немедленно посылалось королю. Тот, в свою очередь, издавал дополнительный королевский указ, который предписывал трибуналам всех тех городов, через которые должен был проехать инквизитор, оказывать ему всяческое содействие. В понятие «содействие» входило: предоставление помещений для проживания инквизитора и производства им расследования, обеспечение всем необходимым для жизни в данном городе или селении, арест людей, подозреваемых в ереси по указанию инквизитора, заточение их в тюрьму, указанную инквизитором, а также исполнение установленного наказания.

Трибуналы были передвижные и стационарные. Стационарные трибуналы находились в крупных городах, в «штаб-квартирах» инквизиции. Но принцип работы и передвижных, и стационарных судов был одинаков.

Передвижные трибуналы появлялись в небольших местечках или приходах, где был замечен «всплеск» ереси. К священнику в сопровождении свиты, в которую входили секретарь, два мирянина-помощника и иногда стражники, являлся монах, доминиканец или францисканец. Было бы ошибочным считать инквизиторов глупыми людьми или садистами. Они все были хорошо образованы (по меркам своего времени), чаще всего прекрасными ораторами и – самое главное – искренне верили в свою миссию.

По прибытии в город инквизитора к нему приходил комендант, который поступал в полное его распоряжение. Первым делом он приносил клятву исполнять все приказания инквизитора, направленные против еретиков, а также со всем тщанием производить их розыск и арест. В случае неповиновения комендант, как и другие должностные лица, мог быть не только отлучён от Церкви, но и на определённое время, до снятия с него анафемы, лишён занимаемого места.

За несколько дней до своего появления в городе инквизитор извещал духовные власти о назначении на какой-нибудь ближайший праздничный день «общего собрания», когда он мог обратиться к народу. Такие собрания проводились как в церкви, так и на соборной площади.

Прежде всего инквизитор читал проповедь, призывая заблудших вернуться в лоно Церкви и покаяться, а прочим жителям предписывал явиться к нему в течение шести или десяти дней и сообщить всё, что им известно о лицах, виновных или подозреваемых в ереси. Пришедшим на такое «собрание» сразу даровалось отпущение грехов на срок от двадцати до сорока дней (по усмотрению самого инквизитора).

В случае недонесения на еретиков жителям угрожали отлучением.

Также объявлялось, что люди, виновные в ереси и явившиеся добровольно до окончания объявленного срока от двадцати до сорока дней (по некоторым источникам – от пятнадцати до тридцати), получат отпущение и будут подвергнуты лишь лёгкому церковному наказанию. Закон о такой «милости» был принят в 1235 году.

Раскаявшийся еретик должен был не только покаяться сам, но и указать на тех, кого он также подозревал в ереси и инакомыслии. В случае неявки еретикам угрожал суд по всей строгости закона.

Если же инквизитор получал донос, то первым делом бумагу регистрировали, но не рассматривали до окончания отпущенного срока помилования. Если же «потенциальный» еретик всё же уклонялся от явки с добровольным признанием, то по окончании срока к инквизитору вызывался не он, а доносчик, который должен был аргументировать свои показания – прежде всего предъявить доказательства и указать дополнительных свидетелей.

Так велось предварительное следствие. Надо сказать, что все этапы строго документировались и в зале суда всегда был секретарь, который вёл записи. Другой вопрос, что он записывал и какие копии дел выдавал осуждённым.

После окончания следствия назначалось время ареста обвиняемого, который очень часто и предположить не мог о появлении на него доноса, который, как показывают документы, в большинстве случаев писался ближайшими соседями. Как свидетельствуют историки, инстинкт самосохранения породил множество отвратительных примеров, когда друг доносил на друга, муж доносил на жену и детей, матери – на дочерей, то есть действовал принцип «Самое главное – успеть донести первому, пока не донесли на тебя».

Несчастный обвиняемый попадал в полную изоляцию – с момента ареста он не мог общаться ни с кем из знакомых, да и желающих выразить сочувствие не находилось: все боялись за собственную жизнь. Его помещали либо в епископскую или общественную тюрьму, либо в появившиеся со временем специальные инквизиторские тюрьмы.

После ареста еретика (подозреваемого) представители отправлялись в его дом, где полностью описывали имеющееся имущество. Кроме того, немедленно налагался арест на всё движимое и недвижимое имущество семьи. Члены семьи обрекались на нищету и влачили жалкое существование, потому что не было желающих им помочь. В схожей ситуации оказывались и кредиторы обвиняемого, потому что они теряли свои долговые обязательства. Историки инквизиции описывают случаи, когда жёны, дочери и сёстры даже самых богатых аристократов после заключения кормильца под стражу вынуждены были заниматься проституцией.

Однако в некоторых странах обвиняемого не арестовывали, а вызывали сразу в суд, где подвергали допросу.

С самого начала возникновения инквизиции одним из основных принципов её существования была таинственность – прекрасное средство тотального влияния на чужие мозги и психику, иными словами, психологическое оружие, которое помогало запугивать народ, «разделять и властвовать». Таинственность провоцирует возникновение слухов, которые также «давят на психику» и заставляют людей волноваться, то есть рождают страх, который легко может разрушить человеческую жизнь.

Часто обвиняемые проводили несколько месяцев в тюрьмах в полном неведении, и лишь по истечении нескольких месяцев заключения инквизиторы посылали к ним «гонца», который должен был внушить подследственным желание испросить «аудиенцию» у инквизитора, поскольку общим правилом трибуналов было стремление всегда выставить обвиняемого в качестве просителя.

Измотанный томительным ожиданием, обвиняемый, как правило, соглашался и являлся перед судьями. Тогда его допрашивали так, как будто суд не знал, в каких именно преступлениях его обвиняли. Преступление, которое преследовал инквизитор, было духовным, уголовные действия виновных не подлежали его юрисдикции. Простое сомнение считалось ересью.

Для того чтобы получить у подозреваемого признание, его всячески запутывали и запугивали. Часто обвиняемые признавались в том, чего не совершали, сразу же, чтобы избегнуть мучительного заточения, изнуряющих допросов и невероятных по своей жестокости пыток.

Вот примерный образец допроса, которым рекомендовал руководствоваться инквизитор Бернар Ги:

«Когда приводят еретика на суд, то он принимает самонадеянный вид, как будто он уверен в том, что невинен. Я его спрашиваю, зачем привели его ко мне. С вежливой улыбкой он отвечает, что он ожидает от меня объяснения этого.

Я: «Вас обвиняют в том, что вы еретик, что вы веруете и учите несогласно с верованием и учением святой Церкви».

Обвиняемый (поднимая глаза к небу с выражением энергичного протеста): «Сударь, вы знаете, что я невиновен и что я никогда не исповедовал другой веры, кроме истинной христианской».

Я: «Вы называете вашу веру христианской потому, что считаете нашу ложной и еретической, но я спрашиваю вас, не принимали ли вы когда-либо других верований, кроме тех, которые считает истинными римская церковь?»

Обвиняемый: «Я верую в то, во что верует римская церковь и чему вы публично поучаете нас».

Я: «Быть может, в Риме есть несколько отдельных лиц, принадлежащих к вашей секте, которую вы считаете римской церковью. Когда я проповедую, я говорю многое, что у нас общее с вами, например, что есть Бог, и вы веруете в часть того, что я проповедую; но в то же время вы можете быть еретиком, отказываясь верить в другие вещи, которым следует веровать».

Обвиняемый: «Я верую во всё то, во что должен веровать христианин».

Я: «Эти хитрости я знаю. Вы думаете, что христианин должен веровать в то, во что веруют члены вашей секты. Но мы теряем время в подобных разговорах. Скажите прямо: веруете ли вы в Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Духа Святого?»

Обвиняемый: «Верую».

Я: «Веруете ли вы в Иисуса Христа, родившегося от Пресвятой Девы Марии, страдавшего, воскресшего и восшедшего на небеса?»

Обвиняемый (быстро): «Верую».

Я: «Веруете ли вы, что за обедней, совершаемой священнослужителями, хлеб и вино божественной силой превращаются в Тело и Кровь Иисуса Христа?»

Обвиняемый: «Да разве я не должен веровать в это?»

Я: «Я вас спрашиваю не о том, должны ли вы веровать, а веруете ли?»

Обвиняемый: «Я верую во всё, чему приказываете веровать вы и хорошие учёные люди».

Я: «Эти хорошие учёные принадлежат к вашей секте; если я согласен с ними, то вы верите мне, если же нет, то не верите».

Обвиняемый: «Я охотно верую, как вы, если вы поучаете меня тому, что хорошо для меня».

Я: «Вы считаете в моём учении хорошим для себя то, что в нём согласно с учением ваших учёных. Ну, хорошо, скажите, верите ли вы, что на престоле в алтаре находится тело Господа нашего Иисуса Христа?»

Обвиняемый (резко): «Верую этому».

Я: «Вы знаете, что там есть тело и что все тела суть тела нашего Господа. Я вас спрашиваю: находящееся там тело есть истинное тело Господа, родившегося от девы, распятого, воскресшего, восшедшего на небеса и т.д.?»

Обвиняемый: «А вы сами верите этому?»

Я: «Вполне».

Обвиняемый: «Я тоже верую этому».

Я: «Вы верите, что я верю, но я вас спрашиваю не об этом, а о том, верите ли вы сами этому?»

Обвиняемый: «Если вы хотите перетолковывать все мои слова по-своему, а не понимать их просто и ясно, то я не знаю, как ещё говорить. Я человек простой и тёмный и убедительно прошу вас не придираться к словам».

Я: «Если вы человек простой, то и отвечайте просто, не виляя в стороны».

Обвиняемый: «Я готов».

Я: «Тогда не угодно ли вам поклясться, что вы никогда не учили ничему несогласному с верою, признаваемой нами истинной?»

Обвиняемый (бледнея): «Если я должен дать присягу, то я готов поклясться».

Я: «Я вас спрашиваю не о том, должны ли вы дать присягу, а о том, хотите ли вы дать её».

Обвиняемый: «Если вы приказываете мне дать присягу, то я присягну».

Я: «Я не принуждаю вас давать присягу, ибо вы, веря, что клясться запрещено, свалите грех на меня, который принудил бы вас к нему; но если вы желаете присягнуть, то я приму вашу присягу».

Обвиняемый: «Для чего же я буду присягать, раз вы не приказываете этого?»

Я: «Для того, чтобы снять с себя подозрение в ереси».

Обвиняемый: «Без вашей помощи я не знаю, как приступить к этому».

Я: «Если бы мне пришлось приносить присягу, то я поднял бы руку, сложил бы пальцы и сказал: «Бог мне свидетель, что я никогда не следовал ереси, никогда не верил тому, что несогласно с истинной верой»».

Тогда он бормочет, как будто не может повторить слов, и делает вид, что говорит от имени другого лица так, что не принося настоящей присяги, он в то же время хочет показать, что даёт её. В других случаях он обращает присягу в своего рода молитву, например: «Да будет мне свидетелем Бог, что я не еретик».

И если его после этого спрашивают: «Поклялись ли вы?», то он отвечает: «Разве вы не слушали?»».

Признание сопровождалось всегда изъявлением обращения и раскаяния. Инквизиция считала выдачу единомышленников доказательством чистосердечного обращения. Отказ кающегося еретика выдать своих друзей и близких принимался как доказательство того, что он не раскаялся, и его немедленно выдавали в руки светской власти.

Обвиняемому назначался адвокат, которого, однако, тот мог видеть лишь в присутствии инквизиторов. Да и сам адвокат был вовсе не адвокатом с современной точки зрения – он мог не защищать своего «клиента», а исключительно убеждать его признать свою вину.

Не видел обвиняемый и свидетельствующих против него, ибо их никогда не вызывали на очную ставку. В качестве свидетелей признавались даже еретики, которые оговаривали своих знакомых и малознакомых людей уже в состоянии помрачения рассудка. Даже пересказанные свидетелями слухи считались достоверными, если они были сообщены двумя свидетелями. Показания двух таких «сплетников» приравнивались к показаниям «настоящего» свидетеля, который что-либо слышал собственными ушами или видел собственными глазами.

Показаний одного свидетеля было достаточно для признания вины подсудимого. При этом имя свидетеля еретику не сообщалось, поэтому он не мог опровергнуть его показания, ведь отвести свидетеля можно было только на основе сильной личной вражды. Для проформы у обвиняемого спрашивали, кто его враги. Как правило, названные люди не были свидетелями обвинения.

Когда у несчастного наконец было вырвано признание в ереси, его вновь «присоединяли» к Церкви, от которой отлучили сразу по аресту, и подвергали церковной каре. По прошествии времени, после отбытия наказания человек присоединялся к Церкви, анафема с него снималась. Однако если оказывалось, что осуждённый вновь был замечен в том или ином проявлении ереси, то его ждало жесточайшее наказание: Церковь никогда не прощала дважды. Когда несчастный еретик становился рецидивистом, тщетны оказывались его попытки выражать готовность к покаянию – ему нельзя было избежать смертной казни. Единственная милость, которую ему оказывали, заключалась в том, что его не подвергали мучениям костра: после исповеди и причастия его душил палач, и сжигали его уже после смерти.

Довольно часто практиковались подсаживания «шпионов» к заключённым. К ним в камеру присылали агентов или просто уже обращённых еретиков. Такие люди пытались разговорить несчастного, а за дверью камеры скрывались свидетели и нотариус, которые подслушивали и фиксировали все слова жертвы.

Инквизитор последовательно применял все приёмы, которые могли дать ему победу над несчастным, в том числе увеличение сроков следствия, когда между первым и вторым допросом могли проходить не только недели и месяцы, но даже десятки лет. Не стоит говорить, как мучительно было переживать такую «безвыходную» неизвестность. Не брезговали инквизиторы и ужесточением условий жизни узника: лишением постели и еды; сажанием на цепь в сырой яме.

Для получения признания инквизиция прибегала к пыткам, однако при наличии достаточного количества убедительных свидетельств суд мог вынести приговор и без признания подсудимого.

Разрешение производить пытки с целью раскрытия ереси было даровано инквизиторам в 1252 году папой Иннокентием IV (где пытка скрывалась под словами «умаление членов»), однако он запретил заниматься «грязным» делом самим инквизиторам и повелел им привлекать к этому гражданских лиц, то есть светскую власть. Церковные каноны запрещали лицам духовного звания даже присутствовать при пытке. В 1256 году папа Александр IV дал инквизиторам и их помощникам право отпускать друг другу грехи за «неправильности»: отныне непосредственно сам инквизитор и его помощники могли подвергать подозреваемого пытке. Однако пытка не должна быть излишне жестокой, и при ней ни в коем случае не рекомендовалось «проливать кровь». Особо надо отметить, что пытки с особенным рвением применялись в Испании, а вот первые инквизиторы относились к ним «с внутренним отвращением» и старались не прибегать к грубой силе.

В своих приговорах раскаявшимся осуждённым инквизиторы назначали разные штрафы и персональные наказания, величина и продолжительность которых колебались в зависимости от обстоятельств и характера процесса: таковы были полная или частичная конфискация имущества, бессрочное или временное тюремное заключение; ссылка или изгнание; лишение чести, должностей, почестей и звания и права на таковые претендовать; наконец, все наказания, предусмотренные декретами Святейшего престола и соборов или же гражданскими законами.

Чаще всего накладывали епитимью.

Епитимья – слово греческое и означает «запрет». Это – благочестивые упражнения и лишения. Как, например, пост сверх назначенного для всех, ежедневное хождение в храм ко всем церковным службам, молитва домашняя, с определённым числом поклонов, раздача милостыни, путешествие к святым местам, отлучение от святого причащения на большее или меньшее время. Епитимья имеет целью отучить грешника от дурных привычек. Так, ленивому молиться назначается молитва с определённым числом поклонов, скупому – раздача денег, невоздерженному – пост и т.п.

При этом малейшее несоблюдение епитимий грозило жертве инквизиции новым арестом и ещё более суровыми наказаниями. Такие епитимьи превращались в подлинные «подвиги благочестия» и не только морально терзали наказуемого, но и приводили его и его семью к полному разорению.

Отличительной чертой инквизиторского суда было то, что для него не существовало других смягчающих вину обстоятельств, кроме как полного подчинения обвиняемого воле его палачей. Нарбоннский собор в 1244 году указал инквизиторам, что они не должны мужа щадить ради жены, жену – ради мужа, отца – ради детей, единственным кормильцем которых он был; ни возраст, ни болезнь не должны были влиять на смягчение приговора.

Не только сами осуждённые не могли вызвать у ревностных служителей Церкви сострадания, но и члены их семей, а также дети, поэтому в некоторых случаях наказание накладывалось на несколько поколений вперёд. Иногда членов семьи лишали и всех гражданских прав.

В XIII веке, сразу после официального учреждения инквизиции, жертвы в принудительном порядке отправлялись в Крестовые походы, поскольку идея Крестовых походов постепенно становилась всё менее и менее популярной. Но вскоре от этого отказались – чтобы не «разлагать» крестоносцев и не вносить смуту в их души.

Кроме того, иногда инквизиция постановляла, что осуждённый должен носить отличительные знаки, часто – в течение всей жизни. И как тут не вспомнить фашистов и их стремление отметить «звездой» представителей еврейского народа! Впервые такие покаянные одежды, известные в Испании под названием «san benito», были придуманы святым Домиником в 1208 году. Первоначально они представляли одежду из холста с нашивками красно-оранжевого цвета в форме креста. Позже в Испании на осуждённого стали надевать жёлтую рубашку без рукавов с нашитыми на ней изображениями чертей и огненных языков из красной материи, на голову его нахлобучивали шутовской колпак. Осуждённый с такими нашивками становился изгоем, парией – на всю жизнь.

Вот как сам Доминик описывал наказания инквизиции в письме, адресованном братьям-монахам:

«Всем верным христианам, которые ознакомятся с данным посланием, от брата Доминика каноника из Осмы, ничтожнейшего из проповедников, привет во Христе Иисусе. В силу власти, данной Святейшему апостольскому престолу (который мы призваны представлять), мы примирили с Церковью подателя сего послания, Понтия Роже, который, милостью Божией, отказался от секты еретиков, и приказали ему (после данной им клятвы исполнить наши приказания) добровольно дать священнику три воскресенья подряд провести себя в оголённом виде от городских ворот до дверей храма, избивая его при этом плетьми. Мы также повелеваем ему, в виде наказания, не есть ни мяса, ни яиц, ни творогу и никаких других продуктов животного царства, и это в течение всей его жизни, за исключением праздников Пасхи, Троицы и Рождества Христова, в каковые дни мы приказываем ему есть всё в знак отвращения к его прежней ереси; поститься три раза в году, не употребляя в это время рыбы, оливкового масла и вина, и так до конца своей жизни, исключая время болезни и тяжёлых полевых работ; носить духовную одежду как по крою, так и по цвету, с нашитыми по обе стороны груди крестами; ежедневно, если имеет возможность, бывать у обедни и присутствовать при всенощной накануне воскресных и праздничных дней; знать наизусть все дневные и ночные богослужения, читать «Отче наш» семь раз днём, десять раз вечером и двадцать раз ночью; жить в чистоте и относить раз в месяц данное послание кюре его прихода в Серери, которому мы повелеваем наблюдать за поведением Роже, обязанного выполнять всё предписанное до тех пор, пока господин легат не известит нас о своей дальнейшей воле: а если вышеназванный Понтий от чего-нибудь отступит, мы повелеваем его считать клятвопреступником, еретиком и отлучённым от Церкви и разлучённым с обществом верных и т.д.».

Однако не всем жертвам удавалось выжить в застенках инквизиции.

Если пытки не помогали, еретик упорствовал и отказывался признать себя виновным, его с соответствующими сопроводительными бумагами передавали в руки светским властям, поскольку только гражданский суд мог продолжать расследование и выносить приговор. Копия дела выдавалась в этом случае и самому обвиняемому, однако в ней бывали чаще всего искажены обстоятельства дела, а также вычеркнуты имена свидетелей и доносчика. Также еретик мог обжаловать решение инквизиторского суда и подать жалобу папе, но, как правило, папа отклонял такие кассации, поскольку обвиняемый продолжал сидеть в тюрьме, а вот инквизитор всегда имел возможность приехать в Ватикан и лично разъяснить свои действия.

Когда инквизиция принимала окончательное решение в отношении упорствующего еретика, она отрекалась от него, отпускала его «на волю», что вовсе не означало освобождения, а было началом смертного пути. Несчастного передавали светским властям, повелевая им «наказать еретика по заслугам», то есть предать его смерти.

В некоторых странах передача осуждённого в руки гражданской власти происходила уже на эшафоте, непосредственно перед смертью. О процедуре оглашения приговора – собственно аутодафе – и самой казни мы будем рассказывать в главе, посвящённой испанской инквизиции, поскольку именно с Испанией и связано это страшное действо.

Сейчас же лишь подведём итоги и скажем, что с введением инквизиции впервые в истории был запущен официальный отлаженный механизм уничтожения людей, включавший в себя весь процесс расследования, суда, вынесения приговора, проведения пыток и казни. А уж затем этот печальный опыт был использован диктаторами во многих странах мира, в том числе и в нашей…