В 1231 году Испания была разделена на четыре христианских государства – Кастилию, Арагон, Наварру и Португалию – и на три мусульманских – Севилью, Кордову и Хаену. Кастилия вскоре поглотила три последних государства, тогда как Арагон присоединил к себе Валенсию и Майорку.
В 1232 году папа Григорий IX своим Равеннским декретом учредил инквизицию, о чём мы уже говорили выше, и в этом же году обратился к архиепископу Таррагонскому[87], дабы уведомить его о наличии еретиков в испанских епархиях. Но сама инквизиция во всех испанских государствах, кроме Арагона, была учреждена лишь в 1478 году, а в Португалии – даже в 1536 году.
Инквизицию в Испании учредил своей буллой папа Сикст IV, который считал достаточным наличие всего лишь двух или трёх инквизиторов старше сорока лет. При этом отличие института «Мировой руки» в Испании было в том, что подчинялась инквизиция не папе, а испанским королям. 27 сентября 1480 года в качестве инквизиторов были назначены два доминиканца, которые начали свою работу на юге, по соседству с Гранадой.
Первое аутодафе было проведено 6 января 1481 года – живыми на костре были сожжены шесть человек. В одной только Севилье к началу ноября 1482 года возвели на огонь ещё 298 жертв, а 79 человек отправили в застенки на пожизненное заключение.
В феврале 1482 года папа разрешил назначить инквизиторами ещё семь человек. Все они были монахами-доминиканцами. Один из них, настоятель монастыря в Сеговии, стал известен во всём мире под именем Торквемады, которое стало нарицательным.
Испания, которой суждено было находиться под гнётом инквизиции до конца 1820-х годов, с самого момента возникновения в стране священного трибунала проявила к «суду веры» глубочайшую враждебность. Как только инквизиция начала свою деятельность на её территории, как только стали производиться допросы, пытки и казни, начались народные волнения, тем более что еретические учения получили на испанских территориях особое распространение во время Альбигойских войн, ибо многие альбигойцы бежали сюда в поисках спасения.
Особенно сильна была ересь катаров в Арагоне, где инквизицию учредили в 1232 году. Пять лет спустя там состоялся первый инквизиционный процесс.
Инквизиция решила произвести на испанцев впечатление – и вполне преуспела в этом. В приверженности катарской ереси был обвинён уважаемый в стране граф Фойш. Как полагают, причиной ненависти, которой воспылал к графу епископ Понс де Виламур, стала тривиальная неприязнь – как мы бы сейчас сказали, епископ и граф что-то «не поделили», а в результате перед судом инквизиторов предстали сам граф, 45 его вассалов и – не удивляйтесь! – 18 эксгумированных тел предполагаемых еретиков. Последние 18 «обвиняемых» были сожжены на костре[88]. Но граф не растерялся, стал бороться с несправедливостью и через 20 лет бесконечных процессов победил: епископ был смещён со своего поста, а граф полностью оправдан.
Потерпев ряд крупных и мелких поражений, инквизиция решила не усердствовать, и впервые еретики были приговорены к сожжению лишь в 1301 году – в Каталонии и в 1314 году – в Арагоне.
Но, как только инквизиция утвердилась в Каталонии и в Арагоне, областной собор, созванный по этому поводу, определил способ действий против еретиков и те церковные наказания, которым «смирившиеся» должны быть подвергнуты. Собор постановил, что «нераскаянные грешники» будут передаваться в руки судебной власти, чтобы пройти «через последние муки и испить чашу страданий до дна», а «смирившиеся» должны были в течение «десяти лет» стоять каждое воскресенье во время поста у дверей храма, одетые в покаянную одежду, на которой были бы нашиты два креста другого, чем одежда, цвета.
Во второй половине XIV века генеральным инквизитором Испании становится монах ордена проповедников, доминиканец Николас Эймерик (1320 – 1399), которого по праву считают предшественником ужасного Торквемады. Для арагонской инквизиции наступают «горячие деньки» – в прямом и переносном смысле.
В лице Эймерика, который был испанцем по рождению и ревностным последователем Фомы Аквинского, мы вновь встречаем сильную личность – но личность, о которой вряд ли можно сказать хоть одно хорошее слово. Ярый фанатик, Эймерик не останавливался перед подтасовыванием фактов, выдвижением несправедливых и бездоказательных обвинений. Он никогда не признавал своих ошибок, был необычайно жесток и издал поистине садистское «Руководство для инквизиторов» («Directorium Inquisitorum»). В нём он дал детальное описание всевозможных ересей и практические советы инквизиторам по поводу розыска, допросов, пыток и казни еретиков. Всего же им написано 37 теологических трудов.
Эймерик реорганизовал инквизицию и сделал её структуру чёткой и действовавшей безотказно. Под его влиянием во всей Каталонии и в Арагоне постоянно зажигались костры инквизиции.
Однако далеко не всегда Эймерик выходил победителем из борьбы, случалось и ему терпеть поражения. Так, он явно проиграл уже давно почившему человеку – Раймунду Луллию (1235 – 1315), ибо вознамерился преследовать этого учёного, писателя и философа-теолога, умершего задолго до начала инквизиторского суда над ним.
Луллий в молодости был рыцарем и вёл довольно разгульный образ жизни, но потом увлёкся науками и стал священником. В качестве миссионера Луллий побывал в Армении, Северной Африке, на Кипре. По преданию, он умер в Тунисе как христианский мученик.
Чем этот истинный христианин и настоящий учёный мог помешать инквизитору, родившемуся через пять лет после смерти Луллия? Да тем, что в своих учёных трудах Луллий доказывал, что истины Церкви, если они истинны, должны исходить из доводов разума. Именно этот вполне разумный постулат был расценён «ревнителями веры» как ересь, ибо они объявляли высшей добродетелью христианина слепую веру. Кроме того, Луллий сочувствовал учению катаров и призывал отказаться от роскоши и вернуться к евангельской простоте.
Эймерик решил предать анафеме не только самого учёного и его труды, но и его учеников. Однако против выступили короли Арагона и одержали победу. В 1395 году Эймерик был отстранён папой от руководства инквизицией в Испании.
Теперь на некоторое время прервёмся и постараемся выяснить, что же представляла собой казнь на костре, на которую отправляли инквизиторы.
Аутодафе (ауто-да-фе) – торжественное оглашение приговора инквизиции и исполнение самого приговора, как правило, сожжение на костре. Аутодафе происходило на главной площади города в праздничные дни в присутствии властей и толпы народа. Присутствие на аутодафе было проявлением благочестия. Аутодафе – в буквальном переводе с испанского означает «акт веры».
В Евангелии от Иоанна Христос говорит сомневающимся, непослушным: «Кто не пребудет во мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; и такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают» (Ин. 15: 6). Именно эти слова использовали инквизиторы, чтобы оправдать «акты веры».
Во Втором послании апостол Пётр грозит недовольным жесточайшими карами, на что также будут ссылаться впоследствии инквизиторы для оправдания своих преступных деяний. Слова Петра как бы специально «вписаны» для оправдания борьбы с ересями в будущем: «Были и лжепророки в народе, как и у вас будут лжеучители, которые введут пагубные ереси и, отвергаясь искупившего их Господа, навлекут сами на себя скорую погибель» (2 Пётр. 2:1).
К сожжению на костре приговаривали в исключительных случаях. Ч. Г. Ли пишет: «Оставим в стороне заботу о возможности спасения души. Обращённый, выдающий своих соумышленников, был более полезен для Церкви, чем обугленный труп; поэтому не жалели усилий, чтобы добиться отречения. Опыт показал, что фанатически настроенные люди часто жаждали мучений и желали скорой смерти на костре; но инквизитор не должен был являться исполнителем их желаний. Он знал, что первый пыл часто уступал действию времени и мучений, поэтому он предпочитал держать упорствующего еретика, одинокого и закованного, в тюрьме в течение шести месяцев или целого года; к нему допускались лишь богословы и законоведы, которые должны были действовать на его ум, или его жена и дети, которые могли склонить его сердце. И только тогда, когда все усилия не приводили ни к чему, его «выпускали на волю», но даже и после этого казнь откладывалась на день, чтобы он мог отречься, что, впрочем, случалось редко, так как не уступившие до этого времени обыкновенно не поддавались никаким убеждениям».
Что такое «выпустить на волю»? Это означало, что нераскаявшегося отлучали от Церкви и переставали бороться за его вечную душу. Поскольку спасения такой человек уже обрести не мог, то, в соответствии с учением Церкви, его осуждали гореть в огне и мучиться в преисподней – то есть отправляли на костёр. Ужасная кара вполне соответствовала, по мнению инквизиции, свершённому преступлению и упорствованию в своих заблуждениях. Нераскаившийся еретик не мог рассчитывать на христианское сострадание, милосердие и любовь.
Особая жестокость заключалась ещё и в том, что человек до самого костра даже не подозревал, куда его ведут, поскольку приговор зачитывался лишь непосредственно перед свершением казни.
Однако поскольку Церковь сама не могла проливать кровь, то казнь должна была осуществлять светская власть.
«Разные авторы по-разному пытались объяснить такую их щепетильность, тем более что Церковь – не только в далёком прошлом, но, как мы видели, и в наше время – провозглашает за собой право карать вероотступников всеми видами наказаний, – пишет И. Григулевич. – Считать, что инквизиторы, применявшие изощрённые пытки к своим жертвам, морившие их голодом и холодом, бичевавшие их публично и, наконец, сопровождавшие их на костёр и понуждавшие верующих подбрасывать охапки хвороста для того, чтобы он «веселее» пылал, стеснялись самолично казнить еретиков, вряд ли обоснованно и логично.
Объяснение этому следует искать в желании Церкви превратить светскую власть в соучастника своих преступлений и одновременно продемонстрировать видимость того, что сама она, Церковь, не убивала никого, не проливала крови. И в этом проявились свойственные церковникам ханжество и лицемерие. Ещё до учреждения инквизиции Церковь стремилась обязать светскую власть преследовать еретиков. Добиться этого она смогла лишь частично и поэтому организовала свой собственный репрессивный орган – инквизицию. Однако зловещую привилегию официально выносить смертные приговоры, казнить и оплачивать палача Церковь предоставляла светским властям.
Итак, если еретик не отрекался от своих «ложных и ошибочных» убеждений, то Церковь отрекалась от него, отпускала его «на волю», передавая гражданским властям с предписанием наказать по заслугам (debita animadver-sione puniendum ). В более поздние времена такого рода обращения сопровождались просьбами проявить к осуждённому милосердие. Оно проявлялось в том, что раскаявшегося смертника душили перед казнью или надевали на его шею «воротник», начинённый порохом, чтобы сократить мучения несчастного.
Нельзя сказать, чтобы светские власти в католических странах всегда охотно, беспрекословно и с усердием выполняли навязываемые им Церковью карательные функции. Во многих местах, особенно в XIII и XIV веках, власти отказывались по различным причинам «поступать с еретиками, как принято с ними поступать», то есть посылать их на костёр. Главная причина этого заключалась в том, что слепое повиновение приказам инквизиции превращало светскую власть из её союзника в её вассала.
Там, где, как в Испании и Португалии, инквизиция была подчинена королевской власти, такого противоречия не возникало. Но во Франции, Германии, республиках и княжествах Италии, где Церковь боролась за преобладание над светской властью, деятельность или, вернее, чрезмерное усиление влияния инквизиции постоянно вызывало сопротивление светских властей. В таких случаях папский престол реагировал решительно и без промедления. Виновные в невыполнении приказов инквизиции, в частности в отказе посылать на костёр еретиков, отлучались от Церкви, на непослушные города накладывался интердикт, папский престол призывал верующих не платить налоги, не подчиняться таким властям.
Утверждение, что Церковь не полномочна выдавать еретиков светской власти и требовать от последней предания их смертной казни, было признано Констанцским собором еретическим и фигурировало в качестве 18-го пункта обвинения, выдвинутого против Яна Гуса»[89].
У нас есть свидетельства современников, по которым историкам удалось восстановить весь «церемониал» жестокого финала следствия. Чтобы привлечь максимальное количество публики, аутодафе назначалось на праздничный день на центральной площади города. При этом приходить на жестокое зрелище должны были абсолютно все. За этим строго следили доносчики и соглядатаи инквизиции. Если человек по неуважительной причине не являлся на «акт веры», его самого могли заподозрить в ереси. Точно так же расценивалось проявление сострадания. Если же человек являлся на созерцание расправы, его ждала индульгенция на 40 дней.
Довольно устойчивым в сознании современного человека является миф о большом количестве проводимых по Европе сожжений. Тем не менее устраивались аутодафе несколько раз год. Об этом событии торжественно объявлялось заранее – делали это священники.
Костру предшествовал собственно сам «акт веры». Заключался он в проведении торжественного богослужения и в оглашении приговора инквизиции.
Казнь обставлялась очень торжественно – улицы и балконы города украшали гирляндами цветов и устилали коврами. В центре площади возводили помост для оглашения приговора под красным балдахином и ложи для знатных гостей.
Инквизиторы заботились буквально о каждой мелочи. Поскольку казнили всего несколько раз в год, то число жертв было велико и вся процедура могла иногда занять целый день. Поэтому на площади сооружались и общественные уборные для знати.
Накануне проводили подготовку к казни. Обставлялось всё также с большой пышностью. С утра к месту казни отправлялась процессия верующих, отобранных инквизицией, во главе которой стояли члены конгрегации святого Петра Мученика[90]. Придя на площадь, они принимались за выполнение «черновой» работы – строили помосты и ложи, складывали в определённом для костра месте дрова и устанавливали столб, к которому привязывалась жертва.
Наблюдала за всем «милиция Христа» – члены местной инквизиции, которые также шли в процессии, облачённые в длинные белые балахоны с капюшонами, опущенными на самые глаза. Они несли два зелёных знамени – одно водружалось возле костра на соседней с центральной площади, а другое – на помосте самого «акта веры».
Утро же того дня, в который свершалось аутодафе, начиналось с приготовления жертв к казни, о которой, как уже говорилось выше, те даже не догадывались. Заключённых мыли, стригли, брили и приводили в «порядок», облачали в чистое бельё и чистое платье. В это утро несчастным полагались вкусный завтрак и даже стакан вина.
После этого жертве в связанные руки давали свечу зелёного цвета, который был цветом инквизиции, набрасывали на шею верёвку и выводили на улицу, где уже застыла поджидавшая жертву процессия особо верующих прихожан, тех же, что накануне всё подготавливали к казни. Теперь в их руках были знамёна приходов. Некоторых «упорствующих» еретиков сажали на ослов задом наперёд и намертво привязывали к несчастному животному.
Поскольку жертв было много, то к центральной площади с траурными песнопениями текли целые реки таких процессий. В руках сопровождавших были позорные одеяния-санбенито и нарисованные изображения тех еретиков, которых было решено предать огню по тем или иным причинам заочно.
За всем происходившим наблюдали с балконов и из окон горожане, которые буквально извергали на преступников потоки проклятий и брани. Некоторые кидали в них грязью. Однако бросать какие-либо тяжёлые предметы в процессию запрещалось, так как случайно могли пострадать не жертвы, а сами инквизиторы и их приспешники.
Когда процессия прибывала к месту казни, там их уже встречали зрители, с удобствами устроившиеся в ложах и просто на земле. Осуждённых усаживали на скамьи позора, установленные на помосте, чтобы всем хорошо было видно происходящее, но расположенные ниже трибун для знатных и почётных гостей.
Когда всех устраивали «по местам», начиналось богослужение, а затем кто-нибудь из инквизиторов высшего ранга произносил гневную и обличительную речь. В конце оглашался приговор. Это и было собственно «аутодафе» как «акт веры».
Приговор всегда был написан по-латыни и щедро сдобрен длинными цитатами из Библии и писаний Святых Отцов, так что на его оглашение иногда уходило несколько часов. Заключённые до конца оглашения не знали своей участи: кого отправляли на костёр – «жаровню», кого осуждали ходить в санбенито, а кого приговаривали к бичеванию.
Костёр устраивали не на центральной площади, там, где проходило оглашение приговора, а где-нибудь поблизости. После объявления приговора к месту казни переходили не только инквизиторы и их жертвы, но и зрители. Осуждённого возводили на костёр и привязывали к столбу. Даже в эти последние минуты жизни монахи не давали своим жертвам покоя и старались вырвать у них признание в грехах и ереси. При этом рот осуждённому затыкали кляпом, что лишало его возможности смущать умы зрителей неожиданной агитацией и выкриками. Так что о своём раскаянии жертва могла дать знать только жестом или кивком.
Зрители, как правило, выражали своё одобрение происходящему, находясь под постоянным наблюдением инквизиции, а некоторые подбрасывали в огонь специально припасённые дрова или хворост.
«Хотя палачи пытались так устроить костёр, чтобы он пожрал осуждённого, не оставив и следа от него, эта цель не всегда достигалась, – пишет И. Григулевич. – В таких случаях обуглившиеся останки рвались палачами на мелкие части, кости дробились, и это ужасное месиво повторно предавалось огню. Затем тщательно собирался пепел и выбрасывался в реку. Подобной процедурой инквизиторы пытались лишить еретиков возможности заручиться останками своих мучеников и поклоняться им.
Если осуждённый на костёр умирал до казни, то сжигали его труп. Сожжению подвергались и останки тех, кого осуждали посмертно. В испанской и португальской инквизиции было принято сжигать на костре куклы, изображавшие осуждённых (казнь in efigie ). Такой символической казни подвергались осуждённые на пожизненное заключение, а также бежавшие из тюрем или от преследований инквизиции.
Костёр использовался инквизицией и для другой цели – уничтожения сочинений вероотступников, иноверцев и неугодных Церкви писателей»[91].
Вот как аутодафе 1680 года описывается в официальном отчёте, точно передающем изуверскую атмосферу этого «богоугодного» спектакля: «Всё великолепие сие выступило в достойном восхищения порядке, так что не дрогнул ни один человек, не образовалось ни одного пустого места, не выделился никто в толпе. И, казалось, небо и земля сговорились способствовать тому, чтобы шествие сие появилось во всём своём блеске, небо – даруя ясный день, без оскорбительной пыли, без изнурительной жары, а земля – почтительно предоставляя пространство столь великому стечению народа. И так, безо всяких препятствий, шествие следовало по своему пути, а поклонение и благочестие находили себе достойнейшее применение в созерцании всего величия Испании, считая для себя честью служить святому трибуналу и сопровождая хоругвь с достоинством и уважением, подобающим высокому званию столь важных особ и вместе с тем столь великому и столь согласованному множеству монахов и лиц духовных и светских, каковые, в количестве семисот, проходили со свечами в руках, со сдержанностью, в коей отражалась умеренность, соблюдаемая святым трибуналом во всех его действиях.
Венцом всей славы сей и в чём собственно заключается торжество генерального аутодафе, являлась величественная пышность, с коей выступил трибунал, появившись пред обвиняемыми, дабы судить их у светлейшего трона, на великолепнейшем театре и сумев привлечь к себе людские взоры, дабы заставить бояться и почитать себя, ибо зрелище сие можно было сравнить с тем, каковое предстанет в великий день всеобщего Страшного суда: если, с одной стороны, оно будет внушать ужас – мерзость виновных, запечатлённая в отличительных знаках их преступлений и наказаний, то с другой, будет веселить сердца – слава праведных и верховное величие Христа и апостолов, кои, следуя за хоругвию, в сопровождении ангельских хоров, направятся к долине Иосафата, где верховный судия воссядет на свой высокий трон, а те, кто за ним следовал, – на обетованные места, и пред лицом всего мира прочтены будут улики и дела, и, лишая силы всякое ходатайство и заступничество, приговоры будут приведены в исполнение.
Для соблюдения столь великого порядка необходимо было, чтобы ночью стража была весьма бдительной, и посему преступники, кои раньше были размещены по домам добровольных помощников инквизиции, были уведены в тайные застенки, ввиду большого скопления их при трибунале, а равно, дабы держать каждого из них в отдельности, так, чтобы они не могли сообщаться и переговариваться; и, собрав всех их к десяти часам вечера, дав им сначала поужинать, сеньор дон Антонио Самбрана де Боланьос, старейший инквизитор двора, в сопровождении дона Фернандо Альвареса де Вальдеса, секретаря сицилийского трибунала, вошёл в затворы, где содержались отпущенные преступники, и каждому в отдельности объявил приговор в следующей форме:
«Брат, ваше дело было рассмотрено лицами весьма учёными и великих познаний; ваши преступления являются столь тяжкими и столь дурного свойства, что, в видах примерного наказания, решено и постановлено, что завтра вы должны умереть: вы предупреждены и приготовлены, и, дабы вы могли исполнить сие, как подобает, здесь останутся два духовника». И, объяснив каждому сии слова, приказал он войти двум монахам и поставил двух служителей на страже, у дверей каждого застенка, и в сём порядке и последовательности выслушали двадцать три осуждённых свои смертные приговоры; принимая же во внимание бессонницу и скорбь осуждённых, а равно работу и усталость духовников и служителей, предусмотрительность трибунала приготовила запасы печений, шоколада, пирожных и прохладительных напитков для подкрепления и ободрения тех, кои в сём нуждались.
Всю ночь трибунал готов был допустить к себе тех осуждённых, кои испросят аудиенцию, и когда две женщины, осуждённые, как отпущенные, испросили её, трибунал, по обычному своему милосердию, допустил их к себе, причём принимал их заявления сеньор дон Антонио Самбрана, занятый этим большую часть ночи и утра.
Настал столь желанный для народа день 30 июня, и в три часа ночи осуждённым начали раздавать одежду, с таким расчётом, чтобы до пяти часов утра закончить распределение завтраков. Тем временем алькальдам трибунала дону Педро Сантосу и дону Хосе дель Ольмо вручили каждому два двойных пакета с именами осуждённых. Первый заключал указание о порядке, в коем надо было вывести осуждённых из их затворов и построить их для шествия, второй – список, по коему надо было вызывать их на помост, когда они должны будут выслушать приговор. Приказ, по коему шествие должно было начаться в шесть часов утра, был оглашён, и с того часа начали прибывать бесчисленные толпы как живущих при дворе, так и приезжих, привлечённых сюда сим известием; однако сей приказ не мог быть выполнен столь точно, как того хотели, ибо аудиенции продолжались так долго, что замедлили предустановленную быстроту.
Промедление сие дало возможность народу разместиться на помостах и запастись едой на столь длинный день, и в семь часов утра начали выходить солдаты веры, а за ними вынесли крест приходской церкви Св. Мартина, одетый в чёрный покров, и вышли двенадцать священнослужителей в стихарях и вслед за ними сто двадцать осуждённых, каждый – между двумя служителями.
Тридцать четыре первых следовали в изображении, и мёртвые и бежавшие, из коих тридцать два были отпущены и как таковые шли с коронами на голове, отмеченными пламенем… Другие две статуи шли в санбенито, и у всех на груди начертаны были большими буквами имена тех, кого они представляли. Алькальдам трибунала надлежало идти во главе осуждённых, порученных их присмотру, но, работая в тайных застенках, они не могли занять свои места вовремя.
Из осуждённых, представших во плоти, следовали одиннадцать покаявшихся и отрёкшихся; одни – осуждённые за двоежёнство, другие – за суеверия, третьи – за лицемерие и ложь: все с потушенными жёлтыми свечами в руках. Лжецы и двоежёнцы – с колпаками на голове, некоторые с верёвками на шее и столькими узлами, сколько сотен плетей они должны были получить по приговору, дабы лучше можно было дать отчёт о каждом осуждённом в отдельности.
За ними следовало пятьдесят четыре еретика, примирённые, все в санбенито с полукрестами св. Андрея, а другие с целыми крестами и со свечами, как предшествующие.
Немедленно следовали двадцать один отпущенный, все с коронами на голове, в коротких плащах с пламенем, а упорствующие – с драконами среди пламени, и двенадцать из них – с кляпами во рту и связанными руками. Все они шли в сопровождении монахов, увещевавших их, ободряя одних и приводя к вере других. Шествие осуждённых замыкал толедский старший альгвасиль дон Себастьян де Лара…
Костёр был шестидесяти футов в окружности и высотой – семи, и поднимались к нему по лестнице шириной в семь футов, сооружённой с таким расчётом, чтобы на соответственном расстоянии друг от друга можно было водрузить столбы и в то же время беспрепятственно отправлять правосудие, оставив соответственное место, дабы служители и священнослужители могли без затруднения пребывать при всех осуждённых.
Костёр увенчивали солдаты веры, коих часть стояла на лестнице, на страже, дабы не поднималось больше определённого необходимого числа лиц; но скопление народа столь увеличилось, что порядок не мог быть соблюдён во всём и, таким образом, выполнено было если не то, что надлежало, то хотя бы то, что возможно было выполнить…
Засим приступлено было к казням: сначала удушены были гарротой возвращённые, засим преданы огню упорствующие, кои были сожжены заживо, с немалыми признаками нетерпения, досады и отчаяния. И, бросив все трупы в огонь, палачи поддерживали его дровами, пока окончательно не обратили трупы в пепел, что совершилось часам к девяти утра»[92].
А вот в Мексике, как пишут М. Бейджент и Р. Ли, «звёздным часом» инквизиции стало «великое аутодафе» 11 апреля 1649 года. «Оно было специально направлено на так называемых «новых христиан» – как называли в испанских колониях в Америке обращённых иудеев или «конверсос» – которые едва ли не монополизировали торговлю между Испанией и её колониями. Улики против этих людей были ненадёжными. Однако инквизицию прельщали их деньги и имущество, да и, кроме того, тут в Новом Свете у неё имелось даже больше возможностей для фабрикования дел, чем в Испании. «Великое аутодафе» 1649 года было ещё большим спектаклем, чем аутодафе 1574 года. Как и в тот раз, о нём заранее возвестили торжественными процессиями с трубами и барабанами через весь Мехико. Толпы стали стекаться в Мехико за две недели до события, некоторые преодолевали расстояние в 600 миль, чтобы увидеть предстоящее зрелище. В день накануне публичного суда была устроена причудливая процессия. По улицам столицы двигались двойные ряды роскошных карет, в которых восседали знатные особы. Во главе этой карнавальной процессии выделялся штандарт инквизиции. Прибыв на площадь, где должно было состояться аутодафе, многие зрители остались в своих каретах на всю ночь, чтобы не потерять удачного места.
Публичному суду должны были подвергнуть общим числом 109 заключённых, представлявших, как сообщалось, «большую часть мексиканской коммерции». У всех заключённых были конфискованы поместья и имущество, и ничто из этого не было возвращено, даже тем, кто впоследствии примирился с Церковью, получив требуемое наказание. Двадцать человек были сожжены в изображении – кто-то из них бежал из тюрьмы, кто-то умер в ней под пытками, двое кончили жизнь самоубийством. Из лично присутствовавших на суде заключённых тринадцать были приговорены к костру, однако двенадцати, после того как они раскаялись в последний момент и примирились с Церковью, милосердно даровали возможность быть удавленными, прежде чем их коснётся пламя костра. Только один человек, некто Томас Тревиньо, был в действительности сожжён живьём. В ходе судебного разбирательства он отвергал обвинение в том, что тайно исповедовал иудаизм. Однако в ночь перед казнью он узнал о своём приговоре и вслед за тем открыто провозгласил о своей приверженности иудаизму, заявив о намерении умереть в своей истинной вере.
Дабы заглушить его богохульственные речи, на аутодафе его вели с кляпом во рту, но, несмотря на кляп, можно было слышать, как он заявлял о своей вере и поносил христианство.
На костре он остался непреклонным.
Не сломленный до самого конца, он подгребал к себе ногами горящие головешки, а последними различимыми его словами были: «Подбросьте дров, мои деньги стоят того»»[93].
По смерти папы Григория XI, в 1378 году, начался великий «церковный раскол» на Западе, период, длившийся до 1429 года, во время которого в Европе существовало два папы, отлучающих друг друга от Церкви и предающих друг друга анафеме. Инквизиция, разумеется, разделилась тоже на два лагеря, и каждый из пап назначил своих инквизиторов.
Впрочем, этот раскол не принёс испанцам никакого облегчения, ибо инквизиторы обеих сторон старались превзойти друг друга в усердии и довели это усердие до того, что в середине XV века инквизиции больше не хватало жертв.
Но эта хитрая и коварная организация не растерялась – инквизиторы были назначены и в области, ранее не охваченные её паутиной. С помощью же королевы Изабеллы, жены Фердинанда VII, короля Арагонского, унаследовавшей Кастилию, для инквизиции стало возможным, наконец, опутать общей сетью и буквально скрутить в узел всю объединённую Испанию.
Изабелла I Кастильская (1451 – 1504) была женщиной невероятной красоты и очень религиозной. В девичестве её осаждали толпы поклонников, поверивших слухам о высоких добродетелях принцессы. Выйдя замуж за Фердинанда, короля Арагона, она фактически объединила Кастилию и Арагон в единое государство – Испанию. Но Изабелла не только «основала» Испанию, она смогла ещё способствовать расцвету своего государства. В годы её правления Христофором Колумбом была открыта Америка (1492) и в том же году завоёвана арабская Гранада, запрещены войны внутри страны между владельцами замков и укреплена нравственность двора. Но именно при Изабелле Кастильской в Испании в 1481 году появилась инквизиция, которая преследовала еретиков, мавров, марранов и морисков.
Благодаря благочестивой Изабелле Церковь изменила старые законы инквизиции, придав им большую строгость и большую гибкость. Эта расширенная, усовершенствованная и распространившаяся по всей Испании инквизиция стала называться «новой инквизицией». Деятельность её началась, как мы уже говорили, в 1481 году и продолжалась до 1808 года, когда временно была упразднена вторгнувшимися в Испанию при Наполеоне французами.
Испанская инквизиция действовала жестоко и изощрённо, пролила не только реки и потоки крови невинных людей, но целые её моря и океаны. Особенными зверствами были отмечены преследования и последующее изгнание евреев и мавров.
Католическое духовенство никогда и нигде не благоприятствовало евреям. Монахи, патеры и папы в пролитии еврейской крови всегда играли самую печальную роль. Во французском Безьере издавна существовал такой обычай: ежегодно в Вербное воскресенье местный епископ настраивал своих прихожан против евреев, подстрекая их идти на «богоубийц», и те, в особенности же готовая на грабёж чернь, вооружившись камнями, громили еврейские жилища. В Безьере случались даже кровопролития, так как евреи, по мере сил, защищались и нередко давали отпор.
Правда, в 1160 году этот обычай, позорящий католическую церковь, был уничтожен, и 2 мая 1160 года был заключён договор, в силу которого каждый священник, настраивающий народ против евреев, должен был отлучаться от Церкви. В свою очередь, евреи тогда же обязались ежегодно в Вербное воскресенье вносить по четыре фунта серебра в пользу Церкви. Этот обычай держался долгое время, хотя и были попытки его нарушить.
Если вспомнить юг Франции, то там евреи отлично уживались с тулузскими еретиками. Они не только не враждовали друг с другом, но даже, несмотря на все различия в вере, евреи-изгнанники и христиане-еретики всё больше и всё глубже понимали друг друга, и между ними было гораздо больше общего, чем, например, между еретиками-христианами и католиками. Особенную любовь, признательность и уважение снискали еврейские врачи, которые очень быстро приобрели весьма почётное положение при дворах провансальских и лангедокских владельцев, у которых чиновниками служили и многие евреи. Бывали случаи, что им вверялась даже должность областного начальника – бальва, того самого, на котором лежали в те времена не только полицейские, но и судебные обязанности. Так, например, у графа Безьерского Рожера де Тренсеваля в XII веке областными начальниками были евреи Моисей и Натан де Каварят.
Но римский папский двор не всегда смотрел на это сквозь пальцы, и папа Иннокентий III с помощью французского короля обязал Раймонда VI, герцога Тулузского, не быть веротерпимым. Тот должен был торжественно дать клятву отстранить евреев-чиновников от их должностей и впредь не назначать ни одного еврея на службу и вообще не покровительствовать им.
Духовенство воспылало особенной неприязнью к евреям после Альбигойских войн. Можно даже утверждать, что по всей Европе в XIII-XIV веках отношение к евреям резко меняется.
Так, в Англии летописцы-монахи усматривали позорное пятно на репутации мудрого и справедливого короля Генриха, отца Ричарда Львиное Сердце, в том, что тот настойчиво защищал это племя «неверных» от всех обид и оскорблений. А сам Ричард Львиное Сердце, который в нашем представлении является символом честного и бескорыстного рыцаря, с первых же дней царствования стал преследовать евреев.
Для начала он издал эдикт, запрещающий евреям появляться на его коронации, однако некоторые евреи, надеясь смягчить Ричарда богатыми подношениями от своего народа, посмели приблизиться к залу, где трапезовал монарх. Будучи обнаружены, евреи подверглись оскорблениям толпы, а уличные беспорядки завершились массовыми погромами и грабежами. Одной столицей дело не ограничилось. Жители других английских городов, прослышав об избиении евреев, ревностно последовали примеру лондонцев.
Дозволение Ричарда дало населению желанный повод выместить наконец свою ненависть к иудеям, основной причиной которой были долги или, точнее, нежелание таковые платить. В Йорке, после того как пять сотен евреев погибли в огне, окрестные дворяне, все – должники еврейских ростовщиков, поспешили в собор, где хранились долговые расписки, и торжественно сожгли бумаги прямо перед алтарём.
Отказ должников выполнить свои финансовые обязательства, что в любой другой ситуации воспринималось бы как мошенничество, стало восхваляться как деяние, достойное доброго христианина, если речь идёт о еврейских банкирах.
Во времена правления английских королей ограбление евреев принимало различные формы – от непосильных налогов до открытого вымогательства. Военные кампании обходились недёшево, равно как и мятежи; евреи же представляли собой единственный источник наличных денег. Король Иоанн, заключив одного богатого еврея в своём замке, приказал всякий день вырывать у него по зубу – до тех пор, пока злосчастный иудей не согласился заплатить непомерный выкуп. Дворянство охотно следовало примеру своих монархов, вымогая у евреев деньги любыми способами, не исключая пытки.
Английские историки приводят и другие примеры гонений и унижений, которым непрестанно подвергались евреи. Однажды все они были брошены в тюрьму и за освобождение своё заплатили сумму в 66 тысяч марок. В другой раз некий Исаак Израильтянин один заплатил 5100 марок.
Доход, поступающий от налогов, взимаемых с этой нации, оказался столь значителен, что для сбора их учредили особое казначейство: была создана так называемая Еврейская палата – исключительно с целью грабежа и угнетения этого народа.
В качестве национального и религиозного меньшинства евреи были обязаны носить особый отличительный знак (впоследствии его воскресит Гитлер), впервые утверждённый Латеранским советом в 1215 году. Размер, цвет и форма знака определялись правителем каждой отдельной страны. В Англии такого рода знак полагалось носить, начиная с семи лет. Во времена Ричарда еврея отличала жёлтая шапка особого фасона.
В Испании – на территории этого государства – евреи жили с давних пор и прекрасно уживались как с арабами-маврами, которые образовывали на Иберийском полуострове свои государства, так и с христианами-испанцами. Но постепенно мир был нарушен – прежде всего потому, что христиане сочли себя достаточно сильными для того, чтобы отшвырнуть веками складывавшиеся традиции, согласно которым христиане занимались земледелием, мавры – строительством, а евреи – коммерцией и банковским делом. Отныне христиане считали себя способными заменить иноверцев во всём[94].
Например, испанские христиане, бывшие зачастую должниками евреев, устраивали погромы, благодаря которым они, с одной стороны, удовлетворяли своё религиозное рвение, а с другой – не опустошая своего кошелька, избавлялись от долгов.
Однако первыми изгнали евреев с насиженных мест вовсе не христиане, а мусульмане, члены секты альмохадов. В середине XII века они стали захватывать арабские государства на Пиренейском полуострове и утверждать в них господство ислама. Иноверцы безжалостно изгонялись. Именно в XII веке первые так называемые «испанские» евреи бегут в Прованс и Лангедок. Но и в христианской Европе евреям не было покоя. С началом Крестовых походов гнев крестоносцев направлялся против евреев как народа, продавшего Христа. В 1276 году во Франции были сожжены первые крещёные евреи, уличённые в тайной приверженности к иудаизму.
В Испании же среди осуждённых инквизицией тоже оказались лица, обвинённые в «иудейской ереси». Это было началом наступления на евреев. До мавров инквизиция доберётся после падения Гранады в 1492 году, когда не будет сильного государства – Гранадского эмирата, – которое могло бы заступиться за преследуемых арабов.
Зверства и постоянная угроза смерти, витавшая над головами евреев, вынудили многих из них креститься. В короткий срок в XIV веке более ста тысяч семей, то есть примерно один миллион человек, пожелали стать христианами. Но такого рода насильственные обращения в христианство не могли быть искренними, и многие из вновь обращённых – они получили название марранов, или маранов (от староиспанского «marrano» – «свинья»), – в глубине души оставались верными закону Моисея и тайно продолжали следовать его велениям.
В эпоху, когда глаза должников были обращены на своих банкиров, когда доносы считались первым долгом христианина, когда иная вера приравнивалась к смертному греху, это мнимое отступление марранов от веры не могло долго оставаться в тайне. Наказать за это отступление от истинной веры – вот тот повод, который послужил папе Сиксту IV и Фердинанду V учредить в Испании новую инквизицию, отличавшуюся от старой лучшей организацией и ещё большими (оказалось, что и это возможно!) жестокостями.
В атмосфере клеветы, доносов и насилия выросли «кровавые кануны» евреев, ставшие для них национальной катастрофой.
Одно из самых больших массовых побоищ евреев, начавшееся на рассвете 6 июня 1391 года, произошло в Севилье, где жила самая многочисленная в Испании еврейская община. В тот день было избито более четырёх тысяч евреев и ещё больше – продано в рабство. Около двадцати тысяч евреев при виде творящейся на улицах Севильи кровавой бойни немедленно пожелали перейти в христианство, и это спасло их от гибели, но никак не от грабежа.
Не принявших христианство евреев ждали страшные репрессии – и не только погромы. Они были ограничены в правах. Их жизнь превратилась в сплошное «нельзя». В 1412 году в Испании был принят Вальядолидский статут, по которому евреям нельзя было продавать продукты питания христианам, нельзя нанимать христиан в услужение, нельзя менять место жительства, нельзя работать хирургами и аптекарями, нельзя занимать государственные должности, нельзя по воскресеньям и христианским праздникам покидать альхаму (еврейскую часть города).
Зато можно – и нужно! – на одежде носить отличительный знак – жёлтый круг.
Даже принявших христианство евреев инквизиция не оставляла в покое. Как мы уже помним, их называли марранами. Поскольку обвинить новообращённых в грехе приверженности иной вере было невозможно, Отцы Церкви придумали для них грех «эксклюзивный» – отсутствие «чистоты крови».
Как странно перекликаются эпохи! Мотив «чистоты крови» вновь возникнет у Гитлера. Изучая историю испанской инквизиции, невольно проводишь параллели между высоким Средневековьем и фашизмом.
Эксклюзивный «еврейский» грех был совершенно абсурден не только с точки зрения любого нормального человека – кто, собственно, и как может проверить чистоту крови и чья кровь чище?! Этот грех совершенно абсурден и с точки зрения христианской морали. Основным принципом христианской церкви является равенство всех её членов перед Богом. Значит, объявляя евреев «нечистыми», инквизиторы сами грешили – ибо они нарушали Закон Божий. Но теологи быстро разрешили и этот вопрос. Они утверждали, что, предав Иисуса Христа и отправив его на казнь, древние евреи лишили своих потомков права на «чистую кровь». Бред? Безусловно, бред, но очень удобный для церковников. А потому бред стал истиной.
Участь евреев была предрешена.
Как мы уже говорили, «новая инквизиция» была введена в Испании с разрешения Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского. Что сподвигло их на этот шаг?
Историки утверждают, что король Фердинанд был непомерно жаден и в инквизиции он видел удобное средство спокойно грабить, при помощи Церкви, своих наиболее состоятельных подданных.
Изабелла же колебалась. Чувство гуманности заставляло её отрицательно относиться к кровавому трибуналу, жестокости которого уже успели привести в ужас всю Европу, и её природная честность, и угрызения совести заставляли её колебаться относительно конфискаций имущества, следовавших за каждым постановлением святой инквизиции.
Духовник её, доминиканский монах Томас де Торквемада, который среди множества других палачей заслужил особенную известность и был особенно ненавидим народом, разрешил, наконец, её сомнения. Он доказал королеве, что религия предписывает ей поощрять деятельность инквизиции, а стало быть, способствовать укреплению веры.
Однако не стоит забывать и о том, что, несмотря на жадность, фанатизм и гуманные чувства (довольно странный коктейль, не так ли?) царствующей четы, Фердинанд и Изабелла были прежде всего правителями или властителями, а значит, не очень-то и спешили поделиться своей властью с кем бы то ни было – даже с Церковью.
А Церковь как раз и жаждала власти, жаждала усилить своё влияние и упрочить своё положение в Испании. Торквемада, мудрый и хитрый политик, прекрасно знавший все слабые и сильные стороны характера королевы, смог воздействовать на Изабеллу и Фердинанда и убедить их в том, что инквизиция будет лишь способствовать усилению королевской власти в стране. Изабелла поверила своему духовнику, но тем не менее решила добиться усиления своей собственной власти над священным трибуналом. Когда же ей это удалось, то именем святой инквизиции и во имя правого дела король и королева обуздали непокорную феодальную знать и в результате укрепили собственное могущество.
Семнадцатого сентября 1480 года были назначены два главных инквизитора – для утверждения инквизиции в Севилье. Но там, как и всюду, где они появлялись, инквизиторы наткнулись на общее народное недовольство. В Севилье было громадное количество крещёных евреев, которые, естественно, не обрадовались прибытию в город собственных «потенциальных убийц».
Сказочно богатый Диего де Сусан, глава еврейской крещёной общины, призвал своих соплеменников запастись оружием, чтобы дать отпор инквизиторам. Однако его красавица-дочь, болтливая и легкомысленная, как и многие юные девушки, открыла под страшным секретом тайну своему возлюбленному – и на следующий день в Севилье начались аресты. Вместе с заговорщиками было схвачено много невинных людей. Начались суд, пытки, мучения, и признания. 6 января на специально отстроенном за стенами города помосте для аутодафе, называемом «кемадеро», состоялось первое публичное сожжение осуждённых. Затем они стали происходить с пугающей регулярностью – один или два раза в месяц.
Нескольким крещёным евреям удалось избежать расправы, и они отправились к папе в Рим с жалобой на суровость приговора. Папа сделал вид, что осуждает жестокость инквизиции, и даже направил Изабелле и Фердинанду письмо, в котором предписывал действовать более мягко. Однако вскоре он назначает для Испании восемь новых инквизиторов, в число которых входит и Торквемада.
Вот ещё одна личность, сила духа и ум которой достойны всяческого уважения, но деяния которой повергнут в ужас любого порядочного человека. Томас де Торквемада (1420 – 1498) был истинным фанатиком, хитрым и умным человеком, прекрасным политиком, изощрённым интриганом, тираном и злодеем. По подсчётам некоторых историков, он лично отправил на костёр от четырёх до десяти тысяч человек.
Он рано принял постриг и стал монахом-доминиканцем.
Он всегда вёл суровый образ жизни и был настоящим аскетом.
Он до конца своей жизни так и не сменил своего аскетичного доминиканского облачения на пышные одеяния прелатов того времени.
Он был строгим вегетарианцем.
Он был умён и прекрасно образован, а потому слава о нём быстро распространилась по всей Испании. Ему стали предлагать высокие церковные должности, но он неизменно отказывался.
Чего он ждал? Или не ждал ничего, а просто хотел служить Богу? Историки пишут, что он жаждал прежде всего власти – и целенаправленно шёл к ней, ибо в 1452 году соглашается стать настоятелем монастыря Святого Креста в Сеговии. Стать аббатом и отказаться от высоких должностей? Но расчёт Торквемады становится ясен, когда брат Томас получает должность духовника Изабеллы Кастильской, а вскоре и должность духовника её мужа. Всё дело в том, что монастырь, настоятелем которого соизволил стать Торквемада, был излюбленным местом паломничества знати.
Торквемада становится не только духовником королевы, но и её тайным советником. Как мы помним, именно он способствовал утверждению в стране инквизиции. И в 1482 году его назначают одним из первых инквизиторов Испании, а уже на следующий год он становится генеральным инквизитором Кастилии. В последующие годы Торквемада обладал властью и влиянием, которые могли поспорить с властью и влиянием самих монархов – Фердинанда и Изабеллы.
Его невольно хочется назвать не только генеральным, но и гениальным инквизитором, ибо Торквемада был сам дьявол во плоти, хотя и верил, что служит Богу.
Инквизиция своим террором и человеческими жертвами способствовала извращению умов и зачерствению сердец, развитию в народе невежества, фанатизма и жестокости, исчезновению инициативности и великодушия. Под «предводительством» Торквемады инквизиция смогла стать грозной силой в Испании, самым могущественным органом королевской власти, мало зависящим от папы. Инквизиция получила права вмешиваться практически во все аспекты общественной и личной жизни испанцев – кроме чисто уголовных преступлений.
Торквемада заботился не столько о личной славе, сколько о процветании и величии инквизиции. Поэтому он оставлял себе значительные доли конфискованного богатства, обитал в роскошных дворцах и путешествовал со свитой из пятидесяти конных стражников и ещё 250 вооружённых людей, рассчитанной на то, чтобы производить впечатление и одновременно вызывать трепет.
Как только инквизиторы утвердились в Севилье, все перешедшие в христианство евреи поспешили бежать во владения герцога Медина-Сидониа, маркиза де Кадикса, графа д'Аркаса и других вельмож, куда не успела ещё проникнуть судебная власть инквизиции.
Томас де Торквемада, который был только что назначен на должность генерального инквизитора, не желал так легко выпускать из рук свои жертвы. В его указе от 2 января 1483 года было объявлено, что все уехавшие евреи будут немедленно и исключительно вследствие самого факта эмиграции признаны еретиками. Всем местным «князькам» Кастильского королевства, на землях которых марраны надеялись найти убежище, было приказано под угрозой отлучения от Церкви, изъятия всех владений и потери должностей арестовать всех беглецов и под эскортом отправить в Севилью, а на имущество их наложить секвестр. Приказание было исполнено, и тюрем оказалось недостаточно, чтобы вместить всех заключённых.
За этой прокламацией последовал «эдикт милосердия». Согласно этому эдикту, на всех добровольно покаявшихся отщепенцев налагалось сперва незначительное церковное наказание, а затем им даровалось помилование. Было также обещано, что их имущество не будет конфисковано.
Многие из марранов, введённые в заблуждение этой лицемерной милостью, попались на удочку инквизиции и добровольно сдались. Как же они были наивны! Их немедленно схватили и бросили в тюрьмы. Им было сказано, что они могут избежать пыток лишь при условии выдачи имён и мест жительства всех известных им отщепенцев, даже таких, о которых они только слышали.
Таково было «милосердие» инквизиции, и если она соглашалась отпускать на свободу «виновного», то лишь потому, что эта жертва выдавала ей сотню других. По меткому выражению одного французского историка, «в деле пролития крови она руководствовалась приёмами ростовщичества, а к жизни и чести граждан применяла пословицу: «Не потеряешь – не приобретёшь»».
Слово «милосердие» звучало каждый раз, когда инквизиторы отнимали у своих жертв жизнь. Действовали ли они милосердно? Конечно, ибо спасали заблудшие души. А заодно и прибирали к рукам богатство отправленных на костёр.
«Милосердие» было и «лейтмотивом» эмблемы святой инквизиции. Эмблема представляла собой овал, внутри которого на тёмном фоне был изображён зелёный крест из двух обрубков сучковатого дерева. Слева от креста располагалась оливковая ветвь, а справа изображался обнажённый меч. Зелёный цвет символизировал надежду, подкреплённую крепостью веры. Тёмный фон был избран в знак траура и страданий Матери-Церкви, скорбящей о своих заблудших детях. Меч был символом ревнителей святой веры – инквизиторов, а оливковая ветвь – знаком милосердия и прощения.
Но о каком милосердии и прощении можно было говорить, когда Торквемада издаёт указ, в котором помещается список различных обстоятельств (около тридцати), при которых доносить приказывалось под угрозой смертного греха и отлучения. Некоторые статьи этого эдикта были столь туманны, что вряд ли их могли однозначно понять хотя бы два человека. Так, четвёртая статья гласила: «Будет считаться отступником всякий новый христианин, совершающий шабаш, что будет исчерпывающе доказано, если в день шабаша он будет одет в более чистые, чем обычно, бельё и одежду, если положит на стол чистую скатерть и если накануне с вечера у него не будет гореть очаг».
Количество томящихся в застенках инквизиции было столь велико, что в Севилье, например, огромное число осуждённых на сожжение побудило построить вне черты города постоянный эшафот, на котором возвышались четыре гипсовые статуи. Эти статуи-футляры были внутри пустыми: в них помещали живых еретиков, дабы они медленнее и мучительнее сгорали.
Всего же Томас де Торквемада, как считается, за 18 лет своей «работы» (1480 – 1498) свыше ста тысяч человек сжёг живьём, сжёг символически или подверг аутодафе, осудив на ношение позорного платья – санбенито, конфискацию имущества, пожизненное тюремное заключение и прочие кары.
По мнению историков, сам Торквемада не остался равнодушен к своим злодеяниям. Он не раскаивался в них, но опасался мести еретиков и боялся за собственную жизнь. Так, во время обеда у него под рукой всегда был рог единорога, который, по представлениям того времени, мог спасти от яда, подсыпанного в еду и питьё.
Томасу де Торквемаде принадлежит также весьма сомнительная честь введения новой системы инквизиции, единогласно одобренной папой Сикстом IV, Фердинандом V и Изабеллой.
Он начал с создания четырёх второстепенных трибуналов: в Севилье, Кордове, Хаене и Квидат-Реале и разрешил затем доминиканским монахам занимать должности в разных местностях Кастилии. Монахи, привыкшие получать указания и полномочия непосредственно от самого папы, который до сих пор сам распоряжался назначениями, сперва сопротивлялись вмешательству Торквемады и лишь после долгих колебаний признали его верховную власть.
Это сопротивление упрочило намерение Великого инквизитора придать инквизиции то единство действий, которого ей недоставало с самого её основания, и учредить мощную центральную организацию, призванную умножить её силу.
В то время когда он готовил, с помощью двух юрисконсультов, Жана Гугтьереса из Шабо и Тристана из Медин, новую реформу священного трибунала, король Фердинанд, со своей стороны, не забывая собственных финансовых интересов, также занимался организацией этого дела и создал королевский совет инквизиции, получивший название Верховного совета.
Верховный совет состоял из Великого инквизитора – председателя, одного епископа и двух докторов права, с титулом советников. Эти последние имели право решающего голоса во всех делах, касающихся гражданского права, и право консультативного голоса в вопросах духовного характера.
Это подразделение нередко приводило к крупным конфликтам, которыми папа широко пользовался, ибо он был, разумеется, той высшей инстанцией, к которой прибегали в случае раздора, а принципом Римской курии всегда было ценить своё вмешательство на вес золота – будь это вмешательство существенным или незначительным.
В распоряжение совета поступали все собранные, или, правильнее, отобранные инквизицией деньги и конфискованное имущество. Треть всех «заграбастанных» сокровищ поступала в королевскую казну, остальные две трети оставались в руках инквизиции.
Показательно, что все члены инквизиции должны по крайней мере в четырёх поколениях быть «чистокровными» христианами. Какой ещё пример более кровожадного антисемитизма можем мы вспомнить? Пожалуй, только «чистокровных» арийцев Гитлера.
Система инквизиторских судов строилась следующим образом. В каждом трибунале было не менее двух собственно инквизиторов – судей высокого ранга. На следующей ступеньке инквизиционной «табели о рангах» стояли эксперты и советники. Они были образованными людьми, теологами, и должны были высказывать своё «экспертное» мнение по спорным богословским вопросам. Штатными сотрудниками, стоящими на той же ступеньке лестницы, были прокуроры, нотариусы и секретари. Они вели допросы, занимались «делопроизводством» и архивами. Далее шли судебные исполнители, начальники тюрем, казначеи, адвокаты. На самой низшей ступени располагались надзиратели, казначеи и тому подобная «мелочь».
Это было страшное время, когда страны Европы утопали в крови, когда ни один человек не мог себя чувствовать в безопасности даже в собственном доме. И что самое ужасное – люди стали бояться друг друга. Может ли идти речь о нравственности и морали общества, если одним из самых уважаемых лиц того времени являлся доносчик, именуемый доверенным лицом инквизиции? Напрашивается вопрос: а можно было бы если не простить, то хотя бы понять тех доверенных лиц, которые передавали еретиков в руки трибунала из религиозных соображений? Конечно же нет. Почти всегда это были негодяи и подлецы, которые предавали и продавали людей из соображений корысти, зависти и страха. Не испытывая ни малейших угрызений совести, а быть может, искренне радуясь в душе, что не они попали под тяжёлый молот инквизиции, смотрели такие «стукачи», как по ступеням на эшафот медленно всходят люди в санбенито.
В истории известны случаи «восстания рабов»: когда рабам, которым и так нечего терять, кроме собственной жизни, становится невмоготу не только жить, а даже существовать, они восстают против своих угнетателей. И восстания эти, как правило, бывают очень кровопролитны и жестоки.
Так случилось и в Испанском королевстве. Против инквизиции восстали арагонцы, к которым конфискация, из уважения к некоторым специальным привилегиям Арагона, ранее никогда не применялась.
Жители Арагона прекрасно понимали, что при тайне свидетельских показаний, которая раньше допускалась лишь в исключительных случаях, их край ждут кровопролитные судилища. Поэтому, когда Фердинанд V после тайного совещания в апреле 1484 года повелел во всех подчинённых его власти областях применять новое судопроизводство, и когда Торквемада разослал инквизиторов для приведения этого приказа в исполнение, Арагон решил восстать против «ревнителей веры».
Взрыву сопротивления в Арагоне способствовало также то, что самыми влиятельными и уважаемыми из подозреваемых были новые христиане, то есть крещёные евреи – марраны. Депутация от королевства обратилась за помощью к папе. В Рим были посланы эмиссары, которым поручили ходатайствовать об отмене в Арагоне статьи, касающейся конфискаций.
В то время как депутация от арагонских кортесов[95] предъявляла свои требования, инквизиторы, не теряя времени, вступили в должность и сожгли несколько новых христиан во время публичного и очень торжественного аутодафе. Это привело в отчаяние марранов, которым грозила явная опасность. Они боялись тех ужасов, которые происходили в Кастилии, где ежегодно тысячи людей становились жертвами инквизиции. Увидев, что от папы и короля ждать помощи нечего, они решили усмирить инквизиторов, убив некоторых из них. Был составлен заговор.
Одним из первых от рук марранов пал инквизитор Педро де Арбуэс, известный своими жестокостями и кровожадностью. Зная о ненависти, которую он возбуждал в людях, инквизитор носил кольчугу, а под капюшоном – железную каску. Тем не менее заговорщики настигли его однажды в церкви у алтаря и, направив удары своих кинжалов в шею, не прикрытую кольчугой, нанесли рану, от которой он умер двумя днями спустя, 17 сентября 1485 года.
Заговорщики считали, что пролитая кровь приведёт остальных инквизиторов в священный ужас; они рассчитывали, что сам король и папа пойдут на уступки из страха перед новыми восстаниями в Арагоне и Кастилии.
Они заблуждались. Заговорщиков арестовали, инквизиция продолжала свирепствовать, а Педро де Арбуэса канонизировали в 1664 году.
Помимо основных заговорщиков были казнены тысячи ни в чём не повинных людей. Арагон буквально захлебнулся в их крови, а что касается главных виновников убийства, то им до повешения отсекли руки; их трупы были четвертованы, и члены их разбросаны в различных публичных местах. Один из этих несчастных, Жан д'Абадиа, в тюрьме покончил с собой, что не помешало инквизиторам надругаться над его трупом и приволочь его на аутодафе.
Педро де Арбуэсу было сооружено великолепное надгробие, под которым и было 8 декабря 1487 года погребено его тело, а на памятнике была выгравирована следующая надпись в традиционно напыщенном стиле: «Кто почивает под этим камнем? Другой, столь же твёрдый камень[96], добродетель которого удаляет отсюда всех иудеев; ибо священник Пьер – тот твёрдый камень, на котором Бог воздвиг своё дело (инквизицию). Счастливая Сарагосса! Ликуй, что на сём месте похоронен славный мученик. А вы, о иудеи, бегите отсюда, бегите немедленно, ибо сей драгоценный камень-гиацинт обладает свойством изгонять нечисть из этих мест». Арбуэсу была также воздвигнута статуя с прочувствованными надписями от Фердинанда и Изабеллы.
Надо было сохранить драгоценное воспоминание об этой победе инквизиции, что и было сделано следующим образом: оружие, служившее убийцам, было развешено в соборе Сарагоссы, где долго сохранялось рядом со списком людей, сожжённых или подвергнутых публичному наказанию. Эти имена написали большими буквами на холстах, на которых сверху изображали пламя, если виновный был сожжён, или огненный крест, если он подвергся какому-либо другому испытанию. Некоторые из холстов были вскоре сняты, вследствие папских булл, исполнение которых было разрешено Фердинандом V в качестве особой милости. Они были убраны ввиду особого ходатайства семей осуждённых, которые занимали видное положение в городе. Эта мера чрезвычайно не понравилась инквизиторам; своими безумными фанатичными жалобами они сумели возбудить наиболее невежественные элементы среди старых христиан, уверив их, что поступок этот был оскорблением, нанесённым католицизму. Их жалобы подали повод к восстанию, которое грозило стать повсеместным, столь велико было влияние духовных лиц, заинтересованных в сокрытии истины и искажении идей.
В то время как эти волнения охватили Сарагоссу, аналогичные события происходили и в остальных провинциях.
Ни Фердинанд, ни папа не пошли ни на малейшую уступку своим подданным, и после нескольких лет упорной борьбы, перемежавшейся с легальными протестами, испанцы должны были смириться.
Неоспоримо, что инквизиция утвердилась в Испании против воли всех областей, несмотря на отчаянное сопротивление всей Испании.
Во время этой борьбы Торквемада совершенно спокойно продолжал укреплять свою собственную власть, то есть власть инквизиции. Продолжал он настаивать и на изгнании евреев из Испании. И добился своего: 29 апреля 1492 года Изабелла и Фердинанд V издали указ об изгнании евреев из всех владений испанских королей.
На чём было основано это несправедливое и варварское решение, противное интересам самой Испании и наносившее роковой удар торговле Иберийского полуострова?
Прежде всего издание указов не было неожиданным для евреев. В стране регулярно проходили погромы, а на кострах инквизиции сжигали тысячи иудеев. Антииудаистские настроения постепенно перерастали в антисемитизм. Этому способствовала и антиеврейская политика в Англии и Франции.
Старые христиане, деморализованные бесконечными пытками и постоянными преследованиями, забитые и полностью лишённые чувства справедливости, приписывали евреям все пороки, взваливали на них все преступления. Их обвиняли в совершении всевозможных святотатств, утверждали, что врачи и аптекари-евреи отравляют больных, когда больные эти – христиане.
Так, в июне 1490 года некий крещёный еврей Бенито Гарсиа был арестован по обвинению в приверженности к иудаизму и контактах с иудеями. Однако в ходе расследования арестованный признался, что вместе с несколькими другими марранами похитил христианского пятилетнего мальчика. В Страстную пятницу пять евреев и шесть марранов распяли его в пещере, вырвали у ребёнка сердце и совершили над ним магический обряд. Имени мальчика в документах инквизиционного трибунала нет. Тем не менее сейчас он известен как «святое дитя из Ла-Гуардии». Хотя никаких доказательств по этому делу собрано не было, 16 ноября 1491 года восемь осуждённых – без доказательств, но по решению суда! – были сожжены.
Таких примеров жесточайшего преследования евреев в истории Испании множество. Тем не менее не только и не столько народная ненависть послужила причиной изгнания евреев из королевства Изабеллы и Фердинанда. Историки убедительно доказали, что решающее значение в появлении «антисемитского» указа имели интересы централизованного государства, для создания и укрепления которого была необходима единая религия.
Вполне вероятно, что королевская чета была искренне убеждена, что для того, чтобы евреи приняли христианскую веру, на них необходимо надавить и поставить перед выбором: либо они принимают новую веру, либо высылаются из страны.
Евреи же, убеждённые в том, что для устранения этой опасности достаточно предложить денег Фердинанду, обязались: пожертвовать 30 тысяч дукатов на расходы, связанные с гранадской войной, которая в ту пору разгоралась; ничем не беспокоить правительства; подчиняться касающимся их правилам и проживать в кварталах, отделённых от христианских районов; до ночи возвращаться домой и отказаться от исполнения некоторых профессий, предоставленных исключительно христианам. Фердинанд и Изабелла были не прочь внять этому предложению, ибо деньги им были нужны.
Торквемада, узнав о намерении евреев, явился к царственной чете с распятием в руках, бросил крест на стол и воскликнул: «Иуда продал Сына Божия за тридцать сребреников, ваши величества, быть может, хотят продать Его за тридцать тысяч. Он здесь. Вот Он, возьмите и, если хотите, продайте!..»[97]
Легенда гласит, что поступок Торквемады изменил образ мыслей Фердинанда и Изабеллы, и 31 марта 1492 года они издали декрет, согласно которому все евреи, мужчины и женщины, обязаны были под страхом смерти и потери своего имущества до 31 июля того же года покинуть Испанию. Те же кары грозили всем христианам, скрывающим у себя в доме евреев после означенного срока. Изгнанникам разрешалось продавать своё имущество, увозить с собой мебель и другие вещи, за исключением золота и серебра, взамен которых они могли брать векселя или какие-нибудь незапрещённые товары.
Тем не менее известно, что ещё в декабре 1491 года, то есть всего за три месяца до указа, был опубликован план обложения евреев налогами на 1492 – 1494 годы! Это говорит о том, что королевская чета действительно не верила в возможность исхода еврейского народа из Испании.
И всё-таки евреи предпочли оставить Иберийский полуостров. Всего Испанию покинули около восьмисот тысяч евреев. Путь их к морским гаваням, где их ждали зафрахтованные еврейскими общинами суда, был исполнен мук и страданий. Историк того времени Андрес Бернальдес, известный антиеврейскими настроениями, писал: «Они шли потоком – взрослые и дети. Одни шли пешком, другие ехали верхом на лошадях или ослах, третьи – в повозках… Они падали и поднимались, умирали и рожали, теряли сознание и слабели от болезней. Они распевали гимны, подбадривая друг друга».
Но и в новых землях евреев не ждала лучшая участь. Почти всюду, где бы ни укрывались изгнанники, они наталкивались на других преследователей, которые отнимали у них то малое, что им удалось спасти. В 1496 году королевским указом евреи были изгнаны из Португалии, а в 1499-м – из Наварры.
Фердинанд и Изабелла, реорганизовавшие инквизицию в Испании и изгнавшие евреев, заслужили за это дарованное им папой звание Католических королей. Невиданное варварство – изгонять народы и даровать за это почётные звания. Но так было. И лишь в 1992 году-в год пятисотлетия исхода евреев из страны – король Испании Хуан Карлос признал изгнание иудеев исторической ошибкой и принёс извинения еврейскому народу. Вот такой король действительно заслуживает самого почётного звания!
Ещё ранее, в 1965 году, II Ватиканский собор полностью снял вину с еврейского народа за гибель Иисуса Христа и заявил, что «христианского проклятия евреев», на которое ссылаются антисемиты, никогда не существовало. Собор попросил прощения у евреев за зло, причинённое им христианами за все прошедшие века, в том числе и за преследования инквизиции.
Но вернёмся в XV век. В Европе торжествующая Церковь нигде не оставляла иудеев в покое, а в Африке мавры вспарывали животы еврейским женщинам, чтобы отобрать те драгоценности, которые они, как думали арабы, проглотив, пытались вывезти из страны.
Но и в Испании оставшиеся крещёные евреи не были в безопасности. Торквемада, добившись изгнания некрещёных евреев и принятия в 1487 году от Иннокентия VIII буллы, которая повелевала всем европейским государствам арестовывать по первому указанию Великого инквизитора беглецов, дошёл до того, что стал предавать суду даже самих епископов. Среди намеченных им жертв находились епископы из Сеговии и Калахарры, преступление которых заключалось в том, что они были выходцами из евреев. Папа немедленно напомнил ретивому инквизитору, что в одной из статей старых законов, одобренных папой Бонифацием VIII, запрещалось чинить допрос епископам, архиепископам и кардиналам, не имея на то особого разрешения папы. Вследствие этого папа повелел посылать все документы «епископского» дела в Рим, на вынесение решения Ватиканом. Тем не менее Торквемада всё-таки убедил папу в ереси арестованных епископов, и их заточили в тюрьму и лишили духовного звания. В тюрьме оба несчастных умерли.
Вскоре после учреждения «новой инквизиции» Торквемада сделал для себя вывод, что арестовать человека и сжечь его – недостаточно. Необходимо лишить оставшихся «на воле» людей возможности мыслить, отказать им в доступе к знаниям. И он решил ввести ещё более строгую цензуру на книги. Собственно, он не придумал ничего нового, ибо в стране уже давно существовала комиссия, состоявшая из епископов и правителей канцелярий, наблюдавшая за печатанием и продажей книг. Торквемада лишь активизировал её деятельность.
Он довёл цензуру до абсурда. Книги просто отправляли на костёр. И вновь у нас возникает параллель с фашистской Германией, где в огне гибли тысячи книг. В 1490 году в Саламанке были сожжены шесть иудейских Библий. Вскоре после этого ещё шесть тысяч томов погибло в огне под предлогом, что они были «заражены заблуждениями иудаизма или пропитаны колдовством, магией, волшебством и другими суевериями». Та же участь постигла и библиотеку принца Генриха Арагонского.
Вполне понятно, что такой человек, как Торквемада, умный и хитрый и одновременно жестокий и кровожадный, не мог вызывать любви и даже уважения. На Торквемаду много раз жаловались – в том числе и папе. Папа Александр VI, утомлённый постоянными жалобами, хотел было несколько ослабить его права, но затем, вынужденный считаться с мнением Изабеллы и Фердинанда, изменил своё решение и лишь назначил четырёх епископов, которым поручил вместе с Торквемадой разбирать дела еретиков.
Но вплоть до смерти Великий инквизитор продолжал оставаться «полным господином» в Испании и делал то, что считал нужным.
Смерть Торквемады ничего не изменила в работе инквизиции. Его преемник, доминиканец Диего Деса, утверждённый в своей должности папской буллой от 1 декабря 1498 года, ни на волос не ослабил преследований. Наоборот, он даже издал ряд новых распоряжений, долженствовавших оживить деятельность инквизиции, и, вероятно, превзошёл бы даже самого Торквемаду, если это оказалось бы возможным.
Им было выработано также несколько новых статей о порядке конфискации имущества – обогащение всегда составляло предмет неусыпных забот испанских королей и их инквизиторов.
Он предложил введение инквизиции на Сицилии и в Неаполе и добился того, что оба эти королевства были изъяты из юрисдикции Рима и подчинены власти Великого инквизитора в Испании.
Сицилия оказала сопротивление, и испанским войскам долгие годы пришлось бороться с поднявшим оружие населением. Покорённые сицилийцы восстали ещё раз в 1516 году, освободили всех узников и изгнали инквизиторов. Но вскоре Сицилия вновь подпала под ненавистное иго доминиканских монахов, подавленная могуществом императора Карла V.
Неаполитанскому королевству повезло больше, там сопротивление учреждению инквизиции увенчалось успехом. Фердинанд V принуждён был уступить и просил только в виде компенсации, чтобы неаполитанцы согласились на изгнание из своей страны всех «новых христиан» – марранов, бежавших из Испании и укрывшихся в Неаполе. Даже в этой просьбе ему было отказано, и марраны остались на юге Италии.
Деса искупил это поражение тем, что получил от короля разрешение на учреждение инквизиции в Гранадском королевстве.
Но, прежде чем мы продолжим рассказ об инквизиции, поговорим немного о положении мавров на Иберийском полуострове, где на протяжении многих веков возникло несколько районов компактного проживания арабского населения. Это прежде всего Арагон, Каталония и Валенсианское королевство в долине реки Эбро и её притоков вплоть до Средиземного моря на юге и горных районов – на севере. К 1500 году на этих территориях проживало около 130 тысяч арабов, обиходными языками которых были испано-кастильский и каталанский. Другим районом «скопления» мавров было Гранадское королевство, которое в 1492 году завоевали испанцы.
Изгнание евреев из Испании, последовавшее через несколько месяцев после капитуляции Гранады, пробудило в инквизиторах желание добиться полного единоверия в стране и заставило их «взяться» за арабов. Это противоречило формальным обещаниям, данным маврам, которым было клятвенно подтверждено при покорении Гранады, являвшейся их последним убежищем в Испании, что они не будут подчинены надзору инквизиции. «Ревнители веры» вновь нарушили данную клятву.
С 1497 года кардинал Гранадский Хименес де Сиснерос, позднее ставший Великим инквизитором, начинает кампанию по обращению мавров в христианство. Но арабы не спешили менять свою веру и отказываться от религии отцов. Поэтому два года спустя Сиснерос просит у Католических королей Фердинанда и Изабеллы разрешение на применение самых строгих мер для крещения мавров. Такое разрешение благочестивые государи немедленно дали. И в стране началось массовое и насильственное крещение арабов.
Жёсткие меры не могли не вызвать сопротивления со стороны гордого народа – и в Гранаде вспыхивают восстания. Но что могла сделать кучка мавров против многотысячных войск Испанской короны? Конечно, восстания были подавлены, и к 1501 году арабское население Гранады стало полностью католическим.
В 1502 году появляется королевский указ, по которому всем некрещёным маврам предписывалось в трёхмесячный срок покинуть Испанское королевство. Большинство мавров предпочло креститься, нежели покинуть страну, но как для них, так и для евреев крещение не послужило действительной гарантией от преследований инквизиции. Все провинции Испании, где проживали мавры, сделались театром непрекращающейся гражданской войны. Восстания вспыхивали одно за другим, и кровь лилась рекой.
Оставшихся в Испании мавров, насильственно принявших католичество, стали называть морисками (от латинского слова «moro» – мавр).
Испанский король и германский император Карл V, надо отдать ему справедливость, вступил на престол с намерением, внушённым ему воспитателем Вильгельмом де Круа и канцлером Сельваджио, уничтожить инквизицию или по крайней мере реорганизовать её согласно требованиям естественного права. Поэтому он с благосклонностью принял петиции, адресованные ему единогласно кортесами Кастилии, Арагона и Каталонии в 1518 году. К несчастью, Сельваджио, на которого возложено было составление нового кодекса инквизиции, умер, а Великий инквизитор Адриан, ставший впоследствии папой, сумел так повлиять на короля, что постепенно сделал из него страстного покровителя инквизиции. Тогда начался период интриг перед Римской курией, волновавших всю Испанию в течение двух лет.
Папа Лев X, бывший тогда в ссоре с инквизицией за допущение восстаний и народных волнений, был склонен поддержать мавров Арагона, взбунтовавшихся против власти Карла V. Он издал грамоты, коими все инквизиторы отрешались от должностей, а на епископов и состоящие при них советы возлагалась обязанность избрания новых кандидатов. Однако в намерения папы не входило прекращение преследований, обусловленных нетерпимостью католицизма, и он не мог допустить свободу совести и мысли. Речь шла лишь об изменении в некоторых деталях методов «психологического» угнетения.
Инквизиторы отказались повиноваться папе, а Карл V послал в Рим специального посла с поручением добиться отмены папских грамот. Папа приостановил приведение в исполнение своих решений, но не отменил их. Булла о реформе не обрела силу, и инквизиция продолжала своё дело.
В то время как изложенные события происходили в Арагоне, Кастилия восстала против инквизиции; во главе восстания встали епископ Замара и несколько священников. Восстание было подавлено, а епископ казнён.
Великий инквизитор Адриан, выделявшийся своим рвением в уничтожении еретиков, после смерти Льва X был избран папой и вступил на престол в 1522 году под именем Климента VII. С его благословения в 1525 году Карл V потребовал, чтобы христианизация всех арабов бывших королевств Арагона и Валенсии была завершена в максимально короткие сроки. И в 1527 году он с радостью пишет папе о том, что ислам полностью изгнан из Испании, но при этом добавляет, что крещение для многих мавров не было добровольным и что многие из новых христиан – морисков – не очень хорошо понимают католичество.
Справедливости ради необходимо отметить, что среди духовенства Испании были и истинные гуманисты-просветители. К их числу относится епископ Антонио де Гевара, который стремился приобщить к новой вере мавров не только формально. Однако эти попытки «евангелизации» арабов успехов не имели.
И с середины 1520-х годов за дело искоренения ереси среди морисков берётся инквизиция. В 1529 году в Гранаде происходит первое аутодафе, на котором были сожжены первые три мориска.
Особо отличился во времена преследования мавров инквизитор Родригес де Герреро. Основным его свойством была необыкновенная жестокость, благодаря которой он получил прозвище Сумрачный. В 1566 году он подал королю Филиппу II меморандум с перечнем отступлений от веры со стороны морисков.
Филипп поручил рассмотрение этого вопроса особому совету под председательством Великого инквизитора Эспинозы. Было решено единогласно прибегнуть к огню и мечу и восстановить действие декрета, изданного Карлом V в 1526 году, но оставшегося без применения. В нём морискам строго воспрещалось говорить и писать на арабском языке как публично, так и у себя дома, им предписывалось выдать свои арабские книги для сожжения, отказаться от всех обрядов, костюмов, имён и обычаев мавританского происхождения, равно как от пользования горячими банями. Свадьбы у мавров должны были с этого момента совершаться публично по христианскому обряду, причём двери дома, где совершалось бракосочетание, должны были целый день оставаться открытыми, чтобы каждый мог убедиться в том, что там не совершается чего-либо запрещённого. Мавританские женщины должны ходить по улицам с открытыми лицами.
Подобный декрет, который был провозглашён с большой торжественностью на площади Гранады особым герольдом при звуке труб и барабанов, мог только вызвать последнее, самое страшное восстание. Мавры слушали чтение этого распоряжения со слезами стыда и бешенства. Ужас, отвращение и негодование овладели их сердцами.
Восстание вспыхнуло бы немедленно, если бы мавры, живущие в городе, развращённые и изнеженные роскошью, не сдержали своих соотечественников, живущих в горах. Начались переговоры с королём, длившиеся целый год и оказавшиеся совершенно бесполезными. И в это же время были изданы новые королевские указы, в которых было предписано маврам отдавать своих детей от трёх до пятнадцати лет на воспитание в христианские школы.
Мавры решили сопротивляться. Был составлен обширный заговор, охвативший всё мавританское население; при этом достойно удивления, что тайна была сохранена целым народом в течение десяти месяцев, без единой измены, и ничто не возбудило подозрений христианских властей.
В Рождественский сочельник 1568 года был дан сигнал к восстанию. Ничего не подозревавшие христиане, отправившиеся на вечернюю торжественную службу в католические церкви, были зверски убиты. Мятеж не удался в Гранаде, но в горах всё население единодушно взялось за оружие, и восстание в одну минуту перекинулось и распространилось к югу по всей долине Ксениля.
Повстанцы прежде всего избрали себе главу в лице Мулей-Мохаммеда, последнего потомка Омайядов, бывших эмиров Гранады. Он был провозглашён королём.
И вот началась ужасающая по своей жестокости война, война без пощады, без жалости, война, подогреваемая с обеих сторон религиозным фанатизмом. Христиане, рассеянные среди мавров, стали её первыми жертвами.
Историки Испании пишут, что церкви, куда прятались люди, обречённые на истребление, не спасали их. Алтари были разграблены и залиты кровью церковных служителей. Паства из мавров, обращённых в католичество, собиралась вокруг священника, как в те дни, когда он властвовал. над ней. Его заставляли вызывать каждого бывшего прихожанина по очереди, тот подходил с напускным спокойствием и наносил ему удар или оскорбление; затем жертва переходила в руки палача, изощрявшегося над ней в жестокости под восторженные крики толпы. Наконец, искалеченное, но ещё живое тело передавалось или женщинам, с наслаждением вонзавшим иглы в истерзанную жертву, или детям, забавлявшимся тем, что стреляли в него из лука. Если христиане спасались в башнях домов, стоявших отдельно в горах, то, пользуясь тем, что эти башни были деревянные, их поджигали, и христиане предпочитали сгореть в пламени, чем сдаться мусульманам.
В одном монастыре все монахи были брошены в кипящее масло. Один мавр, связанный дружбой с христианином, сумел доказать ему свою дружбу только тем, что пронзил его собственноручно шпагой со словами: «Прими смерть от меня, друг, лучше тебе быть убитым мною, чем кем-нибудь другим». Истязания доходили до особой изуверской жестокости: жену насиловали на глазах мужа, дочь – на глазах матери, причём бесчестье не спасало от убийства. Три тысячи христиан погибли таким образом.
Подавление восстания было возложено на Лопеса де Мендоса маркиза де Мондехар, генерал-губернатора Андалусии. Это был искусный человек, и что было особенно редко в то время, человек гуманный; если бы он был хозяином положения, то восстание было бы скоро и успешно подавлено. Но человечность этого генерала возбудила негодование инквизиторов и советников Филиппа II.
Маркиз де Мондехар не допускал грабежей, насилия над пленными женщинами и избиения детей и стариков; деятельность его подверглась серьёзной критике. Было решено, что всякий пленный мавр, будь то мужчина или женщина, как повстанец, обращается в рабство. Поэтому все пленные были проданы с публичных торгов.
Пленные женщины, отданные де Мондехаром на поруки в свои семьи, были потребованы обратно и выданы – с честностью, особенно, по мнению современников, бросавшейся в глаза в сравнении с вероломством, неизменно сопровождавшим отношения христиан с неверными. Мавры поклялись, что выдадут женщин, отданных на поруки, и сдержали эту клятву. Все женщины были проданы в рабство вместе с остальной массой пленников.
Жалобы на гуманные действия де Мондехара приняли такие размеры, что он решил заткнуть рот тем, кто обвинял его в излишнем милосердии. Осадив какое-то укреплённое место, он приказал уничтожить всё население этого пункта. Старики, женщины, дети – все были убиты. Но и этого оказалось мало, и де Мондехару назначили «помощника» – маркиза Лос-Велеса, человека жестокого и хладнокровного, прозванного маврами Дьяволом с железной головой. С этого времени все сражения превратились в ужасающие бойни, и восстание мавров было подавлено.
Ещё во время войны королём и инквизицией было принято решение об изгнании морисков с их родных земель, и в 1579 году 20 тысяч жителей долин Альпухарры были высланы в Кастилию. Не менее пятой части изгнанников умерло в пути от болезней и голода.
Инквизиция свирепствовала, приняв самые жестокие меры по истреблению морисков в 1580 – 1610 годах. Но и этого было мало – мавры должны были быть изгнаны с земель Испании. И в 1609 году король Филипп III подписал указ, по которому мавры обязывались покинуть Испанию в течение шести лет. Всего за эти годы из страны бежало около 275 тысяч человек.
Деятельность инквизиции в Испании достигла небывалого для других стран Европы размаха прежде всего потому, что только здесь священный трибунал подчинялся королевской власти – благодаря стараниям Католических королей. Жертвами «слуг Церкви» стали миллионы людей, среди которых были и еретики, и свободомыслящие деятели науки.
Особенно тяжело пришлось инквизиции во времена Возрождения, ибо сама культура Ренессанса разрушала единоличное владычество Церкви над умами людей. Эта культура учила человека верить в свои силы и обращаться к исследованию природы. Именно к эпохе Ренессанса относятся важнейшие открытия во всех областях науки.
Ренессанс возникает в XIV веке в Италии, а в других европейских странах – в конце XV века. В Испании формирование культуры Возрождения совпало по времени с падением Гранады и открытием Америки Христофором Колумбом, подъёмом экономики страны и завоеванием вновь открытых территорий. Эти важные события подготовили в стране и расцвет новой культуры.
Но это не только время развития Ренессанса в Испании. Это ещё и тяжелейший период преследования инквизицией инакомыслящих, что не могло не наложить отпечатка и на всю испанскую культуру.
Инквизиция старательно борется с малейшими проявлениями религиозного инакомыслия, в прямом смысле слова выжигая огнём появившийся в Испании протестантизм. Реформация проникла в Испанию в 1550 году. А через 20 лет от неё там не осталось и следа.
Первые зачатки протестантизма были занесены в Испанию Карлом V, который являлся не только королём Испании, но и германским императором. В рядах войска Карла V служило немало лютеран, которые не могли не рассказывать о своей вере братьям по оружию. Много дворян последовало за императором из Испании в Германию; там они услышали проповеди протестантских пасторов. Словом, новые знания так или иначе попадали в Испанию.
Кроме того, в страну стали приходить миссионеры и проповедовать протестантизм. Во многих городах даже появились общины людей, принявших новую веру. Ересь распространялась с поразительным успехом. Во многих провинциях – Леоне, Старой Кастилии, Логроно, Наварре, Арагоне, Мурсии, Гранаде, Валенсии – вскоре не было уже почти ни одной знатной фамилии, среди членов которой не оказалось бы людей, тайно принявших протестантство. Никогда ещё испанский католицизм не был в такой опасности.
И инквизиция стала действовать – по всей стране заполыхали костры, на которых сжигали людей только потому, что они посмели принять другую, хотя и христианскую, веру.
В 1557 году инквизиторам удалось арестовать бедного крестьянина из Севильи по имени Джулианило, что значит «Юлиан маленький». Юлиан действительно был очень мал ростом. «Маленький, да удаленький», ибо в бочках с двойным дном, наполненных французским вином, он несколько лет успешно провозил Библии и другие лютеранские богословские книги на испанском языке. Джулианило был выдан кузнецом, которому он дал Новый Завет. Может быть, ему и удалось бы спасти свою жизнь, если бы он выдал своих сообщников и единоверцев, но он был непоколебим.
Тогда между узником и его судьями началась борьба, не имеющая себе равных в анналах истории инквизиции. Сведения об этом мы находим в книгах исследователей того времени. В течение трёх лет к несчастному тщетно применялись самые утончённые пытки. Обвиняемому едва давалось время передохнуть между двумя истязаниями. Но Джулианило не сдавался и в ответ на бессильную ярость инквизиторов, которым не удавалось вырвать у него признаний, распевал хулительные песни о католической церкви и её служителях. Когда после пытки его, обессиленного и окровавленного, несли в камеру, то в коридорах тюрьмы он с торжеством пел народную песню:
Побеждена монахов клика злая!
Изгнанью подлежит вся волчья стая!
Инквизиторы были столь напуганы мужеством маленького протестанта, что на аутодафе его, совершенно искалеченного пытками, несли с завязанным ртом. Но Джулианило и тут не унывал и ободрял сочувствующих ему жестами и взглядами. У костра же он встал на колени и поцеловал землю, на которой ему суждено было соединиться с Господом.
Когда же его привязали к столбу, то сняли повязку со рта, чтобы дать возможность отречься от своей веры. Но он воспользовался этим именно для того, чтобы громко исповедовать свою религию. Вскоре костёр запылал, но твёрдость мученика не оставила его ни на минуту, так что стражники пришли в ярость, видя, как человек крошечного роста бросает вызов великой инквизиции, и закололи его копьями, избавив тем самым от последних мучений.
Тем временем римский папа Павел IV и испанский король Филипп II пытались разжечь остывшее было рвение инквизиторов. В папской булле от 1558 года предписывалось преследовать еретиков, «кто бы они ни были, герцоги, князья, короли или императоры». Королевским эдиктом от того же года приговаривались к сожжению на костре все, кто будет продавать, покупать или читать запрещённые книги.
Даже сам Карл V, уже ушедший в монастырь, накануне смерти нашёл в себе силы прервать молчание, с тем чтобы рекомендовать бдительность и требовать применения самых крутых мер. Он угрожал встать из своей добровольной преждевременной могилы, чтобы лично принять участие в борьбе со злом.
Инквизиция вняла призывам своих руководителей, и был назначен день истребления протестантов, но до последней минуты план держался в тайне. В один и тот же день в Севилье, Вальядолиде и других городах Испании, в которые проникла ересь, все заподозренные в лютеранстве были захвачены. Только в Севилье 800 человек было арестовано в один день. Камер в тюрьмах не хватило, арестованных пришлось помещать в монастырях и даже в частных домах. Многие оставшиеся на свободе пожелали сами предаться в руки трибунала, чтобы заслужить снисхождение. Ибо было понятно, что инквизиция в очередной раз одержала победу.
Подобная же кровавая расправа с гугенотами-протестантами была учинена католиками несколько лет спустя во Франции, в Париже, в ночь на 24 августа 1572 года, когда отмечался праздник святого Варфоломея. По имени этого святого истребление гугенотов получило название Варфоломеевской ночи. Организаторами бойни во Франции стали королева-мать Екатерина Медичи и руководители католической партии Гизы. Они хотели уничтожить главарей протестантов и использовали для этого удобный предлог – свадьбу лидера протестантов Генриха Наваррского, на которую съехались многие его сподвижники. В результате резни, продолжавшейся по всей Франции в течение нескольких недель, было убито около тридцати тысяч человек!
Но вернёмся в Испанию. В период с 1560 по 1570 год устраивалось минимум по одному аутодафе ежегодно в каждой из двенадцати провинций Испании, находившихся в ведении инквизиции, то есть всего не менее 120 аутодафе исключительно для протестантов. Таким образом Испания избавилась от тлетворной ереси Лютера.
Однако, хотя протестантизм и был выжжен калёным железом, в XVI веке появилась оппозиция католицизму – прежде всего движение так называемых «иллюминатов» – «просвещённых». Они искренне считали себя истинными католиками, но стремились утвердить приоритет личности в познании Бога. Официальной католической церкви, которая отрицала значение личности в истории и религии, новая доктрина не понравилась, и в 1524 году большинство иллюминатов было сожжено на костре.
Гораздо большее распространение в Испании получили идеи Эразма Роттердамского, выдающегося деятеля Северного Возрождения, гуманиста, мыслителя и писателя. Будучи католиком, он осуждал алчность, распущенность и необразованность большинства католических священников и требовал возврата к простоте ранней христианской церкви, то есть отказа от пышного культа, богатого украшения церквей, призывал к истинно добродетельной жизни, основанной на идеалах милосердия и сострадания. Но почти всех последователей Эразма в Испании ждал костёр.
Произведения самого Эразма Роттердамского находились в Испании под строгим запретом. Книги и Эразма, и других великих писателей подвергались строгой цензуре инквизиции. Даже знаменитого испанского драматурга Лопе де Вегу (1562 – 1635) «ревнители веры» не оставляли без внимания, его пьесы не раз подвергались кройке инквизиторскими ножницами, а иногда вообще снимались с постановки.
Контроль осуществлялся католической церковью почти во всех областях искусства, в том числе и в живописи. Церковь была основным заказчиком произведений искусства. И одновременно ею же вводились запреты на некоторые сюжеты и темы. Так, было запрещено изображение обнажённого человеческого тела – кроме изображения Иисуса Христа на кресте и херувимов. От преследования инквизиции не спасал и талант. Так, когда великий художник Веласкес изобразил обнажённую Венеру, его спас от «ревнителей веры» только сам король Испании, который ценил Веласкеса как прекрасного портретиста. И у не менее великого и известного Франсиско Гойи неизвестно как сложилась бы судьба, если бы не влиятельные покровители при дворе. Ему после написания картины «Маха обнажённая», которая сейчас известна каждому образованному человеку, грозил костёр инквизиции. И угроза казалась реальной – в 1810 году в Испании сожгли 11 человек по обвинению в ведовстве.
Да-да, инквизиция на Пиренеях свирепствовала ещё и в XIX веке, продолжая истреблять людей. На протяжении многих веков она господствовала в Испании, осуществляя своё правление по единой схеме «донос – следствие – пытки – тюрьма – приговор – аутодафе». Сменялись века, начинались и заканчивались войны, открывались новые земли, писались книги и картины, люди рождались и умирали, а инквизиция всё правила свой кровавый бал.
Общий итог жертв инквизиции в Испании за период с 1481 по 1826 год составляет около 350 тысяч человек, не считая тех, кто был приговорён к тюремному заключению, к каторжным работам и изгнанию.
Но в последние 60 лет своего существования инквизиция осуществляла преимущественно цензуру, так что Гойю вряд ли отправили бы на костёр, хотя, как и многим другим деятелям культуры того времени, ему грозила кратковременная ссылка в католический монастырь, высылка из крупных городов в провинцию или многодневное церковное покаяние.
Смерть пришла к инквизиции во многом благодаря Наполеону, который в 1808 году в результате интриг и военных действий добился воцарения в Испании своего брата Жозефа. На стороне Наполеона оказались не только чиновники, аристократия и духовенство, недовольные гнётом инквизиции, но и многие деятели испанской культуры, которые преклонялись перед французской литературой и искусством эпохи Просвещения.
Четвёртого декабря 1808 года, через несколько месяцев после прибытия в Мадрид, новый испанский король опубликовал указ об упразднении инквизиции, конфискации её имущества и уничтожении архивов. В 1809 году роскошный мадридский дворец инквизиции был взят штурмом и разграблен отрядом польских улан, служивших во французских войсках. Тем не менее дальше этого захвата дело не пошло – в провинциях Испании сражались патриоты, которые боролись за освобождение своей родины от французских оккупантов под знамёнами «святой религии». Поэтому, когда в освобождённую от французов страну в 1814 году вернулся король Испании Фердинанд VII, его немедленно прозвали «Желанным». Но «желанный» монарх оказался злобным и не очень умным. В том же году он отменил принятые ранее законы и конституцию 1812 года и восстановил инквизицию. Но вновь обретшая власть инквизиция не могла уже вернуть утраченных позиций – слишком сильным оказался нанесённый ей удар.
В первый день 1820 года испанский офицер Рафаэль дель Риего поднял восстание экспедиционного корпуса, который направлялся для подавления национально– освободительного движения в испанских колониях. Через несколько месяцев он во главе восставших был уже в Мадриде. Король испугался и восстановил конституцию, а инквизицию отменил.
Революция победила, и её руководители оставались у власти на протяжении трёх лет. Но в 1823 году по решению Священного союза, созданного за несколько лет до этого главами России, Пруссии и Австрии, в Испанию вступили французские оккупационные войска и задушили революцию. Риего был повешен, инквизиция восстановлена, на престоле в очередной раз воссел Фердинанд.
Инквизиция, которую то упраздняли, то вновь учреждали, стала действовать в Испании намного осторожнее, но в 1826 году «не сдержалась» и потребовала крови очередной своей жертвы. Ею стал Каетано Риполь. В молодости он был священником, но после вступления в страну армии Наполеона отказался от сана и стал сражаться против оккупантов. Он попал в плен, был этапирован во Францию, где провёл долгие годы. Именно в плену он и увлёкся просветительскими идеями французского писателя и философа Жан Жака Руссо.
После возвращения в Испанию Риполь занялся педагогической деятельностью, используя в своей работе новые методы воспитания детей, о которых прочитал в книге Ж. Ж. Руссо «Эмиль, или О воспитании». В частности, он проповедовал скептическое отношение к догмам католицизма.
Этого инквизиция стерпеть не смогла, и в 1824 году Риполь был арестован, осуждён как «упорствующий еретик» и передан светским властям, что когда-то означало смерть на костре. Однако в XIX веке подобное варварство было уже немыслимо, и Риполя повесили, а затем мёртвого вместо гроба положили в мусорный ящик с нарисованными на нём языками пламени и так похоронили за пределами церковной ограды.
В мире подобное изуверство немедленно вызвало гневный отклик. О судьбе Риполя написали все газеты Европы.
Инквизиция сама подписала себе приговор. Даже король Фердинанд понял, что свершилось непоправимое – и заявил о своей непричастности к суду инквизиции, а затем приостановил деятельность этой организации. Однако полностью инквизиция была упразднена лишь в 1834 году, уже после смерти короля, его молодой вдовой Марией-Кристиной.
Но конец европейской инквизиции пришёл ещё позднее – уже в XX веке, когда в 1908 году была упразднена «Римская и всеобщая инквизиция». Однако и тогда эта необыкновенно живучая, как некая мифическая гидра, организация вновь перевоплотилась в «Священную конгрегацию Святой канцелярии», которая по-прежнему оставалась верховным церковным судом и боролась со всякими проявлениями ереси. Вплоть до 1965 года – подумать только! – Священная конгрегация выпускала индекс книг, подлежащих запрету по рекомендациям римского папы.
Конгрегация существует и в наши дни, хотя принципы её деятельности и подверглись некоторым изменениям. Тем не менее в 1988 году ею, например, был отлучён от Церкви французский архиепископ Марсель Лефевр, который отказался признать либеральные реформы, осуществляемые Ватиканом.
Католическая церковь в последние годы неоднократно просила прощения у народов и отдельных лиц по разным поводам, в том числе и за деяния инквизиции. Папа Иоанн Павел II просил прощения за благословение католической церковью Крестовых походов и Религиозных войн, за Варфоломеевскую ночь 1572 года, когда во Франции была осуществлена массовая резня протестантов-гугенотов, за разгул инквизиции.
Однако в деле инквизиции мало попросить прощения. Мы должны хорошо знать историю «священного суда» и постараться осмыслить её опыт, ибо в XX веке было немало попыток взять на вооружение методы инквизиции в утверждении единомыслия. Так было во франкистской Испании, в фашистской Италии и нацистской Германии и, конечно, в нашей стране – например во времена диктатуры Сталина.
Изучение истории – и прежде всего истории инквизиции – поможет странам и людям избежать новых страшных диктатур и миллионов кровавых жертв.