Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного

От Визáнтия до Константинополя и далее до Стамбула

Во все времена Босфор служил проходом как между Средиземным и Черным морями, так и между Азией и Европой. Вызывает удивление то, что место будущего Константинополя не привлекало к себе внимания ни мореходов, ни кочевников, переходивших с континента на континент, вплоть до первых веков последнего тысячелетия до нашей эры, когда какие-то фракийские племена осели на берегах бухты Золотой Рог. Даже само основание Византия, на акрополе которого турецкие султаны возведут позднее свой дворец, окружено легендами, а сквозь их пелену реальные исторические факты вырисовываются очень смутно. Событие это имело место, по-видимому, около 658 года до н. э. С тех пор город мало-помалу расширялся, несмотря на вынужденное участие в конфликтах сначала между мидийцами и греками,^{6} затем между самими греками. Наконец наступили мирные времена, когда город попал под римскую десницу. Уже под властью римлян он превратился в один из важнейших торгово-транспортных узлов на пути между Средиземноморьем и Черным морем. Разрушенный Септимием Севером (196 год н. э.) и им же, впрочем, восстановленный из развалин, Византий достиг вершины славы, когда победитель Лициния Константин Великий превратил его в столицу восточной части Римской империи. Освященный в 330 году и вскоре нареченный Константинополем и «Новым Римом»^{7} он получил мощный импульс к развитию вместе с огромным престижем, еще более возросшим, когда он после падения Рима и Западной империи остался единственной столицей — как имперской, так и христианской.

Феодосий II надежно защитил столицу от внешних нападений, окружив ее поясом могучих крепостных стен, которые выдержали натиск и аваров, и персов, и арабов.^{8} Мало-помалу она превратилась в крупный город с многочисленным населением и множеством великолепных архитектурных сооружений. Среди них несравнимой жемчужиной, вершиной зодчества был всеми признан храм Святой Софии, возведенный в VI веке императором Юстинианом. Но превратности политических судеб приносили городу беду за бедой: борьбу фракций, мятежи, восстания, религиозные расколы, иконоборчество. Столица даже оказалась в руках крестоносцев (1204), которые устроили массовое избиение мирных жителей и разграбили ее сокровища.^{9} Когда Михаил VIII Палеолог вернул Византии Константинополь (1261), то это был уже город с поредевшим населением и как бы сжавшийся со всех сторон. Несмотря на усилия династии Палеологов возродить былое великолепие имперской столицы (то были последние золотые лучи заходящей византийской цивилизации), Константинополь так и не смог полностью оправиться от учиненного погрома. Собственно греческая территория Империи постепенно сокращалась по мере захвата ее болгарами, сербами и венграми на западе и турками на востоке. Соответственно сокращались и поступления в имперскую казну. К тому же генуэзцы, обосновавшиеся в Галате на северном берегу Золотого Рога, стали вместе с венецианцами посредниками в торговле Византии с внешним миром, лишив тем самым базилевсов львиной доли доходов. В конце XIV века османский султан Баязид I, властелин Малой Азии, Фракии и Болгарии, предпринял было осаду Константинополя, но первая попытка турок овладеть столицей Византии оказалась безуспешной. Спасло Константинополь чудо. Вторжение Тамерлана в Анатолию, поражение Баязида в битве под Анкарой (1402) и вызванный этим распад турецкого государства подарили Византии отсрочку в пятьдесят лет.

Казалось ли тогда грекам, что опасность устранена полностью? Они, по всей видимости, так и не поняли того, что их нежданное спасение было делом исторической случайности, которая приостановила, но не могла остановить османов в их стремлении к высшей цели — завоеванию Константинополя.

Однако они должны были отдавать себе отчет в том, что ранее покоренные балканские народы так и остались под властью султанов, и в том, что государственное единство османов, пошатнувшееся в Малой Азии, оказалось быстро восстановленным. Еще одна попытка турок под водительством султана Мурада II овладеть Константинополем (1422) не могла, казалось бы, не раскрыть грекам глаза на размеры нависшей над ними угрозы и не побудить их к принятию самых радикальных мер ради собственного спасения. В действительности же произошло прямо противоположное. Турки сняли и осаду, и блокаду столицы, но сделали это лишь после подписания договора о мире и дружбе между базилевсом Мануилом II и султаном Мурадом II — договора, который поставил Византию в положение вассала, а султана сделал ее сюзереном. Но греки были довольны: очередная беда, как бы то ни было, миновала.

Предпоследний базилевс Иоанн VIII все же попытался спасти остатки своей империи. Надеясь получить помощь от Запада, он взял курс на сближение с Римом,^{10} но ни православное духовенство, ни народные массы столицы не пожелали последовать за ним по этому пути. «Лучше турки, чем латиняне!» — таков был ответ Константинополя. Генуя и Венеция настолько были поглощены собственными проблемами, что им было не до помощи Византии. Последний крестовый поход, предпринятый против турок, плачевно закончился под Варной (1444). У греков не оставалось даже надежды на предотвращение нового натиска османов.

Последний император, Константин XI, поднялся на престол при драматических обстоятельствах. Противники союза с Римом вели яростную кампанию против императора и против партии филокатоликов; влиятельная фракция аристократии выступала против обращения к Западу с просьбой о помощи какого бы то ни было рода. И это — в то самое время, когда войска османов приближались к Константинополю и устанавливали его блокаду. Напротив «Анатолийской крепости» (Анадолу Хисар), возведенной еще Баязидом I на азиатской стороне Босфора, Мехмет II, ставший султаном в 1451 году, велел построить на европейском берегу «замок Европы» (Румели Хисар), после чего уже ни один корабль не мог пройти по проливу без соизволения турок. Вскоре османская армия окружила город.

Несмотря на все призывы о помощи, Константин XI получал в качестве подкрепления лишь обещания да добрые слова сочувствия. Правда, в конце концов все же прибыло семь сотен генуэзских солдат, но это все! Стоит также добавить, что жители генуэзского пригорода Галаты отказали грекам в помощи. 2 апреля 1453 года примерно стотысячная армия османов, обеспеченная мощной артиллерией, замкнула кольцо осады. Византийцы смогли выставить всего несколько тысяч солдат, к тому же плохо вооруженных. Борьба оказалась неравной. В распоряжении Мехмета II был также большой флот, часть которого по его приказу вошла в Золотой Рог для бомбардировки города с моря. После полуторамесячной осады на рассвете 29 мая турки пошли на приступ. Через несколько часов вооруженные силы греков были разгромлены, император убит, город завоеван. Вскоре и Галата сдалась на милость победителей. Больше не было столицы Византии, хотя остаток империи еще продолжал сопротивление на Пелопоннесе; некоторое время существовала греческая Трапезундская империя.

Весть о падении Константинополя вызвала в христианском мире взрыв эмоций, заговорили о новом крестовом походе против турок. Но и на этот раз все свелось к словам, и ровно ничего сделано не было. Судьба византийской столицы была решена: ее греческим господам пришлось уступить место господам турецким.

Османский Константинополь

Взятие Константинополя султаном Мехметом II означало важный этап в осуществлении плана, который упорно проводился в жизнь османами вот уже в течение столетия, а именно — воссоздания ушедшей в небытие Византийской империи, в которой турки были бы господами. С конца XIII века — века распада державы Сельджукидов в Малой Азии^{11} — из множества фактически самостоятельных турецких эмиратов, возникших на анатолийской земле, постепенно выделяется и набирает силу эмират османов, то есть потомков Османа. Отсюда же пошел и этноним этой тюркской ветви — османы, оттоманы (первое имя — самоназвание турок, последнее — их европейское именование). Расположенный первоначально в северо-западном углу Малой Азии вдоль реки Сакарья,^{12} он расширился затем за счет византийских владений, а потом и за счет соседних турецких эмиратов. Султан Орхан, основав свою столицу в Брусе (1326), вскоре сделался хозяином южного побережья Мраморного моря, затем, воспользовавшись смутой в империи Палеологов, послал свои войска на европейский континент (1354).^{13} Тем самым был сделан решительный шаг: отныне государство османов перестает быть только азиатской державой. Свои европейские претензии оно предъявляет, стремительно захватив Фракию и перенеся столицу в ее главный город — Адрианополь (1367). Цель была ясна: турки поставили своей задачей овладение всей территорией Византийской империи и завоевание Константинополя. К концу XIV века они вплотную приблизились к ее решению, так как Болгария, Македония, Сербия признали их господство, а сами они уже осаждали столицу Византии.

После катастрофы под Анкарой сыну Баязида Мехмету Челеби (Мехмету I) потребовалось десять лет, чтобы восстановить османское единство, а вслед за ним — и Османскую империю, которая, стоит заметить, в тот смутный период не испытала никакого покушения извне на ее европейскую часть. После восстановления османского могущества возобновляется и османская экспансия — при Мехмете I и Мураде II создаются все необходимые предпосылки для ее успеха. Мурад II, умирая (1451), оставляет своему сыну Мехмету II процветающую империю, многочисленную и дисциплинированную армию, а также систему гражданского управления, соответствующую поставленным перед нею задачам.

Новый султан, утвердив свою власть,^{14} немедленно приступил к осуществлению самой дорогой его сердцу задачи — к окончательному уничтожению Византийской империи путем завоевания ее столицы. Которое и свершилось 29 мая 1453 года. Когда после трехдневного грабежа Константинополя турецкая армия и флот были выведены за его пределы, город лежал в развалинах и являл библейскую «мерзость запустения». Однако великие султаны XV–XVI веков вовсе не собирались предоставить его столь жалкой участи. Ими была проведена огромная работа по восстановлению и обновлению города, которая должна была превратить Константинополь, ставший Стамбулом, в первый город старого континента.

На следующий же день после завоевания Мехмет II прежде всего озаботился показать всему миру, что старый христианский город превратился в мусульманский: не только Святая София стала мечетью, но и большинство церквей разделило ее судьбу; ислам одержал верх над христианством, причем более старая религия приняла, казалось, решение своей судьбы без ропота.

Перед новыми властителями вставали неотложные проблемы: нужно было взять в свои руки аппарат городской администрации, установить надзор над греками, восстановить крепостные стены, здания правительственных и муниципальных ведомств и частные дома, вновь заселить город, возродить его хозяйственную жизнь. Завоеватель поспешил приступить к решению этих задач. Он сразу же учредил должность визиря, ответственного за поддержание в городе порядка; утвердил избрание нового православного патриарха, ответственного за поведение оставшихся в Стамбуле греков; заключил соглашение с итальянскими торговыми городами; поселил в столице анатолийских турок и греков с островов Архипелага и Малой Азии.^{15} С переездом в новую столицу султан, впрочем, не спешил. Администрация Османской империи не могла, конечно, сразу же покинуть прежнюю столицу (Адрианополь), а сам он пожелал обосноваться лишь в такой резиденции, которая соответствовала бы его достоинству. Только зимой 1457/58 года султан переехал в Стамбул, и только тогда этот город стал столицей Османской империи не только де-юре, но и де-факто. Ею он и останется вплоть до революции Ататюрка и провозглашения Турции республикой в 1920 году.

Помимо политической столицы османов Стамбул становится и центром всего мусульманского мира. В начале XVI века султан Селим I предпринимает завоевание Сирии и Египта. В Египте, уничтожив правление мамелюков, он делает своим пленником аль-Мутаваккиля, наследника аббасидских халифов и поэтому имама (главу) всемирной исламской общины, не исключая и самого султана. Признание за Мутаваккилем этого статуса не помешало Селиму отослать царственного пленника в Стамбул и заточить его в Семибашенном замке. О том, как в тюрьме обращались с последним из Аббасидов, можно только догадываться. Фактом же остается только то, что Мутаваккиль публично отрекся от своего титула в пользу османского султана, который с тех пор стал именовать себя халифом и повелителем правоверных. Стамбул, таким образом, превратился в столицу вдвойне — не только Османской империи, но и Халифата. В отличие от Каира и Багдада, город на Босфоре никогда, правда, не был центром мусульманского богословия. Однако роль двойной столицы (которую он вплоть до 1924 года достойно играл),^{16} возвысила его престиж в глазах мусульман всего мира. Стамбул от Константинополя унаследовал и третью роль — в нем находится резиденция Вселенского патриарха православной церкви, первого среди православных патриархов.

В любой из периодов своей истории столица Османской империи представляла собой словно бы уменьшенную копию, модель Империи в целом. Империя же была очень пестра как по своему этническому составу, так и по природным особенностям входивших в нее стран. И страны эти словно бы отрядили своих представителей для заселения соответствующих кварталов Стамбула. Он, однако, при всей этнической пестроте населения все же оставался в основе городом турецким — турки составляли в нем самую большую этническую общину, которая главенствовала над всеми прочими, хотя вряд ли по численности своей превышала их, взятых в совокупности. Стамбул являл собой также, так сказать, синтез всей Империи благодаря своим административным учреждениям и сосредоточению элитных воинских формирований, а также в силу своей ведущей экономической и интеллектуальной роли, которую неизменно играл.

Административная централизация выражалась в том, что султан сосредоточивал вокруг себя, — следовательно, в столице — визирей и подчиненные им ведомства. А именно — казну, финансовое ведомство, ведомство по управлению провинциями, командование армии и флота. Султан оставался всегда верховным главой всего этого разветвленного управленческого аппарата, однако он мог делегировать свои полномочия по управлению великому визирю. Точно так же в своем командовании армией он опирался на агу янычар, а в руководстве флотом — на капудан-пашу. Все эти функции обусловливали присутствие в столице значительного числа гражданских чиновников и людей военных, всех чинов и званий. Те и другие, так или иначе, прямо или косвенно, но все же были связаны с дворцом. Их присутствие превращало город в настоящий человеческий улей, целиком и полностью посвятивший всю свою деятельность службе единственному господину и повелителю — султану. Из столицы правители провинций, даже тех, что пользовались относительной автономией, ожидали решений и в столицу посылали доклады и доходы. Не следует забывать и о том, что Стамбул, будучи местом пребывания султана, тем самым был и местом пребывания иностранных послов.^{17} Именно здесь решались вопросы имперской внешней политики и завязывались политические и экономические связи с иностранными державами.

Можно, стало быть, сказать, что Стамбул от имени султана воспринял все прерогативы столицы базилевсов, Константинополя, видоизменив их в соответствии с турецкой системой правления.

Султан в своей ипостаси халифа выступает в качестве духовного главы всех правоверных, однако на деле этот титул имеет скорее декоративный характер, то есть не влечет за собой практических последствий. В соответствии с природой ислама религиозная и судебная власти переплетены теснейшим образом. Хотя духовенства, аналогичного христианскому клиру, в исламе нет, имеются лица, в обязанности которых входит надзор за тем, чтобы религия уважалась, и особенно за тем, чтобы с юридическими нормами, полученными в результате толкования Корана, постоянно согласовывались как официально провозглашаемые правительственные акты, так и деятельность индивидов, социальных и экономических групп. Выполнение этих функций в столице поручается кадиям Стамбула, Галаты, Эюба и Ускюдара — все они находятся в подчинении муфтия Стамбула, носящего титул шейх-уль-ислам. Этот высокий сановник — гарант уважения к религии, так как он полномочен наложить вето на любое решение, на любое постановление правительства, если они, по его убеждению, не соответствуют закону ислама: его одобрение в самом деле необходимо для провозглашения нормативного акта или закона, издаваемых по воле султана.

Шейх-уль-ислам, кадиаскер (армейский судья) и все кади более низких ступеней — выпускники медресе, высших учебных заведений в системе исламского образования. В медресе студенты, избравшие своей специальностью богословскую науку, погружаются в изучение исламской догматики и исламского закона (шариата). Особенно высок был авторитет тех стамбульских медресе, которые обязаны своим возникновением султанам Баязиду, Мехмету Завоевателю и Сулейману Великолепному.^{18}

Слава Стамбула как святыни ислама еще больше возросла после сооружения в нем ансамбля мечетей, которые входят в число самых прекрасных в мусульманском мире. Султаны XV–XVI веков решили, что этот город, бывший ранее одним из главных центров христианства, должен стать символом триумфа ислама, превратившись в столицу мусульманской империи. Он им и стал, так как возведенные ими мечети — мечеть Баязида, Сулейманийе, Селимийе, мечеть Шехзаде, мечеть Ахмета и множество других — по праву считаются шедеврами зодчества.

Между тем как в Иране и арабских странах искусство, равно как и интеллектуальная жизнь, падает до нулевой отметки,^{19} Стамбул становится самым крупным культурным центром. Артисты, писатели, поэты (некоторые султаны сами охотно предавались сочинению стихов), историки, миниатюристы, каллиграфы получают моральную и материальную поддержку властителей и придворной знати и в благодарность разносят славу о столице по всему исламскому миру и даже за его пределы. Сказанное в первую очередь относится к XVI веку, который можно назвать «золотым веком Османской империи» или же «веком Сулеймана». В эту пору Империя — на вершине своего могущества, она достигает максимума своей территории; султан богат и может собрать к своему двору архитекторов и писателей отовсюду, откуда ему только заблагорассудится. Стамбул живет в роскоши, и нет такого визиря, ни крупного чиновника, ни вообще сколь-либо значительной особы, кто не пожелал бы оставить свидетельство своего богатства и своей щедрости. Чаще всего меценаты посвящают немалые средства возведению культовых зданий и сооружений общего пользования во славу ислама и на удовлетворение нужд верующих. И так как архитекторы и художники (оформители), которым доверена эта важная и почетная миссия, люди тонкого вкуса, Стамбул покрывается замечательными памятниками, которые поныне остаются бесстрастными свидетельствами той грандиозной эпохи.

Их успех предопределен прежде всего тем, что Османская империя купается в роскоши; благодаря завоеваниям доходы казны растут, и султан имеет возможность без ущерба для государства тратить часть поступлений на помпезное строительство. Он располагал достаточными средствами, чтобы привлечь в столицу лучших зодчих из провинций, в том числе и только что завоеванных. Мусульмане и христиане сотрудничают и соревнуются в деле ее украшения и возвеличения. С XVI века все больше людей Запада предпринимают путешествия по странам Востока, и среди всех городов, которые им довелось посетить, они неизменно выделяют Стамбул. Именно из столицы Османской империи привозят они самые яркие впечатления.^{20}

Эти люди Запада — прежде всего официальные лица: послы, консулы, главы торгующих в пределах Империи купеческих корпораций. Они же — первые востоковеды, знатоки античности и естествознания. В Стамбуле постепенно оседают купцы, прибывшие в поисках рынков сбыта европейских товаров и скупки произведенного в странах Азии для перепродажи в Европе. Торговый путь через мыс Доброй Надежды даже в XVI веке еще не используется столь интенсивно, чтобы составить конкуренцию традиционным коммерческим маршрутам. Для европейских торговцев существовала еще одна приманка — богатство важных лиц Империи, тратившееся в существенной своей части на приобретение предметов роскоши. К тому же Стамбул переживает эпоху ускоренного демографического роста, увеличение численности населения ведет к возрастанию импорта продуктов питания. Нужно было также поставлять сырье для ремесленного производства, материалы для арсеналов, армии, строителей. Таким образом, Стамбул превращается в центр экономического притяжения, и все слои населения испытывают на себе благодетельное воздействие экономической конъюнктуры. Так как война — самое широкое поле для приложения сил и к тому же любимое занятие турок, победы и завоевания увеличивают престиж не только султана, но и его народа и столицы. Даже греки Стамбула, вынужденные жить под турецким законом, — даже они испытывают некоторую гордость за грозную репутацию «их» города.

Но вот турецкая армия терпит на полях сражений первые неудачи. И как только завоевания прекращаются, приток добычи иссякает. Тогда-то обстановка в городе мало-помалу начинает меняться к худшему. Конечно, в конце XVI века изменения эти пока еще почти неощутимы, хотя турецкий флот и терпит очень серьезное (однако вовсе не безнадежное) поражение при Лепанто (1571), хотя экономический или, вернее, финансовый кризис отметил собою последние годы столетия. В конце концов, государство все еще достаточно устойчиво, чтобы пережить эти невзгоды без большого ущерба для себя. Гораздо серьезнее то обстоятельство, что турки, воспитанные на идее превосходства ислама и мусульманского общества над христианским, не прилагают ровно никаких усилий, чтобы добиться обновления своего мира, приспособить свою Империю к новым условиям существования. Между тем условия эти все больше и больше дают знать о себе: богатства Америки притекают в Европу и модифицируют экономические структуры Запада, который обретает новую организацию, развивает многоотраслевое производство, укрепляет торговлю, перестраивает старый порядок. Испания, а вслед за ней Франция, Англия и Нидерланды превращаются в динамично развивающиеся нации. И каждая из них стремится в конце XVI века изменить в свою пользу течение событий и экономический обмен.

Нельзя сказать, что Османская империя испытала последствия всего этого немедленно, но бесспорно то, что великий порыв XVI века исчерпал себя к началу следующего. И это видно прежде всего на Стамбуле после Ахмета I, который правил в начале XVII века.^{21} Прекратилось строительство больших мечетей, если не считать пары исключений; для завершения постройки Ени Валиде потребуется целых шестьдесят лет! И в провинции, и в столице множатся бунты, главными участниками которых, по крайней мере вначале, становятся янычары; но затем в них все больше и больше втягиваются члены ремесленных и торговых корпораций — явный знак того, что далеко не все идет, как надо. Даже почтение к султану подвергается испытанию: в течение XVII века четыре султана были свергнуты с престола и два из них — преданы смерти.^{22} Фаворитизм делается общим правилом государственного правления, и глубокие трещины показываются на здании, которое возводилось султанами с великим тщанием на протяжении трех веков. Политический упадок сопровождается интеллектуальным и художественным застоем, но это не мешает Стамбулу оставаться великой метрополией ислама и сохранять первое место среди городов старого континента; в этом качестве он по-прежнему предмет обожания, даже зависти. Турецкую империю боятся несколько меньше, чем в предыдущем столетии, но она все же сохраняет репутацию мощной военной державы, и никто пока не рискует напасть на нее. Только к концу XVII века Австрия и Россия осмеливаются предпринять против нее первые приступы. Перед этим османы, правда, осаждали Вену, но то была уже лебединая песня: после поражения под австрийской столицей неудачи преследуют турецкую армию, делаясь при этом все более и более серьезными. Сама же Турция превращается в игрушку западных держав, в «больного человека», которого Европа намерена лечить по-своему.^{23}

Тем не менее фактом остается то, что эта отныне немощная империя до своего одряхления долго играла в истории Старого Света видную роль, и то, что «османская цивилизация» — отнюдь не пустое слово. Наглядным свидетельством тому и служит Стамбул. Он навсегда останется центром притяжения всех, кому дорого искусство и кто наделен чувством прекрасного.