Поймать балерину

Новые двери

– Вы произвели фурор, милочка, – доверительно шепнула мне мадам Дин, когда мы вышли из-за стола после ужина и направились в музыкальный салон, – многие молодые джентльмены с вас глаз не сводили.

– Ну что вы…

Я натурально покраснела и отвернулась.

То, что на меня смотрели, я и сама успела заметить. И, честно говоря, не находила в этом ничего хорошего.

На меня всегда смотрели. И ни разу это не принесло добра.

Мой отец держал небольшую гостиницу на въезде в Руан. Место хорошее, прибыльное, семья не бедствовала, и меня даже отправили учиться в закрытый пансион для девочек, в пригород Парижа. Для нашего сонного городка это было в новинку, обычно девочки обучались в домашних условиях. И выходили замуж, едва им исполнялось шестнадцать.

Но я была любимой дочерью, и отец захотел дать мне самое, по его мнению, лучшее.

Рассчитывал, что с манерами, которые привьют в пансионе, с хорошим образованием я смогу удачно выти замуж.

Ну что же, он прогадал.

В пансионе меня заметил Артур Сен-Жан, преподаватель танцевального искусства. Он был учеником самого Мариуса Петипа[6], обучался в России.

Я ему показалась перспективной девочкой.

Так началось мое заболевание балетом, стоившее мне, в итоге, семьи, любви, да и самой спокойной и такой привычной жизни.

Я уже с детства была упорна в достижении целей, а это, пожалуй, главное качество для балерины. Кроме определенного физического склада и гибкости тела, конечно.

Я занималась по нескольку часов в день, падая и вновь поднимаясь. Смотрела фото знаменитых русских балерин, один раз, когда мне едва исполнилось шестнадцать, даже сбежала вместе с Артуром в Париж, смотреть выступление известной французской труппы.

Артур морщился и говорил, что до русских им далеко, но я была заворожена.

Танцовщицы летали по сцене, словно волшебные бабочки, невероятно легко и воздушно, не верилось, что они живые.

Я потом часто вспоминала этот наш побег с Артуром в другую жизнь.

И свое окончательное решение – добиться такого же успеха.

Так же летать по сцене под чудесную музыку знаменитого русского композитора.

В итоге, когда я завершила обучение в пансионе и должна была вернуться домой, чтоб выйти замуж… Отец нашел хорошего жениха, сына владельца местной фабрики по производству ниток.

Я не вернулась.

Просто вышла за ворота школы, имея на руках документ о завершении образования и метрики, доказывающие, что мне есть восемнадцать.

Наверно, отец мог бы начать меня искать, мог бы заявить в полицию о пропаже…

Но я накануне написала ему письмо, где попросила прощения и благословения. И уехала, не дожидаясь родительской реакции.

Скорее всего, в ответ я бы получила личное присутствие отца, вместе с проклятиями и наказанием.

В Париже полным ходом шел технический прогресс, женщины добивались права получать высшее образование, работать наравне с мужчинами в таких истинно мужских профессиях, как юриспруденция и медицина.

Женщины работали на фабриках, водили машины, даже руководили печатными изданиями…

А в провинциальном Руане, всего в паре часов езды от Парижа, по-прежнему женщина воспринималась, как придаток к мужчине. Как домохозяйка, без права на свое мнение.

Я понимала: если вернусь обратно, то отец заставит выйти замуж.

Замуж я не хотела.

Я хотела танцевать.

А потому выбор был очевиден.

Артур меня в этом поддержал, уволился из пансиона и поехал со мной, чтоб помочь устроиться в какую-нибудь хорошую танцевальную труппу. Я тогда была настолько рада его участию, что не задумывалась о причинах.

Потом, когда уже в Париже он пришел в ночью ко мне в номер дешевой гостиницы, где мы остановились, все стало более чем понятно.

Я отказала.

Мне всегда думалось, что для отношений, для близости нужна любовь. В конце концов, для чего я рвала с семьей, с прошлой жизнью? Для того, чтоб отдаться нелюбимому мужчине?

Так я могла это все сделать, и не расстраивая отца… С тем, кого он мне выбрал в мужья.

Артур обиделся, он почему-то был уверен, что я уехала с ним, потому что влюбилась.

С тех пор я всегда старалась все прояснить сразу.

На берегу, как говорил Пабло.

Несмотря на обиду, надо отдать Артуру должное, он сдержал слово и устроил мне встречу с импресарио одной из популярных трупп, выступающих в Парижской опере, Солом Ёроком.

И, к моему огромному удивлению, меня приняли!!!

Пока что на второстепенные роли, но, Матерь Божия, какая это была радость! Невероятная, невозможная!!!

Я трудилась, забывая про все на свете, жила в маленькой комнатке с удобствами прямо за шторой, единственными достоинствами которой были ее близость к Опере и цена.

Артур не оставлял своих попыток, постоянно приходил, уговаривал… Он тоже остался в Париже, и помогал ставить «Коппелию»[7] в Опере.

Конечно, балет в Париже умирал, все лучшие танцовщики были в России, и я, честно говоря, мечтала там побывать, воображая про эту загадочную северную страну что-то невероятное. Она в те годы казалась мне восьмым чудом света, не иначе.

Платили в труппе мало, поклонники, цветы и вознаграждения доставались приме и еще паре известных танцовщиц, а нам, второму составу, оставалось довольствоваться глупыми выкриками с галерки про длину ножек.

Примерно через полгода очарование новизны поблекло, и я поняла, что никакой перспективы здесь для меня нет.

Но останавливаться, все бросать и ехать обратно в Руан не собиралась совершенно.

Продолжала стараться, работать, оставалась после репетиций, чтоб дополнительно прогнать спорные моменты.

Жить было непросто, но я делала то, что хотела. И получала уже от этого удовольствие.

Хотя, минуты слабости, конечно, случались.

И вот в один из тяжелых вечеров, когда за окнами моей маленькой комнаты шуршала золотая осенняя листва, я сидела, опустив невероятно болящие ноги в таз с прохладной водой и слушала Артура, в очередной раз пришедшего без приглашения.

Мне было настолько грустно, больно и тяжело… И Артур, с его теплыми умоляющими глазами неожиданно показался тем самым, кто утешит, кто поможет… Просто по голове погладит, Иисусе! Хоть немного ласки, хоть чуть-чуть тепла!

Я улыбнулась ему, и Артур, немного помедлив, аккуратно достал мою ногу из воды, уложил себе на колени и принялся массировать, поднимаясь пальцами выше и выше. Его опытные руки дарили такое блаженство, что я не смогла сопротивляться.

Не захотела.

Он шептал, что давно любит меня, пока нес в постель, и я не хотела даже думать, как давно.

Раздевал, и руки у него дрожали. А мне было жарко и приятно. И хотелось, чтоб это длилось как можно дольше.

Желание тепла, внимания, поддержки было настолько сильным, что я и не задумалась о последствиях. Просто отключила голову, отдаваясь своему первому мужчине так, как ему хотелось.

Утром, традиционно, пришло протрезвление.

Артур лежал рядом и рассуждал о том, что нам надо пожениться, и, наверно, поехать в Руан, к моим родителям, за благословением…

А я думала о том, что не хочу ничего менять. Хочу танцевать, совершенствоваться и потом, возможно, поехать в Россию, попытать удачи в знаменитой труппе Императорского театра.

Я сказала ему об этом.

И получила первый в своей жизни скандал с выяснением отношений.

Артур почему-то считал, что теперь я обязана во всем его слушаться и что наше совместное будущее предопределено.

– В конце концов, век танцовщицы короткий, – запальчиво заявил он, исчерпав все доводы, – через два года на тебя уже никто и не посмотрит! Перестанут приглашать даже на подтанцовку!

– Но Павлова…

– Ты – не Павлова! Пора забыть уже про эту блажь!

– Но ты же сам…

– Анни, – он сел передо мной на корточки, взял мои руки в свои ладони, посмотрел в глаза, – для того, чтоб достигнуть успеха в этом, надо заниматься с пяти лет, понимаешь?

– Но…

– Ты, конечно, хороша… Но достигла своего пика формы. Дальше будет только хуже.

– Но меня же приняли… И хвалят…

– Потому что я тебя привел.

Я хотела возразить… Напомнить, как выделял меня постановщик, как предлагал в будущем роль ведущей балерины… Возможно…

Но не стала.

Ощущение творящейся мерзости накрыло волной. То есть… То есть все, чего, как я думала, я достигла… Это все фикция? Пыль под ногами? И принимали меня только из-за Артура?

– Зачем ты вообще… Если я не подхожу?..

– Анни, мышка моя… Просто я тебя люблю. Ты хотела этим заниматься, а я хотел быть к тебе ближе… Только и всего. К тому же… Только так я мог завоевать тебя. Думаешь, твой отец подпустил бы меня близко к тебе? А теперь у него выбора нет…

Последнее его предложение добило меня.

Я вырвала ладони из его рук, встала, стыдливо кутаясь в простыню, и приказала Артуру убираться.

И не думать ни о какой женитьбе.

Артур долго не верил, кричал, ругался, даже в гневе опрокинул маленькую прикроватную тумбочку.

Но я не собиралась с ним даже разговаривать.

Тогда он пригрозил, что меня вышвырнут из труппы и ушел, хлопнув дверью.

А я села на кровать, растерянно провела дрожащей ладонью по сбитой за ночь простыне… И заплакала.

Больно было везде. И даже не телесно, нет.

Больно было обманываться, ведь я ему верила, я ему… Доверилась полностью. А он… Оказывается, все эти годы он хотел от меня только одного. Хорошей жизни, которую мог устроить мой отец.

Я была единственной наследницей, приданое имелось солидное… Конечно, теперь отец вряд ли за мной его даст, но, видимо, Артур надеялся на возвращение блудной дочери и смягчение отца.

Тут меня осенило, что, возможно, все было еще проще!

И Артур специально утроился в закрытый пансион для богатых девушек! Лишь для того, чтоб подобрать себе подходящую партию!

Мы встретились, когда мне было двенадцать, неужели он уже тогда?..

Меня затошнило от одной только мысли об этом, и я постаралась тут же забыть про свои догадки.

В любом случае, что бы он ни замышлял… Теперь этому не бывать.

Я начала собираться на репетицию, и, уже придя в Оперу, поняла, что Артур успел сдержать свое слово.

На меня косо смотрели, постановщик кричал всю репетицию, доведя до слез.

Самого Артура не было видно, но мне и без того хватило унижений.

Крик, оскорбления, постоянные указывания на недостатки…

То, что у меня всегда получалось идеально, за что меня всегда хвалили, в одно мгновение превратилось в «корягу деревянную, на которую невозможно смотреть».

Девочки их труппы хихикали, радуясь моему несчастью, поддержки не было ни от кого.

Я закусывала губу, чтоб не опозориться еще и слезами, а после выступления осталась в полупустой Опере, чтоб спокойно порепетировать на сцене в одиночестве.

Отвлечься.

Я летала в полной тишине, едва касаясь ногами деревянного настила, и чувствовала, как весь ужас этого безумного дня испаряется.

С каждым движением мне становилось легче, свободней. Тело стало настолько воздушным, что, кажется еще одно па – и взлечу! Не ощущалось ни усталости, ни гнева, душившего меня весь день, ни злости, ни обиды.

В конце концов, это все настолько преходяще!

А главное – вот оно, здесь! В музыке, торжественно и одновременно лирично звучащей в моей голове, в певучей легкости рук и ног, в улыбке, не сходящей с лица…

Когда из зала раздались аплодисменты, я сбилась с ритма и чуть не упала от неожиданности.

Остановилась, тревожно вглядываясь в темень зрительских рядов.

– Мадмуазель! Как вас зовут?

– Простите?

Голос был мужской, немного хрипловатый и с еле уловимым акцентом.

– Это Аннет Вьен, месье Дягилев, – ответили за меня из темноты. Я узнала голос своего импресарио, Сола Ёрока.

– Ведущая балерина?

– Нет, но подает надежды…

– Да, определенно подает… Приятно познакомиться, мадмуазель Вьен, – обратился ко мне Дягилев (Матерь Божья, Дягилев!!!), – до скорой встречи.

– До скорой… встречи… – едва прошелестела я, все еще находясь в состоянии, близком к панике.

Мужчины развернулись и пошли к выходу из зала.

Сол что-то тихо уточнил у Дягилева, затем резко зашагал в мою сторону.

Подошел в краю сцены, поманил меня пальцем:

– Тебе повезло, Анни, – быстро заговорил он, – завтра приходи пораньше, еще раз покажешь месье Дягилеву то, что ты здесь танцевала.

– Но как же…

– Забудь! Это твой шанс! Не упусти его!

Он уже давно ушел, а я все стояла на сцене и пыталась унять бешено бьющееся сердце.

День, так ужасно начавшийся, завершился невероятно.

«Не упустить шанс, не упустить шанс, не упустить шанс», – билось у меня в голове.

И я знала, что не упущу.

Что станцую завтра так, будто всю свою жизнь стояла на пуантах! Лучше всех! Легче всех! Техничней всех!

И никто и ничто мне не помешает!!!

Так и случилось.

Говорят, если закрывается одна дверь, непременно открывается другая.

В тот день я закрыла дверь в возможные счастливые и безбедные отношения с Артуром и открыла в свое будущее.

Тогда оно мне казалось предрешенным.

Сейчас смешно вспоминать…

Говорят, хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах… Я рассказала.

И меня услышали. И посмеялись.

– Милая Аннет, а вы поете? – влезла в мои воспоминания неугомонная мадам Дин, и я отрицательно покачала головой.

– Ах, как жаль… Молодые девушки обычно так красиво поют… Вот я в годы молодости…

Она принялась пространно погружаться в воспоминания, а я с готовностью кивать головой в нужных местах.

Поймала на себе взгляд бравого офицера, кажется, второго помощника капитана, улыбнулась вежливо.

И отвернулась.

Не надо мне лишнего внимания.

Дикий Даниэль смотрел так, словно в своей голове уже делал со мной невозможно пошлые вещи, и я не могла укрыться от его взгляда. Даже при посторонних он позволял себе такое.

А наедине… Наедине – воплощал.

Артур смотрел по-доброму, внимательно и страстно. И до определенного времени скрывал свое тяжелое вожделение ко мне.

Мужчины умеют скрывать свои эмоции, если в этом есть необходимость.

У первого моего мужчины эта необходимость была.

У второго – не было.

И теперь мне сложно сказать, что хуже: скрытое или демонстрируемое.

Что менее подло?

Краем глаза уловила опять взгляд офицера, но не стала поворачиваться. Не стоит провоцировать зверей на открытую демонстрацию…

Не надо мне этого, хватило.

По закону природы, за мной уже закрылась эта дверь. Дверь в мое жуткое прошлое.

И теперь должна открыться новая.

Главное, ее не упустить.