Поймать Еврея

Выход Пятьдесят Четвертый

Спектакль: журналисты присоединяются к правозащитникам в инсценировке с зажигательными бомбами и повторяющимися призывами убивать евреев.

Из ниоткуда я вдруг получаю email Лины, верной сотрудницы Джибриля Раджуба. Она пишет, что Джибриль хотел бы, чтобы в следующую пятницу я отпраздновал вместе с ним День Независимости Палестины. Несколько странно, что палестинцы приглашают иностранцев на празднование своего Дня Независимости, в то время как они постоянно жалуются каждому иностранцу, что у них нет государства, хотя между собой говорят, что государство есть, но если Джибриль меня приглашает, я еду.

Мои знакомые советуют мне не ехать. Они полагают, что к настоящему моменту Джибриль уже выяснил, кто я такой, и его приглашение отпраздновать вместе с ним — просто ловушка. В этом есть логика, и поэтому я решаю не следовать их советам. Наступает пятница, и я еду. График празднеств, которые должны состояться вот-вот, мне неизвестен и Лине тоже. Я знаю только, что Лина встретит меня на КПП Каландия, а оттуда мы отправимся в отель Mövenpick в Рамалле. Когда я подхожу к КПП Каландия, я вижу двух белых ребят, выглядящих как классические европейские защитники прав человека. Извините, что я это говорю, ибо это расизм, но у защитников прав человека есть эдакое сияние в глазах, заставляющее их выглядеть патентованными идиотами. Ну, правда.

Как бы то ни было. Не имеет значения. Я подхожу к ним. Я люблю белую молодежь. Это Ханна и Энди из Норвегии и Англии, и они стоят на этом КПП, чтобы предотвратить плохое обращение с арабами со стороны евреев.

Они говорят мне, что являются членами связанной с церковью организации EAPPI и стоят здесь четыре дня в неделю по много часов в день. У них есть маленькие машинки для учета, называемые кликеры, и они нажимают на кнопочку каждый раз, когда проходит человек. Почему им надо знать, какое количество арабов въезжает ежедневно в Израиль, знает только Дева Мария, но никак не я.

— И сколько же, в самом деле, людей пересекает КПП?

— Сегодня среднее число въезжающих в Израиль составляет двести человек в час, — говорят они.

Они стоят выпрямившись, как господа, и ведут себя, словно поместные лорды. Они следят, чтобы евреи вели себя как люди, иначе они примут меры. Кто помазал этих ребятишек быть хранителями справедливости, выше моего понимания, но никто не смеет подвергать сомнению действия европейцев, независимо от возраста, ибо они — Господа.

На мой взгляд, не смейтесь, правозащитники — самые большие расисты. Действительно, я не шучу. Нормальный расист борется за свою собственную территорию, желая, чтобы его земля была очищена от тех, кого он ненавидит. Он не прав, его мысли и поступки скверны, но по крайней мере он руководствуется эгоистическим мотивом: он хочет, чтобы его земля принадлежала только ему. Ведь член Ку-Клукс-Клана не посвящает свою жизнь очистке Турции от турок.

А вот европейские неправительственные организации они другие. Еврей, с которым они сражаются, не живет на их территории, он живет за тысячи километров от них, и все же эти европейцы едут за тысячи километров, чтобы поймать еврея, где бы они его ни нашли. Я пытаюсь понять поглубже этих симпатичных детей.

— Что заставило вас приехать на Святую Землю? Это был какой религиозный зов, откровение?

Ответ — и да и нет. Энди — прихожанин, и это часть его религиозной службы, — говорит он со святой улыбкой. Израиль плохо относится к бедуинам, и он здесь, чтобы помочь им.

Я не вижу здесь бедуина, да зачем его искать? Мы все бедуины. Этот ребенок даже не знает, что он перепутал проблему бедуинов с палестинской проблемой. Для него важно, что тут есть еврей, и он хочет его поймать.

Рыбаки любят рыбу, европейцы любят евреев, и те и другие хотят, чтобы объект их любви был хорошо поджарен.

Ханна говорит, что она агностик, но присоединилась к церковным активистам в области прав человека и таким образом оказалась связана с EAPPI. Она рассказывает мне, что у нее был еврейский парень, но они расстались, и теперь она помогает арабам.

Интересно узнать, что происходит с европейскими девушками, расставшимися со своими палестинскими бойфрендами. Может они уходят к хасидским евреям?

В какой-то степени она напомнила мне немецкую девицу, с которой я познакомился в университете Аль-Кудс. Та помогала палестинцам, потому что "влюбилась в еврейский народ".

Как бы то ни было, четыре дня жизни в неделю наших милых белых это не семь дней. Делают ли они что-то еще со своим драгоценным временем, когда не нажимают на свои кликеры?

Да, делают. Когда они не стоят здесь на страже, они едут в арабские деревни и раздают визитные карточки со словами: "Если у вас есть проблемы с израильтянами, пожалуйста, звоните нам”.

Ого.

Я бы провел весь день с этими ребятишками, но прибывает Лина, "бедуинка", и я вынужден с ними попрощаться.

"Бедуинка" и "немец" отправляются в Mövenpick.

Мы добираемся туда вовремя на завтрак. Я не голоден, но все-таки беру себе пирожное и кофе. Кофе отличный. Я не могу дождаться начала праздника!

* * *

Мой добрый друг Джибриль Раджуб здесь. Мы обнимаемся. Мне он очень нравится. Я снова повторяю ему то, что говорил ему прежде:

— Вам следовало бы быть палестинским президентом!

— Если бы я хотел, — говорит он, — я бы им был. Но я не хочу. Я выбрал президентом Абу Мазена. Мне достаточно роли кингмейкера.

Этот Джибриль — любопытный парень, и в меня медленно проникает мысль, что он, возможно, почти такой же хороший агент, как и я. Оглядевшись вокруг, я замечаю, что гости в этом Mövenpick, по крайней мере сегодня, не похожи на обычных постояльцев отеля. Я ищу людей с чемоданами и картами, обычными признаками туристов, но не вижу ни одного. Этот Mövenpick, регистрирую я в своей голове, может быть штаб-квартира Джибриля. Все здесь ходящие, весьма забавно, так или иначе связаны с "Абу Рами" (это второе имя Джибриля Раджуба).

Я иду взять себе диетическую колу. Человек за стойкой спрашивает номер моей комнаты, и я отвечаю: "Джибриль Раджуб". Человек стремглав бежит за моей кока-колой, как-будто "Джибриль Раджуб" — номер комнаты-люкс.

Мне бы хотелось разнюхать что-нибудь еще об этом отеле-штаб-квартире, но Лина говорит, что мы уже покидаем отель и отправляемся в Иерихон. Иерихон? Что ж, почему бы и нет? Может быть я наконец увижу Рагав. Блудница лучше, чем сто кока-кол.

Минутой позже Лина сообщает, что мы едем в Ниилин, а не Иерихон. Бог его знает, где это, но я надеюсь, что у них там тоже есть Mövenpick или блудница.

Мы оставляем Mövenpick, и Лина говорит, что автобусы уже ждут нас.

Автобусы? Зачем мне автобус, я могу поместиться и в машине.

Ну, времени для вопросов у нас нет. На стоянке отеля я вижу несколько автобусов, каждый упакован людьми. Я заговариваю с некоторыми и обнаруживаю, что, оказывается, Джибриль, пригласил ряд иностранцев от имени своего олимпийского спортивного комитета, чтобы красиво провести время в шикарных палестинских отелях. Я смотрю, у него немалый бюджет.

Кто все эти люди, с которыми я собираюсь отмечать палестинский День Независимости? Вот, например, получивший немецкое образование африканец из Танзании, говорящий на хорошем немецком. Он футболист? Не совсем. Он работает в министерстве иностранных дел Танзании. А вот парень из Южной Африки. Каким видом спорта он занимается? Ага, его отец — дипломат. Рядом с ними дама из Мексики, ее вид спорта — член левой партии на своей родине.

И многие-многие другие всегда мной подозреваемые европейцы. Ни один из них здесь не спортсмен, ну и что из этого?

Мы с Линой садимся в один из автобусов, и начинается выдвижение, автобус за автобусом.

— Абу Али, — говорит Лина примерно через десять минут езды, — мы не едем в Ниилин, мы едем в Билиин.

Билиин. Это ведь тот самый Билиин из фильма Йоава с Джонатаном Шапира и слезоточивым газом? Место, показанное в фильме "5 сломанных камер"? Фотография этого места с Ури Авнери проецировалась на большой экран в день его рождения?

Да, это оно.

После просмотра фильма Йоава я хотел увидеть "Билиинские протесты", еженедельные демонстрации против разделительного забора в Билиине. Тогда я искал информацию о них и как туда можно добраться, а затем нашел статью в New York Times от июня 2011 года, сообщавшую, что армия сдвинула забор от его первоначального местоположения и еженедельные демонстрации прекратились.

— Что будет в Билиине? — спрашиваю я Лину.

— Акция протеста.

— Акция протеста? Разве мы не едем на празднование Дня Независимости?

Мне требуется несколько секунд, чтобы, наконец, понять. Это и есть празднование. Быть может, в "Нью-Йорк Таймс" решили, что демонстрации в Билиине закончены более двух лет назад, но присутствующие демонстранты, очевидно, не читают "Нью-Йорк Таймс".

Настроение в моем автобусе действительно праздничное. Палестинский участник, присоединившийся к нам, спрашивает, откуда я.

— Я Абу Али из Германии, — отвечаю я, и как обычно, он сразу в меня влюбляется.

— Гитлер должен был научить нас, что надо делать с евреями и какими основательными следует быть, — страстно говорит он.

Я привык к упоминаниям Гитлера каждый раз, когда сообщаю палестинцу, что я немец, но это новый вариант, соединяющий Гитлера и Германию.

Пейзажи, открывающиеся перед нами, пока мы едем, захватывают дух: перемежающиеся холмы и дороги, чудесные белокаменные дома впечатляющей архитектуры, окруженные зеленовато-коричневыми оливковыми деревьями. Какое богатство земли, какая красота гор, какая роскошь песков. Мне бы хотелось, чтобы эта поездка никогда не кончалась, но когда каждому из нас выдается палестинский флаг, я понимаю, что конец близок. Зачем флаги? Мы должны идти с флагами Палестины по бесплодным холмам Билиина, чтобы всем было видно.

Я никогда не ходил с флагом ни одной страны, но надо когда-то начинать.

* * *

Автобусы останавливаются, и мы вылезаем. В Билиин прибывают еще автомобили и автобусы, из которых тоже спешиваются пассажиры. Среди них много белых: "ветераны войны" из США, французские, ирландские и, конечно же, норвежские и немецкие ангелы из НПО. Да благословит Бог Запад. Некоторые белые одеты в дорогую одежду от Hermes с палестинской добавкой, допустим, куфией, которую они носят с особой любовью.

Доживу ли я когда-нибудь до того, чтобы европейские правозащитники с гордостью носили хасидскую одежду? Было бы здорово увидеть норвежского активиста в штреймель и с цицис или немецкого активиста в специальной форме "золотых избранников" из Меа Шерим. Думаю, я раньше прокачусь на аль-Бураке, прежде чем взгляну на европейских активистов в штреймель.

Медленно но верно шоу принимает определенную форму, и разнообразные актеры занимают позиции. Прежде всего, представители новостных каналов, журналисты европейских и арабских СМИ. Доставляются большие камеры, микрофончики и прочее оборудование, и все это занимает свое положение на "сцене". Одним из СМИ, легко мною распознаваемым, является британское Sky News. Раньше я полагал, что новости следуют за событиями, но теперь вижу, что все наоборот. Как я понимаю, журналисты на самом деле являются главными игроками, и только после того, как они заняли свою позицию, наступает очередь остальных. Забавно, термин "Сделано для телевидения" приобретает новый смысл.

Прямо рядом я вижу мальчишек, продающих какие-то интересные предметы: повязки на нос.

Что это?

Ну да. Для защиты носа, поясняет один из детей, пытающийся убедить меня избавиться от нескольких шекелей. Он объясняет, что это защитит меня от слезоточивых гранат, которые евреи скоро начнут бросать в нашу сторону.

"Протест", как я здесь узнаю, это бизнес. Вокруг меня я вижу различные товары, продаваемые жителями Билиина: повязки на нос, куфии, еще флаги, лук от слезоточивого газа и другие прелести.

Каждый человек здесь, как постепенно становится понятно, играет уникальную роль в этом шоу. Другими словами: здесь все актеры. И сцена этап за этапом конструируется: журналисты занимают позиции, дети продают товары, а хор — молящиеся старейшины — направляется к своему месту. Эта последняя группа занимает свою позицию на молитвенных ковриках, разложенных под деревом на холме еще до нашего прибытия. Площадка для спектакля — это голая земля, огромная сцена.

Очень интересно.

Позиции таковы: журналисты расположены впереди с большими табличками "Пресса" на теле, рядом с ними находится "шабаб", арабская молодежь, а далее туристы и хор. Молитвенный хор, состоящий из одних арабов, находится под деревом, а туристы — справа от них.

Пролог пьесы начинается прямо в эти минуты. Туристы фотографируют себя и друг друга с флагами и в куфиях, пока арабы слушают пятничную проповедь имама. Имам держит микрофон, соединенный с огромными громкоговорителями, установленными на соседнем фургоне, и кричит: "Это наша земля, святая земля, принадлежащая только мусульманам-арабам. Никого другого здесь быть не должно. Это арабская земля. Это мусульманская земля. Это земля Пророка!"

Хорошо иметь такой мощный звук, истинное шоу должно быть оснащено хорошим звуковым оборудованием.

Справа белые левые держат большие плакаты, осуждающие еврейский расизм. В это самое время имам выкрикивает сочные перлы расизма на арабском языке. Две группы, молящиеся арабы и иностранцы в куфиях, представляют любопытное сочетание.

Пролог продолжается. Хор молящихся арабов остается на месте, а иностранцы начинают продвигаться вперед. Большинство иностранцев молоды, хотя есть и старики, с трудом передвигающиеся по неровным тропкам холмов. Один из них в инвалидной коляске маневрирует между камнями в трогающей сердце демонстрации неповиновения ужасным евреям, расположившимся на одном из близлежащих холмов.

Да, там евреи. Солдаты. Около десяти человек.

Журналисты делают последнюю проверку звукового и светового оборудования, и скоро будут готовы к поднятию занавеса.

* * *

Наступает 1-е действие.

С палестинским флагом в руках я приближаюсь к солдатам, чтобы иметь лучший обзор.

Занавес поднимается.

Молодежь, шабаб, начинает шоу пращей, выстреливая в солдат подходящие камни.

Но ничего не происходит.

Начинается бросание более тяжелых камней, на этот раз самым древним и простым способом: шабаб подбирает камни с земли и швыряет их.

Евреи все еще не отвечают.

Действие 2-е.

Шабаб бросает в солдат зажигательные бомбы. Солдат отвечает канистрой слезоточивого газа в воздух. Думаю, это предупредительный выстрел.

Действие 2-е закончено. Действие 3-е вот-вот начнется.

Телевизионные камеры снимают вовсю. Шабаб продолжает, и солдаты отвечают залпом канистр со слезоточивым газом.

Глупо с моей стороны не подумать об этом, ведь я получаю первую порцию. Я быстро отступаю, но оказываюсь посреди упавших канистр. Мне становится трудно дышать и из глаз текут слезу. Я никогда не задумывался об этом, осел, почему этот газ называется слезоточивым.

Прямо передо мной находится палестинский амбуланс, подаренный Палестине швейцарским народом, самым нейтральным народом на планете. Я с трудом вваливаюсь туда, меня тошнит. Я облевываю изнутри весь швейцарский амбуланс. Слава Богу, это не Аль-Кудс, иначе бы Вакф пристрелил меня за богохульство.

Я вспоминаю амбуланс, виденный мною в Цфате, пожертвованный американскими евреями. Тот, что участвует в спасении раненых сирийцев. И сравниваю его с этим подарком швейцарцев, предназначенным помогать швыряющим в израильтян камни и бутылки с зажигательной смесью.

Так или иначе мне дают кусочек ткани, предварительно смоченный спиртом, и говорят держать его как можно ближе к носу. Что за чудо этот алкоголь! Через несколько секунд эффект газа исчезает. Команда этого амбуланса от души помогает наивным европейским идиотам вроде меня, и я искренне благодарен фельдшерам за оказанную помощь. Скоро я вылезаю из амбуланса.

Я прохожу мимо актеров, которые заняты молитвой и держатся подальше от фронта, и понимаю, как они умны. Зачем подвергать себя опасности? Пусть пострадают иностранцы, для дела это самое лучшее! И действительно, это срабатывает магическим образом. Получивший немецкое образование танзанийский дипломат говорит:

— Когда вы критикуете евреев, они заявляют, что вы антисемит, но теперь я вижу, что все, что говорят об евреях, это правда!

Не знаю, какой акт пьесы играется сейчас на сцене, я потерял счет, сидя в амбулансе, но обмен камнями, зажигательными бомбами и газовыми канистрами достиг большого количества летящих в обе стороны объектов, и полагаю, мы находимся в кульминационной точке шоу. Вероятно, акт второй.

Я иду посидеть с арабами, покидаю туристов и шабаб и перебрасываюсь парой слов с Джибрилем. "Гитлер мог бы учиться у них", — говорит он об евреях. Я слышал эту фразу от него раньше, но здесь она приобретает дополнительный вес.

Бодрая музыка раздается из движущихся громкоговорителей еще громче, и это огневое шоу теперь превращается в мюзикл.

Лине звонит ее дочь. "Почему ты не сказала мне, что едешь в Билиин? — спрашивает она маму, — я бы очень хотела там побывать!" Это забавно слышать. С одной стороны, палестинцы жалуются на то, что армия обстреливает их слезоточивым газом, а с другой, им так грустно, если они газ упустили.

На несколько секунд музыка приостанавливается. Вероятно, мы в конце второго акта. "Аллах с вами. Убейте их!" — звучит из громкоговорителей с такой громкостью, которая могла бы пробудить к жизни Рагав, если бы эта демонстрация состоялась в Иерихоне. Громкоговорители, направленные в сторону шабаба, с максимально возможной громкостью вновь и вновь повторяют: "Аллах с вами. Убейте их! Аллах с вами. Убейте их! Аллах с вами. Убейте их! Аллах с вами. Убейте их!"

"С вами" означает арабов, "их"- евреев.

Аллах акбар.

Я закуриваю сигарету. Потом другую. И другую. Один из молящихся арабов, спокойно сидящих под деревом, убеждает меня бежать к иностранцам, чтобы бросать камни в евреев. Я отвечаю ему фразой, давным давно выученной от израильских харедим: "Молитва сильнее ракет". Я не дурак. Я Абу Али.

Акт III, действие 4-е.

Sky News покидает сцену.

Акт III, действие 5-е.

Другие журналисты и видео-операторы медленно удаляются.

"Пять сломанных камер", номинированный на “Оскар” фильм о протестах в Билиине, "показывает жизнь одной палестинской деревни", пишет New York Times в хвалебной рецензии. Если вы сидите в Нью-Йорке и смотрите документальный фильм, вы можете поверить в реальность происходящего. Когда вы здесь в Билиине да еще и понимаете арабский, вам понятно больше. "Протесты Билиина" — это шоу, шоу из серии "Аллах с вами. Убейте их!" Лично я не верю ни в "Смерть арабам" ни в "Смерть евреям", даже если последний вариант номинируется на "Оскар".

Приходит время вернуться домой, оставив позади молящихся евреев, евреев Шломо Занда.

Какой чудесный День Независимости.

Наш автобус возвращает нас в Mövenpick, и я прощаюсь с Джибрилем. Я знаю, что это наш последний раз вместе. В какой-нибудь из дней он непременно узнает, что я не ариец, в которого он поверил, и в этот день наша короткая дружба закончится навсегда. И все-таки, он мне нравится, и мне трудно сознавать, что я больше никогда не обниму его. Я буду скучать по нему, человеку, склеенному из харизмы и гордости. Он приказывает, чтобы автомобиль отвез меня обратно в Иерусалим, и мы расстаемся. По дороге в Иерусалим я останавливаюсь в палестинском продуктовом магазине, чтобы купить хорошее оливковое масло. Я рассматриваю только что купленную бутылку и замечаю строчку: "Этот продукт не был сделан оккупантами".

* * *

Вернувшись в Иерусалим, я сажусь на трамвай, проходящий через самое сердце Иерусалима от еврейских кварталов на западе до арабских кварталов на востоке. На каждой остановке объявления делаются на трех языках: иврите, арабском и английском. Эти три языка, что за чудо, существуют в полной гармонии внутри этого вагона. Это глубоко трогает меня.

Еще одно чудо, на которое я внезапно обращаю внимание через много месяцев после начала моего путешествия, это иврит. Миллионы говорят о воскресении Иисуса, и почти никто не обращает внимания на другое воскресение, на воскресение еврейского языка. Столько людей здесь говорят на иврите, евреи и неевреи, на языке, практически умершем две тысячи лет назад.

Трамвай набит арабами, евреями и туристами, буквально сидящими друг на друге. Мне нравится эта теснота. Когда мы толкаемся, мягко или потверже, мы замечаем и чувствуем, что все мы из одного материала: плоти, крови и нервов. Этот легкий трамвай должен быть мечтой и символом для любого человека действительно озабоченного правами человека, ибо это маленькое чудо на рельсах объединяет людей самым пророческим и человечески возможным способом. Но нет, защитники прав человека стоят намертво против этого трамвая. Совет ООН по правам человека в резолюции, одобренной 46 голосами к 1 (1 — это США), гласит: "Принимая во внимание, что Израиль является участником четвертой Женевской конвенции... [ООН] выражает серьезную озабоченность в связи с решением Израиля провести и эксплуатировать трамвай между Западным Иерусалимом и израильским поселением Писгат Зеев, что является явным нарушением международного права и соответствующих резолюций Организации Объединенных Наций".

Как же Четвертая Женевская конвенция вступила в конфликт с трамваем? Международный комитет Красного Креста, утверждающий, что он "действует в качестве опекуна международного гуманитарного права", является автором всех Женевских конвенций. Это организация, с которой мне следует познакомиться поближе. Это "самая влиятельная из НПО", — сказал мне в свое время подполковник С., мне нравится слово "влиятельная".

Я выхожу из трамвая и иду к своим бездомным кошкам.