Поймите меня правильно

Глава 7 Выкладывай все, Тони

Может быть, в самые ближайшие дни я доберусь до сути этого дела Пеппер-Джеймсон. Но я не пророк, чтобы предсказать вам, когда именно это произойдет. Обычно такие дела проясняются вдруг, совершенно неожиданно, и именно в тот момент, когда уже теряешь все надежды на их разрешение.

Я опять в дороге. А Мексике от меня на память остался только дымок. После того как я проделал последний сеанс с этой ведьмой — Зелларой, я не терял даром времени на размышления по поводу происходящих событий, потому что я такой парень, который считает, что раз дело начато, надо его проворачивать, не останавливаясь.

Я считаю нецелесообразным оставаться в той хате, где ты наблефовал и припугнул кого-нибудь, а я, кажется, здорово припугнул парней, которые убили Пеппера.

В письме на имя Скаттла Пеппер упоминал имя Джеймсона. Он сделал это раньше, чем Федеральное бюро расследований разослало инструкцию, в которой говорилось, что Джеймсон исчез из гасиенды, где он должен был встретиться с Грирсоном.

Значит, Пеппер сам натолкнулся на какие-то следы Джеймсона. Может быть, он услышал, что кто-то подготавливает убийство Джеймсона, а по-моему, именно это в конце концов с парнем и произошло.

Может быть, Пеппер решил, прежде чем сообщать в центр, предпринять кое-какие шаги, так сказать, вмешаться в ход событий, может быть, он надеялся спасти жизнь Джеймсона.

Но, пожалуй, ему ничего не было известно о Грирсоне, химике из морского министерства Соединенных Штатов, который направляется к Джеймсону и исчезает с лица земли после того, как его в последний раз видели где-то около техасской границы. Может, кто-нибудь убил и этого парня, Грирсона. Все это доказывает, ребята, что с химиками могут случаться такие же вещи, как и с обыкновенными людьми.

Во всяком случае, если запустить свой мыслительный аппарат на полный ход, можно понять, что оба эти джентльмена, Джеймсон и Грирсон, играли с огнем. Они изобрели какой-то новый газ, новое ОВ, и, по-моему, по чистому совпадению им обоим одновременно пришла в голову одна и та же мысль — потому британские и американские власти решили, что будет очень хорошо, если эти ребята поселятся вместе на уединенной гасиенде в Мексике, за много-много миль от какого бы то ни было населенного места, не привлекая к себе излишнего внимания любопытных, и продолжат работу на их собственной химической фабрике.

Если ребят решили отослать в уединенное место, так это значит, что правительства не хотели, чтобы какой-нибудь любопытный парень из иностранцев всунул нос в это дело. Значит, федеральные органы боялись чего-то, и были правы. Только вот с охраной они немного промахнулись.

Вам так же отлично известно, как и мне: весь мир буквально с ума сходит из-за всяких там проклятых газов. Я уверен: если изобретут какой-нибудь новый газ, который хоть чуточку вреднее, чем все существующие, или который хоть чуточку легче производить или перевозить, или выпускать на противника, появится целая армия всяких мошенников, которые всеми силами будут стараться украсть это новое изобретение.

А может быть, какие-нибудь мошенники, гангстеры уже пронюхали про изобретение Джеймсона-Грирсона и решили украсть результаты их работы. И, может быть, Пеппер услышал об этом, когда был в Мехико-Сити, и решил связаться с Педро Домингуэсом, чтобы выудить у него какие-нибудь сведения, а вместо этого выудил из дула его револьвера пару пуль.

Ребята, я и забыл вам сказать: я сейчас сижу в роскошном удобном кресле аэролинии Сан Антонио, и как раз в данный момент стюардесса, маленькая, очаровательная блондиночка, подает мне бокал виски. Между прочим, девчонка вполне подходящая и, если бы не это дело Пеппера-Джеймсона, я бы непременно ею занялся. Что касается меня, так все идет превосходно.

Я не строю никаких планов до тех пор, пока не приеду в Чикаго. Я абсолютно уверен, что следующий акт этой колоссальной драмы разыграется именно в этом городе ветров.

Все, что нужно, я сделал. Перед тем как пуститься в это путешествие, я связался по телефону с Федеральным бюро в Вашингтоне, сообщил им обо всем устно, так как у меня такая хитрая привычка по возможности избегать письменных отчетов о своей работе.

Я сообщил в главный штаб все, что знал о Пеппере, что узнал о Зелларе и о том, что я пересекал границу, чтобы встретиться с Педро, рассказал все, что мне известно о Педро, в каком состоянии я нашел гасиенду, и что я не буду очень удивлен, если узнаю, что и Грирсона где-нибудь тихонечко-спокойненько прикончили.

Я также сказал им, что еду в Чикаго и вышлю доклад о работе, когда будет о чем сообщить.

Но я ничего не сказал им об одной женщине. Я ничего не сказал им об этой прелестной бэби Фернанде Мартинас. И если вы, ребята, спросите, почему я это сделал, я отвечу: потому что я очень много думаю об этой красотке.

Я очень уверен в ней, не знаю, что к чему, а в этих случаях я предпочитаю начальству ничего о женщинах не сообщать. Один мудрец когда-то правильно сказал: «Если сомневаешься, не делай!»

Вот я и не сообщил.

Ох, ребята, как же я устал! До того устал, что даже не реагирую на неоднократно бросаемые на меня взгляды стюардессы, этой куколки видом «посмотри-на-меня-приятель-какая-я-недотрога». А ведь в ней что-то есть, в этой стюардессе? А?

Ну, кажется, скоро уж прибудем. Я переменил вот уже четвертый самолет, чтобы поскорее добраться до Чикаго, и сейчас под крылом аэроплана уже показались огни Спрингфилда, Иллинойс.

Да-а, теперь уже скоро прилетим.

Может быть, вы, ребята, думаете, что я хочу скрыть от вас текст телеграммы, которую я заставил послать Зеллару после того, как вытащил ее из белой креп-сатиновой кровати?

Нет, ребята, я не собираюсь этого делать, я вообще никогда ничего ни от кого не скрываю, разве только некоторые свои намерения от знакомых блондинок.

И я не хочу, чтобы вы, ребята и девчата, допустили ошибку, разыскивая улики в таких местах, которые вообще никакого значения не имеют.

Я вообще ненавижу улики. Просто не умею ими пользоваться. Что такое улика? Я объясню вам на случай, если вы не знаете. Улика — это нечто, что обычно детективный туз находит в подкладке внутреннего кармана убитого или в бочке с водой, и в девяти случаях из десяти эта улика не имеет никакого отношения ни к чему на свете. Но, найдя ее, детективный туз чувствует себя увереннее, к тому же и дети-читатели страшно любят всегда находить улики.

Мне как-то пришлось встретиться с одним прямо-таки сумасшедшим сыщиком, который даже Центральный парк в Нью-Йорке не мог найти без лупы! Этот парень — он, конечно, считал себя великим сыщиком — говорил мне, что детектив, не располагающий уликами в расследуемом деле, подобен парню, который назначил свидание роскошной брюнетке, но забыл вовремя взять из ателье брюки, куда он отдавал их погладить.

Правда, для меня эта аналогия показалась совсем не убедительной, ведь я такой парень, что уж если назначил свидание дамочке, так пойду на него даже без брюк. Я заметил — отутюженная складочка на брюках здорово помогает, но все-таки не это главное, на что обращает внимание дамочка, когда остается с вами с глазу на глаз!

Больше того. Я знаю многих парней, которые наглаживают свои брюки до того, что складочкой прямо-таки можно резать хлеб, и все-таки дамочки обращаются с этими типами, как с протухшими бифштексами.

Только один раз в своей жизни я натолкнулся на настоящую улику. Это было в Вайоми. Был там один парень, который вдруг по какой-то причине загнулся, и его убитая горем жена нашла его лежащем на верхней ступеньке лестницы.

Пока местный детектив — кстати, довольно унылый тип, да и как тут не быть унылым, если у него вставная челюсть плохо пригнана, изо рта разит отвратительный запах, а лобная кость проломлена в двух местах, сами понимаете, все это не очень-то помогает парню в жизни, — так вот, пока местный детектив там суетился, все измерял, разглядывал в лупу, я спокойно прохаживался по комнате и нашел на подоконнике банан.

И только я хотел откусить от него, как детектив набросился на меня, вырвал у меня из рук и говорит, что, может быть, банан-то и является уликой. Он говорит: если банан был брошен просто так на подоконник, то это может иметь большое значение в расследовании дела.

Он также сказал, что покойный — который все еще лежал на верхней ступеньке и в данный момент абсолютно ничем не интересовался — при жизни очень любил бананы, и что, может быть, если я сдвину с места этот банан, я помешаю детективу воспроизвести картину смерти бедняги, а умер он оттого, что при падении стукнулся головой о перила лестницы.

Я не согласился с детективом, что банан это улика. Я считал, что это просто банан и съел его, а через десять минут местный костоправ усиленно промывал мой желудок: в банане оказалась достаточная доза мышьяка, чтобы убить слона.

Вот так раскрылось дело, и мы все поняли, отчего умер покойный.

Из этого вы должны сделать вывод, ребята, что если вы надоели своей жене, то или немедленно покупайте себе железнодорожный билет и уезжайте как можно дальше из дому, или уж откажитесь раз и навсегда от фруктов.

О'кей. Так вернемся к нашему делу.

Вы, вероятно, удивляетесь, почему, когда эти гориллы, друзья Зеллары, повезли меня прокатиться по свежему воздуху в машине, и я опрокинул их планы, я тогда не передал их в руки местной полиции, а ограничился только тем, что слегка пристукнул их по черепкам рукояткой револьвера.

И вас, вероятно, очень интересует телеграмма, которую я заставил Зеллару послать в Чикаго. Ну, что ж, слушайте.

Я вам уже говорил, что Зеллара назвала мне имя громилы-американца, который хотел убить меня. Она сказала, что его имя Пинни Ятлин. И я уже говорил вам также, что я знаю: этот парень является подручным бандюги высшего класса, проживающего в Чикаго, по имени Джек Истри.

Он держит игорные дома, участвовал в целом ряде мошеннических афер и его «послужной список» такой длины, что по сравнению с ним жизнеописание Сатаны покажется руководством для обучения первоклашек в бесплатной детской школе.

В телеграмме говорилось:

О'кей. После того как мы послали эту телеграмму, я сказал Зелларе: она может смываться; и добавил: она мне очень не нравится и мне доставит большое удовольствие, сбросить ее в Тихий океан; я не делаю этого только из уважения к акулам.

Я также сказал ей: если я когда-нибудь где-нибудь встречусь с ней, я ей такого надаю, что каждый раз, когда она будет садиться, ей будет казаться, что на ней одеты штанишки из наждачной бумаги.

Потом я смылся из Мехико-Сити.

И вот что там, по-моему, произошло после моего отъезда.

Пинни Ятлин после того, как какой-то сердобольный парень приложил к его затылку кусок льда, чтобы он очухался от моего удара, вероятно, выпил несколько стаканчиков и отправился к Зелларе, выяснить, почему она его предала.

Вероятно, она сказала ему, что она и не собиралась его предавать, что все это дело моих рук, и только моих, что я очень много знаю и заставил ее послать телеграмму боссу.

Затем она рассказала Ятлину содержание телеграммы. После этого Ятлин, вероятно, побежал в первый же переговорный пункт и заказал разговор с Джеком Истри, чтобы все ему рассказать.

Джек Истри, уже получивший телеграмму, спрашивает: в чем тут дело, он ничего не понимает.

Ятлин, вероятно, ответил ему, что телеграмма вообще не имеет никакого смысла, что это Кошен заставил Зеллару послать ее. В то же время он сообщает Джеку Истри, что Кошену известно, но что у него нет никаких доказательств и он только блефует.

Тогда Джек Истри спрашивает себя: за каким чертом Кошен послал телеграмму? Он начинает нервничать. Будет ждать, что после моего отъезда в Чикаго разыграется колоссальная драма. Поэтому он решит приготовиться к моему приезду и на случай, если наш с ним разговор примет чересчур серьезный оборот, он подготовит какую-нибудь липу.

Потому что даже самый первоклассный и прожженный бандит, такой, как Истри например, здорово трусит, когда узнает, что в дело ввязались официальные органы, и что феды[1] проявляют особый интерес к его личности.

Но какую бы комедию он ни разыграл, какую бы липу он мне ни рассказал, мне всегда удастся что-нибудь выловить из его сказок. Потому что какую бы продуманную липу ни городил самый опытный мошенник, он обязательно выдаст себя, пусть какой-нибудь мелочью, но обязательно выдаст.

Он до того старается надуть тебя, все свое внимание направляет только на это, и какая-нибудь мелочь обязательно проскользнет. Теперь вам все известно. Может быть, я дал вам в руки улику.

А может быть, это просто обыкновенный банан.

Я вышел из самолета на чикагском аэродроме (предварительно договорившись со стюардессой встретиться как-нибудь, когда у нас появится к тому желание), подозвал такси и велел шоферу отвезти меня в один очень тихий, хороший и комфортабельный отель, где я люблю останавливаться, когда мне не хочется, чтобы о цели моего визита знал слишком широкий круг лиц.

Я долго договаривался с шофером, поставив на ступеньку одну ногу и внимательно поглядывая в смотровое стекло, не появится ли кто-нибудь с повышенным интересом к моей персоне.

Оказывается, есть. Среди выстроившихся такси стоит парень в отлично сшитом пальто и модных ботинках, и делает вид, что единственный человек, на кого он не обращает никакого внимания, это я.

Я сел в такси и сказал: я отнюдь не тороплюсь, но я очень нервный парень и боюсь быстрых крутых поворотов, поэтому прошу ехать помедленнее.

Я уселся, поглядел в заднее стекло. Тот тип в сером пальто тоже взял машину и поехал вслед за мной. Значит, парень интересуется, где я собираюсь остановиться.

Я зарегистрировался в отеле как Уилли Т. Хеллуп, поднялся наверх, распаковал свой чемоданчик и велел бою принести мне бутылку канадского, после чего принял сначала горячий, потом холодный душ и лег в постель, не думая ни о чем серьезном, а так, обо всем вообще.

Я просто думал о том типчике, который приходил встречать меня на аэродроме и которому теперь известно, где я остановился.

Через некоторое время я встал и выглянул в окно. Семь часов вечера. На улицах сверкают огни, в небе горят звезды. Я подумал, что в конце концов Чикаго далеко не плохое местечко.

Потом я выпил еще один стаканчик на дорожку и оделся в роскошный смокинг, который я взял с собой на всякий случай. Так же на всякий случай засунул в плечевую кобуру «люгер», спустился вниз, прошелся беспечной походкой по холлу и остановился в дверях, чтобы дать возможность тому типу в сером пальто увидеть меня.

Потом вышел на улицу, подозвал такси и поехал на почту. Там я перебросился парой словечек с начальником, показал ему свою бляху, после чего он разрешил мне пользоваться прямым проводом в Федеральное бюро в Вашингтоне. Вот что я написал в своей телеграмме:

Потом я отправился в бурлеск. Я не из тех парней, которые скромно опускают глазки на спектаклях бурлеска. Нет. Я много видел интересного в этих театрах. Я получаю огромное удовольствие, любуясь очаровательными ножками девчонок. А вы?

Сидя в комфортабельном кресле, я вспомнил, что мне когда-то говорила моя мама. Она говорила, если бы я за изучением верхней половины женской фигуры провел столько же времени, сколько я провожу, любуясь их фундаментом, я бы далеко пошел.

А когда я сказал ей, что мне это занятие нравится гораздо больше первого, она разразилась целым потоком упреков: мол, я точно такой же, как мой отец, даже хуже, и много хороших людей погубили свою жизнь только из-за того, что слишком часто бегали в мюзик-холлы, а возвращаясь домой, устраивали скандалы, ибо их жены не похожи на третью справа в первом ряду девчонку в черном шелковом трико и коротенькой юбчонке.

Если серьезно задуматься, мать Природа штука мудрая и чудесная. Я пойду даже дальше и поставлю пару бутылок лучшего канадского против блефового флеш-рояля: когда природа создавала дамские ножки, она знала, что делала.

Но надо сказать, эти ножки очень часто оборачиваются нам во зло. Хотите верьте, хотите нет, но не будь очаровательных женских ножек, в мире вдвое меньше было бы различных преступлений.

Я не знаю ни одного парня, который бы совершил какое-нибудь преступление, ну, скажем, ограбил почту, что ли, или объявил войну китайцам, только потому, что какая-нибудь бабенка с лицом, ни на что не похожим, и фигурой, являющейся кратчайшим расстоянием между двумя задними точками, попросила бы его об этом.

Нет, сэр. Только пышноволосые блондинки и таинственные брюнетки с огромными глазищами, прямым носом и с фигурой, линии которой напоминают первый рабочий чертеж ученика средней школы в задачке по геометрии круга (причем она знает, какой походкой надо идти, чтобы эти линии колыхались как положено), так вот только именно такие бэби заставляют копов работать сверхурочно.

А почему? Они всегда хотят доказать, что любой парень готов пойти на все, чтобы угодить им. И в девяти случаях из десяти они оказываются правы на все сто процентов.

Пока я предавался этим глубокомысленным философским размышлениям, я уголком глаза все время следил за тем типчиком в сером пальто и модных ботинках, который сейчас сидит у самой стены в том же ряду, что и я.

Через некоторое время два парня из моего ряда встали и вышли из зала. Я немного передвинулся по направлению к стенке и оказался рядом с тем типчиком.

Я уронил на пол зажигалку, а когда наклонился, чтобы поднять ее, он уголком рта сказал:

— Мне надо поговорить с вами, Кошен, и я хочу, чтобы все было тихо и спокойно. Может быть, мы с вами и договоримся. — Я улыбнулся.

— О'кей, — сказал я ему. — Я сейчас возвращаюсь, ты придешь вслед за мной в отель. Только предупреждаю тебя: ты, дурацкая башка, не вздумай прихватить с собой своих приятелей, я ведь могу и обидеться.

— Я приду к вам, — сказал он.

Я зажег сигарету и медленно докурил до конца. Что ж, может быть, выяснится что-нибудь интересное.

Бросив окурок, я вышел из театра, сел в такси и поехал прямо в отель. Когда я вошел в вестибюль, этот типчик уже стоял возле лифта, углубленный в чтение газеты. Я подошел к нему. И тут как раз спустился лифт, открылась дверца и мы оба вошли в кабину.

Поднимаясь с ним в лифте, я внимательно рассматривал его. Мне показалось, что он немного чего-то боится.

Он снял пальто, я даю ему стакан чистого виски и на закуску глоток воды. Костюм у него отлично сшит и аккуратно выглажен. Судя по роже — длинной, прямой и несколько суровой, — его можно принять за кого угодно, начиная от преуспевающего гробовщика до мальчика из шайки мелких мошенников.

Он садится и закуривает. Я стою у окна, молчу.

— Разрешите мне задать вам один вопрос, Кошен, — сказал он. — Вы будете говорить со мной откровенно?

— Ну, уж это дудки, дорогуша! Я приехал сюда не для того, чтобы заключить какие-нибудь договоры с мошенниками и бандитами. Я готов тебя выслушать, и если мне понравится то, что ты мне скажешь, я, может быть, и не смажу тебе по роже, а как раз именно этого мне сейчас и хочется.

Я хочу также, чтобы ты понял, — продолжал я, — что я не такой дурень, к которому в любой момент может обратиться любой пижон с таким длинным носом, как у тебя. И я очень сержусь на людей, которые вытаскивают меня из театра, где я любовался очаровательными ножками, для того, чтобы заключить со мной какую-нибудь нужную им сделку.

Вот так-то!

Ну, давай, выкладывай все сразу!

Он немного подумал, потом сделал глубокую затяжку. Кажется, он чем-то обеспокоен.

— Разговаривая с вами, я иду на большой риск, Кошен, — сказал он. — Я слышал, вы вмешались в это дело и понял, что вы обязательно прилетите сюда на самолете. Поэтому я дежурил на аэродроме, чтобы встретиться с вами. Я проследил вас до этого отеля. Сегодня вечером я зашел за вами в театр и решил, что там у нас будет возможность обо всем договориться.

— А в чем дело-то? — сказал я. — Я все это и без тебя знал. За последние шесть лет за мной вечно кто-нибудь следит, и я так привык к этому, что если теперь за мной не следует какая-нибудь тень, я прямо-таки начинаю нервничать.

О'кей. Ну, ладно, теперь ты здесь, — я решил немного блефануть, — и, вероятно, собираешься сообщить мне, что Джек Истри хочет со мной договориться.

Я испугался, что парень у меня сейчас загнется. Он как-то боязливо огляделся, как будто ожидал, что за его спиной кто-то стоит, потом оттянул пальцем воротник сорочки и начал тяжело дышать.

— Ради Бога, — сказал он. — Уверяю вас, Кошен, если Истри узнает о нашем с вами разговоре, он прикончит меня раньше, чем я доберусь до дома. Он запихнет меня в парафиновую ванну и подожжет, что он уже сделал с одним парнем, я сам лично это видел, или выколет мне глаза.

— А этот Истри довольно милый парень, — сказал я, — мне он начинает нравиться. Ну, хорошо. Истри не узнает, что ты был у меня. Давай, выкладывай.

Он проглотил виски и налил себе еще стакан. Я слышал, как бутылка стучала по ребру стакана, уж очень здорово у него тряслись руки.

— Я боюсь, — сказал он. — Игра становится для меня слишком жаркой. Я хочу выйти из нее, но выйти надо по-хорошему. Я боюсь!

Поверьте моему слову, ни одному парню не удалось выйти из банды Истри, он со всеми расправлялся. Единственная возможность уйти из этой банды, это застрелиться.

— Слушай ты, олух царя небесного, — сказал я, — а в чем тут вообще дело? Кажется, этот парень тебя здорово напугал. А мне что-то надоели эти разговоры. Я досыта наслушался всякой чепухи о гангстерах. Еще когда я бегал в коротеньких штанишках, меня все пугали этими сказками.

Я закурил.

— Ну, пора кончать это драматическое отступление, приятель, и давай говорить по существу. Иначе я позвоню бою и попрошу его отвести тебя домой и сказать твоей матушке, чтобы она оставила тебя без сладкого.

Он судорожно облизнул губы. Да, парень, здорово ты напуган.

— Хорошо, — сказал он, — хорошо… и… Я все равно должен рискнуть сейчас или никогда.

Вы знаете, за последнее время, с тех пор, как в округе появились феды у людей, подобных Истри, дела стали совсем плохи.

Совершать какие-нибудь мошенничества стало почти невозможно. За последнее время было ликвидировано уже несколько различных банд. Торговля самогоном прекратилась совершенно. Трудно стало и с похищением детей, потому что не успеешь приклеить марку на письмо, требующее выкупа, как тебя уже хватает полиция.

Что же остается? Не очень много. Верно ведь?

Но Истри старался сохранить ребят и любыми путями где-нибудь выдавливать хоть немного баксов, хотя, повторяю, теперь это стало очень трудно.

Я хорошо знаю, потому что работаю с ним уже пять лет. С торговлей живым товаром в Чикаго дела совсем плохи, резко сократились доходы и от игорных домов. Люди теперь почему-то не боятся обращаться к копам в случае, если их обманывают.

У Истри есть один парень по имени Пинни Ятлин. Он работал у него по сбору доходов с публичных домов. Этого парня разыскивала полиция по какому-то делу, и поэтому он решил устроить себе каникулы и смылся в Мексику.

Я навострил уши.

— Будучи в Мехико-Сити, Пинни нашел очень интересное дело, — продолжал он. — Он позвонил Истри и сказал, что он пронюхал кое-какие сведения о двух химиках. Один из них англичанин, другой работник морского министерства США. Эти ребята сделали какое-то научное открытие, изобрели новый газ.

О'кей. Пинни также откуда-то узнал, что оба правительства решили поселить этих ребят где-нибудь в уединенном месте, чтобы они могли спокойно продолжать свою работу. Было решено найти им хату где-нибудь в пустыне Мексики.

Истри этим делом здорово заинтересовался. Он решил, что если этих парней пристрелить, он сможет кое-что заработать. И он чертовски прав. Не так ли?

Он рассчитывает, что никто не осмелится сделать что-нибудь с Истри, если он завладеет формулой производства этого газа, и правительство Соединенных Штатов охотно согласится забыть о тех двух убитых химиках — ведь всегда можно сказать, что их убили мексиканские бандиты, если Истри продаст правительству эту формулу.

Истри рассчитал: феды не будут поднимать шум вокруг этого дела. Если они начнут кричать об убийстве химиков и необходимости ареста Истри, то другие люди, из других стран, услышат, что появился какой-то новый газ.

И что же тогда произойдет? Как только иностранцы узнают о новом газе, на сто процентов лучше всех предыдущих, они постараются любым путем, не брезгуя самыми грязными средствами, украсть это изобретение. Так ведь?

Истри считал, что поскольку формула будет находиться в его руках, он будет господином положения. Иметь формулу, это все равно, что иметь на руках пять тузов. И тогда можно поплевывать на все и на всех, потому что ведь можно продать ее любому интересующемуся иностранцу. Понимаете?

— Понимаю, — сказал я. — И что же из этого следует?

Он еще раз оттянул пальцами воротничок сорочки, выпил еще стаканчик и закурил, причем, я заметил, что руки у него здорово тряслись.

— Вот слушайте, — сказал он. — Истри и Пинни во всю занялись этим делом. Пинни подобрал для этой цели соответствующих мальчиков в Мексике, но в самый последний момент там что-то произошло.

Англичанин Джеймсон приехал на гасиенду, и они почему-то поторопились его убить. И этим совершили большую ошибку. Надо было подождать убивать его, пока к нему не приедет Грирсон, химик из морского министерства США. У Джеймсона была только половина формулы, то есть данные только по той части, над которой он работал. У Грирсона вторая половина этой формулы. Он вез ее на гасиенду Джеймсону, но так и не довез.

В последний раз его видели на мексиканской границе. Истри не знает, где он сейчас находится, и никто не знает… за исключением, может быть, одного-двух человек…

Он сделал довольно многозначительную паузу, выпил и выразительно посмотрел на меня. По его лицу струился пот.

— О'кей, — сказал я. — Кто же эти два человека? — Он допил виски.

— Я, кажется, и так уж слишком много рассказал, — глухо сказал он. — Я еще никогда в жизни не говорил с копами, и всегда был чист. Теперь мне совершенно необходимо…

Он закурил.

— Истри — настоящий Сатана, исчадие ада. Я долго с ним работал, но в последнее время у нас появились кое-какие расхождения во взглядах. Причем дело тут не в деньгах, он мне дает довольно кругленькую сумму. Тут замешано одно обстоятельство…

Я улыбнулся.

— Понимаю. Женщина?

— Да. Но не в том смысле, в каком вы думаете… Речь идет о моей сестре… Жоржетте.

Он с минуту помолчал. Кажется, парень собирается впасть в сентиментальность.

— Когда ей было всего три года, я отвез ее во Францию, в монастырь. Я хотел, чтобы она была подальше от меня и от тех гангстеров, с которыми я был связан. Она получила отличное образование и практически она настоящая француженка. О'кей.

Два года назад она приехала сюда на каникулы и, естественно, мне очень хотелось посмотреть на нее. Она даже не знает, что я ее брат. Я с ней несколько раз встречался, ходил с ней в кино, в театр и вообще появлялся в разных местах. Я сказал ей, что я друг ее отца.

И вот однажды Джек увидел меня с ней. Ей было в то время 17 лет, и это был настоящий персик. Я должен был знать, что этот грязный, так его и так, обманет меня. В один прекрасный день он отослал меня по делу в Денвер, а когда я вернулся обратно, меня ожидал удар.

— Что, Истри подцепил девчонку? — спросил я.

— Да, этот паршивый негодяй вскружил ей голову и женился на ней. Вернее, он ее припугнул, и она вынуждена была согласиться.

Семейная жизнь у нее, конечно, была самая отвратительная, и если бы у меня хватило нервов и я был уверен, что ей пойдет на пользу, я бы обязательно убил его. Но я этого не сделал.

— Значит, это она все рассказала тебе о химиках? — спросил я.

— Да. Джек доверяет ей. Он все ей рассказывает, конечно, в те периоды, когда не обманывает ее и не путается со своими дешевыми потаскушками. И вот ей пришла в голову замечательная мысль.

— Ну-ну, я слушаю, — сказал я.

— Она догадалась, где находится Грирсон, — сказал он. — Она поняла, что Пинни Ятлин, находясь в Мексике, ведет двойную игру, что это он захватил Грирсона, зная, что без его половины формулы формула Джеймсона не стоит и ломаного гроша. Она считает, что Пинни будет придерживаться Джека до тех пор, пока тот не заплатит ему долю за джеймсоновскую формулу, а потом поведет свою собственную игру.

На днях он получил из Мехико-Сити от одной девчонки, работающей на него, телеграмму. От этой телеграммы Джек ужасно рассвирепел. Потом с ним разговаривал по телефону Пинни, который сообщил, что в дело ввязались вы, хотите верьте мне, хотите нет, но гангстеры по-своему уважают вас и очень высоко ценят.

Узнав, что вы ведете это дело, Джек несколько опечалился, но все-таки продолжает думать, что он по-прежнему держит на руках всех тузов.

Он рассказал обо всем Жоржетте и она ужасно испугалась, услышав подробности этого проклятого дела.

Уверяю вас, она отнюдь не создана для того, чтобы связать свою жизнь с таким грязным бандитом. Она мне все рассказала, вот откуда я услышал ваше имя. Между прочим, она считает, что вы чертовски хороший парень.

Он взял шляпу.

— И ей пришла в голову идея, великолепная идея, — продолжал он. — Должен вам сказать, у этой девчонки голова работает неплохо.

— Да? — спросил я. — И что же это за идея? — Он пристально посмотрел мне в глаза.

— Это самая красивая женщина, которую вы когда-нибудь видели на своем веку, Кошен. Повторяю, она не знает, что я ее брат.

Она так красива, что меня охватывает гордость от сознания, что я ее брат. Она не создана для жизни среди гангстеров. У нее есть, что называется, «класс», она способна растопить сердце даже бронзового истукана. И она очень высоко ценит вас.

Она помнит, как вы разделались с бандой Джеральда, хотя это задело интересы Джека. Так вот, Жоржетта ищет настоящего мужчину, честного, ловкого, и у нее есть одно предложение, которое даже вам будет приятно услышать.