Познание французского языка

Абитуриентка

— Так, ну и что там у нас? — спрашивает, как бы себя, Жаннет.

А Жаннет, это «Жанка — Дырка», так девчонки постарше, студентки учили нас называть преподавательницу французского в университете, на кафедре иностранных языков, как очень вульгарное и переделанное из имени — Жанна Д Арк. Но мы все из суеверного, и можно сказать — даже, трепетного страха перед ее именем, все же, боялись ее имя так коверкать и поэтому все мы, в разговорах между собой, звали ее проще — Жанна Дарк или еще проще, просто как — Жанка.

А Жанка, она ведь еще и заведующая кафедрой французского языка, куда мы, девчонки из разных областей и краев, стремились попасть еще с детства.

Вот и я такая же, как и все мы, приехала и сдавала экзамены. Но одни набрали достаточно баллов и были зачислены, а другие, такие как я, стояли сейчас за дверью кафедры и переживали, при этом — одни уже были счастливы и все с радостью, а другие — как я, с волнением и необъяснимой к себе жалостью. …

А потом, меня вызывают, вошла, стою и молчу.

— Ну и что же мы будем с тобой делать дальше? — спрашивала Жаннет, подняв на меня свои колючие серые и безжалостные, но довольно выразительные глаза.

— Не знаю… — мямлю жалостливо.

А Жаннет еще раз все листает и листает мое тонюсенькое дело — абитуриентки Красивой Светланы Алексеевной, такого-то года рождение, уроженки такой-то деревни и области.

— Это сколько же тебе, красивая? — так снова спрашивает, как бы вкладывая в мою фамилию двойной смысл, что мол, ты такая красивая или такая фамилия — Красивая, отрываясь от бумаг и еще раз меня всю, окидывая оценивающим взглядом.

— Восемнадцать…. — все так же безвольно мямлю, с дрожью в голосе. — Восемнадцать было в мае. — А потом, собравшись с духом, добавляю:

— Перед самым поступлением и окончанием школы…. Вот. — Почему-то добавляю это свое провинциальное — «вот».

Дальше она со мной переходит на французский зык, и хоть я не все понимаю, о чем она меня спрашивает, но все равно, неожиданно смело и ясно, да еще с хорошим прононсом в ответ ей:

— Ви! Ви! — Что на французском языке означает — Да, да, мол, согласна.

А что — да? Тоже мне профессор, стоишь и дакаешь!

Раньше надо было свое умение показывать, а теперь-то что? Злюсь на себя, потому что не все улавливаю из ее быстрых и молниеносных вопросов, которыми она меня просто засыпает на прекрасном французском. У меня даже, и я это чувствую, раскраснелось от напряжения и переживаний лицо, и я ей, после ее вопроса о родителях, как выдала, чему научила меня мама, с перепуга видно так все у меня вышло складно…

— Ну, что? — спрашивают меня сразу же несколько таких же, как и я девчонок с неопределенной судьбой, как только я выхожу за дверь. — Что она сказала? Приняла?

— Сказала, что я буду до первой сессии вольнооперде…,— запнулась, смущенно, потому что мы так между собой перед этим шутили и я, неоднократно повторяя, коверкала это слово, как все мы — играясь, потому невольно выпалила, но тут, же поправилась, — вольноопределяющейся…

— А?….— тянут одни разочарованно, а другие, с усмешкой и унижающе гадко, — вольнооперделяющейся….— слышу от них с издевкой.

Я уже хочу поправить их, как тут вспомнила, что она мне напоследок, перед самым выходом из кабинета передала, чтобы я позвала следующую девчонку и я, поднимая смущенное лицо, говорю, почему-то глядя в глаза, одной из взволнованных девчонок:

— Мадмуазель Тенардье! Тенардье, следующая должна зайти….

— Я? — Переспрашивает та, на которую я невольно уставилась, а она среди всех выделялась.

— А ты мадмуазель, Тенардье?…

— Да она, она! Пропустите девки, мадмуазель.… Вот еще что придумала Жанка? Ей, видите ли, мало нас унизить отказом, так она еще и с издевкой нам, мол, мадмуазели мы все для нее, мадмуазели, как будто мы самые настоящие б… Недаром о ней все…

Дверь приоткрывается, и я слышу, как Жаннетт громко:

— Мадмуазель Тенардье! Тенардье, я сказала!

— Я Тенардье, я! — сказала очередная жертва или избранница? И отталкивая нас, исчезает за дверью…

Потом все невероятно…

После меня и Тенардье Жанка никого не приглашает, вместо того сидит там одна, молчит за дверью, а мы все топчемся, не решаясь заглянуть и спросить. И только одна из девчонок, та, что была такая грубая и довольно высокая, которую сразу же все почему-то прозвали Малышкой, взялась за ручку двери, оттесняя нас в сторону, да громко так, никого не стесняясь.

— А я так не могу! Все, девки! Богословите, иду за приговором, — и потянула дверь на себя…

— Нет! Никого больше! Все свободны. А Тенардье и Красивая — зайдите! — Громко и четко, как обрезала, жестко и неумолимо отчеканила Жаннет.

— А я? — Громко, все та же — высокая Малышка.

— Нет! Никого больше! Все остальные свободны!

У меня, как только слышу неумолимый приговор остальным, сердце заходится от переживаний за них и собственного волнения, неожиданной радости и надежды за то, что я не разделила их судьбу, и проскочила, и я, теперь сама уже, отталкивая, и отрывая руку высокой девушки от двери.

— Нам можно? — спрашиваю с волнением и подобострастием, заглядывая в дверь.

— Да, заходите и дверь за собой прикройте плотнее…

Потом мы стоим и слушаем от Жаннки такие слова.… И не сразу до меня доходит, что мы все еще имеем шанс учиться в университете, и что я и Тенардье, мы словно избранные. Остальных отвадили, они не прошли по конкурсу, а мы — те, кто, хоть и недобрали баллов, и их не хватило на зачисление, но мы остались. Нас зачислили условно и Жаннет об этом нам растолковывала.

— Вы теперь будете со всеми ходить на лекции и так — до первой сессии и экзаменов. А там экзамены будете сдавать со всем потоком. И если сдадите на хорошо и отлично, то мы вас зачислим, а дальше вы учебу так и продолжите со всеми остальными. Главное — это хорошо учиться и сдать экзамены…

Я стою, страшно волнуюсь, лицо пылает! Неужели все — таки я попаду в университет, неужели все-таки я поступаю? Нет, не поступаю, пока что я условно зачислена! И не все мне понятно, тем более, очень смущает эта ее фраза об условном зачислении. И потому в голове все крутятся и крутятся эти ее непривычные слова: «условно зачислена, условно»…

— А почему условно? — вдруг неожиданно спрашивает Тенардье, — почему, не сразу нас зачислить? Мы что, не проходим по конкурсу? Мы же ведь так старались и потом, вы же все-таки нас выбрали…

— Да, по конкурсу вы не проходите, а вот я имею такое право, по результатам личного собеседования, потому и зачисляю условно, до результатов первой сессии. Обычно, сразу же, из вновь поступивших не все сдают первых экзаменов сессии, и мы вместо них зачисляем других — из резерва. Так что…

— Так мы студентки или…, — все уточняет девушка.

— Ну, почти…, — добавляет Жаннет. А потом, чтобы мы больше ей не докучали.

— Идите в канцелярию и получите справки. С ними вы и будете ходить до самого зачисления. А вот уже потом, после сессии.…Ну, что не понятно? Что?

— Понятно! — это я с радостью и толкаю перед собой Тенардье к выходу. А потом, обернувшись и желая ее горячо отблагодарить…

— Спасибо Вам! Ей богу, спасибо! Я уже и не думала!…

— Потом будешь благодарить! Потом! Главное — учитесь и сдайте хорошо первую сессию. Все! Идите уже!

Я быстро разворачиваюсь и натыкаюсь на Тенардье, которая, как мне показалось, не очень-то довольная и все медленно делает и тянет что-то. Мы с ней затолкались перед дверью, и я уже, открывая дверь, слышу:

— Да и вот еще что… А вот из общежития вам надо выбираться, вы должны выехать. Выехать придется. У вас хоть есть место, где остановиться?

Я оборачиваюсь и мотаю растерянно отрицательно головой, мол, нет никакого места.

— Так…, — снова для нас тревожно тянет Жаннет, — знаете, что?

Мы с надеждой обращаем к ней наши тревожные взгляды.

— Идите и забирайте свои вещи и через час…, -смотрит на настенные и большие часы, — нет, часиков в пять вечера.… Да! В пять, напротив, в кафе, вон видите.… Вот туда и придете с вещами. Подождете меня, и я вас отвезу на квартиру к моей хорошей знакомой. Там и будете пока жить. Понятно?

— Понятно! Спасибо, Вам, большое спасибо…, — и мы задом, задом, как раки и за дверь…

— Уф! Ну, что я говорила, Жаночка хорошая, хорошая! Ух, какая же она хорошая! Нет, честное слово, она хорошенькая!

— Не то слово, она умничка! И я ее расцелую в следующий раз! Ей богу расцелую! — Вторит мне Тенардье. И уже отходя от опустевшей двери, я так громко говорю и надеюсь, что та, что осталась за дверью и решала нашу судьбу все это услышала.

— Ну, какая же она умничка! Прелесть, а не женщина! Прелесть и такая красивая, настоящая Жанна Д Арк…

А тут с нами поравнялась какая-то девка накрашенная и видно — старшекурсница.

— Ты это о ком, о Дырке, что ли? — спросила небрежно и грубо, и даже остановилась.

— Ну, да! А что? Я о ней говорю, что Жаннет хорошая и потом она…

Девка не дает мне даже договорить и вдруг громко и матюгом, не стесняясь, под самой ее дверью.

— Да б…., она, сука хорошая! Хорошая — это пока вы к ней не попали в коготки! Поняли, вы дуры?

Мы опешили! О чем это она? Неужели же о такой доброй женщине? И тут же я, защищая и как бы отдавая ей должное:

— Наверняка ты что-то путаешь! Жаннет — классная! Классная она, поняла?

И даже не стала выслушивать ее возражения до конца, повернулась и, увлекая за собой Тенардье, пошла.

— Идем, Тенардье! Кстати, что это я все: Тенардье и Тенардье.… А зовут-то тебя как?

И то, что я слышу, меня заставляет невольно остановить ее и еще раз на нее глянуть как-то по-особому.

— Кто это тебя так назвал, неужели же мать? — спрашиваю ее.

— Мама. — Отвечает спокойно так и говорит о себе дальше, а я ее все переспрашиваю.

— Ей что, делать было нечего и так свою дочь назвать? Как ты сказала? Как? Матильда? Первый раз такое имя слышу у русской девочки.… А ты и не русская, а кто же тогда? Как это наполовину француженка?

И пока мы с ней спускаемся по лестнице и идем в общагу, я успеваю от нее узнать, что не все девочки у нас рождались русскими, и что матери наши, они тоже хороши были! Гуляли! Гуляли, а некоторые с французами, что к нам приезжали и помогали строить заводы и фабрики. Потому и такие русско-французские дети рождались от такой взаимопомощи.

— Это надо же, так своего ребенка мать назвала — Матильда? А как еще тебя можно называть?

— Да по-всякому: можно Мотя, Матя…

— Ну, а мама как?

— Мама?

— Да, мама твоя, как тебя?

— Не знаю…

— Как это?

— Да вот так, только ее фотография,… — сказала и стала вытаскивать из бумажника фотографию своей мамочки… — На фото красивая и счастливая пара — молодая женщина в обнимку с ним…

— А это твой папка? Похожа ты на него…

— Правда? А мне, все казалось, что я больше на маму похожая…

— Да! Похожа ты на них обоих, очень даже похожая…

А сама думаю, пока иду следом за ней и прихожу в себя от увиденного.…Ну, да, похожая? Мама и папа белые, а дочка….

Да, чуть не забыла об этом сказать вам! Матильда-то смуглая, мулатка она! Ну, такая, не шибко черная и кожа у нее не такая как у нас, но и не такая, как у эфиопки какой-то, а скорее, сильно загорелая, чем черная. И потом, у нее такие волосы пышной и густой копной, и все в завитушках мелких. Так что я оказалась условно зачислена вместе с какой-то мулаткой, условно русской и еще в придачу — Матильдой. Вот ведь как бывает. А вы говорите-негры. Не знаю, как там негритянки, а вот мулатки, те красивые! Да еще с такими именами волшебными, словно из сказки — Матильды!

И пока девочки, разговаривая между собой, отходили от двери, Жаннет прислушивалась, а потом. …

Нет, ей, конечно же, приятно было поначалу услышать о себе такие лестные отзывы, но что потом она услышала?

Какая же это паршивка встряла? Кто это? И она, повинуясь врожденному женскому любопытству и чувству оскорбленного достоинства, поднялась, подошла к двери и выглянула. Увидела спины двух уходящих девочек, которые только что ей так были благодарны, а перед ними, не очень-то уверенно, но различила спину.… Но чья же это? Маринки, Светки.… Неужели же это…Боже! Точно, ведь. И походка очень на нее похожая. Вот же паршивка!

А та, на кого она смотрела, взяла и обернулась! Жаннет тут же шмыгнула назад за дверь. Увидела или не увидела? Интересно, она меня заметила или…

Жаннет снова села за стол и впала в задумчивость. А ведь было ей от чего задуматься. Еще бы? Эта паршивка не хотела ничего даже слушать и все требовала, и требовала от нее денег.

— Где бабки? Я тебя спрашиваю?

— Понимаешь, у меня возросли затраты, — оправдывалась Жаннет, — мне надо срочно ремонт закончить и как только снова начнем работать, то я тебе все до копеечки верну. Подожди немного.…Ну ты, понимаешь?

— Ничего мне мозги компостировать! Нашла дурочку! Где мои бабки? Я заработала?

— Заработала, заработала, но и ты войди в мое положение.… И я, как только, так я сразу же все до копеечки…

— Засунь свои копеечки, знаешь куда, в свою…. копилочку, поняла! А мне отдавай мои бабки! Последний раз тебе говорю!

— Ты, что же, мне угрожаешь?

— А хотя бы… Так и знай, через три дня у тебя начнутся неприятности. Я знаю, куда надо обратиться, — произносила паршивка, уходя, и так саданула дверью, что чуть стекла не вылетели в кабинете на кафедре.

— Ну, дрянь! Ты об этом еще пожалеешь, — в сердцах проговорила Жаннет.

Но жалея ее, потому до сих пор не стала доставать, решила с ней разойтись по — мирному. И вот сейчас пожалела, что смалодушничала, так как паршивка портила все ее планы. И потом, что она себе позволяет при посторонних? Тем более — после такого с ее стороны благородного шага в отношении этих прехорошеньких и осиротевших девочек.…Одной из них провинциалки, но красивой русской девки, а второй-мулатке, и, тоже ведь, очень красивой! Не удержалась, сиротство и девичья красота для нее большая слабость и вот она поддалась искушению и этих двух неудачниц приняла, сверх всех мест и набора.

Ничего, успокаивала себя Жаннет, первый семестр обязательно для кого-то из нынешних первокурсниц закончится плачевно. Она по опыту своему знала, что не все пройдут успешно первую сессию, к тому же вокруг них такие соблазны…Эх, девочки, девочки, знали бы вы, куда вы лезете?…

Благородные шаги

Летнее безоблачное небо и яркое, непривычно теплое солнце успокаивали, хотелось пройтись, подышать этим воздухом, окунуться в волшебное и такое, не позабытое еще тепло близости…

Неужели я не права? — рассуждала Жаннет, выходя их здания университета. Я только и делаю, что устраиваю чью-то судьбу, а сама? Один только раз за все эти годы, пока сама карабкалась и пробивалась, только и была счастлива. Счастлива? Ну, ты как скажешь?…Вспоминала Жаннетт, задумчиво вышагивая по улице.

Разве же это счастье, когда ты к нему, просто вылезая из кожи, а он как одолжение.…И потом, это так унизительно — упрашивать у мужчины близость. Но все же…

— Нет, я все-таки была с ним счастлива! — даже вслух повторила, как бы себя, убеждая и оправдывая.

Оттого что вспомнила, даже остановилась, оглянулась на полупустынную улицу, успокаивая волнение и внезапное сердцебиение. Слишком реальны были видения: он и она у него в ногах. Она с настроением отметила это охватившее ее волнение.…

Эх, подумала Жаннетт, как красиво вокруг и как здорово сегодня на улице, как-то особенно тепло, а настроение….

Давно у меня не было хорошего секса, давно… Особенно такого, мною любимого, когда я так, а он….

Она даже, от охватившего ее наваждения, тряхнула головой, расправила плечики, гордо вскинула подбородок и пошла себе, звонко постукивая шпильками своих новеньких французских туфелек по асфальту, разогретому дневным летним солнцем. … Сама не заметила, как ноги вынесли ее туда же…

Улица, на которую она вышла, не была оживленной. По обеим сторонам тесно сомкнулись фасады старых, еще дореволюционных многоэтажных частных домов, которые, отбрасывая могучие тени, сдерживали летнее освещение и создавали необычайно спокойную картину летнего дня. Фасады домов в этой части города были украшены многочисленными лепными барельефами. Она пригляделась и как всегда, различая среди всех остальных, высмотрела один из многих.…

На фронтоне дома, напротив, под одним из окон третьего этажа прилепилась прекрасная композиция. Она ей нравилась всегда, а сегодня — особенно. Может, оттого, что о себе напомнила? Но то, что она усмотрела однажды, точно таким же, летним днем, когда выходила как-то с работы, то и запомнила надолго. Удивительно похожие на них — ее и его, два барельефа слились в невероятно выразительном и запретном поцелуи. Она засмотрелась…

— Девушка, ты чего? Смотреть надо, когда ты по улице идешь, — сказала и грубо ее оттолкнула какая-то явно не местная тетка с сумками.

Понаехали тут… — зло подумала о ней Жаннет. И в самом — то деле? Нет от них никакого прохода!

Ну, а ты что же хотела? Сама ведь их пристраиваешь, может и твои такими же через пять — семь лет станут и так же тебя толкать будут?

Нет, мои не будут! Мои такими, не будут!

А почему? Да потому, что я присмотрю за ними… — сказала Жаннетт, и она ощутила в теле сразу же это таинственное волнение…

Да, точно такое же она ощутила сначала и совсем недавно, когда пыталась, как тем же девочкам, которым она сейчас помогала свою судьбу устраивать. И мысли ее невольно вернулись к этим недавним событиям…

Разыгрались

Жаннетт уже месяц встречалась с новым преподавателем, который неожиданно объявился и всполошил все любопытное женское царство кафедры. А тут еще, до нее дошла информация, что этот красавец, что он не просто, а он еще и не женатый!

— Не женатый, девочки! Точно, вам говорю, сама проверяла по его личному делу, — будоражила всех Некрасивая.

— Прямо так — по его личному делу? — с недоверием все к ней.

— Нет, правда! Вы же знаете, в отделе кадров девочку, что ходила беременной на пятом курсе, так ее туда определили и я к ней, а она.…Вообще, точно все, девочки! Он не женат! Представляете?

Она вспомнила, как на другой день все пришли в таких макияжах и нарядах, на что наш дряхлеющий заведующий кафедрой, которого почему-то все прозвали Базилевс, оглядев, всех нас с некоторым любопытством, чего уже давно не было, недовольно спросил:

— А что это у нас за праздник такой или какое-то знаковое событие?

— Никакой не праздник, а просто мы так теперь всегда будем приходить на занятия.…Ведь надо же повышать культурный уровень и эстетически воспитывать учащихся? Ведь надо же?…

— Да, надо, только вы, пожалуйста, в своих нарядах… — и закряхтел ехидно, на нас поглядывая — …садитесь уж как-то аккуратнее, а, то, … — и засмеялся беззвучно, противно на то, как все мы тут же, при нем, стали одергивать свои коротенькие наряды.

А ведь он прав оказался, наш старый зав — Базилевс. Мы пришли в таких нарядах… Друг на дружку, пожирая придирчиво взглядами, отмечая невольно, все складки в одежде и фигурах коллег…. А сказал он еще это потому, что мы как пришли, так все и стояли рядом со своими столами. Стояли, потому что находились в таком возбуждении и еще от того, что понимали, что вся кафедра, вернее — весь женский состав ее просто вздыбился, взволновался…

Нам не только длина, а вернее, недостаток длины мешали присаживаться, нет, нас выталкивала и заставила напряженно стоять и перебирать ногами — правда. Правда, женского выбора. Каждая, хоть еще и не познакомилась, но его для себя уже выбрала, а теперь предстояло за свой выбор сражаться.… Потому и стояли, ожидая, как лошади перед боем. Стояли и как боевые лошади, готовились кусаться налево и направо. Об этом, я как-то прочитала, что в конных схватках кони, захваченные нетерпением и азартом своих седаков, тоже вступали в бой и кусали, хватали жадно зубами гривы и ноги противников своих седаков…

А когда прозвенел звонок, то мы, недоуменно озираясь, засобирались в аудитории…

Не пришел! Не пришел наш мужчина! А ведь мы его так ждали и ради него так старались!

Я первой, как мне тогда показалось, догадалась и быстренько своих студентов оставила одних в аудитории, а сама раз, и помчалась в кабинет на кафедру. Думала, что вот я какая? Он пришел, и я перед ним первая зарисовалась бы. А как дверь открыла, так и засмеялась…

Передо мной уже все остальные! Еще бы, вся кафедра, по женской части так и стояла передо мной и у своих столов, обернувшись ко мне.

— Так, девки! — сказала, самая старшая из нас, незамужних, — так дело не пойдет! Надо как-то очередь, что ли, установить… Так, что ли? А то мы так сами со всеми перегрыземся и так возненавидим друг друга….

— Я согласна! — выкрикнула Ленка, самая среди нас некрасивая. — И я, я тоже — за! И я, и я… — Ну и я, тоже, — сказала сама, под воздействием обстоятельств и их нетерпеливых взглядов,

хотя в мои планы входили собственные самостоятельные действия и экспансия по его индивидуальному захвату…

— Так, тянем номерки.… Сейчас мы их распишем, и каждая вытянет свой шанс, кому первой с ним, кому второй…

— Как это, первой-второй? Нет… — снова кто-то вмешивается, — я хочу первой быть!

— И я, и я тоже, а почему я должна быть последней, я….

— Так, хватит! Хватит, я сказала! Всем поровну. Первая — тяни бумажку. Каждая с ним будет по три дня, а потом опять жребий будем метать и тогда уже.… Только вот, что: не мешать и даже не пытаться заигрывать с ним вне очереди, кого заметим, тот вылетает и все на этом, понятно?

— Вот и хорошо, порешили.… Теперь бумажки сворачиваем, и…

Я вытащила третий номер.

Это надо же, как мне не повезло — третий, а почему-бы не.… А впрочем.… Пока он, рассуждаю, с первыми познакомится, они ему надоедят и тогда уже я с ним.…

Эх, садовая голова! Так как я, так ведь каждая из нас рассуждала тогда …

Потому я стала продумывать все с самого начала, от первого слова с ним и в чем я, и как буду, и куда его поведу.… Да, да! Я сразу же так решила, не ждать от него действий, а самой к нему с инициативой.

Его появление после обеда на кафедре произвело настоящий фурор! Еще бы? Он и еще настоящий интеллигент!

Его представлял наш Базилевс, а он, от смущения краснел и отводил глаза. А мы?

А мы же, наоборот — на него во все глаза!

Немного небрежно одетый, в слегка поношенным костюм, сером и однотонным, который сидел мешковато, еще сильнее подчеркивая мужскую фигуру увольняя. В манерах, словах, которые он произносил, сквозила и робость, и смущение. При этом я подумала о нем, что он уж больно похож на Пьера Безухова в фильме Бондарчука — Война и мир: такая же застенчивость и даже очки, в массивной оправе, которые он то и дело снимал и надевал, словно шляпу, когда нас ему представляли — еще больше подчеркивали подобное сходство…

Он что-то мне пробурчал, представляясь: как здрасьте…, слегка пожимая руку своей теплой и довольно мягкой ладонью. А затем добавил, чуть ли не в упор, рассмотрев меня, о том, что ему приятно познакомиться со мной…

Подожди, дорогой мой, подумала, ты уже не станешь бурчать в объятьях со мной, а будешь еще стонать у меня.… Подумала так и, отпуская его руку, тут же вскинула голову и заметила, как напряженно уставилась на меня Некрасивая, словно отгадывая мои мысли…

Первая — по жребию ушла, это он пригласил.

А мы тупились и делали вид, что тут мы не причем. Первая, после трех дней общения с ним пришла и, передавая другим, заплакала.

— Что случилось, что?

— Да, он,… ой, девки! Он…

— Что он, что? Говори и не тяни? Он что, тебя обижал, изнасиловал?

— Что?!!! Да нет же, девочки, вы что? Просто он, у него, оказывается, с другой…

— С кем? Мы ее на куски порвем! Кто такая, говори? Ну же?

И тут раскрылась невероятная и унизительная для всех нас тайна: пока мы его по жребию между собой делили, его студентки сманили! Сманили, будь они не ладные!

Мы тех студенток тут же всех вычислили и потом к ним, и не просто ведь, а с претензиями, и учинили им самый настоящий террор! Проучили их! А тем, кто из нас с ним по жребию, решили создавать подходящие условия.…Придумали несуществующие дни рождения и каждый четвертый день.… Не знаю, но видно, он все же, наконец-то, понял. Понял, красавчик ты наш.… Нет, не наш, а теперь уже, точно — мой!

Я шагнула

Наконец-то подошла моя очередь!

Обычно те, кому выпадал на этот день жребий, уже с самого раннего утра начинали с ним флиртовать. По крайней мере, так до меня уже две претендентки проделали. Потому я, все старалась сделать наоборот. И вот расскажу, как все получилось у меня…

Весь вечер накануне я перебирала и перемеривала вещи из своего гардероба и чем больше я их пыталась подобрать, тем сильнее у меня портилось настроение. Еще бы! Ведь многие вещи мной были куплены на той же кафедре, где мы потихонечку сами снабжались. Потому я знала, что мои вещи и даже мой любимый английский костюмчик не произведут на него должного впечатления. Ведь, точно такой же уже, для него надевали другие…

Так, что же тогда? — я стояла перед своими разбросанными вещами и рассуждала.

Если я, как все выряжусь, то он ко мне, как ко всем. Так?

Так. А мне надо, чтобы он на меня обратил особое внимание. Может быть, короче что-то?

Да было уже короче, было…

Дело в том, что Витка — вторая по жребию, она такое короткое нацепила, что даже нам за нее стало стыдно. Все время так и видели, как у нее при отклонениях тела в сторону, что-то предательски там мелькало. И что? Ну стал он смотреть туда же.… И что? Да, что?

Вообще, что это за занятие такое мужское — заглядывать к нам под юбки? Ну и что там можно увидеть такое, что? Полоску трусиков, белья? Я, например, не понимаю, почему у мужчин к таким вещам просыпается необыкновенный интерес? Не понимаю.… А раз я не понимаю, то, что тогда? Мне надо разобраться.… И потом, мне, чтобы разобраться, надо постараться начать мыслить, как он.

— Так, допустим, что я мужчина.… Так.…А что, прикольно! — отметила себе тут же вслух.

— Так, что-то, что-то в этом чувствуется такое…. А если я,… — и стала надевать на себя рубашку в клетку, а потом натянула джинсы…

— Так.…Смотрим на себя со стороны.…А ничего, сексуальненько, только вот на голове…

— Мамочки! Да, как же я раньше не догадалась? — и бросилась тут же к телефону.

Потом все быстро: на ходу оделась, такси и в салон — к своей Вике-парикмахеру.

От моего предложения сотворить на моей голове такое она даже опешила.

— Как под мальчика? Как вообще можно такое придумать? Мы с тобой такие волосы выращивали, укладывали, а теперь что же, все коту под хвост? Нет, я на такое не согласна и потом, ты же ведь знаешь, я — дамский мастер, а тебе с такой башкой,…— так прямо и сказала в сердца, — «башкой», мол, дурной и глупой,… — тебе надо к мужскому мастеру. И вообще, это глупость, портить такие волосы.…В конце концов, ты уже не девочка…

Не стала ее выслушать, много она понимает в бабской конкуренции? Распрощалась и тут же сама нашла мужскую парикмахерскую и мастера. В самом этом действии почувствовала какое-то волнение, неожиданное возбуждение. Я почувствовала неясную и волнительную напряженность. Точно такое же я чувствовала всегда, когда мне хотелось.…О! А хотелось мне.… Так, не о том сейчас разговор …

Мастером оказался молодой парень, и когда я зашла в парикмахерскую, он так и сидел, бездельничал, лениво повернул в мою сторону голову, явно не рассмотрев меня и, начиная фразу, сразу же осекся, увидев…

— Проходите, садитесь…Девушка, а вы туда попали? Вам же надо женскую прическу…

— Мне не надо женскую, мне нужна мужская прическа,…— волнуясь, спуталась, но тут же, поправилась,… — мне нужна мужская короткая стрижка,… — сказала твердо и решительно. При этом у меня все перехватило и дыхание, и даже что-то там…

— Что так? Зачем же портить такие волосы…

— Слушайте, вы сможете или не сможете мне сделать…

— Хорошо, как вы хотели? Садитесь! Покороче? Ну, знаете.… Ну, хорошо, хорошо, понял, короче, так короче. Вот так пойдет? — и, захватив мои роскошные волосы, вытянул их вверх и перехватив пальцами совсем над головой и более чем наполовину. — Еще короче? Ну, хорошо.…

Пока он стриг меня, я не решалась даже взглянуть на свое отражение и только видела, как мои локоны сыпались мимо меня на пол…

Я вся просто взмокла. … Да, отчего же я так взмокла?

С одной стороны, я такое придумала и так издевалась над собой, а с другой….

С каждой секундой, пока с моей головы сыпались отсеченные волосы, я, словно молодела и превращалась.… Да, я это впервые почувствовала, что я…

Именно тогда я осознала себя впервые, что я меняюсь в сторону.… Ну, как бы вам это сказать? В сторону мужскую? Нет! Никакую ни мужскую, а скорее — провокационную.…

Да! Вот, то самое определение — провокационное!

У меня даже слезы на глазах выступили, когда я, наконец-то, осмелилась на себя взглянуть в зеркало…

— Так пойдет? — почему-то неуверенно спросил отчаянный парень, ожидая моей негативной реакции.

Я сидела, смотрела на свое непривычное отражение в зеркале — сквозь слезы.

То, что я видела, меня сначала напугало, потом разозлило, потом.… Потом я снова почувствовала эту волнующую тревогу, которая откуда-то изнутри торкнула, толкнула, горячим приливом внутри тела.…

Ну, что же ты? Ты решилась? Ты действуешь, ты же сама такого хотела?…И потом, твои волосы, их уже не вернуть назад и на голову! Невероятное чувство я испытала, как только вышла на улицу…

Первое-легкость на голове, просто сметающая все во мне прежнее и женское. И еще — я почувствовала свою раздвоенность! Нет, правда!

С одной стороны, я как была, так и оставалась в женском обличии, но вот мой образ?

Потом, мне показалось, что на меня все пяляться, смотрят, разглядывают. Первые шаги к людям, дались тяжело… Я замешкалась на секунды в дверях парикмахерской, а затем…

— Мамочки! — шепнула себе в отчаянии и жалости, — что же я делаю?…И шагнула!

Тот вечер для меня закончился, сумасшедшими мульти оргазмами… Такое я испытала впервые!

И что? Мне и об этом вам тоже рассказывать или я могу?…

Что, не интересно? Что именно неинтересно, то, что я до сих пор рассказывала? Нет?

Ах, вы про это? Ну, знаете, мои дорогие… Я на это не соглашалась и не подписывалась, а просто решилась рассказать вам, как еще в жизни бывает, и какие случаи происходят с девушками, когда они хотят…

Что, что? Вы все же настаиваете? Ну, я не знаю?

Ну, хотя бы — для начала, мне надо отмерить дистанцию назад и начать с детства, что ли, наверное, а там уже посмотрим… Может, и наберусь храбрости, да и выложу все о самом своем сокровенном, да интимном и для всех остальных — запретном, как мы девушки так себя сами….

Уф! Даже эти строки мне дались с трудом, потому, я себе даже не представляю, как я вам об этом стану рассказывать дальше…

Но, я, все же, попробую, извините, что начинаю издалека. Главное — начать, сами знаете, главное — чтобы процесс пошел…. Так, кажется?

Ну, у меня процесс пошел.… Так, дайте же вспомнить? Ах, да! Вспомнила! Ну, так вот, слушайте…Я в тот же вечер…

Невероятно, но факт

Пришла домой вся взъерошенная и невероятно возбужденная. Наверное, это от того, так подумала, что пока я шла по улице то на меня все время заглядывались… И кто же вы думали?

Вы, наверное, подумали, что это были парни? Ага, сейчас! Мужчины? Ага, как бы, не так! Меня просто пожирали своими взглядами и, ведь, кто бы мог об этом подумать — женщины! Да, да женщины!!!

Поначалу и с первых же своих шагов, я почувствовала на себе пристальное внимание всех или же — почти всех окружающих.

Делаю первые шаги по улице, а сама взгляд невольно на первую же витрину и ловлю свое отражение. Первое впечатление — мне нравится! Нравится то, что я вижу, и это меня так волнует, так возбуждает!..

На меня в отражении смотрит любопытно мое отражение — девушка и не девушка, парень и не парень. Нет, вон грудь обозначается, значит, все-таки этот образ — девичий. Да, девичий, но такой необычайно сексуальный! А на голове так легко, будто бы я голову вытащила и освободила от массивной чалмы, от превеликой тяжести.

Я головкой крутанула, непривычно, не чувствую волосы и тут вдруг вижу в отражении.…Да, я это впервые отметила, да и как такое не отметить?

На меня, в отражении, уставилась и словно бы мельком сфотографировала прямо своим откровенным взглядом какая-то дама и с любопытством, хотя и мельком, глянула на мое отражение в витринном стекле…

Обычно, я такие взгляды встречаю и они все такие поверхностные, скользящие. Идешь, а навстречу тебе человек и по твоему лицу равнодушным взглядом, как бы мгновенно — раз, и даже не оценил тебя, так и прошел мимо. Ты даже не успеваешь его, как следует, рассмотреть. Так все скоротечно, обыденно.… Мелькнули глаза, взгляд, не задевающий тебя и все, и тут же о нем забываешь, а тут?

Я ее взгляд, он хоть и мельком по моему отражению, но я его тут же, на себе прочувствовала…

Ее глаза выхватили мои, потом, и сразу же, ее взгляд — на мою выступающую грудь, потом снова на лицо, потом.…

И все это за мгновения, пока она, поравнявшись со мной, проходит за моей спиной…

Вы думаете, что я преувеличиваю? Подумаешь, на нее, видите ли, взглянули?

Нет! Не взглянули! И вовсе не так!

Это был оценивающий и примеряющийся взгляд, ищущий взгляд женщины — хищницы! Взгляд охотницы, оценивающий свою очередную жертву!

Я сама такие взгляды иногда бросаю и вижу их во взглядах других женщин, когда мы, по воли Всевышнего, по своему происхождению женскому, ищем, ищем их, наших партнеров по сексу и словно сканируем образы их …

Раз, глазами! Нет, не то, не этот и уж точно не такой!

Все в нашем взгляде молниеносно, как удар кобры, как бесшумный выстрел. Среди всех остальных, почему-то твой взгляд выхватывает именно этого человека и ты, не осознавая, полностью бессознательно, его ведешь, сопровождаешь, как прикованная на мгновенья к такому человеку. Ухватила человека и словно цель отслеживаешь, словно боеголовка самоуправляемой ракеты.…Нет, точно!

Я такое, про эти головки и ракеты как-то узнала из беседы с одним мужчиной военным, ракетчиком, с которым как-то пару раз встречалась. Он мне об этом, при нашей встречи рассказывал. Я еще тогда, помню, подумала, о чем это он? Неужели никакой другой темы у него не нашлось и он мне все о своих каких-то ракетах и боеголовках управляемых рассказывает?

Я, конечно, не против, этих его боеголовок.… Но ракеты?… Причем они здесь?

Думала, забуду, как забуду все с ним, ан, нет! Вспомнила и про это, пока уловила на себе оценивающий взгляд этой женщины.… И не успела даже осознать, что меня сфотографировали мгновенно и оценили, как возможного своего партнера по сексу, как я это прочувствовала…

Вот ведь, что я почувствовала!

Думаете, это от возбуждения моего и такого состояния? Возможно.…Но только я как-то встрепенулась, всплеснулась всем телом и наконец-то вырвалась от этого взгляда, повернула лицо в сторону…

Шагаю дальше по улице, как тут же в меня, словно упирается взгляд очередной искательницы… Я даже опешила, замедлила шаг невольно.… А дальше, просто невероятное!

Она тоже, шаг замедляет и смотрит мне прямо в глаза, смотрит не отрываясь, и улыбается…

Что это, думаю? Может, не мне? Я даже обернулась, нет никого, на кого — бы она смотрела.

Тогда, что получается? Она что, мне улыбается? Постой, постой…Может знакомая?

— Ну, здравствуй! — слышу от нее неожиданно и даже останавливаюсь.…Стою и не понимаю ничего. Смотрю на нее, в глаза ей, но вижу такое…

— Я вас… — говорю растерянно ей

— Не важно! Давай познакомимся? Меня зовут Ада, а тебя?

— Простите, я вас что-то не припоминаю… Вы кто?

— Я?

— Да, вы?

— Я твоя подруга.

— Какая подруга? Я такую не знаю?

— Не знаешь, но скоро узнаешь,… — говорит, а сама по моему лицу, телу — глазами шарит, оценивает, а потом, почему-то и куда-то в сторону взгляд обращает, кажется, мне на шею.

— Что там? Что-то не так? — невольно ее спрашиваю, ощупывая рукой.

— Жилка,… — говорит с придыханием.

— Какая жилка?

— Твоя… Тоненькая такая и пульсирует…

Нет, вы представляете? Стоим с ней посреди людей в городе, кругом машины, люди, а она мне о какой-то ей одной видимой во мне жилке, рассказывает.…Ну, тут я… Я на нее как глянула!

— Сумасшедшая, какая-то, — бросила ей в сердцах.…И тут же делаю шаг в сторону, стараясь от нее избавиться, обойти ее.

Не тут — то было! Я шаг — в сторону и она туда же! Я в другую, и она.…

Да, что же это такое?! Я оборачиваюсь, и быстро начинаю от нее уходить, даже невольно налетаю на впереди идущих людей, извиняюсь и все время иду, иду, не оборачиваясь.…

Ну, все, думаю,… наконец-то я от этой умалишенной какой-то оторвалась. И только стала оборачиваться, как…

— Постой, я за тобой не успеваю! Дай отдышаться. Ты, конечно же, в спортивных туфлях, а как же мне на каблуках, я за тобой просто не успеваю…

Я так поразилась, а потом испугалась и тут же решила от нее бежать! Отворачиваюсь, нагибаюсь…

— Постой, родная! Остановись! Ну, я прошу тебя!

Ну, я и остановилась.… Поворачиваюсь и уже рот открываю, потому что решила ей все что думаю …

— Ты потом всю свою жизнь об этой минуте будешь жалеть…Постой, не торопись…

— Что значит жалеть, почему это я буду…

— Потому, что ты… Ты…

Взяла меня мягко под руку и отволокла в сторону, словно куклу безвольную, за собой из толпы…

Потом вместе сидим с ней в летнем кафе. Это она меня туда затащила, умоляя всеми святыми на свете…

Сидим, в чашках стылый кофе, она меня просто пожирает взглядом. Мне неловко и я себя чувствую так необычно.… Да и как я себя тогда могла почувствовать, как?

Почему-то меня все время подташнивало. Может, от чрезмерного волнения? А то, что я волновалась тогда и говорить нечего. Мне тогда хотелось спрятаться от всех, их взглядов, их не простых, а каких-то, как мне казалось все время, особенных взглядов с намеками такими особенными и двусмысленными.… Да, я их, такие взгляды, сразу же на себе ощутила. Потому голову невольно склонила…

— Тебе не надо прятаться,… — вдруг слышу ее приятный и спокойный голос,…— пусть они смотрят, пусть видят нас вместе…

— Вот еще,… — бурчу недовольно,… — я пока что…

— Нет, я понимаю, я знаю, родная…

— Я никакая для тебя не родная, и потом я не собираюсь…

— Нет! Ты даже себе не представляешь…

— Что не представляю? — Пытаюсь ее спровоцировать и наконец-то от нее избавиться, оторваться, уйти, убежать, в конце-то концов!

— Посмотри на меня, Ну, я прошу тебя… — говорит мне и пытается взять, ухватить мою руку.

— Слушай, только без рук, ладно,… — сердито ей,… — я не люблю этого, чтобы по мне руками… — Хотела сказать, чужими, но почему-то такие нужные определения застряли и никак не выходили, даже не выдавливались из меня. Ох, уж этот недостаток моего интеллигентного воспитания….

Что это, в самом-то деле? Начинаю на себя злиться. Что я делаю с ней? И с кем? С этой…..

Невольно откинулась и смотрю на нее, но и она прямо в мои глаза…

Секунды смотрим, никто никому не уступает.… Наконец, я не выдерживаю первая:

— Ну и что ты этими взглядами добиваешься? Что ты от меня хотела?

— А ты?

— Я?

— Да ты? Ты что думаешь?

— Да ни о чем. Ничего я не думаю, понятно и вообще…

— Ну, снова.… Уйду, отстань, ты мне надоела — так что ли? Знаешь, я сколько раз такие слова слышала? Знаешь? И всегда, ведь, с обидой и злостью какой-то. А я ведь никакого зла, да не только зла, а я ведь к тебе только с лю.…

Не даю ей договорить и уже сама так решаю, потому резко встаю, и, не оборачиваясь.…

Как я убежала от нее, сама не знаю…. Только я, как вскочила, так все время не оглядываясь и только себе самой все время…

— Дура! Вот я дура! Чертова лес…

Домой залетела! Почему-то дверь на все замки. На себя даже глянуть не решаюсь и в ванную. Воду на полную открутила, а потом, решила, что мне надо обязательно вымыться, мыться и отмыть с себя что-то такое, что чуть было ко мне не прилипло, намертво…

Сама по комнате бегаю, и все вещи с себя срываю, разбрасываю…Я в диком смятении, мне дурно и как-то стало плохо….

Я раздетая и на кухню. Шкафчик открыла и… Что мне принять? Капли или.… Да какие сейчас капли? Надо выпить! Да, надо спиртное! Полезла и вытащила начатую бутылку коньяка.

Нет, я не пью и тем более — одна, а эта бутылка она осталась.… Да, бог с ней! Осталась и ладно, а вот сейчас она мне так пригодится… И я, почему-то, торопливо, трясущимися руками, себе в кружку, даже не стала искать бокал и тут же сходу…

Коньяк приятно обжигает рот, горло, перехватил дыхание, но я его все равно глотаю и глотаю.… Так, еще глоток, еще…Села. Нет, шлепнулась на табурет…

Что это было? Что? Почему это все со мной произошло? Почему?

Сижу и пытаюсь разобраться и понять все это, но мысли почему-то не собираются, скачут и при этом перед глазами все время ее лицо и ее глаза…

— Вот же! Какого черта ты ко мне привязалась, лес.… Да! Самая настоящая ведь!

— Ой, мама! — это коньяк уже начал процедуру очищения и моего успокоения.

Вот так, сидя на кухне, я вдруг осознала, что я, я…

Мне так стало обидно! Ей богу!

Да, что же это со мной происходит? Что? Почему я сразу же не послала ее…

Ага, а ты умеешь и матом? — наконец-то, проснулся мой внутренний голос.

Да, умею и еще как! Вот возьму и как пошлю ее…

Ну и куда ты ее пошлешь?

Нет, посылают от бессилья, — рассуждаю про себя, — и от того, что не могут справиться со своими, со своими.…А что со своими?

Причем тут чувства? Ну, какие у меня могут быть к ней чувства? Какие? Так, я совсем запуталась… С этими вашими чувствами.… Идите все к чертовой бабушке! Нет, идите вы все ….

И тут я, как взяла, да как — выдала! Потом еще и еще! Да громко так! Даже крикнула! Я ее и туда посылала и в другое место! А потом я… Стоп! Что это я?

Стою голая перед зеркалом с кружкой коньяка в руке и ругаюсь матом — идиллия!

Это надо же, как я! Да! Себя вижу в отражении, подошла близко, близко и.… Все что угодно, но такого, от себя даже не ожидала…

Поцеловала! Поцеловала себя в губы!!!

Стекло прохладное, гладкое… Я почему-то не думала, что оно такое, мне захотелось теплого, нежного и приятного, и я свободной рукой…

Я себя до этого трогала.… Трогала, как все нормальные это делали.… И никакие они не… Просто, все такие, как и я — одинокие… Им же тоже нужна разрядка? Мы что же — не люди? И потом, мы же такие живые, мы мягкие и такие теплые, нежные…

Стою и всю себя разглядываю, при этом вижу, как мои пальцы зарываются туда: все глубже и глубже …Прикосновения приятны и я… Я выгибаюсь, но глаз от себя, своего тела не отрываю…

— Я такая, я.… — шепчу себе, обжигаясь своим дыханием…

Оттуда начинает приятно исходить мое эго… Эго моего лона.…

Так я о себе думаю… А что, я же красивая! Смотри же, смотри! И это личико, умные глазки, носик слегка вздернутый, но аккуратный и скулы… Скулы мои от папки, они европейские… Так,… так…. Повернула голову. Смотрю на сексуальный свой новый образ с такой прической, нет, стрижкой… Стрижкой под мальчика, под мальчика.… Нет, под мужчину,…мужчину.…

Да, а где же это там мой мужчина, где? Нет, ему еще рано, рано.…Ощущая там все мягкое.…А сама себя поглаживаю, глажу…

— Ну и как тебе в образе мужчины? — себя спрашиваю, томно, при этом, повожу перед зеркалом своим телом в стороны.

А что? Мне нравится! Я такой себе самой нравлюсь! Ей богу, нравлюсь!

Потом все по-новой. Поставила уже пустую кружку из-под коньяка рядом с зеркалом и обе руки сами пустились по телу.

Мои руки… Нет, не мои, пусть это будут руки его…

Его? А может быть…

От того что я так подумала, дыхание сразу же сбилось, и я вдруг, ощутила такую набегающую волну горячего возбуждения!

Да, да! Она! Это ее руки по мне ползают, по мне ее руки.…Ну, милая, как там тебя? Как? Ах, Ада, Адочка?

Давай Адочка, знакомиться, давай начинай изучать мое тело, а я тебе все в нем покажу и мы с тобой…

Горячая, нестерпимо приятная волна ударила, выгнула, в порыве удовлетворения вожделенное тело и я, закрывая глаза…

— А…а…а!!!

Потому и мультик такой со мной приключился.…

И надо вам прямо сказать, впервые, ведь, в моей жизни такой!

И это непроизвольно запомнилось. И, вот же, она так в меня с этим мультиком прямо и не то что туда, а в самые мои мозги, в самую суть моего эго, вместе с этим моим мультиком…

Все это невольно и все — от наших инстинктов. Так себя успокаивала.… Успокаивала, но о ней все время, почему-то, думала… Утром проснулась, а у меня настроение….

Что, прекрасное и ты словно летаешь?

Нет, конечно же, озабоченно-спокойное настроение у меня. Хотя я, тут же, о своей очереди к нему вспомнила.… Но теперь мне все в другом свете.… Теперь я спокойная…

Ну, а все остальное как, а прическа, нет, стрижка-то твоя — как?

А что, стрижка? Стрижка мне очень даже понравилась! Главное, мне это самой так все понравилось!

Вы меня хоть не осуждаете, что я вот такая и что я перед вами, после таких откровений, не выгляжу какой-то распутной и грязной? Нет? Ну, тогда спасибо…

Это, знаете ли, не очень — то и легко, тем более — для девушки, молодой женщине, о себе такое рассказывать. А, ведь, вы же сами об этом просили?

И потом, я ведь, так старалась быть честной и откровенной, до самого сокровенного с вами, ну, чтобы вам было интересно и чтобы вы мое откровенье приняли и оценили…

Я сама знаю, что это сложно. С одной стороны — откровенно, а с другой — остаться в ваших глазах порядочной и чтобы вы потом, ко мне с уважением относились, тем более, что я вам дальше начинаю о себе рассказывать…

Отпад

Вы когда — нибудь пьесу Ревизор видели? Ах, нет? Тогда советовала бы к нам, на второй день и вместе со мной на кафедру пожаловать.…Ну, точно, как в той пьесе.… Как, ревизор — все? И словно оцепенели… Вот и у меня так на кафедре…

— Как, это ты? — И точно, ведь, так и оцепенели…

Я, не задерживаясь, вышла из помещения кафедры, иду на занятия, а он, ну тот самый, кто со мной или это я должна была быть с ним? Ну, новый наш преподаватель.… С кем я должна была быть третей…Он за мной следом и всю дорогу пытается остановить, семенит у меня за спиной….

А я иду, нет, я лечу, как бабочка, словно крылышками машу своими легенькими и еле — еле ножками, ведь, достаю ими до пола.… А все потому, что у меня настроение…. такое!..

Сначала мои, а следом и буквально, ведь — через минуту-другую, на меня все, в том числе и с соседней кафедры, сбежались все посмотреть.… А мне весело, мне смешно, но я делаю такой вид, будто бы ничего не происходит.…

Ну, да! Не происходит!

Потом в дверь неожиданно просунулась головка любопытной старшекурсницы, и она громко сказала то, о чем все только и думали:

— Отпад, да и только! Нет, вы видели, видели?

А потом все за ней следом… «отпад, отпад, ведь»…

И только наша некрасивая, та, что мечтала с ним и чуть ли ни до самой свадьбы его довести, подошла к моему столу и, упершись на него выпрямленными руками…

— Ну, знаешь, Жанка! Это уже — слишком! Это, это,… — и выскочила из помещения.

А я за ней следом, как будто бы чтобы ее успокоить, а на самом — то деле, это я для того чтобы с ними ничего не обсуждать, а во — вторых, во — вторых.… Ну вот, я такая, не простая и знаю, что и он за мной тоже следом потянется.…И пока я иду, высоко и гордо задрав головку и подбородок, да по коридору, и не иду ведь, а лечу, то чувствую у себя за спиной его нетерпеливые шаги.

Может обернуться? Да, нет же, пусть тянется! Пусть настрадается еще немного в неуверенности моих ответных действий и кажущейся моей недоступности ему. Ничего, пусть еще пострадает! Так он, желание со мной встретиться и пусть его, как следует, нагуляет, да натерпится.…Вот он и тянется за мной следом, как собачонка блудливая, а я?

А что я? Я! Тем более что и студенты, к процессу моего свободного полета подключились, и кто-то уже здоровается, непривычно широко улыбаясь, увидев во мне изменения, и во весь рот, а кто-то из парней взял и даже присвистнул мне вслед. И хорошо — то ведь, как! Приятно ведь — помолодеть и почувствовать, что я еще так привлекательна! Особенно от того, что чувствую, как снова кровь заиграла в жилах моих и гормоны, так и кипят, предвкушая скорейшее их использование в ближайшее время. А он что?

На повороте коридора внезапно оборачиваюсь, как будто бы с кем-то здороваясь, а на самом-то деле, проверить: он не ушел, не повернулся.… И вижу, как он от испуга, за головами студентов, что веселой и шумной толпой валили по коридору, он тут же за ними шарахнулся и скрылся у них за их головами.

Ой, и умора! Ой, и пугливый какой, ты мой такой оказываешься…

Пугливый? И что, так разве же это здорово?

Конечно! То, что мне надо от взрослого мужика…

И всего-то? А как же все то, зачем ты так все время гоняешься? Разве же, с таким пугливым и скромным тебе хорошо?

Уже хотела себе рассказать, как тут звонок прерывает мои рассуждения и я, не оборачиваясь и как бы, его не замечая, открываю дверь в аудиторию.…И даже, заметьте, не оборачиваюсь, и его не разглядывая. Ведь я теперь уверенна, что он уже у меня в руках, как рыбка, выброшенная волною на берег, так и он выброшен моей волной сексуального желания…

Потом я вошла в класс, здороваюсь, а в ушах все слышу от них всех удивленный и одновременный вздох и этот их вздох — «ах», и эти глаза удивленные и оценивающие меня, словно меня раздевающие, все это на меня действует и я в ударе!

Начала занятия на большой скорости, говорю, говорю материал лекции, а потом, потом я постепенно успокаиваюсь. Но я в таком ударе и в таком состоянии.… И они, мои ученики, это замечают, конечно же, подключаются, начинают комментировать все происходящее, а тут звонок на перерыв и я выхожу в коридор.

Потом ко мне этот. Оказывается, он и не уходил, стоял и ждал перерыва между пар.

—А можно вас попросить, пожалуйста, и вы могли бы сегодня со мной, нет, простите, я не думал, я вообще…

Снизошла к его мольбам и унижениям, разрешила меня и проводить, и куда-то даже пригласить.… Но вот что интересно, ведь я только что так мечтала об этом, а тут?…

Никакого воспарения у меня нет, наоборот, жалость какая-то к нему…Он мне сразу же стал неинтересен! Вот!

Я потом себе так и отметила, что как только мужчина начинает у меня что-то жалобно простить, то он мне неинтересным становиться и даже более того, он мне неприятен. Я, почему-то, сразу же ставлю себя на его место. Неужели бы и я так же унижалась? Да я бы такую, как я, как бы взяла в оборот, а потом бы ей как взяла, да как бы ей дала!

Так, простите, что-то я увлеклась с этим своим мужским образом.

А пока я сама, на него посмотрела свысока и сказала вот так!

— Нет, дорогой мой! Не ты, а я сама приглашаю тебя в кабак! Эх, гулять, так гулять! Ну как? Ты как?

Он замялся и мямлит что-то.… Нет, так не пойдет, такого мужика мне не надо… Я посмотрела на него и он, поднимая глаза…

— Хорошо! Когда и где тебя, простите, вас ждать?

Сказал он, а я все еще в сомнениях о его способностях и снова зашла на урок. И пока я веду его, то мысли о нем все время прерывают ход привычного восприятия всего.… А может, я зря дала свое согласие?

И эта мысль, потом, до самого вечера с ним так и не отпускала меня.…И не зря!

Не надо мне было с маменькиными сынками связываться! Не надо! Да и вам, девочки — не советую!

Помня, о своем возбуждении от всего мужского и открытого в себе, я ему стала уступать и уступала, думая, что я так избавлюсь от своих…ну, своих комплексов, что ли? Потому и решила отвлечься с ним. А так, как я так решила, что я все буду не так, как все они, не буду ждать от него, потому и сама его в ресторан пригласила.

Ресторан

— И это твой выбор? По-моему, ты достойна большего, чем за таким тюфяком вочиться.

От неожиданности ее высказывания меня даже отбрасывает от зеркала в дамской комнате, куда я зашла, ну, а сейчас, я стояла и приводила себя в порядок, подкрашивалась, приблизившись близко лицом к самому зеркалу.

— Какого черта! Что тебе надо!? — от испуга и неожиданного высказывания ее в мой адрес я даже визгливо прикрикнула.

А потом смотрю на нее и все не могу понять, как это она и как это я снова с ней встречаемся. А она, та самая, которая мне на улице не давала прохода и которую звать…

— Ада! — словно угадывая, подсказывая мне и опять этим, словно, залезая мне в голову. — Адой меня звать. А можно и по — другому: Адочкой, Адкой и вообще, так, как тебе будет угодно, милая…

— Я уже тебе говорила, кажется, что я для тебя никакая не милая….

Все, что угодно, но только не это! Да, что же это такое! Что вообще это? И уже немного приходя в себя, я ей, в ее улыбающееся лицо, говорю с возмущением…

— Пошла прочь от меня!

А она, как ни в чем не бывало, теперь уже сама склонилась к зеркалу, себя рассматривает и даже, так мне кажется, не обращая на меня никакого внимания, что-то на своем наглом лице высматривает…

— А ты, моя милая, опять со мной по старому: не надо, уйди, пошла прочь, или того еще хуже…

— Что, хуже? А, по — моему, и этого для тебя вполне достаточно! Хватит, я сказала! Хватит! Отцепись!

— Милая, ты сердишься? А ты знаешь, ты даже еще красивей становишься, когда ты такая, — говорила она, поворачиваясь ко мне, да еще поглядывая на меня такими, как бы все прощающими мою грубость глазами.

— Вот когда ты такая взволнованная, ты еще красивее становишься.…Нет, правда! И жилка на твоей шейке так прекрасно вздувается, вот тут, посмотри.… Ну, я прошу тебя…

От охватившего меня волнения и негодования, по поводу усмотренной во мне какой-то одной ей ведомой жилки, что вздувается, я.… И я, как дура, взяла и уставилась на свое отражение в зеркале, на себя и ее, кто пятном отражения приближалась ко мне сзади…

— Не подходи! Не подходи, я сказала! Только попробуй дотронуться…

Внезапно почувствовала, как она, наперекор моим предупреждениям, мягко обняла меня за плечи, как безвольную куклу повернула к себе.… Теперь я вижу, я чувствую ее горячее тело, явственно ощущая от нее запах каких-то дорогих и неведомых мне духов, и при этом вижу ее взволнованное лицо, ее полузакрытые глаза и губы, которыми она тянется ко мне в поце…

От неожиданно охватившего меня гнева и ярости я ее с силой отталкиваю от себя…

Потом все как в замедленной съемке: она словно на стену нарывается, делает два мелких поспешных шажка назад, а потом.…Это я потом поняла, почему она падает, потому что у нее ноги на высоких каблуках и одна нога подворачивается, оступаясь назад, цепляясь острием каблука за кафельный пол…

— Ах! — только и слышу и вижу, как ее рука, пытаясь ухватиться, смягчая удар тела, скользит по кромке раковины умывальника, срывается и вся она, совсем ведь не эстетично, жестко садится, с подскоком на пол.

Вот тебе раз!

Потом я вижу, как она сидит подо мной на полу, нелепо откинувшись и беспомощно расставив ноги и руки в стороны. К тому же, сидя передо мной, с некрасиво задранной юбкой и с укором каким-то слабым голоском, почти шепчет:

— Ну что же ты делаешь? Толкаешься, сбиваешь меня с ног… — говорит обиженно, поднимая на меня растерянное лицо, поражая меня каким-то обнажающим и растерянным взглядом.

— Ведь ты же не такая, я знаю…

А затем, поворачиваясь, пытаясь встать:

— Тебе что, доставляет удовольствие мне делать больно? И ты, желая унизить: толкаешься, сбиваешь с ног, валишь на грязный пол.… Ну, хорошо, милая, пусть будет так, если ты так хочешь.…Пожалуйста… — говорит, завозившись на четвереньках на полу, отворачиваясь от меня.

Я поражена! Я меня даже задрожали руки и ноги, от самого факта содеянного мной. От того, что я такое учинила с ней, от ее неожиданно все сметающей примирительной реакции на меня и мое неадекватное поведение.… А еще, я…

Она просто покорила меня в следующие мгновения, когда я увидела ее сидящую на полу передо мной с задранным платьем, с беспомощно разведенными в сторону ногами и трусами, которые я, почему-то, отчетливо увидела и запомнила, от того, что они внезапно проступили нескромно за ее колготками, между ее раскинутыми ногами…

И тут же на меня налетает волна раскаяния, которая, словно обжигает, до приостановки дыхания…

— Прости, простите меня, я не хотела, у меня так нечаянно, случайно все получилось!.. Я не хотела!

А она оборачивается, смотрит, на меня, недоумевая.

— А вот, если бы я головой, да об кафельный пол? Ты хоть думаешь, что ты со мной делаешь? Ведь так же и убить человека можно!

Я тут же к ней, и оправдываясь, тяну ее за руку, стараясь быстрее поставить на ноги. А она, никак не встает! А если кто-то сейчас зайдет? Что можно подумать о нас?

— Ну, вставай же уже, вставай! Ну, я прошу тебя?

— А, пожалуйста?

— Что?

— Попроси хорошо…

— Ну, хорошо, ну я прошу тебя, ну…пожалуйста! — сказала и сильно потянула ее за руку.

Потом я стою перед ней и не знаю, что же мне дальше-то делать? Что-то надо сказать еще, как-то себя оправдать, или что еще делать с ней? Видимо и она эту мою нерешимость почувствовала, потому попросила негромко.

— Не говори ничего, хорошо? Лучше, сзади меня отряхни…

Я тут же к ней сзади и стараюсь особо не прикасаться и так осторожно, что она просит еще раз ее сзади…

— Вот, вот там еще, там… — говорит, перегнувшись ко мне из-за спины. — Там, пониже спины я ушиблась и юбку свою…

— Ничего не грязно! Нет, там все чистенькое и…

— И это все? — мол, и это все твои извинения? А где же обнадеживающий поцелуй? Несколько секунд мы смотрим, друг на дружку, а затем она первая, отпускает мою руку, поворачивается и видимо, не дождавшись в моих глазах сочувствия, делает первые шаги к выходу.…А затем неожиданно, произносит, бросая меня в жар:

— Ой, ой! — оступается на ногу, и, поднимая на меня глаза, с укором и прямо в лицо.

— Кажется, я подвернула ногу, когда падала. Помоги мне, пожалуйста!

Мне все это, сразу же, показалось ложью, к тому же я теперь уже поняла, чего она от меня добивается, потому ей говорю, как можно жестче.

— Ты специально так?

— Что значит специально? Посмотри, нога, наверное, уже опухает…

— Где? Да где же она опухает, не вижу?

— А ты у ступни, вот там посмотри, — и тянет меня за рукав к низу.

Потом я начинаю возиться у ее ног, а она, вот же, какая она! Она меня просто замучила своими претензиями! То не так я ее трогаю, то не в том месте, а вот надо в другом и что-то еще в том же духе и только входящая к нам очередная страждущая посетительница прерывает весь этот спектакль в ее исполнении. Спектакль? Ну, а что же, как не спектакль с моим унижением! Это надо же? Она сама ко мне первая, а теперь я уже чувствую, что я остаюсь перед ней еще и виноватою.… Наконец, я не выдерживаю первая, потянула ее к выходу. Она ступает осторожно, а потом, уцепившись, наваливается на мою руку, облокачиваясь:

— Проводи меня к нашему столику… — говорит примирительно спокойно. А я все жду от нее возмущения, и все время готовлю какие-то перед ней слова в свое оправдание…

Это надо же? Мало того, что зацепила меня первая, так еще и запрягла, заставляет тащить ее куда-то на второй этаж. Надо же, как у нее это ловко все получается? А что же мне делать остается, как не тащить ее на себе и там уже от нее попробовать отвертеться…

И пока я ее тяну на себе, то все время себя укоряю за свою нелепую выходку…

Вытягиваю ее по винтовой лестнице и как только мы ступаем на второй этаж, она тут же. оживает, как мне кажется!

— Вон наш столик, справа у колонны…

Глянула туда, замечаю парочку не молоденьких девиц и, намериваясь с ней тут же расстаться, как дотащу ее к столику, решаю быстрее все разом покончить с ней. Ага, покончить? Как же?

Подходим.… А она уже, как мне кажется, вовсе уже не хромая, прямо скачет, меня за собой затягивая в свой омут…

— Знакомьтесь, девочки, это моя….

— Спасительница! — перебивая ее, и тут же добавляю, — я вашу подругу сначала нечаянно толкнула в дамской комнате, а она подвернула ногу, вот я ее раненую, можно сказать, на руках, притянула к вам. Простите, что было не так! Пока!

Ее рука так уцепилась за меня, что я, на этих двух сереньких куриц смотрю, а сама все пытаюсь от себя ее пальцы оторвать …

— Нет! Нет, так нельзя! — тут же взмолилась она. И эти две перепуганные и разодетые курицы за ней закудахтали…

— Нет! Вам надо обязательно с нами посидеть и поговорить, да выпить за здоровье нашей именинницы…

— А кто именинница? — спрашиваю, потому что понимаю, что мне от них, без выпивки в их компании не ускользнуть.

— Как! Вы не знаете? Да, нашей Адочке…

— Так девочки, достаточно! И потом, неприлично о возрасте женщины…Лучше давайте выпьем за… — она думала, что я за ее здоровье пить буду! Сейчас!

Но делать нечего, видимо, мне так просто от нее не отвертеться. Потому сажусь, беру чей-то бокал и пока в него наливаю вино, говорю, перебивая ее…

— За больную ногу подруги, девочки!

— Да, за нашу подругу! За ногу! За ее славные и красивые ноги!

Познакомились. А девочки ничего оказались, веселыми! Одну из них, так они сами просили их называть, звали Бим, а вторую, как вы догадались…

— Ой, девчонки, пора мне! И не уговаривайте…

Но и тогда мне не получилось от них оторваться. Я так и запомнила их, этих веселых подруг, потому еще, как оказалось, о чем мне шепнула на ушко Адка:

— Ты бы слышала, как они замечательно вместе играются…

— А… — тяну догадливо, — Бим-Бомом своим занимаются!

Когда заиграла музыка, то я, даже не ожидала, что так резко вскочит Адка:

— Тебя можно пригласить, милая?…

— А как же твоя нога?

— Ну, причем тут моя нога, когда ты рядом, можно сказать и дело всей моей жизни тебя пригласить на танец!

— Ладно, согласна… — и почему я так?

Вы знаете? Что-то очень эротичное есть в танце двух женщин. Наверное, от того, что от каждой танцующей женщины всегда исходит сексуальная энергия ее пластических движений…

Вот когда ты с ней танцуешь, то ощущаешь, что пред тобой не просто тело, а заманивающее тебя, телодвижения, словно сексуальными предложения…

Да, и к чему это я? Да к тому, что если бы я еще немного бы с ней потанцевала, то уж точно, Голубь мой так и ушел без меня…

Ну, а как от нее впечатление? Ничего не скажу, а только уточню. Когда я, пересиливая себя, от нее оторвалась и с ней, вроде бы как, и по-дружески целовалась, то у меня в ушах уже начал тот самый звучать…Бим-Бом! Бим-Бом! Бим-Бом!

Вот тогда я и испугалась! Себя испугалась, Бим-Бома с ней!

Потом.… А потом, но, уже выходя с ним из ресторана, я вижу, как она весело прыгает и скачет на своих, якобы, покалеченных ногах!

— Пока! — кричит мне издалека.

— Пока! — крикнула ей в след, прекрасно понимая, что у нас с ней все только еще начинается…

— Ну и наглая! — говорит мой провожающий.

— Да, — отвечаю, — наглая, это точно.

— А зачем же ты тогда к ней за столик подсела и целых полчаса пила с ней?

— Ну, во-первых, не полчаса, а всего пять-десять минут, а во — вторых…Я ее толкнула случайно в дамской комнате и она ногу подвернула.

— Ногу подвернула? Да ты что-то путаешь? Человек не будет танцевать, если у него нога подвернута, а ты с ней все время и она так на тебе повисала, что я уже было подумал…

— А вот и зря! Ничего у меня с ней не было, просто я старалась загладить свою неловкость, потому и с ней…

— Потому, ты меня бросила и веселилась с ней в их компании.… И знаешь, что? Ты не обижайся, но я сегодня тебя не стану провожать, ты уже как-то сама добирайся до дома.

— Что так? Ты обиделся? Ну, хотя бы на такси меня посади. Хорошо? А то я женщина пьяная и как ты говоришь, что развратная!

— И вовсе я такого не говорил!

— Нет, говорил!

Вот так и расстались, мы даже поругались немного, повздорили. А во всем она, оказалась виноватая и эти ее ноги? А что ее ноги? Ничего они у нее оказались, нормальные. И даже, потом, как мне показались, красивые…

Домой вернулась расстроенная, спать не хотелось и я, ругая себя, за этот, испорченный им вечер, решила отвлечься: стала перекладывать и перевешивать вещи, в которых только что выходила с ним в ресторан.

Расправила и аккуратно повесила юбку, потом взяла пиджачок, а он у меня из отличного материала, итальянской шерсти, и так он мне всегда нравился, что я не удержалась и накинула его на себя, прямо поверх халатика. Подошла к зеркалу, постояла, себя разглядывая, повернулась туда-сюда, и будто — бы, успокаиваясь, голову склонила к плечу, собою довольная, а руку сунула в боковой карманчик и…

На бумажной салфетке, которая неизвестно как попала в карман пиджачка, обжигающе ярко помадой, был размашисто и на скорую руку накарябан номер.

Ее! — тут же догадалась. И эту бумажку я, как агитационную листовку для красноармейцев от фрицев о сдаче в плен, тут же смяла и с силой от себя отбросила на пол.

Сердце внезапно заколотило…Что это? Как она сумела, когда?

Теперь скинула пиджак, только минутой назад такой любимый, и стала его терзать, выворачивая карманы. Внезапно я ощутила.…Нет, правда, ведь! Наклонилась к ткани и тут же почувствовала ее запах, а точнее — запах ее духов…

В сердцах, отшвырнула и его на пол! На пол, как ее тогда! От себя! На, получай!

Потом я заметалась по комнате, зачем-то стала трясти пиджак, стараясь избавиться от запаха ее присутствия в моей жизни и даже воспоминаний о ней.… А потом, запыхавшись, уселась на постели…

И что это? Что потом? — лихорадочно пыталась обдумать и составить, из скачущих, раздерганных мыслей хоть какое-то для себя объяснения…

Объяснение чему?

— Да, чему? — даже произнесла это вслух, каким-то не своим, испуганным и затравленным голосом.… А потом взяла эту скомканную салфетку, расправила и…

— Я знала, что ты обязательно мне позвонишь, милая! … — слышу ее немного сонный и обвораживающий, неподдельным вниманием голос, отчетливо слышу его в трубке телефона.

— Я не милая…

— Я знаю. Я все о тебе знаю, родная

— Правда?

— А ты, как думала?

— Да я вообще…и ничего я не думала, а просто хотела узнать у тебя, как ты? Тебе не больно? Как нога, не болит?

— Мне? Ну что ты! Мне сказочно хорошо с тобой, особенно когда ты такая…

— Какая? Заботливая? Ты это хочешь сказать?

И не давая ей высказаться, начинаю быстро себя перед ней оправдывать за свой нелепый и грубый, безобразный поступок…

Все это говорю скоро, с каким-то детским и нелепым перед ней оправданием…Она пытается, прервать мои откровения и я даже слышу, как она начинает терять терпение в своих коротеньких репликах, которые она только и успевает вставить в мои самоуничижительные высказывания.…Потом я неожиданно замерла. Сижу и слышу, как на другом конце провода она дышит взволнованно в трубку телефона …

— Ты простила меня? — спрашиваю, замирая.

— Да… — слышу тихо.

— Ты что, плачешь?

— Да, прости…

— А почему ты плачешь? Ведь это же я виноватая перед тобой! Это я тебе такое больное сделала! Это я должна бы, сейчас, перед тобой плакать, я!

— Ну, что ты! Что, ты, любимая…

— Опять?

— Прости, милая, но я не смогла удержаться, как только такое от тебя услышала. А хочешь, я сейчас к тебе приеду? Возьму такси, и даже не переодеваясь, как есть и к тебе! Ну, что ты молчишь? Думаешь? Ты опять думаешь?…

Потом мы надолго замолкаем и я, испытывая некоторое облегчение, неожиданно для самой себя, медленно, как в замедленной съемке, опускаю трубку на аппарат телефона…

Потом долго сижу, ни о чем особенно не думая, а все время, как бы слышу ее голос в трубке телефона.…Наконец-то я, начинаю приходить в себя…

У меня так всегда, как только что-то происходит со мной не понятное и тревожное, то я, словно спасаясь, немедленно лезу, в теплую ванную, себя успокаивая. И на этот раз, я так же, и даже не дожидаясь, пока набирается вода, быстро раздеваюсь и лезу в ванную.

Вода отвлекает, и первые же секунды приятно отогревает ноги. Я сажусь и вода, веселой и сильной струей клокочет, вылетая с шумом и гулом из крана, который в ночи, так хорошо различим и слышим. Он-то слышим, а вот я, я хоть слышу себя?

Потом, не давая ей загружаться в себя, как только я о ней вспоминаю, то я немедленно и с головой погружаюсь в горячую воду.…Как бы этим смывая с себя все и ее тоже…

Через полчаса я валюсь на постель и тут же крепко засыпаю, укутываясь в полотенце с головой! И только самой себе, то ли вслух, то ли про себя:

— А пошли бы вы все!… Прочь, изыди от меня сатана! Это я хорошая, я! И не надо мне никаких ваших Бим-Бомов!

И потом, окончательно засыпая, перекрестила себя на ночь, как это всегда делала моя горячо мною любимая мама…

— Мамочка ты моя, если бы ты знала, как мне не хватает тебя…

Кто и как обделываются

На другой день мы помирились, и как я поняла, он простил. И тут же меня снова пригласил.

— Нет, снова в ресторан я с тобой больше не пойду, — говорит.

— Почему?

— Да потому, что ты настолько эффектная женщина, — согласитесь, что такое услышать приятно! — и настолько эффектная, — продолжает, — что в тебя без конца все влюбляются.…И мужчины и…

— Поняла, достаточно! Ну и куда же мы идем сегодня?

— Знаешь, давай так, ты к семи часам вечера будь готова и я за тобой заеду, а вот куда мы пойдем с тобой, то предоставь это уже решать мне. Хорошо?

Ну, хорошо, так хорошо! К тому же, мне нравится, когда мужчины за нас все сами решают. А вам такое нравится?

Один вечер, второй — мне скучно! Скучно ведь, такое выслушивать о нем, его детстве и горячо им любимой его мамочке. Третий вечер…

Завтра все, сдам его, с облегчением, к чертовой матери.… Думаю, что Некрасивая просто обсикае…. от радости!

Но вот же, ведь, какие мы, женщины? Как это, думаю, я его так просто возьму и отдам? Обойдетесь! Все обойдетесь и Некрасивая тоже.… Да, пусть она хоть обоср…

И ведь не выдержала-таки, пригласила его к себе!

Он пришел как жених, с цветами, бутылкой шампанского. Что это он, думаю?

Я же его для профилактики позвала, а он что мне тут устраивает? Тоже мне, жених выискался? Но вида не подаю, мол, рада и все такое.… Смотрю, а мой голубь — то о себе возомнил и лезет уже целоваться… Ничего, думаю, я с тобой только пересплю для профилактики и успокоения желания, а назавтра я тебя отправлю к твоей дурочке некрасивой и ты уже там, потом, будешь с ней выделываться, с четвертой по очереди, курочкой…

Он даже не поверил, когда я ему предложила остаться и переночевать у меня. Он все мне: а разве можно, а соседи, а как же на кафедре и что подумают?

Ну, думаю, ты мой голубь, совсем мне не нравишься… И как это я на такое с ним решилась? Но не отступаюсь, мне же, ведь, своего добиться надо и получить долгожданной разрядки!

Я к нему… Он сказал, что ему надо в ванную.

Пожалуйста! Пусть, думаю, подготовиться, а я пока постельку для нас обоих расстелю и встречу его в таком наряде…

Не он, а я его раздевала и не он, а я его стала уговаривать…

— Ну, пожалуйста, милый.… Ну что ты стесняешься…

Пробую раздеть, снять с него одежду — он упирается, отталкивает мои руки. Э нет, думаю, так мой мальчик дело у нас с тобой не пойдет.…Это надо же я его к себе пригласила, зову, раскрылась перед ним вся, а он меня и что тут мне устраивает?… Это же унижение моего женского достоинства! И меня это его поведение совсем не мужчины, а мальчика, так возмутило! Что я с отчаяния и от унижения…

— Я что тебе, девочка? — как крикнула на него, — я что, тебя должна упрашивать? А ну? Брюки скинул и в постель! Живо, я сказала!

И представляете — повиновался и, стесняясь, разделся, а потом, руками прикрылся и стоит передо мной словно ангел. Ладошками прикрыл святой образ, на который мы женщины все только и молимся, молимся, как самые настоящие дурочки…

Я его за руки, и тяну к постели. Сама-то легла, обнажилась, грудь ему выставила, мол, смотри, заводись моторчик и давай уже дуй на меня своим эросом! Пора лететь нам с тобой вместе к облакам райских наслаждений…Руки насилу отняла, а там.…

Все красиво и даже величественно.… У меня от неожиданности невольно вырвалось…

— Вот это да!

Смотрю на его величавость во все глаза. Ну, вы поняли, куда это я устремила свой любящий и нетерпеливый взгляд? Смотрю и про себя сразу же…

Вот же какой у него выдающийся эротический моторчик выродился.… И все у тебя с ним будет просто в порядке и все так пройдет хорошо, что я.… Только вот, уместимся ли мы на моей лодочке, а? Любимый!

— Ну, что же ты стоишь, милый мой мужчина, ложись уже со мной рядом.… Так, так, а лучше уж сверху…Что? Что не получается?

Потом я целых полчаса все с его эротическим моторчиком вожусь и вожусь, а он никак не заводится, и не хочет воспарять и поднимать нас к светлым, и радостным высям эроса! Измучилась, прямо с ним, с этим его моторчиком. Я ему и так, и сяк, ну что же ты, горячо ожидаемый мной любовник?

— И давно у тебя так, — спрашиваю, — ты, когда последний раз был с женщиной?

То, что я от него слышу, меня так расстраивает, что у меня всякое желание начинает ускользать и уже никого больше желания нет мне с его эротическим моторчиком дальше возиться. Видимо, там причина поломки заводская, с самого его сотворения…

Эх, а я так надеялась, так хотела и с ним покататься, тем более, у него такой многообещающий образ передо мной, и он бы так там разместился бы прекрасно, и мы бы с ним так прекрасно отлетались бы в облаках сладкого эроса.… А тут на тебе! Размечталась!

— Ну, что, облом? Облом, как на кафедре?

Он головой кивает, мол, ну, что поделать…

— Так, чего же ты тогда нам голову морочил, а? Голубь ты, с крылом неподъемным. Что же ты сразу нам не сказал, что ты…

— Да я хотел, я только к вам перевелся, а вы, как и все остальные, так и не дали мне даже укрепиться на кафедре, как сразу же…

— Ну, а там, где ты раньше работал, как к этому отнеслись?

— Как, как — прогнали! Вот как! Из института я вынужден был уйти, потому что они мне создали там невыносимую обстановку… — говорил мне, жалуясь.

— Подожди, подожди,…— вспомнила тут же, — а, как же тогда ты со студентками? Как? Что-то я от них ни одной жалобы не слышала, а, наоборот, о тебе от них одни лестные отзывы! Ну и как это объяснить? Как? Прости, но мне любопытно, как женщине, мне надо знать, как такие, — сказала и не удержалась даже, прикоснулась осторожно к нему пальчиками, — да! — Как такие массивные органы надо поднимать, поясни? Какими словами их называть? На каком языке изъясняться и как молится, чтобы услышали наши мольбы и воспрянули бы они ваши мужские достоинства?

— Как на французском? Что, языке? Что? Все зависит от французского языка? Это как?

То, что я услышала от него, вернуло меня к прежней жизни и вселило надежду…

Я ведь до этого так и понимала, что язык, он для того и создан, чтобы на нем разговаривать и объясняться, чтобы говорить приятные слова о любви, о прекрасном.… А тут я узнаю, что этот и особенно французский, это такой язык, что правильно ведь говорят, что французский — это и есть язык любви!

Вот так я, педагог и учитель, а сама стала брать уроки у студенток своих, их французскому языку.… И знаете, а ведь у меня ничего, получилось! Получилось, да еще как! Вот, что значит французский язык! А язык — то, он и есть язык — для любви!

— Ну, а вы, что подумали?

Так что, девочки, помните! На первом месте у нас должен быть — язык! И, разумеется, французский!

Выиграла приз

Утром он меня будит, а я спать хочу…

— Утро, просыпайся девочка, вставать пора, милая….

— Нет,…давай еще немного, — это я ему спросонья, а потом, — да что же ты меня не будишь? Ведь, я же, тебя просила!

Вскакиваю и в чем мать родила.… Нет, в чем занималась с ним любовью и в ванную.… Пока моюсь, я ему кричу, чтобы он ничего не трогал, а сам собирался.

Вода приятно освежает, и я нет, да нет, а ловлю свой довольно счастливый взгляд в отпотевающем стекле зеркала….

Пока мою свои короткие волосы то вспоминаю все, что было, только вот с ними недавно.…А что? Очень даже ничего, только.…

И это только снова как-то неясно вылезает и теснит приятные ощущения, воспоминания только что проведенной с ним ночи.

Ну что тебе надо еще, что? Ты ведь свое получила? Получила. Тогда что тебе еще от него надо? Ничего не надо и того что было достаточно, вроде бы…

Так, не пойму тебя, достаточно или же и все-таки и вроде — бы?

Да, вроде бы — достаточно!

Ну, тогда чего ты? Да чего ты, красивая!.. Смотри на себя, смотри! Ну и что ты видишь? Видишь мордочку счастливую? И не надо, только мне, корчить рожицы и бровки свои хмурить! Иди уже, давай к нему, а то опоздаете!

Вышла довольная….

Вытерлась насухо, халат накинула. Так, сейчас на кухню, а где же мой Голубь? Неужели же упорхнул? Это что же получается, пока я…

А тут, как зашла на кухню, так и остолбенела! Сидит мой голубь за накрытым столом уже полностью одетый, красивый и точно ведь такой же, каким вчера ко мне впервые зашел в белой рубашке…

— Ты что по утрам пьешь? — спрашивает, а сам уже взял и подносит к моей чашке чайник.

— Я?

— Да, ты! Ты по утрам, чай или…

— Я предпочитаю или…

— А ложечку как — одну, с горкой или без?

— Без.… Слушай…Ты что же, пока я…

— И что тут такого особенного? Неужели же мне за любимой женщиной уже и поухаживать нельзя?

— Правда?

— Что?

— Ну, что ты насчет женщины? Что я для тебя…

И пока чашка приятно обжигает руки, а я ее охватила двумя руками, то сама на него пристально и разглядываю, как будто вижу его впервые…

— Ты, знаешь,…— тяну многозначительно, скрывая половину лица за горячей чашкой, — а мне — понравилось.…И глаз не спуская с его лица.

А он тоже, поднес чашку и отпивает горячий чай, прячет за ней свою улыбку, как я догадываюсь. Это я вижу по его прищуренным и добрым глазам…

А глаза у него серые, — почему-то только сейчас отмечаю, — и они у него.…И тут же мой внутренний голос и мое эго во мне….

Да, что это я? — сама себе тут же.

Ты же сама говорила, что только для профилактики с ним и все! А сама уже о его глазах мечтаешь.… Нет, дорогая, так нельзя!

И почему же это нельзя? Да, почему?

А потому! Если ты так будешь и дальше думать о его.…Какого черта! О чем ты только что подумала?

Кто — я? Да я только, вот, о его глазах….

Не ври мне, себе хоть не ври! Ты только что вовсе не о его глазах подумала…

Так, хватит, он что-то ищет, отстань…

— Что ты ищешь? Нож? А зачем? Что ты хочешь мне сделать?…

И тут у меня внутри как ухнет! Я чуть чашку не роняю от того, что так подумала, что он ведь для меня может сделать еще так многое …

Ну, ты! — как бы орет внутренний голос, — ты чего от него добиваешься?

И тут у меня снова, как стукнет!

Ах, ты? — возмущается тут же внутренний голос. Неужели ты еще хочешь и ты с ним решила…

Ничего я не решила, а просто я, просто я женщина…

Потом все так стремительно и снова: я на него наваливаюсь неожиданно, чуть ли не разливая его чай, который он от неожиданности так и оставил в своей руке, но молодец! Тут же чашку в сторону и зарылся ко мне за полы халата. А я?

И от того как представила себе, что я могу потерять, так во мне такая буря, которая внезапно ударяет по низу живота, бьет предательски между моих ног и вместо того, чтобы собираться на работу, я его… Нет, мы с ним!… Мама!!! Потом все отрывками…

Постель не застеленная, валимся на нее вместе, а секунду перед этими мой халат летит в сторону. Я хватаю его за плечи, заваливаю на себя, а сама… И не успеваю ведь даже представить себе, как я сейчас выгляжу и что делаю… У меня все время все и только на инстинктах, инстинктах женщины…

Тяну, нет, срываю с него рубашку, помогаю ему ее через голову снять, не дожидаясь пока он расстегнет свои такие противные пуговицы. Все! Рубашка слетает.… Теперь я руки к нему туда, а он своими руками опирается надо мной, нависает всем телом…

Мои руки действуют, тянут ремень, дергают, нетерпеливо пряжку, все! Теперь… Из последних сил и только доставая до застежки молнии самыми кончиками пальцев, тянусь…

— Ну же! Давай! — И не шепчу уже, а почти выкрикиваю… — Брюки, брюки, помоги мне… Господи! А зачем же ты еще и трусы? — Он что-то пытается говорить разумное, а мне не понятно все это и только у меня уже между ног что-то невероятное сейчас происходит! Ужас что! Если сейчас он не войдет, то я не знаю, что я с ним сделаю…

— Ну же? Где он! Дай же мне его сюда! Сюда, я сказала! Потом…

О боже!!!! Мысль мелькает противная, гнусная.… Ну что же он у него!!! Почему он такой беспомощный? Он же красивый и сам же он, мой мужчина сексуальный и я уже под ним… Мамочка милая, ну что же мне делать? Я ведь сгораю, я вся горю, я так этого хочу!!!

Я тянусь, хватаю мое желание и пытаюсь его реанимировать, делать ему искусственное дыхание…. Но видно природа меня не понимает… Не понимает моего отчаянного состояния…

Я бьюсь, дергаю его бессильно, почти проклиная…Я стремлюсь, я так этого желаю, ну же!!! Ну!

Неожиданно, как толчок, мне в голову приходит, нет, не в голову, а ударяет откуда-то оттуда, где все так этого ждет и видно, это оттуда до меня сразу же доходит. Я догадываюсь — то ведет меня инстинкт продолжения рода и мной руководит природа, меня ведет первородная женщина …

Я ящерицей выворачиваюсь, заползаю, наоборот, под его нависшим телом, перекидываюсь, тянусь лицом к нему под живот, от напряжения открываю рот…

Потом я… Я не помню, как и что я с ним делаю…

Только почувствовала, как у меня, заполняя все пространство во рту… Секунд двадцать соплю, задыхаясь, а потом чувствую…. И тут мысль такая радостная! Нет, просто бешенная …

Это я! Я! Я такая! Это я ему так делаю, это я …

Сколько это продолжается? Не помню, только тело надо мной горячее и я, которая, все на французском языке с ним изъясняюсь.… И у меня это так и вертится, нет, не вертится, а я сама теперь уже кручу головой и даже пытаюсь уже отвертеться, от того, что уже в меня так настойчиво лезет…

Потом я… Я задыхаюсь, я умираю, я….

Стоп! Ты о чем это? Ведь ты же хотела об этом рассказывать издалека, а тут, что оказалось? Это надо же, как все быстро у тебя, это надо же?…

Да, надо! Но, что поделать? Я же предупреждала, я вам говорила, что я, если уж начну все это рассказывать, то вряд ли остановлюсь… Сами же этого от меня просили, сами!

Через час, после того, наверное, вспомнила, что надо же нам на работу. И пока мы с ним собирались — уже во второй раз — за сегодняшнее утро, я все на него, на аргументацию своего мужчины смотрю.…И не правда, думаю, говорят, что некоторые мужчины с проблемами нас игнорируют, не правда, главное, как мы сами к ним отнесемся, как захотим и с какой стороны подойдем к ним. Размышляю, а на себе нет, нет, да и ловлю его, как бы, испытующий меня взгляд его серых и теперь уже, точно, красивых и ласковых глаз.

— У, какие мы! — говорю ему, приподнимая его расслабленный, но по — прежнему — убедительный аргумент мужчины. — Мы сильные, мы, правда, мужчинки красивые!

И уже снова чувствую, как во мне начинает с новой силой шевелиться мой мягкий, пушистый зверек моего неугомонного удовлетворения…

Но это, я так подумала, от того, что мне надо будет его вот — вот, буквально, через какие-то полчаса отдавать. Отрывать от себя, от того, что с ним было у меня, а ведь я так умело его для себя завела …

На него, ведь, очередь уже и я, почему-то начинаю его снова ревновать. А что, если.…А если я его не отдам, что тогда?

Он прерывает мои рассуждения.

— Так, мы идем на работу или не идем? — спрашивает, уже сидя и надевая носки.

— А ты как хочешь, милый? — спрашиваю и такими его глазами жадными оглядываю, смотрю на его руки, на его тело и его аргументацию.… Так! Что это я, опять? Нет, мне его, хочу я или не хочу, но придется, ведь, все равно отдавать! И ведь надо! Отдавать другим надо.…Потому, что если не так, то мне с ним надо будет. … Нет, я на такое не соглашаюсь…

Одеваемся, как-то по — семейному открыто и приятно. И пока я вожусь со своими застежками, колготками, рассуждаю, все на него поглядывая… Я ему улыбаюсь, он мне, а я в это время о таком рассуждаю…

Нет! Мне такого слабого аргумента — не надо! И потом, это что же, мне так надо, потом, каждый раз, как только что я была с ним? Нет…

Я об этом не раз слышала, знала — по рассказам подруг, но чтобы самой в такую кабалу попадать, а потом, так с ним еще и по жизни, такую заунывную лямку, нет, такое каждый раз тянуть из него.… Нет! Такого мужчину я не хочу, лучше, уж, я его уступлю!

А то, что себе возомнила? Тоже, мне, любовница…, охочая до.… Чуть не сказала вслух — о чем думала все это время.

А что? Очень, даже, ничего, у меня получилось! Подумаешь, тоже мне — искусство, я и сама прекрасной оказалась преподавательницей уроков французского языка. Так что девочки — студенточки прыщавые, не я у вас, а вы у меня, скоро уроки будете брать! Это я вам обещаю!

Подумала так и на душе у меня, так легко, и так комфортно стало!

— Ну что, готов? — теперь уже ему бросаю небрежно. А мне, теперь, с ним так и впредь себя надо будет держать, потому как, то, что было, то было! А теперь, мне снова надо, самой с собой совладать, а я уже женщиной стала удовлетворенной, потому, я, готова снова вокруг себя сеять разумное и красивое! Так?

Так, кажется, нам определила природа от самого нашего рождения-женщинами? Нет! Сеять, это будут они, а вот мы…

И пошла себе, очень собою довольная, да еще рядом с ним, под ручку, из дома, не боясь никого и ничего.

А ведь это я, свой приз — выиграла! Выиграла! — отметила для себя.

Того, что хотела — получила, правда, пришлось для этого постараться… Но, как говориться, без труда, не вытащишь и рыбку из пруда…Ох, уж эта мне его рыбка!… А сколько трудов!..

И вдруг хохотнула, вспоминая все…

— Нет, а мне, правда, было с тобой хорошо! А тебе, как, милый? — спросила, стараясь ухватить его одобрительный взгляд…. Он кивнул. А потом — поцеловал.… В щечку и на ходу.

Ну и хорошо! — подумала, — хорошо, что он так легко и в щечку.… И ведь же — поцеловал! Поцеловал! Эх, хорошо!…

Мне бы, сейчас, его…, да, вместо этой противной работы, да, ко мне его, на кроватку, да где бы я занялась снова его моторчиком …

Нет! Теперь уже все! Теперь, готовься! Кстати, что это ты будешь им всем объяснять, что?

— Ты чего, такая озабоченная? Что-то не то? — спросил внезапно.

— Ах! — говорю ему весело, вздохнув, — а, ведь, все хорошо! Нет, все просто замечательно, вот, что!

Отвертелась

Наше с ним появление кафедра встретила зловещим молчанием.… Наше? Нет, это мое появление они так встретили, а его они встретили, как ни в чем не бывало! Наоборот, как мне показалось, его встретили как героя, как победителя и как возможного дальнейшего покорителя их тел и сердец. А, потом его, сразу же, наш завкафедрой уволок за собой, сославшись на то, что ему обязательно надо, именно с ним и непременно, так он и сказал, побывать на соседней кафедре. Сказал ему, подталкивая перед собой к двери и, обернувшись, ко всем, а, наверное, это он, таким образом, обращаясь так, больше ко мне, сказал:

— Только, тихо! И чтобы, больше никаких опозданий! Да, и вот еще что: не сильно — то вы тут увлекайтесь выяснением отношений.… Помните, у нас кафедра гуманитариев, а не боксеров и не серпентарий. Так, я, ясно, сказал? Ну, я,… вернее, мы пошли! И не опаздывать, после перерыва! У нас еще, между прочим, идет учебный процесс, и часы, вы, обязаны все отчитать, и никаких переносов занятий! Это, понятно? Я, ясно, изъясняюсь?

Дверь, — спасительная моя преграда, за мужчинами, как-то, уж, больно долго и с необъяснимым шумом, закрылась. Ну, все, сейчас начнется! — тут же подумала. И действительно, такое началось!..

Когда я, вслед за всеми вышла, по третьему звонку, то, тут же, наткнулась на него. Видимо, он так и стоял, и ждал, переживал за меня.

— Ну, что? Они не сильно тебя? Ты им все сказала, как мы договорились?

— Ага! Особенно, что ты и я, не ночевали дома и что, мы с тобой, вместе, эту ночь провели…

— Ну, вот, видишь, как все хорошо обернулось… — почему-то он, с радостью и не понимая, что я ему с подколкой говорю. Видимо, он так и думал, что я, им всем, навешала лапшу на уши о том, что мы придумали с ним и будто бы нас по ошибке сначала задержали, и мы до глубокой ночи просидели в милицейской кутузке, пока они там не разобрались. А потом разобрались и отпустили, но во втором часу ночи. Потому мы не выспались, поэтому опоздали. Такая нами была придумана гениальная версия…Ага, гениальная?

И потому, как только я им, женщинам кафедры, начала свои объяснения, по поводу нашего совместного опоздания, как тут же, снова, выскочила и все поломала Некрасивая.

— Да, врет она все! Врет! Никакой милиции не было! Я весь вечер и полночи у нее, под окнами, просидела и все, можно сказать, слышала и вместе их видела!

— Как это видела? Как ты могла? Ведь, к окну, никто даже, не подходил! И потом, у меня там занавеска на окне все время была задернута.…И потом, я свет выключила в третьем часу…

— Вы слышите? Нет, вы хоть, скажите ей! — никак не успокаивалась Некрасивая. — Да, не подходили они к окну, не подходили, это точно.… А знаете, почему? — это она всем, кто смотрел на меня, как на врага народа, а на нее, как на карающий орган…

— Ну и?… — спрашивает наша старшая, — и, почему же, это, они не подходили? Ты хочешь сказать, что они в одной постели и что они всю ночь… — не договорила, выдержала тревожную для меня паузу и, взглянув на мое растревоженное лицо — в ожидании этого убийственного для меня определения, теперь, уже, миролюбиво добавила, — она потому не подходила, что спала все это время в своей постели? Так?

Некрасивая, вся красная от напряжения, отвратительно некрасиво завертела отрицательно головой, а их взгляды — испепеляющие теперь уже, тут же, снова, обратились на меня.

Вот же гадина! — только успела подумать.

— А где же мне еще надо было ночью быть? Я что, бомжиха какая-то безродная? Это, что же, преступление, всю ночь провести в своей постели….

— Ну, что я вам говорила? Врет! Да, как ты могла, одновременно и в милиции сидеть, и всю ночь быть в своей постели? А? Ну, что я вам говорила, что? — радостно взвыла Некрасивая.

Теперь, с меня, не сводят въедливые взгляды, и мне с трудом удается изображать на своем лице равнодушие. Ага, равнодушие! Я бы убила эту гадину Некрасивую! Но, делать нечего, надо, ох как, же мне надо — выкрутиться!

В голове сразу же несколько мыслей, в одно мгновенье сканирую приемлемые варианты и нахожу, как мне кажется, единственный вариант — мне надо им такое рассказывать, чтобы сделать их, в своих фантазиях, соучастницами…Я, почему-то, так интуитивно подумала о верном варианте. Мне надо бы добавить больше романтики, и я начинаю..

— Ну, хорошо.…Только, он просил, об этом никому не рассказывать.…А вам, точно, это надо знать? — Мне в ответ энергично закивали многие головки курчавые. Это уже хорошо, так, а что же дальше — то мне им рассказывать?

— Нет, милиция, действительно, нас задержала. И как вы думаете, почему?

Вижу, как к моему рассказу они подключаются и мысленно себе представляют…

— Опять она врет! Ну, что вы ее слушаете? — просто, стонет, от негодования Некрасивая.

Но, теперь ее, уже, перебивают все и просят меня продолжать, а я, делая мхатовскую паузу…

— Да потому, девки, что он заступился за официантку, — сморозила первое, что пришло мне в голову.

— А, причем, тут, официантка?

— Как это, причем? Ее по лицу ударил один тип, что рядом с нами сидел и наш…герой, он на того мужика и как ему…

— Ага! — снова отрезвляет всех и меня Некрасивая. — Да наш… как ты изволила сказать — герой, он и мухи не обидит, не то, что мужика, какого-то в ресторане…

— Во-первых, не в ресторане, а в кафе, а во-вторых, так все и получилось…Он стал падать и схватился за столик и тот на пол…

— Во, врет! Нет, вы на нее посмотрите? Врет и не краснеет! Ну и скажи, а ты, как с ним в милиции оказалась? Ты тоже упала, ага вместе с ним и в одну кров…

— Так, хватит Ленка, достала уже, дай ей, хоть, слово сказать! Говори, говори, ты, наверное, за него заступилась, а он, значит, за официантку и когда милиция…

— Нет, никакой милиции сначала не было! На него сразу же и мужик, тот, с кулаками и официантка, за то, что он ее столик опрокинул и разбил посуду…

— Вот сволочь! Никогда, девки, не позволяйте, чтобы ваши мужчины заступались за официанток! Они такие продажные.…Ну и что же было дальше? — возмутилась наша старшая.

— А дальше…

— Все! Я дальше ничего не хочу слушать! Как вы можете, ей верить, ведь, она все врет! Я, же, вам говорила, что я у нее под окнами и целую ночь…

— А чего это ты у нее и под окнами, да еще целую ночь? Ты что, Капулетти? Влюбилась в нее, что ли? А что, она такая?

— Ага! Да, я, потому там ждала, что не верила ей! И сейчас не верю, ни единому ее слову! Знала, что нас обманет и его обязательно к себе домой затянет! Вот и хотела ей помешать!

Спасительный звонок прерывает мои жалкие оправдания…

Кафедра стала расходиться на занятия, и старшая наша, когда мимо меня проходила:

— После занятий продолжи рассказывать… Он, оказывается, мужик, раз за бабу заступился и еще не позволял рассказывать, что такой смелый и благородный мужчина оказался…

А Тоська, так же, проходя мимо меня …

— Не-е, мужик он, потому, что вместе с ней оказался в одной посте… — и, глядя на меня, прыснула!

Нет, это хорошо, что я так умело выкрутилась…

Ну вот, примерно, это я вам хотела рассказать о Жанке и ее приключениях.

Я не знаю, интересно ли? Ну, если так, то слушайте, что происходило с ней дальше…

Постой, а как же с теми девочками, что поступали? Что стало с ними?

Ах, и о них вам надо еще рассказать? Ну, тогда я отступлю немного в рассказе о себе и расскажу вам о них…