Познание французского языка

Профессорская девка

— Да, где же эта профессорская девка? — спрашивает во весь голос, стоя под дверью и тарабаня в нее ногой, недовольная старшая нашего подъезда и помощница начальника ЖЭК — тетка Роза. — И когда же они все будут дома? И работают и работают там на своих химиях! Лучше бы за своей дочерью приглядывали, да занялись бы ее воспитанием. А то эта заср… все рисует на стенах и рисует…

Эта она, о моих художествах так, а я дома, стою за дверью и слушаю. А что? Я что-то плохое нарисовала?

А, по-моему, ничего получилось. И главное, это я ведь, не для нее нарисовала, а для Михи, а правильно, так это — для ее любимого сыночка — Михаема. Так, кажется, правильно? Михаем, то есть— уешитель для своей мамочки, Розы Самуиловны.… Ну, это он так для нее, а для меня.…

Ведь он, так и лез ко мне целоваться все время и все мне, пока ищет и сжимает мою еще неокрепшую грудь, да шепчет, с такой мне неведомой и возбуждающей нежностью и тайной…

— Кала, Кала… — Да не Кала, а Кало! — поправляю его каждый раз, — а правильно, так Калледия! Да, отстань, Миха, ты совсем совесть потерял! И лезешь, и лезешь.…Ну, что ты мне скажешь в свое оправдание, лгунишка?

— Я, лгунишка? Нет, это ты!

— Как это? А кто мне все обещал, что не будет больше меня трогать, а только дружить? Ну, что ты молчишь? Ну и что ты мне скажешь? Ведь обещал дружить только со мной, а зачем же ты тогда Милку в кино пригласил? Думаешь, я не знаю?

— Ну и зачем?

— А затем, что тебе меня трогать больше не получается, я не даю, потому ты решил с Милкой, которая, между прочим, всем дает себя трогать.…Всем, это понятно? А ты что же, об этом не знал?

Он стоит и на меня беспомощно смотрит, моргая своими такими большими миндалевидными и умными глазами.… И вот тут, я в такие моменты, его просто готова расцеловать, от того, что он мне, как на духу, признается во всем и даже, в интимных подробностях собственных эротических фантазий.

Я слушаю его откровенья о том, что ему хочется все знать и не терпится с нами попробовать.…А у самой, от его признаний, слегка кружиться голова, и спирает дыхание, особенно, когда он беззастенчиво и откровенно мне тихо говорит, склоняя голову и туда, к себе между ног кивая, что у него там, по утрам так и встает …

О! Это так меня возбуждает, что если бы не он рядом, то я бы точно себя там потрогала, представляя, как у него что-то такое там по утрам.…

Но об этом я тогда имела смутные представления.

Хотя, как-то с подругой вдвоем, сидели и книжки листали, а тут! Я и не знала, что в папиных книгах так много можно об этом узнать? А ведь, ничего особенного, просто тогда любая фотография обнаженного женского тела так и называлась как…

Вечером, того же дня, когда мама домой с работы вернулась, я ее сама спросила о том, почему это все что открыто, особенно на картинах и не дай бог — на фотографиях, так и называется — порнография…

— Это еще, откуда? — строго спросила мама.

Пришлось ей все рассказать…

— Так, Колледия,… — она так всегда официально, когда мне что-то хотела сказать назидательно и ради воспитания,… — ты можешь сама смотреть все что захочешь, но для ребят.…И не приводи их, пожалуйста, и не давай им взрослые книги смотреть, тем более, такие.… И вовсе это, не то, что тебе сказала подруга, а это высокое и красивое искусство и называется оно.…А я ведь, желая ей продемонстрировать свои новые и взрослые понятия, взяла да и ляпнула:

— А! Я знаю, это — мастурбация!

— Что???

Пришлось ей, еще раз признаться, что этому научил меня Мишка.

— Так, больше никаких книжек и, кстати, ты Мишку того, домой без меня больше не приводи никогда, понятно?!

Понятно, не понятно, но потом и уже после школы мы с ним вместе сидим у меня на диване и снова смотрим, эти книги затаив дыхание…Он, от того, что я ему подсовываю, а я, от того, что за ним наблюдаю и от его реакции. И пока он как-то странно склонился над книжкой и сопит, рассматривая что-то на тех рисунках обнаженных женщин, я ему, со знанием дела о том, что это все:

— Это высокое искусство, понял? И называется оно — эротика. А то, о чем ты говорил.…Это вот, как у тебя сейчас, ты сидишь и сопишь, рассматривая голых женщин, а потом в подвал и вот там у тебя будет та самая…живопись!

Пожалела его и не стала ему говорить такие обидные слова, и ведь, не просто так поступила, а, потому как, на то у меня, были особые обязательства…

Мы с Мишкой заключили тайный союз, я ему даю смотреть книги с обнаженными женщинами, а он мне даст посмотреть…

Так! Ну вот, скажете вы, снова скабрезности? Да сколько же можно? Ну, тогда, мне можно о том и не говорить, что я впервые увидела…

Нет, теперь уже, все расскажи.…А то, хитренькая какая.…Ну и что там она увидала у Мишки, наверняка, обрезанный кончик?

Я тогда так ничего и не поняла, если честно! В книжках одно, а вот в жизни.…И ведь, не только другое увидела но, во-первых, он вовсе не выглядит каким-то таким беспомощным и висящим, а во-вторых, он, оказывается, у него так напрягается, что изгибается и торчит и вообще, все не так и не то! Это надо же?

Впечатлил, не впечатлил, но след глубокий оставил тот первого образ в моего жизни — обнаженного мальчишки.…Оказывается, у них все не так, как нарисовано в книжках!

Потом, я эту, свою разгаданную тайну сверяла по книгам, листая и отмечая, что я-то уже все видела и доподлинно знаю. И так, каждый раз, пока все книги листаю и листаю, выбирая такие картинки с мужским обнажение и своим возбуждением….

Нет! Я все понимаю, что мы разные… Что Мишка, нас перерастает как мальчишка и что у него все именно так отличается от нас! Вот это, еще одна тайна в нем, которую я все никак не решаюсь раскрыть до конца в его талантах.

А то, что Мишка талантлив, так об этом вся школа знает, ну и я, конечно же.… Как — никак, а, считайте, мы с ним с детства самого вместе растем и садик поначалу, а потом в школу и даже с ним за одной партой…Правда, мне кажется, иногда, что так от того, что так больше всего хочет его мама.…По крайней мере, моя мама так говорит об этом с моим папкой.… А папка мой, он профессор, каких — то там коллоидных химий и мама, сначала его студентка была, а потом уже стала моей красивой мамой…

Я, почему-то, все время, когда рисую, а я рисовала всегда, начиная с самого детства, то я, только и о нем и думаю… А Мишка он и, правда, как мишка, такой же шерстяной и плюшевый, такой же заросший и там.…

Так вот, они всей семьей, с отцом, их мамой и сестрой так и живут на первом этаже в маленькой комнате, где их отец день и ночь только кому-то и шьет. Я, как к ним ни зайду, так все и вижу его вечно согнутую в три полгибели спину у самого окна. И если бы не его ноги, то он бы, наверное, мог…

А у него не просто ноги, он без одной ноги вообще.…Где-то оставил ее и на какой-то войне… Мне его и жаль, да и с Мишкой не хочется порывать…

Уж больно, все у него со мной как-то смело и так волнует меня, что он ищет руками во мне, да так целует меня в губы, что у меня все время от этого кружится голова, и я ощущаю тогда, как в трусиках у себя, при этом слегка…

Так, стоп, снова о нем? А то придется вам рассказать, как у меня, после его поцелуев, даже трусики слегка.…Потому мне мама, как только я купаюсь, все их разглядывает и говорит задумчиво:

— Ничего не понимаю? Рано еще, а вот физиология твоя, что-то она слишком рано вылазит из тебя. …Нет, ничем не пахнет…

А потом мне, все о том же, что я ни в коем случаи не должна к себе сама и никого чужого с руками подпускать и давать там себя трогать. Но Мишка, он, же мне не чужой!

Спросила, об этом маму, а она мне, да, говорит, с Мишей можно гулять, только никуда далеко не уходить и гуляйте с ним во дворе, пожалуйста.

— А вот, если погода плохая, то уже лучше сидите по домам. Но пусть он у себя, а ты в нашей квартире и его в дом к нам, больше не приглашай! Никогда и что бы я даже не слышала! Понятно?

Но понятно ли это мне? Да и как мне ему отказать? Вот и сидим с ним вдвоем и, несмотря на запреты мамы и хорошую погоду, мы все время и вдвоем с ним. …И если бы не его сестра, Майка, то я бы так с ним и пропадала бы где-то, на целый день. С ним интересно и потом, он, ну…не знаю, нравился он мне…

Нравился тем, что все время со мной, что считается с моим мнением, что я для него и не просто так, а мы с ним — не разлей вода, куда он туда и я.

А еще, что он такой талантливый, смелый, открытый со мной и во всем, и ведь, совсем не стесняется, ничего и я знаю такое о нем, чего вы даже себе не представляете… Да! Он мне сам показывал — его! Он маленький такой у него и уже с оголенной головкой. И он, мне показывая, говорил, что он такой от того, что он у него обрезанный.…Как это, обрезанный, нет! Я же вижу у него такую маленькую и смешную головку. А он говорит.…

Так, снова я о нем? Да и о чем же еще?

Но, как — то так получается каждый раз, я всегда — когда я думаю о Мишке, то все больше, о его глупой и такой обнаженной, но видно, что такой же, его талантливой головке…

Возвращаюсь к тому происшествию, о котором начала сначала рассказывать…

Потому и такую картину нарисовала, между нашими этажами, в подъезде и во всю стену. Все о том, о чем он мечтал. Нарисовала красную и большую, как на картинке в заграничном журнале, открытую машину, красивый дом, он рядом. Нет, себя я почему-то рядом с ним не нарисовала…Просто он рядом с ней, и обнял ее за плечики такую красивую и длинноногую девушку и только в деталях, я не поскупилась в изображениях одежды из своего гардероба.… Но то, только мы оба об этом знаем, он и я. А вот остальные.…А, кто как!

Одни, с возмущением стали и осуждать мою бесподобную живопись, а другие, так стали говорить, что, видно у профессорской девочки тоже талант, потому что у нее так все красиво и как в заграничной жизни.…Вот, что значит дочка — профессора!

А мне что, жаль? Да пусть смотрят и любуются!

Вечером к нам снова, заявляется с дочкой — Роза Самуиловна. Она так всегда поступает и за собой таскает свою вечно голодную дочку. Знала, прекрасно, что ее тут же отведут на кухню и покормят, как будто бы она сорвалась с голодного края.…И кушает, и кушает! Совсем уже как тетя Роза стала и так на нее похожая…

После того, как они ушли, мне мама сказала и просила меня, больше на стенах не рисовать…

А я все рисовала и рисовала везде, где придется и как только, так я сразу же… Вечно в карманах носила то мелок, то уголек. … Самый лучший — это был тот, из батарейки. Мне его каждый раз доставал и дарил Мишка…

И вот я, как-то стою у стены и рисую, как передо мной вырастает тень, от этой фигуры…

— Так! Кока-кола… — слышу, и, не оборачиваясь, уже знаю кто это так ко мне. Только один такой, самый в нашем районе опасный, так называет меня — это наша гроза и все его бояться, но только не я. Я как стою, продолжая рисовать, так и называю:

— А, это ты, Мамай! Что надо? Отойди от света и не мешай!

— Слушай, ты Профессорка… — он так меня, во дворе называл, потому, что очень отца, с некоторых пор уважал.

А все от того, что мой папка, как-то раз, выслушав маму и ее рассказ об опасном соседстве с местным бандитом и понимая расклад сил во дворе, он так решил мне помочь, избегая конфликтов. Отец, как-то, его защитил и доказал милиции на пальцах, что он не виноват, и тем помог ему избежать очередных неприятностей.… И видно, отцу, то надо было для того, чтобы его дочь этот хулиган никогда потом не обижал, а даже наоборот — стал бы ее еще, защищать. Так потом и оказалось: умный у меня был папка! Недаром он у меня был — профессор!

А вот, прав он был тогда, защищая его, хотя все было против него, то пусть так и останется на совести — моего умненького папеньки. Только, с того самого дня меня так и стали все называть — Проффесоркой.

— Ты вот что? — продолжает он, стоя за моей спиной, — ты мне это, для наколки изобрази кое-что…

И дальше мне принялся объяснять что-то такое, чего я никогда не видала в глаза. Ведь тогда, ни о каких тату даже не шло речи, тем более, о мастерах, легально работающих в мастерских и салонах. Какой там! Все делалось втихаря и, как правило, где-то на задворках…Я один раз была приглашена на такой сеанс и видела, как делалась та наколка.

На плече у одного пацана производилась наколка.… И вот я, тогда не удержалась, и стала советовать, как надо правильно рисовать…. русалку! И тем завоевала огромный авторитет всей дворовой компании. Это надо же, как она так красиво и какая у пацана русалка соблазнительная нарисовалась! Потом он ее только и показывал, а его все просили, засучить рукава…

Обо мне пошла слава и меня частенько просили на кальке им что-то такое нарисовать, для наколки.… И я рисовала сначала для них, а больше, наверное, для своего куража! И кураж мой был не только отмечен ими, но и теми, кому это было надо…

А тут еще и отец удружил, дворовому авторитету. Кстати, тот авторитет, он тоже мои художества на своей коже носил.…И вот он мне, желая закрепить наш союз, на этот раз, отвалил необычный заказ. Подобный заказ поступил впервые и от кого, от самого Мамая!

После бесплодных попыток мне как-то и что-то объяснить, он не вытерпел и сдался.

— Вообще так, я приеду и заберу тебя…, — он уже тогда по городу передвигался на Жигулях… — ты все сама увидишь, понятно? Только ты сама, понимаешь, никому ни гу-гу. И потом, если ссы…,можешь с собой кого-то взять, хотя тебя и так пальцем никто не посмеет тронуть.…Ну, а если что и кто спросит тебя, то назови меня, поняла?

А я, между прочим, не так, как он говорил, а на всякий случай попросила со мной поехать Мишку. Откуда же я тогда могла знать, что потом у них такое знакомство завертится…

Но Мишка, в отличие от меня, собирался по-настоящему: к кому-то бегал, с кем-то переговаривал и, когда пришло время, то он ко мне прибежал, запыхавшись…

— Ты, чего это? Как будто бы за тобой кто-то гнался с собаки? — пошутила. — В следующий раз свои дела делай и больше не опаздывай, вон машина уже во дворе стоит и ждет. Туда опаздывать нельзя, сам знаешь, там люди серьезные… — говорю ему значительно и с каким-то возрождающимся, просто у него на глазах, авторитетом.

— Да знаю, прости, потому и бегаю, что в другой раз у меня никогда такой возможности не представится. А Мамай, он как, хотя бы слушает тебя, с ним можно по — деловому переговорить? — и дальше, засыпая меня такими, как мне показалось тогда, нелепыми вопросами.…Но при этом я вижу впервые его таким нарядным: брюки, пиджак, галстук! Наверняка, это отец его приодел по случаю… И хотя, все это с чужого плеча, но одет он как раз и на этот раз, хорошо! А меня разбирает важность, и я ему обещаю устроить встречу с Мамаем. …

Эх, знала бы я тогда, что с того самого дня от нас уходит детство, то не осмелилась бы все перечеркнуть в одночасье: его нежные прикосновения, невинные поцелуи и что-то такое щемящее, стоящее, бесконечно бесценное и целомудренное для каждой из начинающих взрослеть девочек, превращающихся — в молодых женщин…

А что вы хотите? Мне уже пошел тринадцатый год, и я выглядела тогда.…Да, и как же я тогда выглядела со стороны?

Для мамы я — все еще маленькая и послушная девочка: Куколка, Рыбка, Ляличка, для папы я: Кузнечик, иногда Леди, а всего чаще, я его Королева …

Спросила об этом у Мишки, а тот засмеялся, услышав их имена, которыми они из любви награждали меня, но…так и не сказал мне, кто я для него! Вот, же он дурачок! Потому что я его мысленно уже давно называла про себя, что он просто — Мой! Мой мальчишка, Мишка — Шерстяной!

А на самом — то деле, я выглядела тогда, как все девчонки — подростки.

Нет, я подросла, вытянулась непомерно, особенно мои ноги и руки, и попка моя, уже обозначилась двумя упругими аппетитными булочками, да и груди уже набухли слегка, да и мордашка моя, в обрамлении коротко остриженных русых волос…

И если бы вы тогда увидели меня со стороны, то вряд ли бы вы запомнили такое личико: умные, серо-голубые и слегка прищуренные глазки с густыми ресницами, носик, не скажу что уж большой, так, просто носик и все и ротик с красивыми ровными, белыми зубками и губками. Но те, меня выдавали с головой — пухленькими оставались какими-то, как в детстве и были тогда они, как у маленькой девочки, но! Они нравились, Мишке и потому я к ним относилась, благосклонно.…Хотя! Да, что там! Любили бы меня и целовали бы эти, такие пухленькие пока еще, губки девочки да почаще!

Ну, что запомнили? Вот, то-то! И если бы не мое умение рисовать, то меня бы, никто не запомнил! А тут, сам Мамай!

Я все так и сделала, как он просил и потом мне, время от времени, пока Мамай где-то сидел, где-то мыкался или как мне от него и с приветом передавали — чалился, все просили выполнить эскизы — для его братьев-бандитов. А сам Мамай мне, за мое терпение, как он сам сказал, подарил мне.…Так, но об этом перстне я никому, даже маме…

А вот Мамай и Мишка, как-то сразу нашли друг дружку. Видимо — один дополнял таланты другого. То, чего так не доставало Мишке, он нашел в решительности Мамая, а тот, оценил изворотливый ум — Мишки.

Но сначала мы по взрослому, уселись в машину, и нас повезли. Я тогда испытала такую значимость! Еще бы, меня пригласил сам, да и я, выбрала и взяла с собой Мишку и вот мы едем вдвоем, словно муж и жена, так я представляла тогда нашу поездку. А вот куда?

Лопушка (на фене — плохо одетая девушка)

На углу машина внезапно останавливается и в нее садится Мамай.

— Привет… А это…Хорошо! Заедем сначала в офис…

Господи! Офис, машина, все, как в тех заграничных фильмах.… Ведь, тогда ни у кого не было офисов еще, а только конторы, так все говорили о тех подвалах и комнатах. А тут и машина и офис?! Господи, как хорошо! Глянула с вызовом на Мишку. А тот вовсе не разделял моих восторгов, как-то молча, сидел, и обдумывал что-то, глядя в окно…

Машина подъехала и мы следом за ним. Сразу же почувствовалось, что Мамай тут не просто так, а словно хозяин и барин.…Как только вошли, то он, пока я озираюсь, тем, длинноногим и красивым девкам:

— Позови мне Карася и Ваську! Живо! — это он той, красивой, кто в таком коротком платье, что ей и присесть нельзя.

Она стоит перед ним на цырлах и смотрит ему в рот, не в рот, а с благоговением…

— Что стоим? Живо, я сказал! А вы пока, останьтесь тут, мне надо кое — что перетереть на пару минут.…Ну, что стоим, Чита, живо!

— Ну, Евгений Мансурович, я же просила вас… Я не Чита, а я Кончита…

— Ладно, давай уже, нет, я кончить могу с вами, ну что ты копаешься, б….?

— Кофе или чай? — Это она к нам, спустя пару минут наклоняется и услужливо, пока я ничего не понимаю, так как отмечаю, как к нему в кабинет проходит какой-то молчаливый и худой парень, да крупная девушка. Так кто же тогда, Васька, если он Карась, это парень, тогда, кто она? Неужели же — Васька?

И уже осматриваясь по сторонам, замечаю, как на меня эти длинноногие существа уставились.…Потому как их по-другому и не назвать. Одна стоит, другую я поняла, как ее звать, Кончита, а вот ту, что так опасно наклонилась у нас на виду.… Смотрю, а у Мишки, даже чашка сползает на край блюдца, так он смотрит к ней, под такую коротенькую юбку, и не юбку ведь, а просто ведь, носовой платок!

— Чай пей! — это я тихо ему, — и хватит таращиться и глазеть, ты что, ног не видал? — это я ему так от ревности говорю сердито…

А из-за двери уже слышу, как Мамай… Ну, точно ведь, устроил свое любимое побоище.… И только и слышу его матюги.… А вот что он говорит и кричит, не пойму…Я вообще этот мат не воспринимаю никак! Пусть ругаются так одни не русские Мамаи, то их язык, а наш язык — русский!

И, несмотря на то, а я это вижу, как Мишке нелегко оторваться от созерцания этих волнующих созданий, он мне шепчет, над чашкой:

— Помоги мне встретиться с ним… — и кивает головой в сторону, откуда одни матюги, только и слышу.

— Подожди!

А потом стало тише и я уже что-то такое слышу, что могу вроде бы слышать, но не могу ничего понять. Он там говорил им о том, что хватит играть с какой-то там Дунькой Кулаковой, что пора уже империю какую-то раскрывать, что надо капнуть кому-то на жало и тогда уже какие-то карусели устраивать и что пусть для начала ландать начнет какая-то ландшовка.… А потом просто слышу набор слов и ничего не понимаю. Какая — то литавра и ее надо украсить у той ландшовки, что это будет делать лопушка какая-то и еще что-то такое же и подобное. При этом я вижу, как кое — что понимает Мишка!

— Это он, на каком языке с ними изъясняется? — спрашиваю Мишку. И снова, неведомое, но теперь уже эти слова от него, он поясняет, что тот, за дверью, он не говорит, он ботает с ними на фене…Черте что!

Наконец, дверь открывается и та девка сисятая, выходя к кому-то, но ведь точно не ко мне обращается:

— Лопушка, канай за мной…

Толкаю Мишку, идем мол.…А он мне, я сам, ты уже иди с той и подталкивает меня, чтобы я встала и следом за той, кто канала…Ничего не понимаю, хватаю его за руку и в дверь.…Как я его представила, не помню, но только Мамай, как я поняла, согласился его выслушать. А мне сказал, чтобы я канала следом за лореткой…

— За кем, за кем?

— Ну, за той б… — сказал, и тогда, наконец-то, мне становится все, понятно: кто она и кто такая лопушка и хорошо еще, что я не лоретка какая-то…

Ну, а потом, снова Дурдом! Какая-то ксявка и ей мне надо… Я не вытерпела и той, что меня привела в какую-то комнату, но явно в подвале, говорю:

— Все! Ничего не понимаю, говори по — человечески, понятно я говорю? А то…

Она так на меня как глянет из-под лобья, цепко и быстро смеряет взглядом.…Но ничего, согласилась, со мной говорить по-человечески и, слава богу…

Потом смотрины передо мной. Привели какую-то разодетую девку, и она мне, показывая на ней наколки, стала пояснять, что надо им нарисовать.

Первое, чему удивляюсь, что эти примитивные рисунки, можно сказать, что они похожи на детские, и нанесены на коже у женщины. Зачем? Ну, если уж так надо, как мне поясняет Васька, то пусть, хоть что-то похожее на нормальный рисунок.

— А то, что это? Разве же так надо рисовать руки?

— А как? Наивно спрашивает Васька.

Кстати, она именно и есть та самая, но не Васька она, как я поняла, а Васелина. Просила ее уточнить свое имя, а она мне как сказала, так я окончательно ничего не поняла. Вовсе она не Васелина и тем более, не Васька, а Катерина. А что, красивое имя и зачем же тогда этот Васька, это же мужское имя? Сказала ей, а она.…Потом меня все поражало то, что я видела.

Примитивные рисунки по всему телу и даже там, где та девка показала, совсем меня не стесняясь… Я старалась туда не смотреть, а все на рисунки, но.…Так мне только казалось. На самом — то деле, я впервые видела перед собой.… Да, именно ее перед я и видела!

Ее плоский и белый живот, с легким пузиком плавно переходил между ног…Стоп! Мне же надо было на это не смотреть! А то вы, чего еще обо мне подумаете? И эта такая примитивная бабочка, плохо изображенная, она совсем ведь нелепо, у нее раскрыла там свои крылья…

— Что не так? — спрашивает хозяйка, видя, как меня смущает…

— Нет! — говорю, краснея, — не так, надо ее рисовать…

— Вот и я так думаю! А если я так? Как ты думаешь?

— Все, все, пусть так остается — запричитала от того, что вижу, как она передо мной, раздвигает своими пальцами…

— Так, что еще? — говорю, а сама сгораю от стыда и…ой, мамочки!..

И вроде бы я уже отвернулась и склонилась над бумагой, но предательская рука не слушается меня и дрожит, никак не рисует нужную бабочку, которую я должна нарисовать, а не ту, что я видела у нее, в окружении ее гениталий.… И я, все никак не могу крылышки бабочки нарисовать, потому как, только линию веду, как самой все кажется, что я продолжаю изображать такие и вывернутые ее пальцами, но явно не крылья у бабочки …

— Все, я устала… Можно передохнуть?

И так, каждый раз! Потом мне приходится разглядывать у нее бедро, живот и.…Вот и снова я смущаюсь, потому что она при мне лифчик снимает и ловит свои обнаженные груди, говорит, напирая ими на меня…

— Вот тут, на левой литавре я хочу розочку и чтобы сосок посредине торчал, а вот у этой, хочу лилию и чтобы с нее капал сок. Так можно?

— Все можно, все.…Только, я не рисую на теле, я на бумаге все нарисую, а вы уже потом как-то сами перенесете, куда вам надо.…И потом, это же больно.…Как вы так можете?

— Вот, вот! — поддакивает Васька, — а что делать, я например… — и, оголяя предплечье, показывает уже знакомый рисунок, в пожатии двух женских рук и буквы: К.М. — Е.И, и под ними — дата.

— И что это? — наивно спрашиваю.

— А,…это я с подругой — Жекой чалилась, — и назвала дата.

— Ты уже сидела? Так сколько же тебе тогда было лет?

И ее ответ меня просто обескуражил:

— Как это, за что?

Откуда же мне было знать, что, во-первых, о таком не спрашивают, а, во — вторых…

— Может, бахнем по соточке, ты как? — И я, стараясь увиденное как-то пережить и расслабиться, неожиданно соглашаюсь. Правда, мне подали коньяк, но все равно я его впервые в своей жизни пью. Но так стало хорошо, что я.… Пока она сидит рядом, красиво закинув, ногу на ногу и курит, я так развязано начинаю ей что-то такое о себе говорить. …И мне бы надо помолчать, а я ей и такое! Наконец, она первая не выдерживает и мне:

— А ты прикольная! Это правда, что у тебя папашка профессор и ты с моим братом…

— С кем, с кем? Да я, никакого твоего брата даже не знаю…Ты меня с кем-то путаешь, наверное?

И то, что она говорит мне, то меня окончательно сбивает с толку, и я тут же замолкаю, а потом уже ей с догадкой.

— Так это твои, выходят инициалы К и М, это что же тогда получается, Катя Мансуровна, так что ли?

— А ты догадливая.… Знаешь что, а давай, поедем все вместе в сауну. Твою пачкотню отметить. Ты как, согласна? — и, не давая мне возразить, — Ну, вот и лады! Вставай и пошли к брату…

— В сауну, в какую еще сауну? Нет, я…

— Да не бз…ты, ничего страшного с тобой не будет, просто погреешься, я тебе сама массажик сделаю. Вот увидишь, какой ты кайф поймаешь? Давай уже, канай.…А ножки у тебя ничего и попка знатная… — и тут же я ощутила ее ладонь, — ты как, еще или уже…

Я от такого вопроса вспыхнула! Что ей надо, о чем это она? Наверное, она хочет знать…

— Нет, я еще девочка и потом…

— Вот такую мне и надо! Да не сс…ты, ничего плохого я тебе, тем более что Мамай тебе обещал, и ты к нему можешь в любое время за помощью, поняла ты, Конфетка профессорская? Иди уже, давай, булками двигай! Эх! Если бы не братан, то я бы с тобой и такую империю в тебе открыла бы….

Забегаю наперед, скажу, что так я узнала очень многое из того, что нам всем не надо и знать, хотя.… Как говориться, от сумы и от тюрьмы — не зарекайся! И я им так красиво все и как просили, нарисовала.…И мне потом было интересно слышать их восхищения, что я такая…, да не буду я вас расстраивать, но так рисую прекрасно, как я поняла из того, их набора слов на русском, но как бы на марсианском языке. Нет, я знала английский язык, то папка меня научил и мама, но такого языка я еще не знала.…А стоит ли мне его знать? Как вы и что по это поводу думаете, киски?

Сауна

Сауна, сауна…

Это мы с вами знаем, что такое сауна, а ей, откуда же было это знать? Мы туда ходим с подругами и друзьями, и знаем, что там можно прекрасно отдохнуть, сблизившись своими душами и обнаженными, разгоряченными телами…

Так может мне ее взять и вернуть и не пускать туда с ними? Другой раз я бы так и сделала, но не сейчас.

А давайте-ка вместе с вами заглянем и узнаем, что творится в ее душе?

Ведь, стоит только себе представить, что с ней только что произошло, что она там увидела, как ее взволновало это все.…И эта загадочная женщина из чужого мира, с чужим языком и ее подруги, которые ей себя показывали, обнажали тела перед ней…. А еще, от того, что на нее обратила внимание эта загадочная взрослая красавица.… И она не знает пока еще, это для нее плохо или хорошо? До сих пор к ней, ведь, никакого внимания, и даже Мишка ее, он тоже с ней не так, а по большей части — небрежно, хотя временами…

Она и не думала, что ей не просто внимание, а заинтересуются ей… Кто она и какая, что умеет так рисовать, что такая прикольная…

Конечно же, это ее взволновало, а как же? Ведь она уже чувствовала, знала что подросла, оттого к ней такое внимание и что ей еще один шаг и она…

Вы думаете, что я так и начну вам рассказывать, как она впервые попала голая в сауну.…А ничего подобного! Я про это рассказывать, не намерена! Вот так!

Как это? Про сауну и куда ты впервые, да еще с такими друзьями…

Как скажите, тоже мне, друзьями?

А что, Мишка уже и не друг ей, после того?

А вот сейчас прочтете и все сами узнаете. Итак, на следующее утро и уже в школе…

— Ну как? — спрашивает Мишка, усаживаясь рядом со мной за столом на первом уроке. А это урок химии, его любимый урок с опытами, вот он меня и допытывает…

— Что как?

— Ну, тебе понравилось или как?

— Как, как, каком кверху, вот как!

— Ты чего такая сердитая? Тебе что вчера — не понравилось? — я молчу, отвернулась и даже делаю вид, что его вопрос не расслышала, нагнулась под столом и копаюсь в вещах, бесцельно перебирая тетради…

Он сделал паузу, выждал.

— А по-моему, все ничего получилось…

— Вот именно.…Это тебе ничего!

— Нет, мне даже понравилось! — продолжает с радостью, отмечая прорыв в моем затянувшемся молчании.

Нет, я его понимаю… Ему так хочется об этом говорить, а еще, чтобы я его расспросила о том, как он там…

А я принципиально решила для себя и этой ночью, пока дома все вспоминала и не спала, что я к этой теме больше возвращаться не буду. Ну, было и было! Пусть так и останется все во вчерашнем дне…

Потом урок и он как всегда, первым хватается за реактивы и начинает химичить, при этом старается мне заглянуть в глаза и как бы спрашивает меня…

А я? Да что же я? А я и не знаю.… Ну, не знаю и все тут! Эх, да что там говорить! Ох уж эти сауны…

Вспомнила, как была там…

Поначалу, как приехали, и зашли в помещение сауны так я только, и вижу, ее угодливость и эти многообещающие улыбки, глазки ее такие невинные.…А потом.

— Да ладно тебе уже, ну что ты ломаешься.…Смотри, как я, ну и ты давай следом за мной, что сидеть, давай уже раздевайся …

Это все она говорит мне — Васька, Василий, Василиса или как ее там, наверное, и правильно, я и дальше так и стану ее называть.…А она ведь, действительно, как Васька, как тот кот, кто вокруг сметаны и у кого хвост трубой, от такого ожидаемого угощения.…И крутится, трется вокруг и даже уже задирается.… Так, стоп!

Задирает, но не она и вовсе не хвост…

А вот что задирается у Мишки, то я только украдкой и потому, что я уже больше спокойно на это смотреть не могу, как та самая Чита — кончита уже с ним рядом милуется, обнимает и лезет к нему с поцелуями …

Отвернулась, не могла такое спокойно видеть, как у него, на ее обнаженное тело до того он такой маленький, который я раньше видела у него.… А тут? Мне и хочется смотреть, но в, то, же время, я себя чувствую не в своей тарелке и будто — бы я, как мальчишка за ними подглядываю…

Борюсь с собой и пока меня, так приятно и так мягко гладят ее нежные руки, то я, отворачивая, лицо и не хочу, даже о том думать.… Думать не хочу, но.…С одной стороны — ее руки и так приятно скользят по спине, а вот тут, если я, стоит только мне стоит голову повернуть, то я такое могу такое увидеть…

Но меня заставляет повернуть к ним голову — его стон…Я даже выгнула спину и приподнялась, как только такое слышу…

Кончита склонилась над ним и, засыпая его тело в районе обнаженных бедер своими длинными волосами что-то там у него, о чем я только догадываюсь.…Потому как ее голова начинает ритмично …

Нет, я о такой любви слышала и даже догадывалась, что такое можно проделывать с ним, но вот так и чтобы со мной рядом, и к тому же, чтобы это происходило на моих глазах и с Мишкой моим шерстяным…

— Лежи… — это она тихо у самого моего уха… — Не волнуйся, ему с ней будет, хорошо…Кончита умеет, она мастерица….

Не дослышала потому, как Мишка заохал так громко, что я…

Я неожиданно переворачиваюсь, сажусь, обращаюсь к ней, с пылающим от волнения лицом и хватаю ее, тут же за руку…Она смотрит на меня такими насмешливыми глазами и улыбается каждый раз, как только Мишка охает…

— Пойдем, не будем им мешать — говорит и тянет меня за собой, нисколько не беспокоясь, что она оголена, как и я….

А я пытаюсь одной рукой ухватить простыню и на себя ее натяну, а сама глаз не могу отвести от того, что там у них и как она, все сильнее, смелее и резче склоняется над ним.… Невольно и почему-то у меня в голове вдруг подключается, и я начинаю невольно про себя считывать этот ритм движений ее головы: раз, раз, раз…

— Идем, не отставай и не мешай им …

Горячий душ, что обрушился на меня теплыми и сильными струями, словно расколдовал мое тело, которое так напряглось, что я ощущаю невероятную тяжесть в ногах и как у меня.… Да, что это я? Невольно почувствовала на себе ее взгляд и оборачиваюсь…

Она стоит обнаженная напротив двери, уперлась руками, прогнулась слегка и меня созерцает, пока я голая стою перед ней и фыркаю.…А я?

Я невольно смотрю на ее свисающие и тяжелые груди.…Потом взгляд по ее животу с небольшой поперечной складкой жирка и мой взгляд обращается к ней туда.… Туда, где я вижу…и отвернулась, тут же!

Почему-то захотелось спрятаться, как за надежной преградой за такими волшебными струями теплого душа и я прижалась к самому кафелю, ожидая от нее чего-то такого неведомого и жду этого от нее, но вместо того слышу, за шумом сбегающей воды…

— Ты скоро? — и что, это все? Все что она хотела со мной сделать?

— Выходи, полотенце на двери шкафчика, вытрись, как следует…

И все это она так буднично говорит, пока я мимо нее протискиваюсь, слегка соприкасаясь с ее прохладным телом.…И пока я, все еще ей не доверяя, и все еще не решаясь закутаться с головой, обтираюсь полотенцем, стараясь не потерять ее из вида, то я… Я ничего ведь не понимаю!

Я уже решила, что она, после всего, что там наверху происходило, что она на меня так и набросится, как только мы спустимся вниз. И потому я спускалась за ней по кафельным ступеням, а она передо мной уверенно шла не оборачиваясь.… А у меня дикое напряжение и я все ждала от нее, ждала.… Ждала нападения…. Вот сейчас она, вот! Ну, тогда вот на повороте, нет.… Ну, уж точно здесь и сейчас это произойдет!

А она спокойно проходит вперед, открывает дверцу шкафчика, достает мыльницу, шампунь и, оборачиваясь ко мне:

— Иди первая и вымойся хорошенечко… Туалет рядом, свет зажигается…

А когда же ее приставания? Неужели потом, когда я буду там…

Ну да! Она с такой не будет…

С какой такой? Я не грязная, просто я, я от всего увиденного и у меня просто сводит живот, от дикого напряжения.…Нет! От того, что я знаю, я просто уверенная, что я окажусь ее следующей жертвой…

Какой еще жертвой? Не надо никаких жертв, не надо! И потом, я не хочу, я не такая, я еще маленькая…

Все это у меня в голове, пока обтираюсь…

— Ты можешь мне спинку потереть? — вижу, как она, оборачиваясь ко мне, как когда-то я с мамой в бане, говорит, спокойно и улыбается. И если бы не ее обнажение…

— Почему нет? Ну что ты? Тебе что, трудно? Что тебя так пугает? По-моему, я не кусаюсь…

— Только ты не поворачивайся и пока выйди из-под воды…

Она соглашается, и я несмело подхожу, тянусь за мылом, она отодвинулась и я, стараясь на нее не смотреть, все со страхом проделываю.…А у самой в голове!

Вот сейчас она схватит меня за руку, вот сейчас, пока я за мылом тянусь.… Вот, вот, как только я!

Но ничего не происходит, все буднично и даже, когда я ей спинку начинаю намыливать, то она неожиданно благодарит и все так спокойно и мирно продолжается.… Никаких угроз и никаких поползновений с ее стороны…

Я слегка ошарашена, даже, можно сказать, разочарована. Ведь я же все ждала от нее такого!..

Да и что же ты ждала? Неужели ты думала, что она, такая взрослая женщина и вот она на тебя позариться?

Ты так думала или ты так хотела?

Рука остается в мыле, и я не знаю, как поступать, стою около нее, а она уже отвернулась, начинает обмывать свое такое необыкновенно красивое тело.…А я как дура, стою перед ней, с такой нелепо протянутой рукой…

— Что? — это она, оборачиваясь, поднимает мокрое лицо, — А это?

Я вижу у нее с внутренней стороны на бедре, повыше и слева, от ее треугольника соединенных ног, необычную наколку: русалку со скрипичным ключом в руке.…Читаю синие и еле различимые буквы, которые складываются в такие слова, пока мне никак не понятные, хотя я их и читаю, и тут до меня доходит их смысл! И я!!!

— Ну, куда ты? Куда? Это шутка была, шутка… — слышу, как она мне вслед, потому что я уже прыгаю вверх по ступеням и мне бы от нее поскорее удрать… А в голове все эти слова, что у нее прочла о том, что она делает с тем скрипичным ключом…

Не буду я вам, эти надписи переводить и объяснять их смысл. Нехорошо это. Пусть тот, кто такой глупостью занимается и делает такие дурацкие наколки, подумает о своих детях? Ну и как она перед ними потом будет? Почему-то все время у меня такой вопрос возникает. И как она ей, дочери своей, объяснит все и смысл этого скрипичного ключа, что въелся в ее кожу и словно бы из нее торчал и кричал: смотрите на меня, вот я какая, я активная …

Это она напоказ выставляет, чтобы все знали, что она такая…

Выскочила наверх и замерла! И тут же — вижу их.

Раз, раз, раз! Невольно отмечаю его ритмичные движения.…А из-за его спины, из-за плеча, вижу ее глаза, которые смотрят на меня с любопытством и необыкновенной радостью.… Развернулась и вниз!

Уж лучше мне с ней, чем с ними.…Но ноги не идут, и, ни вниз, и, ни вверх! Так и куда же мне деваться теперь? От всего что узнаю, что видела, я теряюсь, и мне становится так себя жалко, что я села и заплакала…

— Ну, что ты сидишь на ступеньках, глупенькая, замерзнешь и потом, девочкам так сидеть нельзя.…Идем, надо тут же прогреться, как следует, а то застудишь придатки…

— Нет!

— Что значит, нет, идем сейчас же, нельзя чтобы придатки…

— Нет у меня никаких придатков! И вообще, отстань от меня! Отойди! И не трогай меня своими…

— Ты что, серьезно считаешь, что я такая…

— Да! Отстань от меня!

— Встань! Встань, сейчас же! Я кому говорю?

— И что ты меня, как всех тех, с кем ты ….так и будешь, а теперь и меня заодно! Отойди! Я сама.… Сама, я сказала и не прикасайся ко мне! — говорю и в слезах вся, иду к ней и вниз…

— А теперь куда? На этот топчан? Ты тут будешь меня…

— Что? Что ты придумала, девчонка? Ну, ты даешь! Ой, и насмешила, ой!!!

— И ничего в этом смешного нет! Конечно, для тебя это смешно, а вот мне не до…

— Ой, не могу…Ха. ха. ха!!! Ой! Нет, я сейчас обосс…..!

— Ну что ты ржешь? — злюсь, и не зная, от чего же она так развеселилась… — Ну и что, по — твоему, в этом смешного? По-моему, плакать надо, когда такую, как я, маленькую девочку лишают невинности…

— Ой, не могу, ой!!!

— Ну, все! Все! Успокойся! А дальше что делать?

Она сквозь смех и слезы берет меня за руку и ведет к двери в парилку …

— Присядь и обвыкнись пока… — это я, следом за ней, когда попадаю в парилку…

— А потом не спеши, потихонечку и дощечку под жо…ку возьми, подложи, а то сваришь свою невинность.… Ой, и насмешила же ты меня, ой и насмешила…

Потом все хорошо, как ни странно. И мне, даже, через десяток минут, стало как-то неудобно…

Сидим рядом, а я на нее все равно смотрю из — под лобья. Ой, горячо, ой…

Через несколько минут, разгоряченные вышли, сели, и я ее осторожно спрашиваю…

— А это, правда?

Она молчит, накрылась полотенцем с головой и не отвечает. Я смотрю на ее раскрасневшееся тело, на ее стройные обнаженные ноги, на руки, которые раскрылись ладонями вверх и на все ее фигуру, откинутую и расслабленную…

— Зачем тебе это? Тебе это не надо… — слышу, как она словно подсматривая за мной.

— Как это не надо, но там, же написано…

— А ты не верь тому, что написано…Мало ли кто захочет…

— Нет, ты скажи мне, это правда? — снова я обращаюсь…

— Тебе что, делать нечего? Лови кайф, отдыхай, а сейчас.…А впрочем, сама возьми в холодильнике пиво, а себе….

Встала, нашла ей бутылку пива, протягиваю. Она сдвинула полотенце с лица, и я вижу, что она вовсе не такая уж и страшная, а даже, так бы сказала, что она ничего и если бы ни ее голос, да такая наколка…

— Что? Страшная?

— Да нет, ничего, даже наоборот, … — и неожиданно ей говорю… — симпатичная…

— Ты, правда, так считаешь? А некоторые боятся со мной, вот и ты…

— А я и не боюсь, только…

— Ну, что ты вцепилась в эту наколку? Думаешь, что я такая…

— Не знаю и вообще я ни о чем не думаю…

— Вот и правильно! Так и надо, а то, как начнешь думать, да задумываться.…Вот, ты мне лучше скажи, у тебя есть парень? Ах, да, я забыла, у тебя этот — Еська…

— И вовсе не Еська, и он уже вовсе не мой!

— А чей? Мне показалось, что вы с ним… — и неожиданно мне на пальцах показала такой неприличный жест…

Я отвернулась и от обиды, а больше, уже от того, что оскорбилась ее жестом…

— Уже не мой, а с этой длинноногой, теперь он с Кончитой, ну с той, с кем кончает.…А, что, прикольно, Кончита кончает…

— А ты?

— Что, я?

— Ну, ты с ним…

— Нет, я не Кончита!

— Прикольно ответила! А ты всегда такая?

— Какая?

— Ну, прикольная и умная, наверное. Это тебе такую кликуху дали — Профессорша?

— Профессорка! Понятно? А не профессорша.…Но это от того, что я дочка…

— Я знаю,… Мамай говорил…

— А что он еще обо мне говорил?

— Говорил, чтобы тебя не трогали…

— Так это потому ты ко мне…

— А ты что, думала? Наверное, обосра…, когда такую наколку увидела?

— Точно! Было такое… и ты бы, на моем месте…

— Нет! Я в твои годы уже была.… Так, ну что, по второму заходу? Ты как, прогрела свою ….— и если бы, не этот ее такой грубый и режущий слух матюг, то я бы, так и оставалась с ней в хорошем расположении и совсем бы не замечала в ней ни ее грубости, ни этих ее всяких наколок…

А потом вот, ее массаж.…И я, счастливая и еще успокаиваясь, лежу и ловлю, как она говорила — кайф! А она, такая взрослая и довольно красивая меня своими теплыми и мягкими руками.…А ведь, все — таки, не удержалась она…

— Туда не надо…

— Почему? Ведь, я все тебе приятно сделаю, я умею…

— Я знаю, уже догадалась… Ты, как кошка с мышкой.…Только я не мышка!

— А кто? И что это означает?

— А то, что я в твою норку — не полезу!

— Ха. ха. ха! Ну, ты и Профессорка прикольная, хотя жалко, что ты не кончита…Ха. ха. ха!!!

С этого самого дня у меня началась с ней дружба, а вот с Мишкой я после того…

А как? Да вот, так! Потому ему и говорю на уроке сейчас:

— Я думала, что ты не такой — как все! А ты, оказывается, такой же…

— Можно подумать, что ты другая?

— Вот именно, тебе не мешало, бы, крепко подумать сначала, прежде чем мне такое ляпнуть, так что, знаешь.…А ты еще оказался не догадливый, в придачу и как она тебя, а? А ведь, простая, прости ее господи, а как, такого умного парня провела, а? Облажался ты, Мишенька, ой, как же ты облажался, хотя, справедливости ради надо сказать, что все — таки ты в дамки прорвался…

— Ну, а как ты хотела, ты же меня знаешь и потом, у нее такие оказались …

— Да успокойся ты, я вовсе не собираюсь обсуждать твои подвиги и как ты с ней… — взяла и ему на пальцах изобразила такое же, как она мне тогда в сауне…

— А ты, я вижу, уже успеваешь перенимать передовой опыт.…И что у тебя с ней так же, как ты мне показываешь на пальцах, или, как там у вас у таких, так что ли? — и высунул свой язык, да еще обвел им вокруг губ.

— Дурак, ты, Михаем! Ой, и дурак… Ты хоть не теряй в моих глазах то, за что я ценю тебя.… А то, что дамка твоя, она как козырная карта оказалась и тебя заметили, то потому тебе говорю.… А ты, дурак, что подумал и о ком — обо мне? Не ожидала я такого от тебя, не ожидала.…Но… Я постараюсь быть выше твоего мнения обо мне и все-таки передам, что ты произвел нужное впечатление и не на дам, как я поняла, а на того, с кем я тебя свела и с кем ты переговорил! Не забывай, хотя бы об этом, Михаем, меня не забывай!

А лажанулся он так.

Как только мы с Васькой поднялись разгоряченные и вполне довольные той атмосферой взаимного доверия и теплоты, которая установилась между нами, то тут же отметила…

Я его еще не ни разу не видела таким гордым! Он так и сидел гоголем, сыпал остротами и, как мне казалось, всячески старался ее принизить своим интеллектом, и подавлял… Кончита сидела рядом и рассеянно его слушала, а он продолжал ей такое рассказывать, что она, наконец-то, не вытерпела…

— Вот ты говоришь, что такой умный и все такое… Конечно, я многое не знаю, но женщины все равно умнее мужчин!

— Да как это? Это мы…

— Да постой ты, не спеши…я, конечно, всего такого не знаю, но соображаю, а вот ты как считаешь, ты соображаешь?

— Да я, да ты знаешь, да хотя бы спроси у нее — и на меня показывает…

— Нет, ты сам! Вот я тебе кое — что покажу, а ты мне ответь, что это? Только ты просто руками пощупай и скажи…

Она повернулась и что-то такое блестящее, как маленький пакетик вытащила из своей сумочки.…При этом я вижу, как девки улыбаются и между собой заговорщицки переглядываются.

— Ну и что это? Только ты… — сунула ему в руку, и он этот пакетик стал щупать…

— Это? Это, что-то, какое.… Так, а что же еще?

Девки сидят и ржут, смотрят, как он, теряясь в догадках, все мнет и все крутит в руках…

— Сдаешься?

— Нет! Я думаю, что это какая-то за граничная жвачка или… нет, это конфета?…

— Ой, не могу! — ржет Васька и ей вторит Кончита… — А еще говорит, что он умнее меня и всех нас.… Эх ты, ловелас! На! — говорит она, и у нас на глазах, разрывая зубами, пакетик вытаскивает оттуда…

Ну, вы уже догадались?…

Он, по своей дурости, да и наглости, так и остался сидеть перед нами в погонах из… С одной стороны, у него на плече прицепился красивый пакетик, а с другой, на плече так и остался болтаться…

Это сейчас, таким никого не удивишь, а тогда презервативы не продавали в таких красивых пакетиках.

— Эх, ты?! Понял, кто умнее? Бабы умнее вас! Запомни, бабы! А то хвост распустил как павлин и мне такое затирал.…А вот, не дала бы, я тебе сегодня и ты бы так и не узнал, дурачок, как приятно в девочку кончать! Понял, дурашка.…Запомни, бабы не только умнее, но и главнее! Запомнил? А меня ты запомнил? Ну, иди ко мне, дай я еще разик с тобой напоследок…

Мы вышли, и я, в который уже раз убедилась в правоте ее слов…Мы умнее, мы!

Грехопадение

Вспомнила свои первые впечатления о Ваське, поделюсь ими с вами, итак…

Она несколько полновата, но это ее нисколько не портит, а наоборот, придает ей солидности и в сочетании с природной неторопливостью убеждает в ее надежности.

Хотя она и высока, на голову почти выше меня, но медлительность стройной фигуры придает ей некий загадочный облик величавой, повелительной женщины.

Первое мое впечатление — что она заторможенная, но…Глаза ее подкупают открытым и внимательным взглядом, к тому же, вовсе не пустым, а внимательным и, судя по всему, еще и умным. Ее лицо сразу же не запоминается, оно довольно обыденное, какое часто встречается в среде обыкновенных рабочих людей. Несколько грубоватый нос, полные губы, довольно привлекательной формы и зубы, ровные, белые, выступающие скулы, полноватый овал лица и немного раскосые глаза, внимательно разглядывающие каждый раз меня, из-под коротко остриженных, словно под мальчишку, густых, каштанового цвета волос

Первые фразы, ее слова и я постепенно начинаю привыкать к ее интонациям, тембру ее голоса несколько низкому для такой молодой и красивой женщины.

— Тебе сколько? Четырнадцать, тринадцать? — И, услышав мой ответ, несколько удивляется.

— А по виду не скажешь…Думала, что ты младше. И где учишься, в каком классе?

Отвечаю, а сама замечаю, что в ее поведении пробиваются мои знакомые черты …

Это когда я с кем-то разговариваю, то обязательно в упор и, не мигая, смотрю в глаза моему собеседнику. Мама говорит, что так некрасиво и что так не надо человека разглядывать и смущать, а надо взгляд переводить… Но я так не могу, мне надо обязательно лицо и особенно глаза видеть того с кем я разговариваю. Вот и она так же, спрашивает, и мое лицо внимательно изучает, и мне в глаза заглядывает.

Я на секунду с ней встречаюсь взглядом, выдерживаю паузу и смотрю в упор и она так же, потом она первая, глаза отводит и продолжает расспрашивать о моих родителях. Отвечаю и невольно попадаю под какое-то с ее стороны соучастие, интереса к тому, что ей о себе и своей семье рассказываю. Она слушает мои ответы, сидя ко мне в пол оборота, отчего ее довольно крупная грудь выпирает и рельефно, кругло обозначается. Она замечает мой взгляд и, слегка улыбнувшись чему-то…

Встает, подходит к столу, берет сигарету из пачки, потом несколько долго ищет и шарит руками по столу в поисках зажигалки, и при этом, все время меня рассматривает, и мне кажется, что с каким-то повышенным интересом.

— Это надо же, такая молодая и уже дочь профессора… — просто гениальная фраза, так я о ней про себя отмечаю.

Закуривает, глубоко затягиваясь, а потом сильной струей выпускает вверх и в сторону дым от своего лица.

— А ты ничего…Ты мне нравишься, — а я, пожимаю неопределенно плечами.

Она стоит передо мной и довольно близко, напротив, на расстоянии вытянутой руки, при этом я вижу, как она дышит и у нее периодически приподнимается под одеждами грудь, как выпускает дым после глубокой затяжки сигаретой и расспрашивает…

Одежда ее хорошо подобрана по тону и прекрасно сидит. Даже ее коротенькая и больше чем надо — для женщины с такой комплекцией классическая и короткая темно-серая шерстяная юбка так здорово ей подходит, обнажая, несколько полноватые, но и в тоже время, округлые колени и стройные ноги, чуть пониже такого волнующего коротенького края, ее коротенькой юбки.

Про таких женщин с уверенностью можно говорить, что такая женщина как секс-бомба, бомба замедленного действия. Говорю потому, как наблюдаю за ее медлительностью, как она спокойно и уверенно садится напротив, медленно закидывает ногу на ногу, обнажая на миг, что-то светлое под разрезами юбки… Я еще удивилась тогда, отметив про себя, что на ней не колготки, а красивые и сексуальные чулки. Ну, а туфли! Они оказываются точно такими же, как и у мамы. Я их запомнила, так мама их, как она говорила, выцарапала у одной знакомой продавщицы. Это надо же? И куда она так вырядилась?

Невольно себя сравниваю с ней. И ведь, никакого сравнения! Я перед ней как пигалица и десятилетняя маленькая и беззащитная девочка…Одета небрежно. Брючки в обтяжку, которые смущают немножко из-за выпирающей попки, мальчуговая клетчатая рубашка под коротенькой курточкой и босоножки. Ну, никакого сравнения!

И я помню, как я тогда еще сильнее смущаясь, вся съежилась и сжалась…

Но это было тогда, а потом…Потом я к ней и чуть что, потому что она оказалась во многом для меня просто не заменима. Вот и на это раз, я к ней пришла и жду от нее поддержки.

А все потому, что с Мишкой творится что-то неладное, после того посещения сауны.

Мишка, в последнее время, прогуливал последние уроки и если бы не замечания, которые мне почему-то, а не ему делали, то я бы так и не придала этим прогулам такого значения. Подумаешь, тоже мне невидаль, кто из старшеклассников не прогуливал? Тем более, у меня не было ни малейшего повода беспокоиться о Мишке, он хоть и прогуливал, но все предметы знал и соответствующие отметки получал. А вот о ком я беспокоилась, так это о своих родителях.

Нашла, как говориться, коса на камень и если раньше мой папка ей уступал, то теперь уже между ними вспыхивали не шуточные ссоры. Я в последние месяцы только и слышала оскорбления ему с ее стороны, и она такое ему говорила… Видно и впрямь, Васька права оказалась: когда у нее не осталось уже никакой надежды, то она стала искать утешения у других на стороне.

Их брак распадался прямо на моих глазах, а следом и моя судьба изменялась… Это я прекрасно уже понимала и потому ни чью сторону в их спорах и ругани не принимала. А что я могла для них сделать? Ему-то я еще могла уделить внимание, а вот ей?

А ее, как подменили, начались прогулы работы, какие-то и вовсе не оправданные отсутствия подолгу после работы, походы с подругами на какие-то увеселения и всюду, и всегда около нее крутились мужчины…

Поначалу я не придавала тому никакого особого внимания, подумаешь, она же молодая и красивая женщина, а он с ней, то ли уже не хотел, то ли уже не мог. Так я часто слышала от нее в запале страстей, когда она ему это кричала.

И слово это импотент, я уже сто раз от нее слышала. Ну и что, говорила себе, так разве же это главное? А как же я, как же наша семья, в конце-то концов, быт наш, квартира и вообще все то, что было у нас до его падения. Да, а что же случилось у него, вот в чем вопрос?

— Так ты говоришь, что она ему так давно говорит? — переспрашивает меня Васька в очередную с ней встречу. — И когда это у них началось? Ах, да! Я совсем забыла, ты говорила…

— Так что же мне делать?

— А чем ты можешь помочь им? Хотя погоди… Вот если бы ты ее ко мне привела, то я бы ее кое — чему подучила… Его бы я тоже…

— Только давай без своих фантазий. Запомни, мой папка с такими как ты…

— Поняла! Да и как не понять, профессор и б……это не очень-то академическое сочетание, надо понимать, хотя знаешь… Так я поняла, прости… Тогда, только ее одну приводи и я ее кое-чему подучу…

— Наверняка, какими-то своим приемчикам по заглатыванию шпаги? Да не будет она такое делать, не будет, и даже не спорь! Я свою мамочку знаю!

Но она, все-таки, настояла. Теперь мне надо было придумать повод, для того, чтобы ее к ней как-то выманить. Одно дело это когда я, а другое, когда ей подскажет кто-то со стороны…Тем более, от такой опытной, как Васька.

Интересно заметить, как я сама к этому шпаги глотанию относилась…Как, как? Да вот так!

После того, как увидела в сауне урок фехтования Кончиты с Мишкой я всю ночь только и думала об этом утонченном умении женщин поражения мужчин языком в самое сердце раскрытыми ртами.

Раньше я такое слышала и даже видела в порнографии, но чтобы вот так и так близко, да чтобы еще этим и Мишка занялся? Нет, не он, а она с ним! Я все искала ему оправдания, как я считала тогда, оправдание его измене мне. Но потом я поняла, что с Мишкой у меня не было бы никогда продолжения. Никогда! По натуре он авантюрист, а я? А я просто профессорская дочь! И этим все сказано.

Я тогда ночью поняла, что ему надо другую, опытную и чтобы она уже с ним была, как настоящая женщина…А я, как я поняла, я была не готова никак к этому, тем более, к таким выпадам и уколам мужчинам. Может потом, думала, и как-нибудь, я попробую вызвать его на состязание в таком фехтовании со мной. Потом, но не сейчас и не завтра. А вот когда и при каких обстоятельствах я даже не представляла. Знала, что буду, а вот как и когда? А тут еще…

Мишка стал с Кончитой встречаться регулярно, и я это знала. А что я могла поделать? Вот и терпела, переживала…Нет, не ревновала, то другое, скорее, я, как сестра за него переживала! Еще бы, ведь я узнала, что Кончита и с ним за деньги! Понимаете? За деньги, так что ни о какой любви и речи не шло! А вот что касается денег?

— Так, Мишка! Откуда деньги на этот раз? Ну? Говори! Ты не молчи, а то я все равно узнаю, ты об этом должен знать. Я такая… — но он, подозрительно молчит.

Что это? Нет, в его молчании скрывается какая-то тайна… А вот какая? Ну, что же, пусть он думает обо мне как хочет, но я все выясню!

С такими мыслями я снова к своей Ваське.

Сидим, она раскладывает пасьянс и слушает в пол уха, так мне кажется, но…

— Так говоришь, что он молчит?

— Молчит! И не желает со мной говорить, не хочет поделиться…

— И что? Ты говоришь, что это первый такой случай, что он с тобой и ничего не объясняет?

— Первый! Я даже не знаю, что и думать? Но откуда у него снова появились деньги? А эта дура, Кончита, мне говорит, что она их от него не получает! Врет, наверное?

— Врет она, а он, значит, молчит? Да…

— Что да? Что думаешь, подскажи?

— Думаю, что ему дает деньги… — подняла лицо, с торчащей сигаретой изо рта и смотрит внимательно на меня…

Я невольно шаг назад и руку прижала к своей груди и тут я…

— Как это я? Что ты такое говоришь? Да я ему никаких денег! И потом, откуда у меня… Может, он у вас ворует? Надо бы вам все проверить…

Проверили, но все чисто. Никаких недостач и все то, где он принимал участие, все то тоже было чисто… Никаких претензий — так сказала Васька.

Я снова к нему. Мишка опять молчит, а по глазам его я — то все вижу… Я его взгляд слету понимаю…Но почему же он продолжает все, как прежде? А эта дура, с кем он путается, она стала такая наглая! И еще смеется! У, гадина, подожди, вот я доберусь до тебя…

Опять я у Васьки.

На этот раз она сидит полураздетая и довольно пьяная, по крайней мере, не настолько, чтобы мне не отвечать. Такое уже было с ней и не раз. Нет, пьянки, это ее слабость… Вот и сейчас я к ней прискакала и вниз к ней, в ее логово, как она говорила.

— Ты знаешь, у него снова деньги появились!

— А что, это для тебя новость?

— Ну как же! Он же мне обещал, говорил…

— Так, погоди тарахтеть, Котенок! Так он уже заговорил или… Ты же говорила, что он молчит и не признается насчет денег! Ты меня совсем запутала! Так он молчит или говорит?

— Да, ты права…Он все время молчит. Вот это меня больше всего тревожит! Ну, почему он молчит? — спрашиваю и вижу по ее взгляду, что она что-то знает…

Она как-то приободрилась и теперь уже, с усмешкой, меня пристально рассматривает.

— Ты, наверное, очень хочешь узнать, откуда у него появляются деньги! Так?

— Ну, что ты спрашиваешь, Василиса… — и не удержалась, понимая, что она знает и потому, добавила, — Василиса Прекрасная…

— Правда?

— Что, правда?

— Ну, насчет Василисы? Ты действительно так считаешь или тебе так надо было сказать, чтобы все у меня выведать? Ты, в самом деле, так обо мне думаешь?

— О, черт! Я ведь совсем забыла, что мне надо….— тут же засобиралась и начинаю отрабатывать назад, словно ледокол, который, не рассчитав свои силы, сходу врезался в толстые и непроходимые льды…Только мои льды сейчас совсем ведь другие и они…Нет, эти горячие складки ее тела и все, что есть у нее, все это для меня — айсберги. Нет, Антарктида! И я никогда не ступлю на ее территорию! Никогда! Смотрю на нее и сама себе такое произношу…

— Вот, что! Я по тебе вижу, что ты так и будешь вокруг, да около меня крутиться… Потому я решила…Нет! Не бойся Котенок! Ничего я тебе плохого не сделаю — это раз, а, во — вторых, я действительно знаю, откуда у твоего Мишки бабки и кто ему их дает. Ты хочешь об этом узнать?

— Да… — тихо шепчу, прекрасно понимая цену, которую она сейчас мне назначит за эту тайну…Секунды борюсь с собой, но мне надо… Да, надо и во чтобы то ни стало! Чтобы он не попал в такую же не справедливую историю, как и ее брат, Мамай! Я, почему-то все время об этой истории только и думала. Ведь Мишка он такой напористый и в то же время — доверчивый и он такой… Нет, он точно, может сесть в тюрьму и мне его надо спасти любой ценой! Любой!

Все это мгновенно проносится у меня в голове, и я ей, так же тихо, опустив голову:

— Да, я согласна… Назови свою цену…

С замиранием сердца вижу, как она слегка отклоняясь, расставляя в стороны, свои полные ноги и ладошкой легонько похлопывает по своей отведенной в сторону ноге, по своим коленям…Мол, иди сюда и садись…

Секундами внутри меня происходит титаническая борьба, и я… Я смиряюсь…

Медленно подхожу, ее рука ухватывает мою и слегка притягивает. Секундами, я сопротивляюсь, не поддаюсь, упираюсь…

— Сядь… О том, что скажу тебе, лучше выслушать сидя…

— Но я… — пытаюсь освободиться, слегка выкручивая руку, и уже решаю…

— Нет, только вот после того, как ты сядешь…Ты хочешь…

— Да! — тут же ей, имея в виду, что я хочу знать о нем, и тут же ловлю себя на том, чему научилась у нее, этой двусмысленности во всем, в действиях, поведении, в словах…Я что же, я ей уже да, говорю?

И не успеваю сообразить всех последствий своего опрометчивого и легкомысленно высказанного согласия, как она легко и ловко, разворачивая меня к себе спиной и слегка руками — раз! Все! Я оказываюсь тут же сидящей, у нее на ноге! Замерла и сжалась вся… Ой, мама!

— Расслабься и слушай свою… — Мамочки, думаю, вот она сейчас как скажет, и она добавляет так, словно меня убивает…И внезапно в самое ухо тихо и вопросительно, но мне показалось, что так громко шепнула с выдохом…

— Любимую?

Я молчу, оглушена всем. Ее вопросом и тем, что сижу у нее на ноге. Тем, что она уже своими теплыми руками прижала меня к своему горячему и рыхлому мягкому телу, и что мне, в самое ушко, да так, что я обескуражена и обнажена, от этой мысли, от ее напора и того, что она так сексуально мне в самое ушко шептала…

Молчанье затягивается. Я ощутила, ее недовольство потому, как ее руки сжали мои предплечьи, поняла, что ей мое молчанье не нравится, особенно сейчас, когда я, можно сказать, вся в ее руках…

— Любимую? — спрашивает, повторяет громко и требовательно еще раз.

Но я обездвижена и я молчу! Тогда я чувствую ее требовательные толчки из стороны в сторону в мое тело…

— Так любимую или…

Теперь она трясет меня словно грушу, почему-то я так внезапно с юмором, сравниваю эти ее такие нетерпеливые вытряхивания моего признания…

— Молчишь? Почему ты молчишь? Ведь это ты сама назвала меня …

— Да, назвала! И перестань трясти меня словно грушу!

— Ой, слава богу! Моя девочка заговорила! Ха. ха. ха!

— И ничего смешного! Посмотрела бы я на тебя, когда бы тебя вот так сцапали и посадили бы, как на кол…

— Э… Милая моя! Ты еще не знаешь, что значит ж…сесть на …..

— Так, хватит! Хватит твоих подробностей…Мне совсем не интересно: кто и как тебя и куда…

— Тебе точно, не интересно или ты не хочешь обо мне ничего знать, что со мной было раньше?

— Слушай, Василиса Сисястая! Хватит мне пудрить мозги! Теперь мне что делать? Раздвигать перед тобой ноги?

— А ты, правда, так хочешь?

— Нет, это ты так хочешь!

— Хорошо, а как же, тогда, хочешь ты? А давай я тебе…

— Слушай, мадам Сиськина! Я хочу слышать…

— Слышать, слышать! Да сколько же можно, одно и то же! Два месяца только и слышу от тебя: скажи, да, знаешь ли? Я что тебе, справочная книга, кулинарная книга для секса? Ты хоть раз подумала, что у меня могут быть и другие к тебе…

— Подумала, можешь не продолжать…

— И что это означает, это твое подумала? Твое подумала это что?

— Не знаю!

— Я так и поняла! Она не знает… А кто будет знать? Зачем ты вообще ко мне ходишь, кругами вокруг, да около… Ты, Котенок, вообще, определись уже как-то со всем этим! И потом, я ведь…

— Ну, ладно, тебе… Ну, что? ты мне решила поплакать? Ведь ты же сильная! Я знаю! Вон, как меня запросто, раз!

— Раз, на раз не приходиться! Вот ты сидишь у меня на коленях и думаешь, как бы мне ее обмануть и выпутаться, да еще и узнать за своего Мишеньку. Ведь так?

— А раз знаешь, тогда зачем спрашиваешь?

— А иди ты отсюдова, засранка! Давай, мотай! Пошла вон!

Вон я, конечно же, не пошла, а села напротив и пока она угрюмо наливала себе очередную рюмку и пила, словно меня не замечая, я сидела и безучастно за ней наблюдала…

Интересно, что же ее остановило? Может, не хочет с малолеткой связываться и боится насильничать? Нет, такая уже ничего не боится! Эта уже Крым — рым и медные трубы и все прошла, и к тому же к ней уже бабы, и чуть ли не толпой… Интересно, и что она с ними делает?

Так, потом у нее как — нибудь расспрошу…

А ты что же, серьезно считаешь, что она так и будет с тобой и дальше?

Будет! И еще как!

К тому же это ее первая попытка, а потом будет и вторая, и третья, и…И сколько ты будешь ей голову морочить? Да она просто выставит тебя и все! Нужна ты ей?

Выставит! Запросто! Что ей стоит. Посмотри на нее, вон, какая она мощная! Ей бы в деревне, да на ней, как на тракторе можно пахать … Постой, что-то она увлеклась и так я, чего еще доброго, ничего от нее не узнаю…

— Может, хватит уже?

— Отвали!

— Ты уже почти всю бутылку вылакала!

— Не твое собачье дело!

— Хамишь?

Она беззвучно мотает утвердительно головой…

Ой, ой, ой! А глаза — то ее совсем пьяные! Нет, пить-то она совсем не умеет, не то, что она со своими курицами в сауне, или, где там она с ними еще общается? О, там она, наверняка, с ними и такое с ними? Так, потом, сейчас ее надо как-то в себя привести. Смотри ты, она засыпать начинает!

— Эй, Сисястая! Ты чего, спать решила? Ты же мне обещала рассказать…

Она, молча, не открывая глаз, раз мне и показала — дулю!

Вот тебе и раз! И что теперь?

А что потом?

Она сидела, развалившись, напротив. И пока я выходила по своим надобностям, то она сползла, безобразно завалившись на бок, при этом одна ее грудь вылезла и вывалилась наружу из-под лифчика и халатика, небрежно накинутого прямо на голое тело, обнажая довольно чистую и ярко молочную белую кожу груди с небольшим и не кормящим соском…

Я как вернулась, так и стояла в нерешительности, не зная, что можно, а чего опасаться.

А опасаться было надо, так как она отчаянно дралась, как мужик, особенно, когда к ней кто-то, когда она была пьяная. Об этом все знали и никогда к ней не заходил, пока она сама после пьянки не выходила. И на этот раз все было именно так.

Я стояла и не знала, что же мне с ней дальше предпринимать?

С одной стороны, можно было ничего не делать и сесть напротив, подремать самой, тем более, что ночь накануне я очень плохо спала.

Какое-то ощущение неприятности преследовало меня этой ночью. Я встревожено, среди ночи проснулась, полежала, успокаиваясь, и все никак не могла понять, что же меня разбудило. Перебирала все события последних дней, но так и не разобралась и вот сейчас, можно сказать, что я стояла в метре от разгадки своих переживаний и плохих опасений. Может, оттого я, к ней и усесться на ноги согласилась? Уж слишком тревожно мне на душе было.

Что же она, интересно, знает? Это как-то касается меня, Мишки или… Вот! Вот, что оказывается, так меня тревожит! Подозрения…

Какие еще подозрения? А, вот, такие-насчет Мишки! Мишки? Да, его и…

Так, стоп! Даже себе и не мысли!

Нет, мне надо и во что бы — то ни стало с ней разобраться и все у нее выяснить. О том, что она знала, не приходилось сомневаться! Временами, казалось, что она знает все и обо всех, столько у нее было сведений, и столько она сама могла логически вычислить. Интересно, о чем она знала на этот раз?

Терзаемая неясностью, я решила все — таки, к ней приблизиться, тем более, как мне показалось, появился повод — ее обнаженная грудь, которую надо поправить. Подошла и присела рядом с ее головой. Сижу и впервые ее так спокойно и пристально рассматриваю…

Да, красивая и добротная женщина! По крайней мере, о ней не скажешь, что ее мало. Много и даже с некоторым излишком, вон, этот излишек у нее вывалился и мне его надо…

Так и как же мне это лучше сделать? Может разбудить? И что тогда? Сказать ей. Ну и как я ей об этом скажу? Что, мол, Василиса, у тебя грудь обнажилась, так что ли? А если она решит, что это я ее специально вытащила…

Чушь! Самая настоящая чушь! Вот сейчас я… Так… Вот, сейчас…

Пробую слегка приподнять ее тело, но… Ой и тяжелая же она? Интересно, в ней сто килограммов или же больше? При ее росте, наверняка не менее того, тем более, при таких формах женщины…

Она спит и даже слегка похрапывает, выдыхая пары алкоголя прямо мне в лицо. Нет, мне надо, либо поправит ей то, что решила, либо уходить подальше, потому как я скоро стану точно такой же пьяной от ее выдохов. Итак, я осторожно…

Протянула руку, пальцы неожиданно утонули в мягкой и чуть прохладной снаружи, но такой неожиданно теплой ткани в глубине груди.

А она у нее очень мягкая, а еще… Так, достаточно, пусть уже так и останется, тем более ее сосок… А он смешной! Нет, правда! Хорошенько рассмотрела его, ореол и его бледно-розовый, нежный овал вокруг такого комично свернувшегося на бок, и как бы наполовину утопленного за овалом груди сосок.

А если я… Что за нелепая шутка? Только попробуй еще прикоснись! Если тебе так хочется, то надо было с ней соглашаться и вот тогда бы ты, уже с ними наигралась, как захотела бы. А пока что… Ну, что такое, еще?

Все, так только что осторожно проделала, заталкивая назад, под ткани лифчика, все обратилась вспять. И даже еще больше! Грудь плавно растеклась удивительно мягкой и приятной волной… Я снова, осторожно пальцами, подныривая под мягкую и такую податливую ткань груди, подбираю ее и осторожно перекатываю за ткани лифчика, которые, предварительно и слегка, вытянула из-под ее руки. Вроде бы лучше… А если она снова?

Потом я еще несколько раз туда, она назад, я снова, а она никак! Наконец, поняла, что все эти попытки для меня могут плохо закончиться, так как я, прикасаясь, каждый раз, все отчетливее ощущаю в этих касаниях какую-то сопричастность с ее телом, … Эге! Девочка! Да ее грудь никак волнует тебя?

Да ничего подобно! Подумаешь, просто я хотела ей немного помочь, вот и решила…

Решила, помочь… Разве это правда? А может, ты все же решила к ней прикоснуться? Коснуться ее тела, пока она спит? Может так?

Ну, может и только — от части, и так, только я не понимаю, к чему ты клонишь? Думаете, я, как мальчик буду сопеть, глядя на ее грудь? Так что ли? Да, у меня самой и потом, я уже такую видела, и я же, ведь сама, точно с такой же, как и у нее! Так, что, не надо меня стыдить, тем более…

Нет, не такой же! У нее, ты сама это почувствовала, а у тебя еще только она…

Ничего подобного! И не только, и ни такая уж она у меня и маленькая, а она ровно такая, какой и должна быть у девочки моего возраста!

А у нее, значит…

Да, у нее она такая по ее возрасту и потом, женщина с такой грудью она уже может спокойно малыша накормить, потому как, у такой груди есть место для …Постой, постой, что это?

Смотрю и только сейчас замечаю, что ткань лифчика вокруг ее соска увлажнена. Почему? Это же…И сразу же от нее, как от прокаженной! Она что же, рожала, родила? Когда?

Ну, что ты городишь, причем здесь, рожала, родила? Она что же, тебе об этом сама рассказывала? И ты уже ее ребеночка видела? Нет, это что-то другое? Тогда от чего у нее молоко выступает из груди?

Лихорадочно все, что знала, в голове перебирала…Может, это у нее от того, что она с кем-то…Ой, мамочки! Да, это же, от меня у нее! Это я ее грудь тискала, мяла, заталкивая в тесный для ее груди лифчик, вот она и взяла, да и выпустила молоко… Что? Какое еще молоко, ты чего? Откуда у женщины молоко? Вот если бы она родила, то, тогда…

Неужели она родила? Вот дела?

От такой мысли я так заволновалась, что тут же на выход, за помощью и выяснениями обстоятельств, своего открытия. Думала, что те красивые и длинноногие, все о ней, о своей начальнице знают?

— Постой, ты куда? — внезапно ее, парализующий меня голос.

— Я, э…Ты спала и я решила, что в следующий раз я к тебе….

— Врешь! Ничего ты, как всегда, не решила! … Ты вот, что, уходи, а завтра с утра ко мне заходи, а пока, что я…

Она пытается встать и шевелит своими телесами, стараясь усесться удобнее, при этом свободной рукой пытается на место заправить свою отвисающую тяжелую грудь… А потом, заталкивая ее, куда надо, поднимая на меня пьяные, почти бессмысленные глаза, говорит, усмехаясь:

— Постой, так это ты, оказывается, меня лапала, а я-то думала, кто меня так терзает во сне? А это, оказывается, ты! Ну, теперь иди ко мне!

Я разворачиваюсь и нервно прыгаю к выходу на первые ступени лестницы, как тут, она мне в спину:

— Она! Это она дает ему деньги!

Я по инерции, из-за нервного напряжения своего разоблачения и через две ступени перебираю ногами вверх, к выходу, как тут…

— Мать! Твоя мать! — бросает мне в спину что-то чудовищно неправдоподобное…

Ноги все еще автоматически переступают, и я вылетаю пулей в помещение офиса, потом, ничего не разбирая, никого не узнавая, вылетаю стремглав на улицу…

И это ее «мать твоя», я сначала, как «мать твою» воспринимаю, как ее ругательство, потому что, я ее плохо расслышала и сразу не понимаю… А затем, оно в меня, словно разрывными пулями в спину, в голову ударяет и от немыслимой догадки, словно разрывает на части! Она сказала: мать, мать твоя! Моя мать! Я не ошиблась? Она не ругалась, а так о моей матери высказалась? Потому я тут же закрутилась на месте от боли и осознания непоправимого…

Если бы не она, так я бы на того, да убила бы его! Убила бы!!!

А ведь, я чувствовала, каким-то неведомым чутьем, ощущала это в ней, нет, в нем… Нет!!! Нет, такого быть не должно совсем! Чтобы он и моя мать?!!! А может, она все же, ругалась и я не расслышала? Потому я сразу же к ней и назад!

Как я залетела назад, не помню, а только к ней на трясущихся от напряжения ногах, нет, не пришла, приползла…

Она, как сидела, так и сидит, понуро опустив низко голову и как будто — бы, спит.

Спит? Да как она смеет? И я, уже открывая рот и собираясь на нее закричать, что она ошибается, что она не права, потому что такого не было и не будет никогда!

— Иди ко мне, Котеночек… — вдруг, мне так мягко, сочувственно, что я, обливаясь слезами к ней сама потянулась…Обняла и прижалась, утопая в ее теле, тепле, а потом, поднимая глаза, расплываясь от слез с видением ее лица:

— Ну, почему? Почему?

Она гладит и нежно целует мое зареванное лицо.

— Мир жесток! Ты взрослеешь и тебе пора рассчитывать только на саму себя, как это делают настоящие и взрослые женщины.

— Ну, почему она? Она? Да, как она могла?

— Эх, девочка! Ты еще сама не испытала того, что чувствует и как хочет женщина, потому тебе многое будет еще не понятно. А вот мне все понятно!

— Что, что тебе понятно?

— А то, что ей так давно не достает, чего ей так хочется больше всего в жизни, то рядом и само в руки дается ей и так ее соблазняет…И не каждой, особенно, для молодой и покинутой всеми молодой женщины хватает выдержки и к себе уважения, чтобы не принять и устоять. Не каждой…

— Но, у нее же, есть все! И потом, семья, а как же папка и я?

— А вот так! Сорвалась, не устояла и с головой, как обычная баба, в этот водоворот страстей и такой ей желанный, соблазнительный омут…

— Так что же, она с ним и в омут? Что и даже не по любви?

— А кто его знает, что у женщины в голове? Вот и ты, порой, сама ничего не понимаешь и ко мне лезешь и лезешь…

— И вовсе не лезу, скорее наоборот, это ты ко мне…

— Ну, вот, наконец-то чухался мой Котенок! Так ты, чей, а Котенок? Ее или уже со мной?

— Знаешь что! Иди ты…Ну, что у тебя за манеры? Я же к тебе с такой болью, за разъяснением, а ты?

— А что я? Я, как всегда! У меня все хорошо! Вот посмотри на меня! И я не одна и со мной рядом пригрелся такой хорошенький и миленький котенок, потому мне так хорошо!

— Ага, хорошо, а из твоей груди так и брызжит твое молоко…

— Что?

Потом она не стесняясь, при мне. — На подержи, — говорит, почему-то мне, хотя может халат свой спокойно сбросить, хотя бы и на пол.

Обнажилась, покоряя меня своими телесами, а потом, прямо передо мной, завела руки за спину и …

— Ну и где же здесь, что ты увидела у меня? — спрашивает, опуская на руки бретельки лифчика и удерживая внушительные опустевшие тряпичные мягкие чашечки лифчика в руках. При этом плавно покачивает передо мной своими отвислыми и прекрасными образованиями, полными, отвисающими, молочного цвета и с такими сморщенными, нежно-розовыми и выступающими сосками.

— А ты не на меня, а сюда смотри! Откуда у тебя эти следы на чашечке? — переключаю ее внимание.

— Да, откуда? Что-то я ничего не понимаю? Ты что-то об этом знаешь, скажи?

— Нет, дорогая теперь уже, ты! Ну и расскажи, почему это у тебя молоко из груди? Ты, что же, родила? Тогда расскажи мне кого и когда и я поздравлю тебя.

— А! — машет, как-то неопределенно рукой, наклоняясь, подбирает вещи, рукой придерживая отвисающие груди.

— Что, а? Скажи? Нет, ты не отворачивайся, говори!

— Что? — смотрит на меня с вызовом из-за плеча, покачивая обнаженной грудью. А потом!

— Так ты хотела? Вот так? — неожиданно резко ко мне повернулась, раскачивая своими грудями и…Я и опомниться не успела, как она меня ткнула лицом в свои обнаженные и горячие груди, захватив мою голову. Я была не готова к тому повороту событий и уже задыхаться стала в ее вымени, как она, отпуская меня…

— Ну, что поняла? Поняла, как ведет себя баба, если ей хочется так …

— Пусти, ты, дура! Ну, что ты вытворяешь? — вырвала голову и тут же отползла от нее в сторону на безопасное расстояние.

— Ты что, правда решила меня изнасиловать? Зачем ты меня тыкаешь в свои груди? Причем здесь я?

— Да, ты права! Прости, не сдержалась.

— Ну и как мне, что еще от тебя ожидать? Ну и, что ты мне хочешь сказать?

Она, молча, одевается, а потом, как ни в чем не бывало, повернулась ко мне спиной.

— Помоги мне?

— А ты что же сама не можешь? По моему, тебе пора рассчитывать только на саму себя, как это делают настоящие и взрослые женщины, — ехидно ее передразниваю, цитируя ее же высказывание.

Но она так и стоит с оголенной ко мне спиной, сдерживая руками свои волнительные образования.

— Ну? Ну, я прошу тебя?

И я уже взялась руками за половинки лифчика, нащупывая застежку, как она мне.

— Мне больно, прости, не хотела тебе говорить.

— Что больно, как я делаю?

— И от того тоже.

— Это почему же, ведь я так все тебе осторожно… — говорю, а сама действительно нежно и бережно стягиваю лифчик и свожу вместе половинки защелки, как она мне.

— Нет, не застегивай! Больно!

— Что такое? Что с тобой происходит? Почему тебе больно? У тебя что-то серьезное с грудью?

Она молчит, а потом, просто халатик сверху набрасывает на голое тело и запахивает, оборачиваясь ко мне, откладывая лифчик в сторону.

— Не хотела тебе говорить, но… тебе пора знать и рассчитывать, только…Вот и я, видимо не рассчитала, потому залетела, только сделала аборт, потому и больно, и молоко из груди, и кровит тоже…

— Да ты, что?! Прости, я не знала!

— Ну и причем здесь ты? — и снова потянулась за сигаретой.

— Ты знаешь, для настоящей б….. аборт, как насморк!

Ну и высказалась? Зачем она так? И я, на ее грубую, самоуничижительную поговорку тут же реагирую, мне становится жалко ее! Я ведь понимаю, что она так специально себя и от жалости, грубо так обзывает. Потом мы молчим, она курит и я на нее уже совсем по — другому смотрю и переживаю за нее.

— Это больно?

— А, пустяки! На бабе, как на собаке, все быстро заживает. Только ты на меня так не смотри, подумаешь, аборт, с кем не бывает.

— Со мной не бывает…

— А с тобой еще рано! Потому, чтобы идти на аборт, надо хотя бы…

— Я все поняла. Можешь не продолжать. А твое молоко, оно что, так и остается в груди? А оно там, не того?

— Да в том-то и оно, что его как-то надо сцедить, а я, как только возьмусь за грудь, так аж ноги сводит, так все болит и ноет, и ноет…

— А давай я тебе помогу.

— Ну и чем же ты мне сможешь помочь? Разве что… А что, это хорошая мысль!

Потом, спустя несколько десятков минут, она благодарит за мою помощь и ее поцелуй, тут же находит мои молочные губы и от того нам с ней так сказочно хорошо, что она тут же мне шепчет, пока я снова припадаю к ее соску…

— Ах, ты моя деточка, ах ты моя крошечка… — так она мне, как только я начинаю снова…

При этом она уже уложила меня на спину, голову на ноги и приподнимая их, наклоняясь надо мной и сует мне …

Ну, вы поняли, что я для нее сделала, сдаивая ее груди, освобождая теплое нежное вымечко от ее, так никому и не нужного ее молоко.

Конечно, все это не проходит бесследно для нас! И она… Но о том, я не буду, пока…

Ну, а что же с теми, о ком я от нее узнаю? А вот об этом сейчас, расскажу.

Двойное предательство

Любое предательство очень болезненно! А тут? Домой даже ноги меня не несут и я, так бы и осталась с Васелиной, если бы мне не надо было…А что же мне надо еще?

Итак, все ясно! А может, она ошибается? Откуда-то радостные, с надеждой на лучшее, появляются такие жалкие мысли.

Ну, что же, все надо самой проверить и убедиться в этом. Потому, как только я подхожу к дому, то никак не могу отделаться от ощущения непоправимого несчастья.

Ну и как я с ней буду разговаривать, как? Как я вообще с ней буду, после того, как я о ней такое узнала? Это что же, мне надо будет ей, как прежде, так и говорить, мамочка, мама? Нет! Ну какая она мне после всего… А он, он ведь тоже хорош! А ведь, если бы не эта дурацкая сауна….

Теперь я переключилась на злополучную сауну и поняла, что в том, что произошло и моя есть вина. Ведь, если бы я его с собой не брала, то он бы… Да, что там теперь говорить?

Эх, а ведь я зря тогда так и оставила без осуждения его связь с Кончитой. И потом, это ее фехтование с ним? Постой! А если и моя ему? Ну, ему же нравится это шпагоглотание? От этой смысли, я даже вся залилась краской, так меня горячим обдало, от этой догадки.

Потому я не иду, а крадусь. Подошла к двери, прислушалась, стою и никак не решаюсь войти. А если я прямо сейчас, вот зайду и увижу их вместе? Что им скажу?

Стою перед входной дверью в квартиру и никак не решаюсь, не могу дверь открыть. Вот так стала под дверью и понуро стою, не в силах, что-либо в себе изменить и все передумать.

— Профессорка, ну, что ты стоишь? Ключ забыла? — это мне соседка, спускаясь с третьего этажа. — Да, придется тебе подождать с ее возвращением. Ушла она, несколько минут до твоего прихода. С ним и ушла, с Борькой твоим! Ну и дела? Может, зайдешь ко мне и посидишь пока?

Хорошо, что она торопилась и я, сославшись, на что-то, от нее отцепилась и как только она вышла из подъезда, то я сразу же, не раздумывая, ключ и тут же в квартиру заскочила…

И вот что странно, ощущения необычные сразу же у меня. Зачем-то сразу к ней в спальню. Все вещи переворошила, потом, почему-то, на кухню. А что я искала? Наверное, доказательств ее прелюбодеяния?

Потом снова и даже полезла к ней под кровать зачем-то, плохо соображая, что я ищу у нее там…Думала, что среди конфетных оберток, которые она часто под кровать бросала, жуя конфеты на ночь в постели, я найду и обертку доказательства ее прелюбодеяния?

И как только я там оказываюсь, то вдруг, слышу…

— Ну вот, Мишенька, все, как ты и просил. — Слышу ее такой радостный голосок из соседней комнаты. — Ну, что ты стесняешься, проходи!

— А она? Она когда должна прийти? — слышу, как он ее тревожно спрашивает. Про себя отмечаю, а он молодец, мой Михаем!

— Ну, причем здесь она? Тебе что, меня недостает? И потом, я как скажу, так и будет! И если надо, то я ее и на порог не пущу!

Слышу его возражения, а потом…

Потом я явственно слышу их приближение с продолжением…Ох, ой! От того я лежу под кроватью и зубами скриплю! Это надо же, как она ему…

Внезапно их шаги…Я инстинктивно, боясь разоблачения, ползу под стенку и тут же, оборачиваясь назад, вижу его ноги в знакомых туфлях, и ее ноги и как эти ноги ко мне приближаются как-то шиворот на выворот, отступая назад и сзади. Так я решаю, потому как, его ноги наступают, а ее ноги в туфлях и на каблуках пятятся назад… Еще шаг и …Все что угодно, но только не это! Я еле успеваю!

Во — первых, я не ожидала того, что так глубоко прогнется панцирная сетка кровати и я, еле успеваю пригнуться, как сетка, чуть ли не упираясь, изогнулась ко мне огромным горбом…Надо мной шум, да такой… Вот ее ноги уходят из вида, а следом ее туфли на каблуках…Бац, бац! Падают рядом. Следом его и еще что-то! А то, что я слышу, оттого я…

Нет, не оттого, а от того что, она говорит ему!!!

От дикого ощущения унижения и страха разоблачения, я кусаю свою руку… Но, что же я слышу! Что?!!! Все дико и надо мной! И с кем?!!!

Сетка кровати, перегибаясь угрожающе, то выгибается, то изменяет свою конфигурацию…

Потом, потом ее частое дыхание, голос, как умоляющий…

— Ну же, еще, еще! Следом, надо мной, сетка угрожающе заходила ходуном…Все я не могу, я должна! И я, обливаясь слезами, выползаю из-под кровати…

Ну, что вам дальше рассказывать? По — моему, все понятно?

Отец, уехал надолго в загранкомандировку. И я тут же ушла из дома. Хорошо, что заканчивала уже школу. Потом экзамены и в университет. Вот, собственно и все мои события из той, моей прежней и счастливой жизни. А потом, учеба, общага и обучение…О которой чуть позже, потому, что она уже к нам подходит…

— А, как же у тебя, с Василисой обстоят дела? — Спросили бы мы, ее.

— Постойте, я сейчас!

— Куда ты?

И если бы мы с вами рядом с ней стояли, то бы услышали, как она тут же, из телефонной будки:

— Привет! Я скоро буду! Что? Не знаю? Я сказала, что я не знаю? Что еще? Что? У тебя? Нет, у меня? Ну, ты даешь! Ну, Катя, ну, я прошу тебя! Ну, хорошо, хорошо! Целую, жди, я скоро!

А потом уже, оглядываясь, отворачиваясь от нас и пригибаясь, тихо в самую трубку…

— Я тебя…М…м…м! Целую! Сама, знаешь, куда? Нет, глупая! Нет, это я тебя и в самую…Глупая! Сама ты, Василиса… звезда! Пока!

Университеты Василисы

Всему выучиться нельзя. Тяжело учится нужному и полезному, организм, словно сопротивляется и неохотно запускает в себя полезную информацию. А как же! Ему надо потесниться и добавить надежного места, потому, как это нужное и пригодится.

А вот, когда обучают недозволенному и запретному то все это он, словно бы, схватывает на лету, и тут же стремительно запоминает. А мы, потом, только удивляемся, как это в нас одновременно такое уживается?

Вот и я только удивлялась, как я так быстро от нее всему обучалась? Одному, возвышенному и чистому — в университете и тут же, другому, от нее — запретному и волнующему!

Одно возвышает, направляет к светлому, чистому, другое, опускает и топит в страстях и низменных желаниях. Перед одним преклоняешься, а перед другим, не можешь устоять и срываешься! И тогда уже катишься, летишь стремительно, сломя голову, вопреки разуму и всему охраняющему тебя, твое тело и душу оберегающему от разрушения и растления…

Про таких, как я, говорят, что в них бес вселился! Бес! Вот и взбесилась я! Да еще, как?

От всего что произошло, от предательства матери, Мишки, я с этим бесом спуталась, наперекор всему и вся. Лишь бы не слышать их оправдания, лишь бы не видеть и не осознавать, и не стремиться понять, почему это так произошло?

Потому и потянулась к Ваське, чтобы отвлечься и забыться. А в ней бес! И этот бес, он в меня лез, лез! С каждым ее поцелуем, объятьем и все глубже и дальше, все во мне переворачивая и на изнанку выворачивая.

Все, что до этого знала, на чем была воспитана, то оказывалось не нужным, а вот того, о чем только в греховных мыслях, то вдруг оживало и вылезало в ее действиях…

Но сначала все это на меня, на мою больную голову, словно обрушилось! Итак, у меня забот хватало, так как я тогда с матерью теряла всякий контакт, да и с Мишкой тоже, даже за одной партой больше с ним не сидела. Один только раз с ним переговорила. Спросила его, зачем он у нее брал деньги? А он ответил и я, не знала, в чем его упрекнуть. Оказывается, она ему давала себя и как та Кончита.… Та, за деньги и кто даст больше, а она? А она, чтобы он с ней больше! Вот и вся разница!

Но самое интересное, что на все мои возмущения и протесты не последовало никакого изменения. Он так и продолжал, то с ней, то с Кончитой, а она, так и давала ему деньги, полагая, что так, его около себя удержит. Эх, знала бы она на кого он деньги ее тратил? Так и хотелось вмешаться, сказать, но я решила больше не вмешиваться, быть выше этого и вместо того, сама, как покатилась.…Как говорится, связался черт с младенцем! Связался, да не просто так, а на целые годы. Сколько, так продолжалось: год, два, три?

И год, и два, и три!

Первый год начался со знакомства у меня с ее телом.

Я хоть и видела его и уже даже трогала, но, то было все эпизодически и потихонечку, к тому же, у нее еще не прошли последствия операции. А то, что это был вовсе не насморк, как она утверждала, то я убедилась буквально на следующий же день. Я к ней теперь не шла, а летела, так не терпелось с ней обо всем переговорить, что случилось, что со мной произошло и как я их с Михаемым…

Она меня ждала! Ждала! И я это сразу увидела. По тому, как она разоделась, как причесалась, как подкрасилась. Я сначала подумала, может она на какую-то встречу или вечеринку собралась?

— Ты куда это так вырядилась? — спросила, довольно грубо и резко, потому, что сразу же не хотела и не могла ей начать плакаться в жилетку.

— Никуда, просто.…А что, красивой женщине нельзя выглядеть красивее? И потом, я в последнее время совсем за собой перестала следить… — сказала и на меня так посмотрела. Что, мол, как я? Оцени?

— Да, мало того, что не следила, так еще и пила, как последняя пьяница, что на рынке валяется…

— Нет, нет! Такого не было и потом, у меня был повод…

— Э, нет, дорогая, для пьянки всегда, повод найдется, ты это знаешь? И это твое оправдание.…Сама же сказала, что все это для тебя, как насморк!

— Нет, я не так говорила!

— Нет, именно так! — неожиданно с ней заспорила: нервы сдавали…

— Знаешь, Котенок, ты меня не обижай! Я все прекрасно понимаю, что с тобой происходит, только ты со мной зря так! С кем ты останешься, если со мной поругаешься? Тебе это надо? По-моему, тебе это совсем не надо! Лучше мне расскажи, а впрочем.… Знаешь, что? Поедем со мной, я тебе покажу кое-какие места. И ты по дороге, мне, если захочешь, расскажешь. Ну как, согласна?

Знаешь, когда так с женщиной поступают, то ей обязательно надо куда-то выплеснуть свою обиду и разочарование. Лучше всего, конечно, заняться сексом, но это пока, как я поняла, не доступно, — и на меня посмотрела вопросительно.

Я молчу, даже отвернулась. Не знала, что и ответить. Слишком все, мне показалось откровенно и быстро. Она довольно тонко уловила это и тут же добавила, дипломатично. Мол, не вашим и не нашим.

— По крайней мере, мне не доступно. А вот, через пару недель.… А пока что, раз сексом не занимаемся, то займемся.… А чем женщины обожают заниматься? Правильно! Пошли за шмотками! Ну же? Чего ты? Я хочу тебе подарок сделать и мне надо именно с тобой, а то я могу с размерами не угадать. Идем, идем уже, к тому же братик машину выделил. Так, что, садись и поехали! Ну, что ты скривила такую кислую физиономию? Чему ты не рада? Ведь бабам, для секса, как ни странно, а приодеться сначала, как следует надо!

Давай, давай, уже, хватит ходить, как пацанка, пора уже тебе во взрослую женщину превращаться!

— Ну, если так, то ладно… — с трудом, с ней соглашаюсь. Знала бы она, как я не люблю за этими шмотками мотаться и шляться по магазинам? Но все происходит не так и не по сценарию, что происходил у меня с мамкой.

Мы куда-то едем за город, а потом, не торопясь, и по красивой дороге среди сосен, к какому-то большому загородному дому. Причем, мы с ней пару раз выходим и по лесной дороге идем, а машина проезжает далеко вперед, и пока мы к ней шагаем, я ей все о себе, о том, что со мной произошло…

Она внимательно слушает, не мешает. И я, почувствовав к себе сочувствие и внимание теперь к ней с такой благодарностью…

По сути, я ведь, совсем осталась одна. И я даже себе не представляла, как бы я без нее, без ее ко мне внимания и даже, простите за откровенье, без ее ко мне прикосновений…Я ждала этого, я нуждалась! Ну, так уж случилось, что рядом оказалась тогда она, а ведь должен был оказаться он! Да где его было взять? Тот, кто был рядом все время, предал! Я тогда на всех, у кого пенис, так разобиделась и так разозлилась, что я с ними бы не смогла даже заговорить по-человечески и потому с той, говорила, кто рядом, с кем, так необычайно сблизилась.…Как говориться, я с ней, сроднилась через ее молоко…Ее молоко, как ее дочка!

Кстати, оно оказалось похожее на коровье, пожиже и более водянистое, да чуть сладковатое, и, совсем, ничем, не пахло. Зато такое теплое! Теплое, потому что оно прямо из нее и ко мне в рот и на губы, прямо из ее груди! Ну, как такое забудешь? Недаром его…

Так, стоп! Я не о том, а обо всем, что с ней и рядом.

Буду, Будду!

— Тонечка! Антонина Васильевна? Томка! Встречай и позавидуй, с какой я к тебе красивой девочкой!

— Васька, а что ты так, хоть бы позвонила? — говорила, подходя к калитке, довольно пожилая женщина, но хорошо одетая. К тому же, пока она открывала нам, я на ее руках сразу же увидела целое состояние.

— А это, та самая? — я тут же на Ваську.

— Да не сс…ты! — неожиданно она очень резко и грубо, — все уже о тебе знают!

— Интересно и кто же? Ну и что они обо мне знают? — я ей с вызовом.

— А говорили, котенок, пушистый и мягкий! А это, самая настоящая кошка…

— Да, хватит тебе уже! Нам не до шуток, понятно? — это Васька меня защищая. И успокаивая, добавляет.

— Тонька, у нас передовица! Всех обшивает. А ну, давай нам, по полной программе…

— Прямо так, по полной! Может, сначала, а уже потом? Отдохните с дороги. Вы, как у нас, с ночевкой или?

— Или, — это я ей. Но вижу, что Васька скривилась и как-то так изобразила на своем лице недовольство.… Вообще, мне это не понравилось. Что это за ухмылка какая-то и, причем здесь, с ночевкой?

— По-моему, ни о какой ночевке и речи не шло? Ты же мне, что говорила?

— Так, бабы, разбирайтесь тут сами. А я, как сказали: по полной, так по полной! Комнаты ваша на третьем этаже, через полчаса спускайтесь и начнем. Устраивает?

— Вполне! Только водителя покормите и отпускайте…

— Как это? Нет, я с ним уеду! А ты, как хочешь, оставайся.

— А говорили, что кошечка… — сказала Тонька и, закуривая пошла вперед, как бы за собой приглашая.

— Ну, что ты? Чего ты задергалась? Тонька, она знаешь, хоть и грубая, но своя! Отдохнем, как белые люди. Мы что не заслужили? И потом, Томка тебя приоденет с иголочки. Ей надо дать время, от примерки и до готового…

— Что, что? Ты что задумала, Васька? Я с тобой не останусь и что это за переодевание? Мне ничего не надо, и потом, я и так хорошо одетая? А ты знаешь, сколько эта одежда стоит? Мы ее с матерью покупали с рук. Ты попробуй, купи такое? Что ты ржешь? Что такое? Я что-то смешное говорю?

— Так, Котенок, ты слушай меня! Делай, как я тебе говорю… — я на нее как глянула! — Ну, ладно, как я тебя прошу! Делай, пожалуйста!

— Что это для тебя так важно, что ты, даже и я впервые такое слышу, ты мне говоришь, пожалуйста?

— Ну, пожалуйста, послушай меня…

— Ну, хорошо! Только ты, знаешь, я ведь и сдачи могу дать, если что! Так что если мы с тобой в одной комнате, то это еще ничего не значит! Поняла?

— Поняла, поняла! Ха…ха…ха!

— И ничего смешного! Веди меня уже. … Где ты там будешь трахать меня?

— Что? Да у тебя, после всего, просто мозги затраханы ими! Посмотришь сама, что ты завтра мне скажешь? А теперь, следом за мной! За мной, я сказала, а то тут собаки…

А собаки и, правда, затявкали, да так, что я тут же к ней ближе. Хотя они гавкали из-за высокого и глухого забора, что отделял участок от соседей, так я тогда подумала, потому и не очень-то и страшно.

— А собаки…

— А они их на ночь выпускают во двор, потому и следом за мной.…Да не переживай ты, на ночь, значит, ночью.

— Ну и какая тут разница, днем или ночью, кто тебе ж…откусит? — ворчу и тащусь за ней, прекрасно понимая, что тут она со мной и расправится, как те же собаки, только тем подавай мою ж…, а, вот ей…

Как только мы вошли в дом, так тут же перед нами вынырнула странная маленькая и черноволосая девочка.

— Это кто, китаянка?

— Вьетнамка. Тут полно таких, так что, привыкай.

А девочка, на самом-то деле, молодая женщина, учтиво показывая, повела нас к нашей комнате вверх, по добротной деревянной лестнице. Причем, каждый этаж, начинался с площадки и дверей в комнаты, часть из которых были открыты, остальные закрыты. Вся мебель в них выглядела добротно и даже сказала бы, довольно богатой. Дерево и красивые ткани, ковры, а на стенах картины. Не дом, а просто пещера Али — бабы!

Нас проводили к самой двери. Я страшно разволновалась, как только мы с Васькой остаемся одни в довольно большой и уютной, чистенькой комнате. И чтобы скрыть волнение я ее начинаю расспрашивать: что это за дом, чей, почему девочка, почему вьетнамки?

Васька неохотно и скудно отвечает. Из ее ответов я так толком ничего и не узнаю. Какие-то учащиеся из Вьетнама живут и работают. А где живут, где работают? И что у нас делают, все остается не ясно.

Васька ложится и просит меня на какое-то время, ее оставить в покое. Низ живота разболелся, значит… А это значит, что я свободна, как птица! Вот сейчас, выйду на балкон и как полечу! Вышла, дышу и осматриваюсь, красота! А потом смотрю рядом.

Рядом с домом, виднеется двух этажный барак, за высокий забором, а около него бегают большие собаки на цепи. Вот тебе и свобода! Тюрьма, да и только! И потом, что это за шум, нет, гул какой-то. А потом до меня доходит, это шум от швейных машинок! Как же я сразу же не догадалась? Ведь он точно такой же, как в ателье, когда я с матерью ходила на какую-то ее очередную примерку, и мы заходили к закройщицам, а за дверью точно так же стрекотали машинки. Так вот, почему, мне Василина, не хотела ничего рассказывать! Цех! Цех по пошиву одежды, а вьетнамки вкалывают, работают! Так и не только вьетнамки, но и вьетнамцы. Вот двое, покатили тележку, а вот еще какие-то мужчины, вьетнамцы, вышли. Я сразу же с балкона, так как мне показалось, что они подняли головы и меня рассматривали. Вот еще?

Нас приглашает та же вьетнамка и на ломанном русском языке пытается что-то умное сказать в наш адрес.

— Ты, девуська кассавай! И Васься, тозе. Ити са сомной, кусать надо! Итти, итти, кассавай!

Лепечет черте — что и рукой за собой, нам дорогу показывает.

В столовой накрыто несколько приборов. Все очень чисто и красиво: посуда, столовые приборы и даже цветы в низеньком и плоском горшочке. Экибана, догадываюсь я.

Уселись и тут же с нами Тонька. Только теперь она в красивейшем платье! С ума можно сойти! От того, что я, так на нее смотрю, она мне:

— Перекусим, и я тобой займусь, Котенок. Кушай, все довольно свежее и полезное. Мои узкопленочные хорошо умеют готовить, впрочем, дело вкуса. Давайте, девочки, за встречу!

Отпили вина, причем мне оно сразу же ударяет в голову и я, тут же раскрепощаясь, начинаю с аппетитом кушать. Мне нравится, что на столе много маленьких небольших пиалочек и в них всякие специи, закуски. Тонька орудует палочками и у нее все так умело получается. Я решила попробовать, но тут же, отказалась и насмешила всех, потому, как сначала не могла захватить что-то, а потом мимо рта!

Обстановку разрядилась и я с удовольствием пила. Сама не заметила, как настроение у меня так приподнялось, что я все окружающее воспринимала, как праздник! И эти милые вьетнамские девочки, что производили перемену блюд и пиалочек. И эти вкусные продукты, небольшими кусочками и с зеленью. Все мне понравилось, особенно вино! И я пила его, уже как воду. На замечания Васьки я только отшучивалась. Потом я стала заглядываться на Ваську…

— Что ты так на меня смотришь? — она спрашивает меня.

— Пойдем наверх в нашу комнатку… — шепчу ей, — я хочу…

— Но нам же, пока нельзя?

— Почему? Я так хочу.…А ты?

— Я? И ты еще меня спрашиваешь? Но…

— Что но? Почему ты все время мне отказываешь? Сама же мне говорила, пора!

— Да, говорила.…Но есть несколько обстоятельств….

— Смотри-ка, как мы так умно заговорили! Ты что, не хочешь меня? — спросила и от волнения у меня, даже слезы навернулись на глаза.

— Не плачь родная.…Не расстраивайся! Лучше скажи, ты, как, готова расстаться с невинностью?

— И ты еще меня спрашиваешь? — повторяю ее же слова и удерживаю ее руку.

— И что, ты готова?

— Да и как никогда!

— А ты раньше, как думала? Как ты себе этот момент представляла?

— Ну, сначала я вообще не думала.…Потом я решила, что я с Мишкой, откупорю свою бутылочку шампанского…

— А сейчас? Как ты готова сейчас?

— Сейчас? Сейчас только с тобой! Прости, за нескромность, но я не знаю, как это надо сделать? Ты, что, ко мне руками и пальцем меня так и откроешь, как бутылку вина? — спрашиваю и замираю с ожиданием ее решения. Она молчит, даже отвернулась, думает.

Да как она может, вот так, когда я перед ней вся обнажена и о таком ее спрашиваю? Неужели она меня не любит… — не успеваю подумать, как она мне задает какой-то отвлеченный и каверзный вопрос. Только я не пойму, к чему это она?

— Скажи, а как ты относишься к религии?

— К чему? К религии и попам, что ли? Да я их презираю!

— Это почему же?

— Да потому, что они все в золоте и на таких тачках, а народ свои последние копейки несет им, и они их забирают! Нет, чтобы с народом, так они на машинах, понастроили себе дома, завели прислугу и с жиру бесятся! Да еще эти, их пид…

— Хватит, не надо о тех, бог им судья. Ну, а как ты относишься к буддизму?

— К кому? Я не расслышала? К Будде?

— Да, к нему!

— А, вот к нему, я с уважением, и потом, у них монахи в таких оранжевых кимоно и ходят с котомками, у народа просят податей. Просят, а не отнимают и не дурят народу мозги, потому я к нему с уважением. А почему ты спрашиваешь? Какое это имеет ко мне отношение?

Но она будто не слышит и снова…

— Так ты твердо решила расставаться…

— Да! Ты знаешь, я чувствую, что именно это тебя сдерживает. Тогда ты знай, я с тобой хоть сейчас. Ну что, идем наверх?

Но мы пошли не наверх, а почему-то вниз.

По крутой лестнице, спускаемся в подвал и две девочки, очень красивые, меня под ручки осторожно поддерживают с двух сторон. Что это они? Да я и сама могу, хотя и немного пьяная.… Нет, выпимшая, или выпившая, так, наверное, правильно? Передо мной, впереди спускается Васька, и я любуюсь, как она такая грузная и мощная, и так грациозно, величественно переступает, словно.… Да, словно царица Екатерина! А что? Очень даже подходит, она же Катька, значит Екатерина. Нет, вон какая красивая? Точно Императрица!

А Васька спустилась и стоит в лучике света среди темноты и так красиво у нее волосы горят в этом лучике и личико, так приятно освещается.…Но, где, же мы? Помещение довольно большое, как я догадалась, но я его стен не вижу, потому как все в темноте и мне кажется, что за той темнотой дыхание какое-то и кто-то там прячется…

— Где мы?

— Не бойся. Нам сейчас с тобой помогут, — говорит и, взяв меня за руку, ведет в какой-то закуток в этом помещении.

Только сейчас я начинаю различать низкие топчаны, и то, как приятно тут пахнет дымящимися палочками. И пока меня укладывают девочки на живот, помогая раздеться догола, я все пытаюсь вспомнить название этих палочек. Эти палочки, палочки…

Повернула голову и вижу, как над Васькой склонилась одна из девочек и что-то в нее втыкает маленькое…Иголочки! Это кабинет иглоукалывания, догадываюсь.

— А, что это тебе? Зачем?

— Да, чтобы снять боль и подлечить. А хочешь, они и тебе поставят палочки?

— Эх, мне бы, да хорошую мужскую палочку, и я бы, не отказалась бы? А чего это они со мной? Это не больно, нет? — И только успела спросить, как в меня довольно больно и сильно втыкается иголка!

— Ой! — а следом еще и еще, и так больно, словно в самые нервы!

— Больно ведь!

— Потерпи, сейчас отпустит, — слышу, как Васька из-под руки.

— А я — то думала, что китайские иголочки они безболезненны, а я еле терплю их, а ты?

— И я. Но, как же потом, хорошо! Тебе, как?

— А мне-то зачем? Тебе понятно, а я, значит, за компанию?

— Нет, у тебя сейчас будет своя компания.… Ну, как, чувствуешь что-то?

— Ничего я не чувствую, онемело все, словно одеревенело.

Зачем это они мне? А потом, я уже ее плохо слышу, все, как в тумане.… И девочки эти и ее голос.

— Ну, ты, как, готова?

— Да, как пионерка! Когда мы уже с тобой вылезем отсюда и пойдем в нашу комнатку? Ты знаешь, я что-то так захотела этого? Наверное, мне не туда сунули одну из палочек? Ой, мамочки! Нет, иди ко мне, родненькая, иди быстрее…

Хватаю ее за руку, и она легко отрывает меня от топчана, ставит на ноги и тянет за собой. И мы обе голые, с воткнутыми в поясницу иголочками, идем в этот темный зал и…Мне и страшно, и в то же время я замираю. Передо мной, за слегка освещенной и полупрозрачной занавеской сидит кто-то, покрытый легкой тканью. Причем, я сразу же узнаю в этой фигуре и позе, какого-то восточного человека.

— Это кто? Что это за мужик? Ты меня к нему трахаться привела? Так я, с живым китайцем не буду! Что? Господи! Так это же статуя…

— Поприветствуй его! Ну же? И палочки уже отставь, а теперь за мной и смелей! Ну же, ты же хотела!

— Только с тобой! Не уходи, не оставляй меня! Хорошо?

Она шагает и тянет меня к этой фигуре, что сидит, скрестив ноги, под легким покрывалом. Я оглядываюсь и вижу, как девочки что нас сопровождали, стоят уже в отдалении, на одном колене и молятся, с палочками, зажженными в руках, сложенными лодочкой, прикладывая их периодически, то ко лбу, то к груди.

— Потяни покрывало, сними, — говорит как-то взволновано и тихо Василина.

При этом я почему-то все время чувствую, что за мной словно тысячи глаз наблюдают, и я даже слышу их дыхание… Что это, галлюцинация? Это от выпитого, так я решаю. Но тут же, ловлю себя на мысли, что от того состояния, мое нынешнее, отличается в корне. Меня кто-то сильно возбуждает все, что происходит со мной и я, почему-то, дико и до безобразия, хочу! Да, я хочу! Хочу ее!!!

Покрывало медленно и тихой волной скатывается, и я вижу, почему-то, теперь уже, в ярком свете его фигуру, вырезанную, как мне показалось, из дерева, только.… Только я сначала ничего не понимаю, что это у него там, в ногах так торчит?

— Что это? — встревожено, спрашиваю ее. — Что это у него, за палка там выпирает?

— А тебе как, нравится?

— Ага, прикольно! Такой толстенький, и размером, словно мальчик, и у него такой выпирает не маленький…

— Лингам! Он называется, лингам!

— Да? Он всегда так, этот лингам?

— Всегда! По вере, он всегда веселый и толстый весельчак и у него всего в избытке…

— Ага, я вижу какой он у него. А можно его потрогать?

— Для того и пришли! Тебе можно!

— А тебе? Смотри, какой он, нет, ты только потрогай! Я думала, он будет такой холодный, а он теплый и даже, мне кажется, что он у него горячий! Нет, ты дотронься, ты только попробуй?

— Ты, попробуй! Это тебе!

И тут до меня начинает все доходить.… Так вот зачем она меня сюда привезла? Ей именно так со мной надо? Она не захотела сама и потому меня…

— Ты хочешь, чтобы я села? Чтобы я так себя…

— Да!

— И что, ты меня специально, так решила?

— Да!

— И ты именно этого хочешь?

— Да! Да! Да!

— А почему ты, у меня не спросила?

— А ты, хочешь?

Я в диком замешательстве и почему-то, я все никак не отпускаю из рук, этот неожиданно такой для меня, завораживающий несгибаемым ощущением, этот твердый горячий предмет… Я, почему-то, не волнуюсь, мне хорошо и довольно спокойно.…Нет, мне все время хочется и во мне все просто наливается что-то внизу непомерной тяжестью…

Странно, думаю, я стою, всего в пол шаге от такого важного шага в своей жизни и совсем не волнуюсь, почему?

— А это больно? — почему-то спрашиваю ее.

— Нет, тебе не будет больно.

— А, как будет? Как мне все сделать, помоги и только не уходи! Дай мне руку…

— Встань перед ним лицом, а теперь, переступи через его ноги, так, теперь…

— Держи меня за руки! Держи крепче… Я присаживаюсь…

Потом взрыв! Нет, не от того, что я, несколько раз присела, примеряясь, а потом села так глубоко на него, а от другого!

— Дай, дай мне свои губы! Поцелуй! М…м…м!!!

Я несколько раз двинула бедрами и… Что-то такое в меня и так, что я… Я, как безумная заерзала и запрыгала…

— А…а…а! — Заорала во все горло и тут же.…Потом я все смутно помню.

Вспыхнул свет, и я инстинктивно обернулась.… На меня, вожделенно, были направлены, словно светящиеся фонарики, десятки глаз!!!

— А…а…а! — заорала в отчаянии и от охватившего внезапного волнения, я соскочила и тут же попала в ее объятия…

Только и слышала от нее, зарывшись в нее с головой.

— Ты все правильно, ты все хорошо сделала! Ты молодец, моя девоч.…Прости! Моя любимая женщина!!!

И я, почти теряя сознание от происходящего и того, что ощутила, я ей тихо, с немыслимой тревогой в голосе.

— Я женщина? Твоя женщина?

— Да, да, моя дорогая! Ты моя женщина!!!

Потом смутно помню, как из меня выдернули иголки и на меня накинули шелковый, просто невесомый, скользкий халатик и потянули за собой.… Но, то уже, к выходу, как я поняла. И хоть у меня с головой как-то неустойчиво, и качалось перед глазами, но я шла гордая, я выступала, как и она, кто шла впереди меня и все время ко мне оборачивалась. Я не утерпела, ухватила ее за рукав такого же, как и на мне, скользящего, сексуально приятного халатика и с силой притянула ее к своему лицу.

На меня так неожиданно и с такой волной налетел ее запах, от ее лица, разгоряченного тела, волос и ее дыхание, что я, тут же, шагнула к ней и обхватив рукой за шею, горячо и протяжно, в ее влажные и любимые губы…

— М…м…м! Как я хочу тебя!!! М…м…м!!! Я люблю тебя!

Местечко и колечко

Как только попадаем в свою комнату, я сразу же валюсь на постель. Мне смертельно хочется спать и я, сквозь дрему слышу, как она меня хвалит, чувствую, как она, раздвигая мои ноги.… А я, хоть и выключаюсь, но уже сама ей себя подставляю, и ноги перед ней раздвигаю в ожидании… Но ничего не происходит. Она повозилась, склонившись, а потом мне, с радостью.

— Все хорошо, немного крови и.…Ко мне придет врач и мы ее, заодно с моей, да и ее хорошенечко…

А что хорошенечко? Что? Так и не дождавшись, чего-то от нее, я проваливаюсь в сон.

— Ну, что, выспалась? — говорит Императрица расхаживая голой по комнате.

— А ты чего это? Императрица и такая голая? А где же твоя корона?

— У…у…! Моя родненькая! Вот я тебя! Потому и хожу, не могу дождаться, когда ты уже меня такой увидишь.

— Ну и глупая, ты? А еще царица!

— И не царица, а Императрица!

— А кто, тогда я?

— О, ты принцесса! А ты ведь ничего не знаешь? И как я не догадалась? Ведь ты же их Будду впервые порадовала и угостила своей, своей.… Нет, не перебивай, вообще, ты их Будде первую радость доставила и они теперь все так к тебе, как к Принцессе. А ты знаешь, они эту фигуру Будды, по-моему, целый год вырезали и все не знали, как ее освятить на этом безбожном, в их понимании месте, и все искали девственницу из местных. Так что, ты теперь первая женщина, кто освятила их божество новой пагоды. Ты теперь, можно и так сказать, мать игуменья. Ну, что, ты довольная, как я тебя сосватала за бога? А ты мне не верила и думала, что такого не бывает!

Кстати, вставай! Приводи себя в порядок и надо уже на примерку спускаться с небес на землю.

— Какую еще примерку? Что это за примерка, чего? Я, например, больше ничего в себя пихать не буду, ты как хочешь, обижайся или …

— Да, хватит тебе уже бурчать! Тебя приглашают одежду и белье примерить. Ведь тут, что?

— Да и в самом — то деле, что тут у вас? Все они кто, ваши с Мамаем рабы? Видела я, как вы их тут держите и мордуете…

— Так, а вот и Принцесса заговорила и уже заступается за своих почитателей! Теперь, они меня даже в пол уха не будут слушаться, потому что у них появилась защитница и жена для их Будды, — говорила язвительно Томка, входя в комнату.

— Значит так, девочки, мы готовы. Собирайтесь и пошли, ждем уже час! Ну, не надо ничего надевать, накинули халатики и вниз.

Потом я испытываю сказочное и необычное удовольствие. Во-первых, меня действительно с такими глазами встречают, будто бы я их удовлетворила, а не их истукана и все ко мне, и крутятся, в глаза преданно заглядываю, готовые услужить по моему мановению пальчиком.

— Так! — заявляет Василиса, — хватит джинсов и брючек, пора наряжаться как девушка.… Ах, прости, как самая настоящая молодая женщина! Итак, начнем с белья.… Раздеваемся….

А потом, как закружилось вокруг меня это тряпичное царство красивых кружев и тканей, одежды прекрасных фасонов, что я от всего, что со мной и что для меня, уже стала уставать. И все им не то и не так, и подшить то, то ушить, а там, добавить слегка.… И крутят и крутят меня, да и сами уже просто завертелись.… Наконец-то они меня отпускаю, но какую!!!

Оказывается, пока я вертелась с ними, они уже все для меня и подогнали и так прекрасно обшили, что я.… А я все кручусь и кручусь перед зеркалом, словно юла, запущенная их ловкими и умелыми руками, которые так одели меня!

Эх, видела бы меня мама? Почему-то о ней вспомнила, ведь она всю жизнь меня такой мечтала увидеть! И вот я стою, смотрю на свое отражение и не узнаю.… Так это я, или не я?

— Ну, как я тебе? — отчего-то с волнением спрашиваю свою обольстительницу и учительницу. — Я такой, подхожу для тебя?

А на мне надета блузка с красивым, кружевным воротником с мелкими и красивыми пуговичками, да пиджачок в полоску из итальянской шерсти, а ниже…Я стою перед ней без юбки и специально ее не надевала, хотела ей показать свои ноги и то, какие они для.… Для нее, конечно же! Для кого же, еще?

И сама я, в таком сексуальном наряде! И эти чулки, с кружевными бортами и подборами, да пояс с резинками и на таких эластичных тяжиках — пажиках. И, конечно же, туфли, на высоком каблуке, на которых я, не очень-то и уверенно стою и осторожно переступаю, нетерпеливо своими ногами перебираю, и жду оценки, переступаю.…Ну что же ты, смотришь и молчишь? Почему, так смотришь? Почему так долго молчишь?

— Пойдем в нашу комнату… — неожиданно она мне, от чего у меня даже ноги начинают дрожать и подкашиваться и я…

— Я все снимаю и оставляю?

— Нет, теперь уже, только я тебя раздеваю….

И только потом уже, через множество счастливых минут, ко мне возвращается человеческая осознание. Которое я, в блаженстве теряла, все эти сумасшедшие и такие памятные минуты в моей жизни, что чуть не стала на веки безмолвной, от ощущений и радости, которые я, в таком блаженстве с ней, испытала, моей первой по жизни женщиной…

— А ты говорила, что доктор придет и осмотрит.…По-моему, — ты самый лучший на свете доктор! Почему, почему? Вон, как ты все во мне, словно кошечка своему котеночку, так все прекрасно, так меня облизала, что я…

— Что, опять? Дай хоть и мне, перевести дыхание! — пытается от меня спрятать свою оголенную кошечку, но я неумолима, я неудержима, я словно бес, который в меня влез и погоняет нас.

Но теперь уже я, словно кошечка маленькая и сбивая у нее дыхание и сама, наслаждаясь, я ее так начинаю …

А, впрочем, что это я?

Уж если я так нарушила догмы и моральные правила и о таких чувствах рассказываю, то я и не знаю, надо ли мне о них продолжать вам рассказывать или же мы оставим их такими, которые, кошечками своим играются и так ими наслаждаются…

А вы, игрались с кошечками свои подруг, а?

Ну и тогда, что вам я нового расскажу, тем более, что вскоре, они уже обнялись и счастливые замерли, в волшебном блаженстве немыслимого удовлетворения и полученной, обоюдной сказочной радости.

Перед самым отъездом ей, молчаливый вьетнамский мастер, наклонился между ее стыдливо, все еще, раздвинутых ног, и прикрепил, присоединил ей кольцо, что обрело на ее теле, такое запретное и такое заветное ее подругой, в нем место.

С такого самого дня она так и осталась там окольцованной навсегда!

Там, где и было намечено на ее лоне такое заветное, у нее и самое вкусное в женщине место! И, не потому, что вкуснее его нет ничего, просто, там встречаются два язычка ее и того, кто так любит ее!

А у вас, есть такое колечко? Но если нет еще, то помните, что в женщине всегда есть такое местечко, где могут встречаться два влюбленных язычка….

А впрочем, я уже вам, о таком рассказывала…

Знакомство с конюшней

— Ну, ты как, готова? — спрашивает меня Васька, как только я к ней захожу в новом одеянии. И она восхищенно меня оглядывает, прищелкивая красиво пальцами:

— А ты, оказывается, чертовски хороша! Ой, ля-ля! — и щелкнула пальцами, у своего лица, как кастаньетами.

А готова, это потому, что мы с ней договорились, и она на этом настояла, что раз я теперь такая, то мне обязательно надо испробовать свое новое тело и дело, к которому она, поневоле, приобщала меня. К тому же был повод.

По сути, она вводила меня в курс своих дел, потому что ей надо было на несколько дней, а может быть и недель, ложиться в больницу. Она сама попросила меня держать ее в курсе дел, и я согласилась. Мне предстояло на это время собирать сведения от ее помощниц и сообщать ей в больницу о делах, что происходили в ее подшефных конторах. Потому как, если к ней, все ее помощницы начнут с докладами к ней в больницу? Потому, только я.

А таких контор оказалось несколько. О пошиве, вы уже в курсе, теперь о других.

— Так, Тонька сама справится и со сбытом тоже. Рынки на время теперь тоже ее. Потом отчитается, пусть смело работает.

— Теперь остается.…Да, а ты в курсе всего?

Ну, что ей ответить? Всего, не всего, но кое-что я в курсе, по крайней мере, я знала о чем-то от Мишки, и потом, к ней те все девке ходили, и я сначала их приревновала, а потом выясняла, кто и зачем. Так что и меня они видели и я их. А вот знала ли я всего?

— Значит так, болоболить не будем, поедем, и ты все на месте узнаешь.

Потому мы и едем, а еще.…Но, о том, я расскажу вам потом…

— Как видишь, ничего сложного, — успокаивает меня Васька, после очередного знакомства.

А я все еще под впечатлением! Это надо же, чем они торгуют?

— Интересно, а кто это все придумал? — спрашиваю ее.

— Придумали люди, а нам дали в управление, потому как.…Ну, это тебе знать вовсе не надо, потому как, больше знаешь, короче живешь, а меньше знаешь… Хватит и того, что ты от меня узнаешь и никаких вопросов, сама понимаешь, что об этом никому.

— Не волнуйся и не переживай, я все вижу, но о том, никому не собираюсь. Ты же знаешь, что я ни словом, ни пол словом о нас, потому, только ты и я! Вот и вся моя болтовня!

— Ну, хорошо! — вижу, как она с облегчением отмечает мою готовность помочь ей. — А раз так, то теперь я спокойна и хочу напоследок тебя…

— Так, давай, без этих, твоих прощаний и последних желаний, просто скажи мне…

— Ну, хорошо! Я хотела с тобой, но, здоровье сначала надо поправить. А что, но? Все равно, я буду рядом, ты не возражаешь?

Как это все будет, я не представляю, а то, что и она рядом, то даже к лучшему. Потому что с ней я себя намного увереннее почувствую, так я решаю, к тому же, ее опыт…

Но перед этим я расскажу о нескольких эпизодах своего знакомства с ее конюшни.… А чтобы вам было интересней, то пусть уже они сами о себе сами расскажут.

Жатка

Пятый?

Да, пятый!

Дак, пятый уже или еще? — так она рассуждает.

Еще только, а потом, потом уже кто остался по очереди…

Эх! Ну что, будем дальше мучиться или.…Нет, не мучиться! Теперь уже не мучиться, теперь уже…

— Ну что Котик, помочь?

Просунула ладонь в зазоре между нашими телами, меж разведенными пальцами нащупала его.… Да, пожалуй, он без моей помощи и с такими истощенными силами.…Слегка подтолкнула ему навстречу бедрами и тут же услышала его сопение рядом с ухом. Это уже хорошо и можно надеяться…

Ну, что, заканчивать, или, — сама с собой рассуждаю. И как всегда мне их стало жалко и я готова ему…

— Поцелуй меня, — сказала тому, кто так стал надо мною учащенно дышать, — только не в губы, а мне за ушком…

Его губы коснулись сначала несмело и как в одолжение. Я ему тут же навстречу слегка двинула бедрами, и он понял, следующее касание его губ моей обнаженной шеи было дольше, к тому же я ощутила…

— Вот и хорошо, Котик! Вот видишь, как у нас с тобой все хорошо получается, а теперь в самое ушко, ну я прошу тебя…

Так сказала, потому, что увидела близко и над собой его немного грустные и виноватые глаза…

— Целуй, дорогой мой и у нас все получиться…

Оглушающий шелест и запредельный шум в ушке тут же срывает мое благодушие и я, ощущая, как на меня накатывается, отворачивая голову в сторону, от его горячего языка шепчу…

— Вот видишь, чувствуешь меня?

— Да,…да!..

— Сделай мне глубоко, сделай больно! Вот так! Вот так! Еще, еще, ох, как хорошо!

Еще, еще ну же?….

Затем, тело на мне привычно сжалось и несколько раз подряд дернулось, затем толкнуло, я невольно его обняла и прижала к себе руками, чувствуя его такие сжавшиеся крепкие мышцы, крутые плечи.…Невольно забросила ноги на него, обхватила и, сдавливая, ощутила, как снова у него и в меня.

О! Как я люблю эти мгновения! Как я прекрасно сейчас себя чувствую!!!

Снова в глубине моего лона ощутила напряжение и неясные, его тупые толчки куда-то туда и глубоко в меня….

— А…а…а!!! — невольно вырвалось у меня…

Мое тело требовало, ждало, но я… Я себя сдерживала, я себя, как научили меня, и только это напряжение, не завершенного мною такого хорошего труда его надо мной, оно так и осталось без моего завершения…

Ну и.… А, что и? Хватит, нельзя.… Успокойся уже, надо так! Все, все сеанс игры в поддавки снова закончен со счетом его, но в мою пользу…

— Так, дорогой мой! Как видишь, а ты переживал? Лежи, тебе не надо беспокоиться, я позабочусь, откинься и отдохни, я все сделаю сама…

И пока он лежит, раскинувшись на спине, я сама беру.… Ой, а сколько же я таких отработанных свое и во мне уже брала, и вот так, как сейчас … Осторожно потянула, стягивая резинку, с отступающей плоти его… Его, очередного своего мужчины.…Нет, не моего, но…

Вот и пятый на сегодня! Пятый и хорошо! Повернулась сидя, к нему, показывая на приподнятой руке его сокровища в растянутой и мокрой свисающей так беспомощно резинке.

— Смотри! Вот как ты поработал хорошо! Вот видишь!

Тут же почувствовала на своей руке его ладонь, которая обхватила и сжала с благодарностью мою упирающуюся на постель руку пониже локтя.

— Тебе было хорошо? — Спросила, как всегда, и так, как умела делать только я: в пол оборота, покачивая перед ним своей грудью на весу с поворота тела…

— Да, спасибо тебе…

Вот сейчас мне уже надо с напором и я, заканчивая обтирать салфеткой его обмякающее естество, откидываюсь на него, прижимаюсь все телом и заглядывая ему преданно в глаза:

— А ты можешь побаловать меня, ведь ты знаешь, как я старалась…

— Конечно! Ну что ты, пожалуйста! — говорит, отворачиваясь и вытаскивая бумажник.

— Бери, сколько тебе?

— Нет, я не могу, ты сам, как считаешь нужным, так и благодари…

Он на секунду задумался, его рука вытянула две купюры…

Ну, эти, с такими нулями купюры — теперь они, уж точно — мои!

Теперь быстро, ему поцелуй, загадочное и обязательное с придыханием — спасибо и…Я первая встаю, подхожу к двери, и пока он не спеша одевается, заправляет рубашку, нагибаясь, надевает туфли, я ему, накидывая атласный халатик…

— Спасибо, тебе, Котик, — показываю бумажки в подарок, — если ты хочешь, то приходи еще! Хорошо? — и красиво изогнувшись перед ним, улыбнулась.…Потом замерла.…Жду.… Ну, и…

А вот и такой долгожданный с его стороны, мне кивок его головы!

— Ты готов, иди — же, дурашка, за мной… — нажала мигающую красную маленькую лампу-кнопку и потянула, открывая скорее дверь из моего номера …

Кнопку установили для того, чтобы мы не светили между собой кавалеров около входной двери или в коридоре, в туалет или ванной. И если лампочка у моей двери не мигала, что означало, что чей-то клиент занимает проход коридора или одно из помещений, то надо было подождать, отвлечь того, кто в это время был со мной в номере. Но это вовсе не означало, что нас запирали и насильно удерживали. Нет! Такого и в помине не было, пожалуйста, нажимай на ручку и выходи.…Но, если столкнутся клиенты из-за тебя, то уже точно, штраф заплати! Вообще существовали очень строгие правила насчет конфиденциальности клиентов. Как, впрочем, и другие штрафные санкции: опоздание, не выход на работу, не выход к клиенту, пьянка, грубость и еще и еще…вплоть, до соблюдения правил гигиены, внешнего виды и особенно — чистоты! Чистота в наших номерах и одежде, белье и тела стояли — на первых местах!

Потому я, взяв его за руку, провела по коридору к выходу, подвела его к Мамке, и пока он с ней расплачивался, стояла рядом.…Потом помогла надеть пальто, потянулась к нему…

Это хорошо, что он сам поцеловал! А может…

— У меня, — сказала, наклонилась над столиком Мамки, быстро глянула в свое расписание, — у меня в пятницу время свободное…

— С одиннадцати до тринадцати — подтверждает Мамка, — а еще у нее свободное окно с восемнадцати до двадцати, можно продолжить на ночь…

— Так, в пятницу! — говорит он, так приятно поглядывая на меня.

— Хорошо я записываю вас с одиннадцати…

— Нет! С двенадцати и до часа,…— а потом, обернувшись ко мне, — у меня обед. Я думаю, мы успеем…

— Конечно, дорогой! Пожалуйста! Я в любое время! А может ты на ночь? У меня завтра свободно…

— Нет! В другой раз и потом, на ночь.…Сама понимаешь.…Ну, я пошел, пока!

— А поцелуй?

— М…а…а! А может, все же. …Ну, хорошо, хорошо! Я не настаиваю, что ты! Помни, я всегда тебя жду и помню! И мне с тобой хорошо! А тебе хорошо?

Он смутился, отворачиваясь, ткнулся в дверь, мамка нажала на кнопку…

Все, очередной мой клиент уходил от меня…

— Он, доволен? — Спросила мамка.

— Да! Видишь, как поцеловал! Так и что там у меня?

Склонилась над записями Мамки, но разобраться в них не представлялось никакой возможности. Все записи каждая вела на одном, только ей понятном языке.…А иначе нельзя! А вдруг облава, мусора или еще того хуже это когда навалится братва?

От названной мне суммы у меня даже слегка закружилась голова и я, помня, что жадничать мне нельзя, протянула ей одну из двух призовых бумажек…

— Бери! Спасибо тебе, удружила…

— Ну, зачем ты?

— Бери, бери, я ведь от чистого сердца и потом, ты мне всегда…

— Ну, спасибо! Так к тебе записывать на сегодня еще или уже все?

— Все! На сегодня, еще двое и прием закончен!

— Нет, Жатка, ты молодец! Вот смотрю я на тебя и завидую, и я бы, пожалуй, тоже, все бросила и на твое место…

— Нет! Не советую…Лучше уж, ты будь на своем, а я на своем месте! Нет! — сострила, — Уж лучше я — на их, интересных местах посижу, пока! А ты тут пока поработай! Так больше пользы будет для нас обеих, ты не находишь?

А потом добавила, лениво потягиваясь и собой довольная…

— Ой, и как же мне хочется сейчас жрать! Там хоть осталось что-то еще от обеда?

Коза

А почему вы не спросите, отчего это меня так прозвали — Жатка?

А я вам так отвечу — знаете, вы об этом лучше спросите у моей подруги и землячке — Козы.

Козы? Да, это что еще за кличка такая, тем более — для женщины? Интересно, и за что это ее так обидно прозвали?

Ну, во — первых, не женщины, в моем понятии, а девушки, ну, хотя бы по возрасту и потом, прозвали ее так потому.…Да вот и она сама идет…

— Привет, Зойка!

— Привет! А ты уже сегодня намолотила, небось, с десяток мужиков и всех уработала…

— Да нет, что ты, только пятого…

— Да, Светка! Ты так молотишь, точно, как жатка! И молотишь и молотишь! Ты что железная, вернее, у тебя…точно, железная!

Сказала и смотрит на меня с хитринкой.…Ну и мы с вами, тоже, давайте на нее посмотрим…

А она симпатичная: невысокая, стройная, волосики светлые и коротко стриженные, мордочка такая открытая.…Вот смотрите, смотрите какие у нее глаза зеленые… Может, от того ее так и прозвали, а может…

Но история с ее прозвищем такова.

Одно время все девки работали кто где, кто в саунах, кто в массажных салонах и вообще, где придется, но! С ними тогда считались, и потому позволялось им многое, главное, чтобы они не разбегались.

И вот, в одной из саун после напряженного трудового дня лежала себе и отдыхала одна довольно крупная и упитанная дама. Тогда кого ни спросишь, все о себе — я массажистка! А эта, она была с юмором и себе называла — Массажирка. Понятно, почему так, потому что была несколько больше чем надо упитанная…

Зойка с ними только в первый раз оказалась и то, она пришла за ними убрать. Те пили и веселились, а потом, после оргии, все полезли в сауну, так сказать, ради послесловия. Допивали, подъедали и в сауну добивать тепло от гулящей до этого компании. Само собой, вспоминали, и друг дружку подкалывали. Вообще, все как всегда… Зойка быстро все убрала и решила заодно с ними вымыться, пока они сидели в парилке сауны. Быстро разделась и к ним туда. Массажирка ее первая увидела:

— О, а ты кто такая? Что за коза? А зовут тебя — как?

Зойка ответила нехотя и тут же полезла на полку желая распариться.

Массажирка спьяну, на нее уставилась, а потом до нее дошло и она, как всегда, с юморком всем.

— Ой, девки, глядите, кто к нам пожаловал! Самая настоящая коза!

Я по секрету скажу вам, что у Зойки грудь такая. У всех она как полушария, правда, бывают они у каждой из нас разные, а у нее мячиками и торчат в стороны, причем, к соскам вытянуты у нее они, как соски у козы.

На нее все уставились, а потом парилка сауны просто зашлась от смеха…

— Ой, смотрите, смотрите девки, а ведь, к нам с вами и правда коза пожаловала!

Вот за это ее, наверное, так и прозвали, а может еще из-за ее имени?

С тех пор Зойку никак по — другому, не называли, так и осталось она Козой, для всех и надолго.

Когда я с ней познакомилась, она уже больше полугода работала в номерах, и на этот раз не она, а за ней уже убирали, но прозвище за ней так и осталось.

Ну, так, если вы спросите у нее обо мне, то она, наверняка вам расскажет о том, что я из…мест и соседней деревни.… Но, знаете, мы обычно об этом некому из посторонних не рассказываем, хотя это обычная тема для разговоров в постели с клиентами.

Но правду о себе не будешь, же говорить и другой раз такое насочиняешь.…И потом, насчет того откуда мы и кто наши родители и тому подобное, о том лучше нас не расспрашивать, к тому же, это у нас тема запретная.…Потому что о нашей прежней жизни, про мамку и папку, эта тема у каждой из нас своя, как наши два полушария, только одни помнят об этом и молчат, а другие, постоянно болтают и как соски у козы выставляют…Хорошо, хоть не бодают…

О себе я не буду.…Ну, может потом, как-нибудь, а сейчас я вам о Козе расскажу…

— Что ты? — это она меня спрашивает, а я с вами мысленно разговаривала и не расслышала о чем это она.… Так, снова о своем, я так и знала!

— Потом Зоя, потом, давай сначала доработаем и хотя бы немного, но нам с тобой надо денег на дорогу.

Это я говорю ей потому, что она рвется все время домой. И понятно, ведь, почему, там у нее дочка, родной дом.…Но сначала нам надо отработать все смены и тогда уже со следующей недели, если, конечно не будет чего-то неожиданного.…Вспомнила, как только неделю тому назад, закончили, отработали и уже решили передохнуть, а мы с ней уже собрались ехать погостить домой, как снова меня и ее…

— Надо девочки! Надо! — так уже и в который раз, разрушая все наши планы, твердила хозяйка, — корпоративны не часто случаются! И потом, вы же там мальчиков себе найдете, может и спонсора,… — увещевала нас хозяйка.

— Ага! — ей с обидой Коза, — в прошлый раз вы так тоже нам говорили, а что получилось? Ну, их нахе…ваших спонсоров!

— Да как ты такое можешь говорить? Что ты мне хочешь сказать, что вы не подзаработали?

— Ага, заработали! Уж так заработали, что у меня до сих пор ж…болит! А вот кто из нас заработал, так не будем об этом говорить! — сказала и уставилась на хозяйку. А я ее дергаю за руку, мол, не надо и не связывайся, а то она чего доброго…

— Так… — тянет хозяйка, — и что ты мне хочешь этим сказать? Что ты упахалась и у тебя тогда не было настроения, как следует поработать.…Так? У тебя не было, у нее — показывает на меня.

А я уже все знаю наперед, как она сейчас будет меня стравливать с Козой и противопоставлять… Я-то все уже поняла и знаю, и не раз проходила и как только разборки, так хозяйка сразу же выискивала кого-то среди нас и начинала не объективно сравнивать. Специально так, чтобы у той, кто с претензиями, выбить почву из-под ног. И вот в тот раз Коза снова попалась на ее уловку, да еще и я пострадала. Еле отвертелись, пообещав сдать больше, чем положено было выручки.…Вот потому и пахали с ней, не разгибая спины.…Нет, правильнее было бы сказать так, что это они нас перепахивали каждый раз и чуть ли не до самой спины доставали своими плугами…

— А не надо было на свою голову приключения искать, да на шару виски лакать! Вот тогда бы и заработала, как следует и ж…твоя бы не пострадала.…А так ты расслабилась и решила с ними погулять! Так?

— Ну, не знаю.…А насчет виски, это вы зря так. А там вообще не пила совсем, так захотелось попробовать.…Ведь когда еще такой виски, как Хеннеси можно было попробовать…Я всего — то, вот столечко… — и виновато показала на пальцах.

— А не надо было этого тебе совсем! Ведь ты же на работе была, ты хоть это понимаешь? А если бы… Ты же ведь помнишь, как нашу Верочку? И что? И если бы не выпила она, тогда бы тех пи…. так бы и закрыли их лет на восемь, а так?

О, это была нашумевшая история, когда нашу Верку сначала и сразу трое насиловали, а потом столкнули в костер.…И она обгорела, а тех подонков так и не смогли привлечь к ответственности, они все говорили, что это Верка пьяная была и сама оступилась и упала спиной в костер…

Когда хозяйка, наконец-то, получила от нас страстные заверения, что мы исправимся и на этот раз все отработаем сполна, услышала это и победоносно добавила:

— Вот так-то! — и отошла на приличное расстояние, то Коза со злостью:

— И кто же это ей уже настучал? Вот найду я эту суку и ее точно в ж… эту бутылку Хеннесси засажу!

И не стала я ей говорить, что хозяйка — то наша была права, насчет ее пьянки тогда, на том корпоративе. Не хотела ей портить настроение? да и потакать я всякой мрази не собиралась!

А ведь эти корпоративы и, правда, могут быть такими для нас опасными! Как правило, они все проходят где-то за городом и в большом доме, а там, если ты расслабилась и не уловила опасности, да еще решила вместе расслабиться, то тогда уже жди беды. Это они развлекались, а мы-то там работали.… Работали так, что только успевали выбегать и подмываться. Не пользовались они там часто резинками и так прямо в нас, да если только зевнула, то.… Вот и залетали девки, а потом аборты или еще чего-то похлещи, прихватывали.… Нет, я к тем корпоративам готовилась и не только не пила ни капли, так еще и по всем карманам резинки расталкивала, а в сумочке и мирамистин и все, что надо на всякий экстренный случай.…Боялась я страшно этих корпоративов!

Боялась, но мальчиков себе подхватывала и потом они уже ко мне в постоянную клиентуру попадали.…Вот, что значит, к своей работе относится с пониманием. К слову сказать, у меня все складывалось, чего не скажешь о других и многих. Ко мне мальчики так и валили, и если бы не мои ограниченные возможности физиологии…

Я с ними и часто, и до того выпахивалась, что потом уже после недели работы и смены бригад, целый день никуда ни выходила, а все в постели валялась! Валялась и про себя рассуждала…

Нет, у меня, как раз, все хорошо получалось. А все потому, что для меня все эти мальчики и даже мужчины они как родные… Я с ними как бы игралась в матери. Они приходили, и я их сначала обязательно разговорю, выслушаю. Посоветую, а уже потом…Новенькому, обязательно проведу экскурсию по своему женскому телу. Знала, что мужики от ее вида и когда я ее так перед ними раскрою, то они просто млеют и разгораются…

А потом, так ему и говорю, своему очередному:

— Иди ко мне мальчик мой, и я тебя угощу телом, и ты милый мой забудешь обо всех своих неприятностей, и будет у тебя.…А дальше о том говорю им, о чем они сами мне все рассказывали и желали услышать…

Сама процедура занимала, как правило, несколько минут. Редко когда попадались такие, кто мог.…О, таких я боялась! Во-первых, потому, что такой мог затрахать и до смерти, а потом, с такими не могла передохнуть, как с другими. С теми проще: раз-два и вышел, потом только лежи и болтай с ним, да жди окончания сеанса. С таким хорошо! Он и погладит и расспросит, закажет выпить и угостит.… А ты себе лежишь и такое ему затираешь! Главное, чтобы все выглядело правдоподобно. Не успела оглянуться, как ему уже надо…Его время вышло.

А с теми? Помню в первый раз с таким, а по виду не скажешь. Ну, мужичек такой с виду хилый.… На что я и купилась. Я тогда только стала подрабатывать и не сообразила, почему это от него вроде бы как девки открещивались. И тогда я, да такая гордая, что клиента у них из-под самого носа увела…

А потом? Да, зря я так поступила опрометчиво! Тем более, я только начала втягиваться, и еще не была, достаточно растянутой, да и не рожала еще.

Помню, я тогда, впервые мгновенья, даже себе позавидовала. Это надо же, какие обалденные ощущения? А потом? Время идет, а он? Он, как в забое шахтер! И все бьет и бьет уголек…

Я раз кончила, потом снова, еще и еще, а у него, словно втрое дыхание каждый раз, так он реагировал на мои увлажнения. Я уже начала ерзать, стонать, но ему все, как говорят, до фонаря!

Когда, наконец-то, я выползла из — под него, то он, желая отблагодарить, говорит:

— А ты молодец, хотя и новенькая! Другие выдыхались и умоляли, а ты? Ты знаешь, я пожалуй, к тебе снова приду. Когда ты будешь работать на этом месте?

Другая бы, на моем месте, с радостью, но только не я…

— Нет, — говорю, ты меня з…..! Потому извини, я с тобой не смогу! А я потому не кричала и не умоляла, что знала, что я как новенькая и как только начну кричать и стонать, так меня и попрут отсюда. Так что извини, больше ко мне не приходи. Может потом, через полгодика, когда я разомнусь с маленькими хвостиками, вот тогда и твой орган приму! А сейчас, не смогу!

Он ушел, а когда я выползла, то все девки просто подняли меня на смех! И со всех сторон:

— Ну, что, п…ниже колен висит? Поняла, как у подруг, из — под носа, клиентов уводить? Вот тебе и урок!

— Теперь уже с умом будешь …. торговать!

— И раз не лопнула п…, то не пропали денежки. И как говориться, п…останется п…, хоть и осыпь ее деньгой!

— Эх, и понеслась п..… по кочкам! За работу девочки, за работу!

И я потом, как понеслась! И так до сих пор…

Ну, что, может, хватит или еще? Ну ладно, пусть еще расскажет о себе Массажирка, тем более, она колоритная фигура и будем на том заканчивать, потому, как их еще столько у Васьки по бригадам работает и они, вместо того, чтобы бабки отгребать так и будут нам до утра свои байки рассказывать. Но им пора, и нам тоже. Однако, Массажирка просит ее послушать, ей просто не терпится свою жизненную историю поведать. Ну, что же, давай, Массажирка, мы тебя слушаем.

Массажирка

Я всегда была упитанной девочкой, не думаете, что я разъелась, просто у меня такая конституция. Я с самого детства такая, а так как я хорошая, то и хорошего человека должно быть много! А я хорошая и добрая.…Так и с чего же мне вам начать? Ну, давайте, хотя бы.…Нет, детство у меня было, как у всех детей у кого родители работали, сначала садик, потом потопала в школу.…Пожалуй, тут все и началось? Так и когда же? Ах, да! Смотри-ка, как я стала все забывать? А еще говорят, что плохое не забывается?

В школе продленка и мне надоедает есть этот противный и жидкий суп, из которого все украли и эту размазню пшенную кашу. Все не могу, пожалуй, пойду. Отпросилась пораньше и скорее домой, потому как, там меня ждали…да, мои ласковые пальчики!

Как прибегу, как.…Эх, да что там говорить, хочется просто стонать и кричать! А так как я все время боялась, что меня за таким запретным занятием кто-то застанет, то я решила.…Вот, пожалуй, отсюда я и начну.

Мы жили, как все, в коммуналке. Мать, отец, старший брат, младшая сестра и я. И что интересно, до рождения сестры отец так баловал меня, несмотря на то, что у него уже был сын, он так мечтала о дочери.… И поначалу, мне все приносил, с получки, сладости… Отец шоферил, а мать поначалу на заводе комплектовщицей, а потом, после рождения второй дочери, перешла в уборщицы. Думала, что так чаще будет с детьми. А дети раз и подросли, а она так и осталась подметальщицей.…Сначала во дворах, а потом уже, в кабинетах начальства, так как мать красивой была, и ее непременно хотели лицезреть, но мне кажется, не лицезреть, то есть не на лицо смотреть, а на ее зад. Уж больно им трудно было перед ней устоять, и ее зад так и маячил перед начальством с утра и до трех часов дня. Хотя, поговаривали, что неспроста, мать так все трется около начальства. Но ей нравилось, и как я поняла, устраивало и отца, потому, как только куда он на работу, то и мать, тут же к нему и все уборщицей, зато отцу.…И командировки, и машину новую, да премии. Понятно было, за что, не за машину же, это ему? А за езду на его бабе начальства. А что? Вы думаете, что начальники они все ангелы?

Как бы ни так, а для детворы все дворы! С утра и до самого вечера мотаемся у сараев. Здесь тебе и штабы и норки укромные и даже первые и неумелые поцелую любовные. Очень уж мы девчонки тянулись туда в их штабы! А так как я была девушкой видной и могла, кого хочешь отбрить, то скоро мне доверили тайну. А их тайны, не наши, их вот какие…

Так я вижу уже фотографии голых женщин, а потом, чей-то замусоленный журнал…Мне его так небрежно дали посмотреть, а все больше смотрели, как я, сдерживая дыхание и краснея как рак, все его страницы листаю, листаю…

— Ну как, нравится? — спрашивают, а сами ко мне притуляются.

Но я тогда не такая была! Я им, как дала! Нет, тогда я еще такого слова не знала, тогда я им еще не давала, а просто, трепку задала!

Хотя, по — правде, у нас, девчонок, с заводов и фабрик все было рано. И все разговоры о том, какой и куда, да, как это делать, чтобы не забеременеть? Вот, так! А тут такой журнал!

На второй день, после школы и ночи бессонной я тихонечко подхожу к Вовке и тихо ему говорю.

— Слышишь, я согласна, — не говорю, а шепчу. Он на меня такой восхищенный взгляд! А я ему тут же.

— Только так, как договорились! И ничего и ни сколичко, больше!

Через тот журнал началось у меня. Сначала, я ему немножечко, только ладошку позволила приложить мне на грудь, пока я тот журнал листала, потом я его листала, листала.…И его рука уже не лежит, а сжимает мою грудь и мне этого стало мало!

— Ну, что, может, покажешь, теперь мне его? — говорю и горю. А саму так и разбирает, так и хочется, чтобы и он так спросил у меня. Но…

Вовка сбежал! Бросил журнал и сбежал! И тогда я уже сама. Уселась поближе к свету и.… И как это я так увлеклась?

— Дрочишь? — внезапно голос мужской и следом за дверью, через щели я вижу мужскую фигуру.

— А если я мамке твоей расскажу, чем ты тут занимаешься, ну?

И не давая мне опомниться, он продолжает меня убивать.

— Ты, кажется, из сорокового дома и я тебя знаю. Так?

— Так, — от страха еле шепчу и дрожу, — только вы мамке не говорите, я вас прошу…

— Нет, обязательно ей и всем расскажу, как ты дрочишь и как ты порнографию смотришь! А ну, вылезай и пойдем!

Он дверь настежь и входит в сарай. А сарай, этот их штаб и отсюда мне некуда убежать. Я назад, отвернулась и… Он меня ухватил за руку, и тянет, а я стою, упираюсь…

— Ну и, что ты мне хочешь сказать? Мне искать твою мать?

— Нет, не надо, прошу вас! — говорю вся в слезах, упираясь…

Эх, мне бы тогда ума, да кто подсказал? Подумаешь, с кем не бывает? Ну и пусть бы он узнал и другие, ну и что? Поговори ли бы, осудили бы и всего-то дел, ну и что? Но я, тогда, дура дурой была и тут же, на его следующее предложение согласилась бездумно. Думала, что я так от него откуплюсь. Дура была и дурой помру! Ей богу!

— Я тебя отпущу, если ты мне его потрогаешь. Ну?

Я молчу, молчу как партизан. Вся сжалась, нелепо перебираю какие-то оправдания и варианты ответа, но все никак не нахожу нужные. Мысли лихорадочно в голове прыгают, скачут от страха и от стыда и я, внезапно…

— Я согласна, только вы…

— Что? Нет, не бойся, я ничего тебе больше не сделаю, ты только его потрогай и все.

— И все? Больше, правда, мне ничего?

— Ничего! Ну же, я жду?

— Только вы не так, так я не могу.…Встаньте вот так! Нет, повернитесь и я только рукой обниму, дотянусь и …

Он так и сделал и я.…Вот когда я впервые ощутила его и то, самыми кончиками своих дрожащих и нежных пальчиков…

Два дня я все скрывалась и маскировалась! На третий день он отлавливает меня по дороге из школы. А я? А я, как его увидала, так, нет бы, убежать, а я замерла. Меня какой-то страх и вакуум парализовал. Стою и молчу, он подходит.

— Ну, здравствуй, проказница! Тебе как, понравилось? Может, продолжим?

— Нет! И не подходи… Я закричу!

Думала, что этим его испугаю. И если бы он начал меня просить не кричать и как-то другое мне обещать я бы так и выпуталась из его сетей. А тут? Нет, он оказался ловким, этот Колька!

— Ну, что же, кричи! Зови на помощь, только я не стану молчать и все…

— Не надо никому! Ну, я прошу?

Потом он меня снова за сараи.…Попросил потрогать и подержать.

— Ну вот, видишь, не умерла? А ты собиралась кричать?

А потом снова. И так день за днем я к нему приобщалась. И не надо мне было, потом, никаких журналов и штабов! Я уже приобщалась к нему, моему будущему…

Да, как я к нему отношусь? Нет, не мужчинам, а к их органу?

Так, промолчу, а то поневоле, матюгнусь. Ну, что вам сказать? Если бы не этот, ну ладно, без матюгов обойдусь, их орган, то я бы и не состоялась как женщина. Не было бы у меня того, что имею сейчас: и достаток, и некоторое положение в обществе, а среди подруг, то просто авторитет. Ну, а то, что семьи нет, то все заменили радости с ними…И, потом, еще не вечер, посмотрим, как удастся ему устоять, если я только того захочу и к нему, со своими познаниями и многолетним опытом. Недаром, самые верные жены из нас потом получаются, если мы, того захотим, а пока…

По видимому, я, еще в своей жизни, да не буду я вам, раз обещала без матюгов, потому так и скажу: не наигралась, пока еще…Ну, да я, продолжу, тогда.

Видимо, я тогда, на такого гурмана нарвалась, что он так осторожно повел и подвел меня, что я спустя месяц, наверное, уже этот орган попробовала на вкус! И вот, когда я сама и к нему потянулась, и мне это так понравилось, что я только о том и мечтала, то я…

Во-первых, мы с ним перешли на ты, во — вторых, мы с ним уже не за сараями встречались, а у него в гараже. В — третьих, я в него влюбилась! Да! Сама не заметила, как я во все, что у него…

А я тогда так не думала, я ощущала с ним удовлетворение и так и считала, что я его люблю, а на самом — то деле, я просто любила его гениталии. Я часами теперь лежала с ним и игралась его кием и прилежащими шарами, я ими любовалась, я их целовала. Сжимала рукой и взбадривала, когда он головку свою опускал, я их облизывала и смело, можно сказать, что те кии, каждый раз, тыкались около и еще бы чуть-чуть, да попали бы точно мне в лузу. Наконец, наступил тот момент, о котором я все время думала и не скрою, мечтала. Я все чаще сжимала и сжимала его кий, на него вопрошающее поглядывая, но теперь уже этого, мне стало мало…

В четырнадцать я от него забеременела. Теперь, я и дня без него не могла. Стала прогуливать уроки, убегать из дому и все к нему лезла и лезла, и мне всего было мало и мало…

В школу не ходила и врала матери, потом отцу и всем вокруг.… Потом, что-то такое придумала, как я считала, оригинальное и написала записку от имени матери, что, мол, я мать, такая-то, прошу отпустить дочь со мной к бабушке, которая умирает.…Подговорила подруг и те, подтвердили, сказали, что я с мамой, срочно уехала к бабушке. Поверили, не поверили, а в школу я больше уже не ходила.

Меня так разбирало и никакой интоксикации, а просто умопомрачение от секса и я так все время хотела! Секса и секса! И мне всего было мало! Я, прямо из первого класса уроков по сексу, скакала через ступеньки и скоро мне всего, с ним, стало мало…

А куда деваться? Живот все растете и растет. Мать все, как не посмотрит и все головой качает, мол, куда тебя прет? А я все жру и жру, целыми днями.…А тут полезли груди!

Все, поняла, мне надо куда-то скрываться и там уже рожать. А о том, что я буду рожать сначала, даже не знала сама. Просто, меня, как с ним понесло! Хочу и все! Причем, так его хочу, что готова его задушить, если он ищет какую-то отговорку. Очень скоро я стала ему в тягость.

А тут я еще ему призналась, что я беременная и хожу на каком-то месяце.…А вот на каком я сроке, не соображала. Стала считать от последних месячных и сбивалась, никак не могла вспомнить дат, сроков своих красных дней…

Теперь он встревожился и стал говорить, что я обязательно должна показаться врачу.

— Какому врачу? — говорю, целуя его, — никакого врачу мне не надо. Я и так дохожу и рожу.

Зачем мне какие-то врачи, лучше ты, возьми и меня рассмотри, как тебе надо!

И я перед ним, замирая, так возлежала, себя раскрывая, что он и правда, на время забывался и становился моим гинекологом.

Я с ним продолжала, как девочка играть, а надо было уже, как баба соображать!

Потом мать! Эх, эта мать! Она первой почувствовала неладное и пошла в школу. В школу пошла, а не повела меня к врачу. Эх, а потом она на меня руку, а я, как заору на нее…

— Ты что? Убьешь ведь, дитя!

С матерью случился удар. Скорая и в больницу. Я к ней не ходила. Я сразу к нему, все рассказала. Он испугался, пустился в бега. Мне домой нельзя, а куда?

Ушла из дома и стала шляться, жила с бомжихами, там же и родила мертвую девочку. Видимо, я ее в том люке тепловухи, прижала ненароком.… Все! Думаю, теперь мне конец!

Если все описать, то у нормальных людей волосы на голове будут шевелиться, потому я не буду всего, что со мной произошло описывать, да говорить, что я пережила и о чем думала. Вы только себе представьте, подземную теплотрассу и трубы, на них положили дверь, на которой я лежу и рожаю. А вокруг… Наверное, у первобытных людей были лучше условия, чем у меня тогда. Ни тебе света, ни стерильности, ни чистой одежды, простыни, все заменяли грязные тряпки, да вместо медицинских сестер и врача, бомжиха, которую звали Шапокляк. Ну, как? При таких условиях вы станете рожать? А мне, куда было дитя девать?!

Хотя, надо прямо сказать, если бы не она, то я бы… А так, отделалась тем, что потеряла дитя… Ну никак, никак по другому, или я, или дитя, Шапокляк было на двоих, не разорвать!

Погоревала, поревела, но поняла, что я той Шапокляк по гроб жизнью обязана. Кстати, когда я потом уже встала самостоятельно на ноги, и уже вовсю …., то ее не забыла. Привезла подруг, постучалась в люк.

— Эй, Шапкляк, ты еще жива?

— Да брось ты, Маасажирка, ну, что ты придумала? Верим тебе, верим, поехали на … назад,

пока такси не укатило без нас! Притащила на хрен, черт знает, куда и кричишь в ночи, зовешь какую-то старуху? Ты че? Пережрала?

Но в темноте что-то загремело и в щель, которая чуть завиднелась в проеме приоткрытого люка в земле, спросили.

— Ты, кто? Чего надо? Ну, я, Шапокляк и что?

Она меня не признала и только, после того, как я ей о себе напомнила и о родах, так она заворчала, недовольная и уже собралась исчезнуть, как я.

— Так, девки! Вот ей я по гроб, обязана жизнью! Несите водяру и закусь, сейчас будем обмывать мою спасительницу…

Но обмыть не получилось, девки запротестовали, не хотели с ними пить, побрезговали. Тогда я им подала в люк пакет с водкой, бутылок пять и закуси, пакетов пять: колбаса, хлеб, консервы и еще чего-то, что мне со стола натолкали, после того, как я, выпив изрядно, рассказала девкам, как я в тепловухе рожала. Они не поверили, потому я, осерчав, их сюда и приволокла.

— Поняли вы, б…?! Через что я прошла? А вы говорите мне, что на панелях мы начинали… Настоящие б…рожали и вышли в люди из-под земли! …Курицы вы, а не …!

А тогда, после родов, видели бы вы меня? Я тогда выглядела, как кошка худая и драная, весом в пятьдесят килограмм, при росте метр семьдесят шесть. Одетая в лохмотья и все с чужого плеча. Свое-то я продала, куда мне его, с такими — то размерами было носить?

После того, как я родила, ко мне стали приставать сожители: дай молока!

А какое молоко? Только сцедила молозиво и все! Ведь я, считайте, несколько дней не ела ничего, а все пила и пила, и только воду.

Тогда они навалились на меня, да спасибо Шапокляк, вдвоем с ней отбились. Она им, что вы за уроды, ей же нельзя, ведь только что родила, потеряла дитя и потом, молоко будет только спустя!

Ну, тогда говорят, раз туда нельзя, то пусть …. у меня! Ну, я им и покусала на хрен, все то, что они пытались мне всунуть туда, куда я их просила мне не подсовывать ничего, потому что я, хоть и голодной была как собака, но была настолько злая, что их всех тут же перекусала! Всех, не всех, но нашелся один тип!

Как и кто рассказал про меня и мое молоко, я не знаю? Только, к нам, как-то раз принесло одного урода. Он, как узнал, что я только что родила, так немедленно меня сдал, продал.

На второй день, пришел один тип, постоял над люком тепловухи, переспросил и ушел, очень довольный. Чего не сказала ему Шапокляк, то ему рассказали за бутылку, которую он тут же передал бомжам, кто жили с нами. И про то, что я не «бухаю», как сказали они, и что не колюсь и таблеток не глотаю, все рассказали про меня. А еще, что я молодая такая и никем еще не испорченная окончательно. Уж очень она чистенькая такая и аппетитная, так и сказали.

Ну, а потом, как всегда. Менты, обезьянник, но меня, тут же отделили, и пока их там всех молотили, меня и пальцем не посмели тронуть. Наоборот, разрешили лежать и куда надо выводили. А затем я, попала в сказку!

Но сначала меня, под улюлюканье всех их раздели и окатили из шланга, да одели в халат уборщицы. В таком виде меня и забрали те люди, кто меня заказали. Я даже не успела Шапокляк, напоследок, сказать спасибо и поблагодарить!

Меня увезли, поместили в подвале какого-то частного дома. Потом разрешили под душем с горячей водой и мылом, и даже шампунем! А я не мылась до того месяцами…

А они все никак не могли меня вытащить из-под горячей воды. А кто же они?

Да, чья-то охрана, как я поняла, от вида таких отмороженных парней. Им ничего не надо и даже голую бабу! Потом я, как вышла, то мне.

Я даже представить себе не могла, какая же я стала? Стою голая перед зеркалом и не могу одеваться, все на себя смотрю и даже они мне не мешают, себя не узнаю!

Так что, эта девушка, с такими глубоко запавшими тревожными глазами и красивыми волосами, да такая бледная, с большой отвисающей и полной грудью, да такая худая, которую я вижу в отражении, это я?

— Это я? — спросила и от чего-то, к ним повернулась.

Их двое и оба стоят и разглядывают с любопытством меня!

Меня? Так это я стала такая, что эти два истукана не могут от меня отвести свои стеклянные и водянистые глаза?

— Это я? — еще раз, но теперь уже с хрипотцой и волнением переспросила их.

— Ты, ты! А ну, одевайся и живо! — и, подталкивая меня, один из них потянул за какие-то шкафы для рабочей одежды.

Я уже думала, что он сейчас на меня? Приготовилась дать ему отпор и даже задумала его покусать, как тех бомжей в подземельи.

Но он, поставил большую хозяйственную сумку на стол и стал доставать их нее…Боже!

Я такой красивой и удобной женской одежды не носила еще никогда: и белый атласный лифчик, правда, довольно тесный, и красивые черные с кружевами трусы, но те моего размера, комбинация черная, платье полушерстяное в шотландскую клетку, носки белые и мягкие тапочки.

Ой, и как же мне хорошо! Еще бы поесть чего? Спросила, а мне, что ты хочешь? И я, набрав воздуха и со страхом:

— Эх, мне бы рыбы поесть? — почему-то ее так захотелось мне.

— Сиди, жди! А пока ножницы возьми и ногти свои при мне, состриги. Ну, ты поняла, баба-яга?

Мне стало стыдно и я отвернувшись, наверное, минут десять все стригла и подправляла себя. А потом я одурела от запаха и вида еды!

А когда я, третью порцию молча смела, то те парни даже переглянулись.

— Ну и дела? Ты откуда, с какого голодного края сорвалась?

Я им не говорю, а мычу, рот занят пищей и показываю пальцем в пол. Прожевала и бубню:

— Я оттуда, из-под земли! Крыса я, с тепловухи мы!

— Кошка, дранная ты! Хотя, если будешь умная, то можешь стать кошкой, которая гуляет сама по себе…

И пока он мне говорит, я его, слушая, все жую и жую, что мне второй приносит и смотрит с недоумением…

— Ты все, поняла? Повтори?

— Самой не двигаться, рот не открывать и делать, что мне велят. Так, кажется? — заученно им бубню, пережевывая жадно еду.

— Смотри-ка, какая ты? А теперь, на горшок и спать! Утром тебя отведет он, он же будет тебя охранять, что надо попросишь его. Поняла ты, гулящая Кошка? Да, и забери ночную рубашку, и вот еще, что, забирай бабские штучки, затычки и что-то еще, забирай всю коробку сразу! Буду я еще тебе выдавать прокладки, затычки и всякие бабские щитрости …

Как заснула, не помню, но сон снится и такой правдоподобный…

Будто бы я, так же ела, спала в какой-то кельи, а потом у меня молоко, так и потекло…И я, во сне говорю себе, это от того, что я так много поела…Вот грудь и выросла в два раза и как заболела…Но тут, на меня налетела охрана и кто-то из них говорит мне во сне.

— Ну, вот, что Кэт? Ты теперь Кэт, запомни! Больше ни звука и не шевелись, что скажут, то и выполняй. С себя все снять и стой так. Я позову. И не вздумай повязку снять с глаз. Убью, ты меня поняла? Повтори? А за молоко не беспокойся, его все до капли… Повернись, не туго? Все, пошли…

И я, как стала шагать, то мне просто мука!. Грудь руками поддерживаю и чуть ли не плачу от боли при каждом шаге и мне даже нет никакого дела не до кого, лишь бы облегчить мои страдания…

По тому, как стало прохладно, и следом послышались голоса, даже женский смех я поняла, что меня привели в какой-то зал.

— Сядь, руки на колени и замри! — у самого моего уха и…

Вокруг говорят и щебечут на непонятном мне языке, мужчины и со смехом — женщины… Что это, где я оказалась? Потом, совсем рядом голос женщины с восторгом…

— О, месье, мадам и дальше та-та-та, та-та-та…Говорят и вот, чьи-то руки меня коснулись за груди…Рука мягкая, теплая, женская…Я чуть было не вскрикнула, от напряжения и того, как из меня тут же закапало молоко…

— О! Вюи! Ой, ляля! Ха…ха…ха! — следом, неожиданно касание одежды, тяжесть навалившегося тела и…

Я не смогла не вздрогнуть от сильного и крепкого сжатия того, что раньше было еще так похожее на сосок! А следом… потянули из меня колючие губы и я, я не удержалась…И я, как… Горячая струйка ударила в ноги… Я писалась, и ничего не могла с собой поделать!

Вокруг стали смеяться и меня тут же стали лапать, нажимать больно груди, много рук сразу же и с многих сторон…И я, от каждого прикосновения часто вздыхала и пыхтела, пытаясь не закричать, а потом…

— Мадам, месье…тра-ля-ля… — говорил громко какой-то господин, картавя и касаясь, каждый раз, дотрагиваясь до меня, от которого так приятно пахло коньяком.

Потом стало тихо и только выкрики издалека, а рядом с грудью, кто-то засопел. Я сжалась сильней и тут я почувствовала, как по груди нежно и страшно, чем-то щекотно…Что это? На перышко очень похожее. Но мне от этого не щекотно вовсе, мне больно и так, как будто бы по ней плетью! Кто-то водит и следом у меня, молоко так и полилось…

— О! Ву а ля! Ха. ха…ха! — и неожиданно множество голосов и аплодисменты!

У меня над самым ухом, тот же голос охранника.

— Вставай ссыку…! За мной, быстро…

— Так, постой! — чей-то незнакомый и повелительный, не молодой голос. — Все сдоить и одать моей Герде! Нет! Сначала дай попробовать Янычару. Понял?

— Да, господин Маркиз!

— Ну, а девку, — и тут же, ощутила около себя запах дорого одеколона, табака и спиртного, — девку… — теперь уже цепкие и жесткие руки легли на живот, потом заскользили туда… Я дернулась поневоле, сжимая вместе ноги…

— Ну, а Девку, помыть и после всего, ко мне!

— Будет исполнено, хозяин! — и тут же, меня жестко и сильно снова подхватили руки охранника за локоть и потянули от женского смеха, чьих-то множества голосов, на непонятном мне птичьем языке и я…проснулась…

Первое, что я не поняла, это сон или что? Почему, так болят мои груди?

Осторожно рукой, ой, ой, ой! Они горячие и такие болезненные, не прикоснуться рукой, а на ощупь, как перекаченные баскетбольные мячи! Больно! Ой, как же мне больно! С места не сдвинуться, так все ощущается и еще, меня просто распирает в груди от тяжести…

Кое как, осторожно, словно раненная, согнулась, перегнулась, груди руками поддерживаю и села. А что дальше? Кому мое молоко и кто его будет сосать из меня? Что, как во сне, дядьки и тетки? Или же, как во сне, те же собаки какого-то там маркиза?

И так мне стало себя жалко, что я, потихонечку, стала всхлипывать…

— Мамочка, мама! Родная! Как же мне больно! Как мне нехорошо! И какая же я дура… Что я наделала? Почему, так меня сразу ухватила и не отпускает беда? В чем моя вина? Прости меня, моя деточка, я плохая мать оказалась и тебя не сберегла, не смогла…

И тут же я зарыдала!

Рождение Марины

Маленький беззащитный и теплый комочек нетерпеливо вертел головкой, открывая крошечный ротик и сглатывая впустую, а потом, коснувшись щечкой ее обнаженной груди, неожиданно быстро повернулся личиком, ткнулся под грудью и…

Все что угодно, но только не таких ощущений ожидала она от младенца, а тут такие?!!!

У нее широко раскрылись глаза, и даже сбилось дыхание, следом все, что было в ней женского, обратилось в ощущения исхода из нее, к такому прекрасному существу, которое присосалось и тянуло из ее груди молоко. И за эти несколько секунд, что произошли у нее с малышом, она, будто бы, обрела новую жизнь! И куда делись, куда пропали ее выражения на лице апатии, безразличия и ощущения никчемной загубленной жизни? Все! Теперь все встало на свои места! Вот дитя и вот, кормящая мать!

Хотя и оно не ее, но она, именно так и почувствовала себя, словно это милое и прелестное дитя как будто бы стало ее, которое она только что родила. Все это отразилось на ее лице и умиротворенной позе.

Все соединилось, наконец-то и инстинктивно приобрело потерянный ранее для нее смысл в жизни. Все! Теперь она кормила дитя! Вот мать и дитя, а все остальное — ничто!

Мы не чувствуем протекание крови в наших жилах, а вот молоко, что с каждыми секундами убывает, то она почувствовала и ощутила сразу же, это было видно по выражению наслаждения на ее лице. И нам, даже показалось, что она чувствовала, как по невидимым и неощущаемым каналам из ее молочных желез, что все это время только наливались и томились, из них, из самой середины мягких и вздувшихся венами тканей груди, из нее потекли волшебные ручейки…

Дитя сосало из нее молоко, и она это блаженное состояние испытала, потому, как закрыла глаза и тихонечко стала покачивать дитя…

Интересно, а что она ощущала?

Когда она, наконец-то, оторвала свой взгляд от личика ребенка, то впервые осознала и увидела, что она не одна.

Напротив ее сидели и улыбались все! И такой счастливый отец ребенка, и его мать и его отец, которые подобрали и купили ее — для кормления их малыша. Да, именно так, купили для такого употребления, как матери кормящей.

Они смотрели, замерев, то на дитя, то на нее, а она сидела перед ними с обнаженной грудью и не видела никого, а только, сквозь каплю слезы, что навернулась у нее на глазах, увидела расплывчато их очертания напротив себя. И ей не было никакого дела до всех, она просто сидела и кормила дитя…

Эту неделю, как она родила, так изменили ее мироощущения и не потому, что была вынута из-под земли, а потому, что с ней произошло великое таинство природы — женщина родила!

Никогда потом и ничего подобного не могло сравниться с этими дикими и просто животными ощущениями деторождения…

Сначала она беспокойно ожидала, потом неясность, а затем, первые схватки, с дикими болями раздвигания и желаниями их прекратить и забыть, а потом, ожидание их нового нарастания…Да, что там говорить? Того, что случилось, того, не запомнить и всего невозможно вспомнить, потому как, весь окружающий мир исчезает тогда для женщины и у нее остаются только самоощущения и созерцание в глубь себя, такого не понятного в тебе и не объяснимого рождения из тебя человеческого дитя…

И вот эти ощущения не человеческого, а животного, те, словно нас, сводили с ума!

И рожающая женщина она такой и становится, частью того, что называется матушкой-природой. Во время родов ты уподобляешься животному и делаешь, нет, за тебя все проделывает природа, а ты уже не в силах того изменить и только подчиняешься ей.

А ведь, не подчиниться никак нельзя, все равно ведь, балансируешь на грани… Вот твоя жизнь, вот жизнь только что нарождающегося дитя и ты не смеешь выбирать, ты не в состоянии ничего осмыслить, понять и только ждешь, ожидаешь конца и начало рождения тобой человеческого дитя…

Точно так было и у нее. Она была, в те часы, словно полоумная, все стонала, пугалась и вскрикивала от боли схваток, никак себе ранее этих ощущений не представляя. А то, матушка-природа, раздвигала ей бедра, поворачивала первым оборотом дитя и направляла его к выходу на белый свет. Потом, снова у нее начались схватки, потом потуги…

Дитя, по велению матушки-природа, сделало еще поворот и устремилось из нее… Она этот момент поняла и почувствовала, напряглась, желая его выдавить, выпустить из себя… Глаза ее обезумели, она закричала страшно и в голос…

А теперь послушаем ее, так как она родила и мгновенье после того…

А потом я, вместо радости того, что отмучилась, родила я испытываю шок! Во мне тогда все обострилось и так, что я ничего не слышу, а хочу услышать только голос моего ребеночка!

Я жду его вскрик и его голосок, секунды …Секунды бегут, а я его все не слышу…

А мне, что-то такое говорит старуха, а я ничего не пойму, да и не хочу другого слышать и я в изнеможении шепчу…

— Кто, кто у меня? Почему, я не слышу его? Покажи моего ребеночка?

Потом, ее слова, как страшный, оглушающий удар и словно мое умирание. Так было у меня.

Потом, меня охватила такое безразличие, апатия и мне не до всего. Я стала рабой своих опустошительных ощущений никчемности…

Ощущений того, чего я не смогла довести до конца и того, что ждала, оно не состоялась и тому — я вина! Все! Я умерла, хотя и жила в теле, полумертвой женщины.

И вот теперь, я ожила!

Дитя пососало еще и отпало само от груди, сомкнув аккуратненький ротик. Все! Она необычайно обрадовалась и подумала про себя…

А ведь, это я дитя накормила! Я! Я его и своим молоком! Это я, я это сделала…

— Заберите ребеночка, пусть дитя поспит, — сказала как-то повелительно и спокойно, обращаясь ко всем.

Они переглянулись, а потом мать, первая поднялась, склонилась надо мной и осторожно приподнимая, отняла из-под груди своего внука.

Я тронула груди рукой…Одна грудь заметно опала, а вторая, меня распирала…

— Через час, снова приносите дитя, я его покормлю со второй груди, вон, как она налилась?

И не стесняясь их, раскрылась, показывая, какая она налитая и у меня словно каменная…

— Да, да наша кормилица — засуетился их сын, пойдемте, приляжете и отдохните пока. А что вам принести, чая, молока? Говорят, что кормящей матери больше всего…

— Горячего чая с молоком, пожалуйста, — сказала, закрываясь, вставая, и уже поворачиваюсь, чтобы идти в свой подвал, как его отец.

— Нет, милая, не туда, идите за мной, вы теперь рядом с малышом и мы не позволим вам…

— Куда, туда? Простите, мне надо…

— Ах, вам вон туда, там, за второй дверью, — и когда я уже шла, он мне в спину, опомнясь, и наконец-то…

— Благодарю вас! Будьте здоровы и кормите нашего наследника! Простите, а как вас…

— Марина… — сказала, скрываясь за заветной дверью…

С этого момента ко мне совсем по другому: почет и уважение, милое, теплое участие и дружеское отношение во всем что я прошу сделать для малыша и меня.

На втором кормлении я ему даже позировала, он меня с малышом на руках фотографировал, как я его кормлю.

И я, после своего первого кормления, несмотря на страшную и валящую усталость, села в своей новой комнате перед зеркалом, причесалась впервые, за все это время…

— Ну, что, бродяга? Кажется, больше не надо ничего, я тут пока что останусь, пожалуй…

Потом потянулись однообразные будни: кормление сутками и по часам, уход за ребенком, сон, еда и все я делаю, как автомат. Правда…

Сначала я не поняла ничего, думала, это от того у меня, что я кормлю чужого ребеночка и все еще не успокоилась…Потом, понемногу с каждым кормлением я все яснее стала это ощущать.

Поначалу не могла даже себе признаться, что я вместе с кормлением испытываю такое возбуждение…

Нет, не эмоциональное, а иное, ранее мною уже испытанное. И я, в первое время, напуганная всем, не могла себе признаться, что я сексуально возбуждаюсь каждый раз, когда кормлю ребеночка. Я даже мысли такой ранее не допускала, а сейчас?

Неужели, корила себя, я стала настолько распущенной, что я даже на ребеночка возбуждаюсь? Да как такое возможно вообще?

И пыталась подавить в себе эти ощущения, но….

Поначалу, пока была в тревоге и переживаниях, своих тяжелых воспоминаний я и мысли никакой насчет себя не допускала…А потом, вместе с осознанием своего значения в их семье, я стала поглядывать по сторонам.

Сяду, ребеночка кормлю или ношу его по дому, а сама наблюдаю, что вокруг у них происходит. Ага, не все так, как казалось, оказывается, я кормлю ребеночка, брошенного чьей-то непутевой матерью. Потому, как вижу все время их сына в такой озабоченности и задумчивости.

Я попала в семью банкиров: отец и сын, ах, да не будем уточнять! Разве же в этом главное? Главное, что началось потом.

А началось с того, что я за неделю заметно поправилась, стала обретать прежние формы. А, что вы хотите, пила и ела, сколько хотела и влезет!

И если, поначалу на меня только с любопытством поглядывали и с одобрением, то потом уже с иными взглядами. А о их намерениях, я только догадывалась…

Началось невинно, с подарков малышу и мне. Ему пустышку замысловатую, а мне… Эх и чего только мне не дарили! Но поначалу все подарки нейтральные: тапочки, кружку фарфоровую, набор расчесок, средства личной гигиены, а потом пошли подарки со смыслом.

По мере того, как я отъедалась и превращалась в красивую молодую женщину, мне все притязательней шли подарки: теплый халат, сразу несколько лифчиков различного назначения и фасонов, комплект, вовсе не нужного мне белья и тому подобное…

Вскоре и взгляд на меня стали меняться в моем окружении.

А таковыми были: их отец, мать, сын, несколько горничных, кто мне помогали, садовник, когда я с коляской гуляла и даже охрана. А потом крестины ребенка. Оказывается я и не заметила за однообразными днями, что ребеночек-то вскормленный мною уже становится…

Крестины праздновали шумно и пышно и я, впервые за многие месяцы и годы, наверное, почувствовала себя, нужным и значимым человеком.

Со мной считались, ко мне обращались, на меня смотрели и мужчины и женщины, только, одни с пониманием моего предназначением, а вторые, для иных потреблений, как употреблений меня в качестве молодой и сексуальной женщины. И надо сказать, что я уже, видимо всем своим видом такой и была. Кроме того, я уже ручками снова себя стала трогать…

Да, что же это такое, возмутится публика, читая. Как, можно, о таком писать, путая святое и беспутное. Но, дамы и господа, жизнь такова, какова она есть, а не такая праведная всегда или удобная, для нашего понимания.

Вот и я, такой была, и, несмотря на выполнение своих обязанностей кормящей заменительницы матери, я не удержавшись однажды, потом уже не могла сдержаться и сорвалась…

Такой простой мой помощник, приборчик — молокоотсос стал для меня первым серьезным испытанием, с которым я тут же не справилась. И, как-то, после ночного кормления, сидела и сдаивала себя с помощью ручного молоко отсоса и так увлеклась, что уже вовсе не для молока сдавливала сосок, а, для того чтобы себя удовлетворить. Малыш спал, мной в очередной раз досыта накормленный, а я? А я, испытав, в очередной раз такие сексуальные ощущения от его насасывания груди, теперь сама, сидела и отсасывала свои соски…

Затем руки разошлись по груди, сжали их. Сначала осторожно и нежно, затем все сильней и сильней. И вот, тогда у меня возникло желание применить тот же отсос, и я с напряжением приложила его к опустошенной груди и принялась нажимать на резиновую грушу, ощущая возрастающее возбуждение…Так увлеклась, что…

— А зачем, вы так делаете? — внезапно услышала у самой двери.

Оказывается, я сидела в пол оборота и не заметила, что приоткрылась дверь в мою комнату, вошел его отец. Он так же не спал и вышел по делу, привлеченный полоской света. Подошел к двери и…

— Ну, понимаете, молоко надо… — и запнулась, не зная, что пояснить, как оправдаться самой.

А он подошел ко мне и…

Я была в ночной рубашке, сидела около кровати. Руки были заняты: в одной руке держу бутылочку сцеженного молока, а в другой, этот злополучный прибор.

Его руки неожиданно легли мне на груди, я замерла, затаив дыхание и не смея, почему-то ему сказать, отказать, так и сидела, не ожидая ничего доброго от старика.

— По — моему, такую грудь не надо сдаивать, так?

— Нет надо, — довольно громко прошептала, пытаясь, освободиться от его наглого захвата.

— Ну, тогда я помогу тебе!

— Нет, не надо, что вы?

— Не кричи, а то разбудишь малыша!

Когда он только вошел в меня, я тут же кончила, истосковавшись и будучи заведенная так, что его испугала, наверное.

— Ты что? Что с тобой? Тебе, не хорошо?

— Глупый, сделай еще, я прошу тебя, ну же, еще?

Он делает, а я ему:

— Ладно, я знаю, что ты хочешь и боишься спросить, возьми, пососи…

— А как же малыш?

— Моего молока хватит всем, и ему, и тебе, и…

— Нет, только ты сына сюда… Смотри мне, а то удавлю! Поняла, ты?

— Поняла, поняла, ну же, соси!

С того дня, я уже обходилась без прибора.

У меня появился свой молокоотсос, который ко мне зачастил и кончал в меня каждый раз, зная, что я, пока кормлю грудью, я не залетаю…

Потом у меня появились иные подарки, от моего пожилого помощника. Сначала колечко, потом ожерелье из полудрагоценных камушков и еще по мелочам то, чем он так меня баловал, за то, что я такое вытворяла для него, что чуть, уже не забывала про нашего малыша.

Думала, что я так и останусь, между ними разрываясь, между малышом и стариком. Ан, нет! У него дела и он уехал в загранкомандировку. Вместо себя он оставил своего сына, всем заведовать и управлять.

И вскоре его сын уже подо мной лежит, а я управляю им и нам так хорошо с ним, не то, что с его отцом, стариком.

— Ну, как? — спрашиваю его. — Ты хорошо прочувствовал меня? Почувствовал, как я направляю и управляю им? Тебе хорошо?

— О, да! А ты, можешь меня покормить?

— Нет! Теперь ты покормишь меня! Дай, его мне и я…

Через некоторое время я ему говорю, сидя у него в ногах.

— Уж кто из нас лучший кормилиц, так я и не знаю сама? Так ты или я? А? Как ты считаешь?

Вот так я стала одновременно и кормилицей всего мужского в их роде и сама кормилась у них! Но скоро про это узнала хозяйка дома.

В последнее время она все чаще стала ко мне заходить и подолгу сидела, молчала, ни о чем меня не расспрашивая. Этим она, как мне кажется, пыталась дать мне понять о недозволительных поступках и одновременно искала во мне причину для отказа в дальнейшем пребывании у них. А так как ее малыш рос и не о чем не догадывался, то у нее стояла проблема, как, не отрывая меня от него, оградить от контактов с ними, ее мужчинами.

Кстати, она была намного моложе своего мужа, была второй женой и видимо, в их семье, это тщательно скрывали, к тому же, как я поняла, и сын был не ее, вообще, в этом доме было множество тайн, о которых не знали посторонние, но я уже знала о них кое — что. И вот она приходила и молчала, не зная, как поступить со мной.

Наконец и видимо, после очередного отказа мужа ее ублажить, она примчалась ко мне и…

— Значит так! Что хочешь делай, и с кем хочешь, но только, чтобы ты больше ни с кем из моих мужчин… — и, задыхаясь от ярости, выскочила из комнаты.

Вот и нажила себе врага! Я прекрасно теперь понимала, что она меня вышвырнет скоро из дома и если бы не мои кормления грудью… На следующий день она заявила, что малыша постепенно начинаем приучать к детскому питанию.

— Пора, — сказала она, — особенно твердо, чтобы я все поняла.

А я и так все знала наперед, что рано или поздно, а мне дадут от ворот поворот. Но вот, когда и куда я пойду? Вот в чем вопрос!

За это время, что я прожила у них, я полностью себя восстановила. Я поправилась и даже стала с излишком, я материально укрепилась, за счет подарков моих мужчин и… А вот, куда мне идти и к кому? Не возвращаться же мне под землю опять?

Все решил ее муж. Он мне по секрету сообщил, что жена меня собирается вытурить в ближайшие дни, а ему все время о моем не достойном к ней уважении постоянно напоминала она. Потому он, не желая, как он говорил, такую желанную женщину потерять, предложил мне перейти на квартиру, которую он втихаря от жены, снял для меня. И я его за это особенно горячо благодарила, все ему в тот вечер в себе разрешила и даже то, о чем он так долго мечтал. И вот, когда он меня так взял, то я, лежа под ним, приколотая его мягкой булавочкой, говорю…

— Мне надо на кого-то выучиться, хотя бы, на медицинскую сестру. А то я так, без вашего внимания и вынимания, помру с голоду. Помоги мне, господин и ценитель моих вкусных булочек!

И он помог. Правда, на медицинскую сестру я никак не могла претендовать, а вот изучить массаж и получить свидетельство, я смогла. К тому же, он заявил жене, что молока все меньше становиться и мне надо делать массаж.

— Знаем, какой ей делают в нашем доме массаж, что ей еще от нас надо?

Ко мне стала приходить молоденькая девушка и так стала меня обучать, что я скоро забыла о своем намерении совсем.

О, она оказалась, такой прекрасной специалисткой по моему генитальному массажу, что я с вожделением ее каждый раз ждала.

Это не осталось незамеченным и вот, однажды, девочка только закончила наш любовный массаж, и только что от меня оторвалась, просто сидела рядом и меня поглаживала, как ворвалась она. Боже, чего она только мне не кричала!

Но, как, ни странно ей было видеть такую мою реакцию, я согласилась с ней во всем и тут же, подхватив свои вещи, покинула ее дом. А она напоследок кричала мне, что я б…и шала….!

— Ну, чего ты кричишь? — отвечаю ей, пока выхожу с вещами. — Все ты правильно говоришь! Ты, именно такую б…, себе и покупала! И я отработала вам сполна и как кормилица, и как та, что обслуживала твоих муж…

— Проваливай! И чтобы духу твоего и ноги в нашем доме не было! Скажи спасибо моим мужчинам, а то бы, я тебя разорвала на части и в землю бы закопала! Гоните ее в три шеи! А ты чего, ляр….. уставилась, — это она моей девочке, — катись за ней к … матери!

И, слава богу! Спасибо ей!

Жива и здоровая, накормлена и одета, да еще и с деньгами, я, наконец-то, выкатилась из их дома, а по сути, я вышла в люди! Спасибо, им всем, особенно, моему любимому и такому, ставшему для меня родным, малышу!

Спасибо, что приютил и обогрел, да еще, столько доставил мне в жизни радости! С таким прекрасным настроением я вошла в новую для себя жизнь.

— А, что? По-моему, неплохое начало, как вы считаете? А если так, то я хорошая, раз стольких мужчин смогла, одного — поставить на ноги, и двух — уложить под себя! А раз я такая хорошая, то…Хорошего человека, должно быть много, потому я такой и стала! Знакомьтесь, теперь я уже точно стала б… под именем Массажирка!

Вот такую историю Массажирка нам рассказала. А вот, поверим ли мы ей, это другой вопрос! Знаете, у них, у каждой такие истории…

Еще бы, когда у них на день проходят, словно по десятку жизней, прожитых нами с мужчинами!

Фирма

— Я тебе, кажется, все показала и все ты сама увидела и даже с некоторыми девочками переговорила. Ну и что ты скажешь? — спрашивает меня Васька на выходе из очередной квартиры.

Я вижу, что она что-то от меня скрывает и потому ей.

— Мне кажется, что ты чего — то не договариваешь…И потом, с такими красотками…С такими сейчас все! А вот, если бы я занялась этим промыслом, то обязательно что-то придумала на высшем уровне.

— Ну — ка, ну — ка? Ты хочешь сказать, что так, как сейчас, так у всех и нам надо, если мы чего-то хотим достигнуть, переходить на следующий уровень? Я, правильно, тебя поняла?

— Ну, как-то так, наверное… Главное, надо побольше культуры и уровня какого-то, больше надо шарма…

Она взяла и повернула меня к себе лицом, а потом несколько секунд пристально смотрела в глаза и сказала:

— Я рада, что я в тебе не ошиблась!

— А что, ты во мне искала какую-то ошибку и подлость? — тут же ее срезаю.

— Знаешь, поедем сейчас в одно место, я тебя приглашаю… А вот куда, то будет от меня тебе сюрприз. Посмотрим, что ты мне об этом потом скажешь?

— Для этого мне надо приготовиться? Это как-то связано сексом со мной?

— Нет, за это не беспокойся. Все будет, как в лучших домах Лондона и Парижа!

Заинтриговала…

И каково же было мое удивление, когда мы с ней, спустя час, оказываемся перед дверьми довольно приличной квартиры на втором этаже.

— Привет, Като! — встречает нас довольно взрослая и симпатичная тетка. — А это, та самая художница? Ну что же, давайте с вами познакомимся…

— Меня зовут Ольгой, я здесь поставлена хозяйкой. Проходите, пожалуйста, не стесняйтесь.

— Девочки! — зовет кого-то, обращаясь в коридор.

— Мадмуазель Красивая, Света, мадмуазель Тенардье, Мати? Идите к нам. Наша хозяйка приехала, хочет с вами переговорить!

— Ну, что ты, Олька, так официально? Нельзя, что ли, как-то спокойнее и потом, вот вам представляю свою замену, на время…Знакомьтесь, это Калледия, моя…вообще-то, она художница и будет вместо меня, пока я свое здоровье поправлю. Так что, вы уже все с ней вместе решайте и помогайте. А то, я вас знаю! Ну, что ты стесняешься, Кола? Знакомься! А вот и наша новая генерация…

Смотрю и вижу, как к нам, из глубины комнат и коридора подходят две симпатичные девушки. Одна — рослая и очень красивая, вовсе не обделенная природной красотой, с красивым и спокойным лицом, русской красавицы, другая — метиска, живая и не высокая, с курчавыми пышными волосами. Обе девушки молоденькие и я не успеваю спросить, как Васька, словно отгадывая мои мысли.

— Вот, это наши помощницы, кстати, студентки, только что поступили на ин яз, обе девочки прекрасно изъясняются на французском языке. Спроси, что-нибудь у них? Ну, же смелее!

— Парле о франсе? — спрашиваю первое, что приходит мне в голову. Просто гениальный вопрос, говорю себе.

— Et vous, qu'? Parlez français? — спрашивает меня высокая красавица.

— Tu es, que tu ne vois pas qu'elle ne comprend pas?

«Ты, что не видишь, что она не понимает?» — перебивает ее смуглянка.

— Так мы ничего не поймем, говорите на русском. — Говорит, немного недовольно, Васька. И обращаясь к Ольге.

— А Жанка, когда подъедет? Мы без нее начинать разговор не будем. Как я поняла, пока что, кроме французского языка девочки ничем не владеют?

— Да нет, — тихонечко говорит Ольга, — кое — что, они уже умеют и у них, как мне кажется, это неплохо получается. Так, я говорю, красавицы?

Обе девчонки заметно смущаются. А Света, отворачиваясь, бубнит.

— Вот же вы, тетя Ольга! А говорила, что никому…И потом, не было ничего. Не было! Правда, Матюша?

Матюша энергично кивает головой, а потом…

— Со мной у Светки ничего не было, а вот — с Жанкой! — говорит, ехидно посмеиваясь.

Потом они между собой беззлобно перепираются и мы, глядя на них, все понимаем, что и с ней и с Жанкой, у них все было, а если и не было, то все будет уже в скором времени!

— Все, вскоре будет, как надо! — Многозначительно горит Васька. Будет тебе и шарм, будет и высокая культура! Да, разве же с такими красивыми и образованными девочками мы не достигнем следующего уровня. А? Правильно я говорю, Калледия? Ну, что ты молчишь?

— Я не молчу, я думаю…

- Ну, и о чем же ты думаешь?

— Думаю, что теперь, без познания французского языка мы уже не обойдемся никак. Это ты классно придумала!

— Идите девочки и отдыхайте, пока. — говорит Ольга, выпроваживая девочек с кухни, которая вся еще заставлена коробками с бытовой техникой.

— Не успеваем, Като! Дня не хватает, к тому же, девочки еще и учатся. Кстати, неплохо у них все пошло, да вот пока что, не хватает твоих познаний владения языком. Как ты считаешь, они скоро этому научатся?

— Думаю, что скоро! К тому же, Жанка не только будет овладевать с ними навыками языка, но и Жатку, Козу, Массажирку и остальных подучит французскому, но на этот раз точно, самому французскому языку. Вы сами видите, какие бабки сюда вложены нашими людьми, ну и наших денежек, разумеется, тоже вложено немало. И на том спасибо нашим людям, которое все это организовали и нам передали. К тому же, пора, говорят мне люди постарше, переходить уже на другой контингент. Мы и раньше зарабатывали на этом ремесле, организовывая девочек, а сейчас появилась возможности зарабатывать хорошие бабки! Время простушек и шалав заканчивается, сейчас нужны образованные и воспитанные девочки, которых пора укладывать под иностранцев. Так что, я думаю, скоро наша фирма пойдет в гору! Время такое настало, время!

И пока другие будут на английском языке лопотать, мы начнем с французскими клиентами работать. К тому же, говорят, французские бизнесмены такие прекрасные любовники! И, что они вытворяют в постели и остроумные такие, и шутят все время, и с ними так легко, и так они ценят русскую женщину! Только, девочки, нам надо самим постараться, как следует! Время такое настало! Теперь никуда — без познания французского языка! Так, что главное? Познание французского языка!

Ну, а вы, как считаете? Это правильно — такое познание французского языка?