Прачка-герцогиня

III

22 июня 1807 года Франция торжествовала победу. Лефевр взял Данциг; 14 июня Наполеон нанес поражение русской армии при Фридланде, а Сульт овладел Кенигсбергом.

14 июня была славная годовщина, и суеверный Наполеон назначил генеральное сражение на это чис-бо, бывшее днем Маренго.

Вся русская армия под командой генерала Беннигсена шла на Фридланд, чтобы прикрыть Кенигсберг. Около Фридланда извивается река Аль, на которой было наведено много мостов. Маршал Ланн с 10000 гренадеров и стрелков Удино, с гусарами и драгунами Груши поспешил преградить дорогу русской армии.

В три часа утра был открыт огонь. Дело обещало быть жарким и решительным. Это был натиск всех сил, которыми располагал русский император Александр, обещавший Фридриху Вильгельму попытаться решительным боем спасти Пруссию.

Ланн, у которого было гораздо меньше войск, находился в большой опасности, когда Мортье вывел в бой дивизион Дюша. В этот момент ядром убило лошадь под маршалом Мортье, но судьбой ему не суждено было умереть в этот момент. Ему пришлось встретить смерть не под неприятельским огнем в пылу сражения: много лет спустя, на бульваре Тамполь во время парада национальной гвардии он был поражен насмерть взрывом адской машины Фьекки, покушавшегося на Людовика Филиппа.

Сопротивление, оказанное Ланном, дало Наполеону возможность подойти. Он скакал галопом впереди своего эскорта, сияя доверчивой надеждой, в нетерпении поскорее лично вмешаться в дело и повести войска к победе.

Удино, весь окровавленный, в изорванном мундире, крикнул императору на ходу:

– Поторопитесь, ваше величество! Мои генералы больше не могут выдержать. Но дайте мне только подкрепление, и я прогоню русских ко всем чертям за реку.

Наполеон ответил безмолвным жестом и, остановив лошадь, стал в бинокль рассматривать поле сражения.

День уже клонился к вечеру. Ланн, Мортье, Ней, окружившие императора, советовали отложить продолжение сражения до следующего дня, говоря, что к этому времени по крайней мере можно будет собрать всю армию.

– Нет! – ответил император. – Необходимо продолжить то, что вы начали так хорошо. Не каждый раз удается поймать неприятеля на такой ошибке!

И он стал объяснять внимательно слушавшим маршалам, как он собирался смять русских, не принявших во внимание извилистого русла Аля, которое не позволит им развернуть надлежащим образом свои силы. С поразительной дальновидностью он тут же распорядился занять город Фридланд. Но для успешного выполнения намеченного следовало произвести атаку справа и отбросить русских к реке. Однако для того чтобы выполнить это смелое движение, надо было сначала поручить верному и бесстрашному командиру овладеть мостами, и с этим поручением император обратился к храбрейшему из храбрых, маршалу Нею.

Наполеон резко схватил его за руку и сказал, показывая на Фридланд:

– Вот туда следует идти! Ступайте все прямо и прямо, не оглядываясь ни назад, ни по сторонам! Врежьтесь в эту толпу людей и пушек! Разрушьте мосты! Займите Фридланд во что бы то ни стало! Не заботьтесь о том, что будет происходить справа, слева, сзади. Я останусь около армии, чтобы следить за всем и быть начеку. Ступайте, маршал, и дайте Маренго другую бессмертную годовщину!

Ней отправился в бой с таким энтузиазмом, что император, показывая на него, сказал Мортье:

– Теперь Ней уже не человек, а лев!

В то время как герой, которому было суждено погибнуть от пуль убийц реставрации, шел к мостам, энергично защищаемым русскими, Наполеон собрал своих генералов и с поразительным хладнокровием стал диктовать им свои инструкции из боязни, чтобы в пылу проведения намеченных маневров не были забыты его указания и желания.

Он поместил Нея справа, Виктора – между Неем и Ланном, Мортье – немного спереди, а позади – поляков под командой Домбровского и драгунов Латур-Мобура. Расположенная таким образом французская армия представляла собой внушительную массу в восемьдесят тысяч человек.

Приказание не наступать на левый фланг и ждать, пока русские будут смяты справа, было отлично понято и великолепно выполнено.

Огонь почти смолк. Русские думали, что сражение кончено по крайней мере на этот день. В молчании, которое было похоже на затишье, обыкновенно предшествующее взрыву бури, французская армия располагалась группами по намеченному Наполеоном плану сражения. Сигнал к началу боя должна была дать батарея из двадцати пушек, около которой поместился сам император.

Наполеон хотел дать передохнуть тем, кто держал в своих руках его счастье и славу Франции. Не обращая внимания на нетерпеливые вопросы генералов и выклики солдат, которым хотелось броситься на неприятеля, он спокойно дожидался окончания того обходного движения, которое должно было произойти согласно намеченному им плану, и только тогда дал сигнал.

Ней двинул своих людей вперед. Это было каким-то схождением в геенну огненную. Русская артиллерия расстреливала атакующих, и опустошения, вызываемые огнем, оказались столь значительны, что из колонн вырывались целые ряды сплошь, и пехота дивизиона Биссона остановилась в нерешительности.

Тогда Наполеон приказал генералу Сенармону перенести орудия в упор против русских батарей. Генерал отважно расположил свои орудия под огнем неприятеля, и сражение вновь разгорелось.

Русские, смятые беглым артиллерийским огнем, сами попали в мышеловку, поставленную Наполеоном. Тогда спрятанная в лощине императорская гвардия двинулась со штыками наперевес на русские войска. В страшной резне русские вынуждены были отступить, мосты были разрушены, сожжены, и маршал Ней соединился с генералом Дюпоном среди объятого пламенем Фридланда.

Словно механик, нажимающий на каждый рычаг в определенное для этого время и таким образом управляющий хорошо выверенной машиной, Наполеон приказал двинуть всю армию. Натиск отличался стремительностью и силой. Русская армия в беспорядке отступила под покровом мрака.

Было десять часов вечера; победоносный Наполеон, сойдя с лошади, закусил куском хлеба из пайка, который ему протянул солдат; это было его первой едой за весь день.

В тот момент, когда он подходил к бивуачным огням, чтобы обсушить промокшие при переправе через ручей сапоги, из рядов армии Ланна раздался громкий восторженный крик:

– Да здравствует император всего Запада!

Услыхав этот новый титул, которым окрестили его солдаты, Наполеон не сделал ни малейшего жеста удовлетворения или гордости; он только задумался и пробормотал:

– Император всего Запада! Это славный титул. Ах, если бы император Александр захотел вступить со мной в соглашение! Вдвоем мы разделили бы с ним весь мир!

И глубокий вздох вырвался из его груди.

Это было началом того, что называют наполеоновским безумием; союз с Россией был первым симптомом умственного расстройства великого человека, первым шагом к пропасти.

19 июня Наполеон дошел до берега Немана, реки, отделяющей Восточную Пруссию от России. Великая армия, отправившаяся из Булони в сентябре 1805 года, триумфальным шествием прошла через всю Европу.

После того как Австрия была раздавлена при Аустерлице, Пруссия уничтожена при Иене, Россия побеждена и деморализована при Фридланде, что же оставалось еще? Заключить мир? Да, но только с Англией, Австрией, Пруссией, а не с Россией, которая только искала случая, чтобы наброситься на Францию, дочь революции с неизменно демократическими убеждениями. К сожалению, Наполеон не предусмотрел этого.

Тайлеран и Фушэ – два великих предателя, близко стоявших к Бонапарту, – нашептывали ему о возможности женитьбы на великой княжне Александре Павловне, сестре русского императора. В данном случае они воздействовали на тайные мечты Наполеона жениться на принцессе царствующего дома, чтобы иметь наследника, дедушка которого занимал бы трон не по праву победителя, а в силу божественного права престолонаследия.

Великой княжне Александре Павловне в то время было около пятнадцати лет. Она была маленького роста и обещала быть очень красивой. В ней находили сходство с императрицей Екатериной Великой, особенно в орлином изгибе носа. Тщательно воспитанная княгиней Ливен, великая княжна обещала быть достойной супругой могущественного властителя.

Но в данном случае физические и нравственные достоинства значили очень мало. Наполеона, уже решившего порвать с Жозефиной, занимала только возможность союза с императором Александром, а потому он очень приветливо встретил князя Багратиона, явившегося предложить ему от имени русского императора мир.

Багратион предложил Наполеону устроить свидание императоров. Бонапарт был в восторге от возможности лично познакомиться с великим русским монархом, которого он победил и которого в тайниках своей души, недоступных ни для кого на свете, надеялся в скором времени назвать не только другом, но и шурином.

Свидание было назначено в Тильзите в час дня 25 июня 1807 года.

Генерал Ларибуазьер соорудил на Немане плот, на котором был построен павильон, украшенный тканями и коврами, найденными в Тильзите.

Наполеон и Александр одновременно отчалили от берегов и в час дня одновременно вступили на плот.

Наполеона сопровождали Мюрат, Бертье, Бесьер, Дюрок и Коленкур; свиту императора Александра составляли великий князь Константин Павлович, генералы Беннигсен и Уваров, князь Лобанов и граф Ливен.

Взойдя на плот, оба императора расцеловались на виду у обеих армий, расположившихся по берегам: крики «ура» и радостные возгласы приветствовали эту торжественную дружественную демонстрацию.

Декорация, на фоне которой происходило это свидание, отличалась странностью и меланхоличностью. Куда ни доставал глаз, везде виднелась бесконечная, бесплодная пустыня. Узкий Неман катил илистые воды по этим наносным землям, посреди которых виднелся маленький городок Тильзит, важный рынок Литвы; около города был высокий холм, на котором тевтонские рыцари когда-то построили укрепленный замок.

На правом берегу Немана виднелись мохнатые, страшные казаки с длиннейшими пиками в руках, сидевшие на лошадях такого же дикого вида, как и они сами; затем башкиры с примитивными колчанами и луками, мохнатые, бородатые люди с приплюснутыми носами, напоминавшие о нашествиях азиатских народов в былые дни. Рядом с этими восточными инородцами держалась русская гвардия, корректная, внушительная, вызывавшая восхищение высоким ростом солдатки строгостью зеленых мундиров с красной выпушкой. А левый берег был усеян толпой героев, испещренных нашивками, увенчанных плюмажами, разукрашенных прошивками, доломанами и меховыми шапками.

Сбежались и литовцы, и их крики «виват» смешались с возгласами обеих армий. Оба императора поцеловались, примирились – значит, теперь наступил мир, деревни перестанут быть местом боев, обработанные поля уже не будут вытаптываться кавалеристами и провозимыми пушечными лафетами. Значит, и оба народа тоже расцелуются и примирятся, как это только что сделали оба императора в этом павильоне, выросшем на воде посреди реки, оба берега которой как бы связывались таким образом новым союзом.

Повсюду слышались возгласы радости. Самые отчаянные рубаки были не прочь отдохнуть немного и вернуться во Францию, чтобы побыть с женами и покрасоваться рубцами и нашивками. В своей наивности все эти герои принимали за выражение искренности, за точное выражение мыслей государей то, что на самом деле было чисто дипломатическим поцелуем. Дальнейшие события не замедлили доказать им, что у политики нет сердца и что два государя могут наисердечнейшим образом целоваться, чтобы потом биться насмерть.

Не следует представлять человеческую природу хуже, чем она есть на самом деле. Быть может, император Александр Павлович был чистосердечен и искренен в этом сердечном приветствии Наполеона, с которым позднее отказался вступить в переговоры, считая его бандитом, человеком вне закона, так как он не был рожден королевой, потому что его корона была дарована ему шпагой и славой, потому что он олицетворял собой демократию, право гения добывать то, что другими наследуется. Император Александр был совсем молодым. Это был чистейший славянин, человек нервный и подвижный, впечатлительный, склонный к быстрой перемене решений. Ему было всего двадцать восемь лет, и, несмотря на свое поражение, он испытывал известную гордость при мысли, что ему пришлось помериться силой с победителем Европы, который при Эйлау и Фридланде не так-то легко справился с ним.

Поцеловавшись, оба государя заперлись в павильоне и приступили к переговорам.

На правом берегу блуждала еще третья личность меланхолически мещанского вида, внушавшая презрение и, быть может, жалость. Это был прусский король. Фридрих Вильгельм не получил приглашения присутствовать при свидании императоров; он поручил императору Александру защищать свои права и с боязливым нетерпением дожидался конца переговоров.

Оставшись с глазу на глаз, Наполеон, бросив на императора Александра один из тех чарующих взглядов, в которые умел вкладывать массу силы, сказал с глубокой сердечностью:

– К чему мы воюем? Нам следует побить одну только Англию!

– Если вы сердитесь на Англию и только на нее, то мы скоро сойдемся с вами, – ответил император Александр. – Я одинаково с вами ненавижу англичан: они обманули меня, бросили в минуту опасности.

– Если вы полны такими чувствами, то мир заключен! – сказал Наполеон, резко пожимая ему руку.

Разговор перешел на причины того недовольства, которое испытывала Россия против Англии.

Наполеон поклялся завоевать дружбу императора Александра, так как был очень занят мыслью о союзе с Россией. Он уже видел, что Англия будет окончательно раздавлена, а ее политическая роль будет кончена благодаря единодушию двух великих держав. Желая очаровать молодого царя, Наполеон уступал по всем пунктам. Он был победителем, и все-таки ему предписывали условия. В этот решительный и мрачный момент своей карьеры он безумно пожертвовал самыми явными интересами Франции ради двойной химеры – иметь союзниками казаков и башкир и стать супругом русской принцессы.

Император Александр не расставлял Наполеону никакой западни. Это сам Наполеон, поглупевший, сошедший с ума, опьяненный мыслью иметь Россию союзницей, императора Александра – другом, а его сестру – женой, все выпустил из рук, уступил, бросил…

Из всех ошибок, сделанных Наполеоном в последние годы его царствования, только одна была капитальной: в Тильзите, будучи безусловным хозяином положения, ему следовало восстановить польское королевство, а он, не сделав этого, лишил Запад его естественной защиты от угрожающего панславизма. Эта ошибка стоила Франции Ватерлоо, Седана и двух нашествий.

Наполеон хотел пленить императора Александра при этом знаменитом свидании, которое много раз было неправильно понято, ошибочно истолковано, но сам был обольщен им. В угоду своему новому другу, русскому царю, он пожертвовал Турцией, старинной и надежной союзницей Франции. Он обещал Оттоманской Порте никогда не вступать в переговоры с русскими, вечно стремившимися завладеть выходом в Средиземное море и взять Константинополь. Он позабыл это обещание, которое являлось задачей всей французской дипломатии, и дозволил императору Александру завладеть Молдавией и Валахией, и вместе с тем пожертвовал русским Персию. Что касается Польши, то, несмотря на слезы и чары прекрасной графини Валевской, отдавшейся ему напрасно, он предал ее. Эта спасительная преграда, этот оплот из народа и областей, малодоступных для набега, сделались не более как историческим выражением, над которым посмеется забывчивое потомство.

Что же предлагал красавец Александр в обмен за все эти дары, за все эти отданные ему во власть народы и уступленные территории? Он отделывался одними обещаниями, благосклонными улыбками, любезностями. Он заявил, что охладел к Англии, и, льстя династической мании Наполеона, соглашался признать новых королей, его братьев, только что возведенных им на шаткие троны. К чему обязывал его этот шаг? В дни бедствий император Александр мог преспокойно предоставить этим тронам рушиться и исчезать этим королям, которых он признал на минуту чисто из вежливости, и он же, как послушное орудие в руках Англии, нанес впоследствии смертельный удар поверженному гиганту. Рука Александра доконала его и кинула благородные останки героя во власть британского леопарда.

Маскируя лестью свое настоящее впечатление, русский государь, крайне холодный и превосходно владевший собой, видя, как легко в угоду ему Наполеон предавал своих верных союзников, как, например, Турцию, и отказывался воскресить Польшу, – вероятно, усомнился в прочности союза с Францией; с этой минуты он решил сдерживаться и оставаться другом великого человека лишь до первого поражения.

При прочих свиданиях, последовавших в нейтральном Тильзите, на которых император Александр неизменно обедал с Наполеоном, последний вздумал открыть перед честолюбием своего гостя неожиданную ослепительную перспективу.

Дворцовая революция обеспечила низложение султана Селима. Наполеону показалось ловким маневром предложить императору Александру раздел Турецкой империи. Русскому царю очень понравилось такое предложение: ему – Восток, Наполеону – Запад, они делили между собой земной шар, как двое наследников, пришедших наконец к соглашению, делят поле, долго остававшееся спорным.

В этот момент император Александр воскликнул, восторгаясь Наполеоном:

– Какой великий человек! Какой гений! Какая широта горизонта! Какая глубина ума! Ах, зачем я не знал его раньше! От скольких ошибок избавил бы он меня! Сколько великих дел совершили бы мы вдвоем!

Он воспользовался своим возрастающим влиянием на Наполеона, чтобы заступиться за прусского короля. Этого государя без королевства держали в почтительном отдалении. Все три монарха обедали вместе, а после обеда расходились, причем оба императора предоставляли прусскому королю изнывать в тоске ожидания, а сами запирались вдвоем в салоне и подолгу беседовали между собой.

Несчастный король Пруссии, которому угрожал раздел его государства, умолял императора Александра защитить его и добиться от Наполеона, чтобы его владения не были ограничены бывшими курфюршествами Бранденбургским и Саксонским, и думал поправить свои дела, вызвав к себе жену в расчете на то, что ее красота, обаяние и ум непременно подействуют на впечатлительного Наполеона.

Прусская королева Луиза, ожидавшая в городе Мемель результата переговоров, поспешила приехать. Ей было тогда тридцать два года, и она слыла первой красавицей в Европе. Она пыталась обольстить Наполеона, однако он, не доверяя ее искренности, остался глух и слеп ко всем обольщениям. Королева взялась за дело неискусно. В глубине души она ненавидела победителя, и ей не удалось прикинуться влюбленной в него до безумия. Роль женщины, внезапно охваченной страстью, Луиза сыграла как посредственная актриса, в исполнении которой прорывается плохо заученное с чужого голоса жалкое притворство.

Всем заискиваниям этой государыни Наполеон противопоставил равнодушие и ледяную твердость. Во время одного визита он вежливо поднес ей розу, взятую со стола.

– Ах, ваше величество, прибавьте к этому и Магдебург! – воскликнула королева вкрадчивым тоном, а затем, нюхая поднесенный ей цветок, склонилась к императору с влажным взором и с приветливой улыбкой и прошептала ему: – Ох, ваше величество, если бы вы пожелали быть великодушным… быть добрым! Как вас благословляли бы! Как любили бы!

– Ваше величество, – сухо перебил ее Наполеон, – вам следовало бы знать мои намерения; я сообщил их русскому императору, и он взялся передать принятое мною решение королю Вильгельму, так как императору Александру было угодно выступить посредником между нами. Эти намерения неизменны. То, что я сделал, сделано мной – должен сказать вам откровенно – только ради русского монарха. – И он удалился с поклоном. Это было сказано сухо и непреклонно.

Прусская королева, униженная как женщина, оказывалась окончательно лишенной своих владений как монархиня. И она затаила непримиримую ненависть к Наполеону и к Франции.

Что же касается ее малодушного и несколько смешного мужа, то оскорбления, которые наносил ему Наполеон, нарочно обращавшийся с ним как с коронованным ничтожеством, он принимал ближе к сердцу, чем потерю половины своих провинций.

Однажды Фридрих Вильгельм был особенно жестоко уязвлен во время катания верхом.

Наполеон, всегда ехавший впереди, пустил свою лошадь вскачь, насвистывая про себя и оставив прусского короля с Дюроком, и король робким тоном спросил последнего:

– Нужно ли следовать за ним?

Но побежденный король припомнил свое унижение, когда, сделавшись в свою очередь победителем, поступил неумолимо с тем, кто в сущности пощадил его.

Если Наполеон совершил в Тильзите громадную ошибку, поддавшись химере союза с Россией, то он сделал так же второстепенный промах, не раздавив своего врага, не раздробив прусских владений. Он разбил эту державу как раз настолько, чтобы внушить германскому народу желание отыграться и воодушевить его патриотизм. У Наполеона в руках было еще иное средство: он мог пощадить самолюбие прусского короля и сделать из него друга, покровительствуемое лицо. Фридриху Вильгельму только этого и было нужно. Но у него, к несчастью, не нашлось ни сестры, ни родственницы, которую он мог бы дать в супруги Наполеону, и по этой причине им пожертвовали без всякой жалости.

Тильзитский мир был подписан 6 июля 1807 года, а на другой день государи обменялись ратификациями.

Наполеон присутствовал на церемонии в андреевской ленте, император Александр возложил на себя знаки ордена Почетного легиона первой степени. Русская императорская гвардия и старая гвардия французов, выстроенные в боевом порядке, составляли шпалеры. Наполеон вызвал из строя русского гренадера и собственноручно повесил ему на грудь крест Почетного легиона среди восторженных возгласов обеих армий. Потом, когда барабаны забили поход, оба императора обнялись в последний раз и расстались.

Достопамятное свидание кончилось. Франция была в то время славной, торжествующей, Наполеон главенствовал в Европе, почтительно склонившейся перед ним, ослепленной его подвигами. Император Александр унес с собой искреннее восхищение полководцем-выскочкой да вдобавок к тому уступки, весьма выгодные для государя, оружие которого не одержало победы.

Прусский король поплатился своим достоянием за этот союз, но, скрывшись в Мемеле возле плачущей супруги, Фридрих Вильгельм обдумывал план мщения. Его поразили достаточно для того, чтобы ожесточить, но слишком слабо для того, чтобы отнять возможность реванша. А Наполеон, увлеченный своим воображением, обманутый миражем союза с Россией, стоя на вершине, куда вознесла его победа, начал спускаться по роковому склону, у подножия которого его подстерегали бедствия, отречение от престола, ссылка и смерть.