Правда о баптистах

XV. Гонения

Баптизм в самом начале своего появления встретил и в России, как и всюду, сильные гонения со стороны духовенства, администрации и толпы. Он должен был выдержать огненные испытания и выйти из них закаленным и очищенным, чтобы доказать свою жизнеспособность. Он блестяще выдержал это испытание и распространился по всей России.

Нападения на баптистов все еще не прекращаются, но они потеряли свой острый характер с изданием закона о религиозной свободе.

Мы не намерены дать здесь нашим читателям баптистский мартиролог, для этого потребовалось бы слишком много времени. Мы приведем лишь несколько наиболее ярких характерных фактов из истории гонений на баптистов, по которым можно судить о силе и характере этих гонений.

Первым средством, какое духовенство употребило в борьбе против распространения баптизма, было судебное преследование. Мы уже упоминали о заключении в тюрьму Лясоцкого с товарищами, в которой он просидел полтора года, а товарищи его Белый и Тышкевич умерли в тюрьме.

Рябошапка просидел в тюрьме пять месяцев, находясь под следствием за совершение крещения, после чего он был освобожден.

В 1876 году в Одесском окружном суде разбиралось дело Петра Вовкажа по обвинению его в распространении своего вероучения, но он был оправдан.

В 1878 году в том же суде разбиралось дело Ратушного, Балабана, Капустяна и Архиповых, но они все были оправданы. По поводу их процесса духовная и светская печать дали два диаметрально противоположных отзыва.

В «Херсонских епархиальных ведомостях» между прочим говорилось следующее: «На присутствующих в судебном заседании Михаил Ратушный, Балабан и прочие обвиняемые произвели впечатление не проповедников нового учения, а пойманных с поличным артистов, на все улики отвечающих: "Знать не знаем, ведать не ведаем". Люди, толкующие о своем возрождении, уверенные в том, что у них новое сердце, говорят наглую ложь в публичном заседании суда».

«Голос», наоборот, сообщал: «Читая во вчерашнем нумере газеты процесс штундистов, можно подумать, что мы переносимся в первые времена христианства или в мрачное инквизиционное время и время религиозных костров. Люди, читающие Евангелие, стремящиеся жить по евангельскому слову, вести себя, как истинные христиане, люди, ищущие нравственной истины, но не находящие ее в формальной стороне религиозных обрядов, люди честные, трудящиеся, трезвые, выполняющие все свои обязанности в отношении государства и общества, — эти люди привлечены на скамью подсудимых».

Обозреватель внутренней жизни в журнале «Дело», бросая укор епархиальной власти за возбуждение уголовного преследования против сектантов, замечал: «После грязи процессов Мясникова, Овсянникова, Струсберга, матери Митрофании, после софистики наших красноречивых прелюбодеев слова речи простодушных сектантов словно выносят вас на чистый воздух, полный благоухающего аромата южной степи».

Судебные преследования не страшны для сектантов, потому что здесь надо доказать факт совращения свидетельскими показаниями, чтобы на основании 196 ст. Уложения о наказаниях, можно было приговорить обвиняемого с лишением всех прав состояния к ссылке в Закавказье или в Сибирь. Гораздо страшнее административные ссылки, где обвиняемый не знает, кто донес на него, где его не спрашивают, не выслушивают, не дают возможности защищаться, но вырывают его из привычной для него среды и посылают в незнакомую для него местность, где он не может часто добыть себе и пропитание, разоряя его хозяйство и оставляя на произвол судьбы его семейство. Эта мера была весьма удобна для духовенства, как верное орудие борьбы с сектантами, которое быстро устраняло противника, когда словесная борьба не давала удовлетворительных результатов. К этой мере духовенство прибегало очень рано, но правительство еще колебалось применять ее. Так, когда в 1889 году киевский прокурор отказал епархиальному начальству в предании суду Коваля и Лясоцкого, на основании 196, 197 и 189 ст. ст. Уложения о наказаниях, то последнее просило Святейший Синод ходатайствовать пред министерством внутренних дел о заключении Лясоцкого в монастырь, на что министр внутренних дел ответил, что заключение Лясоцкого административным порядком в монастырь не может быть допущено из испрошения на сие Высочайшего соизволения и в настоящее время им, министром, не признается возможным.

Киевское епархиальное начальство принимало и «духовные меры увещания» штундистов. Оно не нашло удобным увещевать их в месте их жительства, но стало рассылать мужчин и женщин по монастырям, где они всецело находились во власти монахов и без означения времени, сколько они должны были содержаться в этих, своего рода, тюрьмах: нам передали такой факт, что в Киеве один из увещеваемых был заключен монахом за свое упорство в новой вере в подземелье, где ему не давали пищи, и он был освобожден оттуда лишь благодаря вмешательству своих друзей, которые довели об этом до сведения прокурорского надзора.

Но мера эта не принесла ожидаемой пользы, потому что вместо обращения к православию совратившихся являлась опасность заражения сектантством монашествующих братьев. Так игумен Таращанского монастыря от 8 июня 1876 года доносит преосвященному Порфирию по поводу присылки в его монастырь Коваля: «Наш монастырь еще новый, и вся братия — новоначальные, живут по нескольку человек в одной келье, не имеется ни особого помещения для посторонних лиц, зараженных ересью, ни таких опытных старцев, кои могли бы принять меры к увещеванию. Поэтому никак невозможно и даже опасно поместить еретика между юною братиею. Сам же я, по неимению времени и по слабости здоровья, не могу с ним заниматься. Поэтому препровождаемого Коваля мы не приняли не из уклонения от послушания, а собственно из опасения, дабы не потерпеть братии от его заразы».

Помимо гонений от духовенства и администрации, баптистам и штундистам приходилось терпеть страшные истязания и от черни, которая действовала иногда и в союзе с сельскими властями.

В Херсонской губернии в селе Нововоронцовке в 1873 году сельское общество подвергло верующих телесному наказанию. Одного из них, Мороза, избили до полусмерти, но вмешался следователь, и посягатели были преданы суду.

В 1872 году по наущению священника сельский сход села Петровки Херсонской губернии наказал Петра Вовкажа за уклонение от посещения церкви розгами: два человека сели ему на спину, а два других секли его розгами.

В 1876 году толпа крестьян и мещане в г. Вознесенске от 300 до 1000 человек при участии сотского Кривенко наказали розгами штундистов. Особенно сильному наказанию подверглись супруги Шименко, Зиновий и Прасковья. Зиновий получил более 50 ударов, Прасковью же били 3 раза: два раза розгами, а в третий раз плетью. Первый раз ее бил Владимир Федоров с другими, который, дав ей 50 ударов, поднял ее за волосы от земли. Во второй раз ее бил Ефрем Слесаренко. Устав бить, он прервал экзекуцию, потребовал от нее поклониться толпе, поцеловать крест и сотворить молитву. Она не захотела просить прощения, а относительно икон и креста отозвалась, что не признает их, потому что Бога нарисовать нельзя. На требование сотворить молитву, она произнесла: «Господи, прости им, не ведают бо, что творят». Тогда ее снова повалили и начали бить плетью. В третий раз ее бил Ефрем Кишпряйлов. По врачебному освидетельстованию, удары были настолько жестоки, что еще немного — и Прасковье угрожала смерть. Двенадцать человек, виновных в этой расправе, были приговорены 8 ноября 1879 года Елизаветградским окружным судом к арестантским ротам.

Похоронные процессии баптистов часто подвергались и доныне еще подвергаются нападению толпы, так что участникам их часто приходилось спасаться бегством. Гроб с покойником часто бросали на улице, и толпа ругалась над трупом, пока наконец его по распоряжению полицейского урядника или пристава не хоронили.

Так как закон не признает штундистских браков, то часто новобрачную сельские власти высылали в ее родное село, иногда ночью с мужчинами.

Гонения усилились по вступлении на престол императора Александра III, когда усилилось влияние обер-прокурора Священного Синода — Победоносцева.

Первая административная ссылка была применена к Пашкову и графу Корфу за созвание ими Всероссийского съезда евангельских христиан в России. Вскоре после этого власти потребовали от них подписку, чтобы они прекратили всякое общение с сектантами, на что они не согласились, и тогда им предложено было выехать за границу, где Пашков и умер.

Затем административная ссылка все чаще и чаще стала применяться к баптистам и вообще сектантским проповедникам.

В 1886 году баптистский проповедник Леон Примаченко был сослан на 2 года под надзор полиции из деревни Усохи Могилевской губернии в г. Орск Оренбургской губернии.

Ранее других подверглись административным карам кавказские баптисты.

С прибытием в Тифлис экзарха Грузии Павла началось преследование тифлисских баптистов. Экзарх собрал сведения, по чьему разрешению баптисты собираются свободно и открыто на богослужения. Затем от баптистов-проповедников отобраны были тифлисским губернатором свидетельства об утверждении их в должности наставников и церковная печать.

Любопытен отзыв экзарха Грузии, данный губернатору 10 августа 1885 года на запрос его о баптизме и о способах борьбы с ним. Документ этот довольно пространный, и поэтому мы ограничимся лишь выпискою из него.

Экзарх утверждает, что Воронин неправду сказал, что он не знает учения штундистов, а из представленного Ворониным рукописного исповедания веры видно, что то же самое исповедание веры признается киевскими штундистами. «Следовательно, баптисты и штундисты — одно и то же», — заключает экзарх.

Далее экзарх дает такой отзыв о вредоносности баптизма: «Штундо-баптизм, если не рак, то крайне опасный лишай на теле Русской церкви и русского народа. Эта язва грозит страшными опасностями и бедствиями и церкви, и государству, если не будут приняты энергичные, целесообразные меры против этой язвы дружно и церковью, и государством. Это зло не церковное только, но и политическое, народное. Оно, быть может, опаснее для России, чем польский католицизм, потому что в народной массе, зараженной штундизмом, готовятся враги России — пособники протестантской Германии, так очевидно и с такой наглостью подготовляющей не отторжение, а простое отпадение от России к Германии наших западных и даже южных областей, заселенных немцами и ими онемечивающихся. Независимо от этого, в лице штундистских общин, образующихся по преимуществу из пролетариев, людей безземельных или малоземельных, из людей, отличавшихся ленью и дурными навыками, зарождается и растет на теле России чужеядное тело, уничтожающее все симпатии к русскому народу, к его идеалам, преданиям, верованиям религиозным и народным, вытравляющее в себе русский народный характер и пропитывающееся ненавистью и к православию, и к русской народности и постепенно вырождающееся в громадную революционную силу, уже и теперь вводящую расстройство в семейный быт, не только свой, но и православных соседей, нецерковными гражданскими браками, а со временем, по усилении, грозящую потрясениями и всем основам государственной жизни. Близорукая псевдолиберальная интеллигенция, наша, сама потерявшая русский смысл и русское чувство, видит в штундизме движение, вносящее оживление в русскую жизнь, и восторгается нравственными исправлениями, по совращении в штундизм, людей, прежде испорченных — пьяных! Какое жалкое заблуждение!»

Затем экзарх предлагает следующие меры борьбы с баптизмом: «Как видно из отношения киевского генерал-губернатора, генерал-адъютанта Дрентельна на имя г. Главноначальствующего Кавказа князя А.М. Дондукова-Корсакова, в юго-западном крае местная администрация, в виду закона, запрещающего отпадение от православия и самовольные сборища отпавших от православия, не дозволяет штундистам отправлять свое богослужение в устраиваемых ими самовольно молитвенных домах, запрещает их собрания и отбирает принадлежности их вероучения, как то: чаши, книги и т.п. и препровождает их на распоряжение подлежащей власти. Закон, запрещающий отпадение от православия, а тем более совращение православных в какие-либо секты, закон, на основании которого действует вышеуказанным образом администрация юго-западного края, обязателен для властей не только юго-западного края, но и Кавказа, и должен быть применен и здесь к нарушителям закона. И к тифлисской общине баптистов он должен быть применен тем строже, что она была признана терпимою незаконно, так как на русских баптистов закон 24 марта 1879 года, по изъяснению министра внутренних дел, не простирается, а потому и тифлисским баптистам не могло быть разрешено открытое исповедание своей веры. К незаконности их существования присоединяются еще незаконность и крайняя зловредность действования. Тифлисские баптисты ведут оживленную пропаганду именно между православными, особенно между солдатами, по преимуществу между более развитыми из них — писарями, артиллеристами. Они не только допускают, но и завлекают православных христиан, особенно солдат, как в свои богослужебные собрания, так и в места своих внебогослужебных собеседований; они, чрез Воронина, подают руку штундистам южной России. Они таким образом готовят великое зло и для Кавказа, и для всего русского народа, и, в частности, для кавказского войска, завлекая православных граждан и солдат в свои сети. Такой преступный образ действий тифлисских баптистов, при незаконности самого существования их общины, дает власти законное право и законный повод и совершенно благовидный предлог признать баптистскую общину вредной и для церкви, и для государства и закрыть ее собрания».

Затем экзарх предлагает принять меры против пропаганды пресвитерианского миссионера мистера Истона, не знающего ни слова по-русски, и продолжает:

«Из баптистских пропагандистов русскоподданных: 1) Воронина, как самого вредного, не только распространяющего баптизм на Кавказе, но и находящегося в противозаконных сношениях с штундистами южной России, издавшего сектантскую книгу «Голос веры» и распространяющего перевод баптистского исповедания веры, следовало бы выслать из Тифлиса в какую-либо местность Закавказья или другого края с мусульманским или армянским населением, где он не мог бы пропагандировать баптизм и установить самый строгий тщательный надзор за всеми его сношениями, не допуская особенно сношений его с баптистами Кавказа и штундистами юга России; 2) Павлова, потребовав от него показание о его занятиях, обязать оставить пропагандистскую деятельность и заниматься исключительно делами своей гражданской профессии, объявить ему, что отселе он, как нарушитель законов государства, воспрещающих сектантскую пропаганду, не признается пресвитером баптистским, и в случае нового нарушения сих законов, навлечет на себя кару их. Для того чтобы это обязательство Павлова было им точно исполнено, следует поручить его строгому полицейскому надзору, обязав притом его или жить в одном определенном месте, по его выбору, или, в случае необходимости для него, по роду его занятий, переездов в разные места, каждый раз извещать о своих передвижениях полицию, как оставляемой местности, так и той, в которую он приезжает. В случае нарушения им этого требования — поступить с ним так же, как с Ворониным».

На этот отзыв о вредности баптизма в гражданском отношении история уже сказала свое слово, именно, что экзарх сильно ошибался. Как тогда, так и теперь, во время освободительного движения, баптисты доказали, что они мирные граждане, кои ищут улучшить общественный строй не насильственным переворотом, но проповедью Слова Божия о любви к ближнему.

Как видно, мнение экзарха Грузии о тифлисских баптистах не осталось без последствия: означенный выше отзыв, написан был, как мы упомянули, в 1885 году, а 26 марта 1887 году Павлов и армяно-лютеранский проповедник Абрам Амирханьянц были арестованы и заключены в тифлисскую тюрьму. Воронина тоже ведено было арестовать, но его не было дома, он был в отлучке. В тюрьме они были дней десять. По ходатайству некоторых лиц им позволено было на свои средства в сопровождении одного полицейского чина отправиться в ссылку. Воронин прибыл вскоре домой и в апреле 1887 года все трое: Воронин, Павлов и Амирханьянц с семействами выехали из Тифлиса в 4-летнюю ссылку в Оренбург, под надзор полиции.

По истечении четырех лет Павлов и Воронин воротились из ссылки в Тифлис, а Амирханьянц переселился в Финляндию.

Воронин раньше Павлова возвратился в Тифлис, в 1891 году, и полиция отобрала от него подписку в том, что он не будет вести сектантской пропаганды. По возвращении же в Тифлис Павлова, хотя от него полиция потребовала такую же подписку, но он отказался дать таковую, говоря, что это противоречит убеждениям его совести.

По причине болезни детей Павлов выехал на лето в селение Приют, где он 6 августа был арестован и препровожден в Тифлис, откуда он, на этот раз уже этапным порядком, снова был препровожден в ссылку в Оренбург еще на 4 года. Семья его в следующем году отправилась к нему, но в июне 1892 года его жена и трое детей умерли от холеры, одна дочь утонула, так что у него остался лишь один сын. В ссылке Павлов вступил во второй брак.

По высылке Павлова во вторую ссылку в том же 1891 году сосланы были еще следующие, более видные, члены тифлисской общины: Мартин Кальвейт в Гирюсы, Андрей Мазаев в Кубу и Андрей Леушкин в Геокчай; все трое сосланы были по распоряжению администрации на 5 лет. Собрания были запрещены, но братия все же продолжали собираться, ссылаясь на закон 3 мая 1883 года, дозволяющий раскольникам творить молитву в частных домах. За собрания они были преданы суду, но Судебная Палата оправдала их.

3 сентября 1894 года издан был министром Внутренних Дел циркуляр, коим секта «штунд» была признана вредной на том основании, что последователи ее отвергают все церковные обряды и таинства, и не только не признают никаких властей, но восстают против присяги и военной службы, уподобляя верных защитников Престола и Отечества разбойникам, и проповедуют социалистические принципы, общее равенство, раздел имуществ и т.п. и что учение их в корне подрывает основные начала православной веры и русской народности, поэтому министр, с своей стороны, согласно сообщенному ему Статс-секретарем Победоносцевым определению Священного Синода, признал тоже секту штунд одною из наиболее опасных и вредных в церковном и государственном отношении.

Таким образом, выковано было сильное орудие борьбы со штундизмом и баптизмом. Стоило только баптистов назвать штундистами, и обвинение было готово, а доказать баптисты ничем не могли, что они действительно баптисты, а не штундисты.

Духовенство посредством земских начальников широко пользовалось этим новым законом и донимало баптистов разными штрафами и тюремными заключениями за, якобы, недозволенные собрания по 29 ст. Уложения о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. Наши братия разорялись от этих судебных преследований. Когда они не в состоянии были платить деньгами, то их, часто в страдную летнюю пору, отрывали от полевых работ и бросали в арестные дома на месяц и более. Случалось и так, что родителей брали под стражу, а дети одни оставались дома, и все это лишь за то, что они «вопреки закону» осмеливались двое, трое или более собираться вместе для молитвы и чтения Слова Божия.

Однако этот закон против штундизма, составленный на основании пристрастных донесений духовенства, преследовал такую секту, которая в действительности не существовала, судя по тем признакам, которые приписывались ей: отвержение военной службы и всяких властей, общее равенство и раздел имущества. Поэтому Сенат отнесся совершенно беспристрастно и справедливо к штундистам: он считал недостаточным одного названия «штундист», усердно приписываемого баптистам духовенством и полицейскими властями, но требовал фактических данных для обоснования виновности подсудимых, обвинявшихся в принадлежности к этой ереси, и, за отсутствием таковых, часто отменял решения низших судебных инстанций. Но не всегда дело можно было довести до Сената: это возможно было лишь там, где еще существовал институт мировых судей — в городах; в деревнях же братья не могли пользоваться этим благом, потому что там губернские учреждения безапелляционно решали дело, а решали они его почти всегда не в пользу обвиняемых.

1894 год особенно тяжел был для баптистов по причине сильного гонения. В этом году Воронина, вскоре после собеседования в Тифлисе со слепым миссионером Шашиным, снова выслали административным путем под надзор полиции в Вологодскую губернию на 4 года.

Киевская администрация в том же году приняла ряд репрессивных мер против штундистов: православным запрещено было наниматься в услужение к штундистам, запрещено принимать в школы детей штундистов, а если они уже приняты были в них, то должны были выполнять все обряды церкви наравне с православными детьми; закрыт склад Британского библейского общества и запрещено его книгоношам распространять Священное Писание, запрещено принимать штундистов на службу железных дорог.

15 марта того же года произведены обыски в один день в разных местах Закавказья: в Тифлисе, Воронцовке, Геокчае, Елизаветполе, Шуше и других местах, но, конечно, безрезультатно в политическом смысле.

Рябошапка в сем же году был сослан из Любомирки под надзор полиции на 5 лет в г. Эривань. Он, на основании циркуляра, дававшего право ссыльным просить выезда за границу навсегда, без права возвращения в Россию, подал прошение о выезде за границу. Но ответ последовал, когда оканчивался уже 5-летний срок ссылки в Эривани. Его послали в Константинополь, а оттуда он переехал в Болгарию, в Софию, где умер 5 февраля 1900 года.

В том же 1894 году старшина Островской волости Васильковского уезда (Киевской губернии) в один прекрасный день, как сообщает «Киевское слово», разослал всем сельским старостам своей волости предписание об обращении штундистов в православие. Меры, предлагаемые им, состояли в том, что сельские старосты должны были собирать штундистов пред богослужениями в известные места и после надлежащего внушения под своим личным наблюдением водить их в церковь, где заставлять их креститься, молиться и, словом, всем своим поведением изображать верующих православных христиан. Но известно, насколько исполнялось предписание волостного старшины во всех селах его волости, но в одном из сел оно вовсе не исполнялось. Это подало повод священнику одного штундистского прихода сделать заявление в подлежащем порядке о неисполнении распоряжения волостного старшины. Когда же это заявление пошло по начальству, то оказалось, что распоряжение волостного старшины, как выходящее из пределов предоставленной ему законом власти, ни для сельских старост, ни для штундистов, не имело никакого обязательного значения, а для самого волостного старшины оно имело значение проступка по должности, именуемого превышением власти. За свое предписание он был, в конце концов, подвергнут трехдневному аресту при полицейском управлении. «Характерно однако, — замечает «Русская жизнь», — что не только старосты, но и священник считали такое насильственное обращение в православие совершенно законным».

Гонение от сельских властей достигло своего апогея в селах Капустенец и Скибенцы Сквирского уезда Бабенской волости. В 1892 году там сельские власти, по распоряжению исправника, посылали женщин и детей на общественные работы. По возвращении же с работ мужчин опять отправляли в ночной обход, а пьяные мужики из православных врывались в дом к женщинам и детям и совершали такие бесчинства, о которых неприлично и говорить. Довольно сказать, что они под предводительством сельского старшины вошли в дом штундиста, обесчестили его беременную жену Ксению, издевались над нею, заставляли ее креститься и прочее. Об этом в свое время доведено было до сведения министра юстиции.