Хейден ехал по городу, вдыхая воздух, напоенный едва уловимыми ароматами весны. Он подставил лицо яркому солнцу, пытаясь определить его местоположение. Каждый год в это время небесное светило вновь и вновь безнадежно пыталось высушить вечную лондонскую сырость. Он остановился перед внушительным классическим фасадом здания на Треднидл-стрит, где располагался Банк Англии. Хейден довольно часто бывал здесь по делам, но сегодня приехал в банк с другой целью. Среди писем, ожидавших его возвращения из Кента, было одно, подписанное Хью Лоусоном, кассиром банка.
Лоусон был амбициозным молодым человеком, заискивающим перед Хейденом в надежде стать членом многообещающего инвестиционного синдиката. Хейден решил провести небольшое расследование, и вот Лоусон прислал ему ответ. Он писал, что у интересующего Хейдена джентльмена действительно был счет в Банке Англии. Если лорд Хейден приедет в банк, он, Лоусон, постарается ответить и на другие интересующие его вопросы.
После того как он ушел ночью из спальни Алексии, Хейден подумал, что не поедет в банк. Страсть в момент своего наивысшего расцвета имеет обыкновение размывать границы реальности.
Алексия еле слышно плакала, когда Хейден вошел к ней в спальню. Плакала ли она над тем, что родственники отвернулись от нее? Выйдя замуж за Хейдена, Алексия обрела богатство, статус и стабильность. Она открыла для себя плотские наслаждения и, казалось, поддалась их власти. Но вместе с тем она потеряла любовь единственной семьи, которую знала.
Хуже того, Хейден ощутил присутствие в спальне еще одного человека и догадался, что она плакала по Бену. Письма, обнаруженные Алексией в мансарде, запятнали его память, но женщинам свойственно любить негодяев, даже если они знают о них правду.
Это постороннее присутствие раздражало Хейдена больше, чем он того хотел. В своей борьбе с прошлым Алексии Хейден использовал силу наслаждения. Он открыл Алексии путь в иной мир, в котором не было места Лонгуортам.
Вокруг постели Алексии не бродили больше призраки прошлого, когда он уходил. Но останься он подольше, вернулся ли бы один из них, отравляя воздух тоской и печалью?
И в этом не было бы вины одной только Алексии. Не только ее любовь к Бену заставляла его призрак вновь и вновь вмешиваться в их жизнь.
Вокруг него все еще возникали вопросы, требующие ответа. Внутренний голос говорил Хейдену, что умный человек не стал бы копаться в прошлом, но в ту ночь, когда погиб Бен, Хейден проявил преступное невнимание, и теперь чувство вины заставляло его искать дополнительную информацию об утонувшем друге.
Хейден миновал несколько кабинетов с высокими сводчатыми потолками и несколько раз спустился по лестнице. Лоусон принял его в маленькой, по-спартански обставленной комнатке, расположенной под залом для посетителей.
Лоусон заговорщически посмотрел на Хейдена и прикрыл дверь. Банк не приветствовал обсуждение одного из клиентов с другим клиентом, если даже этот клиент был уже мертв. Лоусон сделал для Хейдена исключение.
– У Бенджамина Лонгуорта и в самом деле был счет в нашем банке, как вы и предполагали, – сказал Лоусон. – Вообще-то счет до сих пор существует, и на нем осталась вполне приличная сумма денег. Должно быть, его наследник не знает об этом.
Это означало, что в бумагах Бена, которые получил после его смерти Тимоти, не было упоминания об этом счете.
– Счет был большим?
– Он постоянно менялся. Сначала на него поступала значительная сумма денег, а потом не менее значительная сумма переводилась в другое место. Все выглядело так, словно вкладчик постоянно имел дело с торговцами, особенно с теми, кто занимается импортом. Деньги поступают на счет, а потом их забирают, чтобы оплатить счета.
– Насколько большими были снимаемые со счета суммы?
Лоусон пожал плечами:
– От сотни до тысячи фунтов.
– Деньги переводились со счета на счет?
– Сначала да. А потом мистер Лонгуорт начал снимать наличность.
– Мне бы хотелось посмотреть отчеты.
Лоусон и так уже зашел слишком далеко. Теперь на его лице появилась тень сомнения. Он раздумывал, стоит ли делать следующий шаг.
– У меня есть причины полагать, что мистер Лонгуорт испытывал чье-то давление. Я был его другом, и мне хочется снять камень с души, – пояснил Хейден. – Вы окажете мне неоценимую услугу, которую невозможно оплатить сполна, хотя постараюсь сделать все от меня зависящее.
Лицо Лоусона просветлело. Он действовал как человек, дающий ссуду. Только давал он ссуду под свою честь и будущее и, образно говоря, хотел сверить счета. В конце концов, он был работником банка.
Лоусон достал тонкую конторскую книгу из стопки похожих книг, высившейся на столе. Положил эту книгу поверх остальных и вышел из кабинета.
Когда дверь за ним закрылась, Хейден взял книгу отчетов со стола. Бен впервые поместил деньги в этот банк много лет назад. Спустя шесть месяцев после того, как купил долю в банке Дарфилда. Сначала он клал на счет небольшие суммы, затем большие.
Хейден провел пальцем по колонке депозитов, мысленно производя подсчеты. За четыре с лишним года Бен спрятал в Банке Англии более пятидесяти тысяч фунтов. Должно быть, именно здесь оседали деньги вкладчиков, украденные после подделки подписей. Дарфилд до сих пор проверял отчеты, пытаясь выяснить, какие из документов оказались фальшивкой. Может статься, бедолага заработает удар, прежде чем закончит проверку.
Через шесть месяцев после открытия счета Бен начал снимать с него деньги. Кое-какие суммы уходили на его счет в банке Дарфилда и Лонгуорта – очевидно, для того, чтобы он мог выплачивать проценты ничего не подозревающим о махинациях с их счетами клиентам. Другие суммы шли на счета частных лиц, третьи – в банки Бристоля и Йорка.
Хейден еще раз просмотрел список. Где-то в середине появилось новое имя, которое привлекло его внимание и сделало все остальное несущественным. Деньги несколько раз переводили на счет одного и того же человека. Деньги переводились регулярно, однако слишком часто для выплаты процентов. Примерно за год до своей гибели Бен перестал переводить деньги на счет этого человека. Однако он продолжал снимать определенные суммы каждые два месяца вплоть до того дня, когда смерть настигла его в морской пучине.
Внезапно Хейден обнаружил некоторую систему. Она просуществовала до того дня, когда Бен уехал в Грецию. Тот же самый внутренний голос, который увещевал Хейдена перестать копаться в прошлом, теперь злобно насмехался над ним.
Все оказалось гораздо хуже, чем он предполагал. Бена шантажировали, и запросы шантажиста значительно возросли в последний год перед гибелью Бена. Более того, Хейден сам познакомил Бена с шантажистом.
– Мне кажется, ты несколько запоздала с расспросами, – сказала Федра. – Ты уже связана с Ротуэллом узами брака. Так ли уж теперь важно, что я тебе скажу?
«Ты не спросила моего совета, прежде чем согласиться выйти за него, зачем же делать это теперь?» – услышала Алексия немой вопрос подруги.
Алексия хотела знать, что думает о Хейдене Федра, потому что ее собственные мысли пребывали в совершенном смятении. Ее взгляд словно затуманился. Ночью, когда их тела сплетались, сливаясь воедино, Алексия испытывала столь сильные эмоции, что они пугали ее. Эти ночи стали казаться ей более реальными, чем дни.
– Я не подозревала, что ты знаешь его. Я думала, вы впервые встретились тогда, на улице, перед магазином. Но ты обошлась с ним столь холодно, что я решила спросить почему.
– Я никогда не встречала Ротуэлла, но слышала о нем. Ты должна признать, что он не слишком сердечный человек.
Подруги сидели в довольно странной гостиной Федры. Алексия не знала, что и сказать об этой комнате. Темно-синяя обивка дивана казалась здорово поношенной, но небрежно разбросанные на нем платки, украшенные причудливыми узорами, превращали ею в предмет роскоши. Мебель представляла собой смешение стилей и эпох, и все же каким-то непостижимым образом радовала глаз своей эклектикой. По комнатам свободно разгуливала парочка котов. Один белоснежный, а второй – черный, как сажа. Белый кот, свернувшись клубочком, лежал сейчас на коленях Алексии.
Книги, наваленные на столе, примыкавшем к дивану, норовили вот-вот рухнуть на пол. Стены были украшены гравюрами Пиранези, развешанными так, что образовывали собой своеобразную лестницу. Только маленькая акварель, висевшая слева от Алексии, напоминала привычное произведение искусства. Прозрачные мазки складывались в изображение холма, спускавшегося к озеру.
– Я бы не стала слишком доверять досужим разговорам или тому, что его манера вести себя навеяна воспитанием, – сказала Алексия.
– Полагаю, тебе он не показался холодным. Более того, ты, похоже, больше не испытываешь к нему антипатии, вызванной его обращением с твоими родными, – заметила Федра. – Я очень рада это слышать. Замужней женщине не приходится выбирать, когда дело доходит до супружеских обязанностей. Поэтому в ее интересах получать от них удовольствие.
Как это похоже на Федру. Она говорила о подобных вещах так, словно в этом не было ничего предосудительного. И все же Алексия была рада, что подруга завела этот разговор. В последние несколько дней она как никогда остро ощутила отсутствие Роуз. Ведь любой женщине иногда нужно с кем-то поделиться самым сокровенным.
– Кажется, я действительно получаю от этого ни с чем не сравнимое удовольствие, – призналась Алексия. «И я слишком быстро справилась со своей антипатией. Окончательно справилась».
– Странно слышать от тебя подобное. Надеюсь, ты не разделяешь глупое мнение о том, что удовольствие греховно.
– Нет.
Не греховно. Однако опасно. Алексия не могла объяснить этого Федре. Она даже не могла подобрать нужных слов. Но порой, когда девушка предавалась страсти, ей казалось, что она отдает Хейдену частичку своей души.
– Я просто хочу понять, нормально ли получать удовольствие от близости с мужчиной, которого не любишь.
– Если это нормально для мужчин, то почему ненормально для женщин?
И правда, почему? Алексия не могла отрицать справедливости вопроса. Хейден вряд ли переживал из-за того, что получает слишком много удовольствия.
Федра поудобнее устроилась на диване, закинув ногу на ногу, и, судя по всему, приготовилась посплетничать.
– Ты спросила, почему я считаю Ротуэлла холодным. Могу объяснить. Не потому, что его суровость стала уже притчей во языцех. Просто я знаю одну из его бывших любовниц.
– Она назвала его холодным?
– Она сказала, что он был прекрасным любовником, но всегда оставался каким-то отстраненным. Она делила удовольствие с мужчиной, которого знали все. Мужчиной, которого вряд ли можно назвать мягким и сердечным. Обычно в постели всплывает на поверхность иная сущность.
Именно так оно и было. Алексия чувствовала, что временами в Хейдене просыпался совсем другой человек. Ей польстило, что с ней он был менее холоден, чем со своей бывшей любовницей.
– Наверное, у него было много любовниц.
И без сомнения, появятся в будущем. Ведь Хейден не сказал, что подобного не случится. Федра пожала плечами:
– Это общепринятая практика. Мой друг говорит, что Ротуэлл ведет себя довольно странно. С такой-то внешностью он мог бы соблазнять женщин, не прилагая никаких усилий. Однако он должен прежде убедиться в том, что женщина понимает, что выиграет от связи с ним, а чего не получит никогда. Такие отношения весьма удобны, но лишены даже малейшего намека на романтику. А ведь даже куртизанки думают, что за близостью с мужчиной стоит нечто большее, нежели простое удовлетворение плотских желаний. Все мы так думаем.
А ведь Хейден и ей ясно дал понять, что у них будет за брак. Настолько ясно, что Алексия сначала подумала, будто он предлагает ей роль любовницы, а не жены.
«Даже куртизанки думают, что за близостью с мужчиной стоит нечто большее». Неужели она думала точно так же? Неужели ждала большего? Может быть, теплое отношение к ней Хейдена и ощущение уз, связывающих их воедино, просто иллюзия, которой Алексия тешит себя, стараясь уйти от горькой правды?
– Прежде чем соблазнить женщину, – продолжала между тем Федра, – Хейден настаивал на медицинском обследовании. Все это говорит о том, что Ротуэлл явно не страдает от переизбытка эмоций, не так ли? Вполне понятная предосторожность, холодно и равнодушно просчитанная.
Вслед за Федрой Алексия взяла с тарелки пирожное. Федра пекла их сама. Она все делала сама, хотя средства позволяли ей нанять служанку. И не одну.
– Знаешь, я навела о нем справки, как только узнала, что ты выходишь за него замуж, – сказала Федра. – И узнала о странностях его семьи.
– Что ты имеешь в виду?
Федра округлила глаза и даже перестала жевать. Алексия рассмеялась: до того комично выглядела сейчас подруга. Федра тоже рассмеялась, обдав собственное платье фонтаном крошек, полетевших изо рта.
Она стряхнула крошки и продолжала:
– Как я уже сказала, нам стоило поговорить об этом прежде, чем ты выйдешь замуж. Ты ведь совсем ничего не знала о Ротуэлле.
– Знала достаточно, – пробормотала Алексия, уставившись на пирожное, которое держала в руке.
На этот раз смех Федры прозвучал вульгарно.
– Эффект от твоего пробуждения, Алексия, просто восхитителен. Кто бы мог подумать, что удовольствие одержит верх над твоей знаменитой практичностью? Мужчина соблазнил тебя, и ты тут же утратила способность мыслить разумно? Не удивлюсь, если ты сейчас скажешь, что влюбилась и тебе безразлично, кто он и какой он.
– Смейся, если хочешь, но не обвиняй меня в том, что я превратилась в романтичную дурочку. Я не расспрашивала его о прошлом его родственников. Просто не представилось возможности сделать это тактично.
– И все же в прошлом его семьи есть момент, о котором знать необходимо. Говорят, его мать по несколько дней, а то и недель не покидала собственной спальни. Очевидно, она страдала тяжелой формой депрессии. Я также слышала, что у нее был недюжинный писательский талант. Так что думаю, она уходила в себя в момент написания своих опусов. В последние годы жизни она и вовсе удалилась в отдаленное имение. Кое-кто думает, что она тронулась рассудком. Зачастую именно поэтому люди становятся затворниками.
– Не думаю, что Хейден унаследовал болезнь матери. Он не стал бы от меня этого скрывать. Предупредил бы.
Федра стряхнула с платья оставшиеся крошки.
– Возможно, дело не в наследственном заболевании, поэтому Хейден и не счел нужным тебя проинформировать. Но разговоры о сумасшествии его матери вспыхнули с новой силой теперь, когда Истербрук стал всех поражать своими эксцентричными выходками. Те, кто ведет подобные разговоры, действительно верят в болезнь матери братьев и считают, что в скором времени маркиз сойдет с ума. Но есть и другие объяснения этих ее уходов в себя, и в одно из них я верю.
– И что же это за объяснения?
– Некоторые считают это преданностью искусству. Стремление творить было настолько сильно, что она замкнулась в себе.
– Но ты, похоже, не слишком в это веришь.
– Женщине необязательно становиться затворницей, чтобы писать. Не нужно замыкаться в себе. Но с матерью Хейдена дело обстояло именно гак.
– Так какому же объяснению отдаешь предпочтение ты?
– Любому из тех, что соответствует той скудной информации, которой я владею. У нее вполне могла быть какая-нибудь болезнь. Сифилис, например.
Алексия удивленно посмотрела на подругу. Но Федра неправильно истолковала ее удивление.
– Это…
– Я знаю, что это такое. Я не ребенок.
– Это вполне объясняет тот факт, что Ротуэлл отправляет любовниц к врачу. Если он видел результаты болезни, то должен бояться ее больше, чем остальные мужчины. Даже если он сильно желает женщину, он не станет действовать до тех пор, пока не поймет, что его жизни ничто не угрожает.
Да. Хейден отступил от своего правила всего раз. Тогда, на полу в мансарде, он действовал, ничего не зная наверняка. Он ведь не был уверен в девственности Алексии. Но в тот день не стал просчитывать степень риска.
Алексия попыталась привести мысли в порядок.
– А его отец?
– О нем я ничего подобного не слышала. Возможно, в случае с ним болезнь действовала слишком медленно, поэтому ничего и не было заметно, вплоть до его смерти. Но и эта версия не идеальна, поэтому я склоняюсь к последней. Мать Ротуэлла могла удалиться от общества по приказу мужа, а не по собственному желанию. Вполне вероятно, что муж сослал ее в поместье. Этакая разновидность тюремного заключения.
– Эйлсбури-Эбби вряд ли можно назвать тюрьмой.
– Любое место может показаться тюрьмой, если ты живешь там постоянно и не имеешь права покидать его пределов. Отец Ротуэлла был могущественным человеком, и если хотел оградить свою жену от общества, то вполне мог это сделать.
– Уверена, ты ошибаешься. Думаю, для подобной жестокости не было причины.
Федра посмотрела на подругу, как на наивного ребенка.
– О, причина была. Подобное происходит довольно часто. Муж может запереть жену в отдаленном поместье для того, чтобы оградить от другого мужчины.
– И все-таки желание писать мне кажется более правдоподобным. Тебе стоит самой взяться за перо, Федра. Ты придумала целую историю, в то время как бедная женщина просто хотела уединиться и подышать сельским воздухом.
Федра поднялась с дивана и достала из-за стола большую папку.
– Может, ты и права. Но не позволяй удовольствию застить тебе глаза. Говорят, покойный маркиз мог быть непреклонным, бессердечным и беспощадным, если это отвечало его целям. Говорят также, что Хейден унаследовал характер отца. – Федра села и раскрыла папку. – А теперь посмотри. Это нарисовал мой друг. Мне кажется, он очень талантлив.
Когда Алексия вернулась домой, Фолкнер сообщил, что Хейден не будет ужинать дома. Алексия ни о чем не стала спрашивать дворецкого. Однако не думать о том, где муж решил провести вечер, не могла.
Алексия рано отправилась спать, однако пошла не в новую спальню, а в свою прежнюю комнату. Несмотря на то, что ее одежду и туалетные принадлежности перенесли, кое-что из вещей все-таки осталось.
Сначала комната показалась Алексии странной. Она выглядела так, словно пустовала уже целый год. По мере того как девушка передвигалась по комнате, касаясь тех немногих книг, что все еще стояли на полках, и бумаги, ожидающей ее пера, воздух начал согреваться от ее присутствия.
На глаза Алексии попалась глубокая корзина, стоявшая под письменным столом. В ней хранились мелочи для рукоделия. Алексия получила заказ от миссис Брамбл сразу после помолвки и успела выполнить его до свадьбы, потому что не могла подвести владелицу магазина. Однако работа не была ей в тягость, а, напротив, радовала. Алексия трудилась над изготовлением деталей, и это помогло ей немного привести в порядок охватившие ее чувства.
Алексия поставила корзину на стол и принялась перебирать разноцветные нитки и ленты. Открыв шкаф, обнаружила в нем немного соломы, купленной в галантерейном магазине. Теперь ей не нужно было изготавливать шляпы, но в такую ночь, как эта, она сможет заняться любимым делом, чтобы прогнать скуку. Оно отвлечет ее от дурных мыслей.
Девушка погрузилась в работу. Обдумывание формы тульи, усовершенствование полей и выбор цветовой гаммы – от всего этого у Алексии на сердце стало легче.
Она заставила себя остановиться где-то в полночь. Когда девушка вернулась в спальню, до ее слуха донеслись приглушенные звуки, свидетельствующие о том, что Хейден вернулся домой. В это время суток в городе еще кипела жизнь.
Алексия почувствовала невероятное облегчение. Оно было настолько явным, настолько исчерпывающим, что у нее перехватило дыхание. Девушка закрыла глаза и попыталась честно дать оценку своим чувствам. Результат ее не обрадовал.
Алексия с замиранием сердца ждала возвращения мужа, раздумывая над тем, вернется ли он вообще. Федра сказала, что у него были любовницы, а значит, наступит день, когда он обзаведется очередной. Алексия тайно боялась того, что это уже случилось или что он вообще не порывал с бывшей любовницей.
Печаль, сопровождавшая чувство облегчения, и боль, от которой сжалось сердце, говорили о том, что все это Алексии небезразлично. Она знала, что подобное может случиться, но не хотела этого. Ее реакция вовсе не походила на реакцию практичной и благоразумной мисс Уэлборн. Она уже давным-давно перестала отрицать горькую правду жизни. Если нельзя ничего изменить, если нельзя одержать победу, надо смириться, чтобы не чувствовать себя несчастной.
Но сейчас Алексия пыталась сопротивляться. Ее сердце устроило мятеж, и Алексия не могла его подавить. Она не хотела, чтобы Хейден делил свою страсть с другой женщиной. И когда представляла себе нечто подобное, внутри у нее все сжималось.
Алексия разделась самостоятельно, поскольку уже отпустила Джоан, скользнула в постель и стала ждать.
В спальне воцарилась тишина. А потом и во всем доме. Алексии вдруг пришло в голову, что Хейден, возможно, уже приходил сюда, но не обнаружил ее. Трудясь над шляпой, Алексия потеряла счет времени и задержалась до полуночи.
Она встала с постели и надела халат. Босиком прошла по коридору, соединявшему хозяйские спальни, приоткрыла дверь и заглянула в комнату Хейдена.
Крошечная лампа почти не добавляла света к тому, что просачивался сквозь наполовину задернутые шторы. Однако и этого тусклого света Алексии хватило для того, чтобы разглядеть лежавшего в постели Хейдена. Она не могла понять, спит он или нет. Хейден лежат на спине, подложив под голову ладони. Его согнутые в локтях руки покоились на подушках, слегка приподнимавших верхнюю часть его туловища. От этого мышцы на руках Хейдена напряглись, являя взору Алексии его недюжинную силу.
Девушка окинула взглядом спальню. Она казалась совершенно нетронутой. Мебель оставалась на своих местах. Казалось, сюда не ступала нога ее кузена. Хейден сделал эту комнату своей одним лишь своим присутствием.
Он пошевелился, слегка напугав Алексию. Потом сел на постели, опершись о матрас рукой, закинутой за спину. В этот самый момент Алексия почувствовала себя незваным гостем.
– Извини. Я не хотела тебя будить.
– Я не спал. У меня дурное настроение.
Она оказалась нежеланной гостьей. Поняв это, Алексия медленно попятилась к двери.
– Что ты хотела, Алексия?
На этот вопрос у нее не было ответа.
– Иди сюда.
Ну почему он не позволил ей уйти с достоинством? Алексия подошла к постели.
Хейден взял жену за руку и уложил рядом с собой. Обняв ее, он снова уставился на ниспадающий сверху полог.
Алексия поняла, что он не собирается заниматься с ней любовью. И он не приходил сегодня вечером в ее спальню. Не разыскивал ее, потому что не хотел видеть. Возможно, он и в самом деле навещал любовницу.
Эта мысль беспокоила Алексию уже меньше, но не покинула ее совсем. Возможно, причиной тому было удовлетворение от знакомого прикосновения руки мужа, обнимавшей ее. Как же чудесно было лежать вот так, ничего не ожидая и не испытывая выплескивающегося через край желания, превращающего воздух в горячечный туман.
Они никогда не лежали так раньше. Когда последствия их страстных занятий любовью таяли в воздухе, Хейден всегда уходил в свою комнату. Испытывал ли он теперь, как и Алексия, ощущение спокойствия и нежности?
– Тебя не было дома в полдень, когда я уезжал, – нарушил молчание Хейден. – Мне стоило рассказать тебе сегодня о своих планах, ведь я уехал из дома впервые после того, как мы вернулись из Кента.
Сегодня, но не в будущем. Его намерения были добрыми, и все же он дал Алексии понять, как будет протекать их совместная жизнь.
– Спасибо, что хотел рассказать мне о своих планах. Очень мило с твоей стороны. Но я знаю, что наши пути будут часто расходиться не только днем, но и ночью.
Хейден тихо засмеялся. Алексии понравился этот звук – свидетельство того, что дурное настроение уходит, – но она не понимала, что так развеселило мужа.
– В Лондон приехал один человек из Баварии. В его честь устроили ужин. Собрались только джентльмены. Мы пили вино, говорили об охоте, но настоящей причиной ужина были дела.
– Тебе не нужно ничего объяснять. Я очень опытная. Правда.
– Мне не хотелось, чтобы ты заподозрила, будто я поехал к любовнице. Ведь мы только что сыграли свадьбу. Но я вспомнил, что ты слишком благоразумна для того, чтобы ревновать, тем более, когда для ревности нет никаких оснований.
К счастью, в комнате было темно, и Хейден не видел, как покраснела жена. Интересно, сможет ли она быть столь же благоразумной и в будущем, когда основания для ревности появятся? Алексия боялась, что не сможет. Слишком большое облегчение она испытала, когда Хейден рассказал о том, где провел вечер.
Алексия повернулась и приподнялась на локте, чтобы видеть лицо мужа.
– Сегодня я заказала то непомерно дорогое платье, которое ты велел мне купить. Мадам Тиссо едва не разрыдалась от счастья, когда услышала цену.
– Какого цвета?
– Весьма необычного. Слоновая кость в отблесках пламени.
– Наверняка этот цвет выгодно оттенит бриллианты.
– Не знаю.
Алексия не помнила, видела ли она когда-нибудь настоящие бриллианты.
– Посмотрим.
Хейден явно дал понять, что купит ей украшение. Эта мысль доставила Алексии удовольствие, впрочем, как и любой женщине.
– Ты сказал, что у тебя дурное настроение. Что-то случилось во время ужина?
Хейден не ответил. Вот теперь ее расспросы действительно оказались некстати. Они вновь ввергли Хейдена в уныние. Мужчина надавил на плечо жены, заставляя ее лечь.
– Нет. Мне испортило настроение кое-что другое. Визиты, которых нельзя было избежать. Существует опасность, что мое настроение не улучшится в последующие несколько дней. Если я не приду к тебе, значит, мне лучше побыть одному. – Хейден принялся развязывать ленты халата Алексии. – Но я рад, что сегодня ты не оставила меня в одиночестве.
– Расскажи мне о своей семье, – попросила Алексия.
Все еще пребывающий в стране грез Хейден услышал спокойную просьбу жены. Обычно они почти не разговаривали в постели, но сегодняшняя ночь началась иначе, чем все предыдущие. Должно быть, именно поэтому слова Алексии прозвучали вполне естественно, выведя Хейдена из состояния расслабленного удовлетворения. И все же какая-то часть его сознания оставалась погруженной в мир чувственного наслаждения. И Хейден не собирался покидать этот мир, пока необходимость не заставит его вернуться в реальность. Потому что там, в реальности, его ждали малоприятные вещи. Он посмотрит им прямо в лицо, когда придет время, но не теперь.
Он приподнялся, чтобы вес его тела не раздавил Алексию окончательно. Сегодня он не стал экспериментировать. Не стал обучать Алексию ничему новому. Интересно, почувствовала ли она, что он замешкался сегодня только потому, что дурное настроение одолевало его слишком долго, даже заставив забыть о желании.
– У меня очень много двоюродных братьев и сестер, с которыми ты скоро познакомишься.
Алексия слегка выгнулась, напоминая мужу о своем существовании. После занятий любовью они с легкостью забывали о своих телах.
– Я имела в виду твоих братьев и родителей.
– Ты уже познакомилась с моими братьями. – Хейден хотел поставить на этом точку, но, возможно, Алексия заслуживала того, чтобы получить кое-какие объяснения. Очень скоро местные кумушки начнут потчевать ее сплетнями. Если уже не начали.
– Я тебе завидую. У меня был брат, который умер очень рано. За год до смерти моей матери. Мне бы хотелось, чтобы мое детство было не таким одиноким.
– Мы становились союзниками, когда нам это было выгодно. Но не против матери, очень доброй и мягкой.
Алексия не стала ничего уточнять, но Хейден представил, что ей могли наговорить. Он не хотел, чтобы у Алексии сложилось превратное впечатление о его матери. Если бы эти две женщины встретились, они непременно понравились бы друг другу.
– Она была немного эксцентричной и порой надолго замыкалась в себе. В последние годы жизни она вообще не выходила из дома.
– Я слышала, она была писательницей.
Так и есть. Алексию уже успели просветить.
– И неплохой. Хотя мой отец запретил ей издаваться. Он считал, что это неприлично.
– Возможно, полагал, что в своих произведениях – будь то поэзия или проза – она выставит себя напоказ?
Возможно, и его тоже. Холодную непреклонность и жестокое удовлетворение, с которым он взирал на то, как несчастна его жена. Именно этого он и боялся.
Перед глазами Хейдена всплыла картина, которую он силился забыть. Вот перед ним темная комната. За столом с пером в руке сидит женщина, склонившись над листком бумаги. Ее взгляд всегда был ясным и осмысленным, когда она писала. Более того, в нем горела радость оттого, что она может посетить другой, лучший, мир.
«Посмотри на нее, мой мальчик. И никогда не забывай того, что увидел. Она несчастна. И это результат неразумных поступков, навеянных эмоциями».
Хейден прочитал записи после смерти матери. Он обнаружил необыкновенной красоты стихи, наполненные оптимизмом. Они раскрывали ее совсем с другой стороны, но Хейден не видел этого раньше из-за ее отчужденности. На какое-то мгновение, показавшееся ему вечностью, он возненавидел мужчину, заставившего замолчать этот голос.
– Она удалилась от мира и от нас, но она не сошла с ума. Не думай, что наша кровь испорчена болезнью.
Алексия не стала возражать и утверждать, что никогда не интересовалась его прошлым. Она вообще ничего не говорила. Возможно, грубый тон Хейдена заставил ее замолчать.
Она просто повернулась к мужу и нежно его поцеловала.