Вечером мне сказано было явиться в кабинет профессора. Я ожидал его гнева.
По правде говоря, я хотел его гнева. Если он или тот судья в зале суда для несовершеннолетних считали, что приведя меня сюда, они меня перевоспитают, ну, им следует еще раз хорошенько подумать. Каждый раз, когда кто-то пытается контролировать мою жизнь или навязывает мне какие-то правила, чистый инстинкт заставляет меня бунтовать.
Профессор Уэстфорд переплетает пальцы и наклоняется вперед в своем кресле, которое стоит лицом к небольшому дивану, на котором сижу я.
— Чего ты хочешь, Карлос? — спрашивает он.
А? Он застал меня врасплох. Я не ожидал от него этого вопроса. Я хочу вернуться обратно в Мексику и жить по собственным правилам. Или вернуться в Чикаго, где живут мои друзья и кузены, с которыми я вырос… Я уж точно не могу ему сказать, что хочу воскресить из мертвых своего отца.
Когда я не отвечаю, Уэстфорд вздыхает.
— Я знаю, что ты упрямый парень, — говорит он. — Алекс сказал мне, что в Мексике ты был связан с чем-то серьезным.
— И?
— Я просто хочу, чтобы ты знал, что ты можешь построить здесь совершенно другую жизнь, Карлос. Ты плохо начал, но ты можешь вырвать эту страницу своей жизни и начать с чистого листа. Алекс и твоя мама хотят лучшего для тебя.
— Послушай, Дик. Алекс меня не знает.
— Твой брат знает тебя лучше, чем ты думаешь. И у вас намного больше общего, чем тебе бы хотелось.
— Ты только что со мной познакомился. Ты тоже не знаешь меня. И сказать по правде, я не очень-то тебя уважаю. Ты открыл свой дом пацану, который только что был арестован за наркоту. Почему это ты не боишься того, что я здесь?
— Ты не первый, кому я помог, и ты не будешь последним, — уверяет он меня. — И мне, наверное, сразу следует сказать, что до того, как я защитил докторскую по психологии, я был военным. Я видел столько смертей, пушек и плохих парней, сколько ты не увидишь за всю свою жизнь. У меня может и проседь в волосах, но я такой же упертый, как и ты, когда мне это необходимо. Я думаю, мы сработаемся. А теперь, давай вернемся к тому, зачем я позвал тебя сюда. Чего ты хочешь?
Мне надо сказать что-нибудь, чтобы он от меня отстал.
— Вернуться в Чикаго.
Уэстфорд откидывается в кресле.
— Окей.
— Что значит «окей»?
Он поднимает вверх руки. — Это значит окей. Следуй правилам в доме до зимних каникул, и я свожу тебя в Чикаго в гости. Я обещаю.
— Я не верю обещаниям.
— А я верю. И я не бросаю слова на ветер. Никогда. Ладно, достаточно серьезных разговоров на сегодня. Расслабься и устраивайся, как дома. Посмотри телевизор, если хочешь.
Вместо этого, я иду прямиком в ад со шторами в горошек. Когда я прохожу мимо комнаты Брендона я замечаю, что он сидит на полу, одетый в пижаму с рисунком маленьких бейсбольных бит, перчаток и мячей. Мелкий играет с пластиковыми солдатиками и выглядит невинным и счастливым. Для него это легко — он не был еще в реальном мире.
Реальный мир отстой.
Брендон широко улыбается, заметив меня.
— Эй, Карлос, хочещь поиграть в солдатиков?
— Не сегодня.
— Завтра? — спрашивает он с надеждой в голосе.
— Не знаю.
— Что это значит?
— Это значит, спроси меня завтра, возможно у меня будет другой ответ. — Хотя, подумав, я сказал. — Попроси свою сестру поиграть с тобой.
— Она только что играла. Теперь твоя очередь.
Моя очередь? У этого шпеньдика серьезные проблемы, если он считает, что я жду этого в очереди.
— Давай так, завтра после школы я сыграю с тобой в футбол, если ты забьешь хотя бы один гол, я поиграю в твои солдатики.
Парнишка выглядит потерянным.
— Я думал, ты не играешь в футбол.
— Я соврал.
— Ты не должен этого делать.
— Ага, ну, когда ты сам будешь тинейджером, ты будешь делать это постоянно.
Он качает головой.
— Я так не думаю.
Я смеюсь.
— Позвони мне, когда тебе будет шестнадцать. Я гарантирую, ты изменишь свое мнение, — говорю я и направляюсь к себе в комнату. Киара стоит в коридоре. Ее хвост на затылке обвис и почти все волосы выпали из него. Я никогда не встречал девушку, которая настолько мало заботилась о том, как она выглядит.
— Куда это ты направляешься, такая наряженная? — шучу я.
Она прочищает горло, как будто запнувшись.
— На пробежку.
— Зачем?
— Упражнения. Можешь… присоединиться.
— Неее, — я всегда придерживался теории, что люди, которые делают упражнения — белокожие снобы, потому что все их дни состоят из того, чтобы сидеть на заднице и ничего не делать. Она начинает двигаться дальше, но я зову ее обратно. — Киара, подожди. — Она оборачивается. — Скажи Туку, чтобы держался от меня подальше. И о твоем расписании для душа …
Я собираюсь дать ей понять, что и как тут, и кто здесь главный. Ее отец может диктовать какие угодно правила, которым я не собираюсь следовать, но никто, особенно не gringa, не будет указывать мне, когда я буду принимать свой душ. Я скрещиваю руки на груди и говорю ей прямо:
— Я не следую расписаниям.
— Ну, а я с-следую, так что п-привыкай, — говорит она, затем отворачивается и направляется к лестнице.
Я остаюсь в своей комнате до утра, пока голос профессора не раздается через дверь.
— Карлос, если ты еще не встал, тебе лучше поторопиться, мы уезжаем через полчаса.
Когда я слышу удаляющиеся шаги, я слажу с кровати и направляюсь в ванную. Я открываю дверь и обнаруживаю Брендона за чисткой зубов. Он размазывает пасту по нашей с ним раковине и вокруг его рта, он выглядит так, как будто у него бешенство.
— Поторопись, cachorro.[46] Мне нужно отлить.
— Я не знаю, что значит чачачороро.
Мелкий точно не ас в испанском.
— Хорошо, — говорю я, — ты и не должен знать.
Пока Брендон заканчивает, я облокачиваюсь на дверной косяк. Я слышу, как открывается дверь Киары. Она выходит из комнаты полностью одетой. Хоть, я бы и не назвал это хорошо одетой. Ее волосы собраны в обычный хвост, на ней желтая футболка с надписью ADVENTURELAND, мешковатые коричневые шорты и походные ботинки.
Один взгляд на меня и ее глаза расширяются и лицо краснеет. Она отводит взгляд.
— Ха, ха, ха! — смеется Брендон, указывая на мои боксеры-брифы. Я смотрю вниз, чтобы удостовериться, что все мои дерзкие места спрятаны. — Киара видела твои трусы! Киара видела твои трусы! — напевает он.
За несколько секунд она спускается вниз и исчезает из виду.
Я сужаю на Брендона глаза.
— Тебе никто никогда не говорил, что ты бываешь надоедливым мелким придурком?
Брендон закрывает рукой рот и делает глубокий вдох.
— Ты сказал плохое слово.
Мне точно пора начать говорить по-испански в присутствии этого парнишки, чтобы он не понимал моих слов. Или бить его в его же игре.
— Неправда. Я сказал, что ты бываешь надоедливым мелким окурком.
— А вот и нет. Ты сказал придурком.
Я закрываю рукой рот и издаю удивленный звук. Показывая на него пальцем, как двухлетний ребенок, я говорю:
— Ты только что сказал плохое слово.
— Карлос, ты первым его сказал, — спорит он. — Я просто повторил то, что ты сказал.
— Я сказал окурок. Ты сказал что-то, что рифмуется с ним. Я на тебя настучу. — Я открываю рот, чтобы закричать. На самом деле, я не собираюсь этого делать, но маленький diablo[47] не знает этого.
— Пожалуйста, не говори ничего.
— Ладно. На этот раз не скажу. Видишь ли, теперь мы сообщники.
Он хмурит свои маленькие брови.
— Я не знаю, что это значит.
— Это значит, что мы не доносим друг на друга.
— Но, что если ты сделаешь что-то плохое.
— Ты будешь держать свой рот на замке.
— И если я сделаю что-то плохое?
— Тогда и я ничего не скажу.
Он выглядит, как будто серьезно над этим раздумывает.
— Если ты увидишь меня за поеданием печенья из кладовки?
— Я не скажу ни слова.
— И если мне не очень хочется чистить зубы?
Я пожимаю плечами.
— Можешь идти в школу с плохим запахом изо рта и кариесом, мне все равно.
Брендон улыбается и протягивает руку.
— Договорились, чувак.
Чувак? Пока я наблюдаю за тем, как Брендон возвращается к себе в комнату, я думаю, кто кого только что обхитрил.