От его слов мое сердце начинает биться быстрее, а по телу пробегает дрожь.
— Тут тттемно. Я не вижу ничего.
— Иди на мой голос, chica. Я не дам тебе упасть.
Я делаю шаг в темноту, как будто я слепая, дрожа при этом, то ли от холодного дождя, то ли от нервов. Не могу понять, что из двух заставляет меня дрожать сильнее. Когда в ночи наши пальцы соприкасаются, он подводит меня к одеялам. Я кладу свою сумочку с презервативом рядом с собой, и неловко поднимаю платье, чтобы я смогла сесть впереди него.
Он обвивает меня своими сильными, мускулистыми руками.
— Ты дрожишь, — говорит он, притягивая меня ближе к своей груди.
— Ннничего не могу с этим поделать.
— Тебе холодно? Я могу найти еще одеял, если ты…
— Нет, не уходи. Оссстанься со мной. — Я немного поворачиваюсь, чтобы иметь возможность обвить его руками за талию, прижимаясь как можно сильнее к теплоте его тела, не отпуская его. — Я просто нервничаю.
Он проводит рукой по моим, мокрым от дождя, волосам.
— Я тоже.
— Карлос?
— Да?
Поскольку я не вижу его, я поднимаю руку и провожу по его гладко выбритой щеке.
— Расскажи мне что-нибудь, что ты помнишь из своего детства. Что-нибудь хххорошее.
Проходит немного времени, прежде, чем он отвечает. Разве он не помнит ничего хорошего из своей жизни в Чикаго?
— Алекс и я постоянно попадали в неприятности, когда моя мама была на работе. Алекс должен был быть главным в доме, но последнее, что хочет делать тринадцатилетний парень придя домой со школы, так это домашнее задание. Мы устраивали состязания, которые называли Олимпийские игры Фуэнтесов, для которых придумывали наиглупейшие вещи.
— Например?
— Алекс придумал идиотскую игру, в которой мы обрезали верх у маминых колготок и в каждую из ног засовывали по теннисному мячу. Мы называли их Колготочные Дискусы. Мы раскручивали их над головой, как мельницу, и затем отбрасывали как можно дальше. Иногда выигрывал тот, кто кидал дальше всех, иногда тот, кто выше. — Он смеется. — Мы были такими ослами, засовывая после этого колготки обратно к маме в шкаф и думая, что она никогда не догадается о том, что это мы так их изуродовали.
— Она сильно вас наказывала?
— Скажем так, моя задница до сих пор болит, а это было семь лет назад.
— Ауч.
— Ага. Алекс и я много времени проводили вместе тогда. Однажды, я хотел стать пиратом, я пошел к маме в спальню, взял шкатулку с ее драгоценностями и закопал ее в лесу рядом с домом. Большинство из того, что было внутри, было просто дешевой бижутерией, которую она носила на работу. Я вернулся домой, нарисовал карту с большим красным крестом на том месте, где я спрятал шкатулку, и сказал Алексу найти ее.
— Он нашел?
— Нет, — смеется он. — Также как и я.
— Твоя мама, наверное, сильно разозлилась.
— Разозлилась, это не то слово. Каждый день после школы я ходит в лес, пытаясь найти ее шкатулку, но безуспешно. Хуже того, в ней было обручальное кольцо моей мамы… она перестала его носить, когда умер отец, боясь его потерять.
— О Боже. Это ужасно.
— Ага. В то время, смешным это не было, это уж точно. Но когда-нибудь, я найду эту шкатулку, если кто-то еще не добрался уже до нее первым. Окей, твоя очередь. Что делала ты, чтобы вывести из себя Всемогущего Профессора и Королеву Мать Органических Чаев?
— Один раз я спрятала папины ключи, чтобы он не пошел на работу, — говорю ему я.
— Не достаточно плохо. Что еще?
— Я притворялась больной, чтобы не ходить в школу.
— Ой, я тебя прошу. Я был чемпионом в этом деле. Разве ты не делала ничего по-настоящему плохого? Или ты всю жизнь была хорошей девочкой?
— Когда я сильно злилась на моих родителей, я подливала им в зубную пасту соус Табаско.
— Вот именно это я и хотел услышать. Клево.
— Но мои родители никогда меня не били, они не верят в это. Но в мои мятежные времена, когда мне было двенадцать, я получала кучу тайм-аутов.
Он смеется.
— Я все время живу в мятежных временах.
Его пальцы пробегаются по моему колену и двигаются выше. Когда они достигают подвязки, он дотрагивается до ее кружев.
— Что это?
— Подвязка. Тебе нужно снять ее и сохранить на память. Чччто-то вроде трофея за пересечение сексуальной линии с девушкой. На самом деле, это глупо. И, если хххорошенько ппподумать об этом, даже унизительно.
— Я знаю, что это, — говорит он, в его голосе четко слышны нотки веселья. — Мне просто хотелось услышать твое объяснение. — Медленно, он стягивает ее с меня, его губы следуют по следу подвязки. — Мне она нравится, — говорит он, помогая мне избавиться от туфлей, и затем от подвязки.
— А сейчас ты чувствуешь себя мятежно? — спрашиваю его я.
— Sí. Очень даже мятежно.
— Помнишь, ты как-то мне сказал, что в один прекрасный день, мы с тобой попадем в большие неприятности?
— Ага.
— Я думаю, что этот день настал.
Я тянусь вперед и, трясущимися руками, начинаю расстегивать пуговицы на его рубашке. Я раскрываю рубашку и медленно покрываю его твердую обнаженную грудь поцелуями. Я двигаюсь все ниже и ниже, раскрывая одну пуговицу за другой.
— Хочешь попасть со мной в неприятности, Карлос?