Правое полушарие

15

Оффченко был удивлен, когда на его телефоне высветился номер Йохо. Поднадзорные звонили чрезвычайно редко, инициатором бесед обычно бывал сам Оффченко - то есть тот, кому по штату и положено инициировать беседы с переводом их в опасное для собеседника русло.

Оффченко шел по Шпалерной, и вот в кармане его полушубка запищал "Тореадор". В кои-то веки раз эта мелодия оказалась уместной, подобающей случаю, но обладатель телефона не распознал чуда, не увидел символического совпадения - как всякий человек, привыкший думать, будто чудо обязано быть грандиозным, и не замечающий тысячи мелких, зачастую - недоброжелательных чудес у себя под носом или у себя в кармане.

– Слушаю вас, Йохо! - бодро и радостно воскликнул куратор, не сбавляя шага. Фальшь настолько укоренилась в нем, что он сам искренне полагал неподдельными бодрость и радость.

– Внимательно слушай, сука, - голос персонального пенсионера от ярости истончился, а интонация перекосилась, уехала вверх.

Оффченко остановился.

– Да, в чем дело? - осведомился он заботливо и тревожно, словно не заметил оскорбления. Многие, очень многие отчаянно пугались, когда присутствовали при такого рода смене тональности.

– Я тебя размажу, тебе конец, тебя порвут и сожрут, я сам тебя порву и сожру, - сказал Йохо и отключился.

Оффченко постоял, рассматривая притихший телефон. Аппаратик торчал из горсти, чуть ли не пожимая гладенькими плечами в доказательство своей непричастности. Затем куратор метнулся на проезжую часть и замахал рукой, ловя машину. Москвич-"баклажан" удовлетворенно замигал, притормозил; ввалившись в салон, куратор сильно огорчил и разочаровал водителя.

– Литейный, 4, - проскрежетал Оффченко.

Глупый бомбила попытался протестовать:

– Тут же рукой подать! вон он стоит… - Он хотел вразумить пассажира, имея в виду Большой Дом.

– Я непонятно выразился? - Оффченко развернулся на сиденье.

Минутной заминки хватило, чтобы случилось непоправимое.

Кто-то рванул дверцу, схватил его за ворот и потащил наружу.

– Что такое? - Оффченко не успел удивиться. Йохо швырнул его на тротуар, ударил ногой по лицу.

"Москвич" рванул с места со скоростью перелетного средства из фантастического кино.

Йохо ударил еще раз, подхватил слабо сопротивлявшегося куратора под мышки и утянул в ближайший подъезд. Прохожих почти не было, а те, что обозначались, спешили пройти мимо. В подъезде Йохо приподнял жертву, поставил на ноги и с силой припечатал затылком к стене. Норковая шапка смягчила удар, и крови не было. Оффченко закатил глаза, коротко выдохнул и повалился на Йохо. Тот переместился правее, приобнял Оффченко за плечи, увлек обратно на улицу.

– Во набрался-то, мой братан! - заулыбался Йохо в ответ на подозрительный взгляд очередного лихача.

Тот хотел отказаться, но Йохо уже заталкивал свою ношу в салон.

– Два счетчика, - пообещал он. - Или что у тебя там. Нам недалеко.

Оффченко замычал и попытался оттолкнуть навалившегося Йохо, и Йохо неприметным, но энергичным движением заставил его расслабиться. Шофер то и дело поглядывал в зеркальце, ловя заискивающие и ободряющие улыбки с заднего сиденья. В какой-то момент он увидел совсем не улыбку, а свирепый взгляд растрепанного, гривастого павиана. Губы Йохо что-то беззвучно бормотали, и водитель, имей он возможность прислушаться, сумел бы разобрать: "Ёхой меня назвали? Да? Ёхой? Ухой?… Созвучно, молодцы…" Оффченко снова пошевелился, и Йохо, уже громче, поклялся "уделать его прямо здесь". Не в силах унять себя, он было приступил к выполнению клятвы, однако ему помешали обстоятельства: автомобиль остановился возле дома, в котором жил Яйтер.

Набережная была пустынна. Заснеженные лодки, пойманные льдом, напоминали фисташки в мороженом. Канализационного вида полынья приютила недовольную утку.

Налетел ветер, пронеслась поземка; Йохо потащил Оффченко волоком, и тот потерял шапку. Похититель оставил его лежать в снегу, прицелился, нанес головному убору футбольный пинок и выбил эту дорогую вещь на лед похолодевшего канала, несвежий и нездоровый. Ветер трепал волосы Оффченко, из разбитой губы текла тонкая красная струйка. Покончив с шапкой, Йохо в очередной раз ударил Оффченко: с разбега, носком под ребра. Полушубок не спас, и куратор, не приходя в достаточное сознание, задохнулся от кашля.

Йохо поволок его за шиворот, бормоча:

– Сейчас отвечать будешь, гебешное чмо.

Парадная дверь была распахнута настежь. Мельком оценив смертоносные сталактиты сосулек, Йохо втащил тело в подъезд, макнул лицом в чью-то свежую, еще не замерзшую лужу.

– Вставай! Ползи на карачках, падаль!

Удивительно, но Оффченко пришел в себя и понял. Стеная, он кое-как утвердился на четвереньках и тронулся в тяжелый - последний, как он догадывался, путь. Стоило ему одолеть пару-другую ступенек, как сзади налетал Йохо и бил в промежность.

– Постойте… - прохрипел Оффченко. - Вы думаете, вам это сойдет с рук - забить офицера госбезопасности? Дайте мне сказать…

– Дам, - с готовностью согласился Йохо прежде, чем ударить вновь. - Потом. Мы еще даже на второй этаж не поднялись, а нам надо выше.

Здравомыслие несчастного дошло до него позднее.

Руки куратора подломились, и он растянулся, не добрав до площадки самую малость. Йохо забежал вперед и вцепился ему в волосы:

– Шевелись!

У Оффченко вывернулась шея так, что ему стали видны обугленные почтовые ящики. Это зрелище совпадало с полуосознанным ощущением смертности всего и вся.

Где-то наверху громыхнула дверь и голос Яйтера спросил, распространяя холодное эхо:

– Это ты, Йохо?

Тот задрал голову:

– Спускайся, поможешь. Захвати какой-нибудь шнур, мы ему ошейник спроворим.

Яйтер затопотал вниз по лестнице; при виде полумертвого Оффченко он всем своим существом попытался выразить неодобрение и нежелание участвовать в дальнейшем. Йохо подступил к нему с кулаками, приказал:

– Бери его за ноги, принимай.

Помявшись, Яйтер взял куратора за щиколотки. Йохо, тешивший внезапно пробудившуюся лютость, снова сграбастал белокурую шевелюру. Оффченко оторвался от промерзшего пола, качнулся в воздухе, застонал. Почетные пенсионеры персональной важности понесли его наверх, на запланированную очную ставку.