— Это она, мам? Она? — тряслась дочь в каком-то чудовищном припадке. — Это мать Сергея? Это она?
— Даша, милая, тише, тише. — я крепко обнимала её. — Родная, не надо так, оно того не стоит. Не заслуживают они твоих слёз.
— Она в гостях у нас была, мам. В нашем доме. Она улыбалась мне. О тебе говорила. — сухо, без слёз, всхлипывала дочь. — Как он мог, мама? Как он посмел предать тебя? Ещё и притащить её к нам.
Мне было страшно, невыносимо больно видеть свою дочь в таком состоянии. Мне было стыдно за себя, за свои мысли о ней, как о предательнице.
— Всё, всё. — гладила по шелковистым волосам, по спине. — Прости меня, Дашуль. Прости, что не сказала тебе сразу. Я боялась, что ты не поверишь мне. Решишь, что я оговариваю их с Сергеем. Ты же дружила с ними, Даш, общалась. За моей спиной. Согласилась в квартиру пустить. Я думала, ты на их стороне. Что ты против меня. Они в доме нашем ночевали, Даш.
— Нет. — отстранилась, внимательно посмотрела на меня. — Не ночевали. Они уехали в тот же вечер. А квартира… Папа сказал, что это временно. Мам, я подумать не могла, что папа с этой… Что он…
Дашка замотала головой, закрыла лицо ладонями и тяжело задышала в них.
— Какой треш, мам. — тряхнула головой. — Если Сергей знал, то он просто… Это подло. Я же доверяла ему, я рассказывала ему обо всём. Господи, какой треш!
Мне хотелось собственными руками придушить и Кира, и Ольгу, и их сына. За подлость, за боль, которую они причинили моей дочери.
— Прости меня, Даш. Прости, что не смогла оградить тебя от этой подлости, от грязи.
— Разве ты в этом виновата, мам? — лицо дочери превращалось в ледяную маску, взгляд пустел, из него утекала жизнь. — Это был выбор отца, так поступить. Изменить тебе, притащить свою Ольгу в нашу жизнь. Это всё он. И эта дрянь.
— Маргарита Романовна, Даша, пора начинать аукцион. — осторожно заглянула к нам в вип-кабинку встревоженная Катя. — У нас всё готово.
— Мы идём. — кивнула я в ответ на её виноватую улыбку. — Ещё минутку, Катюш.
— Побудешь здесь? — я ласково погладила дочь по рукам. — Может попросить принести тебе сюда чай или лимонад?
— Нет. — дочь поджала губы, отряхнула ладонями юбку, и мне стало тревожно. — Не собираюсь отсиживаться и прятаться. Не в обиду тебе, мам, но я не ты. Я объявляю им войну.
— Даш… — простонала. — Я прошу тебя…
Да, я никогда не была боевой, не была ушлой, я никогда не была продуманной. Я была миролюбивой и спокойной. Я верила в человечность и доброту. Я верила, что существуют в этом мире сопереживание и сострадание. Я верила в честность и порядочность. Вот такая я была. Наверное, слишком миролюбивая. Нет, я не собиралась заключать худой мир с Киром. Я собиралась окончательно вычеркнуть его из своей жизни. Но прилюдные скандалы… Этого мне не нужно. Тем более здесь и сейчас.
— Не волнуйся, мам. — дочь как-то совсем по-взрослому, словно мы на минуточку поменялись с ней ролями "родители-дети", заправила мне прядь волос за ушко и успокаивающе улыбнулась. — Я знаю, как важен для тебя этот вечер, и для больных детей тоже. Я не подведу тебя, мам.
Дочь выскользнула из вип-кабинки и решительно направилась на своё место рядом с ведущим. Я смотрела ей вслед, на её неестественно прямую спину, на гордо поднятую голову и понимала, что это только видимость. В моей дочери что-то сломалось на веки вечные. Доверие? Детство?
Я закусила губу и обвела взглядом зал. Нашла глазами Кира с Ольгой. Что же, пора мне вернуться к роли хозяйки. Его плечи напряглись, взгляд помрачнел.
Я приблизилась, насколько возможно, почти упёрлась в его грудь своей, но не коснулась.
— Решил выгулять бывшую в высшее общество? Что же сыночка не прихватил? Крысиная семейка не в полном составе. Непорядок. — кивнула на Ольгу, ходящую вдоль стола и внимательно рассматривающую лежащие на тарелках закуски.
— Ревнуешь? — насмешливо дёрнул бровью Кир.
— Некого ревновать. — посмотрела прямо в смеющиеся глаза. — Ты всё больше разочаровываешь, Кир. Я думала, что предел наступил, но нет, ты не перестаёшь падать в моих глазах всё ниже и ниже.
— Ты тоже разочаровала меня, Рита. — развёл руками Кир. — Сбежала трусливо. Бросила семью, дочь.
— Ну дочь как раз со мной. И ты только что разбил сердце и ей. Не прощу тебе этого.
— Мы с ней сами разберёмся. — нахмурился муж и посмотрел на хмурую Дашку, суетящуюся на сцене. — Я поговорю с ней, она всё поймёт. А ты, Рит?
Кир перевёл на меня оценивающий взгляд.
— Прекрасно выглядишь. Впрочем, как и всегда. Вот только взгляд потерянный. Какие-то неприятности, Рит? Мало денег собрали? Хватит, чтобы банкет оплатить?
— Ты обещал оплатить, Кир. — я подхватила с подноса, проходящего мимо официанта, бокал с шампанским и отсалютовала мужу.
— Ты тоже обещала, что будешь со мной в горе и радости, в самые сложные времена будешь стоять за моей спиной. А что в итоге, Рит? Сбежала при первых же трудностях, возникших в семейной жизни.
— Какие трудности, Кир? Ты свою измену трудностями в семейной жизни называешь? — я отпила глоточек шампанского и мило улыбнулась мужу.
— А была ли измена? У тебя есть доказательства, Рит? Ты застала меня на Ольге? — Кир нагло ухмыльнулся в ответ.
— Только этого не хватало! — передёрнула я плечами.
— Ты поспешила с выводами, Маргарита. — наклонившись, с издёвкой прошептал мне ухо Кир. — Не пойман — не вор.
Выпрямился и уже серьёзно, глядя мне в глаза, произнёс:
— Не пыли, родная. Подумай своей хорошенькой головкой. Моё предложение всё ещё в силе, Рита. Ты бросаешь дурить, возвращаешься домой, мы живём как прежде, и тогда я снова твой всепрощающий Кир, оплачивающий все твои хотелки и бредовые идеи. Ты отсюда домой — я оплачиваю ресторан и балет.
Злые слёзы клокотали в горле. Я понимала, что оплата всего этого шика заберёт если не все вырученные от проведения вечера деньги, то их большую часть точно. И для нуждающихся в лечении детей останутся крохи. Я уже не говорю, что придётся замораживать стройку гостиницы.
— Ты настолько беспринципен? — мне было горько, настолько горько, что челюсть сводило. — Нет, Кирилл. Я не вернусь к тебе.
— Нищая, но гордая, да, Рит? — недобро сверкнул глазами. — А о детках болезных ты подумала? Как они без твоей помощи, мать Тереза?
Бил в самое больное, уязвимое место.
Я рвано вздохнула.
— Всё равно буду помогать. — заглянула на дно узкого бокала, на поднимающиеся с него пузырьки, на Кира смотреть было больно и до тошноты неприятно. — Настолько, насколько смогу.
— Ладно. — зло прошипел над моей склонённой макушкой. — Выделю тебе немного. Так сказать — на еду голодающим.
Резким движением выдернул из внутреннего кармана пиджака чековую книжку, вырвал из неё лист и сунул его мне в руку.
— Десять тысяч? — я заново пересчитала количество нулей. Неверяще посмотрела на мужа и столкнулась с насмешливым взглядом.
Качнулась ему навстречу, прижалась к широкой груди, соблазнительно облизала губы. Взгляд Кира потемнел. Муж поддался мне навстречу.
— Оставь себе, милый. Купишь ливерной колбасы для своей кошки, а то она у тебя голодная. — шепнула прямо в губы, запихивая смятый чек в карман его пиджака.
Кир невольно посмотрел на жадно жующую Ольгу и досадливо поморщился. В одной руке она держала бутерброд с икрой, а второй тянулась к канапе с сыром и сёмгой.
Я отстранилась и невозмутимо отпила шампанское из своего бокала.
— Прости, но у меня гость. — посмотрела Киру через плечо и сунув ему в руку свой полупустой бокал, обошла и устремилась к открытым дверям, в которых стоял и требовательно смотрел по сторонам сам Эдуард Борисович Белецкий.