Председатель

Глава 11

Весна 1918

Окончание войны проблем только добавило. Так-то мы удерживали несколько миллионов вооруженных мужчин в окопах угрозой немецкого наступления, а после перемирия держать их стало нечем. Разве что свидетельством о демобилизации, без которого к дележу земли не допускали.

Но это в теории. На практике мы получили с одной стороны не устоявшуюся власть, а с другой – рвущихся домой крестьян, зачастую с винтовками.

– Вот, полюбуйтесь, что ваш мужичок-богоносец творит, – передал мне очередную сводку Предсовнармина. – Делят землю, грабят усадьбы. Типичная мелкобуржуазная среда. За ржавый семишник готовы вцепиться в горло. Считаю необходимым послать Красную гвардию на усмирение.

– Что-то у вас терминология, как у недавнего премьера Столыпина, Владимир Ильич.

– Вам шуточки, а Столыпина, между прочим, – он постучал пальцем по бумагам, – убили при разграблении усадьбы.

– Печально. Тем не менее, я категорически против силовых методов. Да, мелкобуржуазная, но другой среды у меня для вас нету, нужно работать с тем, что есть. И действовать по утвержденному плану.

– Организовать обобществление земли, создавать артели и вводить новый налоговый кодекс, – кивнул Ленин. – Но все-таки нужно подкрепить Советы вооруженной силой.

– Разгром поместий – это, к сожалению, издержки, мы их никак не избежим. Черт с ними, пусть выпустят пар, хотя жалко безумно. А насчет силы… Надо дать инструкцию местным Советам – пусть усиливают милицию и по возможности спасают всех и все.

Хотя мне кажется, что в нынешних условиях ущерб будет куда меньше. Все-таки двадцать лет примера перед глазами – работай сообща и будет тебе счастье, – ситуацию несколько смягчает. А может, и правда гражданская неибежна? Просто чтобы стравить то адское напряжение, накопленное в деревне за двести лет и никакие артели тут не помогут?

– И все таки я за посылку красногвардейцев.

– Ну, где дело дошло до вооруженного бунта – да, как крайняя мера, – я потер глаза. – Что с демобилизацией?

– Полный паралич транспорта в прифронтовой зоне. Масса самовольно оставивших части стремится выехать во внутренние районы, доходит до угона поездов.

– А вот тут и силу употребить нужно. Поставить заградительные отряды, заслоны, останавливать поезда, в любом случае разоружать.

– И отпускать? – ехидно прищурился Ильич.

– Нет, нам нужно остановить неорганизованное движение. Всех, кто без свидетельства о демобилизации – в трудовые лагеря при заслонах. А выпускать постепенно, чтобы не создавать излишнюю нагрузку на железные дороги. В любом случае, нужно обсудить эти меры с военными и утвердить постановлением Совнармина.

Ленин черкнул в блокноте и продолжил:

– Лебедев докладывает о создании военно-экономических комиссий для надзора за отходом австро-германских войск. В первую очередь для того, чтобы лишнего с собой не забрали.

– Кстати, надо бы устроить так, чтобы они своего имущества побольше оставили, нам пригодится. Например, кто сдает и готов отправиться налегке – те части в первую очередь.

– Ну, немцы аккуратисты и педанты, они на такое не пойдут. Но попытаться стоит, согласен.

Сговорчивость Предсовнармина объяснялась громким провалом «атаки на капитал». Практически сразу после Съезда Советов и принятия Конституции, верные ленинцы потребовали немедленной и широкой национализации. Им возражали неверные – третьей подряд встряски страна может и не пережить. В качестве компромисса было решено поставить эксперимент на живых людях, то бишь на трех московских мануфактурах – Даниловской, Трехгорной и Гюбнеровской. Последнюю оставили как есть, на Трехгорке усилили контроль со стороны профсоюза, а вот Даниловскую полностью национализировали, в основном из-за того, что главные пайщики, Кноппы и Щукины, поддерживали Временное правительство и Корнилова. И вот на ней создали фабрично-заводской комитет, которому и передали в управление производство. За полгода наилучшие результаты показала фабрика Гюбнера, но при сильном недовольстве рабочих. На Пресне рабочие были довольны, но доходность была ниже. А вот даниловские, несмотря на поддержку правоверных марксистов, дело без малого развалили – специалисты предпочитали увольняться, поставки и сбыт разладились, производство падало. Что характерно, в Иваново, где для гарантии проделали то же самое, результаты вышли аналогичные.

Ну и меньшее число радикалов в составе правительства тоже сыграло не последнюю роль в выборе стратегии. Постепенно, мелкими шажками, чтобы не столкнуть неустойчивую ситуацию в пропасть. Уговаривать, а не принуждать, пробовать на малом и все такое.

– Вы прямо как Керенский, главноуговаривающий, – саркастически поддел меня Ильич.

– Разумеется. Вот смотрите, для того, чтобы добиться от человека чего-либо, есть только четыре метода плюс их комбинации: насилие, обман, обмен, убеждение. Насилие – метод феодальный. Обмен и обман – буржуазные, убеждение – коммунистический. Впрочем, до построения нового общества нам еще очень далеко и мы вполне можем и должны использовать не только убеждение, но и обмен.

– Интересные у вас концепции. Только кто будет принуждать промышленников, у которых не конфискована собственность? Они же непременно захотят вернуть утраченные позиции, начнут вредить и саботировать.

– Поле для насилия сохраняется, пока существует государство, не так ли, Владимир Ильич?

– Государство вообще есть систематизированное насилие, вопрос в интересах какого класса оно его употребляет.

– Ну так что нам мешает употребить его для защиты власти трудового народа? Контроль и принуждение, не без этого. Полагаю, нам надо на основе структуры Савинкова создать некую комиссию, по борьбе с саботажем.

– Чрезвычайную!

– Пока можно обычную, надеюсь, до чрезвычайной дело не дойдет.

А еще мы обсудили первый международный договор Союза Советов, вернее, первое соглашение с правительством республиканской Германии об обмене военнопленными. Тоже ведь, миллионы народу, махом перевезти невозможно. Да кое-кто и обжился в плену, что у нас, что в европах, и домой не желает. Так что договорились формировать постепенно эшелоны и вывозить понемногу, с питанием и прочим обеспечением. Ну а если кто рвется во что бы то ни стало и вот прям щаз, то вот тебе рубль (ну, или там марка) и дуй самостоятельно. После объявления о таком методе число нетерпеливых резко сократилось, хотя некоторые и потопали с котомкой за плечами. Мы же в первые ряды записали наиболее «советизированных» пленных, нахватавшихся вольного духа в артелях и городах. А самым продвинутым еще и организовали курсы на тему создания и функционирования Советов. Пусть там у себя Венгерские и Баварские Советские республики не с нуля создают, а на имеющемся опыте.

МПС в лице Собко затеяло программу восстановления локомотивов и подвижного состава, загрузив все доступные мощности, от Коломенского завода до мелких мастерских.

Врачей лично я озадачил «неизбежными эпидемиями из-за скученности и передвижений больших масс людей» – ну не говорить же им про грядущую пандемию гриппа-испанки, а так, глядишь, общими мерами угрозу уменьшат. Да и тиф тоже тот еще подарочек, тут лучше перебдеть.

Потихоньку шла конфискация собственности. Церковь, конечно, нас чихвостила в хвост и в гриву – землю-то мы у них того, социализировали, – но на каждый их взбрык мы напоминали, что несть власти аще не от бога, и что Советы им посланы за грехи. Прибрали имущество членов Временного правительства и аффилированных с ними лиц – с паршивой овцы, как говорится. Ну и сатрапов царского режима потихонечку трясли, исключительно на основании следственных документов. Во всяком случае, несколько полученных таким образом особняков в Москве очень пригодятся для посольств, а то дипломаты уже всю плешь проели с требованиями предоставить им помещения в новой-старой столице.

Но в целом текущими делами занимался Совнармин, а ВЦИК зарылся в рассмотрение проектов на перспективу. В частности, экономическим развитием. И вот тут граждане ученые мне мозг выносили ежедневно – потому как у каждого был список наисрочнейших и неотложнейших мер в его любимой отрасли.

Знаменитый металлург Дмитрий Константинович Чернов, несмотря на свои восемьдесят лет, написал письмо о необходимости ставить завод у горы Магнитной. Вот бросить все и ставить. И я его понимал – выработку металла нужно увеличивать в разы.

Другой Чернов, Александр Александрович, тоже знаменитый, но только геолог, добился возможности сделать доклад и доказывал, что на северо-восток от интинского угольного месторождения должно быть еще одно, более крупное и с углем прямо-таки волшебного качества. Инту же разрабатывать надо прямо сейчас, еще до Магнитной. И его я тоже понимал – в Питер, оказывается, до войны уголь из Англии возили, с Донбасса дороже получалось, так-то.

Но сиюминутная польза была – мои знания про Воркуту даже легендировать не пришлось, Вернадский уже готовил экспедицию на лето. Одна беда – тундра там есть, а вот железной дороги нет и тем более курьерский там не мчит и не предвидится даже в проекте. Но меня убедили, что можно вывозить баржами. Да, мало, да, сложно, но для начала неплохо. И даже притащили из Питера профессора-гидротехника Тимонова. Всеволод Евгеньевич начал с восстановления Северо-Екатерининского канала – всего два шлюза, все просто. А потом перешел к наметкам канала Печора-Кама. Вроде тоже несложно, для «мелкого» варианта рыть всего пять километров, только вокруг – тайга. Так-то конечно, заманчиво, по воде печорский уголь на Урал, в Поволжье, Вятку, Архангельск и дальше….

Но все-таки мы решили начать с электрификации, уж больно заметное отставание у нас было. И тут Графтио с Классоном меня огорошили – проект Днепровской ГЭС существовал в двух вариантах, супер-плотины и каскада из трех станций. И с первого взгляда каскад был и дешевле, и производительней, да и затопление раз в пятнадцать меньше. Но такая схема работала в полную силу только при высокой воде, напор был недостаточен. И для компенсации провалов требовалось строить несколько угольных ТЭС, что в целом делало проект в полтора раза дороже одноплотинного.

– Так что большая станция экономически выгодней, – заключил Генрих Осипович.

– А схемы отселения у вас есть?

– Приблизительные.

Нда… тридцать тысяч десятин плодородной земли, артели, колонии… да и агрегатов под большую плотину у нас пока нет… видимо, придется строить каскад и ТЭС. Так и порешили, тем более, что заводы-гиганты мы тоже сейчас не осилим. Будем пока что базу под них готовить. И создали мы комиссию по государственному экономическому плану, куда, помимо энергетиков, вошли и металлурги, и экономисты, и химики, и горняки. Выполним первый план – там уже можно будет браться за сверхпроекты типа Кузбасса, а то сегодня у нас беда буквально со всем. Единственный на всю страну подшипниковый завод в Москве хотя бы на полную мощность выведем, железные дороги опять же…

Среди всех метаний состоялся у меня и непростой разговор с Морозовым. Виделись мы с ним в последнее время нечасто, но связь поддерживали, да и Митя в его проектах участвовал.

– Отбираете, так? – с возрастом магнат стал похож на моржа, особенно вислыми седыми усами.

– Национализируем.

– Что в лоб, что по лбу.

– Не скажите. Вот, посмотрите прикидки.

Савва Тимофеевич недовольно взял папку, начал листать. С каждой минутой он все больше и больше увлекался, быстро перекладывая листы с выкладками и отрываясь только чтобы бросить на меня недоверчивый взгляд.

– Вы что же это, затеяли Германию перегнать, так?

– Пока только догнать.

– А пупок не лопнет?

– Если национализируем ряд предприятий и сконцентрируем усилия – нет, не должен. Вы же видели расчеты.

– Так, вы забираете химический в Кондопоге, а фабрики в Орехово? А Карболит?

– Текстильные не трогаем. Только металлургию, машиностроение, энергетику и химию. Давайте с нами, Савва Тимофеевич, Россию поднимать.

– Заманчиво, но страшно.

– Вы и боитесь риска? Вспомните, я когда-нибудь плохие решения предлагал, а? Решайтесь!

– Так что я внукам оставлю?

– Текстильные фабрики. И гордость за деда. Опять же, сколько наследников капиталы по ветру пустили, вон, хоть на Николашу Рябушинского поглядите! А так вам в управление вся химическая промышленность страны достанется.

– Знаете, чем заманить. Эх, была не была, по рукам!

– Ну вот и отлично. Заодно и в комиссию по разработке плана модернизации текстильной отрасли вас включу.

Морозов засмеялся;

– Ну обул! Кругом обул, так! И заводы отнял, и вкалывать заставил!

Пока мы верстали планы, а Егор бился с Калединым, в Галиции разгоралась драка между Польшей и Западно-Украинской республикой. Началось все с внезапного захвата Львова украинцами, еще до провозглашения независимости, затем быстро перекинулось на соседние области и к марту рубилово уже шло повсеместно. Польско-украинское население перемешано по всей территории, и чтобы попасть на войну, в большинстве случаев достаточно выйти за околицу. Все происходило прямо «по месту прописки» – столкновения в Перемышле, Станиславове, Раве-Русской тому подтверждением. Как потом выяснилось, Петрушевич торопился так, что провозгласил республику во Львове, наполовину занятом поляками, в пороховом дыму уличных боев. По мере бодания в городах из добровольческих отрядов и самооборонцев понемногу формировались регулярных вооруженные силы, а фронт растянулся от румынской границы до Ровно. Пилсудский, заполучив в свои руки промышленно развитые польские губернии и области, срочно создавал армию на базе Польских легионов.

В Лондоне граф Бальфур отписал лорду Ротшильду, что правительство Его Величества не возражает против создания еврейского государства и более того, будет этому содействовать. Лишь бы евреи не нарушали права неевреев. Ага, сейчас, при тамошней взаимной любви. Ну то есть я понимал это так, что англичане решили сыграть в свою любимую игру: создать проблемный регион и выступить в нем арбитром. Та же Южная Африка, теперь Палестина, а сколько их еще будет – Индия, Пакистан, Ирак, Кипр…

Силы Донского правительства редели после каждого боя – Медведник и Шорин загоняли «партизан» и «добровольцев» в огневые мешки, утюжа их бронепоездами и броневиками. В ясную погоду у калединцев вообще не было шансов – аэропланы «Дукс» регулярно летали на разведку и выискивали даже самые мелкие отряды. Мало-помалу безнадега вооруженной борьбы против советской власти стала очевидной и «войска Донского правительства» тронулись по домам. Казаков ждала весенняя посевная, некоторым господам гимназистам родители всыпали по первое число, но примерно тысячи три упорных ушли в Сальские степи. Восстановлению Советов весьма помогло и появление второго автобронеотряда под командой Михненко, куда перешел Митя и сманил за собой Ольгу, подальше от ухаживаний Левандовского.

На Кубани и Тереке тем временем шла кровавая карусель и туда из Ростова двинулись самые упоротые под командованием Корнилова, в надежде получить там базу и создать хоть какое-то подобие армии. Дошло человек пятьсот – никакого «чуда о бронепоезде» генерал Марков не устроил, только сам убился о стенку броневагона. «Красный Харьков» рассеял немало добровольцев, а броневики и самолеты докончили дело.

Тактика «пожарных команд», напичканных пулеметами, радиостанциями, авиа- и автотехникой вполне зарекомендовала себя, вплоть до того, что отведенный в Царицын на отдых отряд Михненко отстоял город от одновременной отчаянной атаки донских «партизан» и крупного отряда уральских казаков. Бывший в городе проездом в Баку представитель ВЦИК товарищ Джугашвили даже не успел принять на себя руководство обороной, но в списки героев все равно зачислен был.

Где-то к середине весны, к самому началу сева, Дон был очищен, а силы Медведника накапливались южнее Ростова и вдоль Маныча. А в силу того, что на Северном Кавказе бронепоезда могли воздействовать лишь на узкую полосу вдоль железной дороги, Егор начал формирование конно-механизированных сил. Командиром первой такой группы назначили Михненко, влив в нее пару автоотрядов и три полка кавалерии, усиленных ручными пулеметами и тачанками. И успели одеть пулеметчиков в новую форму, которую мгновенно прозвали «махновкой».

Высокую договаривающуюся сторону представляли теща и зять – маленькая старушка с живыми темными глазами и моложавый мужчина лет пятидесяти с лихо закрученными усами. Носил он погоны полного адмирала, но почему-то на зеленом армейском кителе.

Партнеры по переговорам считали, что речь пойдет об их жизнях, а я начал говорить о деньгах – на кону стояли несколько сот миллионов золотых рублей. Что-то около двадцати миллионов фунтов в английских банках и примерно столько же во французских, про германские можно пока забыть.

Сюда, в Архангельское, понемногу свозили членов императорской семьи, а месяца два назад прибыл поезд из Екатеринбурга с самим Николаем и его детьми. Но говорить с ним было бесполезно, несмотря на все усилия доктора Боткина, профессоров Бехтерева и Ганнушкина. Бывшего царя не интересовало ничего, кроме нескольких простых физических занятий.

Парковую ограду подновили, организовали караулы, но в целом режим был полусвободный – под честное слово и с сопровождающими можно было съездить в Москву, а уж гулять в парке с рассвета и до темноты.

– Я не понимаю, о чем вообще может идти речь. Это средства нашей семьи, они нераздельны с ней, как нераздельны Романовы и Россия.

– Мы тоже не разделяем Романовых и Россию. Только разница между нами в том, что вы при этом считаете, что Россия принадлежит Романовым, а мы – что Романовы принадлежат России. И мы, как прагматики, не видим, какая польза от вашей семьи может быть для России. Как управленцы вы доказали свою неспособность…

Сандро вскинулся.

– В целом, Александр Михайлович, в целом, – я успокаивающе поднял ладонь. – Отдельные успехи, безусловно, были. Мы, к примеру, весьма вам благодарны за авиацию.

– Хм. В качестве ответного комплимента скажу, что я вам тоже благодарен за двигатели АМО, – бывший шеф императорского воздушного флота повернулся к теще. – Инженер Скамов совладелец завода АМО и создатель вашего любимого авто.

– Ах вот как…

– Спасибо, весьма приятно. Но возвращаясь к теме разговора – а вот вреда России императорская семья может принести много.

– И вы намерены избавиться от нас, – вскинула подбородок Мария Федоровна.

– Да. И наиболее желательным способом я вижу ваш отъезд в Европу, поскольку только так я могу гарантировать вашу безопасность. Слишком много, знаете ли, в Советах людей, которые считают необходимым ликвидировать царскую семью физически.

– Вы нам угрожаете?

– Нет, это печальная констатация. Я хочу найти взаимоприемлемое решение, но не вижу ничего, кроме «свобода в обмен на капиталы».

– Эк вы элегантно перефразировали «кошелек или жизнь», - ухмыльнулся Сандро.

– Жизнь вне обсуждения. Хотите – оставайтесь здесь хоть до скончания века. Но мне кажется, что ситуацию лучше разрешить сейчас.

– Почему же?

– В следующую каденцию на мое место могут выбрать и более радикального деятеля.

– Но вы же знаете, что все было конфиковано Временным правительством! – вдовствующая императрица подвинулсь на стуле вперед.

– Как там, – наморшил лоб Александр Михайлович, – декрет «О национализации имущества низложенного российского императора и членов бывшего Императорского дома». Все конфисковано – запасной капитал, капитал Царскосельской фермы, Собственный Его Императорского Величества капитал…

Все, все что нажито непосильным трудом! Три магнитофона, три кинокамеры заграничных, три портсигара отечественных… Но он уже торгуется, это хорошо.

– Не все. Национализация коснулась имущества и средств в России. А вот счета в Европе декрет не затронул.

– Например? – иронически спросил Сандро.

Эх, жаль, не собирал я данных по царским деньгам на планшете, а сколько на эту тему исследований было! Так, помню обрывки… но попытка не пытка и я блефанул:

– Например, кодовый счет ОТМА в Лондоне.

Ольга-Татьяна-Мария-Анастасия, по именам дочерей. И, похоже, я угадал – судя по по всей невербалке, по тому, как вздрогнули руки, как теща и зять обменялись мгновенными взглядами, они знали про этот вклад.

И мы договорились.