Председатель

Глава 15

Весна 1919

В марте нас не миновал конфликт на КВЖД – первый по счету и не последний на этой дороге. Установление власти Советов в почти полностью артельной Сибири и на таком же Дальнем Востоке прошло даже быстрее и бескровнее, чем в европейской части – сибиряки, искони жившие по принципу «до бога высоко, до царя далеко», привыкли полагаться на свои силы и всякую мелкую контру придушили весьма эффективно.

Мелкая контра сильно обозлилась, ушла за границу и трансформировалась в хунхузов, даже хуже. Хунхузы хоть зря никого не убивали, а эти… Так-то после русско-японской войны в Маньчжурии было спокойно и русское влияние только нарастало, опять же, потери у дальневосточных казаков были куда меньше. Пятнадцать лет все, что севернее КВЖД, вдоль которой стояли крепкие гарнизоны, от китайских банд методически очищали. И переселенцев русских прибывало – маньчжуров-то империя Цин как пылесосом на юг вытягивала, на административные и командные должности, земля пустела и ее подбирали те, кому не страшно. Так и складывалось: к северу от границы служилое казачество, южнее – вольное, еще южнее – железная дорога, посередине – Харбин, русский город. И с каждым годом Хэйлунцзян все больше становился Приамурьем.

Но война и революция, что в России, что в Китае, власти ослабила. Зашевелился криминальный элемент, да и военные правители – дуцзюни и супердуцзюни – всякие там Ян Юйтины и Чжан Цзолини, которым раньше было стремно бодаться с Россией, потихоньку поползли на север. То на одной станции, то на другой китайцы вмешивались в управление, порой арестовывали специалистов, а на ноты протеста внимания не обращали. Пришлось даже урезать делегацию на Парижской конференции и формировать спецпоезд – срочно везти домой часть руководства и специалистов Нармининдела и Нарминвоена. Вместе с ними вернулись и мы с Наташей.

Генштаб предложил накостылять китайцам, чтобы впредь неповадно было и заодно проверить кое-какие тактические наработки. По плану создавались заслоны в Благовещенске, Хабаровске, и две ударные группы – Читинская и Приморская. На восток потянулись эшелоны с полками, имуществом, самолетами, броневиками. Перебрасывали бронепоезда из Туркестана, где Фрунзе и Триандафиллов совместно с Алтайской народной армией помножили на ноль Анненкова с его бешеной дивизией.

Пока готовились, Мукденская клика обнаглела в край и направила нам ноту с требованием освободить всех арестованных китайцев. Таких насчитывалось несколько десятков тысяч и называть их скорее стоило военнопленными, потому как их не арестовывали, а винтили в пограничных стычках начиная еще с 1916 года. Заодно китайцы подзуживали ту самую мелкую контру: отряды Унгерна и Семенова провели несколько налетов на территорию Советов, а также расстреляли сотрудников дороги в Муданьцзяне. Все это сопровождалось бессмысленными жестокостями, попыткой мести за то, что население не очень-то хотело следовать за атаманами.

Ну и по всем линиям границы и железки, да и среди «вольного маньчжурского казачества» немедленно возникли отряды самообороны. Штабы установили с ними связь, выбрали время и две ударные группы двинулись вдоль дороги.

Войска Чжан Цзолиня исчислялись солидной цифрой – двести тысяч человек, но против нашпигованных техникой ударных групп оказались слабы. Двухнедельная операция полностью восстановила контроль над КВЖД, заодно зачистили и мелкую контру. Унгерна и Семенова без затей грохнули те же самые казаки-пограничники, чьи станицы жгли атаманы. Мукденские милитаристы затихарились и мы аккуратно установили свою военную администрацию на всех станциях дороги. А китайцев выдавливали на юг, за Великую стену.

По итогам событий на востоке страны ВЦИК решил наградить отличившихся, для чего их собирали в Красноярске. Туда же ехали министры и разработчики экономического пятилетнего плана – именно там, на выездной сессии Совнармина, мы и должны были его принять. Почему так далеко? Во-первых, нельзя все делать в Москве, нам нужны центры притяжения по всей стране. Во-вторых, специалистам полезно проехаться дальше Волги, чтобы понимать размеры страны не умозрительно – намотают тыщи четыре километров и проникнутся. Ну и в-третьих, коли в Красноярск ехать, то Собко коллегию МПС назначил в Новониколаевске, по дороге.

Поезд председателя ВЦИК был полным-полнехонек – ехали инженеры и министры, экономисты и красные командиры, изобретатели и кооператоры. И поезд председателя Совнармина тоже. И поезд начальника штаба Красной армии. И в каждом спорили, ежечасно, ежеминутно – в купе, на остановках, за спиной у митингов и концертов.

Кроме военных и причастных поезда везли бригады инструкторов и агитаторов. Нет, не за Советскую власть, за это чалдонов и кержаков агитировать не надо – сами собрались, сами установили, сами защитили. За новую экономику, за то, чтобы детей учиться посылали. Станция – митинг, станция – митинг, так до Новониколаевска и доправились. Там большая часть путейцев осталась готовить коллегию, а я двинул дальше, в Красноярск.

Встречные паровозы приветствовали нас гудками, вокруг вставала морозная покамест сибирская тайга. В салон-вагон, переоборудованный под кабинет и комнату для совещаний, набились военные и заводские техники – мы сцепились из-за стрелкового оружия.

Федоров (тот самый) и Дегтярев (тот самый) ратовали за автоматы и автоматические карабины. Лебедев им резонно возражал, что автоматика вещь, конечно, хорошая, но…

– У нас призывников – половина неграмотных и малограмотных. Такому и мосинскую винтовку освоить непросто. Опять же, у крестьян отношение к технике какое? Как к граблям и косе, бруском отбил, ножом древко поправил, вот и все. На сложные изделия месяцами натаскивать надо, да и то, без понимания. Только простейшие вещи, «раз так – то делай это, а не так – делай то». А почему это, отчего – не понимают. Эх, нам бы образованного солдата…

– Как у немцев? Так вон же, в артелях и кооперативах машинистов полно!

– Ну, предположим, их призвать можно, А технику на кого бросить? То-то и оно.

– Михаил Дмитриевич, – перевел спор на новый уровень Дегтярев, – а вы как думаете, нужны нам автоматы или нет?

– Я вам так скажу – лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным.

Спорщики засмеялись, один даже, пользуясь моментом, чиркнул спичкой, но его немедленно погнали курить в тамбур – вентиляция работала не очень, а открывать окна, когда снаружи верные минус двадцать, идея так себе. Все равно курильщики за собой дверь не закрывали, чтобы не упустить важное, и по ногам заметно сквозило.

– Так вот, выделка автоматического карабина во сколько раз дороже винтовки?

Федоров вздохнул и уставился в стол, а более живой Дегтярев возразил:

– Так что же, вообще их не разрабатывать? Вот у Браунинга…

– Разрабатывать, Василий Алексеевич, конечно разрабатывать. И даже производить – малой серией. Но исходя из возможностей страны и принципов, на которых создается новая армия. Вы с ними знакомы?

Отрицательно покачал головой.

– Пал Палыч, – укоризненно обратился я к Лебедеву, – необходимо чтобы конструкторы понимали, что мы делаем. Организуйте лекции на заводах, а сейчас расскажите нам концепцию, коротенечко.

– Есть, – встал было Лебедев, но я усадил его обратно. – Первая ступень это небольшая по численности, но профессиональная, кадровая Красная армия.

– Каста и отрыв от народа, – хмыкнули из угла, не иначе, сторонник «партизанства».

– Если держать ее замкнутой. А мы планируем перемешивать: после трех-пяти лет обучения направлять из нее на вторую ступень, в качестве командиров. А оттуда забирать лучших. Вообще, подготовка на первой ступени должна быть такая, чтобы каждый солдат мог командовать взводом. – Лебедев принял поданную адъютантом папку и вытащил из нее цветные таблицы.

Ого, технология презентаций шагает по стране, молодцы.

– Туда же войдут и все специалисты – летчики, броневики, часть артиллеристов, радисты и так далее. Служат от пяти лет, по желанию – дольше.

Тут возражений не последовало – техника сложная, за год-два не всегда освоить можно.

– На второй ступени, в территориальных частях, служба проще и короче. Пехота, кавалерия, пулеметчики. Главная задача второй ступени – обучение, как военное и техническое, так и общее. И, наконец, третья ступень – всеобщее вооружение народа, с призывом на сборы время от времени. Своего рода противовес «кастовой», как вы изволили выразится, армии. Полагаю, лет за десять мы сумеем наработать подготовленные кадры командиров и обученный резерв.

– А буржуи не сунутся?

– Вряд ли. Слишком свежа память о большой войне.

Вагон особенно сильно тряхнуло на стрелке, подпрыгнули стаканы, со стола скатилось несколько карандашей, кое-кто лязгнул зубами, а я воспользовался секундной паузой, чтобы перехватить разговор:

– Малые серии вполне подойдут для профессионалов – пусть пробуют, тренируются. А для всей армии нужно оружие простое, дешевое, технологичное. Чтобы призванный крестьянин мог быстро освоить применение, уход и чистку. Вот в этих видах я бы просил вас заняться модернизацией винтовки Мосина, их у нас миллионы, опыт использования колоссальный, недостатки известны: магазин маленький, отсечка пресловутая, спуск тугой, рукоять затвора… А нам с ней еще много лет воевать. Кстати, Высшая стрелковая школа комсостава дала по ней свои рекомендации, товарищ Лебедев мне показывал.

– Да, мы уже видели. А что насчет пулеметов?

– Все то же самое. Нужен простой, технологичный, массовый, легкий. Причем желательно, чтобы он мог стрелять и с рук, и со станка. Возьмите «мадсен» – всем хорош, но сложен. И хват неудобный, еще первые боевики жаловались, даже самодельные ручки, как у пистолета, приделывали.

Озадачил. Ничего, пусть думают, глядишь, Дегтярев свой пулемет раньше выдаст. А чтоб не скучали, взял и накидал на листе бумаги принципиальную схему ППС – ну, как я его помнил.

– Это что? – осторожно спросил Федоров, взяв мои каракули в руки.

– Пистолет-пулемет.

– Похож на «Беретту» и «Бергман-Шмайссер», - отметил Федоров.

– Генерал Томпсон еще в Америке подобное разрабатывает, – постучал пальцем по чертежику Дегтярев.

– Хм. А запирание ствола? – поднял на меня глаза Владимир Григорьевич.

– Весом затвора.

– Так ведь… а, нет… но… здесь буфер, понятно… или так… Интересно! – резюмировал Федоров. – Штамповка и простые детали.

– Именно. Причем такие, что их могут делать в любых механических мастерских, были бы стволы и пружины. Представьте, сколько их наклепать можно?

Глаза оружейников затуманились.

– В принципе, – поглядел на коллегу Дегтярев, – можно даже не штамповать, а вставить механизм в готовую трубу…

– Вы конструкторы, вам и карты в руки. Нам же пока нужно системой попроще, ценой подешевле и чтобы в кривых руках не сразу ломался. А там пятилетний план сделаем, опыта наберем – пойдем дальше.

Когда поезд проезжал Новониколаевск, в заледеневшем небе мерцали крупные мохнатые звезды, а десятки паровозов провожали нас слитными гудками. Трудами Собко с тягой у нас становилось все лучше и лучше, в полную силу работали ремонтные производства и мастерские, только за последний год они вернули в строй пару тысяч локомотивов, так что призрак транспортного коллапса меня больше не беспокоил. А вот размерами страны я проникся еще больше, чем разработчики планов. Последний раз я тут ездил лет пятнадцать назад и тогда у меня в голове больше путеукладчики да «сеялки» крутились, а сейчас… И подумалось мне, что гигантизм советских проектов – Днепрогэс, Магнитка, Кузбасс, БАМ, Красноярская ГЭС – неспроста, что это попытка создать нечто под стать масштабу страны. Пусть нам пока такое не под силу, но ведь подготовить условия мы можем? Можем, и обязательно забабахаем соразмерное. И не раз, всю мировую экономику в труху порвем. Но потом.

Красноярск встретил морозом под тридцать, могучим Енисеем и сверкавшей на Караульной горе белой Пятницкой часовней. Жаль, времени совсем нет, толком не посмотреть, все бегом. Шагнешь в сторону – секретари за рукав дергают, расписание, встречи, заседания…

– Почетным революционным оружием ВЦИК награждается командующий Приморской группой Ольдерогге Владимир Александрович!

Орденами мы пока не обзавелись, поэтому награждали маузерами и златоустовскими шашками. Почетность и революционность символизировали вделанные в ножны и рукоятки красные звездочки ростовской эмали с золотыми серпами-молотами, цифрами «1919» и буквами «В.Ц.И.К.» вокруг.

– Служу трудовому народу! – четко ответил бывший генерал-майор, принимая из моих рук деревянную кобуру.

– Командующий Алтайской народной армией Ворожцов Матвей Иванович!

– Служу трудовому народу!

Мамонтов, Лазо, Таубе, Рогов, Фрунзе, Триандафилов, Каландаришвили – все они слились у меня в один калейдоскоп лиц, мундиров, ремней, усов…

– Поздравляю вас, товарищи, от имени ВЦИК и Совнармина. И хочу напомнить, что подвиги это хорошо, но почти всегда героизм есть следствие чьих-то ошибок. Старайтесь всегда действовать твердо и безошибочно, как требует Республика Советов!

Только потом, на банкете, Фрунзе застенчиво взял меня за локоть:

– Михаил Дмитриевич, а вы меня не помните? Архипыч, Канарейка, Отец…

– Ивановский Совет? Арсений!!!

Да, сильно изменился. Сейчас-то он при бородке, в точности как на хрестоматийных фото, а тогда пацан-пацаном был.

Рядом изливал душу собеседнику алтаец Ефим Мамонтов:

– Сибирь, брат, это даже не свобода, это воля! Хочу – песни играю, хочу – блины на коровьем масле кушаю. Все сам, две руки, две ноги, да одна шапка! Так-то, брат. А они нам свои порядочки хотели. Шалишь! Помещиков в Сибири отродясь не было, тут воля. А воля для русского человека важнее всего! Вот мы их и того, к ногтю.

В Пушкинском народном доме Красноярска после награждения вовсю готовились к завтрашнему заседанию, а я, вопреки расписанию, все-таки вырвался посмотреть на мост. Чудо техники, почти километр, пролеты по полтораста метров и построен всего за четыре года! Недаром золотая медаль на той самой Всемирной выставке в Париже, где мы с Васей отличились. И хорошо, что автор, Лавр Проскуряков, преподает в Институте инженеров путей сообщения и строит мосты.

Наутро, в десять часов в зал с ложами, балконом и галереей набилось человек восемьсот, сидели на ступеньках и притащенных стульях, отмахиваясь от озверевших пожарных. На сцене, у полотняных кулис, боком к залу стоял стол президиума – никого из министров, только разработчики плана. Лучшие специалисты страны. Чаянов, знакомый по Центросоюзу. Кондратьев – по Питеру. Богданов Сан Саныч – по Капри. Графтио и Классон – по Можайской ГЭС. Вот только киевского математика Евгения Слуцкого я не знал.

Все начальство, то бишь члены ВЦИК и Совнармина, сидели на балконе, чтобы не смущать докладчика взглядом в упор.

На сцене вместо задника висела громадная карта России, ну точно как на известном полотне «Ленин у карты ГОЭЛРО», вся в разноцветных кружках – до Урала густо, почти сплошь, за Уралом цепочкой вдоль Транссиба. Причем я ничего насчет карты не подсказывал, комиссия все сделала сама.

У карты, с бильярдным кием в руках, стоял Кондратьев. Я настоял, чтобы доклад делал он – пусть авторитет нарабатывает.

– Вся крупная индустрия национализирована и работает по долгосрочному плану под руководством Совета народного хозяйства. В первую очередь это энергетика: уголь, гидростанции, нефть, торф, – с каждым касанием карты загорался тот или иной кружок. – На государственных заводах производится металл, сложная техника, станки, автомобили и так далее. Государство также держит в руках крупное промышленное строительство. Такой подход позволяет избежать массовой безработицы и слишком больших колебаний спроса. Все остальное – легкая и пищевая промышленность, розничная торговля, гражданское строительство – отдано кооперативам и частникам.

Кондратьев подошел к столу президиума и в напряженной тишине налил стакан воды. Выпил и продолжил:

– План верстается в виде государственного заказа, обеспечивающего программы строительства новых путей и предприятий, а также минимальных потребностей населения. Условно говоря, государство заказывает на человека пару штанов, рубаху и четыреста фунтов хлеба в год.

Зал зашумел.

– Участвовать в государственном заказе могут все желающие. Выполнил – получил налоговые льготы на следующий год и право выкупа государственной продукции. Не выполнил – повышение налога, либо, в крайних случаях, конфискация. Все, что произведено сверх заказа, предприятия вольны продавать по свободным ценам. На основании свободных цен определяется средневзвешенная цена изделия на будущий год, она закладывается в план.

Да, вот тут у нас узкое место, сколько тут копий сломано! Ценообразование в плановой экономике – болевая точка. Целые ведомства этим занимались, Госплан, Госснаб, Госкомцен, а толку? Придется на ходу подстраиваться. Ничего, вон какие головы сидят, придумают.

– Подготовка специалистов, важнейший элемент программы. При всех государственных заводах и на стройках создаются школы и училища. Через пять лет мы должны в разы увеличить число квалифицированных специалистов. Пока же у нас преобладание чернорабочих.

– И что с ними делать? – не выдержал и повернулся ко мне Тулупов. – Они же только копать могут.

– Не только. Еще могут не копать.

– Михаил Дмитриевич!

– Молчу-молчу, – я выставил перед собой ладони. – Могут копать – пусть копают. Работы навалом: торф, каналы, ирригация, лесопосадки, насыпи для дорог и так далее.

Кондратьев тем временем перешел к конкретным планам – днепровский каскад, модернизация металлургии, шарикоподшипниковый завод в Москве (его мы отжали у Нобеля, оставив в его руках керосиновую торговлю). Тракторные заводы, механические цеха, сталелитейные и прокатные цеха, завод дорожной техники. И дороги. Железные и обычные, хотя бы щебнем шоссировать. И Госрезерв – по моему настоянию. Засуха через два года, нужно готовится.

И это как бы не десятая часть того, что предлагалось – пришлось сдерживать некоторых особо ретивых товарищей, а то бы такое громадье планов наворотили… У нас, конечно, с промышленностью и транспортом на порядок лучше, чем было после «той единственной Гражданской», но надо и меру знать! Вот Жора Пятаков, из шведских «практиков», до сих пор недоумевает:

– Я не пойму: все ресурсы у нас в руках, а мы приняли такой слабенький план!

– Вы, товарищи, забываете, что у нас для такого количества заводов что сейчас, что через пять лет, просто нет подготовленных кадров.

– Подготовить! Ускоренные курсы, обучение на рабочем месте, факультеты рабочей молодежи…

– Хотите, я скажу, чем это закончится? – мрачно заметил со своего места Савинков, не поднимая головы от писанины в блокноте. – При нехватке обученного персонала вы начнете использовать необученный. Пойдет в лучшем случае брак, а в худшем – аварии и даже катастрофы. Но человек так устроен, что не любит признавать свои ошибки, человеку проще найти внешнюю причину. Вот вы и будете искать виноватых. А поскольку виноватых будет много, то возникнет мысль – а не организация ли это вредит? И вместо того, чтобы двигать завод вперед, вы займетесь ловлей вредителей, вся вина которых – в необученности.

– Ну, это вы загнули!

– Вовсе нет, – поддержал Савинкова Ленин. – При случае напомните мне, я вам расскажу десяток-другой архипоучительных историй, со времен еще первых подпольных кружков.

А в Новониколаевске все-таки пришлось задержаться на обратном пути, уж больно на меня насели сибирские кооператоры. Вот мы и сидели на третьем этаже здания Сибсоюза, построенного на углу Базарной площади и Николаевской улицы. Большие окна, строгие эркеры, суровая простота – в том же стиле рационализма, что и мой дом, и Центросоюз в Москве.

– Нам, Михаил Дмитриевич, нужен металл и машины, а с Москвы или даже с Урала не навозишься. Вот, хотели бы по старой памяти попросить, нельзя ли у нас поближе большие заводы поставить, сперва железоделательный, а потом и сельского инвентаря.

Я переглянулся с секретарем, тот покопался в портфеле, вытащил и положил перед собой папку..

– А что сами не построите?

Вот, солидные люди, деловары, масло аж в Европу продают, все костюмах, с часами и авторучками, а шаг в сторону – оторопь, инерция мышления. Но не тянуть же всю программу только за государственный счет? И я объяснил:

– У вас под боком Кузнецк, там уголь, на Алтае железо, все рядом.

– Кузнецкие каменноугольные копи национализированы, железорудное месторождение под Белорецком известно, Гурьевский завод сто лет как работает, – пододвинул мне справку секретарь.

– Думайте. Заведете свой завод – не только маслом торговать будете. А если сил не хватит – зовите в долю государство.

Думали они секунд тридцать, а потом взорвались возгласами и все скопом кинулись выяснять у меня подробности. И то ли от этих криков, то ли от духоты меня повело и только далеко-далеко, на краю восприятия, я слышал голос секретаря:

– Товарищи, вы что! Михаил Дмитриевич человек в возрасте, устал, нельзя так!