Председатель Луны

X

Стремительно развивающиеся события оставили на лице Клыкова заметный след. Впервые в жизни у него появились мешки под глазами, заострившийся нос и светящиеся лёгким безумным блеском глаза — как у каскадёра, выполняющего опасный трюк. Ещё вчера респектабельный и преуспевающий менеджер среднего звена, он в считанные мгновения перешёл совсем в другую категорию. Кто он теперь? Капитан мятежного корабля? Стенька Разин? Разбойник с большой дороги? Торговец нелегальным калдонием?

— И мне, чёрт возьми, это нравится! — сказал Клыков самому себе.

Нет, он не рассчитывал на то, что неожиданная свобода, оказавшаяся у него в руках, облегчит ему существование. Наоборот — она легла тяжёлым бременем на плечи, заставляя находиться в постоянном умственном напряжении. Множество новых задач теперь встало перед ним, и даже привычные, застарелые проблемы приобрели совершенно не присущие им оттенки.

Нужно думать, как наладить работу шахты в изменившихся условиях, и самое главное — как найти нового потребителя калдония. Московия, можно не сомневаться, не отступится. Всякому потенциальному потребителю они предъявят ультиматум, вплоть до полного физического уничтожения с помощью ядерного оружия, которым страна обладала в достаточных количествах.

С другой стороны, можно попытаться просто вести натуральное хозяйство, пробиваясь случайными заработками. Кислород и помощь Детлеффа давал им такой шанс. Разрез заморозить, производство приостановить. До тех пор, пока они не договорятся. А в том, что это рано или поздно произойдёт, Клыков не сомневался.

В кабинете раздался зуммер экстренной правительственной видеосвязи, которой разрешалось пользоваться только в самых крайних случаях. Что ж, такой случай наступил. Видать, не только у него бессонница.

Он поднял рычажок и на экране появилось расплывчатое изображение Сусликова. Собственной персоной.

— Как дела, Николай Иванович? — весело сказал тот.

— Вашими молитвами, — попытался соответствовать ему Клыков.

— Дерзите, дерзите. Ваши слова и, самое главное, дела записываются.

Голос его был, однако, совершенно беззлобный, не соответствующий смыслу произносимого.

— Насколько я понимаю, уполномоченного Кремлём посланника вы посадили под домашний арест, а сами намереваетесь продолжать самоуправство.

— С вами страшно разговаривать. Вы будто бы мозг мой просканировали. И откуда вы только берёте подобную информацию?

— Пустяки! Вам бы мою школу и опыт жизни. Так, значит, бунт?

— Нет. Борьба за справедливость.

Клыков не стал притворяться и лгать. Видимо, Сусликов договорился со своими агентами заранее, что несостоявшийся контакт автоматически означает провал операции.

— Правда? — удивился последней фразе Сусликов. — Лишить свою страну единственного источника калдония называется теперь борьбой за справедливость. Ту страну, которая вложила в проект многомиллиардные средства. И, между прочим, подготовила вас к этой миссии, дав вам в руки огромную ответственность. Не только передо мной, или перед ВПС, но и перед вашими согражданами. Перед будущими поколениями. Об этом ты подумал, Клыков?

Складно говорит. Ну, это мы ещё посмотрим, кто кого. Не на собрании.

— А зачем держать людей впроголодь? — упрекнул его Клыков. — На коротком поводке, как собак? Чтобы послушно лизали вам руки? Значит, приструнить решили нас. Коробки рваные прислали. Гниль всякую. Для устрашения?

— А вот это уже интересно. Значит, без суда из следствия обвинили родную страну во всех смертных грехах, её руководство — в прямом вредительстве, и теперь в плену своих же домыслов и картонных врагов…

— Я, простите, чего-то не понимаю. Не вы, значит, посылали грузолёт с неликвидом. И сменщика моего, может, тоже не вы к нам направили?

Сусликов изобразил на лице озабоченность.

— Да-а-а. Не получается у нас разговора.

— Не получается.

— Надеюсь, понятно, что никаких грузов в ближайшее время вы не получите?

— Как Божий день.

— Рассчитываете на немцев?

— На себя, Ипполит Анатольевич. Только на себя.