Прекрасный дикарь

Глава 12

Николи

Я лежал на диване, закинув руку за голову, а мой тяжелый взгляд был устремлен на маленькую фигурку Уинтер, свернувшуюся калачиком на полу у стены. Я не мог заснуть. Мои губы все еще ощущали ее вкус, а тело все еще гудело от поцелуя. Но теперь я должен был лежать здесь и смотреть через всю комнату на нее, где она спала на полу, вместо того, чтобы держать ее в своих объятиях. Это бесило, но я понимал. Что бы ни заставило ее поцеловать меня, это было недолговечно. Пламя только что вспыхнувшей спички, которое погасло почти так же быстро, как и зажглось. Я не удивился, когда она вспомнила себя, вспомнила меня и снова отстранилась. Но теперь я не мог оторвать от нее взгляда, размышляя, действительно ли мое решение отправить ее вниз с горы и подальше от этого места было к лучшему. Или, может быть, я просто был эгоистом. Может быть, теперь, когда у меня был краткий проблеск чего-то большего, чем это одинокое существование, я просто не хотел возвращаться в него. Может быть, я также искал кого-то, кто спасет меня.

Я со вздохом сел и провел рукой по лицу, впервые с тех пор, как поднялся сюда, в это укромное убежище в горах, я подумал о том, чтобы уйти. Эта хижина не годилась для жизни, но, возможно, если у меня появится причина снова захотеть жить, я смогу уйти. Хотя я знал, что как только я это сделаю, Ромеро найдут меня.

Я не часто включал свой мобильный телефон, но всякий раз, когда я это делал, там всегда находились сообщения от Рокко. Сообщения, которые заставляли мое нутро скручиваться, сердце колотиться, а рот наполняться вкусом желчи, пока я боролся за то, чтобы соединить двух людей, которыми я должен был быть, в одного. Но это казалось невыполнимой задачей. Как я мог быть наследником Калабрези и потерянным мальчиком Ромеро одновременно?

Я вздохнул, отказываясь от сна на эту ночь, и поднялся со своего места на диване. Мой мозг был слишком активен, чтобы отключиться, а пальцы болели от желания побренчать на гитаре.

Я проскользнул через комнату на кухню и поставил кофейник, стараясь производить как можно меньше шума, чтобы не разбудить мою спящую дикарку.

Я прислонился спиной к столешнице и посмотрел на нее, где она спала. В ее взгляде, когда мы вернулись сюда, было что-то такое, что было почти более сильным, чем поцелуй, который она подарила мне. Это был огонь, ярость и самая прекрасная радость. Она отомстила одному из тех, кто мучил ее, насытила свою ярость за бесчисленные оскорбления и заставила его расплатиться за свои преступления. И я был уверен, что ей это было необходимо. У меня уже давно выработался иммунитет к пролитию крови и лишению жизни, но я хорошо знал, что значит уничтожить того, кто так глубоко тебя обидел. Когда смерть Джузеппе была подтверждена в прессе, у меня отлегло от сердца. Конечно, это оставило во мне массу неразрешенных эмоций по отношению к человеку, которого я боготворил большую часть своей жизни. Но розовые очки разбились, и теперь я точно знал, на какие глубины он пошел, чтобы разрушить мою жизнь. И жизнь семьи, которой у меня никогда не было.

Наверное, я до сих пор не смирился со всем этим, но год, проведенный в одиночестве, скрываясь от всего мира в дикой местности, был достаточным, чтобы я с этим примирился. Я не был тем человеком, в которого он пытался меня превратить. Я также не был тем, кем хотели видеть меня Ромеро. Но я приближался к тому месту, где я был готов начать раскрывать, кем я был, не считая всего этого.

Когда кофе приготовился, я налил себе кружку, затем надел рубашку и пальто, обул ботинки и вышел на крыльцо с гитарой в одной руке и кофе в другой.

Уинтер зашевелилась, когда я открыл дверь, с ее губ сорвалось тихое бормотание, которое было так близко к речи, что я замер. Но когда она перевернулась и из ее уст вырвался горловой стон, по моему позвоночнику пробежала дрожь, которая не имела ничего общего с холодом, а все было связано с ней. Мою плоть покалывало от желания быть ближе к ней, и когда она снова тихо застонала, я не мог удержаться от желания проглотить этот звук поцелуем и поднести еще больше их к ее губам.

Мой член затвердел в штанах при одной только мысли об этом, и я сглотнул, желая, чтобы она не разрывала поцелуй, чтобы она позволила мне поклоняться ей дольше. Я жаждал показать ей все способы, которыми человеческие прикосновения могут принести удовольствие ее плоти вместо боли, поцеловать каждый ее шрам и заставить ее плоть почувствовать вкус чего-то гораздо более сладкого, чем агония.

Я выдохнул и отвернулся от искусительницы на моем полу, выйдя на крыльцо и закрыв за собой дверь, чтобы сесть на сиденье качелей.

Я отложил гитару в сторону и посмотрел в темный лес, где снег продолжал падать с неба толстыми, ленивыми комьями, которые стекали вниз и покрывали все вокруг белым.

Где-то в деревьях ухала сова, а вдалеке я был почти уверен, что услышал волчий вой. Но я не очень-то боялся волков. Мне доводилось сражаться с более злобными и кровожадными ублюдками, чем любой волк, и я остался жив, чтобы рассказать об этом.

Я медленно пил свой кофе, наслаждаясь его теплом, пока он стекал по моему горлу и наполнял мой желудок, согревая меня изнутри, по мере того как он накапливался в моем нутре.

Я выдохнул воздух, который рассеялся передо мной как густой туман, и поднял гитару на колени. Я бы не назвал себя музыкантом, но элитная школа, которую Джузеппе организовал для меня, требовала музыкального таланта, и я достаточно практиковался, чтобы успешно пройти обучение. И то, что я так долго оставался здесь один, не раз вызывало во мне желание слушать музыку, хотя бы для того, чтобы услышать собственный голос. Чтобы напомнить себе, что я существую реально, осязаемо, а не просто являюсь призраком двух мужчин и не являюсь ни тем, ни другим.

Это было моим, моя музыка была тем, к чему не прикасался никто, кроме меня. То, что мне нравилось слушать, песни, которые мне нравилось играть и петь, были частью меня, которая не была запятнана. И мне нравилось сосредотачиваться на таких простых вещах, когда мне нужно было напоминание о том, что я больше, чем просто все то, чем мне суждено было стать. Я был самим собой. Конечно, Джузеппе, Ромеро и даже Слоан в какой-то мере сформировали меня. Но в глубине души я был хозяином своей судьбы. Девушка, на которой я обещал жениться, никогда не была предназначена для меня, и хотя мне потребовалось некоторое время, чтобы смириться с этим, я понял, что мне стало легче от этого факта. Я так долго знал, что мне суждено принадлежать ей, что даже не допускал мысли о том, что я могу принадлежать кому-то другому. Кому-то, кого выбрал я, кто подходит мне больше. Кто, возможно, даже любит меня. Хотя, конечно, прежде чем надеяться на это, мне нужно было выяснить, кто я.

Я подхватил свою гитару и переложил на коленях, медленно перебирая струны, чтобы сочинить песню. Сначала я просто позволял гитаре говорить, а потом обнаружил, что местами напеваю, и вскоре с моих губ сорвались слова песни. В моем голосе было много грубости, но я играл только для себя, поэтому не слишком заботился о расширении диапазона. Я пел из глубины своей души, освобождая разбитые частички себя, которые гноились там, и охотясь за потерянными фрагментами моего существа, которые я никогда не знал.

Я не был уверен, сколько времени прошло, пока мой голос переходил от песни к песне, мои пальцы становились все холоднее, пока я играл, но я не обращал внимания на укус мороза и продолжал. Когда дверь распахнулась и оттуда выскользнула Уинтер, я на мгновение приостановился и мягко улыбнулся ей, прежде чем продолжить.

Она обернула вокруг себя плед, как плащ, натянув его на голову так, что ее рыжие волосы были укрыты, словно капюшоном. Она направилась ко мне босиком, вдавливая босые ноги в пыль снега, задувавшего под крышу, покрывавшую крыльцо, и оставляя следы, пока она приближалась ко мне.

Я не мог не наблюдать за ней, когда она переместилась и села рядом со мной, свернувшись калачиком на качающейся скамейке и натянув плед на плечи, слушая, как я играю.

До нее у меня никогда не было зрителей, но что-то в мягкой улыбке на губах Уинтер побуждало меня продолжать играть для нее на гитаре, пока мой голос звучал поверх нот песни, которую я играл.

— Внизу у реки я встретил девушку, чья душа была окутана лунным светом, и чьего имени я не знал. Она сказала мне, что однажды я найду свой путь и, возможно, встречу ее, когда луна снова будет высоко…

Уинтер придвинулась ближе ко мне, ее маленькая фигурка прислонилась к моей, она положила голову мне на плечо, а я продолжал играть.

Когда песня закончилась, я положил гитару и откинулся на спинку сиденья, положив руку на спинку стула и стараясь не ухмыляться как идиот, когда она прижалась к моему изгибу тела.

— Знаешь, — медленно начал я, и из-за абсолютной тишины снежной ночи мой голос звучал громко, хотя это было не более чем бормотание. — Ничего страшного, если его убийство заставило тебя почувствовать что-то, кроме облегчения. Это нормально, если ты сходишь с ума или…

Уинтер приложила ладонь к моей груди и отодвинулась назад, чтобы посмотреть на меня, плед соскользнул с ее головы, а рыжие волосы рассыпались по плечам. Черт, она действительно была тем, на что стоит смотреть.

Она решительно покачала головой, и я слегка улыбнулся.

— Я просто хочу сказать, что первый раз, когда ты кого-то убиваешь, может быть…

Она разочарованно вздохнула и закатила на меня глаза.

— Тогда что ты чувствуешь? — спросил я, мой взгляд скользнул к ее губам, прежде чем я смог остановить себя, а затем вернулся к ее зеленым глазам.

Она склонила голову, размышляя об этом, похожая на маленькую хрупкую птичку или что-то в этом роде. Затем она посмотрела вниз на мою одежду, переместилась так, чтобы сидеть, подогнув под себя ноги, лицом ко мне на сиденье, и протянула руку, чтобы расстегнуть молнию на моей куртке.

Мое горло дернулось, когда она расстегнула ее, а затем протянула руку, чтобы расстегнуть мою рубашку у шеи, отстегнула пуговицы до середины, а затем прикоснулась пальцем к моей груди, чтобы она могла написать слова, которые хотела.

Мой взгляд был прикован к ней, пока ее кончики пальцев рисовали линии на моей плоти, и я был настолько захвачен ощущением ее кожи на моей, что даже не обратил внимания на слова.

— Прости, — пробормотал я, когда она выжидающе посмотрела на меня, и прочистил горло, сопротивляясь желанию прикоснуться к ней. — Я не уловил это.

Она разочарованно хмыкнула, поднялась на колени и перекинула ногу через меня, устроившись на мне, и мое сердце подпрыгнуло от удивления. Она бросила на меня строгий взгляд, затем снова начала выписывать слова, на этот раз медленнее, чтобы убедиться, что я их уловил, похоже, не понимая, что ее прикосновения ко мне в таком положении, когда она сидит у меня на коленях, делают концентрацию почти невозможной. Но каким-то образом я заставил себя сделать это.

«Я чувствую себя так, словно один из прутьев моей клетки только что сломался».

Моя улыбка расширилась, и она тоже улыбнулась, эта искренняя вспышка счастья промелькнула на ее лице и заставила меня перевести дух. В этот момент я увидел девушку, которой она могла бы стать, а возможно, и была. И у меня защемило сердце при мысли о том, сколько боли и страданий она пережила, чтобы почувствовать эту радость только в смерти.

— Мы сломаем их все, куколка, — пообещал я ей. — Как только я удостоверюсь, что ты в безопасности, я отправлюсь в их гребаную крепость и разорву их всех на части. Я принесу тебе их куски, завернутые в банты, и буду радоваться каждому мгновению агонии, которое я вырву из их плоти.

Она прикусила нижнюю губу от моих слов, ее глаза загорелись голодным огнем, и я знал, что она собиралась сказать еще до того, как ее пальцы коснулись моей кожи.

«Я хочу это увидеть».

— Это небезопасно, — пробормотал я, и она нахмурилась, яростно покачав головой.

«Мне это нужно».

Я тихо вздохнул, и ветер прошелестел вокруг нас, разметав пряди багровых волос по ее лицу.

Я протянул руку, чтобы поймать их, заправил за ухо и позволил своим пальцам задержаться на ее коже, и она не вздрогнула от моего прикосновения.

— Я понимаю это, куколка, — медленно сказал я. — Но… я просто не думаю, что смогу вынести, если ты окажешься так близко к опасности. Что, если что-то пойдет не так? Я буду в меньшинстве, у них есть оружие… если я умру, мне нужно знать, что ты далеко оттуда, что у них нет шансов поймать тебя снова, или…

Ее губы прижались к моим так нежно, что все, что я мог сделать, это замереть, запертый в невозможности этого прикосновения, в то время как тепло ее тела взывало ко мне на первобытном уровне.

Я застонал от голода, целуя ее в ответ, мои губы ласкали ее губы, поклоняясь им в нежном танце, и мне приходилось заставлять себя не сжимать челюсть, не убирать другую руку со спинки качающегося кресла.

Я боролся за то, чтобы быть нежным с ней, даже когда она углубила поцелуй, ее язык скользнул между моих губ и разрушил все мои защитные механизмы, когда я встретил ее поцелуй своим.

Я чертовски болел по этой девушки, мое сердце колотилось так быстро, что казалось, будто я испытываю прилив адреналина. Она скользнула по моим бедрам, придвигаясь ближе ко мне, пока не оказалась прижатой к толстой длине моего члена, и я зарычал от желания.

Уинтер задохнулась, на мгновение прервав поцелуй, и посмотрела в мои глаза, эти яркие зеленые глаза были видны даже в темноте. Она вновь сдвинулась на моих коленях, и с ее губ сорвался горловой стон, говоривший о том, что ей нравится это ощущение.

— Черт, — вздохнул я, пытаясь найти хоть дюйм самоконтроля, но я был уверен, что только что потерял его, и, когда она закрутила бедрами, прижимаясь к моему члену, я сорвался.

Я потянул ее за челюсть и притянул к себе для очередного поцелуя, впитывая ее вкус, когда я перестал сдерживаться и просунул свой язык в ее рот. Моя вторая рука легла на ее бедро, и я схватил ее за плед, вновь прижимая ее к себе, выгибая собственные бедра, так как от ощущения того, что она так прижимается ко мне, я практически задыхался.

Прошло так чертовски много времени с тех пор, как ко мне прикасался другой человек, что я чувствовал, что изголодался по этому. Как будто я нуждался в этом больше, чем когда-либо мог себе представить.

Мои ноги стояли на деревянном полу, но сиденье все еще раскачивалось под нами, подталкиваемое нашими извивающимися телами.

Ее холодные руки скользнули под мою рубашку, и она застонала мне в рот, исследуя равнины моей груди, лаская мои шрамы, когда находила их, и посылая дрожь удовольствия по мне.

Щетина на моей челюсти царапала ее мягкую кожу, а я вдыхал ее, пожирал ее, поглощал ее. И то, как она целовала меня, говорило о том, что она чувствует то же самое. Что она не может насытиться этим, что она нуждается в этом так же, как и я.

Когда она продолжила извиваться на моих коленях, я почувствовал, что моя сдержанность ломается, что мое желание к ней пересиливает все вполне разумные причины, по которым я должен был это прекратить. Но каждое движение ее бедер, прикосновение ее языка, вкус ее души заставляли меня забыть обо всем этом.

Я резко встал, обхватив ее задницу обеими руками, и потянул за собой.

— Ты должна сказать мне остановиться, если это зайдет слишком далеко, куколка, — прорычал я ей в рот, неся ее к двери. — Оттолкни меня, покачай головой, ударь меня, как бы ты ни хотела это сказать…

Она заставила меня замолчать, снова поцеловав меня, и я с силой распахнул дверь, занося ее в хижину.

Мое сердце болезненно билось о грудную клетку, и я захлопнул за нами дверь, прежде чем закружить ее и прижать к себе.

Я почти спросил, все ли с ней в порядке, но она крепко сжала ноги вокруг моей талии, притягивая меня ближе, снова покачивая бедрами, и застонала от ощущения моего члена между ее бедер, даже если нас разделяла одежда.

— Ты как гребаный сон, воплощенный в жизнь, — прорычал я, опуская рот к ее шее, покрывая поцелуями ее плоть и захлебываясь от вырвавшегося у нее вздоха удовольствия.

Она сбросила куртку с моих плеч, и мне удалось полностью стянуть ее, стащив с нее и плед.

Я скользнул рукой по ее телу, нащупал ее грудь под клетчатой рубашкой и зарычал, когда нашел ее сосок, напрягшийся под тканью.

Она застонала еще громче, когда я стал дразнить ее, изголодавшись по этим ощущениям, дрожа от прикосновений моей кожи к ее.

Я никогда не хотел девушку так, как хотел ее в этот момент. Мне никогда не хотелось удовлетворить и порадовать кого-то так, как это было с ней. В ее жизни было так много боли, так много тьмы, она заслуживала удовольствия. Бесчисленное наслаждение, целый гребаный океан, в котором можно купаться вечно.

Тайсон встал со своей кровати у стены и начал тихонько поскуливать, умоляя выйти, прижимаясь к моим ногам, а я изо всех сил старался его игнорировать.

Но большой ублюдок не сдавался, толкал меня сильнее и требовательно лаял.

Я хрюкнул на него, требуя, чтобы он, блядь, подождал минутку, когда он начал пятиться, словно мог просто лопнуть, если не пописает в ближайшее время.

Я вернул свое внимание ко рту Уинтер, целуя ее снова, и вдруг две большие собачьи лапы врезались мне в спину, когда он прыгнул на меня.

Уинтер засмеялась, разрывая наш поцелуй, и я выругался, глядя на обиженную собаку.

— Почему сейчас? — я зарычал на него, но он лишь вновь залаял, явно не желая ждать, пока мы закончим начатое.

Я опустил Уинтер на пол со стоном разочарования, и она отступила назад с румянцем на щеках, чтобы я мог выпустить его.

Тайсон ткнулся своим мокрым носом мне в руку, и я распушил его шерсть между пальцами, а затем потрепал его уши, прежде чем отпереть дверь, чтобы выпустить его на свободу.

Но вместо того, чтобы быстро облегчиться, он помчался прямо к деревьям и исчез в темном лесу.

Я выругался, свистнув, чтобы он вернулся, и прикрыл дверь своим телом, пытаясь защитить Уинтер от холодного потока воздуха, который пытался прорваться внутрь.

— Тайсон! — крикнул я, когда его лай эхом разнесся между деревьями.

У меня было серьезное искушение просто оставить его и вернуться к тому, чем я только что занимался, но тут из леса раздался резкий вопль боли, и страдальческий вой Тайсона разорвал воздух надвое.

— Черт, — выругался я, широко распахнув дверь, чтобы вновь выкрикнуть его имя.

Уинтер поспешила ко мне, взяла мою руку и начала что-то писать на моей плоти, но я не был достаточно сконцентрирован, чтобы понять это.

— Тебе нужно спрятаться, — приказал я, поймав ее пальцы своими и притянув ее обратно, в то время как вопли боли Тайсона продолжали раздаваться вокруг нас. — Возможно, это просто еще одно животное, но я не могу выйти туда, пока не буду уверен, что ты в безопасности.

Я отодвинул кровать в сторону, и Уинтер схватила плед, прежде чем опуститься в пространство под люком, ее широко раскрытые глаза испуганно смотрели на меня.

— Все будет хорошо, — пообещал я, когда адреналин забурлил в моих конечностях, а мой твердый член заныл с разочаровывающим чувством окончательности.

Я взял нож с кухни и протянул ей, прежде чем закрыть люк и скрыть его под кроватью.

Я поднял с пола куртку и накинул ее, затем схватил винтовку и выбежал в снег.

— Тайсон! — крикнул я, используя оставленные им следы, чтобы найти его, и его вой боли заставил меня бежать еще быстрее.

В этом мире у меня было не так уж много вещей, на которые мне было плевать, но эта собака была для меня как семья. Если бы с ним что-то случилось, я не знал, как бы я справился. Поэтому я бежал так, словно адский огонь был в моей заднице, и устремился к деревьям, чтобы спасти своего единственного друга.