ПРЕПОДОБНЫЙ АМВРОСИЙ

Глава V. ОПТИНА ПУСТЫНЬ ― БЛАГОДАТНЫЙ УГОЛОК РУССКОЙ ЗЕМЛИ

Пока Александр Михайлович, положившись на волю Божию, с радостным сердцем поспешает к цели своих стремлений ― Оптиной пустыни, скажем несколько слов об этой святой обители. Возникновение Оптиной пустыни некоторые относят ко временам домонгольской древности. Сохранившиеся в синодиках обители имена схимников и схимниц показывают, что первоначально обитель была «общая» и что она существовала уже в XV веке, так как в начале XVI в. «общие» монастыри были упразднены.

Первое письменное упоминание об обители относится к началу XVII в., когда в обители была одна деревянная церковь и шесть келлий. Цари Михаил Феодорович, Алексей Михайлович и Феодор Алексеевич оказывали обители свою «милостыню».

В XVIII в. обитель, как и многие другие в то тяжелое для монастырей время, пришла в упадок, и к концу этого века в ней оставались всего три престарелых монаха, из которых один был к тому же слепой.

Своим возрождением обитель обязана знаменитому Московскому митрополиту Платону, в ведение которого она поступила в самом конце XVIII века. Объезжая в 1796 году свою епархию, он обратил внимание на чудесное местоположение Оптиной пустыни, нашел его очень удобным для пустынножительства и решил принять меры к благоустроению обители. Призвав к себе настоятеля Песношского монастыря о. Макария, бывшего учеником знаменитого молдавского старца Паисия Величковского, митрополит потребовал от него способного и добросовестного человека, которого он мог бы послать настоятелем в Оптину пустынь. Отец Макарий ответил: «Да у меня нет таких, владыко святый! ― А вот разве дать тебе огородника Авраамия?» ― прибавил он, подумавши. Под предлогом производства покупок в городе Авраамий был доставлен в Москву и представлен митрополиту. Он произвел благоприятное впечатление на владыку и немедленно же был отправлен приводить в порядок Оптину пустынь. Неохотно принял на себя эту обязанность о. Авраамий. Прискорбно было ему расставаться со своим огородным одиночеством. Но делать было нечего ― приходилось покориться. Прибыв в Оптину, о. Авраамий нашел там крайнее запустение. «Не было полотенца рук обтирать служащему, а помочь горю и скудости было нечем; я плакал да молился, молился да плакал».

Проживши в обители два месяца и не видя ни откуда помощи, о. Авраамий упал духом. Он отправился на Песношь к о. Макарию и стал просить своего бывшего настоятеля снять с него непосильное бремя управления Оптиной пустынью.

Отец Макарий успокоил его и при помощи знакомых помещиков снабдил множеством необходимых для обители вещей, а также дал ему несколько добрых помощников из числа братий своего монастыря. После этого дело пошло иначе, и мало-помалу обитель начала приходить в благоустройство. Отец Авраамий управлял Оптиной пустынью 20 лет, он отдал ей всю свою душу и положил твердое основание ее последующему благосостоянию духовному и материальному.

После митрополита Платона очень много добра сделал Оптиной пустыни епископ Филарет, бывший впоследствии митрополитом Киевским. При нем, в настоятельство о. игумена Даниила, положено было в 1821 году основание Иоанно-Предтеченскому скиту при Оптиной пустыни, и привлечены были в обитель для устроения скита братья-подвижники о. Моисей и о. Антоний (Путиловы). О деятельности этих замечательных иноков, приведшей к расцвету монашеской жизни в обители, нам придется еще говорить в другом месте, а потому, не распространяясь о них здесь, перейдем к описанию внешнего вида Оптиной пустыни и производимого ею впечатления.

Оптина пустынь расположена на правом берегу глубокой, хотя и неширокой реки Жиздры, у опушки векового, величественного бора, протянувшегося на десятки верст кругом обители. Откуда бы ни приближался к обители путник ― по большой ли почтовой дороге от Калуги, по луговому ли или лесному берегу от Козельска, глухою ли лесною дорогою от уездного города Лихвина, обитель производит на него одинаково сильное, неизъяснимо-сладостное, глубоко-умиротворяющее впечатление. Громадный сосновый бор напоен чудным живительным ароматом, который, как благоухание необъятного кадила, возносится к Престолу Божию. Под сводом вековых сосен царит невозмутимая тишина, особенно в тихий, жаркий летний день. Лишь изредка она нарушается шорохом падающей ветки, пролетевшей птички, пробежавшего зверька. Тихо струится причудливо-извилистая, зеркально-серебристая в изумрудной оправе берегов Жиздра. Раскинувшийся на противоположном от монастыря берегу реки широкий луг радует взор своею свежестью, пестротою множества разнообразных цветов. Белые постройки монастыря, синие главы церквей с их золотыми крестами красиво выступают на темной зелени леса.

Виднеющийся в стороне живописно расположенный город Козельск оживляет местность, не нарушая ее уединения.

Но вот среди невозмутимой тишины природы раздается вдруг мягкий звук монастырского колокола, и чем-то родным, близким, а вместе с тем и святым, небесным повеяло в душу путника. Да, поистине в этой обители все полно удивительной гармонии ― и лес, и луг, и река, и белые стены монастыря, и опрокинувшийся над всем этим необозримый небесный свод ― все охватывает душу единым, цельным впечатлением, ставит ее невольно пред лицом Божиим, наполняет ее отрадным чувством умиления!

Это первое впечатление не только не ослабляется, но еще более усиливается при вступлении в самую обитель. Медленно движущийся паром, управляемый спокойным и приветливым монахом, перевозит богомольца с лугового на лесной ― монастырский ― берег. Сойдя с парома, богомолец прежде всего видит с правой стороны укрепленный на столбе образ Божией Матери, как бы благословляющей вступление путника в посвященную Ей обитель. Обогнув довольно обширный фруктовый сад, путник подходит к началу широкой и высокой каменной лестницы, ведущей к Святым вратам. Вправо и влево от лестницы, с наружной стороны монастырской ограды, тянутся двухэтажные корпуса монастырской гостиницы. Каменная выбеленная монастырская ограда охватывает обитель широким четырехугольником. Поднявшись по лестнице, на одной из площадок которой помещается монастырская иконная и книжная лавка, богомолец чрез Святые врата входит с западной стороны во внутренний двор обители. Прямо перед собой он видит главный храм обители в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы, с приделами во имя святителя Николая и преп. Пафнутия, Боровского Чудотворца. Направо, в некотором расстоянии от Введенского храма, находится храм в честь Казанской иконы Божией Матери, а налево, к северу от Введенского храма, находится храм во имя преп. Марии Египетской и св. праведной Анны, св. благоверного князя Александра Невского и святителя Амвросия Медиоланского, с очень красивым иконостасом. На восток от Введенского храма есть еще храм ― в честь Владимирской иконы Божией Матери.

Таким образом, эти четыре главных храма обители вместе с колокольнею, помещающейся над Св. вратами, составляют правильный четырехконечный крест. Вокруг храмов ― вдоль ограды ― расположены монастырские здания: трапезная, братские келлии и др. Все пространство между храмами занято частию братским кладбищем, частию засажено фруктовыми деревьями.

Если выйти из монастырской ограды направо через ворота, находящиеся в южной стороне ограды, то здесь мы увидим прекрасно устроенную монастырскую больницу с храмом при ней во имя преп. Илариона Великого, а далее ― к югу ― новое монастырское кладбище, «село скудельниче», по выражению архимандрита Досифея, с церковью во имя Всех Святых, за которым начинается лес.

Если выйти из монастырской ограды налево, через ворота, находящиеся в северной стороне ограды, то здесь мы найдем новый гостиный двор, а далее прачечную, скотный двор, за которыми тянутся монастырские огороды. Наконец, если от Св. врат пройти прямо на восток, мимо Введенского храма, и выйти из ограды монастыря в небольшие восточные ворота, то мы вступим прямо в густой лес, через который ведет дорожка в скит, находящийся в четверти версты от монастыря.

Внутри монастырской ограды, после храмов, особенное внимание посетителей обители привлекает к себе братское кладбище.

Здесь ― в характерных могильных эпитафиях ― изображена интересная и поучительная духовная история братства обители, история внутренней жизни многих иноков и мирян, имевших близкое духовное отношение к обители.

Читая эти надписи, есть чему поучиться, есть о чем задуматься, есть над чем умилиться!

Вот, например, рядом с могилою о. Амвросия могила его наставника и предшественника по старчеству иеросхимонаха Макария (родом из орловских дворян), надпись на коей гласит, что «он делом и словом учил особенно двум добродетелям ― смирению и любви». Рядом с о. Макарием похоронен его предшественник по старчеству о. Леонид (из карачевских граждан), который «оставил по себе память в сердцах многих, получивших утешение в скорбях своих». У ног этих великих старцев находятся могилы духовных детей о. Макария ― Ивана Васильевича и Петра Васильевича Киреевских, столь известных в истории русского просвещения[22]. На памятнике Ивана Васильевича написано: «Премудрость возлюбих и поисках от юности моея. Познань же, яко не инако одержу, аще не Господь даст, приидох ко Господу».

«Узрят кончину премудрого и не уразумеют, что усоветова о нем Господь».

Чудная надпись, изображающая весь порядок духовной жизни подвижника, помещена на могиле ученика о. Амвросия, скитоначальника иеросхимонаха Анатолия (из духовного звания): «Терпя потерпех Господа, и внят ми, и услыша молитву мою. И возведе мя от рова страстей, и от брения тины, и постави на камени нозе мои, и исправи стопы моя. И вложи во уста песнь нову, пение Богу нашему». В этих словах псалмопевца со всею точностью изображен весь путь духовного возрастания христианина ― от первоначального пребывания в тине страстей до совершенного упокоения и утверждения чистым сердцем в Господе!

На могиле схимника Карпа написано: «Схимонах Карп, внимательный подвижник, слепец, из крестьян… весь день проводил в тяжелом послушании, а ночь почти всю в рукоделии и молитве. Кротость, молчание с постоянным самоукорением, приветливое обращение с братиею и непрестанное понуждение себя на все благое были отличительными чертами сего подвижника».

На могиле 22-летнего монаха Гавриила читаем: «В семилетнее пребывание свое в монастыре никого не оскорбил, жил в обители как странник, хранил молчание, был послушлив и почтителен ко всем, кроток и благоумилен; имел великое воздержание в пище; к церкви был примерно усерден; во всем открывал свою совесть пред старцем и неуклонно исполнял его советы. Болезнь свою переносил с терпением и благодушием. Скончався вмале, исполни лета долга»

На могиле схимонаха Пахомия читаем: «Скончался 96 лет, а по свидетельству некоторых 106 лет… С самых юных лет до глубокой старости проводил странническую христианскую жизнь, по евангельскому слову, не имея, где главы подклонити. В продолжение своей жизни по нескольку раз посетил все русские святые замечательные места, проживая, где сколько заблагорассудится. За 6 лет до смерти, ослабевши телесными силами, остался совсем на жительство в Оптиной пустыни, где и окончил тихо дни свои. Был неграмотный, но хорошо знал жития всех святых и твердо помнил дни празднования их. Постоянные молитвы его были: „Богородице, Дево, радуйся!“ или „Ангел вопияше Блогодат­ней“… и „Светися, светися, Новый Иерусалиме!“, которые он всегда пел, входя в дома, посещаемые им, и выходя из них.

Имел обычай просить милостыню, но вскоре затем отдавал оную другим неимущим. Говорил очень мало, но слова его оправдывались впоследствии самым делом, через что многие имели доверие и расположение к нему. На нем исполнились псаломские слова „Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небеснаго водворится. На Мя упова, и избавлю и…“»

Далее следуют столь же выразительные надписи на могилах иеросхимонахов Пимена, Саввы и других, которые мы не приводим. В них заключается много жизненных уроков как для иноков обители, так и для мирян. Читаешь их, и страница за страницей раскрываются перед тобою неведомые миру но сохраненные в назидание братии примеры святой, богоугодной жизни… И не хочется оторваться от этих страниц, не хочется отойти от этих безмолвных наставников!

Но вот ударили к вечерне. Входим в храм, куда со всех сторон уже потянулись темные фигуры иноков в длинных мантиях.

Оптинские храмы не поражают ни своими размерами, ни своим богатством, ни красотою архитектуры. В них все в меру, все просто и скромно, но так уютно, так светло, так радостно, что не хочется расставаться с ними. Богослужение совершается уставно и одушевленно. Величественно проходят по храму священнослужащие, распустив свои мантии. Пение не поражает ни витиеватостью, ни громогласием, но в каждом слове дышит живое чувство и сообщается молящимся. Кто из посетителей Оптиной 90-х годов XIX столетия не помнит особенно игумена Марка, 80-летнего старца, с юношеским одушевлением запевавшего стихиры и ирмосы!

Отчетливое, ясное, вразумительное чтение, прекрасный выбор поучений дополняют красоту оптинской церковной службы.

Перейдем теперь из монастыря в скит[23]. Довольно широкая дорожка, проходящая в чаще леса, приводит нас от восточных ворот монастыря к Святым вратам скита, находящимся под небольшой колокольней, окрашенной в розовый цвет. Скит занимает довольно значительное пространство и обнесен деревянной оградой на каменных столбах с каменными башнями по углам. Справа от Св. врат виден маленький домик ― это бывшее жилище о. Амвросия. Слева от Св. врат другой такой же домик ― в нем жил учитель о. Амвросия о. Макарий.

Уединенный, окруженный со всех сторон высоким лесом, скит производит глубокое впечатление на всякого посетителя. Это впечатление так передается одним из посетителей скита: «С благоговением, с непокрытою головою открывает богомолец тихую, беззвучную дверь и переступает за священный порог скита. В некотором отдалении, против входа, встречает и приветливо зовет его к себе скромная, но изящная деревянная церковь.

Едва входит богомолец в скит, как его обдает благоухание цветов. По обеим сторонам широкой дорожки, тщательно усыпанной желтым песком, стоят они целыми семействами от входа до церкви, подступают почти к самому ее порогу, венком окружают храм, разбегаются по боковым тропинкам к трапезе, к келлиям, к пасеке, к скитскому пруду, к кедровой аллее, к башням, к скитским могилам.

И среди этой благодати приютились свежие, опрятные, с прозрачными, чистыми стеклами келлии скитян, с невысокими крытыми крыльцами со спускающимися прямо в зелень ступеньками, с галерейками на крыльцах и с белыми деревянными скамьями на галереях. Порядок и чистота везде изумительные, а безмолвие даже поражает своею строгостью. Хотя бы чей-нибудь вздох вырвался из чьей-либо груди в этой стране безмолвия и изобличил, что живут же здесь живые люди. Но только и звуков здесь слышится, что за скитской оградой, по гулкому лесу, простонет тоскливое кукованье кукушки, или прорежет замерший воздух скрипучая дробь одинокого дятла, да из отворенных окон церкви медленно, звучно прольются и словно замрут чистые, полные, сосредоточенные звуки церковных стенных часов…» Своеобразна и скитская церковь: «Это не обычного устройства храм, а скорее та евангельская братская храмина, в которой Спаситель со своими апостолами разделял свою вечерю и возвещал свои прощальные заветы… При входе, в простых деревянных рубленных сенях богомолец встретит даже деревянное ведро с водою, с деревянным ковшом в нем и душистые цветы на окнах, а налево от входной двери, внутри же храма, устроена крошечная, уютная келлия для скитского пономаря, который тут же, при храме, и живет. Самые окна устроены не так, как обычно устраиваются они в церкви: мрачные, с железными решетками снаружи, как в тюрьме. Нет, это большие, замечательно светлые и, как в домах, открывающиеся наружу окна. Стены, оклеенные белой глянцевитой бумагой, смотрят так светло, так приветливо. По стенам изредка развешаны в простых крашеных рамах, без всяких окладов и ненужных украшений, изображения древних подвижников с серьезным, но благодушным выражением лиц. Вообще все в этом храме носит характер простой братской домашней храмины, предназначенной не для мирских посетителей, а именно для своей семейной, уединенной молитвы»[24].

Такова Оптина пустынь со своим скитом ― этот поистине благодатный уголок русской земли, который нельзя не полюбить, раз побывавши в нем. Однако главное значение Оптиной пустыни заключается не в ее внешнем благоустройстве и благообразии, не в красоте ее местоположения, а в том, что волею Божией ей суждено было явиться в XIX столетии средоточием высокого христианского духа и подвижничества в лице ее знаменитых старцев и настоятелей ― о. Леонида, о. Макария, о. Антония, о. Моисея, о. Амвросия и других, менее известных, но напоенных тем же духом подвижников. Чтобы понять характер оптинского подвижничества, чтобы правильно оценить значение Оптиной пустыни в духовной жизни русского народа, чтобы, наконец, ясно представить себе ту духовную атмосферу, в которой духовно возрастал старец о. Амвросий, мы должны сделать краткий исторический очерк того духовного движения, которое совершалось в русском иночестве во второй половине XVIII и в начале XIX века, и которого главным деятелем явился приснопамятный молдавский старец о. архимандрит Паисий Величковский.