12

Гарвей спал глубоким сном, когда кто-то сильно постучал в дверь комнаты и зажег свет.

— Алло! — крикнул он, быстро садясь на постели.— Кто, черт возьми…

Внезапно он смолк. В комнате была Мильдред. В роскошном бальном платье она казалась ослепительно-прекрасной. Ее синие глаза смотрели на пего гневно и недоверчиво.

— Что это значит, Гарвей?

— Что? Что я в постели?

— Ты отлично знаешь, что я подразумеваю. Или, может быть, ты собирался скрыть это от меня? Что значат оба чемодана внизу с ярлыками «в Нью-Йорк»?

— Ах это! Ничего особенного. Андрью по глупости оставил чемоданы в передней. Я еду завтра утром в Нью-Йорк. Это не тайна.

— В Нью-Йорк? — насмешливо повторила она.— Думала, что теперь в моде Южная Америка.

— Мне нечего делать в Южной Америке.

— Да ты просто собираешься удрать после всего, что натворил здесь! Я не могу упрекать тебя за это, но что будет со мной?

— С тобой? Но я через три недели возвращаюсь, и если тебе за это время понадобятся деньги…

— Не валяй дурака, Гарвей! Неужели ты считаешь меня такой глупой? Ты хочешь исчезнуть — прекрасно. Но оставить меня без гроша?

— Хорошо, что напомнила об этом,— сказал он, зевая.— Я принес еще 500 фунтов. Они лежат на камине в твоей комнате.

— 500 фунтов? Но ведь ты-то берешь с собой не меньше 50 000?

— 50 000? Но откуда я возьму их?

— Ты всегда считал меня глупее, чем есть на самом деле, Гарвей. Мы оба отлично знаем, что ты просто удираешь от своих кредиторов.

— Ах, во-о-от оно что!

— Что тебе делать в Нью-Йорке? Ты всего две недели работаешь в фирме. Ты собираешься спрятаться там? Отлично! Лучше, если скроешься. Но оставить меня без денег — это подло!

Он совершенно проснулся и сел на постели.

— Не болтай глупостей, Мильдред. Все деньги на ведение хозяйства положены в банк на твое имя. На ближайшее время ты обеспечена, а через три недели я вернусь.

— Сколько денег ты берешь с собой? — снова спросила она.

— Два миллиона,— ответил он, взбешенный.— И все деньги до последнего гроша нужны мне лично.

— Но ты просто смешон. Вчера Фардаль сказал мне…

— Если ты еще раз произнесешь это имя…

— Ты не любишь Фардаля — и он не любит тебя. Но я нашла в нем преданного друга.

— Мне стыдно за тебя при мысли, что ты общаешься с таким человеком. Это делается против моей воли. Но об одном прошу тебя: не говори о нем.

— Ладно. Итак, я узнала вчера вечером, что в ближайшие дни ты предпримешь увеселительную поездку. Вижу, что это действительно так, и не буду мешать, не стану доносить, но требую дать часть денег.

Он взглянул на нее с любопытством. Сначала она произвела ослепительное впечатление, но в последнюю минуту в ней произошла резкая перемена: черты лица обострились, бледная от гнева стояла она перед ним, сжав губы.

— Ты заблуждаешься, Мильдред. Я не думаю о бегстве. Наоборот. Хочу не только спасти нашу фирму, но в совершенно реорганизовать ее. До сих пор счастье было на моей стороне. Я еду в Нью-Йорк для заключения торговой сделки; взял уже обратный билет на тот же пароход.

— Это твое последнее слово, Гарвей?

— Я сказал правду.

Не говоря ни слова, она вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Он опустился на подушки. Последние узы, связывающие их, были порваны. Ее поведение еще раз заставило задуматься над их отношениями. В продолжение многих лет он смотрел на ее эгоизм и равнодушие как на нечто вполне законное и давал все, что мог. Что получил взамен? Ничего. При первом же испытании она спасовала. Он подумал о предстоящей поездке с радостью. Для него начиналась новая жизнь, в которой для Мильдред не было места.

На следующее утро Греторекс явился в точно назначенное время на вокзал. Сидя в купе поезда, отходящего в Соутгэмптон, Гарвей читал письма, раздавал инструкции, диктовал телеграммы. Он работал быстро с такой проницательностью и энергией, что Греторекс не мог скрыть своего изумления. Из советчика он превратился во внимательного и преданного исполнителя приказаний. Поспешность и сложность работы доставляли Гарвею дотоле неиспытанное наслаждение. Наконец пожал Греторексу руку и отдал последние распоряжения.

Когда поезд тронулся, он, усталый и довольный, откинулся на сиденье и приказал принести завтрак. Потом, отдыхая, курил до Соутгэмптона. С восхищением осматривал огромный пароход, отогнав все заботы. Шесть дней он решил не думать о вечно грозящей опасности, с легким сердцем поднялся на палубу и тотчас же был проведен в каюту.

Загрузка...