Преступление и совесть

Эпилог

Эстер сидела и плакала.

— Чего же ты плачешь? Папа ведь уже дома, — сказал старший мальчик.

Бейлис был занят с гостями, пришедшими поздравить его… Все же он выбрался из дружеского круга и быстро подошел к жене:

— Почему плачешь? Я ведь уже с вами, дома.

Но она не переставала плакать, плечи у нее дрожали, она всхлипывала.

— Перестань, Эстер. Успокойся. Теперь незачем уже плакать.

А она все плакала. Веки ее покраснели и разбухли.

Пришедшие соседи, родственники, знакомые — все с удивлением смотрели на Эстер: почему она плачет, ведь ей нужно радоваться, этой настрадавшейся, так быстро состарившейся женщине!

От радости плачет Эстер. Никак не укладывается в ее голове, что Мендель ее здесь, свободен.

Зашел священник, в длинной, до самых пят, рясе, — через многочисленных гостей пробирался к Бейлису. Этот человек с большими бровями на широком лице хотел что-то сказать, губы его сложились в трубочку.

— Мендель… — в конце концов заговорил священник, — прости нас. Мы перед тобою провинились…

— В чем провинились, батюшка? — удивленно спросил Бейлис. — О чем вы говорите?

— Перед тобою. Ты безвинно страдал, а мы плохо заступались за тебя. Да, да.

— Все уже в прошлом, батюшка.

— Да… — Он схватил руку Бейлиса и поцеловал, быстро повернулся и направился к выходу.

Находившиеся в комнате люди смотрели ему вслед. Одна женщина перекрестилась.

— Видели глаза батюшки? — сказала она. — Как у Иисуса. Добрые, всепрощающие.

Сюда, в тесный дом, непрестанно входили люди, приносили с улицы лучи солнца, дуновение ветра…

Пробрался сюда и Липа Поделко, наряженный в праздничный сюртук. Он пробрался к Бейлису, встал, рукой распушил бороду и усы и долго, пристально смотрел на него.

— Я хотел поглядеть на вас, реб Мендель, — сказал Липа, — и сказать вам: благословен будь тот, кто освобождает арестантов…

— Кто вы такой? — спросил Бейлис.

— Такой же еврей, как и вы.

— Как и я?

— Да, точно такой. Будьте же освобождены от своеволия и страха… — Липа повернулся и пошел прочь уверенным размашистым шагом.

А потом пришли Настя Шишова, Петр Костенко и Тимка Вайс. Эстер Бейлис сразу узнала Костенко и Вайса и, вытирая заплаканные глаза, прошептала мужу на ухо:

— Мендель, это те, которые приходили к нам зимой… Вчера я тебе о них рассказывала.

— Понимаю… — Бейлис смотрел на рабочих, словно он раньше где-то видел их.

— Вы знаете нас, господин Бейлис? — спросил Костенко.

— Не знаю, но теперь буду знать…

И Довидл вспомнил, что эти рабочие тогда, в зимний день, навестили их осиротевший дом. Он подошел к ним, доверчиво улыбаясь.

— Помнишь нас, мальчик? — спросил Тимка Вайс.

— Конечно. Вот этот дядя говорил, что он сидел…

— Правильно, — кивнул головой Костенко, оглядываясь на присутствующих.

— Вы тоже сидели? — спросил Бейлис.

— Сидел, только не думайте, что из-за навета.

Настя Шишова протянула Бейлису букет цветов и пожала ему руку.

— Господин Бейлис, моему отцу неудобно прийти сюда — он судья. Он просил передать вам привет и пожелать… — Она не закончила фразу, так как на пороге появился Владимир Короленко.

— Короленко! — крикнул кто-то. — Короленко пришел!

Все находившиеся в комнате замолчали. Они увидели, как Короленко подошел к Бейлису, обнял его, прижал к широкой груди и сказал:

— Вы отняли у нас много здоровья, Бейлис, теперь вы должны долго жить…

Когда Короленко ушел, Довидл спросил:

— Кто этот человек, папа?

— Владимир Короленко — народный писатель, — ответил один из присутствующих.

— Короленко — один из тех, кто заступился за честь России, — добавил другой.

Киев — Ирпень

1960 — 1965