Преступления могло не быть!

Правовое воспитание — это и воспитание глубокого уважения к людям, стоящим на переднем крае борьбы с преступностью, готовность помогать им в их тяжелой и такой необходимой всем работе.

Показ достоинств людей, работающих в милиции, рассказ об их героических буднях, воспитание уважения к ним — одна из важных линий правового воспитания[5].

А. Тумарбеков, заместитель министра внутренних дел Казахской ССР. Волки

Апрельская темная ночь легла над городом. Опустели улицы, редкие запоздалые прохожие торопятся домой: моросит мелкий, нудный дождь.

По проспекту Сейфуллина в столице республики, не торопясь, идет Василий Глущенко — младший сержант милиции. Он сегодня несет службу по охране общественного порядка. Его напарник отстал, возится с заглохшим мотоциклом. Василий смотрит на часы — скоро конец дежурства.

Тишина. Изредка, мелькая зелеными огоньками, проносятся такси, проходят последние автобусы. Все меньше И меньше становится прохожих. Мерно шагает по улице Василий Глущенко — часовой порядка.

И вдруг тишину прорезал душераздирающий крик:

— Помогите! Грабят!

Прошла доля секунды. Василий, сориентировавшись, бросился на помощь.

За углом, прижавшись к мокрой стене, стоит молодая женщина. Дрожит.

— Что случилось?

— Он… убить хотел… часы…

— Кто он?

— Не знаю…

— Приметы?

— Не помню… вроде бы заикается.

— Заикается? Куда побежал?

Женщина неуверенно показывает за ближайший угол, а Глущенко, устремляясь в указанном направлении, торопливо припоминает приметы опаснейшего преступника, которого вот уж несколько недель разыскивает милиция.

«Заикается на первом слоге, — вспоминает Василий, — совершил несколько дерзких нападений на граждан, — и все ночью…»

За углом мелькнула фигура бегущего человека и скрылась в густом кустарнике.

Младший сержант ускорил бег.

«Он сильный, — проскальзывает мысль, — об этом говорили пострадавшие… Убивал… При нем может быть оружие».

Впереди опять показалась фигура бегущего человека. Видимо, тот, кто напал на женщину, а иначе зачем же ему убегать?

Преследуемый бежит быстро, но Глущенко не только не отстает, но и догоняет. Расстояние между ними сокращается. Милиционер преследует методично, уверенно. Он учитывает все: физическую силу преступника, его прежние злодеяния, желание во что бы то ни стало уйти от возмездия.

Бегущий впереди человек круто разворачивается и бросается на милиционера. Но тот готов ко всему. Уверенный прием самбо — и неизвестный летит на землю.

Этим не оканчивается поединок. Незнакомец еще не взят. С искаженным лицом он пружинисто вскакивает с земли и вновь бросается на милиционера… Василий вышел победителем. Но какой ценой?

Они катались по земле. Оба сильные. Оба тренированные. Незнакомец, преисполненный злобы, старался сдавить горло Глущенко, ударить ногой и живот. Он знал, что ему грозит, знал, что эта схватка не на жизнь, а на смерть.

И Василий хорошо понимал, чем грозит многим людям его поражение в этой схватке.

Еще рывок… Еще прием…

Незнакомец прохрипел, заикаясь:

— П-пусти… Л-ладно. Твоя взяла.

Василий, превозмогая боль во всем теле, скрутил руки негодяя ремнем и веревкой. Утер кровь с разбитой губы.

— Сиди. Разберемся.

Тащить на себе пятипудовую брыкающуюся тушу было бессмысленно. Несколько отдохнувший незнакомец стал опять рваться из стороны в сторону, пытался ударить милиционера ногами. Притих только после того, как Василий подволок его к забору и накрепко прикрутил концы ремня к доске.

— Сидеть, — приказал Василий, — и не баловать. Все одно никуда не денешься.

И пошел к ближайшему телефону.

Две минуты. Сто двадцать секунд. Шестьдесят быстрых шагов туда, шестьдесят обратно. Телефон с коротким номером «02» откликнулся сразу: «Скоро будем, жди!»

Василий метнулся обратно — даже дух захватило.

А того уже нет. Оторвал с бычьей силой доску штакетника — ремень не подвел, остался целым и, как был — со связанными назад руками — рванулся наутек. Только собаки голосисто указывали Василию путь, по которому мог бежать преступник.

Сад. Другой. Надрываются псы. Беглец грудью наваливается на заборы, а переваливаясь, как кошка, вскакивает на ноги. Тренированный.

Его поймали. Василий, задыхаясь от быстрого бега, шел по пятам: «Догоню!» Навстречу, услышав крики погони, выбежали младший лейтенант милиции Владимир Степанов и милиционер Алексей Иванов…

Это был конец преступлениям, которые совершал хитрый, изощренный преступник Валерий Деветьяров. Для него через некоторое время все было кончено: суд приговорил его к исключительной мере наказания — расстрелу. И было за что. Убийства, садистские дерзкие нападения на ни в чем не повинных людей совершал этот волк, рядившийся в овечью шкуру.

Но кто же он? И откуда такие отщепенцы?

Мы нередко задаем себе подобные вопросы. Находим стереотипные ответы: семья, мол, сыграла незавидную роль, школа проглядела. Зачастую так И бывает.

Вдумываясь в судьбу этого преступника, думаешь, что в ней как будто бы не было ничего, предопределяющего преступление. Окончил школу, пошел в армию. Отслужил. Получил гражданскую профессию.

Нигде не было особенных препятствий. Хорошо зарабатывал. Хватало на все, даже на рестораны. Не скупился, жил в свое удовольствие. Правда, ничто его особенно не интересовало, даже семьей не обзавелся.

Однажды явился домой под утро. Пьяный. Лицо разбито, одежда в крови и в грязи.

— Выпил с друзьями, с кем-то подрался, — объяснил он домочадцам.

И те успокоились, не забили тревогу.

А в эту ночь Деветьяров совершил свое первое преступление. Его жертва оказала сопротивление. И если бы родственники преступника не были столь равнодушными, попристальнее пригляделись бы к парню, заинтересовались бы его поведением, ночными «прогулками», то, пожалуй, не случилось бы и первого преступления. Ведь уже задолго до этого кандидат в преступники стал появляться дома пьяным и заполночь.

Безразлично отнеслись к нему также и работавшие с ним в строительно-монтажном управлении люди, которые нередко видели его со ссадинами и синяками на лице, которые знали также, что он нередко опаздывает на работу, а то и вовсе не приходит.

Как видим, многие люди «не заметили» первых тревожных симптомов появления преступника в нашем обществе.

Деветьяров в силу испорченной натуры совершал злодеяния ночью, часто менял одежду и даже прическу, менял и районы, в которых нападал на запоздавших прохожих. Но после первого же преступления он был обречен. Круг с каждым днем — до встречи преступника с Василием Глушенко сужался, вплоть до памятной апрельской ночи…

А вот короткая история второго волка. Случилось это в Целинограде.

Утром на территории новостройки на улице Монина рабочие нашли среди груды кирпичей труп человека.

— Убили, — сказал один из рабочих, снимая шапку. — Несколько раз по голове ударили. Эх, попались бы эти бандиты нам в руки…

На место происшествия прибыли работники милиции, осмотрели труп, прошли вдоль и поперек территорию стройки. Первые шаги розыска не принесли никаких результатов. На убитом не было ни документов, ни каких бы то ни было предметов, говоривших о его личности. В милицию никто не обращался.

Прошел день, начался второй. И в этот второй день с утра к сотруднику уголовного розыска 2-го отделения милиции капитану милиции Карсыбекову пришли пареньки. Двое.

— Мы юные друзья милиции, — отрекомендовались они. — Нам нужно с вами поговорить. По важному делу.

Это были ученики 7 класса школы № 25 Игорь Пыхтунов и Вова Николаенко. То, что услыхал от них работник угрозыска, было действительно очень серьезно: мальчики напали на след убийцы. Вскоре преступник, убийца неизвестного пока человека, был арестован, и его вина доказана. Им оказался Владимир Мальцев. А произошло это так.

Вечером он смотрел у тетки телевизор. Было скучно и тоскливо от ничегонеделания. Выпили вина с подошедшим приятелем. Но веселей не стало. В полночь Мальцев отправился домой.

На улице было пустынно и темно. Недалеко от дома парню повстречался мужчина. Он слегка покачивался, держался рукой за грудь.

— Сынок, — сказал незнакомец, — мне что-то плохо стало… Я ведь не здешний, города не знаю. — Он помолчал, Мальцев выжидающе стоял рядом.

— Ты здешний? — спросил незнакомец и, получив утвердительный ответ, продолжал: — Отведи меня на улицу Первомайскую (он назвал номер дома), я тебя отблагодарю.

— Пошли, — согласился Мальцев, а у самого в голове бешено завертелись мысли: если он обещает деньги, значит они у него есть. А зачем брать часть, если можно взять все?

Незнакомец доверчиво оперся на плечо Мальцева, спокойно шел рядом с ним в черный провал между строящимися домами.

— Сюда, сюда, — услужливо приглашал парень.

Вот впереди громоздкая железобетонная конструкция. Рядом с ней недлинный железный прут. Мальцев нагнулся, незаметно поднял его.

— Сюда проходите…

Мужчина медленно прошел вперед. Он ничего плохого не ожидал, он надеялся на помощь молодого крепкого парня. И вдруг… Неловкий, трусливый удар сзади…

Однако денег в карманах незнакомца не оказалось. Мальцев тупо смотрел на лежащего перед ним человека, который уже не подавал признаков жизни.

Кто был убитый? Агроном Горяинов, коммунист, труженик совхоза «Западный». В Целиноград он приехал сдавать государственные экзамены в сельскохозяйственный институт. В эту ночь долго сидел с товарищами, готовился к последнему экзамену.

А убийца — Мальцев?

Этот нигде не работал. Нигде не учился. Жил с отцом, Анатолием Кузьмичем Мальцевым, слесарем вагоноремонтного завода. Мать была осуждена к лишению свободы за мошенничество. Это был ее постоянный «бизнес». С детства парень видел дома беспробудное пьянство.

Учился Владимир Мальцев раньше в 25-й школе Целинограда, кое-как добрался до шестого класса и застрял в нем. Застрял на три года. Не раз вызывали его на педагогический совет: за грубость, за нарушения порядка в классе, за плохую учебу. Вызывали на педсовет и отца.

По-видимому, не очень настойчиво занимались педагоги подростком, не смогли направить его на путь истинный. А потом… потом махнули на него рукой: иди, мол, на все четыре стороны.

И он пошел. Будучи в школе, хоть кое-как сдерживался. А оказавшись «на свободе», вырвавшись из-под контроля (правда, не очень строгого), распоясался совсем. Пристрастился к спиртному, начал воровать. До поры до времени ему все сходило с рук, и в нем проявилась уверенность в своей безнаказанности: волчонок начал скалить зубы. На улице Монина ночью он стал волком.

Эти двое — Деветьяров и Мальцев — опаснейшие преступники: они убивали, грабили. Но есть опасные преступники и другого порядка. Эти не грабят. Не убивают. Они воруют у государства. И воруют не по мелочам, а в очень крупных размерах. Мотивы этих преступлений, как и у ночных грабителей, самые низменные.

Многие знают туристскую базу «Горельник» в горах Заилийского Алатау. Чудесный горный воздух, изумительная по своей красоте горная природа привлекают сюда любителей туризма со всех концов Советского Союза.

Именно здесь, в этом благодатном, живописном уголке, приютилась и долгое время орудовала шайка воров — расхитителей народного добра. Возглавлял ее… директор турбазы Михаил Шегай. Спевшись со старшим бухгалтером базы Риммой Деевой, завхозом Владимиром Волковым, кассиром Варварой Родновой и некоторыми другими нечистыми на руку людьми, он организовал преступную группу. Расхитители различными способами тащили с турбазы имущество, деньги. Около 70 тысяч рублей похитили они у государства, у народа.

Как жили эти люди? На какие цели шли ворованные средства?

На базе сложилась обстановка круговой поруки, процветало пьянство. В систему вошли всяческие банкеты, вечера, встречи. На все это расходовались государственные деньги, которые преступники «брали» из кассы по подложным документам.

Моральная опустошенность, стремление к легкой «красивой» жизни, праздность, отвратительный цинизм поступков — вот что отличало этих людей, толкало на преступный путь.

У Михаила Шегая были две «подружки» — ему подстать. На подарки им заворовавшийся директор не скупился. Он преподнес своим сожительницам телевизор я шифоньер, отличную дорогую одежду, обеспечивал деньгами. Таков моральный облик организатора и руководителя воровской шайки.

Не отставала от него и его ближайшая помощница — старший бухгалтер Римма Деева. Она, например, снабдила своего поклонника крупной суммой для приобретения… автомобиля. Не правда ли — широкая натура? Свои трудовые деньги она не отдала бы, пожалуй.

Золотые кольца и часы, дорогие пальто и платья — вот какими подарками покупались «любовь» и «дружба» этими вконец опустившимися людьми, моральными уродами.

Преступная группа была разоблачена, все ее участники были справедливо наказаны. Но стоит сказать и о том, какие условия помогали этим ворам вершить свои грязные дела.

В ходе следствия удалось установить, что важным обстоятельством, способствовавшим преступникам, явилось то, что база почти не контролировалась республиканским советом по туризму. Бывший председатель его А. Дягилев совершенно не занимался вопросами изучения и воспитания кадров. Нарушая партийный принцип подбора кадров, он повышал в должностях уличенных в неблаговидных поступках людей, в частности, тех же Шегая, Дееву, Ильницкого и других.

Республиканский совет по туризму не учитывал реальных потребностей базы в денежных средствах и ежегодно ассигновывал для нее крупные суммы. Этим тоже пользовались преступники.

На базу неоднократно наведывались для проверок руководители совета по туризму, бывали там Дягилев, бывший главный бухгалтер А. Ф. Чен и другие.

О результатах этих проверок можно судить по итогам «деятельности» шайки расхитителей. А ведь если бы проверки, ревизии проводились не бюрократически, совсем нетрудно было бы обнаружить крайнюю запущенность бухгалтерского учета и крупные хищения. Преступление могло бы быть пресечено в зародыше.

Против воров и тунеядцев, бюрократов и стяжателей, как, впрочем, и против преступников и правонарушителей всех мастей, должна вестись решительная борьба, в которой нужно использовать всю мощь общественного воздействия, всю силу советских законов. Ни один преступник не должен уйти от справедливого возмездия.

Хочется привести интересный в этом отношении пример.

Глухой ночью по одной из окраинных улиц Караганды, вычерчивая по асфальту зигзаги, на большой скорости пронеслась машина. А вскоре случайный прохожий на обочине обнаружил труп мужчины.

Работники милиции тщательно осмотрели место происшествия, но найти им удалось немного. Десятки машин проходят по этой улице, на асфальте целая путаница следов…

Несколько осколков стеклянной фары с двумя цифрами — 86 — вот и все, что было обнаружено. Было только с достоверностью установлено, что потерпевший сбит неизвестной скрывшейся с места происшествия машиной.

Возникали и изучались десятки версий, было проверено множество автомобилей: «волг», «москвичей», «побед». Но версии одна за другой отпадали, и следствие, казалось бы, зашло в тупик. Почти через год уголовное дело о дорожно-транспортном происшествии было, говоря языком юристов, приостановлено «за неустановлением лиц, совершивших преступление».

Прошло еще несколько месяцев, и приостановленное дело принял к своему производству старший следователь следственного отдела УВД Карагандинского облисполкома старший лейтенант милиции Алексей Никифорович Пак. Он тщательно изучил имевшиеся материалы и решил начинать, по существу, все с самого начала.

Прежде всего он пошел к людям — жителям той улицы, где был сбит человек. Он беседовал со многими, обходил дом за домом. Однако никто не мог сказать ему что-нибудь определенное — почти все в тот глухой ночной час спали. Следователь упорно искал, и его настойчивость, уверенность в том, что он раздобудет нужные ему сведения — пусть самые скромные, — были вознаграждены. К Паку, узнав о его поисках, пришел Александр Николаевич Васюхин — работник одного из карагандинских предприятий — и рассказал, что именно в ту ночь, когда был сбит человек, он, торопясь на работу, заметил пронесшуюся мимо него легковую машину «победу». Через некоторое время он услыхал звук удара, но в это время мимо прошли другие машины… Васюхин спешил на смену и, не придав слышанному значения, пошел своим путем. А потом и вообще забыл об этом. О наезде на человека он в то время ничего не знал.

Это была хоть и маленькая, но зацепка. Следователь теперь предполагает, что машиной, сбившей человека, скорее всего является не «москвич», не «волга», а «победа».

Старший лейтенант Пак вновь обращается к людям и узнает, что некий гражданин — назовем его Остаповым — владелец собственной «победы», ранним утром взял у знакомых стеклянную фару для своей машины, чтобы заменить ту, которую он якобы разбил случайно. Он же упорно расспрашивал этих люден о ночном происшествии.

Нужно было немедленно найти Остапова, но… оказалось, что он вскоре после происшествия продал свой дом и выехал из Караганды. Куда? Это было пока неизвестно.

Пак начинает упорные поиски. Во все концы страны направляются запросы, и через некоторое время следователь узнает, что Остапов обосновался в маленьком городке на Украине.

К тому времени в распоряжении следователя были веские доказательства вины Остапова. Был, в частности, найден художник, написавший номерные знаки на осколках стеклофары, которые обнаружили на месте происшествия. Художник подтвердил, что писал их для Остапова. Были и иные улики, свидетельские показания.

Следователь едет в командировку на Украину, разыскивает Остапова. А тот, однако, уверен, что его не изобличат: прошло много времени, улик против него нет…

Первая встреча следователя и подозреваемого, первая беседа. Конечно, Остапов огорошен, удивлен. Глаза его бегают, руки дрожат, но он все отрицает. На вопрос, где был в ту памятную ночь, отвечает путано, меняет версию за версией.

Но следователь предъявляет ему одно за другим доказательства: показания свидетелей, акты экспертиз, фотографии.

Этими уликами Остапов сражен, обескуражен: они настолько достоверны, что он ничего не может им противопоставить и… признается. Рассказывает всю правду.

…На рыбалке было весело. Водка лилась рекой, товарищи не удосужились напомнить, что Остапову предстоит сесть за руль. А ему самому об этом не хотелось и думать, в хмельной голове не было ни тени сомнения: все обойдется.

Но не обошлось. Ночью, когда пьяная компания разъезжалась по домам и Остапов гнал машину, выжимая из нее все возможное, ему было не до осторожности, не до каких-то там правил уличного движения. Машина вихляла из стороны в сторону. На полном ходу выезжала за обочину. Ее жертвой и стал возвращавшийся с работы человек.

Наутро, раздобыв у знакомых новые фары, Остапов заменил передние, поставил машину на ремонт. А вскоре уехал. Думал замести следы, спрятаться, выждать. Не вышло: вина его была полностью доказана, а суд вынес справедливый приговор.

Каким бы ни было преступление, как бы ни маскировался преступник, какими бы способами он ни пытался замести следы — от ответственности ему не уйти, возмездие неотвратимо. Залогом тому может служить крепкая, неразрывная связь трудящихся и людей, стоящих на страже правопорядка.

А. Штульберг, старший следователь МВД Казахской ССР. Встреча состоялась

Хорошенькая кокетливая Нина приглушенно вскрикнула: два незнакомых человека в толпе возле Центрального универмага крепко взяли под руки ее Юрку. Взяли так, что тот не успел даже повести крепкими тренированными плечами. Почувствовал парень силу и сразу сник.

А Нина испугалась, часто заморгала крашеными ресницами. Вот-вот закричит…

— Спокойно, девушка, — сказал один из незнакомцев. — Прошу в машину.

Мало кто из прохожих обратил внимание на эту сцену: все произошло быстро и неожиданно. Сама Нина опомнилась лишь тогда, когда машина остановилась возле здания Министерства внутренних дел республики.

Это был финал события, которое сутками раньше взбудоражило управление треста «Казэлектромонтаж». А началось все так.

Уборщица пришла в управление треста, как всегда, на рассвете. Ее встретил привычный сумрак коридоров. Из кабинета в кабинет проходит пожилая женщина, смахивает влажной тряпкой пыль со столов, наполняет водой графины. Но возле помещения кассы она вдруг останавливается в испуге: что это, что случилось? Дверь кассы распахнута, рядом на полу валяется оторванная доска дверного наличника. Заглянула внутрь. Там полный разгром: в воздухе запах гари, на полу, на столах обрывки обгоревшей бумаги. Двойная стенка сейфа вспорота, будто сделана не из металла, а из рыхлого картона.

Кто-то опустошил сейф, бесцеремонно расправился с денежными документами, а на кассовой книге крупными буквами нацарапал игривый автограф: «Фантомас». Ниже приписка помельче: «До скорой встречи».

Как вскоре выяснилось, неизвестный оказался пророком: встреча действительно состоялась. И очень скоро. А пока…

Происшествие беспрецедентное. Немедленно была создана оперативная группа; майор К. Тугельбаев, старший лейтенант В. Плетнев и старший следователь майор Б.Марьясис начали действовать.

Накануне в управлении выдавали заработную плату, но получили ее не все: в сейфе оставалась крупная сумма — около семи тысяч рублей. Ее-то и похитили преступники. Прихватили они попутно несколько фотоаппаратов.

Во время осмотра места происшествия удалось обнаружить нечеткие отпечатки пальцев на графине и на оконных занавесках, окурки. Это были очень скудные, малообещающие следы. Преступники, по-видимому, все тщательно обдумали и действовали наверняка.

Но… не учли они одного.

Днем, через несколько часов после того, как уборщица обнаружила взломанную кассу, к дежурному городского управления внутренних дел пришел немолодой и, видимо, очень уставший человек. Грузно уселся на предложенный ему стул.

— Я шофер, таксист, — представился он.

— Слушаю…

Многие люди обращаются в милицию. Чаще, конечно, по делам серьезным. Иногда — по пустякам… Десятки историй выслушивает дежурный: таинственных и страшных, грустных, трагических, смешных, нелепых. Он привык терпеливо слушать, не перебивая, разбираться, делать соответствующие выводы и принимать меры. Привычно слушал он и на этот раз. Но чем дальше рассказывал шофер, тем сосредоточеннее становилось лицо дежурного.

Вот о чем рассказал таксист:

…Двое подошли к машине. Высокие, плечистые, молодые. Оба чуть-чуть под хмельком. Один чернявый, с густой шевелюрой. Другой — коротко стриженный блондин.

— Эй, водила, рябуха свободна?

Разных людей повозил таксист, разное слыхивал. Но такое обращение огорошило даже его, не сразу и сообразил, о чем спрашивают. А потом усмехнулся, кивнул утвердительно:

— Садитесь…

— Кидайся, Юрок, таксер разрешает, — сказал чернявый напарнику. — Рычи водиле, куда ехать.

— Жми по Жарокова к Яшкиному саду, — распорядился блондин, которого, как догадался таксист, звали Юрием.

Водитель опять не понял: что за Яшкин сад. Переспросил.

— Ладно, гони на Жарокова. Там покажем.

Машина понеслась по залитой весенним солнцем утренней Алма-Ате. Таксист время от времени поглядывал в зеркальце, наблюдая за своими пассажирами.

Ладные хлопцы, красивые. Особенно чернявый: крупные, волевые черты лица, упрямый, с ямочкой подбородок. Волосы слегка золотятся. Таких девчата любят.

А другой — Юрок, по-видимому, сильный малый. В плечах косая сажень, шея, как у Жаботинского.

Парни о чем-то говорят вполголоса, лица довольные, сияющие.

Вот и улица Жарокова. По обе ее стороны высокие, стройные тополя. Возле сквера Юрий тронул водителя за плечо:

— Стоп. Приехали.

Он вышел из машины, нырнул в густой кустарник. Второй из машины не выходил, молча ждал, дымил сигаретой.

Прошло несколько минут, и Юрий вернулся. В руках у него были две тяжелые сумки. Таксист заметил в одной из них красный баллончик с надписью: «Пропан».

«Видимо, были где-то спрятаны», — подумал шофер и тут же углядел, что Юрок быстро достал из-под полы куртки какой-то предмет, завернутый в газету, положил его в сумку. «Уж очень похоже на оружие, — мелькнула мысль. — А может, я напрасно о парнях плохое думаю?» — размышлял таксист.

— Теперь в центр, — сказал чернявый. — На Пролетарскую.

Началась странная езда по городу. Пассажиры называли разные адреса, по очереди заходили то в один, то в другой дом. По-видимому, им что-то не удавалось сделать.

Подъехали к столовой на улице Панфилова. Туда пошел чернявый.

— В столовой тоже не климат, — огорченно сказал он напарнику, вернувшись. — Поехали в Малую станицу.

Опять замелькали перекрестки. Но вдруг на тихой улочке чернявый попросил остановиться.

— Ладно, таксер, спасибо за доставленное удовольствие. Дальше на своих потопаем. Получай за труды.

Он достал из кармана пухлую пачку денег, протянул водителю двадцатипятирублевую купюру. А на таксометре — пять рублей с копейками.

— А помельче нет? — спросил шофер. — Не разойдемся.

— Ладно, ладно. Бери, пока я добрый, — отмахнулся брюнет. — Выпьешь за наше здоровье. Пошли, Юра.

Парни быстро зашагали по улице…

— Вот они, эти деньги, — сказал шофер дежурному, заканчивая свой рассказ. — Не могу себе простить, что не привез парней прямо сюда, к вам. Не сообразил сразу.

— И на том спасибо. — Дежурный внимательно-разглядывал купюру. — Только вам придётся еще раз рассказать обо всем этом другим товарищам.

Майор Тугельбаев и старший лейтенант Плетнев следуют по указанному шофером маршруту. Это называется личным сыском. Рассказ таксиста вызвал законный интерес к странным пассажирам: баллончик с пропаном, обилие денег, странная щедрость — все это наводило на мысль: а не причастны ли парни к ограблению сейфа?

Дом за домом, улица за улицей. Пока — никаких результатов. Вот и столовая на улице Панфилова. Тугельбаев и Плетнев вошли в зал и сразу же остановились. На раздаче орудует черпаком высокий плечистый парень. Упрямый, с ямочкой подбородок, из-под белого колпака выбиваются пряди черных с бронзовым отливом волос.

— Похож? — спросил Тугельбаев.

— Пожалуй, он, — согласился Плетнев.

В беседе с директором столовой выяснились некоторые детали поведения этого парня — Владимира Гусева. Они говорили явно не в его пользу: прогуливает, ленится. Вот и сегодня на работу пришел с большим опозданием, глаза красные, воспаленные.

— Всю ночь не спал, — ответил он на вопрос об опоздании. — Мать сильно заболела.

Какими путями идут оперативники, раскрывая преступление? Разными. Здесь помогают и накопленный годами опыт, умение разбираться в людях и даже пресловутая интуиция. На нее, правда, не всегда можно положиться. В данном случае помогло знание людей: с первых же минут беседы с Владимиром Гусевым работники уголовного розыска поняли: перед ними один из тех, кого они ищут. Парень мялся, путался в ответах, растерянно озирался по сторонам. «Неопытен, — поняли оперативники. — И трусоват».

Так оно и оказалось. После короткого, умело проведенного допроса Гусев вконец запутался и признался. Назвал и своего напарника — Юрия Козина. Этого-то парня, широкоплечего здоровяка Тугельбаев и Плетнев задержали возле Центрального универмага, куда он пришел вместе со своей подружкой Ниной делать первые покупки на ворованные деньги.

Казалось бы, все окончено: взломщики задержаны, они признались. Деньги найдены. Преступление раскрыто.

Но всего этого далеко не достаточно. Одного лишь признания преступников очень и очень мало, чтобы предъявить им обвинение. Советское правосудие требует, чтобы с предельной полнотой были вскрыты все обстоятельства самого преступления и все причины и условия, ему способствовавшие, чтобы вина преступников была исчерпывающе доказана. За дело взялся старший следователь следственного управления МВД Казахской ССР майор милиции Борис Яковлевич Марьясис. Начались допросы подозреваемых, свидетелей, экспертизы и другие, как говорят юристы, следственные действия. Проходили дни, все яснее и яснее становилась картина того, как готовилось и совершалось преступление.

Родители сестер Зориных — Лиды и Нины — умерли почти одновременно. Первой тогда было восемнадцать лет, второй — около двадцати. Обе уже работали. Лида — продавцом в магазине, Нина была официанткой в небольшом ресторане. Девушки жили в просторной благоустроенной квартире. Прошло время, горе позабылось. Девушки, почувствовав полную свободу, с головой окунулись в развлечения. Каждый вечер из окон их квартиры слышались модные песенки, записанные на магнитную ленту. У сестер собирались шумные компании, часто появлялись новые молодые люди, устраивались выпивки.

Однажды Нина на автобусной остановке познакомилась с красивым статным парнем. Вместе пошли в кино, потом — домой к Нине. Дня через три скороспелая дружба окрепла до того, что молодые люди решили скрепить ее брачными узами. А тут появился жених и у Лиды — такой же неожиданный, как слепой дождь в июльскую жару. «Женихи» быстро подружились, нашли общий язык. Не находили они только одного — способа раздобыть деньги на близкую свадьбу, день которой уже был назначен.

Правда, оба они работали и зарабатывали весьма неплохо. Но… Девушки вслух мечтали о том, что в загс и обратно поедут с гостями на нескольких такси, что на свадьбе будут литься реки шампанского и других напитков. И во сне и наяву видели они свое необыкновенное свадебное путешествие: полеты на воздушных лайнерах, прогулки на морских катерах. О многом мечтали эти не успевшие опериться и твердо встать на ноги девицы. У парней, которые решили начать свою самостоятельную жизнь, аппетиты росли еще быстрее. Одно не могли они решить: где раздобыть такую уйму денег?

Первым «идею» подал Юра — электрик треста «Казэлектромонтаж».

— Возьмем сейф в нашей конторе, — как-то раз сказал он приятелю, сидя за бутылкой вина. — Я давно приметил, что в первый день получки не все деньги кассир успевает выдать на руки, в сейфе остается много. Нам хватит… Нужно только подготовиться. Ты же мне сам рассказывал, что умеешь пользоваться сварочным аппаратом, верно?

— Умею, будь здоров. И аппарат добуду, и все другое — что надо. Ты только время подбери подходящее. И прикинь, сколько денег останется. Стоит ли овчинка… Ну ты и сам знаешь, что почем.

Началась лихорадочная подготовка. Владимир все свободное время бродил по городу — выискивал орудия преступления. К намеченному дню у него все было готово.

Сестры пока ничего не знали о готовящемся преступлении, но женихи прозрачно намекали им на то, что деньги будут.

Так свернули парни с честного пути. Еще не совершили ничего противозаконного, но были уже потенциальными преступниками. Оставалось сделать один шаг. Они его сделали.

В кинобудку треста «Казэлектромонтаж», где работал Юрий Козин, они пришли засветло. Принесли две сумки. В одной был сварочный аппарат, баллоны с кислородом. В другой лежали маски-капюшоны, специальный порошок — чтобы собака след не взяла. Предусмотрели они и тот случай, если их обнаружат: в сумке лежал тщательно смазанный обрез шестнадцатикалиберного ружья и десять заряженных пулями «жакан» патронов. Не забыли они веревку, перчатки, фонарик. Бандиты капитально подготовились к преступлению.

В кинобудке распили бутылку вина для храбрости. Пока уборщица делала свой обычный вечерний обход кабинетов, отсиживались в подвале, притаились как мыши.

А около полуночи, когда все стихло, надели свои зловещие маски, натянули на руки черные капроновые перчатки и уверенно направились к кассе.

Сперва попытались вырезать автогеном решетку в окошке кассы. Не вышло задымилась деревянная перегородка. Тогда взломали дверь. Гусев орудовал автогеном у сейфа, Козин метался с обрезом от окна к окну: наблюдал за сторожем, следил, чтобы не появился случайный прохожий. Он готов был в любую минуту нажать на спусковой крючок.

Когда сейф был вскрыт, Козин выгреб его содержимое — деньги в пачках.

— Много, — захлебываясь от алчности, сказал он. — На все хватит.

Потом, позабыв все от радости, схватил со стола красный карандаш и, стараясь изменить почерк, нацарапал на кассовой книге крупными буквами: «Фантомас». А Гусев приписал: «До скорой встречи»: предчувствовал, видимо, близкую расплату.

Уходили поодиночке: первым Гусев с автогеном, потом Козин. За пазухой деньги.

Гусев бежал по тенистой улице, напарник поотстал. Сыграла волчья, ненасытная натура: достал пачку денег, приметил укромное местечко и спрятал. Не все же делить поровну, надо, мол, себе побольше урвать.

Спрятали в сквере сумки, заметая следы, побродили по городу. Убедившись, что погони за ними нет, на такси вернулись в сквер, забрали орудия преступления и поехали домой.

Гусев не утерпел и поделился радостью с Лидой: это тешило его «мужское» самолюбие. Та под вечер рассказала обо всем сестре. Обе понадеялись, что все обойдется и не выбрали единственно правильного решения — сообщить о краже в милицию.

И вот на другой день был арестован в столовой Гусев, как ни в чем не бывало раздававший борщи и котлеты. Вскоре задержали и другого преступника Козина. Всего два дня потребовалось оперативникам для того, чтобы раскрыть это тщательно подготовленное преступление. А затем старший следователь Марьясис нить за нитью распутывал преступный клубок. Удалось выяснить все: где и как взломщики достали сварочный аппарат, кислород, где раздобыли обрез и патроны.

Не ускользнула от внимания следствия ни одна деталь. Об этом красноречиво свидетельствуют документы уголовного дела. Вот выдержки:

Вот ведь каким наивным и легковерным оказался этот Родников! При нем изготавливают обрез, снискавший себе мрачную славу оружия убийц-кулаков, бандитов, налетчиков. А он, довольствуясь нелепым, явно не соответствующим истине объяснением, помогает пилить ствол!

Далее следователь устанавливает:

Кстати говоря, когда Гусеву понадобились сами баллоны для кислорода, он направился на один из алма-атинских заводов и назвался «подводником-аквалангистом». И там ему поверили и вручили нужную вещь. Какая это непростительная доверчивость! «Охотник», «врач-стоматолог», «аквалангист» примерно таким же путем раздобыл горелку, патроны и прочие предметы и вместе со своим напарником отправился совершать преступление.

Следствие окончено, дело передано в суд, который, ознакомившись с материалами, выслушав подсудимых, свидетелей, гражданского истца, установил, что подсудимые действовали опасными способами. Самодельный газосварочный аппарат мог взорваться. Кроме того, на место преступления был доставлен обрез с целью применения его против любого лица, Которое могло появиться поблизости.

С учетом дерзости совершенного преступления именем Казахской Советской Социалистической Республики народный суд Калининского района города Алма-Аты приговорил обоих подсудимых к десяти годам лишения свободы каждого с отбытием наказания в колониях усиленного режима[6]. Деньги, изъятые у преступников, переданы Алма-Атинскому монтажному управлению треста «Казэлектромонтаж», преступники обязаны также возместить ущерб, причиненный учреждению.

Так бесславно окончились похождения новоявленных фантомасов. Не ушли от народного осуждения и те, кто им содействовал.

М. Пруслин, подполковник милиции. Разоблачение старшего бухгалтера

Автобус остановился около оледеневшего снежного бугра. «Не мог проехать дальше», — ворчали покидавшие машину люди. Шофер покрикивал, торопил. Пожилая женщина поспешно спустилась со ступенек автобуса, попыталась обойти ледяной натек, однако ноги ее внезапно заскользили. Рванувшись вперед, подальше от мостовой, она, теряя равновесие, повалилась на спину. Ей бросились на помощь, но встать женщина была не в состоянии: сломала ногу.

В приемном покое дежурный врач записал имя, отчество и фамилию больной, место работы и должность: «Лидия Михайловна Куксенко, старший бухгалтер Джамбулского орса». По ее просьбе сообщили о несчастье мужу, позвонили и на работу.

Начальство Лидии Михайловны было огорчено необыкновенно. Но в больнице пострадавшая была чем-то странно озабочена, на пожелания и шутки, попытки развеселить ее отзывалась с болезненной печалью. Оно и понятно — любит человек свою работу — семь лет не была в трудовом законном отпуске, ни разу никому не передавала бухгалтерских документов — все сама и сама. Разумеется, переживает. «Назначим на твое место Галию Шихову…» Гримаса недовольства пробежала по лицу Лидии Михайловны. «Конечно, молодая… — сокрушенно заметило начальство, — но предупредим, наставление сделаем, в случае чего тебя навестит, спросит совета».

И Галия Шихова села за стол старшего бухгалтера, слегка напуганная множеством напутствий, — очень высок был в орсе авторитет отсутствующего по болезни старшего бухгалтера. Просматривая и изучая отчеты, составленные Куксенко, Галия провела на новом месте целый день. Но после всего дня ничего не решилась сказать начальству. Она была ошеломлена. Составить сводный журнал было невозможно: во всех документах, на которых стояла резкая, порывистая подпись Куксенко, было что-нибудь такое, о чем надо было кричать. Неясная тень огромного страшного преступления мерещилась за бухгалтерскими документами, привычно испещренными цифрами, расчерченными стандартными продольными и поперечными линиями.

Утром следующего дня Галия была в кабинете начальника Джамбулского орса. Она была бледна, но последовательно и точно изложила обнаруженное.

— Ты ошиблась, — бесцеремонно прервали ее. — Ты забыла, что Лидия Михайловна — наш лучший работник, человек с огромным опытом. Мы столько раз ее премировали, ревизоры из Москвы приезжали. Тебе померещилось, Галия. Ты, молодец, конечно, надо быть бдительной, но Лидию Михайловну ты подозреваешь напрасно…

— Почему напрасно, товарищ следователь? — говорила Галия в линейном отделе милиции. — Я тоже бухгалтер, я несколько раз все проверила, но все правда: и приписки, и незаконные проводки, и фальшивые акты о списании промышленных товаров.

За столы орсовской бухгалтерии сели ревизоры. Просматривают документ за документом, проверяются цифра за цифрой, щелкают конторские счеты и верещит арифмометр. Акт ревизии грозен. Со всей дотошной обстоятельностью скрупулезных финансовых работников он перечисляет все противозаконные действия Лидии Михайловны.

Навещает теперь в больнице Лидию Михайловну не только муж. К ней приходит и следователь. Но Куксенко говорит, что она ничего не знала, ни о чем не ведала. Следователь вновь и вновь пытается расспрашивать — у него очень много вопросов, намного больше, чем может вызвать акт документальной ревизии. Куксенко, однако, отнекивается, объясняет путаницу неверной таксировкой. Следователь расспрашивает настойчивее. Наконец, Куксенко начинает «давать показания», говорить безостановочно, Но в этой скороговорке ничего нельзя уловить: она симулирует нервное расстройство.

Старшего бухгалтера берут под стражу, документы бухгалтерии опечатывают и увозят. Очень своевременно увозят, потому что ночью в комнату бухгалтерии воровски пробирается муж Куксенко — Владимир Максимович — и безуспешно шарит по всем столам и шкафам. Он ничего не находит. Тем временем к работе приступает бригада следователей и оперативных работников. Руководит работой старший следователь следственного отдела МВД на Казахской железной дороге майор Михаил Иванович Сябин.

Груда изъятых документов. В потрепанных пухлых папках все: имена сообщников, описание преступлений, суммы, на которые было обворовано государство. Квартиры Куксенко и соучастников грабежей без взлома обыскиваются. Настороженно вглядываются понятые в сберегательные книжки, извлекаемые из различных потаенных мест. Смущенно отводит глаза Вера Пантелеевна Тростянская: ее огород весь истыкан длинным стальным щупом. Но все же уперся, наконец, щуп во что-то неподдающееся, принесена лопата, быстро разрывают работники милиции мягкую, плохо примятую землю, извлекают жестяную банку из-под сгущенного молока — в ней много денег, туго замотанных бечевкой. С ошеломленным взором сидит Валентина Митрофановна Писарева: ей стало плохо во время обыска, и милиционер приносит ей воду в стакане. Но обыск продолжается. Следователь обводит стены дома Писаревой сильным электрическим фонарем и замечает, что уж очень нарядна печь: вероятно, недавно приведена в порядок. Пространство вокруг выбелено тщательно, так же старательно покрашены черным, густым и блестящим печным лаком сама печь, ее дверцы. Следователь открывает дверцу, оглядывается на Писареву, та бледнеет, но молчит, вот-вот опять обессиленно откинется назад. Следователь изумленно замечает, что петли дверцы смазаны машинным маслом, а внутри пусто и чисто, хотя на дворе зима, эта печь не топится. Спрашивает Писареву, та безмолвствует. Согнутым железным прутом следователь осторожно ощупывает дымоход, но все безрезультатно.

Причина же полуобморочного состояния Писаревой во время обыска печи объясняется просто. Деньги у нее были, это она признала потом на следствии. И хранились в этой новой печке — огромная сумма.

Хранились… до поры до времени. Пока однажды муж Писаревой, продрогнув, решил погреться и затопил печь, не подозревая, какая пачка денег находится в дымоходе. Так награбленные деньги вылетели в трубу.

Джамбулский областной суд приступает к слушанию дела об особо крупных хищениях. Начавшееся разоблачение Куксенко завершается привлечением не только ее, но и всех ее сообщников. Обвинительное заключение перечисляет преступные действия Куксенко и называет имена тех, кто согласился быть соучастником преступлений Куксенко крала из товарных отчетов расходные накладные, а взамен совместно с Тростянской, Писаревой и другими составляла фиктивные отчеты. Теми украденные накладные не упоминались, но чтобы разница не бросилась в глаза, Куксенко приписывала в отчетах недостающие суммы или указывала товары, которых не было.

Покупатели, бравшие в магазинах орса костюмы, утюги, радиоприемники и настольные лампы, не подозревали, что они платят за приобретенные товары не государству, а проходимцам. Те уничтожали свои экземпляры товарных накладных, не оприходовали проданные товары, а забирали из кассы деньги и делили их. Все это было не ново и могло быть обнаружено немедленно, но руководители Джамбулского орса и работники контрольно-ревизионного аппарата не воспрепятствовали совершающемуся преступлению. Из года в год бухгалтеры-инвентаризаторы орса Саливон, Франкулиди, Замятина, Савельева и Букирева покрывали Куксенко, в то время как разница по ее отчетам доходила до ста тысяч рублей. Ревизоры составляли акты, в которых говорилось о прекрасной, аккуратной, добросовестной работе старшего бухгалтера Лидии Михайловны Куксенко…

Суд завершает кропотливый разбор чудовищных подлогов, отпирательств, обмана, лицемерия. Проверена и исследована каждая подозрительная запись, заслушано множество свидетельских показаний, логика противостоит изворотливости. На скамье подсудимых и муж Куксенко — Владимир Максимович. Нет, не за то, что он намеревался уничтожить изобличающие преступницу документы. Он совместно со своим напарником Мурабетовым расхитил свыше пяти тысяч рублей.

Нет пощады расхитителям государственной собственности: Л.М.Куксенко приговорена к расстрелу, остальные — к тюремному заключению. Строго наказаны руководители Джамбулского орса. Материалы дела послужили предметом тщательного разбирательства в МВД и Министерстве путей сообщения СССР.

Н. Ковалев. По следу

В дверь требовательно постучали.

— Кто там?

— Откройте. Милиция. Быстрее…

Щелкнул ключ. И не успела девушка ничего сказать, как дверь рванули и чья-то потная рука зажала ей рот.

— Пикнешь — убью! — хрипло выдавил высокий мужчина, обдав девушку водочным перегаром. За его спиной возникли еще две фигуры. Дверь захлопнулась.

— Нина, кто там? — раздалось из соседней комнаты.

Один из трех ворвавшихся, широкоплечий, с низко надвинутой на лоб кепкой, бросился на голос. Послышались короткий вскрик, падение тела…

Бандиты, угрожая ножами и револьвером, требовали у хозяина квартиры Маношкина деньги и ценности. Старик молчал, держась руками за разбитый Затылок. Дочери, прижавшись к отцу, плакали…

Дверь дома на окраине Алма-Аты сотрудникам уголовного розыска пришлось взломать. Хозяина с дочерьми они обнаружили в яме под полом. В комнатах царил беспорядок. Оперативные работники тщательно, сантиметр за сантиметром, осматривали комнаты. Но поиски были безуспешными.

— Атос довел только до переулка. Уехали на машине, — доложил старшему группы майору милиции Макбару Карабаксанову проводник ищейки. — Есть следы легковой машины.

Маношкин и его дочери говорили сбивчиво. Они то принимались горячо все вместе рассказывать о пережитом, то молчали, пугливо озираясь.

— Вспомнила! — воскликнула, наконец, старшая. — Высокий с потными руками подходил к столу и пил варенье. Прямо из банки.

— Где банка?

Майор быстро прошел к столу и внимательно осмотрел посудину. На поверхности стеклянной банки были ясно видны следы пальцев. Дальнейший осмотр вещей и посуды никаких результатов не дал.

Метрах в ста от дома помощники Карабаксанова Степан Сечкин и Данатай Кожабеков внимательно рассматривали следы шин.

— Ну, как, Степан Сидорович, есть что-нибудь?

— Кажется, есть, товарищ майор.

Сечкин показал Карабаксанову на характерный рубчик, выдавленный одним колесом автомобиля. Неглубокий углообразный вырез на баллоне ясно отпечатался на припорошенной снегом земле. Он повторялся через равные промежутки.

— Так, — продолжал думать вслух Карабаксанов, — машина шла из города. Потом задним ходом въехала в улочку. Отсюда снова в город. Значит, рубчик на левом заднем колесе.

— На какой, по-твоему, они были машине? — вдруг обратился он к Сечкину.

— Думаю, на «победе».

— Это еще надо проверить, — задумчиво сказал Карабаксанов и приказал Сечкину сфотографировать след, сделать с него гипсовый слепок и замерить расстояние между колесами.

Много сил было потрачено работниками уголовного розыска на поиски грабителей, но тщетно: они как в воду канули. Исследования криминалистов подтвердили догадки Карабаксанова: преступники увозили награбленное на автомашине марки «победа».

Поиски продолжались. Во многих городах Советского Союза оперативные работники изучали дактилоскопическую карту с оттиском пальцев одного из трех грабителей. Но среди преступников с такими отпечатками пока не нашли никого.

Папка с делом об ограблении квартиры гражданина Маношкина постепенно разбухала, увеличивалась. Карабаксанов интересовался новыми ограблениями, задержанными преступниками, но те, кто ему был нужен, не попадались. Было проверено много государственных и личных машин, но осмотр не принес ничего нового. Оставалось побывать еще на одной автобазе. А потом?

В это утро, как всегда, майор первым делом занялся просмотром почты. Возвратились пять дактилокарт, но ни на одной не было ответа, кому принадлежат эти оттиски пальцев.

Карабаксанов задумался. В дверь постучали. И через секунду улыбающийся Кожабеков с порога выпалил:

— Появились, действуют…

— Ну?

— На Кульджинском тракте в Илийском районе, — успокаиваясь от быстрой ходьбы, начал рассказывать Данатай Кожабеков. — Сегодня в два часа ночи ограблен дорожный мастер Кудабаев. Нашли следы пальцев на керосиновой лампе и еще на чем-то. Атос опять уткнулся все в тот же таинственный рубчик. Они снова были на «победе». Удалось снять слепок следа сапога. Кажется, шоферского. По рассказам жены Кудабаева, был широкоплечий с резким голосом…

Догадки Карабаксанова и Кожабекова оправдались: одна из «визитных карточек» — следы пальцев, оставленных грабителями у Кудабаева, принадлежали «старому знакомому».

Самыми важными звеньями, которые, как думал майор милиции, помогут теперь поймать шофера, был слепок со следа его сапога и фотография следа шины с рубчиком, оставленным задним колесом «победы».

— Теперь, — рассуждал Карабаксанов, надо проверить последнюю автобазу. Машина должна быть там. Шофер многое расскажет…

Однако утром Карабаксанова вызвали в уголовный розыск и приказали расследовать вооруженное ограбление гражданина Байрумова. Но огорчения Карабаксанова исчезли, как только он подъехал к месту происшествия.

— Товарищ майор! — доложили Карабаксанову. — Рубчик!

Кажется, никогда так не был требователен к подчиненным майор милиции, как в этот день. Все заслуживающие внимания вещественные доказательства осторожно завертывались и отправлялись на экспертизу. Были замечены следы пальцев на электрической лампочке. С особой тщательностью извлекли пулю из пола. (Преступники, чтобы запугать семью Байрумова, сделали один выстрел). Нашли и гильзу.

Из рассказов потерпевших стало ясно, что здесь действовала одна и та же шайка из четырех человек.

Грабители похитили из квартиры Байрумова много ценностей, облигации. Особенно сожалел хозяин о потере именных запонок — подарке жены.

В это морозное утро шоферы одной из автобаз города удивленно посматривали на невысокого, средних лет человека, который внимательно разглядывал покрышки у легковых автомобилей.

— Свою, наверное, ищет! — острили они.

Но майор Карабаксанов не обращал внимания на реплики. После осмотра он вошел в кабинет директора автобазы и спросил у того:

— Сколько машин в разъезде?

— Две.

— Куда направлены?

— Обе в Киргизию. Одна должна вот-вот подойти, другая — через три-четыре часа…

— Нельзя ли посмотреть личные дела этих водителей?..

Протяжный гудок машины оторвал майора от просмотра дел с фамилиями Петрова и Бондарева. Он поднялся, сложил обе папки на стол директора и вышел.

Во дворе перед ним стояла бежевая «победа». Шофер, молодой парень, в лихо сдвинутой на затылок кубанке, насвистывая популярный мотивчик, хлопнул дверкой кабины, не спеша прошел мимо Карабаксанова и затопал сапогами по лестнице. Майор подошел к машине поближе, присел около колеса, нагнулся и вздрогнул: на покрышке был ясно виден уголообразный вырез.

Почти бегом бросился Карабаксанов в кабинет директора автобазы. Бондарев, небрежно развалясь в кресле, смеялся. Вплотную подойдя к нему, Карабаксанов негромко произнес;

— Здравствуйте, гражданин Бондарев. Давайте с вами побеседуем…

Майор еще раз внимательно слушал показания Бондарева в своем кабинете:

— Отвез троих в Киргизию. Приехал вовремя. Работаю честно, без аварий. У директора можете спросить. Ни в чем не замешан…

— Откуда у вас такие деньги, Бондарев?

— Какие деньги?

— А вот эти, — майор милиции выложил на стол аккуратно связанные пачки ассигнаций. — Обнаружены при обыске — часть в машине, часть в квартире…

— Я их копил. На «волгу». Собирал года три…

— Еще вопрос, Бондарев. Сколько месяцев вы работали на автобазе?

— Десять.

— А до автобазы где?

— Я уже говорил: в артели, шофером.

— Сколько месяцев?

— Три года…

Карабаксанов, сощурившись, посмотрел на Бондарева и резко бросил:

— Лжете, Бондарев.

Майор милиции неторопливо выдвинул один из ящиков стола и взял серую папку.

— Здесь, — начал он, в упор глядя на Бондарева, — ваше прошлое. Все заслуги. Матерый преступник, прикинувшийся человеком без малейшего пятнышка…

— Враки! Не сидел я! — поспешно проговорил Бондарев. — Подделка!

— Нет. Подделка, грубая подделка, у вас. В ваших документах.

Майор протянул преступнику фотографию. Тот схватил ее. Лицо его начало заметно сереть; на лбу выступили капельки пота. С фотографии на Бондарева смотрело его прошлое, он сам, собственной персоной, но только значительно моложе, в 1951 году, когда в третий раз попал в тюрьму за грабеж.

Словно не замечая состояния Бондарева, Карабаксанов все так же спокойно продолжал:

— Второго февраля вы участвовали в ограблении квартиры Кудабаева. Там мы нашли след и сделали слепок. Он совпадает со следом вашего сапога. Вот заключение экспертизы. Кроме того, след покрышки. Многие вещи, обнаруженные у вас, опознаны потерпевшими…

— Пиджак я купил на барахолке в Каскелене, — зло перебил Бондарев.

— Когда?

— Двадцать дней назад.

— А не пять дней, а? И не на барахолке, а в квартире Байрумова. Карабаксанов нагнулся к столу и вытащил сверток. — Вот теперь полный костюм…

Увидев брюки, преступник затих. А вскоре начал рассказывать. После ограбления квартиры Байрумова он отвез своих приятелей Аушева, Лолохоева и Точиева в Покровку, где их ждал пятый участник шайки Ужахов. Они разделили между собой награбленное.

Выиграть по займу — большая удача. На этот раз счастливчиков в одной из сберкасс Алма-Аты было много. Гражданин в енотовой шубе с довольным видом крепко сжимал в руках двадцатирублевую облигацию.

— Кажется, пять тысяч, — радостно проговорил он, подавая облигацию в окошечко.

— Одну минуточку… — сказала кассирша.

Ждать гражданину в енотовой шубе пришлось недолго: через несколько минут его вызвали к заведующему сберкассой.

За столом сидел сержант милиции и вертел в руках двадцатирублевую облигацию.

— Ваша?

— Моя.

— Нет, не ваша. Вспомните, где вы ее взяли. Это очень важно…

Посетитель тяжело опустился на стул:

— Купил… У Балобана. Принес вечером. А наутро — тираж. Выиграл…

Гражданин в енотовой шубе, назвавшийся Ройтманом, рассказывал Карабаксанову свою неприглядную историю плаксивым голосом:

— Вы знаете, пожадничал. За двести рублей на шесть тысяч облигаций это же дешево…

Все номера и серии облигаций, которые купил Ройтман у своего знакомого Балобана, совпадали с номерами похищенных у Байрумова.

К вечеру сотрудники уголовного розыска отыскали Балобана. Узнав обо всем, он, удивленно разведя руками, пробасил:

— Попросил сосед, Хусеном его звать, продать облигации. У меня денег не было. Понес к Ройтману. Тот взял. Не понимаю, что я сделал плохого?

Ночью был арестован Точиев — низкорослый, широкоплечий человек, с наглыми глазами. Он долго выкрикивал ругательства в адрес сотрудников, которые посмели взять его. Все обвинения отрицал. Отказывался даже от того, что передавал Балобану ворованные облигации для продажи.

Автомашина шла на большой скорости, с каждым часом приближаясь к цели. Карабаксанов, казалось, дремал, не обращая внимания на толчки. Но это только казалось. Он вспоминал, анализировал, и стройная цепочка фактов смыкалась. Недавно из одного города был получен пакет, которого он так долго ждал. Прибыли документы и дактилокарта с оттисками пальцев Аушева — матерого вора-рецидивиста. После трех дерзких налетов в Алма-Ате он вместе с двумя сообщниками скрылся в Киргизии, в глухом селе Калининском, куда сейчас мчалась машина с оперативниками.

Двери дома открыл седобородый старик со слезящимися глазами. Он испуганно взглянул на офицера и хотел было броситься назад. Один из сотрудников уголовного розыска схватил его за руку и вывел во двор.

Карабаксанов решительно рванул на себя дверь в следующую комнату.

— А, милиция. Садись, гостем будешь, — пьяным голосом встретил их мужчина, сидящий за столом.

Услышав слово «милиция», его приятели — их было двое — подняли головы, тупо уставились на вошедших и снова уронили их на стол: оба были пьяны до невменяемости.

— Да здесь целый пир, — усмехаясь проговорил майор милиции, поглядывая на батарею опорожненных бутылок.

— Гуляем, — широко осклабившись, промычал сидящий за столом. — Садись, начальник…

Карабаксанов, указывая на пьяных, приказал:

— Вывести их. В машину!

— Суламбек! Магомет! — закричал, вскакивая из-за стола мужчина, приглашавший Карабаксанова.

Те вяло подняли головы и снова опустили их.

— Сидеть, Аушев, — майор милиции направил пистолет на вскочившего. Тот прыгнул в сторону и сунул руку в карман. Шофер Кручинин ловким ударом сбил преступника с ног.

— Обыскать его!

Через минуту из кармана главаря банды был вытащен револьвер системы «наган». В барабане не было одного патрона.

Начался обыск. Через несколько минут Карабаксанову принесли красивые золотые запонки. Осмотрев их, майор милиции удовлетворенно сказал:

— С монограммой А.Б. Именные запонки Байрумова…

После долгого и трудного следствия был суд. За вооруженное ограбление квартир рецидивисты Аушев, Лолохоев, Точиев и Ужахов приговаривались к строгой, долголетней изоляции от общества. Не забыло правосудие и их пособника — шофера Бондарева. Получил сполна.

Последние слова председательствующего замерли под сводами зала. А потом тишина раскололась от аплодисментов: трудящиеся приветствовали справедливый приговор, аплодировали советскому закону.

А. Михайлов. Так не шутят

Машина медленно двигалась по улице, а они оба смотрели вперед и по сторонам, потому что это была их работа.

По тротуарам шли люди, кутаясь в платки, поднимая воротники. Было холодно. Снег с горных вершин опускался все ниже и ниже, а днем уже выпадал в долинах и белел до самых сумерек.

— Скоро домой, — сказал Добромыслов и потянулся.

Он представил уют теплой и светлой квартиры, ванну перед сном, ослепительные простыни. Потом вспомнил, что надо закончить очередную контрольную по английскому, И вздохнул. Сын, вероятно, спит. А жена проверяет тетради и ждет его.

— Опять будет сегодня бессонница, — сказал водитель, нарушая течение его мыслей. — Последнее время часто заснуть не могу. Силы как будто есть, а устаю…

Большие руки водителя лежали на баранке руля. Руки с обкуренными желтыми ногтями, с крупными вздувшимися венами.

Добромыслов взял микрофон:

— «Переменный!» Я — «Седьмой». Следую по маршруту. Все в порядке. Как поняли? Прием…

Рация тихо гудела чуть потрескивая. Усталый голос ответил сквозь шум:

— «Седьмой»! Вас понял, для вас ничего нет, выполняйте маршрут.

И опять спокойное монотонное гудение. Темно-синий «газик» с красными полосами на дверцах был сейчас их рабочим кабинетом. Тепло мотора приятно согревало, знакомо пахло бензином.

— Тихое дежурство сегодня, — сказал Добромыслов.

— И вчера было спокойное, и позавчера, и завтра будет, — отозвался водитель. Он закурил и закашлялся. Красный огонек сигареты отражался в темном стекле. — Год назад было не так…

— Хорошо, — сказал Добромыслов. — Значит, люди становятся лучше.

— Дружинники «хлеб» отнимают, — усмехнулся водитель.

— Почему отнимают, — рассеянно сказал Добромыслов. — Помогают… — Он вспомнил недавнее. Час назад дружинники сдали им пьяного парня, сквернословившего и пристававшего к пассажирам в зале ожидания вокзала. Когда его посадили в машину, парень грозил расправиться и с Добромысловым, и с водителем, и даже с машиной, в которой его везли.

— Дружинники помогают, — снова сказал он.

Они ехали, сворачивая то в одну улицу, то в другую. Деревья густыми тенями опустились на дорогу, листва колыхалась под тихим ветром, тени на земле двигались, казалось, что асфальт неслышно колеблется.

— Владимир Петрович, давно хотел спросить, вы ведь в угрозыске начали, а сейчас — шофер, — сказал Добромыслов. — Почему?

Водитель взглянул на Добромыслова и пожал плечами.

— Это давняя история, Костя. В сорок восьмом я начал в угрозыске, да в том же году и кончил… Брали мы одного. Тогда вообще был тяжелый год для меня. Только из армии — и сразу в угрозыск! И сразу же дела — одно за другим. Через месяц нож в бок получил. Но не очень крепко. А в этот раз утюгом по спине!

— Чем?

— Чугунным утюгом. Мы с напарником вошли в коридор, а бандит за дверью стоял. Был такой — Прудаев, убийца, сволочь большая. Напарник прошел вперед, я замешкался, зацепился за порог, споткнулся, он из-за двери меня и ахнул между лопаток! Второй раз не успел. Напарник не дал…

— Взяли?

— Конечно, взяли. Таких разве можно упускать?!

На перекрестке они остановились. Оживленные люди переходили улицу. Быстрые тени сопровождали их. Лица мужчин и женщин в темноте казались мягкими и веселыми.

— Суббота… — сказал водитель.

— Ну, а дальше? — спросил Добромыслов, желая продолжить разговор.

— А дальше? Пролежал в госпитале. Перелом позвоночника, еле вылечили. Сначала корсет носил, потом окреп. Из угрозыска, конечно, перевели. Решили на пенсию отправить по здоровью — не захотел. Работу подыскали полегче. Сейчас вот езжу. На шофера выучился, все ближе к живому делу! Тогда и кончился я как оперативный работник. Еще тогда. Ты на каком курсе-то? — внезапно спросил он.

— На четвертом.

— А я из-за войны не кончал ничего. И потом все недосуг. А как надо бы! Вот и езжу в старшинах. И в армии был старшина, и сейчас…

Они долго ехали молча. Добромыслов думал о том, как завтра выкроить время на новый фильм, который хвалят и на который зовет жена, о том, что нужно посидеть за учебниками, пойти на тренировку, потому что скоро среда, и ребята ругаются, если не придешь.

А водитель думал о том, что скоро уйдет на пенсию и посадит сад, а потом вспомнил о комиссаре, новом начальнике управления.

— Костя, — наконец не выдержал он, — на совещании-то вчера был? Что комиссар говорил?

— Призывал, чтобы милиционеры были образцом дисциплины. Сказал, что вежливость должна быть главной чертой, что неряхе и грубияну не место в милиции.

— Правильно, — сказал водитель. Он вспомнил то впечатление, которое произвел на людей в зале ожидания Добромыслов, разговаривая с хулиганом. Подтянутый, с рукой у козырька, очень официальный и суровый, а вежливый, словно с генералом говорил, а не с пьяным. — Правильно, — повторил он, снова испытав гордость за Добромыслова. — Однако не с ангелами же работаем, вот беда.

Они выехали на проспект. Он был похож сейчас на холодную застывшую реку в берегах бесконечной цепочки желтых фонарей, теряющихся вдали. По этой реке бесшумно плыли огоньки автомобилей — белые, красные, желтые.

— «Седьмой», я «Переменный», «Седьмой», как слышите? Прием, — раздался в динамике тревожный голос.

— Я «Седьмой», — быстро ответил Добромыслов, — слышу вас. Слышу вас хорошо, прием.

Слышно было, как сквозь потрескивание доносится дыхание.

— «Седьмой», в вашем районе ограбление. Десять минут назад с женщины сняли золотые часы, шерстяной шарф. Часы на цепочке змейкой. Шарф белый, денег 12 рублей. Грабителей трое. Молодые. Все примерно одного роста, высокие. Двое в светлых плащах с поясами, один в темной шляпе и кожаной куртке. Один блондин. Вооружены ножом. Кажется, выпивши. В ваш район направляю патрули 5, 11 и 13. Как поняли? Прием.

— Понял вас хорошо.

Водитель увеличил скорость.

— «Пятый» и «Одиннадцатый» на мотоциклах, — сказал он.

— Ничего, — сказал Добромыслов и стал вызывать патрульных, договариваться, какие улицы прочесывать. — Главное, чтобы они не разошлись.

— Не разойдутся, — уверил водитель. — Я знаю. Они сейчас героями себя чувствуют, но и боятся. Их друг к дружке тянет. Могут зайти в ресторан, конечно, или к кому-нибудь, чтоб выпить. Им сейчас трудно расстаться. Да и деньги надо истратить…

— Пожалуй, — согласился Добромыслов.

Каждые пять минут «Переменный» вызывал Добромыслова. Тот докладывал, что все без изменений. Они все кружили и кружили. Мелькали иногда мимо парни в светлых плащах. Добромыслов внутренне напрягался, но это были совсем другие люди, хорошие, веселые, с девушками, празднующие субботний вечер. Они шли в полутьме под черными деревьями и улыбались друг другу.

Машина развернулась, светом фар выхватывая из темноты огромные стволы замерзших деревьев, застывшую чашу кустов, угол дома с блеснувшим окном, пустую скамейку у забора.

— Вот они, — сказал водитель, — похоже, что они.

С противоположной стороны улицу переходили трое. Они шли неторопливо, двое в плащах и один в кожаной куртке и шляпе. Их было трое на пустынной улице, и когда они проходили под фонарем, их фигуры четко рисовались на фоне кустов.

— Я иду. Если это они, я поправлю фуражку, вот так, — сказал Добромыслов, показывая. — А вы сообщите «Тринадцатому» и дежурному.

— Хорошо, — сказал водитель, прижимая машину к тротуару. Машина остановилась.

Добромыслов вышел, оставив дверцу открытой. Водителю была хорошо видна коренастая фигура Добромыслова в длинной шинели, затянутой ремнем. Вот он поправил фуражку.

— «Переменный», я «Седьмой», — тотчас сказал в микрофон водитель. — Они обнаружены.

— Понял вас, где вы находитесь?

Водитель назвал улицу и стал вызывать «Тринадцатого», но тот сказал, что все слышал и едет.

Добромыслов требовал у парней документы, когда водитель включил бортовую фару. Ослепительный свет залил их, светлые плащи парней и погоны Добромыслова, казалось, загорелись. Водитель выскочил из кабины и побежал через кусты. Парни беспомощно заморгали, их лица скривились от света, они хлопали себя по карманам и молчали. Добромыслов стоял спиной к дереву. Вдали показались огни мчащейся машины. Проскочив перекресток, она резко затормозила. Два человека в милицейской форме вышли из нее.

— Мы хотели пошутить, — сказал один из парней. У него было узкое длинное лицо и большие глаза. — Мы просто хотели пошутить, а она отдала часы. Тогда мы сказали, чтобы и шарф. И она отдала шарф. Мы не хотели. Мы просто решили пошутить… Вот эти часы. Целые. И цепочка. Гоша, дай шарф! И шарф. Вот он. Пошутить — и все. А она отдала часы. Часы и шарф. И мы взяли…

— А деньги? — спросил Добромыслов. — Где деньги?

— Мы истратили, — сказал парень в куртке и закрыл рот ладонью. — Видно было, что ему очень хочется плакать. Он был пьян.

— Пропили?

Парень кивнул головой.

— Тоже ради шутки? — спросил Добромыслов. — А нож тоже ради шутки? И угрозы?

Они были на свету, их окружали мужчины в милицейской форме, «шутники» стояли, жмурясь от света. Их усадили в машину, и Добромыслов сообщил, что имеет груз для «Сорок второго». Машины патрулей разъехались, помигав фарами на прощание.

…Дома жена спросила Добромыслова, как прошло дежурство.

— Нормально, — ответил Добромыслов. — Все было нормально.

Жена стала смотреть, как он ест. Она уже привыкла к его ответам и знала, что то была работа, а это — дом, а дом и работа — разные вещи. Он не любил говорить о своей работе.

Добромыслов поел и сел писать контрольную по английскому. Часа через два он принял ванну. Когда ноги его коснулись горячей воды, по телу пробежали мурашки. Это было приятно, и он засмеялся…

А. Мызников, заместитель начальника следственного Управления Прокуратуры Казахской ССР. Десять пачек грузинского чаю

Таких досадных дел в практике молодого следователя городской прокуратуры Розы Ивановны Котовой не было. Преступление загадочное и даже кажется ей насмешкой над всеми, кто занят расследованиями. В который раз она перечитывает протоколы допроса, осматривает пломбир и инкассаторскую сумку, куда мошенник вместо трехсот пятидесяти рублей положил десять пачек грузинского чаю. И снова возникает тот же вопрос: «Кто мог так чисто сработать?» Пломба не нарушена, замки банковского сейфа не повреждены. Допоздна сидела Роза Ивановна в своем кабинете, анализируя каждую мелочь.

Все произошло довольно странно. В четыре часа дня в магазин № 23 прибыл инкассатор. Он принял сумку с деньгами от заведующей магазином и быстро уехал. В банке, кроме охранников, никого не было. Инкассатор запер сумку с деньгами в сейф, а утром передал ее в кассу пересчета. На этом круг замкнулся.

Роза Ивановна с досадой посмотрела на аккуратную папку с делом. Где же нить разгадки? Много раз беседовала Котова со свидетелями, которые имели хоть какое-то отношение к этой истории, но пока ни малейшего просвета.

Подошел день доклада прокурору города В. В. Колосникову, а фактов и улик в руках следователя до смешного мало. Однако версия о том, что вор «свой», местный, не выходила из головы Розы Ивановны.

— Обратите внимание на заключение криминалистов, — заметно волнуясь, сказала Котова.

Быстро перелистав дело, она прочла: «Признаков применения отмычки и следов других предметов на механизме замка сейфа не обнаружено…» Значит, сейф открыт ключом, — утвердительно говорит следователь. — А может, и не было денег в сумке? Чай завернут в бумагу, взятую в магазине, пломба цела, а оттиск на ней сделан магазинным пломбиром. Это установлено экспертизой. Все говорит о том, что деньги похитил кто-то из «своих».

— А если их взяли посторонние? — усомнился прокурор.

— Не думаю, — возразила Котова.

— Напрасно! — с подчеркнутой официальностью сказал Колосников. — Вы установили, что в час закрытия магазина там была уборщица Зурманова со своим мужем. Поинтересуйтесь их жизнью.

Перед концом рабочего дня Роза Ивановна снова появилась в магазине. (Здесь к ней привыкли и встречали так, как встречают хорошо знакомого человека). Она побеседовала с продавцами, с заведующей магазином. Ничего нового. Вот только грузчик Эгамов кое-что дополнил к своим прежним показаниям. На вопрос следователя, кто еще был тогда в магазине, Эгамов, немного подумав, ответил, что приходила тетя Саша, соседка уборщицы. Котова тотчас же направилась к ней.

Тетя Саша оказалась на редкость словоохотливой. Она припомнила, что в тот день действительно приходила в магазин к уборщице Зурмановой, чтобы попросить ее помочь побелить квартиру. Зурманова пообещала, но не пришла. А дня через два она с мужем уехала из города.

— Как уехала? — насторожилась следователь.

— Да очень просто. Собралась и уехала.

— А куда?

— Кто их знает. Говорят, что к родственникам.

Неожиданный отъезд уборщицы показался следователю несколько поспешным. Что заставило ее покинуть город вскоре же после случившейся пропажи денег в Госбанке?

— Обстоятельства отъезда, конечно, подозрительны, — согласился прокурор. — Думаю, что вы на правильном пути.

Шли беспокойные дни, полные хлопот и раздумий. Роза Ивановна побывала в семейных общежитиях, беседовала с десятками людей. Они помогли ей дорисовать облик Зурмановой и ее мужа. Картина начинала проясняться. Зурманов давно не работает, пьянствует. В прошлом дважды судим.

Но вот пришли еще два свидетеля. Их показания упрощали запутанное дело. Незадолго до кражи Зурманов в пьяной компании показывал им поддельный ключ от сейфа магазина № 23 и уговаривал совершить кражу. Он клялся, что все обойдется. Моя Фрося, дескать, давно сделала слепок с настоящего ключа. Она и спрячет вас перед перерывом в магазине…

Однако на практике преступники нередко используют наговоры, клевету и дезинформацию, чтобы уйти от следствия. Тогда Роза Ивановна решила провести эксперимент. Она положила перед одним из свидетелей десять ключей. Тот, не колеблясь, указал, какой из них давал ему Зурманов.

И вот перед следователем Котовой сидит худощавый мужчина. Держится он непринужденно, подделываясь под простачка, и с тупым упорством твердит:

— Деньги-то для поездки мы у добрых людей заняли. А воровать — не воровали, своим трудом живем.

— Значит, своим трудом? — усмехается Роза Ивановна.

Она с минуту молчит, пристально всматриваясь в скуластое лицо Зурманова, а затем, как бы взвешивая каждое слово, спрашивает:

— Вы, Зурманов, давно готовились к этой краже. Ваша жена сделала слепок с ключа от сейфа. Ждали момента. Следили за магазином, и, присмотрев место, где спрятаться, в обеденный час, когда все ушли из магазина, совершили кражу. Все работало на вас, Зурманов. Пломбир оказался под руками, в сейфе. Вы вскрыли инкассаторскую сумку, взяли деньги, а вместо них положили десять пачек грузинского чаю. Так ведь было?

Зурманов отводит глаза в сторону и тяжело вздыхает. Роза Ивановна встает и прохаживается по кабинету. Все факты, добытые в ходе следствия, говорят против Зурманова. Перестав юлить и выкручиваться, он сидит ссутулившись и вжав голову в узкие плечи. Он жил своей скрытной жизнью лицемера, таился, прятался, высматривая добычу. А когда почуял ее, не устоял, ринулся очертя голову, чтобы завладеть чужим добром…

Оставшись одна, следователь вновь и вновь мысленно анализирует дело Зурмановых, но теперь уже, так сказать, в другой плоскости. Ведь долг следователя не только раскрыть дело, но и выявить те причины, которые, говоря языком юристов, способствовали совершению преступления.

Этих причин, конечно, немало. Но среди них в деле о хищении денег Зурмановыми есть одна главная. Это халатность должностных лиц. Она выразилась прежде всего в потере чувства ответственности за сохранность государственных средств. Помогло преступлению и равнодушие окружающих. Вспомним: Зурманов предлагал своим знакомым принять участие в краже денег. Вот здесь бы и пресечь эти наглые попытки посягательства на народное добро. Но люди, которым стало известно о готовящемся преступлении, не проявили гражданского мужества.

К. Биндер, прокурор следственного Управления Прокуратуры Казахской ССР. Прочитайте и распишитесь

В Гродное Аккулин приехал под вечер.

Хотя до местной гостиницы тут было и не близко, все же он отказался от попутной машины и пошел пешком. Прямые улицы села были обсажены редкими деревьями. Над печными трубами вился прозрачный дымок, и, пока Аккулин шел, в сгустившихся сумерках одно за другим ярко вспыхивали окна.

Макаш Акимович Аккулин уже несколько лет работал следователем межрайонной прокуратуры, и в нечастые свои наезды в Гродное всегда отмечал про себя, что село обрастает новыми домами, люди лучше одеваются, и все больше мотоциклов можно встретить на улицах. Вот и сейчас он проходил мимо высокого, под красной крышей, чисто выбеленного дома с ярко-голубыми наличниками на окнах. Он знал большую и дружную семью, которая жила здесь.

Как бы в подтверждение своим мыслям о непрерывно меняющемся укладе сельской жизни Аккулин заметил на противоположной стороне улицы новенький «москвич». На него падал свет из окон добротного кирпичного дома, и машина поблескивала темно-зеленым лаком. Дом показался Аккулину знакомым, и он вспомнил, что тут живет Юсуп Моминов, заведующий магазином сельпо.

Вспомнил и свой приезд двухмесячной давности. Тогда он выступал перед жителями села в их клубе — выступал с сообщением о хулиганских действиях шофера Сидорчука. Внезапно в открытые окна ворвались отрывистые звуки дутара.

— Это у Моминова… — как-то осуждающе сказал один из рабочих совхоза. — Обрезание сыну сделал, и теперь той у него. Музыкантов привез из Ташкента. Всех своих дружков позвал…

Позднее, проходя мимо дома Моминова, где шумное веселье было в самом разгаре, Аккулин увидел и хозяина дома. Юсуп Моминов — смуглый, коренастый молодой человек — стоял на пороге в темном костюме. Приветливо улыбнувшись, сияя золотыми зубами, Юсуп пригласил зайти в дом.

Сославшись на позднее время, Аккулин отказался. Но потом иногда вспоминал об этом человеке, оставившем неприятный осадок своим самодовольством. И сейчас, проходя мимо, он припомнил резкие звуки дутара.

Но сейчас в доме было тихо. Аккулин пошел дальше, и уже почти возле гостиницы его громко окликнули:

— Товарищ Аккулин! Здравствуйте! Значит, все же пожаловали в наши края?

Он обернулся и узнал Лебедовского, бухгалтера сельпо. Тот был пьян. Подойдя поближе к следователю, он доверительно сообщил:

— Только зря время теряете… Кроме обычной халатности, ничего у нас не найдете.

Помолчал, покачиваясь, и заковылял дальше на своем протезе. Его слова заставили Аккулина насторожиться. «Почему он так сказал? Значит знал, что я приеду? Кто-то постарался предупредить?! Возможно, они даже успели предпринять кое-какие меры. Надо торопиться».

Проверка финансовой и хозяйственной деятельности Гродновского сельпо, которую не так давно проводил ревизор райпотребсоюза, шла медленно. Уже несколько раз прокурор района интересовался ее ходом, но результаты, даже предварительные, не давали оснований для беспокойства; ничего серьезного не выявлялось. Наконец ревизор Шубин принес акт в прокуратуру и в разговоре пояснил, что в сельпо по документам установлен перерасход на строительстве чайной примерно на двадцать тысяч рублей.

Прощаясь, Шубин добавил: «Голая цифра. Неизвестно, за счет чего она образовалась, думаю, это результат халатности прораба».

С этим актом и приехал Аккулин в Гродное.

Переночевав в гостинице, он рано пришел в контору сельпо. В бухгалтерии никого еще не было. Пожилая женщина-сторож (она же и уборщица) встретила его приветливо и, домывая крыльцо, без умолку рассказывала:

— Сам-то председатель сейчас в отъезде, а то завсегда раньше других приходит, а вот Сергей Петрович, — она глубоко вздохнула, — последнее время пьет много, на работу запаздывает. Жаль его, беднягу, инвалид ведь… Еще вот недавно девчонку на работу взяли. Назибаева по фамилии, бухгалтерские курсы окончила, уж до чего старательная, аккуратная…

«Сергей Петрович, — понял Аккулин, — это и есть Лебедовский».

К конторе подходила стройная миловидная девушка — Назибаева.

Еще накануне, ворочаясь на жесткой гостиничной койке, Аккулин решил, что начинать нужно с бухгалтерских документов.

Два дня у него ушло на это. Он листал толстые бухгалтерские папки, отыскивал и сличал накладные, счета, фактуры.

Да, все правильно, он не ошибся. Но как это может быть? Вот документ о списании двухсот килограммов кровельного железа и двухсот килограммов олифы. А через три дня списано такое же количество, да еще триста килограммов краски, затем еще и еще…

Цифры удивляли. Объект не столь уж значительный. Могло ли быть израсходовано такое количество стройматериалов?

А вот документы о продаже кровельного железа литейно-механическому заводу. Откуда столько железа в сельпо?

Разговор по телефону с главным бухгалтером райпотребсоюза подтвердил мелькнувшее подозрение. Оказывается, весь райпотребсоюз за год не получал такого количества железа, какое тут, в Гродном, списали на строительство одной только чайной. Это товар дефицитный. Строительных объектов много, откуда же взялись излишки, чтобы можно было уступить их посторонней организации? «Голая» цифра перерасхода по строительству чайной, о котором толковал ревизор Шубин, все больше и больше напоминала хищение. Но все это еще предстояло выяснить.

Рабочий день подходил к концу, работники бухгалтерии поспешно складывали дела. Собиралась и Назибаева.

— Равиля, прошу вас задержаться. Помогите мне подсчитать некоторые суммы, — обратился к девушке Аккулин.

Та согласилась.

Когда же они остались в конторе вдвоем, следователь показал ей постановление об изъятии некоторых бухгалтерских документов, взамен которых временно вкладывались их копии.

— Я доверяю вам, Равиля, и прошу об этом пока никому не говорить.

Равиля все поняла. Документов было много, работали они до полуночи, а утром Аккулин срочно уехал в город.

Была пятница, а ему хотелось, не откладывая, доложить свои соображения прокурору, посоветоваться с товарищами и главное — показать документы ревизорам облпотребсоюза и получить у них консультацию. Ведь как бы ни был подготовлен следователь, специалисты в той или иной области подскажут ему такие детали, о которых он может и не знать.

Все свои дела он успел сделать в один день и даже договорился с руководством облпотребсоюза о проведении глубокой, квалифицированной ревизии сельпо.

«В Гродное выеду в понедельник, вместе с ревизорами, и сразу же приступлю к допросам», — так решил Аккулин. Но события заставили его изменить планы.

В субботний вечер после кино в клубе были танцы. Расходились поздно. Проводить Насибу и Зину, работниц столовой, пошли большой компанией. По дороге пели песни. Ребята затевали возню, смех не умолкал на ночных улицах села.

Зина первой заметила неладное: в окнах конторы сельпо вспыхивали огоньки, мелькали тени. Вначале появилась мысль: «Воры!» Задержать, однако, никого не успели. Пока бежали к конторе, двое выпрыгнули из окна и скрылись. А, кроме них, там никого не оказалось.

Оставив для охраны четырех человек, остальные побежали на квартиру участкового. Запыхавшись, перебивая друг друга, они возбужденно рассказывали о случившемся.

Во втором часу ночи Аккулина разбудил настойчивый телефонный звонок.

— Докладывает старший оперуполномоченный райотдела милиции, — услышал он знакомый голос. — В Гродном обокрали кассу сельпо. Через десять минут заедем за вами.

Выпрыгнувшая из машины служебно-розыскная собака быстро веяла след, повела за собой проводника.

Тем временем Аккулин попросил участкового пригласить тех ребят и девушек, которые первыми прибежали к конторе, вызвать кассира и потом вместе с работником уголовного розыска приступил к осмотру места происшествия. Касса, где хранились деньги, оказалась цела. При самом скрупулезном осмотре с применением научно-технических средств никаких следов взлома обнаружено не было. Кассир Ладова заявила, что денег у нее в кассе почти не оставалось: в пятницу она большую сумму отдала заготовителю Ишимбаеву.

В присутствии понятых она легко открыла сейф ключом. Деньги были на месте.

Значит, попытка ограбления исключается. Значит, документы… искали документы! Едва заметная улыбка промелькнула на лице следователя.

Осмотр продолжался. В протоколе пришлось отметить, что все документы находились в беспорядке: на столах, на полу и даже на улице у входа валялись раскрытые папки.

Не было лишь указано в протоколе, что многие папки оказались открытыми именно там, где взамен подлинных документов находились копии. Знал об этом один человек — следователь Аккулин. И он понял, что кое в чем успел опередить преступников. Теперь уже вряд ли что они смогут сделать, чтобы замести следы. Однако одной этой уверенности еще было не достаточно. Ведь он пока не мог ответить на вопрос, кто же побывал ночью в конторе сельпо.

Беседа с теми, кто заметил неясные тени, ясности в дело не внесла: разглядеть ночных гостей не успели. Правда, молодой паренек, рабочий совхоза, как-то не очень уверенно высказал мысль: один из убегавших был похож на его соседа, бухгалтера сельпо Валетова. Но тут же поправился, что мог и ошибиться.

Ничего не дало и применение служебно-розыскной собаки. Пробежав около трех километров, она потеряла след.

Кто был ночью в конторе? Кто именно заинтересован в уничтожении документов? Что смогли унести? Эти мысли не оставляли Аккулина.

Он снова поехал в село, вместе с ревизорами из облпотребсоюза и инженером-строителем. Им поручено проверить все бухгалтерские операции по списанию материалов на строительство чайной, а заодно и операции по продаже железа заводу. Так ведь и непонятно пока, откуда в сельпо оказались излишки дефицитного в сельской местности листового железа?

А пока Аккулин ближе знакомился с работниками сельпо.

В дверь кабинета негромко постучали. Вошел высокий, средних лет мужчина с темным, испитым лицом.

— Прораб Ясков по вашему вызову явился.

Аккулин знал про него, что Ясков с женой и маленьким сыном сравнительно недавно приехал в Гродное, назвался строителем, снял небольшую квартиру и попросил работу.

В сельпо его приняли охотно. Несколько месяцев назад здесь утвердили смету, а руководить строительством чайной было некому. Правда, в трудовой книжке содержались не весьма лестные записи о причинах его увольнения с предыдущих мест работы. Но к этому придираться не стали. Нужен прораб, а где его найдешь? Пусть работает, а там посмотрим. На частые шумные пьянки Яскова и даже на то, что пьяным он бывал и на работе, внимания не обращали. Работа кипела, сновали машины, возили строительные материалы, а что скрывалось за всем этим — никого не интересовало.

— Садитесь, Григорий Тимофеевич, — пригласил его Аккулин, — разговор у нас с вами будет долгий. На днях вы подписали акт о том, что контрольный обмер материалов, израсходованных на строительство чайной, инженер произвел при вашем участии. А сейчас познакомьтесь с заключением ревизоров. Материалов израсходовано в несколько раз меньше, чем отпущено из магазина сельпо и списано бухгалтерией по вашим отчета. Где же остальные стройматериалы на двадцать тысяч рублей

Ничто в лице Яскова не выдавало волнения. Помедлив немного, он ответил:

— А я никуда его и не девал. Растащили скорее всего. Ведь на строительные материалы все зарятся, а охраны не было.

— Почему же вы включили эти материалы в отчет, как израсходованные на объект?

— Ну, что же, в этом я виноват, халатность моя, за нее придется отвечать.

Опять эта настойчивая «халатность». Следователю вспомнилась встреча с Лебедовским.

Аккулин все больше и больше убеждался, что перед ним организованная группа жуликов. Ясно было и другое: так просто они не сдадутся, хотя неудавшаяся попытка уничтожить изобличавшие их документы несколько охладила пыл мошенников.

И все же Ясков долго и настойчиво старался убедить следователя в том, что к работе он относился честно, старался изо всех сил, а если пил, то нечасто и немного, и только на заработанные деньги.

Аккулин его прервал:

— Вы утверждаете, что все материалы по фактурам магазина, в которых имеется ваша роспись, вы действительно получили?

— Да, получил. Все подписи в фактурах мои, подлинные. Чего ж тут отрицать! Получил все сполна. Да вот растащили…

— Вы, Григорий Тимофеевич, зря обижаете людей. Вот взгляните на акт бухгалтерской ревизии, полистайте документы: на шестой странице есть сличительная таблица. Прочитали? Там ведь ясно сказано, что такого количества железа, которое значится отпущенным на строительство чайной, в магазин вообще не поступало. О какой уж «честности» тут можно речь вести? Ведь фактуры-то вы подписывали бестоварные, не получили вы столько железа я других стройматериалов, а значит, воровать-то у вас было нечего… Вот так-то. И ознакомьтесь с постановлением об аресте.

Ясков вздрогнул, он не ожидал такого. Долго и внимательно читал постановление, а затем быстро поставил на нем свою размашистую роспись. В кабинет вошел молодой человек в милицейской форме. Это был участковый уполномоченный, тот самый, которому ночью сообщили о «ворах» в конторе сельпо.

— Ваше указание исполнено, — обратился он к Аккулину, — Моминов арестован.

— Как он?

— Ругался отчаянно, угрожал, — возбужденно говорил Хаким Назиров. Кричал, мол, вы и прокурор, санкционировавший его арест, будете отвечать. Жена его, Камиля, плакала…

— Да, жаль Камилю, хорошего ничего она не видела. Говорят, как прислуга при нем была… Завтра к полудню доставишь Моминова на допрос. А сейчас, Аккулин взглянул на часы, — сейчас прибудет грузовая машина: председатель райпотребсоюза направил. Возьми своих ребят — дружинников, которые покрепче да посильнее, пригласи понятых и отправляйся на обыск к Моминову и Яскову. Вот санкция прокурора. Все ценное имущество изымите, погрузите и сдайте на склад райпотребсоюза. Смотрите повнимательнее, чтобы не обвели вас вокруг пальца.

Продолжительно зазвонил телефон. Аккулин снял трубку и услышал голос прокурора области:

— Здравствуй, Макаш Акимович. Есть новость. Сегодня мне звонил прокурор города. Поручение о проверке движения листового железа на литейно-механическом заводе выполнено; там оказалось все в порядке: ни недостачи, ни излишков. На днях заканчивает работу технологическая экспертиза. Ты оказался прав: выявляются нарушения и самого процесса, и норм расходования железа на заводе. А это создавало неучтенные излишки на складе. Заведующего складом завода пока допрашивать не стали. Лучше будет, если ты сделаешь это сам. Приезжай послезавтра, кстати, и выходной день проведешь дома. К тому времени и акт экспертизы будет готов.

Разговор с прокурором области обрадовал Аккулина: значит, все подтверждается, следствие на правильном пути. Фактуры Моминова об отпуске железа заводу тоже фиктивные, или, по-бухгалтерски говоря, бестоварные. Да, но как же тогда деньги? Ведь завод перечислял магазину большие суммы за железо, которое фактически не получалось. Куда же делись эти деньги? Конечно, при суммарном учете, какой велся Моминовым, деньги свободно можно было изъять из выручки и покрыть недостачу бестоварными фактурами. Без участия работников бухгалтерии сельпо, однако, он делать этого не мог. Тогда с кем же? Кто же с ним вместе присваивал похищенные деньги?

Без стука, бесшумной походкой в кабинет вошел бухгалтер сельпо Валетов. Он опустился в кресло, откашлялся, вытер платком лицо и торопливо, отрывисто заговорил:

— Я все уже знаю. Арестовали Моминова и Яскова. Это конец. Я знаю, я видел, как вели Моминова, он даже не кивнул мне, а ведь мы так ему верили, он говорил, что деньги — это сила, а денег у него было много. Он и Лебедовский заставляли меня скрывать их грехи, а за это платили, правда, немного… Я проклинаю себя, что смалодушничал, что не нашел в себе силы противостоять этим живоглотам, ведь я все знал, мог давно уличить их, но теперь я расскажу все. Если разрешите, я сам напишу свои показания…

Писал он долго, часто останавливаясь и вытирая слезившиеся глаза.

— Вот, все, — сказал Валетов, подавая написанные мелким почерком листы бумаги.

— А все ли, Валетов? Почему вы ничего не написали о посещении конторы, когда ночью пытались отыскать и уничтожить изобличавшие вас документы?

— Да, был я там, искал документы. Но не по своей воле: Моминов и Лебедовский мне угрожали. Лебедовский сам не мог: он инвалид. Помогал мне Ясков. Теперь вы знаете все, делайте со мной, что хотите.

— Что хочу — это не в моих силах. Это решит суд. А пока можете идти домой.

Валетов вздрогнул, неловко поднялся и вышел из кабинета.

Утром следующего дня, едва Аккулин успел войти в кабинет, позвонил дежурный отделения милиции и сообщил, что арестованный Ясков просит вызвать его на допрос.

— Решил рассказать правду, — сказал он, — понял, что и без меня вы все узнаете, на то ведь и следователь. Началось все вскоре после того, как я стал прорабом в сельпо. И раньше я любил выпить, погулять в веселой компании. Вот и поймал меня на этом Моминов. Все в гости приглашал, поил, кормил. Народу у него всегда много бывало. Кстати, помните, когда Моминов приглашал вас зайти в дом, тогда у него той был. У него в гостях приятель сидел, завскладом, на литейно-механическом заводе работает. Садыков его фамилия. Вместе они железо-то воровали, а деньги присваивали. Смеялся он потом: хотел, мол, следователя за один стол с вором посадить. Да вот не вышло.

Он немного помолчал, потом продолжал:

— Недолго угощал меня Моминов. Однажды, когда выпивали мы втроем, с ним и с Лебедовским, предложили они мне подзаработать. Лебедовский убеждал: «Твое дело только подписывать фактуры на отпуск строительных материалов, а затем включать в отчет. Вроде ты израсходовал на стройке. Я с тебя спишу их. Денежки же за эти материалы возьмем из магазина и разделим поровну». Долго они меня убеждали, говорили, что учет в магазине суммарный, а сколько фактически израсходовано на стройку — все равно неизвестно, так что и комар носу не подточит.

И дальше стал рассказывать о том, как он согласился. А сколько списали материалов, он и сам не знает. Деньги ему давали, а он пропивал. Знал, что с Садыковым они воруют железо, вернее, деньги за железо. Там на заводе были какие-то излишки. Так они через Садыкова договорились с Моминовым, чтобы он выписал несколько бестоварных фактур, якобы завод это железо купил в сельпо, а стоимость перечисляли магазину. Моминов эти деньги брал из выручки, оставлял долю себе и Лебедовскому, а остальные отдавал Садыкову. Яскову от этой операции ничего не доставалось, но он молчал.

— Если не верите, дайте очную ставку с Моминовым и Лебедовским, закончил он. — Я им все в глаза выскажу.

— Нет, Ясков, сейчас я вам верю, — возразил Аккулин, — очная ставка пока не нужна. Вот скоро доставят Моминова, посмотрим, что он скажет.

…Моминов вошел в кабинет с высоко поднятой головой и сразу же спросил о причине его ареста. Он заявил, что виновным себя не считает и требует немедленного освобождения.

— Скажите, Моминов, на какие средства вы, глава большого семейства, приобрели два дорогостоящих дома, автомашину, мотоцикл с коляской?

— У меня только один дом, а больше я и по закону не могу иметь.

— Вот в отношении закона вы правильно сказали. Только сумели вы его обойти. Предъявляю вам протокол описи вашего дома под номером 111 по улице Садовской в Джамбуле, который вы оформили на имя отца-пенсионера.

— Это дом моего отца.

— Тогда ознакомьтесь с показаниями вашей жены, отца и других родственников. Они утверждают, что дом этот купили вы, только оформили на имя отца. В этом же протоколе описи имущества значится мотоцикл с коляской. Вы поставили его во дворе отцовского дома после того, как приобрели машину. Так на какие же средства вы все это купили? А какие у вас отношения с Садыковым?

— Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы и прошу увести меня.

— Тем хуже. Вот постановление о предъявлении вам обвинения в хищении государственных средств. Прочитайте и распишитесь. А все описанное у вас имущество пойдет в возмещение ущерба, причиненного вами и вашими сообщниками государству.

С Лебедовским, который незамедлительно явился по вызову следователя, разговор был коротким. На вопрос: «Ну, как, Сергей Петрович, будем начинать разговор о «халатности» или сразу перейдем к организованному хищению государственных средств?», он так же спокойно ответил: «Да что уж там, ваша взяла, не думал, что вы быстро разберетесь. Ведь и ревизоры были, и начальство, а все с рук сходило. Признаю себя виновным».

Выслушав подробный доклад Аккулина о результатах расследования дела, прокурор области Барьянов остался доволен.

— Молодец, — сказал он. — Все проделано оперативно. Расследованием на литейно-механическом заводе теперь займется другой следователь. А у тебя, Макаш Акимович, другая задача. Надо подробно выяснить причины, в силу которых стало возможным это преступление. Принять меры к разгильдяям, не вскрывшим своевременное хищение в сельпо. Представление о наказании ревизоров райпотребсоюза я уже подписал.

Н. Янина. Справедливости ради

Затылок немел, и он чувствовал это не потому, что прошла боль. Горячая шея согрела снег, он подтаял, а теперь покрылся корочкой и холодил голову. Но так ему было лучше: прояснилось сознание и затихали тупые удары в позвоночнике.

Он попробовал пошевелить ногами, но сразу ударило в низ живота, резко и остро, как выстрел, заныло в икрах. «С ногами все кончено», — подумал он.

Левая рука была подвернута под спину, он не мог пошевелить ею, зато правая, без единого ушиба, свободно лежала на груди. Он протянул ее, сжал в ладони снег и приложил к лицу. Кожу засаднило. Снег в руке побурел. Он набирал снег еще несколько раз, пока не протер лицо.

Кругом стояла тишина, необычная тишина. И белая, режущая глаза пелена окутывала лес. Словно лежал он в чехле из ваты. Высоко-высоко через узкую дольку расщелины был виден лоскут неба. Он был ярко-синий с одним белым облачком. «Кому придет в голову, что я жив?» — пронеслось в сознании.

Он попробовал крикнуть, открыл рот — судорога перекосила лицо, в позвоночнике сухо щелкнуло. «Надо лежать спокойно и ждать…» Там, наверху, остались Нестор, Кира, Синьковский[7]. Если они пойдут по его лыжне и дойдут до расщелины — они все поймут.

Кира видела его у трех елей. Он только что спустился и ждал ее. Она видела, где он стоял, но что-то медлила, словно колебалась; спуск был крутой, и еще эти ели на пути, где он стоял.

Он хотел уже помахать Кире палкой и крикнуть, как увидел рядом с ней Синьковского. Из его раскрытого смеющегося рта валил пар, и Кира тоже улыбалась, неотрывно смотря в сторону трех елей. Синьковский перебирал на месте ногами, чуть согнутыми в коленях, как скаковая лошадь. Где-то запропастился Нестор, и его отсутствие сейчас отзывалось непонятной Тревогой.

А они все стояли вдвоем, и ему это казалось целой вечностью.

— Па-а-нин! — весело закричала Кира, подняв вверх руки в красных варежках. Он почему-то не ответил.

Синьковский взмахнул палками, круто повернулся, и его широкая спина скрылась во впадине. Кира недолго выбирала. На минуту она замерла, как перед стартом, и, повинуясь какому-то внутреннему толчку, рванулась вниз. Она исчезла во впадине вслед за Синьковским. Панин знал: Кира это сделала, чтобы досадить ему.

Забираться на увал ему уже не хотелось.

Он стоял у елей, опираясь на палки, и думал о схеме. Последнее время он не мог обойтись без мыслей о приборе: он думал о нем, где бы ни был, и не только в лаборатории, но и в театре, дома, на улице. И даже сейчас, когда Нестор, Кира и Синьковский вытащили его на лыжах в горы, он не мог не думать о своем измерительном приборе. Нестор торопил его с работой, выпуск прибора уже стоял в плане завода и оттуда звонили — справлялись, как дела, и Нестор обещал, что все будет в порядке, что вот-вот начнутся испытания. А прибор врал, и даже не врал, а куролесил. Но это было в общем-то одно и то же: нет точности в вычислениях без последовательности и стройности. Где-то закралась ошибка.

Он закрыл глаза и увидел квадрат цвета серебра, с продольной узкой планкой внизу — светового табло. Планка горит голубоватым огнем, и мерцают, мерцают цифры. Они бегут друг за другом, танцуют в хороводе, кружатся в вихре и рассыпаются в фейерверке. Исчезают совсем. Он открывает глаза. «Этот чёртов пятый узел…» Вдруг он понимает, что все дело в нем. Это он сам все запутывает, пускает цифры в огненный пляс вместо четкого и плавного движения.

Палка от лыж вращается в его руке, и наконечник скользит по насту тоненькие бороздки, как цифры, дразнят его. «Пятый узел…» Наконечник на снегу скрипит, как перо по бумаге. Все в уме, как на магнитофонной пленке стоит только ее запустить, как она воспроизведет запись. Пятый, этот чертов пятый, заставляющий до смертельного изнеможения прыгать цифры. Ну, нет! Он сейчас укротит его. Он подчинит его себе. Он заставит цифры присмиреть. Только… Только… Еще маленькое напряжение, одно маленькое. Фейерверк цифр в одном строю. Вот-вот он сейчас рассыплется. «Пятый узел…» Стоп! Цифры выстраиваются по линеечке, робкие, пристыженные, после исступленной возни.

Эхо радостного выкрика дробится по ущелью. Эха-ха-ха! — кричит он и отталкивается обеими палками.

На душе и в теле такая легкость, что он не мчится, а летит. Еще один поворот — и туда, где Нестор, Кира, Синьковский; они должны сейчас же все узнать.

Глаза залепил снежный вихрь, поднятый резким торможением.

На краю расщелины он качнулся, как маятник, и исчез.

…Кира должна заметить его отсутствие. И Нестор тоже, и Синьковский. Они не оставят его.

В глазах опять помутнело, ватная белизна становилась грязно-серой, и чернел проем вверху.

Это повторялось уже несколько раз: затемнение, прояснение, опять затемнение и опять прояснение. Будто огромная туча закрывает небо — и все темнеет, но стоит ей уйти — как все заливается светом.

Режет глаза, ватная лавина надвигается на него, хочет раздавить. Все тяжелее становится в груди, воздух вырывается с хрипом. И он падает в какую-то пустоту. А рядом Кира… Живая, с горячим дыханием, с бьющимся сердцем, сильная, красивая…

— Кира… — шевелит он губами. Вот видишь, я какой… Кира, что я говорю, — прибор, он теперь заработает… Я назову его твоим именем — УК. Уварова Кира. И никто не будет знать, почему я назвал его так, или пусть догадываются, пусть знают. Ведь могу я посвятить свою работу кому хочу. Ведь посвящают писатели, композиторы, а почему не могут конструкторы? Кира, ты не уходи. Теперь, Кира, все будет по-другому.

Он пришел в себя от боли — что-то щелкало в позвоночнике, бешено колотилось сердце. Он сжал пальцы, рассерженный на свое бессилие, и, напрягая все мышцы, приподнял голову. Кто-то, барахтаясь в снегу, двигался к нему. «Кира…» — пошевелил он губами. И опять чем-то черным захлестнуло сознание.

Кто-то пытался обхватить его за плечи. Он протяжно застонал.

— Ничего, ничего, выберемся, старик! Ну, давай, давай, помаленьку…

— Кира… — слабо позвал он.

— Это я, старик, Павел Синьковский… Не узнаешь? Ну давай, давай. Угораздило же тебя, Серега. Мы там все склоны обыскали, всю щель обшарили.

Синьковский наклонился над Паниным. Запахло потом и папиросами.

— Тяжеленько мне будет с тобой… Эх, черт, и как же это все-таки тебя?

Потом он сидел, беспомощно опустив руки.

— Ничего я не сделаю с тобой, Серега, ничегошеньки. Ей-богу, ничего…

Судорожно сжималась рука Сергея, словно он пытался схватить неведомую опору и встать. Синьковский закурил. Лениво растекался дым.

Синьковский тупо смотрел на Панина, на его тянущуюся куда-то руку и слабо соображал, что теперь ему делать.

— Умирать, что ли, собрался, — глупо выговорил он вслух свои мысли.

Измученное лицо Панина болезненно передернулось, рука перестала сжиматься, замерла.

— Не надо бы мне… умирать. Там наверху, у трех елей, расчеты. Прибор будет работать. С радости свалился сюда…

Стояла тишина, было слышно, как хрипит что-то в груди, как трудно Панину говорить. Синьковский присел на корточки, обхватив руками голову.

— Бредишь, старик…

— Ты скажи там Нестору, Кире… Если снегом не заметет, все поймете…

Синьковский поднялся на ноги и опять закурил. «Расчеты на снегу… У трех елей…» Волнуясь, он походил по расщелине, проваливаясь глубоко в снег, как в пух. Его зазнобило. Он полез было наверх, но внезапная тишина позади остановила его. Еще не веря этой тишине, он вернулся к Панину. Сергей лежал с застывшим лицом, вытянутая рука была неподвижна…

При встрече с друзьями после долгих поисков и расспросов Синьковский устало прикрыл глаза и дрогнувшим голосом проговорил:

— Он там. Умер при мне…

Кира замахала руками и закусила губу, открыв глаза широко и недоверчиво. У Нестора задергалась левая щека.

— Ничего не изменишь, умер… Мы должны примириться с этим… фальшивым фальцетом произнес Синьковский.

Кира смотрела на него с неприязнью.

— Я ведь хотела сама… Почему вы мне не дали пройти туда…

Синьковский нервно чиркнул спичкой о коробок.

— Ему уже никто не поможет. Ни ты, ни я, ни Нестор, ни все вместе.

Лицо Киры исказила боль. «Какая она сейчас некрасивая», — подумал Синьковский.

— Ты словно отполированный! — закричала ему Кира.

Она побежала вдоль расщелины, без лыж, разгребая снег, как воду. Нестор пошел за ней.

«Если с расчетами все так, как сказал Панин, то она будет у его ног», подумал Синьковский. О! О нем заговорят теперь, заговорят, как о таланте. Синьковский — талант! Как говорили: «Панин — талант»! Это будет его прибор, прибор — Синьковского, он так его и назовет… Никто не считал его бездарным, случайным человеком в институте — всегда корректного, готового прийти всем на помощь. Даже сейчас в расщелину спустился не Нестор, заведующий лабораторией, а он — рядовой конструктор, близкий товарищ погибшего.

Нестор возвращался с Кирой. Он шел тихо, придерживая ее за плечи, наклоняясь к ней, что-то говорил.

«Кира, конечно, заурядный инженер, но красота — тот же талант, с такой женой не пропадешь… Как это только не понимал Панин?» — подумал Синьковский.

Он не мог попасть спичкой в коробок. Коробок упал к ногам, он раздавил его.

— Слушай! — сказал он Нестору, держа в зубах незажженную сигарету и подавляя внутреннюю дрожь. — Вам надо спуститься вниз, там на базе объяснить все. Я останусь здесь, буду ждать…

— Никуда я не уйду отсюда! — закричала Кира.

Синьковский почувствовал, что он бессилен воздействовать на нее и умоляюще посмотрел на Нестора.

— Кира, надо идти, — сказал Нестор мягко и успокаивающе.

Синьковский, наконец, справился с этой унижающей его дрожью и снова чувствовал себя способным на что-то смелое, как тогда перед спуском в расщелину. «Может быть, они доберутся сюда только ночью. Я разожгу костер», — подумал он и сам удивился благородству своих мыслей.

Когда Кира и Нестор скрылись за увалом, он быстро затянул ремни у лыж. Подъем к трем елям занял не больше пяти минут. Все было так, как сказал Панин. Он вынул записную книжку и старательно переписал все с ровной снежной площадки.

Потом долго-долго топтался на месте, пока снег совсем не осел: видимо, о чем-то думал. Но записи не тронул.

Это было совсем неинтересное дело в практике Жениса Касымова.

Когда он узнал о несчастном случае в горах, о первых подробностях, когда выслушал какой-то сбивчивый, как ему показалось, рассказ Синьковского почти у места происшествия, настроение у него упало. Он не привык еще к таким досадным несчастным случаям, воспринимал их болезненно, как нелепость и дикую несуразность.

Уже вниз унесли труп, уже ушли друзья и свидетели, а он все обдумывал детали происшествия. Потом, успокоившись, медленно стал подниматься вверх.

— Женя! — обеспокоенно окликнул его снизу товарищ, лейтенант Ворончук. — Ты, что, тоже решил проверить спуск?

— Я аккуратно, — ответил Касымов, присаживаясь отдохнуть на верхней площадке, откуда недавно сорвался этот молодой инженер.

Взгляд его рассеянно скользил по ровной белой поляне, по которой шла лишь одна лыжня. Извиваясь, она неровно обрывалась в расщелине. Казалось, что она вот-вот вынырнет за этой чернеющей щелью и продолжит свой бег. Но она оборвалась неожиданно и досадно, как и жизнь этого, видно, способного парня. («Девушка-то себе места не находит», — подумал он, вспомнив и сбивчивый рассказ Синьковского, и лица товарищей погибшего).

Он еще раз рассеянно посмотрел вдоль лыжни и вздрогнул. Вправо метрах в десяти снег был необычно вмят.

Касымов поспешил к этой вмятине и уже отсюда увидел неряшливые лыжные следы подъема елочкой: кто-то был здесь еще. «Ах, да, Синьковский… Но зачем он поднимался вверх?» — обожгла вдруг мысль.

Сумерки в горах надвинулись быстро, и все расчеты, которые до него списал со снежной площадки Синьковский, пришлось переписывать уже при помощи электрического фонаря. Касымов, правда, был более добросовестен: он выписал еще одну строчку, которую не заметил или не хотел записать Синьковский: «Прибор УК».

С утра до обеда следующего дня Касымов возился на месте происшествия: что-то замерял, рассчитывал, делал какие-то записи, и все это спокойно и невозмутимо, несмотря на подтрунивания Ворончука.

— Ну, что? Думаешь, твой Синьковский злоумышленник? Ведь убедились, что он чист? — не унимался лейтенант.

— Да, пожалуй, только зачем же он все-таки поднимался наверх? Неужели из-за расчетов?

— Да, Женя, вот тебе и агент зарубежной фирмы, а? — продолжал иронизировать Ворончук.

— А ты-то разбираешься в этих записях? Вот поэтому давай помолчим.

Через неделю Касымов долго беседовал с заведующим лабораторией Нестором Вараткановым, с любопытством наблюдая, как меняется на глазах его полное добродушное лицо. Тот долго не мог прийти в себя, а в конце разговора как-то растерянно усмехнулся:

— А мы уже и чествовать его собрались…

Он имел в виду Синьковского.

Пришло время поговорить с Синьковским.

«Трус, жалкий трус!» — хотелось крикнуть Женису в это наглое и в то же время заискивающее лицо. Испугавшись, что ему могут «пришить большее» (он так и сказал), Синьковский рассказал обо всем с мельчайшими и гнусными подробностями, спеша и брызгая слюной, стараясь гаденькой откровенностью уверить следователя в своей искренности. Он даже выкладывал свои низменные мысли о женщине, с которой собирался связать жизнь.

Быть может, спасло его от уголовного наказания то, что он не успел восторжествовать и присвоить труд Сережи Панина, добиться внимания со стороны женщины, которую он мысленно уже купил, как красивую вещь, а может, спустя неделю, отделавшись только легким неприятным разговором, он яростно сожалел, что чересчур испугался и дал себя провести этому молоденькому следователю? Об этих подробностях трудно судить, но ясно, что законы общечеловеческой морали и нравственности для таких людей не существуют. Они втаптывают их, как Синьковский втоптал ногами снег у расчетов погибшего товарища.

Н. Ахметов, старший лейтенант милиции. «Шутка»

Вторые сутки беснуется пурга. Снег забил дороги. Все потонуло в белой мгле. Вторые сутки не прилетают самолеты. Ураганный ветер оборвал провода, нарушилась телефонная связь. И только по радио райцентр мог разговаривать с городом. Казалось, вся жизнь в поселке замерла в эту вьюжную пору: в двух шагах ничего не видно — ни пройти, ни проехать.

Молодые сотрудники райотдела внутренних дел после работы собрались в кабинете начальника уголовного розыска поиграть в шахматы и заодно послушать рассказы старого сержанта Нуралы Бексултанова, который вот уже двадцать восемь лет служит в милиции. Рассказы у него бывают всякие — порой грустные, а иногда смешные.

На этот раз старика долго уговаривать не пришлось.

— Ладно уж, расскажу. Это было в те годы, когда наш Ильтай еще бегал без штанов… — начал он, поглядев на старшего лейтенанта Ильтая Узакова, который чаще других над ним подшучивал. — Вызывает раз меня начальник отдела и говорит: «Товарищ Бексултанов…»

Досказать Нуралы не удалось.

Распахнулась дверь, в кабинет вошел взволнованный помощник дежурного Койбагаров:

— Товарищ старший лейтенант, — торопливо доложил он, — здесь Валентина Семенова, кассирша из райпотребсоюза… Ее ограбили. Взяли всю выручку двадцать тысяч. Семенова в соседней комнате.

Все бросились в дежурную комнату. Там стояла заплаканная молодая женщина. Она поминутно вытирала слезы и ничего не могла толком объяснить.

Тогда вмешался старый Нуралы-ага:

— Успокойся, дочка, и расскажи все, как было. Кто ограбил тебя? Знаешь ты их или нет?

Но Валя продолжала плакать и не могла вымолвить ни слова. Только спустя несколько минут, когда немного успокоилась, стала рассказывать:

— Я сидела у себя в конторе и считала деньги, дневную выручку, которую сдали продавцы наших магазинов. В это время постучали. Я вышла из кассы и открыла дверь: думала, пришел мой муж, он обещал зайти за мной. Вошли двое. Один оттолкнул меня в угол, другой остался у порога и тихо сказал: «Не шуми, иначе убьем!» Первый прошел в кассу, забрал все деньги. Потом они пригрозили, что убьют меня, если я выйду, и ушли. Я кинулась звонить вам, но телефон не работал. Я стала кричать, а кого дозовешься в пургу? Оделась и прибежала к вам.

— Когда-нибудь раньше вы их видели? — спросил Ильтай Узаков.

Валя отрицательно покачала головой.

— Как они выглядели?

— Невысокие такие, в черных полушубках и в валенках. Один вроде казах, другой русский.

— Старшина, сообщите подполковнику о случившемся, — приказал Ильтай.

У начальника райотдела подполковника Кунесбаева уже сидели сотрудники ГАИ.

— Обстановка нам неясна, — сказал он. — Но пока суть да дело, необходимо немедленно закрыть все выезды из райцентра, проверять всех подозрительных. Я свяжусь с областью, вызову эксперта и инструктора с собакой. Из райцентра машины сегодня наверняка не выезжали, все дороги занесло. Как вы думаете, товарищ лейтенант? — обратился подполковник к сотруднику ГАИ.

— Сегодня, товарищ подполковник, из соседнего райцентра пришли бульдозеры, расчистили дорогу.

— Да, на этот раз дорожники проявили расторопность, — помолчав, сказал подполковник. — Ну что ж, приступайте к делу. А вы, товарищ старший лейтенант, — обратился он к Ильтаю, — останьтесь. Сейчас подойдет следователь, отправимся на место происшествия.

Когда оперативная группа в составе подполковника Кунесбаева, следователя капитана милиции Айтжанова, инспектора Ильтая Узакова и старшины Бексултанова вместе с кассиром Валей Семеновой прибыла к конторе райпотребсоюза, там дежурил сержант милиции Иванов.

— В помещение никто не заходил, — ответил он на вопрос подполковника.

Следователь осмотрел дверь, следы на крыльце, но замок открывать не стал.

— Осмотр делать не будем, — распорядился начальник, — завтра подъедут эксперты из Алма-Аты. А пока опечатать дверь. Товарищ Иванов, вам придется подежурить до утра.

На рассвете жителей поселка разбудил гул самолета. Еще не успел он сделать посадку, милицейский «газик» был уже на месте.

На самолете привезли и розыскную собаку. Все сели в машину. Шофер спросил:

— Куда, в райотдел или на место происшествия?

— Нам, старшина, в райотделе сейчас делать нечего, — ответил майор, эксперт НТО. — Давай на место происшествия.

Когда открыли дверь конторы, собака обнюхала помещение, а через минуту уже рвала поводок из рук сопровождавшего ее младшего лейтенанта и уверенно шла по следу.

— Ну, майор, теперь начинается твоя миссия, — сказал подполковник эксперту НТО.

— Да тут все как будто в порядке, — ответил тот и, помолчав, добавил: На первый взгляд. Постараемся найти какую-нибудь ниточку.

Альфа между тем рвалась вперед. Больше получаса петляла она по задворкам, пока не привела на улицу Овражную. Остановилась у самого порога низенького домика. Оперативники оцепили дом.

На стук никто не отозвался. Оставалось одно — снять дверь с петель. Но в это время из соседнего дома вышла женщина, спросила:

— Вам кого? Володю? Его, наверно, нет дома. Но если надо, я вам открою.

Через дверную щель она отодвинула засов.

— Проходите. Я тут как дома. Володины родители уехали, попросили меня присмотреть за ним. А что случилось?

— Да, он нам нужен… — Майор осмотрел комнату и отметил, что с двух подушек, лежащих на кровати, сняты наволочки.

— А как ваше имя? — спросил он у женщины.

— Тетей Олей меня зовут.

— А фамилия?

— Зубова я.

— Когда вы видели Володю?

— Вечером. Заходил к нам ужинать.

— Он говорил, куда пойдет?

— Сказал: «Пойду к Вите».

— Кто этот Витя?

— Брат его.

— Он женат? — спросил старший лейтенант.

Женщина кивнула.

— Где работает его жена?

— Валя? Да вроде в райпотребсоюзе…

— Валя Семенова?

Старший лейтенант и следователь молча переглянулись. Майор тем временем тщательно осматривал комнату: шкаф, бумаги, стол. Ничего подозрительного обнаружить не удалось, кроме подушек со снятыми наволочками.

Вторичный допрос Вали Семеновой ничего не дал. Она повторяла то, что сказала ранее.

Работники ГАИ доложили, что вечером из поселка ушли автомашины ГАЗ-51 и ГАЗ-69. В первой уехал экспедитор с шофером, во второй — шофер, отпросившийся привезти мать из больницы.

Подполковник приказал немедленно связаться по рации с милицейскими постами, находящимися по дороге в Алма-Ату, и выяснить, не брали ли эти шоферы пассажиров, а если брали, то где высадили.

Вслед за сотрудниками ГАИ в кабинет начальника стали приходить участковые. Все, как один, докладывали, что Володю никто из товарищей не видел и что у брата он тоже не был. И только к трем часам старшина Бексултанов сообщил:

— Вчера в четыре часа дня Володя был у своего друга Валерия Дрожжина, которого, кстати, тоже нет дома. Мать Валерия слышала, как приятели говорили между собой об охоте.

В шестом часу поступила наконец телефонограмма из Алма-Аты: «Шоферы обеих машин найдены, пассажиров из Уч-Арала они не брали». Никаких известий о пропавших Владимире и Валерии не было.

Едва подполковник прочел телефонограмму, в его кабинет ввели двух задержанных подвыпивших парней, которых никто из работников милиции прежде не видел в поселке.

— Кто вы такие? — спросил подполковник.

— Да мы, товарищ начальник, дороги чистили…

— Вы что, трактористы?

— Точно. Вчера вечером приехали, — ответил черноволосый парень.

— А как к нам попали?

— Зашли в столовую, а в магазине на двоих пол-литра взяли. Только стали распивать, тут лейтенант подошел к нам, вот мы и здесь.

— Распивать в столовой? Разве там не написано, что распитие запрещается?

— Написано, товарищ начальник.

— Вы, стало быть, не подчиняетесь?

— Мы бы поужинали и сразу в гостиницу пошли, нам завтра на работу…

— Проводите их к дежурному, старшина!

— Товарищ начальник, мы штраф заплатим, только отпустите нас.

— Ладно, ладно, идите…

Когда за трактористами закрылась дверь, подполковник сказал:

— Этим хлопцам можно верить. Они тут ни при чем.

Поздно ночью из милиции поселка Карабулак Талды-Курганской области по рации передали, что задержали Владимира Ориниченко и Валерия Дрожжина, что они приехали в Карабулак на попутной машине ЗИС-150 и что при них значительная сумма денег. На вопрос «Откуда деньги?» отвечают: «Накопили».

Когда задержанных доставили в Уч-Арал, все оперативники собрались в кабинете начальника. Последними пришли сотрудники областного управления внутренних дел.

Задержанные держались, на удивление, робко, вежливо поздоровались и скромно стали в сторонке.

Вновь вызвали кассира.

Когда Валентина вошла в кабинет, она в первую минуту не заметила задержанных и, не поздоровавшись, спросила:

— Нашли?

Начальник райотдела, сделав небольшую паузу, ответил:

— Деньги нашли. И нашли вот брата вашего мужа Володю и его товарища.

У Валентины на лбу выступил пот, она как-то вяло опустилась на подставленный стул.

— Вам плохо? — спросил ее начальник.

— Нет-нет, я, товарищ начальник, расскажу вам все…

— Все?

— Ну да, все началось с шутки. Несколько дней назад у нас за обедом зашел разговор о легкой жизни. Володя и его товарищ Валерий говорили, что, мол, если бы было много денег, они бы распорядились ими как следует. Болтали всякое, одним словом. А я им в шутку сказала: вот взяли бы и ограбили кассу. Мальчики переглянулись между собой и сказали мне:

— Правильно. Мы ограбим тебя, когда у тебя будет много денег.

Вечером они зашли ко мне и забрали все деньги — больше двадцати тысяч. Мы договорились, что потом, когда все пройдет, деньги поделим пополам… в шутку, конечно…

— Нам кажется, эту шутку, гражданка Семенова, вам придется описать более подробно…

Когда задержанных увели, начальник сказал:

— А ведь знаете, вначале они, по-видимому, действительно говорили об этом в шутку. Правду говорят, что есть вещи, которыми не шутят. Потом мысль об ограблении кассы утратила первоначальную шутливую форму. Они продумали все детали и решили нас одурачить. Шутка приняла несколько иной оборот. И надо сказать, шутила Семенова вначале довольно удачно, когда прибежала сюда к нам. Они рассчитали, что пурга заметет все следы и что, даже если и привезут собаку, она их не найдет. Да и самолеты не летят в пургу. Но шутка, как видите, не удалась.

В. Попов, доктор юридических наук. Трое неизвестных

Было осеннее утро в Алма-Ате.

В эту пору здесь, в предгорьях Алатау, теплое дыхание недалекой пустыни растворяется в холодных потоках, спускающихся с горных вершин. По вечерам, по ночам уже приходится снимать с вешалки пальто.

В темно-коричневый реглан был одет и мужчина, безмятежно спавший в сухом арыке, который тянется вдоль Люцерновой улицы.

Мимо шли на работу люди.

— Видать, здесь ему показалось мягче, чем дома в постели, — попытался сострить какой-то молодой парень.

— Валяются, как свиньи, только что не хрюкают! — зло бросила женщина.

Но военный, шедший следом за ней, задержал шаг. Что-то в позе лежавшего показалось ему неестественным. Подойдя, заметил бурые пятна на пожухлой траве, а потом, присмотревшись, — такие же пятна на плаще.

— Товарищи! — громко сказал военный, — это не пьяный. Это убитый!

Около арыка собралась толпа. Захлопали калитки, к месту происшествия со всех сторон спешили люди.

— Да ведь это наш сосед! — ахнула пожилая женщина.

— Батюшки! Он и есть. Невестин! А вон и его жена.

Из переулка выбежала молодая женщина. Толпа сразу затихла и расступилась. Невестина подошла к арыку, тихо вскрикнула…

В тот же момент раздались отрывистые гудки милицейского «газика». Кто-то успел позвонить, сообщить.

Оперативную группу возглавлял полковник Ивакин — коренастый мужчина с румяным лицом и седеющими висками. Его сопровождал франтоватый судебный медик Молотков, кроме них, были проводник с серебристой овчаркой, два работника уголовного розыска и эксперт научно-технического отдела. Пока они занимались своими делами, полковник Ивакин подошел к жене Невестина.

Молодая женщина все еще не могла прийти в себя, не могла поверить в то, что случилось. Она пристально смотрела на полковника и не видела его.

Ивакин осторожно дотронулся до ее руки. Невестина вздрогнула.

— Я начальник райотдела милиции, — представился он. — Я все понимаю. Но поймите и вы: каждая минута промедления сейчас помогает этим подонкам заметать следы, и поэтому…

— Какое это может иметь значение! — сказала Невестина, и голос ее вот-вот готов был сорваться от непосильного, невероятного напряжения. Какое это теперь может иметь значение для меня? Кто мне его вернет? Кто?..

— Значит, пусть они гуляют на свободе? — возразил Ивакин, стараясь говорить как можно мягче, понимая, что никакими словами нельзя облегчить горе этой женщины. — Я прошу вас: возьмите себя в руки. Помогите нам.

Женщина продолжала молчать. Молчал и полковник, давая ей время собраться с силами. Наконец, она заговорила:

— Мы с Колей… Коля и я — мы не так давно вернулись с Севера. Работали там. Несколько лет. Николай — инженер, топограф… — Она говорила о нем в настоящем времени, она пока еще не могла употребить короткое страшное слово «был». — Как же они его… Он же боксер. И по самбо разрядник. Врагов у него… Я не знаю никаких его врагов. На Севере у нас в партиях работали всякие люди. И уголовники из отбывших срок. Он отлично знал их повадки. И хоть не подлаживался к ним, но они уважали его именно за это и за его справедливость. Нет, он мне ничего не говорил, что встречал кого-то из них. Да они бы и никогда… Но боже мой, боже мой! Как же я теперь все объясню Надюшке?

К Ивакину подошел оперативный работник, немного потоптался и тихо доложил:

— Товарищ полковник, одежда — вся, не снятая, новое пальто, новый костюм, туфли модельные. На руке — золотые часы, в кармане деньги — сто десять рублей.

Невестина вдруг зарыдала, закрыв лицо руками.

— Вчера часов в шесть вечера Коля пошел к товарищу, — продолжала она рассказывать, тяжело всхлипывая. — Я ждала его всю ночь. Я злилась, думала, что они заигрались в преферанс.

Ивакина позвали. Он глазами показал оперуполномоченному на Невестину «успокойте» и еще распорядился: выяснить, к кому накануне ходил Невестин, и проверить, что это за «товарищ», где он был вчера вечером и ночью.

Пока что дело не прояснилось.

Не помогла и собака. Поначалу Норка взяла след, уверенно потащила за собой проводника и без всяких сомнений привела в дом солиста оркестра из академического театра! Внушительный хозяин вначале перепугался, оказавшись перед разъяренной овчаркой. Его пышной супруге стало плохо.

Оправившись от испуга, солист возмутился.

— Это черт знает что! Уймите сейчас же вашего пса! Мы были вчера вечером с Лидией Александровной в кино. Мы смотрели фильм, черт возьми! Домой шли с соседями. С нами был Иван Христофорович с женой и тещей. Что же, мы впятером зарезали человека? Да, да, мы проходили в десять часов вечера по Люцерновой улице и видели в канаве пьяного. Мало ли валяется пьяных?

Когда проводник вернулся и доложил Ивакину о неудаче, ему сильно влетело.

— Вы молодой еще работник, — выговаривал ему полковник. — Так надо было вначале посоветоваться со мной, а не кидаться с бухты-барахты. Кто же берет след не от трупа, а от обочины? Вон откуда надо было взять!

Он указал проводнику на листья, вдавленные в дно арыка.

— Обождите пока, — остановил он проводника и пошел навстречу человеку в штатском, который только что появился на месте происшествия.

Ивакин давно знал Петрова, старейшего следователя прокуратуры. Несколько раз им приходилось вместе работать.

— Вовремя подъехали, Василий Иванович. Обстановка — сплошной туман. Судите сами…

— Три раны на теле Невестина, — сообщил медик. — И все три смертельные, но погиб он, видимо, от третьего удара. В сердце. Били ножами. Судя по размерам разрезов на пальто, действовали три ножа.

— Выходит, что убийц было по крайней мере трое! Да и судя по тому, что говорила о муже Невестина, в одиночку с ним справиться было бы трудно. Как вы считайте, доктор, смерть наступила здесь? Я хочу спросить — на том месте, где лежит убитый?

— Конечно, — последовал ответ. — Об этом говорит все, и прежде всего следы крови. Они все находятся на земле, под самим телом.

— Тут-то все ясно, — резюмировал полковник. — Но вот где же загадка, Василий Иванович?

Ивакин взял Петрова под локоть и отвел в сторону. Остановившись около забора, полковник показал на крупные капли крови, засохшие с ночи на траве. Петров, наклонившись, насчитал шесть пятен. Здесь же валялся нож с наборной пластмассовой рукояткой. Если Невестин был убит на том месте, где находится сейчас труп, то что же произошло здесь? Чей это нож, как он сюда попал, имеет ли он отношение к преступлению? Может быть, нож был у Невестина? Он пытался защищаться и ранил кого-то…

Ивакин натянул резиновую перчатку и поднял нож, удерживая его за кончик лезвия, покрытого бурой ржавчиной. Сразу же стали видны матовые овалы на гладкой поверхности рукоятки: отпечатки чьих-то пальцев!

Невестина по-прежнему стояла в стороне, ее невидящий взгляд упирался в спины людей, закрывавших от нее тело мужа. Нож показали ей. Она отрицательно покачала головой. Нет, не было у Коли такого.

Петров поделился с Ивакиным возникшими у него соображениями: может быть, следы крови у забора никакого отношения к этому убийству не имеют. А может, кто-то пытался задержать хулиганов? Или они, эти пятна, появились после драки между бандитами? Почему же тогда они не взяли денег, не сняли золотые часы с руки своей жертвы? Что им помешало? И сколько еще возникнет этих «что», «если», «возможно», «почему», прежде чем будут получены исчерпывающие ответы на все вопросы, которые внезапно встали перед следствием солнечным утром, возле сухого арыка на Люцерновой улице…

Полковник подозвал оперуполномоченного:

— Быстро — в управление! Проверь, не было ли минувшей ночью раненых в этом районе. И еще…

Пока Ивакин растолковывал, что еще нужно выяснить и как действовать дальше, Петров неторопливо пошел в сторону соседней, Павлодарской улицы.

Его вели капли. Первую из них он увидел всего лишь в полутора метрах от того места, где лежал нож. Хорошо, что ночью не было дождя! Очевидно, кровь падала на пыльную дорогу крупными каплями, с небольшого расстояния, накапливаясь где-то, скорее всего в повязке. Раненый уходил. Следы ног невозможно было различить на проезжей части улицы, засыпанной гравием.

Теперь на помощь снова пришла Норка. Несколько секунд она крутилась вокруг того места, где лежал нож, а затем устремилась на Павлодарскую и, низко опустив морду, побежала вдоль кровяных капель. Проводнику, тренированному бегуну, приходилось сдерживать Норку, чтобы примериваться к явно ограниченным спринтерским возможностям грузного Ивакина и Петрова, тоже немолодого уже человека.

Капли крови привели в овраг, который отделял Педагогическую улицу от Суворовской. По склонам оврага к бурлившей на его дне горной речушке спускались сады и огороды.

По берегу петляла тропинка. Капли крови заметны и здесь. Норка уверенно тянула поводок.

Вот на тропке лежит бревно. На его коре — две красные капли. Раненый мог обойти это препятствие только справа, но никак не слева. Норка обошла бревно тоже справа. А это значит, что человек, терявший кровь, был ранен в левую часть тела.

Другая важная догадка возникла, когда преследователи остановились у забора, преградившего путь. Норка обнюхала траву у запертой калитки, поднялась во весь рост и глубоко втянула носом воздух.

— Барьер! — скомандовал проводник.

Полутораметровая калитка для Норки — пустяк. Собака присела на задние лапы, взвилась вверх и перемахнула через ограду. Следом за ней перепрыгнул проводник. Грузный Ивакин даже не пытался последовать примеру подчиненного: нашел в заборе лаз и, ругаясь вполголоса, с трудом протиснулся в сад.

Петров остался на улице. Он пытался представить, как мог раненый преодолеть такое серьезное препятствие? В том, что он это сделал, сомнений не было: Норка сразу же нашла в саду следы, а Ивакин крикнул, что вновь обнаружил капли крови.

Дверца калитки была подвешена к столбу. Второй столб служил косяком: ввинченное в него кольцо удерживало замок. Верхушки столбов, поднимавшиеся над калиткой приблизительно на метр, соединялись перекладиной. Таким образом, над калиткой возвышалась как бы деревянная буква П.

«Вот это да!» — изумился про себя Петров. На перекладине он заметил яркие следы крови. «Значит, раненый левой рукой ухватился за перекладину, правой оперся о верх калитки и, подпрыгнув, оказался в саду. Чисто спортивный перенос тела».

Вот теперь-то Петров достаточно ясно мог предположить, что собой представляет тот, по следам которого они идут. Он даже догадывался, как его разыскать, если, конечно, их не приведет к нему Норка.

Петров собирался уже окликнуть Ивакина, чтобы изложить ему ход своих мыслей, но полковник опередил его и сам позвал к густым зарослям бурьяна и крапивы, куда устремилась собака.

Вот она выбралась обратно на тропинку с… бумажником в зубах! На гладкой поверхности искусственной кожи сохранились бурые мазки, не оставлявшие сомнений в своем происхождении, и тусклые отпечатки пальцев…

В бумажнике они обнаружили профсоюзный билет на имя Невестина. Молодчина Норка! До сих пор — по строгой науке криминалистике — они имели право лишь предполагать, что человек, по следу которого они идут, имеет отношение к убийству у сухого арыка. Теперь Норка притащила им прямое доказательство такого предположения.

Но путь их возле зарослей бурьяна еще не кончался. Норка продолжала тянуть поводок. Она круто повернула вправо и пошла на подъем. На проезжей части Суворовской улицы собака начала беспомощно кружиться. Она заметалась из стороны в сторону и, наконец, жалобно заскулила и села на землю.

Все! След потерян. Слишком много здесь ходит людей. А может быть, преступникам попалось такси. Ивакин приуныл, должно быть, от усталости и еще оттого, что попал в тупик.

— Василий Владимирович, послушайте-ка некоторые мои соображения, постарался ободрить его Петров. — Может быть, они сейчас пригодятся. На вашем месте я немедленно направил бы людей в пункты скорой помощи, в приемные покои, амбулатории, больницы, поликлиники. Особое внимание надо сосредоточить на Большой станице, в сторону которой направлялся раненый…

Ивакин внимательно слушал Петрова.

— Я уверен, — продолжал тот, — что он, а скорее всего они шли в сторону Большой станицы. Для меня бесспорно, что они живут где-то неподалеку, хорошо знают все ходы и выходы и по этой тропинке проходили, пожалуй, не раз.

— Согласен, — сказал Ивакин, — согласен с тем, что убийц надо искать в Большой станице. Пошлю людей и в медицинские учреждения.

— Конечно! Раненый прошел около двух километров. Он все время терял кровь. Можно быть уверенным, что он обратился за медицинской помощью, если не вчера, то утром — обязательно. А раз так, то у медиков мы найдем продолжение следа, который потеряла Норка.

Ивакин оживился и заспешил навстречу подчиненным, которые, закончив осмотр, быстрым шагом шли по оврагу.

— Минуточку, Василий Владимирович! — окликнул Петров. — Дослушайте до конца, и я поеду к себе в прокуратуру. Ищите троих. Особенно молодого человека, высокого роста: примерно сто восемьдесят сантиметров. Да, не меньше. Он ранен в кисть левой руки. Ранение глубокое. По-моему, он должен сейчас лежать в постели. Слишком много потерял крови, долго шел, а рана неизбежно вызывает температуру. Желаю успеха…

Схема розыска, разработанная Петровым, оказалась верной, и его логические выводы полностью подтвердились.

Около часу дня его позвали к телефону. Не скрывая радости, Ивакин рассказал о том, как разворачивались события после ухода Петрова.

Оперуполномоченному Иманбаеву, посланному для розыска в Большую станицу, сразу же повезло. Получив указание проверить всех раненых, которые со вчерашнего вечера обращались за медицинской помощью, он начал с изучения плана города. Прежде всего нашел улицы Люцерновскую, Педагогическую, Суворовскую, скользнул карандашом по оврагу, задержался на той точке, где Норка потеряла след. Затем стал искать ближайшие к этой точке медицинские учреждения.

«Пожалуй, надо начинать вот с этой участковой амбулатории», — рассуждал Иманбаев.

Дежурившая накануне медсестра сразу же вспомнила:

— Как же, как же! Приводили вчера раненого! Ранение вообще пустяковое, ножевое — в кисть руки, но он крови много потерял, пока до нас добрался. Бледный такой, шатался, ослаб. Два друга ввели его под руки. Я обработала рану, сделала перевязку. Какой из себя? Видный молодой человек. В какую руку ранен? Постойте, я сейчас посмотрю карточку…

Иманбаев достал блокнот и с ее слов записал: «Ножевое ранение в кисть левой руки. Костюков Федор Иванович». В карточке значился и адрес.

— Позвольте еще два вопроса. Узнали бы вы Костюкова и парней, которые его привели?

— Конечно, конечно! Они все такие заметные.

— Второй вопрос: что они говорили об обстоятельствах ранения?

Сестра на минуту задумалась, смутилась.

— Я, конечно, виновата, что поверила на слово. Но, думаю, что он назвал правильный адрес: за ним будет наблюдать наша хирургичка. Она уже поехала по участку и взяла адрес. Если бы Костюкова не оказалось, она уже позвонила бы. Значит, все в порядке!

Все добытые сведения Иманбаев сообщил по телефону начальнику уголовного розыска Кириленко, а минут через двадцать услышал визг тормозов большого оперативного автомобиля.

Полковник милиции Кириленко, высокий, плечистый мужчина, славился своим бесстрашием и умением раскрывать особо опасные преступления. Он кратко изложил план операции своим спутникам, одетым в штатское.

— Кстати, — сказал Кириленко, — мы уже проверили: тот инженер, у которого Невестин провел вечер, к делу никакого отношения не имеет. А теперь поехали…

Кириленко, Иманбаев, старшина Жигитов прошли через калитку усадьбы Костюкова и поднялись на крыльцо. В дверях их встретила старушка.

— Мы пришли узнать о здоровье Феди, — сказал Кириленко.

Старушка обрадовалась.

— Значит, вы с Фединой работы, с автобазы? Добро пожаловать, добро пожаловать! Уже докторша была, Федя теперь лежит по бюллетеню…

Пока Кириленко беседовал с Костюковой, Иманбаев и Жигитов пошли в комнату.

Костюков лежал на диване, поддерживал правой рукой кисть левой. Лицо у него было бледное.

— Уголовный розыск! — представился Иманбаев.

Костюков вздохнул и затаил дыхание.

— При каких обстоятельствах вас вчера ранили около восьми часов вечера? — спросил Кириленко, войдя в комнату и остановившись у дивана.

— Мы хотели помочь одному человеку. На него напали бандиты… Верно, вечером…

— А кто это мы?

— Ну мы, — я и мои корешки: Лопушин Васек и Боренко Петек…

— Лопушин и Боренко могут подтвердить, что вас ранили бандиты?

— Конечно, — ответил Костюков.

— Это они привели вас в амбулаторию?

— Да, они.

— Где живут?

Костюков поспешно назвал адреса. Кириленко многозначительно взглянул на Жигитова, и тот быстро вышел из комнаты. Стремительный опрос продолжался.

— Почему вы не остановили какую-нибудь машину и не вызвали скорую помощь, а пошли за семь верст по оврагу?

Костюков снова шумно проглотил слюну. Он не находил слов для ответа. Кириленко вынужден был повторить вопрос.

— Ну, мы… там вроде бы путь короче и удобней…

— Вот как! Получается, что с пораненной рукой неудобно ехать в такси, а удобнее перелезать через калитки и заборы? Так что ли?

Костюков съежился и молчал. Кириленко достал из кармана бумажник Невестина.

— Вы выбросили его в крапиву?

— Нет, не я… Он был у Лопушина…

Кириленко положил бумажник в карман.

— Ну вот что, Костюков, собирайтесь! Оснований, чтобы задержать вас, предостаточно. Для вас будет лучше, если и дальше вы будете откровенны!

Сзади захныкала старуха, и Костюков вдруг запальчиво крикнул:

— Не имеете права! Я больной. Мне больно.

Кириленко приблизил свое лицо к лицу Костюкова. И хоть не одного такого видел полковник за долгие годы милицейской службы, он не сумел привыкнуть к их виду, и сейчас тихим от ярости голосом сказал:

— А тому, вчерашнему, не было больно, когда вы его в три ножа?..

Появившийся Жигитов многозначительно взглянул на Кириленко и тот понял, что Лопушин и Боренко уже задержаны.

Что же все-таки произошло на Люцерновой улице?

Прежде всего об убийцах. Костюков не новичок, уже судился. Его дружки из тех, что любят выпить, но не любят работать. Они и раньше занимались мелкими грабежами. У Лопушина отец — пимокатчик, держал в подполье мастерскую, и всю жизнь наглядно показывал сыну, как надо обманывать людей. Мать Боренко сменила четырех официальных мужей и в вытрезвителе, как говорится, была «своим» человеком. А на Люцерновой улице произошло вот что…

В тот осенний вечер Костюков, Лопушин и Боренко бродили по улицам. Денег не было. Занять ни у кого не удалось. Лениво переговариваясь, разглядывали прохожих, ожидая удачи.

Остановились на берегу. За шумом речки хорошо одетый мужчина не мог слышать, как Костюков сказал своим спутникам.

— Вот этот вроде для нас.

Мужчина, в сторону которого кивнул Костюков, вышел из небольшой пивной. Закурил. Даже в желтом свете тусклого фонаря можно было рассмотреть отличное пальто, модные ботинки, новый костюм.

Они нагнали его на Люцерновой улице. Боренко, поигрывая ножом, преградил дорогу, Лопушин и Костюков встали с боков.

— Если не хочешь в могилу, снимай пальто и часы, выворачивай карманы! скомандовал охрипшим от волнения голосом Боренко. Он хотел добавить еще что-то, но внезапно охнул и растянулся на мостовой от резкого удара ногой в живот. Еще секунда — в арык полетел Лопушин. Бандиты не подозревали, что человек, на которого они напали, знает самбо. Но алкоголь подвел Невестина. Потеряв равновесие, он сам упал в арык, и здесь разъяренные, испуганные неожиданным сопротивлением, Лопушин и Костюков ударили его ножами.

— Испортили пальто, дурачье, — выругался подбежавший Боренко и еще раз ткнул ножом безжизненное тело как раз в том месте, где левая рука Костюкова обшаривала внутренние карманы. Костюков взвыл. Неизвестно, чем бы все это кончилось для Боренко, если бы вдали не появились прохожие…

Д. Елфимов, капитан милиции, И. Антипов. Трясина

У добротного особняка остановилась тяжело груженная автомашина. Из кабины вышел шофер, высокий молодой мужчина, и неторопливой походкой направился к дому. Поднявшись на веранду, он с минуту постоял, прислушиваясь к разговору, доносившемуся через неплотно закрытую дверь. «Что за гости?» встревожился водитель, чувствуя, как учащенно забилось сердце. С отчаянием, он решительно открыл дверь. В прихожей сидело двое незнакомых мужчин. Поняв, что они из милиции, шофер ринулся бежать. Но на веранде его остановил властный голос:

— Стойте, Шиманов! Не рискуйте жизнью!..

В Кокчетаве, на допросе у следователей, Шиманов совсем разнервничался. Он кричал и чуть ли не топал ногами, доказывая, что его арестовали необоснованно и что он является жертвой произвола.

Однако он зря кипятился и разыгрывал роль невинно страдающего.

Это произошло в страдную пору уборки урожая. Ночью грабители проникли в контору рабкоопа, вскрыли денежный сейф и похитили тринадцать тысяч рублей. Затем они сделали попытку изнутри поджечь здание. И лишь по чистой случайности возникший огонь затух. Второпях приготовленный и воспламенившийся ворох бумаги оставил черные следы копоти на дверных косяках и на полу.

На место происшествия прибыли работники уголовного розыска, эксперты. Осмотрев сейф, они пришли к заключению, что он открыт ключом.

А может быть, ограбление кассы инсценировано лицами, ответственными за сохранность государственных средств, чтобы скрыть растрату или хищение?

На допрос вызвали кассира Батырова. Перед тем, как начать разговор, подполковник Н.С.Погнеребко потребовал ключ от сейфа. Кассир без тени волнения достал его из кармана и выложил на стол.

Подполковник осмотрел его, вложил в замочную скважину и дважды повернул там.

— Теперь давайте второй, — сказал он, обращаясь к Батырову.

— Я принимал кассу с одним ключом, — также спокойно ответил тот.

— Нет, так не бывает, — возразил ему следователь, майор С.П.Михайлов. У каждого сейфа должно быть два ключа.

Батыров не согласился с ним и продолжал утверждать, что два года назад, когда он принимал обязанности кассира, ему вручили только один ключ.

— Хорошо, тогда мы возьмем понятых и сделаем обыск в вашей квартире, вмешался в разговор Н.С.Погнеребко, видя, что спорить на эту тему бесполезно.

Непонятно было, на что рассчитывал Батыров, пытаясь ввести в заблуждение следователей. Второй ключ найден был сразу же. Он лежал в его портфеле.

На лбу Батырова появилась испарина.

— Нет, нет, я тут ни при чем! — почти выкрикнул он. — Деньги из кассы я не брал.

— А мы вас пока в этом не подозреваем, — разъяснил ему майор Михайлов. — Вот пригласим ревизора и досконально разберемся во всем.

Незадолго до кражи у Батырова была ревизия. Тогда проверяющие обнаружили в кассе недостачу — один рубль 87 копеек.

Но, как установил приехавший из Кокчетава опытный ревизор Г.С.Коломыцев, ревизия была поверхностной, она не вскрыла истинного положения вещей. Фактически же у Батырова на день проверки недоставало трех тысяч.

Ревизор Коломыцев представил следователям целый ряд документов, изобличающих Батырова в жульничестве. И кассир под давлением неопровержимых доказательств кое в чем признался.

Все началось с того, что год назад ревизоры, проверяя финансовую деятельность рабкоопа, установили у кассира Батырова незначительную растрату. Если бы они следовали букве закона, то Батыров должен был быть немедленно отстранен от должности, как утративший доверие. Но его лишь пожурили и предложили внести недостающую сумму денег.

Батыров побежал к заготовителю Каримову.

— Беда, Муталип! Выручай! — чуть не плача, взмолился он перед своим дружком-собутыльником. — Как только эти крысы покинут мою резиденцию, деньги сполна верну.

Заготовитель посочувствовал, повздыхал для видимости, но в просьбе не отказал и отсчитал требуемую сумму. Таким образом, все уладилось. Батыров остался в прежней должности. Своему спасителю деньги он вернул, как было обещано.

Через некоторое время ревизоры нагрянули и к Каримову. Они и здесь выявили, что жуликоватый заготовитель путает свой карман с кооперативным, обманывает сдатчиков, фабрикует документы и ими отчитывается. Таким путем он присвоил около тысячи рублей.

И на этот раз контролеры решили не беспокоить следователей. Чтобы не создавать шума, они предложили Каримову внести недостачу. Тот немедленно пожаловал к своему дружку Батырову и поделился своим горем. Кассир рабкоопа без промедления открыл сейф: услуга за услугу.

Однако, как не крутись, а отвечать за растрату рано или поздно придется. И дельцы, погрязшие в нечестных проделках, нашли выход.

Вечером в дом шофера Шиманова тихо постучались. Только что отужинав, хозяин лежал на диване и дымил папиросой. Услышав стук в дверь, он сунул ноги в комнатные шлепанцы и нехотя вышел на улицу. У ворот стоял рабкооповский заготовитель Каримов. Шиманов удивился нежданному гостю.

А Каримов сразу же приступил к делу. Он выложил на стол ключ от сейфа, который дал ему кассир Батыров, и предложил сегодня же ночью действовать.

Вначале у Николая Шиманова возникла осторожная мысль не связываться с этим типом. Но поднявшаяся в душе неприязнь улеглась, как только Каримов назвал сумму, находящуюся в сейфе. И половину этих денег может взять себе он, Николай Шиманов.

Семь тысяч рублей за «услугу» после ночной вылазки приятно кружили голову. Деньги были его давней мечтой. Ради них Шиманов готов пойти на все. «Пусть дадут срок, — рассуждал он, лежа ночью с открытыми глазами, — зато потом поживу в свое удовольствие».

Так примитивна была мораль этого человека. В 1961 году Шиманов уже имел дело со следователями. Тогда на суде он клялся раз и навсегда порвать с преступной жизнью. Раскаяние его было учтено при вынесении приговора.

Вернувшись на свободу, Шиманов на первых порах одумался. Обосновавшись в целинном совхозе, он женился. Все, казалось бы, наладилось, живи, работай, воспитывай детей. И все же, несмотря на это, он продолжал искать легкие пути в жизни, чтобы разом без труда разбогатеть, пожить «на широкую ногу».

Частые выпивки в доме Каримова сделали свое дело. Между заготовителем и шофером Шимановым завязалось что-то внешне похожее на дружбу. Хотя Шиманов в душе и недолюбливал этого человека, а порвать с ним отношения, тем более встречи за бутылкой вина, уже не мог. Так незаметно по слабости характера и страсти к деньгам и выпивке оказался он втянутым в трясину.

Всю ночь Шиманов не мог заснуть, обдумывая детали предстоящего дела. А чуть забрезжил рассвет, он завел свой грузовик и, ни слова не сказав жене, сердитый и задумчивый, уехал в поле «по зерно».

День показался вечностью. Шиманов мотался как угорелый, и на последнем рейсе, идя на спуск, едва не совершил аварию. Вернувшись домой в полночь, он разыскал забытую в сенях монтировку и, не заходя в дом, направился к конторе рабкоопа.

Это было сознательное, заранее продуманное преступление. Оно возникло и зрело исподволь. Вспомним недобросовестное отношение к своему долгу ревизоров, проводивших первую проверку и обнаруживших растрату у кассира Батырова. Оставив виновного на работе и поверив ему, они, как говорится, подлили масла в огонь. Почувствовав безнаказанность, Батыров решил, что ему и дальше можно красть кооперативные деньги.

И далее. Никто из руководителей рабкоопа не задумался над тем, почему Батыров, принимая деньги от продавцов, не сдает их полностью в банк, а «придерживает» в сейфе. В результате перед кражей у него в кассе накопилось тринадцать тысяч рублей, тогда как по инструкции должно оставаться не более пятидесяти рублей. Как выяснилось на следствии, Батыров накапливал деньги преднамеренно.

Руководители рабкоопа совершенно не контролировали сторожевую охрану. И это сыграло на руку грабителю. После часа ночи, когда сторож Попов по своему обыкновению покинул пост и ушел домой спать, Шиманов взломал шоферской монтировкой входную дверь, проник в контору и, пользуясь ключом, открыл денежный сейф. Он орудовал неторопливо, не боясь появления охраны.

На вопрос о том, где спрятаны деньги, Шиманов молчал. Но по ночам он не мог спать, ходил по камере, думал. «Там, дома, остались жена и трое детей. Какой он теперь муж и отец?! Предал их, променял на рубли. Нет у него семьи, ни счастья, ни богатства. Все равно, рано или поздно, милиция найдет деньги. Что ждет его впереди?»

Угнетала мысль о неотвратимости суровой расплаты. И Шиманов понял, что запирательство не только бесполезно, но и вредно для его дальнейшей судьбы…

Спустя три дня после кражи денег милицейский «газик» снова примчался в совхоз «Раздольный». Он остановился у дома Шимановых. Большой приусадебный участок был уже убран.

Николай Шиманов, высокий, осунувшийся, молча подошел к меже, огляделся вокруг, как бы оценивая обстановку, и размашисто отмерил двадцать шагов прямо и четыре вправо.

— Здесь… — ни на кого не глядя сказал он и отошел в сторону.

Подполковник Погнеребко и понятые взялись за лопаты. Прошла минута, другая — и вот в земле показался целлофановый мешочек. В нем были тугие пачки денег…

Три дня и три ночи человек жил призрачной мечтой о будущем. Но вот все рухнуло и рассеялась, как дым. Таков исход преступных паразитических вожделений. Никогда еще деньги, добытые грабежом, не согревали человеческую душу.