Преступник номер один. Нацистский режим и его фюрер

Конец мифа о непобедимости вермахта

22 июня 1941 года в 3 часа 30 минут гитлеровские полчища вторглись на землю Советского Союза. По иронии судьбы 129 лет назад также в июне, только 24-го, начал свой поход против России Наполеон. Однако урок бесславной гибели «великой армии» французского императора не пошел впрок новому захватчику. Когда Гитлер разместился в своей вновь созданной ставка около города Растенбург в Восточной Пруссии, ставке, которой он присвоил название «Волчье логово», он был, судя по всему, глубоко убежден, что не позже чем через шесть недель Германия одержит новый триумф на Востоке.

Уже начиная свой поход, Гитлер совершил гигантский непоправимый просчет: он исходил из совершенно иррациональной, по сути дела, мистической посылки о том, что кампанию в России удастся закончить еще летом, в крайнем случае осенью 1941 года. Неограниченная власть, которую Гитлер вкушал к тому времени восемь лет, сотворила свое «чудо превращения», Он уже считал для себя необязательными обычные критерии здравого смысла, логики и г. д. Он уже жил в фантастическом мире, все казалось ему дозволенным и осуществимым.

11 июня, еще до начала агрессии против СССР, фашистский диктатор издал «приказ № 32», в котором распорядился к осени 1941 года… значительно сократить вооруженные силы Германии. Из приказа явствовало, что Гитлер считал, будто «русская кампания» к тому времени закончится и Европа окажется в полной власти «Держав оси». «Для обороны европейского пространства и дальнейших наступательных операций, — говорилось в приказе, — можно будет ограничиться значительно меньшими вооруженными силами, чем мы держали прежде». О германской армии на Востоке в приказе упоминалось особо — и ее Гитлер предполагал значительно сократить: «По всей вероятности, для выполнения дальнейших задач, — вещал фюрер, — нам хватит 60 дивизий, не считая сил наших союзников и друзей». И это говорилось не за столом, не в порядке досужих домыслов, а черным по белому было записано в официальном приказе. Более того, посылка о блицпоходе на Восток легла в основу стратегического планирования Гитлера. Подобная самонадеянность накануне войны с великой державой, обладавшей к тому же гигантской территорией, воистину чудовищна. Такое «планирование» мог позволить себе только утративший всякий разум неограниченный диктатор.

Через три недели после начала агрессии против Советского Союза в дополнение к «приказу № 32» был издан «приказ № 32-б», в котором содержались конкретные меры по сокращению вооруженных сил. В параграфе первом приказа была дана общая оценка положения: «Военное господство над европейским пространством, — писал Гитлер, — после поражения России (!) позволяет нам существенно сократить размеры армии». Далее Гитлер предписывал начать перестройку военной промышленности, значительно уменьшить выпуск военных материалов, необходимых для сухопутной армии. «Размер резервной армии, — говорилось в приказе, — следует привести в соответствие с сокращенной действующей армией… Призыв резервистов 1922 года рождения надо отложить на возможно более дальний срок».

В заключение приведем еще один параграф этого знаменательного приказа: «Вооружение и техническое оснащение войск… следует сократить до размеров, необходимых для продолжения еще не законченных полевых операций».

Много писалось на Западе о «даре предвидения» Гитлера, о его «полководческом гении», о «мудрости» его приказов. Но разве можно представить себе более нелепый приказ, нежели приказ о сокращении войск и военного производства в самом начале грандиозной, неслыханной по своим масштабам кампании, которая в конечном итоге привела Германию к катастрофе, а самого Гитлера к самоубийству?

«Приказ № 32», опубликованный в полном собрании военных распоряжений Гитлера, западногерманская историческая литература часто обходит молчанием; уж слишком ярко он рисует фюрера как профана и авантюриста.

Итак, вермахт вступил в войну с Советским Союзом, руководствуясь идеей Гитлера о том, что восточная кампания будет закончена за шесть недель. Эта идея легла в основу всех военно-стратегических посылок, всего перспективного планирования. В исторической литературе часто ставится недоуменный вопрос: почему германское командование не позаботилось о снабжении армии зимним обмундированием? Да по очень простой причине: никому и в голову не приходило, что оно может понадобиться. Настолько сильна была вера в гитлеровское ясновидение и непогрешимость его военных расчетов. Характерно, что и в среде самых видных военных мало кто усомнился в возможности добиться окончания кампании в намеченные Гитлером сроки, В подробнейшем дневнике Гальдера, повествующем обо всех перипетиях подготовки нападения на СССР, нет и намека на сомнение в реальности гитлеровской программы — вплоть до того момента, когда крах блицкрига стал уже фактом.

Сам Гитлер в первые недели похода считал, что война развивается точно по намеченному в Берлине плану. Первые успехи нацистской армии, сумевшей глубоко вклиниться в советскую территорию, он воспринял как выигрыш всей кампании. Уже 7 июля 1941 года нацистский фюрер заявил, что Советский Союз практически проиграл войну. В дальнейшем он неоднократно повторял эти утверждения, несмотря на то, что на центральных участках фронта уже явно назревал кризис.

И даже тогда, когда в глубине души Гитлер понял, что блицкриг провалился, он продолжал в официальной пропаганде твердить, что Россия потерпела крах.

3 октября 1941 года Гитлер прямо объявил об одержанной победе над СССР. В официальном обращении к немецкому народу он сказал: «Я говорю об этом (о победе. — Авт.) теперь потому, что знаю точно: этот наш противник уже сломлен и никогда больше не поднимется!» Шесть дней спустя начальник отдела печати германского правительства OTTO Дитрих устроил, по настоянию Гитлера, пресс-конференцию, на которой заявил, что русская армия уничтожена. «С точки зрения военной с Советским Союзом покончено». Еще 29 ноября, примерно за неделю до советского контрнаступления под Москвой, Гитлер пытался внушить своему союзнику по «Антикоминтерновскому пакту» — Италии, что Германия уже добилась победы над Россией. В беседе с итальянским министром иностранных дел Чиано он заявил, что «в общем и целом, война уже выиграна». Приведя явно завышенные цифры советских потерь, Гитлер воскликнул: «От этих ударов Россия никогда не оправится!»

Некоторые историки на Западе весьма однобоко и неверно изображают положение, когда пишут, что один лишь Гитлер трубил о победе и объявлял русские армии уничтоженными. В действительности дело было отнюдь не только в Гитлере. Уверенность в победе в неменьшей степени выражали большинство генералов, сообщавших фюреру оценки военного положения. 3 июля 1941 года Гальдер записал в своем дневнике: «Можно без преувеличения сказать, что поход против России выигран за 14 дней». 8 июля он заверил Гитлера, что только 46 советских дивизий пригодны для боевых действий, а все остальные разбиты! 46 советских дивизий против 190 фашистских! При таком соотношении сил, естественно, не могло быть сомнения в исходе кампании.

12 июля группа армий «Центр» сообщила, что если ей разрешат, чтобы танковая армия сделала остановку на 7 дней для подвоза боеприпасов, она сможет в ближайшее время достигнуть Москвы. В конце этого же месяца фельдмаршал Мильх заявил, что сил авиации, имеющихся в распоряжении войск, вполне достаточно, чтобы одержать победу. Наконец, 15 июля завершилось составление доклада главного командования сухопутных войск о структуре сухопутных сил после окончания кампании «Барбаросса», в котором доказывалось, что для оккупации завоеванного русского пространства следует оставить в России всего 56 дивизий. На этом основании верховное командование решило, что с начала августа войска начнут возвращаться из России на родину, а число войск, завершающих последние операции, будет сведено до минимума.

В дневнике Гальдера приводится запись основных положений его доклада Гитлеру 23 июля. В них содержится следующий календарь продвижения германских войск: «Примерно через месяц (25.8) наши войска будут, очевидно, у Ленинграда, Москвы, а также выйдут на линии Орел, Крым. В начале ноября они выйдут на рубеж Волги. В начале ноября достигнут Баку и Батуми».

Генералы допустили двойной просчет: они совершенно недооценили силу противника и проявили абсолютное непонимание действий советского командования. Поэтому все их стратегическое планирование оказалось порочным, и впервые в полной мере это проявилось во время битвы под Москвой, которая решила судьбу блицкрига, а во многом и всего восточного похода.

Но прежде чем прослеживать далее реакцию нацистского генералитета на сыгравшее столь большую роль в ходе всей войны наступление советских войск под Москвой, следует сказать хотя бы несколько слов о том, почему генералы нацистского фюрера проявили такое элементарное невежество и такой авантюризм.

Думается, что не стоит преувеличивать некомпетентность немецкого генералитета в целом, как это склонны делать некоторые историки и литераторы на Западе. Если бы это соответствовало действительности, вторая мировая война не была бы столь длительной и тяжелой и победа в ней не далась бы столь трудно.

Эйфория немецких военачальников в первые полгода кампании на советско-германском фронте опять-таки во многом объясняется особенностями нацистского режима. Режим этот был авантюристическим по своей сути. И не мудрено, что военная каста, самая авантюристическая прослойка общества в любой капиталистической стране, а особенно в милитаристской Германии, что называется, рвалась в бой. Здесь авантюризм, исконно присущий немецкому офицерству, наложился на авантюризм тогдашних правителей Германии и дал свои плоды.

Но это далеко не все. В результате негласных чисток в армии и контроля нацистской партии над армией (a нацистский контроль был в Германии всеобъемлющим!) произошел своего рода негативный отбор в самой немецкой военной касте. Люди неугодные, строптивые, обладавшие собственным мнением, либо выживались, либо переводились на незаметные посты. Некоторые воспитанники таких крупных военачальников, как Сект, который всегда предостерегал против войны с Россией, спешным образом перестраивались, другие исчезали с авансцены. Этих последних было не так уж мало, и раньше они пользовались большим влиянием. Назовем хотя бы таких военных, как Тренер, Фалькенхайн, Ветцель, фон Метч, Кабиш, Фрейтаг-Лорингхофен. «Отрицательный отбор» дал себя знать уже в 1939 году, т. е. к началу войны. Мудрая русская пословица гласит: «Каков поп, таков и приход». Постепенно руководство нацистской армии стало таким же, каким был нацистский «поп» — сам Гитлер.

Существовала еще одна немаловажная причина, вызвавшая вопиющий просчет немецкой военной касты в первый период войны на советско-германском фронте.

Генералы просто боялись Гитлера. Вероятно, наедине с самими собой многие из них более трезво оценивали обстановку. Может быть, кое-кто из них даже делился своими сомнениями и опасениями в кругу закадычных друзей, хотя при нацизме все общество было буквально прошито шпиками. Как показали дальнейшие события, в частности заговор 20 июля 1944 года, именно часть кадровых военных наиболее отчетливо пеняла гибельность курса Гитлера, Но в 1941 году надо было обладать недюжинной храбростью, а главное, независимостью мышления, для того чтобы осознать: затеяв войну против Советского Союза, Гитлер вступил на дорогу, ведущую к катастрофе.

И наконец, последнее. Гитлеровский режим, дезинформировавший всех и вся, неизбежно дезинформировал саму нацистскую верхушку, в том числе генералитет. Таково уж было свойство этого режима. Правда тщательно скрывалась как от фюрера, так и от его присных. Преградив дорогу любой объективной информации, нацисты сами оказались одураченными. Сообщения о силе и боевом духе Красной Армии, которые шли снизу, по мере своего прохождения наверх все время «смягчались», т. е. соответственным образом препарировались в угодном Гитлеру духе. Все эти факторы необходимо учитывать, рассматривая ход войны фашистской Германии с ее первым настоящим противником — Советским Союзом.

Как бы то ни было, сейчас нельзя без крайнего удивления читать строки дневника Гальдера, посвященные периоду Московской битвы. Перед нами предстает человек, который совершенно не подозревал, что творилось «по ту сторону холма», и не понимал значения событий даже тогда, когда битва уже была в полном разгаре. А ведь Гальдер считался одним из самых проницательных генералов нацистской армии и во время битвы под Москвой руководил генеральным штабом сухопутных войск.

23 ноября, когда советские войска сосредоточивались для контрнаступления, Гальдер записал в свой дневник: «Восток: Россия как военная сила не представляет более опасности для строительства Европы. Противник потерпел решающее поражение».

Но вот наступило 5 декабря — начало грандиозного контрнаступления Красной Армии. В этот день в дневнике Гальдера значится лишь следующая запись о положении в группе армий «Центр»: «Из Воронежа активность в северном, северо-западном и северо-восточном направлениях. На шоссе Дмитров — Москва усиленное движение. Эвакуация Москвы продолжается». На совещании у Гитлера, состоявшемся в тот же день, никто ни словом не обмолвился о начавшемся контрнаступлении.

Несколькими днями позже дается следующая оценка положения в группе армий «Центр»: «На участке 2-й армии и 2-й танковой армии события развиваются удовлетворительно. Можно думать о переходе к стабильной обороне на конечном рубеже (?) (ввиду неясности этой формулировки издатели дневника Гальдера поставили в этом месте вопросительный знак. — Авт.), северо-западнее Москвы вступила в бой с 6.XII 20-я русская армия. Здесь можно рассчитывать на усиление нажима, хотя до сих пор он не проявлялся». Запись от 9 декабря гласила: «Усиливающийся нажим на 2-ю армию… и восточный фланг 2-й танковой армии… Очень сильное напряжение на северном фланге 4-й армии. Хотя обнаруженные здесь радиоразведкой дивизии еще не вступили в бой, не следует ожидать каких-либо глубоких прорывов и значение наступления — чисто тактическое». Что же на самом деле происходило в эти дни? 6 декабря начали наступление войска Западного фронта, оборонявшие столицу. Вслед за тем двинулись войска соседних фронтов.

Развернулось грандиозное сражение. Уже в первый день наступления войска Калининского фронта вклинились в передний край обороны противника и шаг за шагом стали продвигаться вперед. 13 декабря войска Западного фронта подошли к Клину и 15 декабря освободили город. Успешно развивались наступательные действия южнее Клина — 8 декабря было освобождено Крюково, 12 декабря — Солнечногорск. На левом крыле фронта, в районе Тулы, завязалось танковое сражение. Танковая армия Гудериана вынуждена была отступить, оставив на поле боя 70 танков. В ходе десятидневных боев советские войска продвинулись на этом участка вперед на 130 километров.[79]

Таковы лишь некоторые эпизоды этой битвы, свидетельствующие о том, что немецкая армия потерпела серьезное поражение. Но ни масштаб сражения, ни его значение не были ясны германскому командованию в те исторические дни. они поняли все это только тогда, когда пришлось подсчитывать потери, т. е. когда уже было поздно.

Гнев фюрера, разумеется, обрушился на его полководцев, которые так «подвели» «величайшего военного гения». 19 декабря он вызвал Браухича. Между фюрером и главнокомандующим сухопутными войсками состоялась двухчасовая беседа с глазу на глаз. После этого Браухич заявил Кейтелю: «Я еду домой, он отправил меня в отставку, я больше не могу». Затем Гитлер вызвал Кейтеля и прочитал ему только что составленный приказ об отставке Браухича и о том, что он сам берет на себя командование сухопутными войсками. Таким образом, и генеральный штаб сухопутных войск непосредственно перешел в подчинение к фюреру.

За провал гитлеровских планов под Москвой и на других участках советско-германского фронта должен был поплатиться не один Браухич. Были смещены Рундштедт, Вейхс, Лееб, Бок, Гудериан, Штюльпнагель и другие. Разразился первый кризис в верховном командовании. Каждая из сторон хотела при этом взвалить вину на другую: Гитлер — на генералов, генералы — на Гитлера.

Некоторые генералы, в частности, припомнили, что еще в июне — августе 1941 года шел спор по вопросу о направлении главного удара. Многие высшие военные руководители (Рундштедт, Лееб, Рейхенау и другие) предлагали направить большую часть войск на юг. Однако существовала и другая генеральская группа (Гальдер, Браухич и Бок), которая была против «распыления сил». Гитлер стал на сторону первой группы. В его директиве, подписанной 21 аегуста, говорилось: «Соображения главнокомандования относительно дальнейшего ведения войны на Востоке от 18 августа[80] не согласуются с моими намерениями. Приказываю: 1. Главнейшей задачей до наступления зимы является не взятие Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов Донбасса и лишение русских возможности получения нефти с Кавказа; на севере — окружение Ленинграда и соединение с финнами».

Это решение Гитлера Гальдер в своей книге «Гитлер как полководец», вышедшей в 1949 году, изображает как поворотный пункт восточной кампании. Он утверждает, что главная цель — разбить русские армии — была тем самым отодвинута на задний план по сравнению со стремлением захватить военно-промышленные объекты и продвинуться в направлении русских нефтяных источников. До сих пор еще в Западной Германии ведется весьма бесплодная дискуссия на тему — можно ли было миновать поражения, если бы Гитлер послушался советов группы генералов и не повернул бы часть сил германской армии на юг?

В эту дискуссию надо внести ясность.

Совершенно очевидно, что не частные просчеты гитлеровского командования и самого Гитлера, а кардинальный просчет — авантюристическая война против Советского Союза привела к поражению фашистскую Германию. Спор о том, кто был более прав — одна генеральская группа или другая, Гитлер или генералы, в целом носит сугубо схоластический характер. Скажем заранее: неправы были обе генеральские группировки. Попытаемся доказать это.

По-видимому, Гитлер и часть генералов, поддерживавшая его точку зрения, уже летом 1941 года сомневались в возможности быстрого завершения похода и именно потому пытались захватить поскорее промышленные ресурсы юга Советского Союза. Напомним, что еще 11 августа в дневнике Гальдера появилась запись, которая явно расходится с его победными реляциями, написанными до этого, а отчасти и после: «При рассматривании общего положения становится все более ясным, что русский колосс… нами недооценивался. Эта констатация относится ко всем организационным и хозяйственным сторонам, к средствам сообщения и особенно к чисто военным возможностям».

Однако Гальдер не был в состоянии сделать из своего признания необходимые выводы. Он продолжал поставлять Гитлеру явно преуменьшенные данные о силе и боеспособности советских войск.

В конце августа стало уже совершенно ясно, что германская армия не сможет решить задачу захвата Москвы. Но германские генералы не понимали этого в той же мере, в какой не понимал ефрейтор Гитлер. Теперь же, через четыре десятилетия, бывшая фашистская военщина и ее нынешние защитники хотят выдать свои просчеты за премудрость, утверждая, что если бы Гитлер послушался советов генералов, то Германия выиграла бы войну.

В свою очередь, Гитлер и его окружение видели в ту пору причину поражения совсем в другом — в саботаже генералов. Геббельс сообщил в своем дневнике о беседе с Гитлером по этому вопросу, состоявшейся 20 марта 1942 года: «Если бы Браухич делал то, что от него требовали, — говорил ему Гитлер, — и что он обязан был в действительности делать, наше положение на Востоке оказалось бы совсем иным. Фюрер не имел ни малейшего намерения наступать на Москву. Он хотел захватить Кавказ и тем самым поразить советскую систему в ее самом уязвимом месте. Но Браухич и его генеральный штаб считали это неверным. Браухич все время требовал наступления на Москву. Он хотел успехов ради престижа вместо настоящих успехов».

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления» также упоминает спор между генералами и Гитлером. Он пишет по этому поводу: «Что касается временного отказа от наступления на Москву и поворота части сил на Украину, то можно сказать, что без осуществления этой операции положение центральной группировки немецких войск могло оказаться еще хуже, чем это имело место в действительности. Ведь резервы Ставки, которые в сентябре были обращены на заполнение образовавшихся брешей на юго-западном направлении, в декабре — при контрнаступлении, могли быть использованы для мощного удара во фланг и тыл группы армий «Центр» при ее наступлении на Москву».

Как бы то ни было, уже в ноябре 1941 года Гитлера впервые после начала войны стал одолевать страх. Вера его в непобедимость нацистской военной машины после этого поколебалась. В середине ноября в беседе с Гальдером он мечтал уже не о победе, а о компромиссном мире.

О чем еще говорил Гитлер в эти дни в кругу своих приближенных в ставке? Сохранившиеся записи свидетельствуют о том, что он стремился как можно дальше уйти от гнетущей реальности, направить свои мысли в сферу абстрактных рассуждений о будущем «арийской расы», об антицерковной политике нацизма, роли христианства и т. д. К этому времени относится, например, следующее упомянутое нами уже раньше «гениальное» открытие фюрера: «Христос был арийцем. Но святой Павел использовал его учение для того, чтобы мобилизовать преступный мир и создать нечто вроде прабольшевизма». Любопытны также рассуждения Гитлера по поводу того, как следует разрешить религиозную проблему, и в частности вопрос об отношении к Ватикану: «Я просто вступил бы в Ватикан, — сказал он, — и захватил бы всю эту компанию. Потом я бы сказал: «Извините, я ошибся!» — но она была бы уже в наших руках».

Лишь один раз в период зимней кампании 1941/42 г. Гитлер вспомнил в ночных своих монологах о действительности. Это было в связи с предстоявшим выступлением по случаю дня захвата власти, когда впервые после Московской битвы он должен был публично высказаться о положении на фронтах. Первоначально фюрер вообще хотел уклониться от выступления, поручив его Геббельсу. Но 18 января он переменил решение: «Все же будет лучше, — сказал он, — если вместо Геббельса 30 января буду говорить я сам. Трудность в том, чтобы, ободряя народ, держаться середины между трезвостью и демагогией». Как мы видим, вполне здравая мысль. Еще более здраво то, что высказал Гитлер в эту ночь в адрес немецкого народа, попавшего к тому времени в сети нацистской пропаганды: «Какое счастье для правительства, — сказал он, — что люди не думают. Думать приходится только при отдаче приказа и при его исполнении. Если бы это было иначе, общество (читай: фашистское общество. — Авт.) не могло бы существовать».

Впоследствии Гитлер неоднократно возвращался к этой мысли, выражая свое восхищение и благодарность немцам за то, что они так безропотно терпели нацистский режим. Когда же поражение стало неминуемым, он их проклял. В этом тоже была своя «логика». Народ оказался «недостойным» фюрера.

Московская битва была тем военно-политическим событием, которое ознаменовало начало конца Гитлера и его империи. Под Москвой был развеян миф о непобедимости гитлеровской армии — впервые за всю вторую мировую войну ей было нанесено крупное поражение.

В своей книге воспоминаний маршал Жуков пишет: «Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: битва за Москву», А ведь после нее были другие, еще более крупнее сражения, после нее были другие величайшие победы, решившие исход войны. Но следует помнить и знать: закат фашистской империи начался именно здесь. Поэтому с течением времени значение Московской битвы не меркнет, а, наоборот, становится все более ясным и зримым.

Стратегия поневоле

После поражения германской армии под Москвой со страниц нацистской печати почти исчез термин «окончательная победа». Не о победе мечтал теперь фюрер, а о захвате таких позиций, которые дали бы возможность германским завоевателям прочно укрепиться на оккупированных территориях, затруднили бы попытки выбить их из занятых районов и разрушить фашистскую «крепость Европа». Геббельс в марте 1942 года характеризовал эти планы в своих дневниках следующим образом: «Для будущей весны и лета фюрер вновь создал совершенно ясный план… Его целями являются Кавказ, Ленинград и Москва… Возможно, на Востоке дело дойдет до столетней войны, но она не причинит нам более никаких забот».

Итак, Гитлер готов был продолжать войну хоть сто лет. Но, чтобы ее выдержать, он намеревался прежде всего захватить богатства юга России и нефть Кавказа.

1 июня 1942 года фюрер прибыл в штаб группы армий «Юг» в Полтаву, чтобы разъяснить свои замыслы. В беседе с фельдмаршалом фон Боком он сказал: «Если мы не возьмем Майкоп и Грозный, я должен буду закончить эту войну».

Отныне фюрер решил лично руководить всеми операциями на Восточном фронте. С июня по октябрь 1942 года он пробыл в своей ставке в районе Винницы, которую назвал «Оборотень».

План летней кампании 1942 года был изложен в директиве ОКБ № 41, подписанной Гитлером 5 апреля.

Операция распадалась на три этапа: на первом предусматривалось продвижение немецких войск из района Орла на Воронеж и оттуда вниз по течению Дона, на втором — удар из района Харькова на восток в направлении Волги, на третьем — объединение в районе Сталинграда войск, наступавших вниз по течению Дона и из района Таганрог — Артемовск.

На первый взгляд может показаться, что инициатива вновь перешла к германскому командованию, что Гитлер овладел положением и что война развивалась согласно его планам и воле. В действительности это было совсем не так. План летней кампании 1942 года был отчаянной попыткой исправить положение, возникшее в связи с крахом блицкрига. Гитлер не мог уже приспособить ситуацию к своим требованиям, он сам должен был приспосабливаться к создавшемуся положению. Не гитлеровская стратегия определяла ход боевых действий, а ход операций советских войск все более определял фашистскую стратегию. Она становилась стратегией поневоле.

Этот факт не может быть опровергнут и тем, что на первых порах летняя кампания 1942 года привела к новым успехам нацистских войск. Исход любой операции нельзя расценивать по реализации тех или иных частичных целей, тем более это недопустимо, когда идет речь о такой масштабной операции, какую задумал Гитлер. Это элементарное правило было, однако, незнакомо фюреру. И так же как на основании частичных успехов в первые месяцы войны Гитлер сделал вывод о выигрыше всей кампании, так и теперь он воспринял продвижение немецких войск в южном направлении как окончательное поражение Красной Армии и как победу своей стратегии.

23 августа немецкие войска вышли к Волге. На юге они совершили рывок в направлении Кавказа: 10 августа заняли Майкоп, 25 августа — Моздок, находящийся на пути к Грозному с его нефтяными скважинами. В это время у Гитлера зародились уже новые сумасбродные замыслы. Он сообщил Гальдеру, что собирается после окончания кампании в России нанести удар через Иран в сторону Персидского залива, чтобы сокрушить Британскую империю. В дальнейшем он задумал соединиться с японскими вооруженными силами. Успех операции на юге нацистский фюрер считал обеспеченным. В беседе с адмиралом Редером он заявил, что рассматривает Россию как «жизненное пространство, которое может устоять против любой блокады», и уверен, что вскоре Англия и США «вступят в переговоры о заключении компромиссного мира».

Ясно, что Гитлер нуждался в осуществлении двух взаимосвязанных задач: в закреплении позиций на линии Волги, что могло быть обеспечено лишь взятием Сталинграда, и в занятии нефтяных районов Кавказа. Однако выяснилось, что германская армия не в состоянии решить обе эти задачи сразу. Медленно, но верно именно в эту пору наивысших успехов гитлеровских войск в летней кампании 1942 года в недрах генерального штаба вызревало сознание того, что в расчеты фюрера вновь вкралась грубая ошибка. И снова началась знакомая уже с зимней поры свара среди командования нацистского вермахта. На этот раз речь шла о том, можно ли добиться осуществления всей программы захватов, поставленной Гитлером, сразу или следует сконцентрировать силы для решения одной из задач: а именно на взятии Сталинграда.

Особенно острой эта проблема оказалась во второй половине июля, когда германские войска заняли Ростов и вышли к Дону в районе Калача. Надо было решить, в каком направлении (или в каких направлениях) двигаться дальше. В этот момент Гитлером и была подписана известная директива № 41 о дальнейших задачах операции «Брауншвейг» (так была переименована операция «Блау» — план захвата Сталинграда и Кавказа). Перед группой армий «А» была поставлена цель: после уничтожения советских войск в районе Ростова направить главный удар на юг, овладеть Черноморским побережьем Кавказа, районом Грозного и вести дальнейшее наступление на Баку. Одновременно группа армий «Б» должна была захватить Сталинград и вслед за тем повернуть часть своих сил на Астрахань.

Издание этого приказа привело к разладу между Гитлером и Гальдером. В новой ставке Гитлера в Виннице разыгралась бурная сцена между фюрером и начальником генерального штаба сухопутных войск. Гальдер пытался разъяснить Гитлеру, что германская армия не в состоянии выполнить поставленные перед ней задачи и что необходимо сконцентрировать все силы для занятия Сталинграда. Тем самым часть генералов во главе с Гальдером хотела отвлечь Гитлера от его главной цели — овладения нефтяными богатствами Кавказа, обеспечения Германии необходимым сырьем, что предусматривалось еще «планом Ост». Это не могло не вызвать ярость Гитлера. «Приступ бешенства и тяжелые обвинения против руководства», — резюмирует сцену в Виннице Гальдер в своем дневнике. И далее продолжает: «Наблюдавшаяся и ранее недооценка возможностей противника принимает гротескные формы и грозит опасностью. Положение становится все более нетерпимым. О серьезной работе не может быть и речи».

После этой сцены дни Гальдера были сочтены. Он оставался на своем посту еще до конца сентября, однако фактически Гитлер отстранил его от руководства Операциями. На пост начальника генерального штаба вместо Гальдера был назначен Цейтцлер. В ту же пору впал в немилость и Йодль, один из самых послушных гитлеровских генералов. Дело в том, что после отстранения Гальдера фюрер послал Йодля на кавказский фронт, чтобы выяснить причины, по которым наступление приостановилось. Как бы ни лебезил Йодль перед Гитлером, он не мог не отметить, что немецкая армия была попросту не в состоянии выполнить задачу, поставленную Гитлером. В довершение всего Йодль попытался оправдать свои выводы ссылками на прежние высказывания и директивы фюрера. Но это только подлило масла в огонь. Гитлер выгнал генерала из кабинета и перестал с ним здороваться. Эта ссора продолжалась вплоть до конца января 1943 года, когда Йодлю было объявлено, что его переведут на другую должность. Но осуществить свое намерение Гитлеру так и не удалось — за два дня до предполагаемой отставки Йодля генерал, который должен был его заменить… сдался в плен советским войскам. Это был командующий 6-й немецкой армией в районе Сталинграда фельдмаршал Паулюс.

Итак, до поры до времени Гитлер не желал отступать от ранее задуманного. Операции как в направлении Кавказа, так и в районе Сталинграда развивались, казалось бы, успешно. Командующий 6-й армией Паулюс сообщил 25 октября по радио, что рассчитывает самое позднее к 10 ноября взять Сталинград. В ответ Гитлер приказал после занятия города двинуться вдоль Волги на юг. В конце октября фюрер счел положение настолько благоприятным и прочным, что решил покинуть свой штаб в Виннице и вернуться в главную ставку «Волчье логово» в Восточной Пруссии.

Обозревая ныне споры между Гальдером и некоторыми другими генералами, с одной стороны, и Гитлером, Кейтелем и другими генералами — с другой, нельзя не установить общности взглядов между ними по главным, решающим пунктам. Во-первых, это касается оценки силы советских войск. И Гитлер и его генералы совершенно не представляли себе реальной силы Красной Армии. Во-вторых, общность существовала и в недооценке возможностей советского командования. Эта узколобость прусского военного мышления, высмеянная в свое время еще Львом Толстым («Die erste Kolonne marschiert…»), помноженная на упрямство и самонадеянность гитлеровцев, была в равной степени свойственна как самому фюреру, так и его присным. Все это ярко проявилось в дни Сталинградской битвы. И Гитлер и генералы одинаково усердно (а в некоторых случаях генералы даже более усердно, чем их главнокомандующий) гнали армию туда, где она должна была найти свою могилу — к Сталинграду. Если в послевоенные годы иные бывшие генералы Гитлера выражали сожаление по поводу того, что туда было брошено слишком мало солдат, что именно на этом направлении следовало сконцентрировать больше войск, то можно лишь удивляться заскорузлости мышления таких стратегов, Ведь в то время в районе Сталинграда советское командование готовило мощнейшую операцию, поэтому большая концентрация войск здесь могла привести лишь к еще большей катастрофе германской армии.

Вот как оценивал начальник немецкого генерального штаба (не Гитлер!) положение Красной Армии в дополнении к приказу от 23 октября 1942 года: «В настоящее время русские вряд ли в состоянии вести крупное наступление в широких масштабах».

Серьезный промах допустила также немецкая разведка, не заметившая сосредоточения мощной группировки советских войск под Сталинградом.

Тогдашний начальник Генерального штаба Красной Армии А. М. Василевский, прибывший по распоряжению Ставки в августе 1942 года в район Сталинграда, пишет в своей книге «Дело всей жизни»: «Примечательная черта контрнаступления под Сталинградом — скрытность его подготовки. Специальная директива Генерального штаба определила мероприятия, которые исключали бы просачивание сведений о масштабе контрнаступления, времени проведения, направлении главных ударов, способах действий… Сосредоточение войск из резерва Ставки Верховного Главнокомандования и перегруппировка войск внутри фронтов производились только ночью. Все это основательно спутало карты немецкого командования».

Маршал А. М. Василевский сообщает, что немецкая разведка еще в ноябре 1942 года докладывала Гитлеру, будто решающую операцию Красная Армия предпримет на центральном участке фронта в районе Смоленска, а менее крупную — на Дону. Согласно этому докладу, действия Красной Армии на Волге преследовали ограниченную цель — оттеснить немецкие части, находившиеся в районе Сталинграда. Всего-навсего оттеснить! И это сообщалось высшему военному руководству Германии тогда, когда уже почти полностью были закончены приготовления к одной из грандиознейших операций в истории войн.

19 ноября, как было предусмотрено планом «Уран», началось наступление Красной Армии. Первый удар был нанесен войсками Юго-Западного фронта по 3-й румынской армии, оборона которой была прорвана; советские армии глубоко вклинились в расположение немецких войск. В тот же день начал наступление Донской фронт, a 20 ноября пришел в движение Сталинградский фронт. 23 ноября сомкнулось кольцо окружения вокруг группировки немецких войск, насчитывавшей 22 дивизии и около 160 отдельных частей общей численностью 330 тысяч человек.

Маршал Г. К. Жуков в своих мемуарах дает ответ на вопрос, возникавший в исторической литературе: кто был автором плана «Уран»? Он пишет, что план проведения операции такого стратегического масштаба мог возникнуть в полном объеме только в результате длительных усилий штабов войск и командования всех степеней. Непосредственными же инстанциями, воплотившими в жизнь эти идеи, была Ставка Верховного Главнокомандования и Генеральный штаб. «Заслуга Ставки Верховного Главнокомандования и Генштаба, — пишет Г. К. Жуков, — состоит в том, что они оказались способными с научной точностью проанализировать все факторы этой грандиозной операции, сумели предвидеть ход ее развития и завершение. Следовательно, не о персональных претендентах на «авторство» идеи контрнаступления должна идти речь».

Это замечание одного из самых выдающихся полководцев времен второй мировой войны имеет принципиальное значение для понимания роли военного руководства в крупных военных операциях. Авантюризм стратегии Гитлера как раз и состоял в том, что он никогда не считался с мнением войск, не обобщал опыта штабов, командиров разных рангов, не анализировал объективные факторы, определявшие ход военных действий. Он и в руководстве войсками вел себя как диктатор, прикрывая произвольные поступки ссылкой на интуицию. В стратегии Гитлер придерживался того же принципа, что и в политике: «делать невозможное возможным», подчинять своей воле не только людей, но и обстоятельства. Однако никому не дано преодолеть границы возможного, поэтому-то фашистская стратегия с самого начала была обречена на провал.

Все эти свойства гитлеровского руководства ярко обнаружились именно в Сталинградском сражении.

Здесь не место описывать все перипетии Сталинградской битвы. Известно, что кольцо окружения становилось все уже и уже, а Гитлер с упорством маньяка продолжал настаивать на том, что Сталинград должен быть взят. Позднее некоторые бывшие гитлеровские генералы утверждали, что, если бы фюрер дал вовремя приказ 6-й армии идти на прорыв окружения, ее можно было бы спасти. Доказать эту версию невозможно, ибо она исходит из того, что советские войска не приняли бы контрмер и спокойно дали бы уйти окруженным войскам. К тому же авторы этой версии игнорируют тот факт, что мощная группировка немецких войск под командованием опытного фашистского полководца Манштейна, посланная на выручку Паулюсу (ей было приказано прорвать кольцо окружения извне), так и не смогла достигнуть цели. Она была остановлена в 40 километрах от Сталинградского котла. Где же гарантия, что измотанная в боях армия Паулюса вырвалась бы из окружения?

Если разобраться, то тезисы нацистских генералов о том, будто, дай им Гитлер волю, они дважды могли бы выиграть войну — один раз под Москвой, другой раз под Сталинградом, — выглядят просто смехотворно, и можно было бы пройти мимо этой генеральской легенды, если бы она не была столь опасна: предназначение ее — восстановить репутацию вермахта и обелить беспрецедентную в истории авантюру Гитлера.

Гитлер действовал, сообразуясь с собственной логикой авантюриста, логикой всего своего жизненного пути и созданного им разбойничьего государства. Никакие позднейшие «поправки» не могли бы спасти немецкую военную машину на советско-германском фронте… Поверить в то, что Сталинградская операция, а вместе с ней план завоевания «волжского пути» и Кавказа потерпели провал, значило для Гитлера признать крах всего плана создания неприступной «крепости Европа») в границах от Ла-Манша до Волги, плана, родившегося после Московской битвы взамен доктрины «блицкрига». Вот почему Гитлер до конца цеплялся за мысль о том, что Сталинград может и должен быть взят.

30 сентября 1942 года в берлинском Спортпаласте фюрер заверил немцев, что Волга перерезана, а Сталинград будет занят в ближайшие дни. «Можете быть уверены, — воскликнул он с пафосом, — что уже никто не сумеет сдвинуть нас с этого места!» Утверждение это Гитлер повторял потом неоднократно. 8 ноября, после того как стало ясно, что бои в Сталинграде приняли неблагоприятный для гитлеровской армии оборот, фюрер продолжал уверять, что он у цели. «Я хотел достигнуть Волги, и притом в совершенно определенном месте, у совершенно определенного города, — сказал он. — По воле судьбы он носит имя самого Сталина. Не думайте, что я двинулся туда по этой причине. Нет, просто у Сталинграда мы можем перерезать коммуникации, по которым перебрасывалось до 30 миллионов тонн груза… Это был гигантский перевалочный пункт. Его я хотел занять и — вы же знаете, мы не любим хвастаться, — он теперь в наших руках! Осталось всего несколько маленьких плацдармов». Слова Гитлера потонули в восторженном реве толпы, собравшейся в огромном зале «Левенбройкеллера» в Мюнхене, где фюрер выступал по случаю годовщины «пивного путча» 1923 года.

Когда немецкие войска в конце ноября оказались в котле, Гитлер упорно отказывался разрешить Паулюсу принять советские условия капитуляции, хотя, согласись командующий 6-й армией на эти условия тогда, десятки тысяч немецких солдат могли бы остаться в живых. Еще 12 декабря во время обсуждения этого вопроса в гитлеровской ставке фюрер твердил: «Ни при каких обстоятельствах мы не должны отдавать Сталинград. Захватить его снова нам уже больше не удастся… Того, чего мы там лишимся, мы уже никогда не наверстаем. Если мы от него откажемся, весь поход потеряет смысл… Думать, что мы еще сможем вернуться туда — безумие… Поэтому нам так важно удержаться там, где мы сейчас стоим».

1 января 1943 года Гитлер направил солдатам и офицерам 6-й армии послание, в котором уверял, что окруженная группировка будет спасена и что немецкая армия… одержит победу под Сталинградом.

В ответ на просьбу Паулюса предоставить ему свободу действий (соответствующую радиограмму Паулюс послал 20 января, когда положение его армии стало совершенно безнадежным) Гитлер заявил: «Капитуляция исключена. Армия должна выполнить свою историческую миссию: выстояв до конца, она сделает возможным образование нового фронта севернее Ростова и отвод группы армий с Кавказа». Наконец, еще 27 января в сводке немецкого верховного командования, которую редактировал сам Гитлер, говорилось, что части 6-й армии «вгрызлись в Сталинград и удерживают город». Вслед за этим фюрер объявил, что он присваивает Паулюсу чин фельдмаршала за заслуги в деле защиты немецких позиций в Сталинграде. Это была своеобразная попытка подкупа командующего 6-й армией. Фюрер рассчитывал, что, присвоив Паулюсу новое высокое звание, он гарантирует себя от того, что Паулюс сдастся в плен — дескать, немецкий фельдмаршал не может капитулировать.

Но и этот расчет Гитлера оказался ложным. 31 января фельдмаршал Паулюс принял советские условия капитуляции и вместе с группой войск сдался в плен. Сталинградское сражение закончилось полной ликвидацией трехсоттридцатитысячной армии. 90 тысяч оставшихся в живых солдат, офицеров и генералов сложили оружие и сдались в плен.

Всего же с 19 ноября 1942 года, т. е. с начала операций «Уран», «Малый Сатурн» и «Кольцо» до завершения ликвидации сталинградской группировки фашистских войск 2 февраля 1943 года были уничтожены 32 дивизии и 3 бригады немецкой армии, остальные 16 дивизий потеряли от 50 до 75 процентов личного состава. Общие потери немецких войск в районе Дона, Волги, Сталинграда составили, согласно данным, приведенным в мемуарах Г. К. Жукова, около полутора миллионов человек, до трех тысяч пятисот танков и штурмовых орудий, двенадцать тысяч орудий и минометов, до трех тысяч самолетов и огромное количество другой военной техники. «Такие потери сил и средств, — пишет Г. К. Жуков, — катастрофически отразились на общей стратегической обстановке и до основания потрясли всю военную машину гитлеровской Германии».

Капитуляция Паулюса обсуждалась 1 февраля на очередном совещании в ставке, которое проводил фюрер. Гитлер не скрывал своего возмущения поступком фельдмаршала. «Ведь так легко пустить себе пулю в лоб, — сетовал он. — Каким надо быть трусом, чтобы испугаться этого. Ха! Лучше уж дать заживо закопать себя. Тем более он (Паулюс. — Авт.) хорошо знал, что его смерть послужит стимулом для того, чтобы люди выстояли в другом котле… Тут можно только сказать: надо было застрелиться, поступить так, как раньше поступали полководцы — броситься на меч, убедившись в том, что дело потеряно. Это ведь само собою разумеется».

Гитлер бушевал. Он никак не хотел понять, что снова потерпел поражение и что его расчеты как в отношении кампании в целом, так и судьбы 6-й армии оказались битыми. Фюрер винил Паулюса, генералов, итальянцев и румын (на Сталинградском фронте были итальянские и румынские части), погоду, русских, которые, мол, «воюют не по правилам», словом, обвинял всех, только не себя. Он сетовал на то, что его предают, ставят личные интересы выше интересов родины и т. д. и т. п.

Но в конце концов даже слепому было ясно: надежды на выигрыш войны рухнули. После Сталинграда вермахт не только потерял возможность добиться решающей победы в войне против Советского Союза, но и способность выигрывать крупные военные операции на советско-германском фронте. Однако не в характере Гитлера было признать истину. Он избрал другой путь — путь непризнания банкротства своей политики и стратегии. Отныне и до самой смерти фюрер жил в некоем иррациональном мире, где все происходило так, как он этого желал. Вот почему можно сказать, что катастрофа под Сталинградом имела далеко идущие последствия для образа жизни Гитлера, для его психики и методов руководства фронтом и тылом. Создав особый призрачный мир, Гитлер тщательно оберегал его от объективной информации и от предложений, которые противоречили бы его концепции длительной стабилизации положения, создания неприступной «крепости Европа».

Летом 1943 года немецко-фашистская армия предприняла попытку вернуть себе стратегическую инициативу, утраченную в Сталинградской битве, окружить и уничтожить советские войска на Курской дуге. 5 июля 1943 года в районе Курска началась операция «Цитадель». Немецкое командование бросило в бой огромное количество танков, которые должны были протаранить оборону советских войск и проложить дорогу пехоте. Но уже в первые дни стало ясно, что вермахт потерял свое превосходство. Наступление быстро захлебнулось. Ценой огромных потерь противнику удалось продвинуться лишь на 35 километров.

В районе Прохоровки советские войска нанесли мощный контрудар. Здесь 12 июля произошло крупнейшее в истории войн танковое сражение, в котором с обеих сторон участвовало до 1500 танков и самоходных орудий, а также крупные силы авиации. За день боя фашистские войска потеряли свыше 350 танков и более 10 тысяч убитыми. В этот день произошел перелом в битве, враг перешел к обороне, а спустя четыре дня начал отводить свои силы.

Немецко-фашистские войска были отброшены на исходные рубежи, а затем под натиском Красной Армии вынуждены были снова отступать…

На очередном совещании в ставке Гитлеру доложили, что немецкое наступление на советско-германском фронте приостановилось и что Красная Армия продвигается вперед, так что возникла угроза потери новых территорий. Однако Гитлер не захотел поверить в поражение. Выслушав доклад, он сказал: «У меня такое чувство, что это конец не нашего, а русского наступления; очевидно, русские потерпели неудачу и изображают дело так, будто они сорвали наш план наступления. Этим они, по-моему, хотят оправдать собственное поражение. По всей вероятности, теперь поступят сообщения о том, что здесь (тут он показал на карту) у русских дело не вышло и застопорилось, так что от попытки превратить все это в крупную операцию пришлось отказаться. Мне так явно кажется».

Эта оценка Гитлера вновь показала, что он потерял представление о фактическом положении вещей на советско-германском фронте. Фюрер явно оказался лжепророком. Под Курском он получил новый сильнейший удар: потерял около 30 своих отборных дивизий.

Красная Армия освободила большую территорию, в том числе города Орел и Белгород (5 августа), Харьков (23 августа). Курская битва была решающей в обеспечении коренного перелома в ходе войны. Советские вооруженные силы окончательно закрепили за собой стратегическую инициативу.

Историк располагает ныне большим количеством материалов, позволяющих судить о том, каким был Гитлер в последние годы существования фашистской империи, когда произошел перелом в ходе войны и нацистская армия начала терпеть поражение за поражением. Отчасти это объясняется тем, что ссора Гитлера с Йодлем, о которой говорилось выше, имела несколько неожиданные последствия: она обогатила послевоенные архивы, ибо в результате ссоры Гитлер велел учредить в своей главной ставке «службу стенографии». Все высказывания и указания фюрера на совещаниях, посвященных обсуждению военного положения, стали фиксироваться на бумаге и сохраняться для потомства. Впрочем, в данном случае Гитлер думал не столько о потомстве, сколько о своих генералах, на которых он всегда старался свалить военные неудачи. Как заявил Гитлер, учреждение «службы стенографии» лишит Йодля и других генералов возможности делать в будущем «ложные ссылки» на его слова. К главной ставке были прикомандированы восемь стенографов, которые записывали буквально каждое слово Гитлера, В итоге к концу войны накопилась гора стенограмм; свыше ста тысяч страниц машинописного текста. Вспомнив об этих опасных документах, Гитлер накануне самоубийства приказал Борману увезти их из ставки и уничтожить. Но часть из них (свыше 10 тысяч страниц!) все же уцелела и стала доступной исследователям. В стенограммах с необычайной наглядностью отражена жизнь в ставке Гитлера в последний период войны, в то время, когда нацистский режим уже находился в агонии, а его фюрер, пытаясь продлить свою жизнь и жизнь созданного им режима, совершал одно злодеяние за другим.

Кроме того, как мы уже знаем, услужливый заместитель фюрера Борман позаботился о том, чтобы сохранить еще один важный документ того периода: «застольные беседы» Гитлера.

Знакомясь со стенограммами высказываний Гитлера на военные темы и с его «застольными беседами», не знаешь, чему больше поражаться: неслыханному цинизму и жестокости германского фюрера, который пытался распоряжаться судьбой целых народов, или же тому, что под конец жизни он потерял всякое представление о реальной обстановке.

Начиная с 1942 года фюрер почти не покидал своего логова в Растенбурге; из ставки он выезжал только в исключительных случаях, когда надо было произнести особо парадную речь в Мюнхене или Берлине, а это случалось все реже и реже. Наконец после заговора 20 июля 1944 года Гитлер вовсе перестал выступать публично. Все время сужался круг лиц, которые имели к нему доступ. В последние годы жизни фюрер желал видеть только тех, кто был предан ему совершенно слепо и повиновался беспрекословно. «Храбрецы», осмеливавшиеся сказать хоть слово правды — какой там правды — полуправды! — беспощадно изгонялись. И в этой обстановке Гитлер издавал свои приказы и вел жесточайшую кровопролитную войну!

Характеризуя последний этап войны на допросе в американском плену, генерал Гудериан показал: «У него (Гитлера. — Авт.) сложилось собственное представление о мире. Действительность он приспосабливал к этой картине, которая была плодом его фантазии. Мир должен был быть таким, каким он себе его представлял». Существует подробное описание ставки фюрера в Растенбурге, где, как уже говорилось выше, Гитлер почти безвыездно прожил с октября 1942 года до ноября 1944 года.

Растенбург находился в 560 км от Берлина, в самом дальнем уголке нацистской империи. Ставка была запрятана в густом и довольно-таки мрачном лесу, куда даже в жаркий летний день почти не проникало солнце. Первое время Гитлер жил в одном из деревянных строений, возведенных для него и его свиты. Но вскоре из боязни воздушных налетов он перебрался в большой бетонный бункер. Здесь он занимал три маленькие комнаты, сильно смахивавшие на тюремные камеры — в комнатах были голые бетонные стены и дешевая мебель. Генерал Йодль, который долгое время находился в «Волчьем логове» вместе с Гитлером, уверял, что ставка эта являлась чем-то средним между монастырем и концлагерем: «Там было много заборов и много колючей проволоки, — показал он на Нюрнбергском процессе. — На всех дорогах, которые вели к ставке, были установлены заставы, а в центре находилась так называемая «зона безопасности № 1». Постоянного пропуска в эту зону не имели даже сотрудники моего штаба; охранники обыскивали каждого офицера, которого не знали в лицо. За исключением военных сводок, в эту святая святых из внешнего мира проникала только очень скудная информация».

Рабочий день Гитлера проходил так: его будили примерно в 10 часов утра. Завтрак подавался в спальню; здесь же он прочитывал сводку сообщений иностранных агентств и печати, которую составлял для него Риббентроп. С 11 до 12 часов Гитлер принимал своего адъютанта и решал с ним различные текущие вопросы, В полдень начиналось обсуждение военного положения, главным образом положения на фронтах, в присутствии Кейтеля, Йодля, начальников штабов трех родов войск и приглашенных для обсуждения специальных вопросов офицеров. Обед длился с 14 до 16 часов и был заполнен длинными монологами Гитлера, главным образом на тему о планах «переустройства мира» по фашистскому образцу. Часа два уходило на послеобеденный сон, а в 18 часов Гитлер вновь созывал свой узкий штаб для обсуждения военного положения. Ужин продолжался тоже два часа — с 20 до 22 часов, затем Гитлер собирал для беседы своих приближенных, причем эти беседы опять-таки состояли из сплошных монологов фюрера и заканчивались часа в четыре утра.

Полная оторванность Гитлера от внешнего мира и его образ жизни раздражали даже высших нацистских сановников. Так, например, Геббельс записал в своем дневнике: «Просто трагично, что фюрер так отгораживается от действительности и ведет такой нездоровый образ жизни. Он не бывает больше на свежем воздухе, сидит в своем бункере, размышляет и принимает решения».

В конце 1942 года произошли заметные изменения во внешнем облике нацистского фюрера, а также в его физическом и психическом состоянии. Геринг, который увидел Гитлера после довольно длительного перерыва, сказал как-то: «С начала войны фюрер постарел по крайней мере лет на 15».

Днем 12 декабря 1942 года, в разгар Сталинградской битвы, Гитлер пожаловался своим приближенным: «Сегодня ночью я не спал ни секунды. Это от чувства неуверенности…» Как бы ни храбрился фашистский диктатор, его все чаще и чаще охватывали тяжелые предчувствия, а в душу заползал холодный страх. Мрачные мысли фюрер пытался заглушить многочасовыми тирадами о предстоящей победе, пророчествами о грядущей «всемирной империи», в которой будет господствовать «один народ» и «один фюрер», а также все новыми и новыми распоряжениями, приказами, указаниями, предписаниями, инструкциями, директивами.

С конца 1942 года у Гитлера появилась дрожь левой руки и левой ноги, которая все усиливалась. Он старался скрыть свой недуг от окружающих; на людях прижимал ногу к какому-нибудь предмету, а левую руку придерживал правой.

Таков был Гитлер в 1943–1944 гг. Конец эры легких побед и «блистательных» успехов на дипломатическом и военном поприщах, сознание собственного бессилия и краха всех «провидческих» планов не могли не наложить отпечатка и на психику фюрера. Совершенно очевидно, что в эти последние годы своей жизни он стал еще более опасен, если такие градации вообще применимы к тиранам типа Гитлера. Фюрером овладела мысль как можно дороже продать свою жизнь. Путь к могиле он отмечал неслыханными оргиями расправ и убийств, ибо прежде чем сойти со сцены, решил продемонстрировать миру хотя бы «черновой набросок» того «железного порядка», который он хотел установить на земле. Именно в этом состояла навязчивая идея фашистского диктатора.

Крушение «крепости Европа»

Сталинградская катастрофа имела исключительно серьезные последствия для гитлеровской армии и гитлеровского тыла. Она означала окончательный перелом в ходе войны, вызвала кризис в верхах нацистского государства, приведший к событиям 20 июля 1944 года, к покушению на Гитлера, отрезвляюще подействовала на широкие массы населения — усилила их недовольство войной. После Сталинграда значительно активизировалось антифашистское движение среди рабочего класса, крестьянства и интеллигенции Германии. Поражение фашистских войск на Волге вдохнуло также новую жизнь в движение Сопротивления на оккупированных территориях Западной Европы. Нацистская империя вступила в полосу кризиса, она начала неуклонно приближаться к гибели.

В книге «Правда о Гитлере» Курт Бахман пишет; «Разъяснительная работа среди солдат пошла на подъем особенно после битвы под Сталинградом и создания Национального комитета «Свободная Германия», равно как усилились акции солидарности в отношении военнопленных. Было проведено много мероприятий, которые содействовали более скорому окончанию войны и кровопролития.

Коммунисты оказывали сопротивление всюду, где они были. Конечно, и в концентрационных лагерях, под надзором СС и гестапо».

Однако именно в этот период Гитлер с небывалой энергией сколачивал свою рабовладельческую империю в Европе, железом и кровью насаждал так называемый «новый порядок», контуры которого наметил еще в «Майн кампф». Создалось воистину парадоксальное положение: фашистский рейх уже начал трещать по всем швам, союзники Гитлера только и мечтали о том, чтобы покинуть тонущий корабль (первой «крысой» была Италия, где 25 июля 1943 года был свергнут Муссолини и новое правительство под руководством маршала Бадольо начало переговоры о сепаратном мире), в оккупированных странах развернулась всенародная партизанская война против немецких захватчиков, и в то же самое время Гитлер и гитлеровцы со скрупулезной точностью выполняли свою чудовищную программу, вели себя так, словно в мире ничего не изменилось и власть фашистов в Европе не поколебалась. Заведенная нацистским диктатором машина крутилась вне всякой связи с меняющейся военной и политической обстановкой и продолжала крутиться вплоть до самой смерти Гитлера. Казалось, жизнь и деятельность нацистской верхушки уже не зависела от событий окружающего мира, приобрела призрачную самостоятельность, неподвластную человеческой логике и историческим законам…

Нам уже известна программа «переустройства» Европы, которую Гитлер так усердно воплощал в жизнь на последнем этапе войны.

В наиболее откровенном виде эту программу нацистский фюрер сформулировал на совещании гаулейтеров в его ставке 8 мая 1943 года. Присутствовавший на этом совещании Геббельс подробно изложил речь Гитлера в своем дневнике. Фюрер, согласно Геббельсу, заявил, что в Европе он прежде всего намерен покончить с наличием многих мелких государств, «Целью нашей борьбы, — сказал Гитлер далее, — по-прежнему является образование единой Европы. Но Европа может быть четко организована только немцами. Другой руководящей силы практически нет». Далее Геббельс записывает: «Фюрер выражает твердую уверенность в том, что настанет время, когда рейх будет господствовать над всей Европой. Мы должны будем выдержать еще очень много боев, но они несомненно приведут к блестящим успехам. С этого времени перед нами фактически откроется путь к мировому господству. Кто овладеет Европой, тот несомненно завоюет и главенствующую роль в мире». Это было сказано уже после решающего сталинградского поражения, когда фашистская армия неудержимо покатилась назад, и после тех чувствительных ударов, которые Гитлер получил на Западе. В Северной Африке под Эль-Аламейном в октябре 1942 года были разбиты войска Роммеля; английские и американские армии высадились на африканском побережье Средиземного моря, в Марокко и Алжире. Так называемая фашистская «крепость Европа» оказалась обложенной со всех сторон. И все же главари гитлеровского рейха продолжали слепо верить своему атаману, уверявшему их, что они вот-вот завоюют мир. «Гаулейтеры, — пишет Геббельс, — в полном восторге от обращения фюрера».

Наиболее интенсивно нацисты осуществляли свой план порабощения «восточного пространства?! т. е. временно захваченных территорий Советского Союза. Бесчинства гитлеровцев на советской земле не знали пределов. Ужесточилась политика Гитлера и по отношению к народам Западной Европы, которую также предполагалось превратить в «жизненное пространство» немецких милитаристов.

Естественно, нацистская верхушка понимала, что для «онемечивания» всей Европы, а далее всего мира необходимо сколотить широко разветвленный аппарат террора. И именно эту часть своей программы гитлеровцы выполнили — аппарат террора они сумели построить. Всю Европу Гитлер покрыл сетью концентрационных лагерей. Еще до 1939 года нацисты создали шесть крупных концлагерей в самой Германии: Дахау, Заксенхаузен, Бухенвальд, Флоссенбург, Нейенгамме, Равенсбркж; в годы войны их значительно расширили, число заключенных в них увеличилось в 2–4 раза. Но наибольшее значение получили «лагеря смерти», расположенные на территории оккупированных стран. До 1942 года было создало девять таких лагерей: Маутхаузен, Освенцим, Гузен, Натцвейлер, Гросс-Розен, Майданек (возле Люблина), Нидерхаген, Штуттхоф, Арбайтсдорф, В 1942 году началось сооружение трех гигантских лагерей на территории Советского Союза: в Риге, Киеве и Бобруйске. Кроме того, существовали еще «особые лагеря», лагеря для малолетних и т. д.

В одной из «застольных бесед» Гитлер изрек: «Того, кто выступает против моего порядка, я безжалостно уничтожу. Порядок, который я создаю, вовсе не должен быть понятен широкой массе. Но кто выступит против этого гранитного порядка, расшибет себе лоб. Любая попытка сломить наше государство будет утоплена в крови».

По существу, все наказания в нацистском рейхе были пожизненными; Гитлер считал, что человек, который хоть раз «провинился» против нацистского строя, навсегда останется «врагом». «После 10 лет тюрьмы, — говорил он, — человек все равно потерян для народной общности. Кто захочет дать ему работу? Такого человека лучше всего либо заключить в концлагерь, либо убить. На данном этапе лучше всего убить его, чтобы запугать других».

Так откровенно Гитлер высказывался лишь в узком кругу посвященных. Но его высказывания очень быстро становились известными функционерам НСДАП. И не только известными. Устные замечания фюрера были для фашистского аппарата негласным законом, куда более обязательным, чем все писаные декларации и законы. Так, например, высказывание Гитлера о том, что людей, отсидевших в тюрьме, лучше убивать, Гиммлер сразу же принял «к исполнению»; свои жертвы он не выпускал из рук. Человеку, попавшему в гестаповскую тюрьму (пусть даже по ошибке!), уже не было пути назад. Для Гиммлера он оставался «врагом нации», потенциальной угрозой. Известно, например, о некоем Неймюллере, который был арестован по ошибке, потому что его спутали с однофамильцем, замешанным в событиях 30 июня 1934 года. На суде выяснилось, что произошло недоразумение. Однако подсудимого не выпустили на свободу, его вновь отправили в тюрьму, где он просидел до начала войны. А после начала войны гитлеровцы устроили большую «чистку» тюрем, и тогда несчастного Неймюллера убили.

В последние годы войны в фашистском рейхе происходили невиданные массовые убийства людей, или, как выражались сами гитлеровцы, «ликвидация» неугодных элементов. Вот статистика смертных приговоров, вынесенных в годы войны нацистскими судами. (Все цифры взяты из отчета министра юстиции Германии Тирака, опубликованного в секретном нацистском бюллетене «Ди Лаге» 23 августа 1944 года).

1940 год — 926 смертных приговоров, 1941 год — 1292, 1942 год — 3660, 1943 год — 5336. Притом в отчете Тирака учтена лишь незначительная часть жертв фашистского террора, В этот отчет не входили лица, уничтоженные в застенках гестапо и «ликвидированные» в лагерях, а также люди, казненные по приговорам военных трибуналов.

Из того же секретного бюллетеня «Ди Лаге», но уже от 5 октября 1944 года стало известно число арестованных в тылу немцев в первые месяцы 1944 года. В январе было «изъято» 42 580 человек, в феврале — 45 044, в марте — 46 302. В последующие три месяца, когда была проведена специальная «акция Тирака», прокатилась новая волна арестов — в тюрьмы попали 170 670 человек. За первое полугодие 1944 года было таким образом арестовано 304 596 человек. А за весь 1944 год, по оценке одного из историков немецкого движения Сопротивления писателя Гюнтера Вейзенборна, было брошено в тюрьмы более полумиллиона человек. Цифры эти характеризуют разгул фашистского террора внутри самого гитлеровского рейха. Только учитывая их, можно понять, на чем держалась диктатура Гитлера в тот период, когда нацистская империя все более быстрыми шагами двигалась к катастрофе.

Однако как ни свирепствовали нацисты в самой Германии, террор никогда не достигал там такого размаха, как на оккупированных территориях. По прямому указанию Гитлера воинство Гиммлера перешло в Европе к физическому уничтожению целых народов и этнических групп.

Это касалось прежде всего востока Европы — Советского Союза. На его территории, как мы уже указывали выше, действовали четыре эсэсовских отряда «особого назначения», которые занимались массовым истреблением людей.

«Фабрики смерти», созданные Гитлером, работали бесперебойно. Нескончаемым потоком в газовые камеры гнали людей, обреченных на уничтожение. Комендант Освенцимского концлагеря Рудольф Гёсс показал на процессе в Нюрнберге: «Я служил комендантом Освенцима до 1 декабря 1943 года и полагаю, что там было уничтожено не менее двух с половиной миллионов человек путем удушения газами и сожжения; полмиллиона, а то и больше умерли от голода или болезней. Таким образом, общее число уничтоженных составляло примерно 3 Миллиона человек». Но цифры Гёсса явно занижены. Теперь известно, что в Освенциме погибло около 4 миллионов человек.

В газовые камеры — эту дьявольскую выдумку гитлеровских палачей — посылали русских и украинцев, поляков и белорусов, чехов и югославов, словом, сотни тысяч представителей славянских народов, которых Гитлер объявил «низшей расой». Полному истреблению, согласно фашистской доктрине, подлежали евреи.

Так Гитлер создавал свою «коричневую империю», которая, согласно его замыслам, должна была раскинуться на гигантском пространстве.

Но монолитная и организованная «крепость Европа» так и осталась порождением больной фантазии Гитлера. В действительности на последнем этапе войны Европа походила на бурлящий котел; на Востоке шли беспрерывные сражения, германские войска, неся огромные потери, откатывались назад под натиском героической Красной Армии, которая неудержимо приближалась к границам рейха. На юге Европы союзные войска высадились в июле 1943 года на о. Сицилия, а в начале сентября, после выхода из войны Италии, вторглись на Апеннинский полуостров, откуда начали продвигаться на север к границам Германии (правительство Бадольо объявило войну Германии). Над Германией днем и ночью стоял гул самолетов — союзники ожесточенно бомбили немецкие города. Сотни тысяч жителей рейха потеряли кров, число жертв воздушных налетов росло с каждым днем. Словом, немецкий тыл фактически также превратился в зону боевых действий. Наконец, в оккупированных странах все сильнее разгоралось пламя освободительной войны: вольготные времена для немецких оккупантов давно миновали, теперь смерть подстерегала их на каждой улице. Партизаны пускали под откос немецкие эшелоны, взрывали склады и штабы, убивали карателей.

По мере приближения советских войск к германским границам, по мере того как гитлеровские армии теряли живую силу и боеспособность, все более реальной становилась угроза войны на два фронта, Наконец в июне 1944 года второй фронт был открыт в Нормандии, на севере Франции. Война на два фронта стала фактом.

Так выглядела в действительности «крепость Европа» в 1944 году. Однако главные события, которые положили конец господству Гитлера, разыгрались на советско-германском фронте. Именно здесь совершалось историческое возмездие.

С января 1944 года начался новый, завершающий период войны. Экономическое и военное положение Германии значительно ухудшилось. В этом году Советская Армия в ходе стремительного наступления полиостью освободила оккупированные немецко-фашистскими войсками советские земли и перенесла войну на немецкую территорию. Из войны были выведены все союзники Германии.

В период с декабря 1943 года по апрель 1944 года была освобождена Правобережная Украина, С января по март 1944 года последовал разгром немецко-фашистских войск под Ленинградом и Новгородом, а в апреле— мае того же года завершилась полной победой советских войск Крымская операция. Летом 1944 года потерпела поражение финская армия и 19 сентября Финляндия вышла из войны.

В том же году выходом советских войск на Вислу закончилась Белорусская операция. Полностью была освобождена Белоруссия, а также восточная часть Польши. В июле — октябре немецко-фашистские войска потерпели сокрушительное поражение в Прибалтике, а в августе — сентябре была успешно завершена Ясско-Кишиневская операция, в итоге которой бывшая союзница фашистской Германии — Румыния вступила в войну с Германией. В результате последующих боевых действий на Балканах была освобождена Болгария, которая также вступила в войну против Германии.

Общим итогом дальнейших операций, проведенных в конце 1944 года, было освобождение части Венгрии, а также Северной Норвегии и Восточной Югославии.

С января по апрель 1945 года продолжались операции по освобождению Польши и большей части Чехословакии; были заняты Восточная Пруссия, Померания и Силезия, освобожден Будапешт, взята Вена. И наконец, с 16 апреля по 8 мая была проведена Берлинская операция, о которой и пойдет речь далее.