Преступный мир и его защитники

ДЕЛО ДВОРЯНСКОЙ ОПЕКИ

Осенью 1901 года в санкт-петербургской судебной палате было рассмотрено редкое дело о расхищении дворянских опекунских сумм.

В 1897 году должность председателя санкт-петербургской дворянской опеки временно исполнял князь А. Д. Львов. 18 июля к нему возвратился вдруг казначей опеки Теофил Пржиленцкий и стал настоятельно просить четырехдневный отпуск. Ничего не подозревая, князь удовлетворил его просьбу, и казначей перестал являться на службу. Прошло более четырех дней, и о Пржиленцком не было ни слуху ни духу.

30 июля стало наконец известно, что казначей скрылся из Петербурга, захватив с собою и ключи от опекунской кассы. Ввиду этого, по распоряжению присутствия опеки, ее денежный шкаф был вскрыт, и в нем, по проверке ценностей, не оказалось 18 282 рублей наличными деньгами и на 127 980 рублей процентных бумаг. Очевидно было, что недобросовестный казначей, забрав опекунские суммы, поспешил скрыться с ними за границу. Против Пржиленцкого было возбуждено уголовное преследование, но место пребывания его, несмотря на тщательные розыски, не удалось открыть, и следствие пришлось приостановить.

Санкт-петербургский губернатор граф С. А. Толь немедленно же поручил вице-губернатору генерал-майору Н. А. Косачу обревизовать делопроизводство опеки и выяснить порядок хранения в ней денежных сумм. После этой ревизии губернское правление признало, что члены дворянской опеки граф Кронгельм, надворный советник Ф. А. Леве и коллежский асессор А. К. Бодиско являются виновными в неисполнении циркулярного предложения губернатора о хранении опекунских капиталов, в недостаточном наблюдении за казначеем относительно исполнения им предписания опеки о взносе денег в Государственный банк и в малом надзоре за кассой опеки, благодаря чему отчетные журналы представлялись казначеем в присутствие опеки без всяких оправдательных документов. Помимо того, граф Кронгельм, будучи заведующим казначейской частью опеки, не присутствовал при вскрытии и вкладывании в кассу опекунских сумм и, по закрытии кассы, не опечатывал ее. Передавая казначею процентные бумаги для каких-либо операций, граф обыкновенно не наблюдал за действиями казначея и не следил за своевременной передачей ему процентных бумаг, подлежавших отсылке в Государственный банк, упуская в то же время из виду прием и запись в казначейских книгах поступавших с почты ценностей.

Основываясь на этих данных, повлекших за собой расхищение более 146 000 рублей опекунских денег, губернское правление нашло, что ответственность за все это должна всецело падать на бывшего санкт-петербургского уездного предводителя дворянства генерал-майора Г. Н. Елисеева как председателя дворянской опеки, на временно исправлявшего его должность князя А. Д. Львова и на членов опеки графа Кронгельма, Леве и Бодиско. Ввиду этого все они были привлечены к уголовной ответственности.

На предварительном следствии обнаружилось невозможно халатное ведение дел дворянской опеки. Бухгалтерские и другие книги составлялись неисправно, в реестрах попадались недомолвки и пробелы, а алфавитный указатель, никем не скрепленный и совершенно растрепанный, не заключал в себе перечня всех опек. Мало того, в бухгалтерских книгах встречались такие пропуски, благодаря которым решительно нельзя было определить с точностью ни имущества, ни денежных сумм дворянской опеки.

Опекунская касса находилась в самой казначейской комнате и отпиралась обыкновенно или казначеем, или же его помощником, смотря по тому, кто раньше приходил на службу. Сколько хранилось в ней денежных сумм — этого никогда нельзя было точно установить, так как кладовых записок ни у графа, ни у казначея не было, а делопроизводство велось крайне беспорядочно. Обыкновенно Теофил Пржиленцкий делал в опеке все, что хотел, и в денежных делах ее являлся полным хозяином.

Документы опекаемых лиц, их векселя и расписки, хранившиеся в шкафу, были найдены в страшном беспорядке.

Кладовой опеки казначей также бесконтрольно распоряжался и только один имел в нее доступ.

В то время как Пржиленцкий являлся фактическим хозяином дворянской опеки, деятельность ее членов носила чисто формальный характер и сводилась, главным образом, к приему посетителей. Контроля над служащими решительно никакого не было, и все делопроизводство шло по исстари заведенному, рутинному порядку. Только раз в месяц члены присутствия крайне поверхностно ревизовали кассу. О внезапной же ревизии никогда не было и помину.

Как князь Львов, так и члены опеки решительно отказались признать себя виновными в небрежности и упущениях по службе.

По словам князя, он вступил в отправление обязанностей председателя санкт-петербургской дворянской опеки лишь временно, по случаю отпуска генерал-майора Елисеева, и поэтому не считал себя вправе изменять установившегося в опеке делопроизводства, тем более что и сам Елисеев просил его не делать никаких нововведений. Убедившись после в несовершенстве делопроизводства и других недостатках опеки, он неоднократно указывал на, это ее членам, и даже счел необходимым доложить об этом санкт-петербургскому губернатору графу С. А. Толю.

В свою очередь граф Кронгельм объяснил, что он во всем следовал установившемуся в опеке порядку и считал прочность железной кассы и надзор за ней дежурившего чиновника и сторожа вполне обеспечивающими целость опекунских сумм. За казначеем же он следил по мере возможности и часто делал ему напоминания о чрезмерном накоплении в кассе капиталов.

Третий подсудимый, Ф. А. Леве, ссылался на то, что, заведуя секретарским столом опеки, не считал себя вправе вмешиваться в сферу деятельности других членов.

Наконец, А. К. Бодиско утверждал, что он обращал все свое внимание только на вверенную ему часть делопроизводства и в кругу своей деятельности не допускал никаких промедлений. Следить же за казначеем или графом Кронгельмом он не был обязан, да и не имел право на это.

Что же касается бывшего председателя опеки, генерал-майора Г. Н. Елисеева, умершего до суда, то на предварительном следствии он показал, что, уезжая 10 мая 1897 года в отпуск, он сдал князю Львову опекунскую кассу в полной сохранности.

Дело это слушалось по особому присутствию судебной палаты, под председательством члена палаты В. Э. Длотовского, и привлекло в залу заседания многочисленную публику.

Защитниками со стороны подсудимых выступали: присяжный поверенный Герард (за князя Львова, Мазараки, за графа Кронгельма) и помощник присяжного поверенного Грузенберг (за Леве и Бодиско).

Обвинение поддерживал товарищ прокурора Ф. К. Бом.

Из свидетельских показаний вырисовывалась далеко не приглядная картина делопроизводства в санкт-петербургской дворянской опеке вплоть до обнаружения грандиозного хищения Теофила Пржиленцкого.

Временно исправляющий обязанности санкт-петербургского губернатора вице-губернатор генерал-майор Н. А. Косач объяснил, что при ревизии он застал полный хаос в железной кассе опеки. Пользуясь непорядками опеки, казначей Пржиленцкий мог многое не записать в книги и задерживать внесение опекунских сумм в Государственный банк.

Относительно разрешенного казначею четырехдневного отпуска одна из свидетельниц говорила, что Пржиленцкий на ходу поймал князя Львова и стал просить его освободить на время от занятий, чтобы иметь возможность перебраться на другую квартиру. Ничего не подозревая дурного, князь из любезности согласился на его просьбу.

В судебном заседании в качестве гражданского истца выступала также вдова полковника О. Н. Шауман, внесшая в дворянскую опеку незадолго до побега казначея 20 000 рублей четырехпроцентной рентой на имя своего сына. Рента эта, как и другие процентные бумаги, также оказалась исчезнувшей.

После свидетельских показаний и экспертизы книг были опрошены сами обвиняемые.

Князь Львов оправдывался тем, что незадолго до отпуска казначея опеки он был очень озабочен устройством пожарной выставки. Всецело занятый этим делом, он быстро прошел по канцелярии опеки и встретил Теофила Пржиленцкого, обратившегося к нему с просьбой об отпуске. Так как препятствий к этому не предвиделось, то он и дал свое разрешение на четырехдневный отпуск.

По словам князя, вступив в исполнение обязанностей председателя дворянской опеки, он был совершенно не подготовлен к этой должности и принужден был постепенно знакомиться с порядками опеки. Однако когда он удивлялся чрезмерному накоплению капиталов в опеке, то члены ее находили это вполне нормальным явлением.

Граф Кронгельм, с своей стороны, объяснил, что при вступлении на службу в дворянскую опеку он застал в ее кассе до 400 000 рублей процентными бумагами и деньгами. Он неоднократно выражал по этому поводу удивление казначею Пржиленцкому, но тот отделывался только объяснениями, что не успевает своевременно сдавать процентные бумаги в Государственный банк.

Между прочим, князь Львов обратил особое внимание на переполнение опекунской кассы и при ревизии 1 июля 1897 года, последней перед побегом казначея.

Когда вдова полковника О. Н. Шауман внесла в опеку 20 000 рублей в виде четырехпроцентной ренты, казначей стал задерживать взнос этой суммы на хранение в Государственный банк, находя ее «маленькой». В конце концов, чтобы не утруждать казначея, госпожа Шауман стала предлагать сама внести эту сумму в банк и представить в опеку расписку. Ей, однако, было отказано в этом под предлогом, что так не практикуется в дворянской опеке.

Остальные двое подсудимых подтвердили свои прежние объяснения, данные на предварительном следствии.

Присяжный поверенный Герард, выступавший со стороны князя А. Д. Львова, произнес в его защиту убедительную речь. Доказывая невиновность князя, прихотливой волей судьбы очутившегося на скамье подсудимых, защитник горячо настаивал на полном оправдании его.

Присяжный поверенный Мазаики и помощник присяжного поверенного Грузенберг доказывали в своих речах то обстоятельство, что закон в отношении подсудимых не определяет точно их обязанностей по опеке, и все они, в сущности, были в зависимости от дворянского общества. Общество же это в их действиях никаких упущений не усматривало, да упущений, собственно, и не было, расхищение опекунских сумм вовсе не являлось результатом их нерадения.

После продолжительного совещания санкт-петербургская судебная палата определила князя А. Д. Львова считать по суду оправданным, а графа Н. К. Кронгельма, надворного советника Ф. А. Леве и коллежского асессора А. К. Бодиско подвергнуть выговору с занесением его в послужной формулярный список.

Гражданский иск вдовы полковника О. Н. Шауман в размере 20 000 рублей удовлетворен полностью, 'с распределением его на всех трех осужденных. Так же поровну были возложены на них и судебные издержки.

Правительствующий Сенат, куда перешло затем это дело, определил в иске вдовы Шауман к бывшим членам опеки отказать, а графу Кронгельму объявить выговор без занесения его в послужной формулярный список.