Добирался мой дед домой три недели. Презент хоть и кормился плохо, а подрос и руки Харлампию оттягивал, а сам идти не желал. Шестьдесят верст, что отделяли наш хутор от станции, казак прошел за сутки и поздно вечером постучался в ставень родного дома.
Жена Харлампия испуганно глянула в темноту окошка, ахнула и кинулась отворять.
Девчонки заревели, увидев бородатого человека в прожженной шинели, с грязной повязкой на голове. А он блаженно улыбался и приговаривал:
— Да что вы? Что вы! Доченьки мои золоты! Отвыкли! Батьку не узнали?
— Какой ты нам батька?! — рассудительно сказала пятилетняя Катька. — Наш батька на войне! Воюет!
— Все, — сказал Харлампий, садясь на порог и стягивая сапоги. — Отвоевался!
Осторожно, как по льду, подошел он к люльке, где качался и чмокал губами во сне крошечный мальчишка.
— Вона! — залюбовался он. — Беленький какой! В нашу породу.
Он присел на кровать рядом с колыбелью, качнул ее раз, другой и вдруг запел тихонько, хриплым, сорванным от команд на морозе голосом, мучительно припоминая слова песни, которую пела ему в детстве мать:
Коник ты мой, коник,
Золотая грива.
Возьми меня, коник,
В шелково седельце…
— Не гуди так! — остановила его Катька. — Ты его напугаешь…
Она слезла с печи, деловито прошлепала босыми ногами по половицам и, заглянув в люльку, сказала:
— Спи, Сашенька, спи, маленький.
— Ты его что ль нянчишь? — спросил Харлампий, любуясь дочкой:
— А то? — ответила она. — Мать-то с утра до вечера в поле.
— Ну ничо! — сказал сотник. — Теперь легче будет. Теперь я работать пойду.
— А Катька нам Сашеньку качать не дает! — стала жаловаться средняя дочка Аниська. — Будто он только ее братик. Жадина.
— Не жалься! — счастливо улыбаясь, сказала мать, внося таз с горячей водой, чтобы вымыть мужу ноги с дороги. — Вот доносчица кака!
— Я вот привез, с кем вам нянькаться! — вспомнил сотник. Он достал папаху с медвежонком и положил ее посреди комнаты на пол.
Презент моментально вылез из нее и, став на задние лапы, завертел любопытным носом, принюхиваясь к домашним запахам. Девчонки завизжали от восторга. Они схватились за руки и принялись водить хоровод вокруг необыкновенного подарка.
Медвежонок, словно понимая, что теперь это его дом, — тоже приплясывал и кружился.
— Я тут еще материи привез! — расслабленно говорил Харлампий.
— Да шут с ней, с материей! Жив! Живой! — глотая радостные слезы, приговаривала жена, снимая с головы мужа заскорузлые бинты.
А перед ним все плыло и качалось. И, проваливаясь в сон, он шептал:
— Все, отвоевался… Дома, дома я…