Вот ведь странное дело — человеческая психика. Появись профессор минут на десять раньше, с Хорьком разругался бы он, а я, уверен, сумел бы Филю успокоить. С другой стороны, приди Филя еще минут на десять позже, кто–нибудь оказался бы в кинозале раньше, чем мы. С третьей стороны, что бы этой дуре — Зинке, не промолчать? Мы оба и не вспомнили бы о несостоявшейся драке.
— Хоре–ок! Выходи подлый трус! — протяжно и ласково возвестил Филимон едва мы закрыли за собой двери кинозала. — Гля, блин, и нету нигде!
— Как нету? — не понял я и почему–то начал пробираться между рядами к дальней от нас двери, выходящей на служебную лестницу. — Эй, хватит прятаться! Бить не будем! Разговор есть!
— Да пропал он! — недоуменно крутил головой профессор. — А через сцену не мог уйти?
Я посмотрел в сторону сцены:
— Черт его знает.
— Значит ушел через другую дверь! — обиженно объявил Чупрына. — Значит надо его, гада, найти и замочить!
Я в этот момент уже оказался рядом с дверью на служебную лестницу и толкнув ее убедился, что она не заперта.
— Вот сюда и ушел, — согласился я и повернувшись в сторону подходившего ко мне приятеля, чисто машинально взглянул себе под ноги. — Ох, и влипли мы с тобой, Филя!
— Да найдем мы этого Хорька! — ободрил профессор наконец–то пробравшись между рядами кресел и оказавшись рядом со мной. — Не переживай!
— Лучше бы мы его не находили, — все еще глядя себе под ноги и едва не плача от досады пробормотал я и тут только Филя удосужился проследить за тем, на что это, собственно говоря, я смотрю. Челюсть у него отвисла, а глаза сразу же заметно округлились.
— Филь, ты это… — уповая на могущество отечественной философской мысли негромко произнес я. — Не знаешь, как они там, в американских фильмах пальцем шею щупают. На предмет: есть пульс — нету.
— Кто у нас детектив ты или я? — резонно возразил философ. — Может, смоемся?
— Не-а, — покачал я головой. — Все видели, как мы сюда вошли. Господи, обидно–то как!
Обижаться было от чего. Лишь месяц назад, проведя несколько часов в КПЗ в качестве подозреваемого в отравительстве, я решил, что стану лучшим, если не в стране, то, по крайней мере, в городе, специалистом по созданию алиби самому себе. А теперь так по–дурацки влип.
— А нас ведь подозревать будут! — осенило профессора.
— Если удерем, точно будут, — согласился я. — В общем, стой тут, к трупу никого не подпускай. Я к Варваре. Она милицию вызовет, объяснит все и нас, может быть, хоть в КПЗ не запрут.
— А почему это я с трупаком–то? — ошеломленно спросил Филимон. — Давай ты, а я — к Варваре.
— Потому что тебя за такое известие она сразу убьет, а меня перед этим ей, может быть, хоть помучить захочется, — объяснил я. — Жизнь тебе, дураку, спасаю.
Шею мертвеца я щупать не стал. Тем более кусок провода был затянут на этой шее настолько туго что глубоко врезался под кожу, а лицо посинело и набрякло так, что живому человеку принадлежать явно не могло.
Вместо этого я взглянул на часы ничком валявшегося между двумя последними рядами покойника.
— Тело гражданина Хорькова со следами насильственной смерти было обнаружено нами в двадцать три часа четырнадцать минут, — официальным тоном сообщил я профессору.
— Вот ведь одни неприятности от козла! — выругавшись мрачно пожаловался Филимон. — Он, гад, при жизни людям ничего хорошего не сделал, так теперь и после смерти нагадил!
— Держись, Филька, мы скоро! — сбивая колени о сидения и проклиная свою невоздержанность по части алкоголя, я поспешно ринулся к ведущим в холл дверям. Нужно было торопиться. Во–первых: я боялся, что профессорские нервы не выдержат и он смоется. А во–вторых: при расследовании убийства, да еще по горячим следам, каждая секунда дорога. Уж мы–то, частные детективы, знаем это как никто другой.