Причал

Не кто иной — я спел бы вам,

Но это невозможно:

Мой звонкий голос

Где-то там,

В теплушке промороженной.

За тридевять,

За сорок лет,

Откуда даже эха нет

Монархии низложенной.

И только хриплый голос мой,

Перебиваемый пальбой

И ею же — само собой —

На миллион помноженный,

Кричит:

«Да здравствует! Долой!»

Не кто, а я иду Москвой,

Притихшей и встревоженной.

При мне винтовка «витерли»

Калибра несусветного.

А я иду.

И все так шли —

Шагали наши патрули

До часу предрассветного.

А снег Москву одолевал —

Глухой, слепой, безмолвный,

Он глох, он слеп, он колдовал —

Всесильный и безвольный,

А мы входили на вокзал,

Мы строились повзводно.

Товарный поезд подползал —

Так было нам угодно.

Грузились мы.

Шипел свисток.

Нас дергало, качало…

И приставал сосед:

— Браток,

Запел бы для начала…

Двадцатый год.

Двадцатый год.

И голый лед.

И белый сброд.

Осьмушка хлеба — весь паек.

Патрон пяток.

И все, браток.

Но я все песни начинал —

Ведь я был запевала…

Прокочевал, проночевал,

Пропел я звонкий голос мой:

Его как не бывало.

Он там — в снегу, во тьме, в огне,

В теплушке промороженной.

Он и сейчас поет во мне,

Высокий

И восторженный.