Причины полюбить тебя вновь

Глава 6

Дома девчонки уже спали. Оказывается, Арина не врала, когда говорила, что после десяти вечера, когда у нее нет смены в баре, все в квартире уже в отключке.

Тихо, чтобы не будить девчонок, я прокралась в свою комнату, сняла платье, надела свою обычную домашнюю одежду. В ванной стерла косметику и несколько минут бездумно смотрела в слив раковины, пока из крана лилась вода.

В какой-то момент пришлось вспомнить о счётчиках на воду и, ударив по крану, оборвать поток воды.

По пути обратно в свою комнату передумала в нее идти. Заглянула в комнату к спящим девчонкам, просто, чтобы убедиться в том, что хотя бы у них всё хорошо. Обе спали, развалившись на своих постелях. Настя, наверняка, провела бурный вечер баловства и вседозволенности с Ариной, а сама Арина просто от души отсыпалась после ночной смены.

Аккуратно прикрыв дверь в комнату девчонок, я пошла на кухню. Рука зависла над выключателем, но так его и не коснулась. В лунном свете всё и так было прекрасно видно.

Налив из фильтра стакан воды, я вместе с ним осела прямо на кухонном полу. Подтянула колени к груди, обняла их одной рукой, и сделала небольшой глоток воды.

Тишина давила на плечи и натянутые нервы. Казалось, я до сих пор чувствую прикосновение его пальцев к своему плечу, которое скоро расчешу до крови, если продолжу и дальше впиваться в него ногтями, каждый раз вспоминая Сашу.

«Счастлива?» — сколько яда и ненависти он вложил в это слово. Я будто почувствовала зловоние сочащейся гноем старой раны.

Возможно, вставь он мне в спину нож и проверни его, было бы не так больно.

Счастлива? Я? До того, как увидела его в отеле, думала, что счастлива. Думала, что моя жизнь слажена и упорядочена.

Да, у меня нет типичных отношений с мужчиной, к которым привыкло общество, навязывая, что если ты с ним спишь, то должна с ним жить. Мы не живём с Денисом, но регулярно встречаемся. Мы изначально дали друг другу понять, что обычные отношения не про нас. Нам приятно быть вместе, проводить время наедине, но портить такие отношения совместным проживанием никто из нас не хочет.

Пора признать, что женщинам, как и мужчинам, тоже нужен регулярный секс и нет ничего такого в том, что он происходит без клятв о вечной любви и верности. Они хорошо работают, когда тебе восемнадцать-девятнадцать, но не тогда, когда у тебе полно забот и к любому делу ты подходишь с точки зрения практичности.

Глубокие чувства — это тяжело. И сейчас, сидя на полу в кухне без света, я в очередной раз в этом убедилась.

— Заболела? — тихий голос Арины заставил вздрогнуть и расплескать воду в стакане.

— Напугала, — выдохнула я. Не вставая, поставила стакан на стол и вытянула вафельное полотенце из ручки духовки, чтобы отереть колени. — Почему не спишь?

— Я спала, пока ты не вылила в раковину туалета бассейн воды, — Арина тоже предпочла не включать свет. Обошла стол и села напротив меня на пол, отзеркалив мое положение. — Почему сидишь тут в темноте? Одна. Я думала, тебя, как обычно, до утра не ждать. Поссорились?

— Сослалась на понос, — улыбнулась я натянуто.

— Только не говори, что у поноса Сашино лицо.

— Отвратительно, — поморщилась я с улыбкой на губах. — Но правда.

Арина тихо присвистнула и тоже повернула лицо к окну.

— Всё плохо?

— Он меня ненавидит, — ответила я тут же.

— Я его понимаю. Столько лет с тобой живу. И любовь — это последнее, что хочется к тебе испытывать, — саркастично подметила сестра, не скрывая ехидной улыбки.

— Коза, — усмехнулась я беззлобно и вытянула ногу в сторону Арины. Она сделала то же самое, из-за чего наши ступни соприкоснулись.

— И, всё-таки, почему бы тебе с ним не поговорить сейчас? Столько лет уже прошло…

— В том-то и дело. Уже поздно и ни к чему. Любые мои слова он не примет за чистую монету, а пореветь, вспоминая, я и наедине с собой могу.

— Вот поэтому я ненавижу турецкие, бразильские и любые другие сериалы на миллион серий. В них обязательно есть одна тупая баба, которая обязательно главная героиня, и которая не может сказать двух главных слов, чтобы вся это свистопляска закончилась. Почему вы, взрослые, умея говорить дохрена умных слов, не умеете сказать самое просто и важное? Может, скажи ты ему тогда правду, у вас бы всё хорошо сложилось и обошлось бы без ненависти и обид?

— Потому что иногда сказать самое простое сложнее всего. Передо мной встал выбор, и я его сделала. Ты еще молодая и не всего понимаешь…

— Молодая? — фыркнула Арина. — Мне двадцать. Ты в моем возрасте уже стирала обосранные пеленки.

— А ты в своем возрасте живешь без забот и сложностей отношений. И не можешь осуждать мой выбор. Сомневаюсь, что ты поступила бы иначе, окажись на моем месте. И не дай тебе Бог применить на практике выражение: «если любишь — отпусти». Я отпустила.

— Отпустила настолько хорошо, что даже спустя семь с лишним лет мужик до сих пор тебя ненавидит.

— Так надо было, — выдохнула я, отвернувшись к окну.

— Не понимаю, — продолжала бунтовать Арина.

— И это хорошо.

Семь с половиной лет назад…

— Рунька, ты что там опять заперлась? — кричала мама из-за двери туалета, пока меня выворачивало в унитаз.

Я же ничего не ела сегодня. Так какого чёрта меня рвёт? Уже который день нет аппетита, зато есть слабость, недомогание и головокружение по утрам. Неделю назад я съела пиццу, в которой был не очень вкусный сыр. Может, это из-за него?

— Ничего, — крикнула я, отерев рот тыльной стороной ладони. Смыла и села на край раковины. Свесила голову, надеясь на то, что меня вот-вот отпустит. Через десять минут мне нужно выходить в универ, Арине в школу, а я всё никак не могу взять себя в руки.

Да чёрт бы с ним, с этим универом! Но вечером со сборов возвращается Саша, и я не могу встретить его вялой тряпкой. Мы не виделись целую неделю! С ума сойти! Это первое наше такое долгое расставание и, надеюсь, последнее. Его хоккейная команда, в которой он капитан, возвращается с победой, а у меня даже нет сил для того, чтобы искренно за них порадоваться.

Как же я по нему соскучилась. Телефонные разговоры — это совсем не то. Ничто не сможет заменить настоящие объятия и поцелую

— Рунька, твою мать! Выходи! Не одна же живёшь! — вспылила мама, и мне пришлось выйти из ванной, чтобы снова почувствовать прилив тошноты, когда в нос ударил запах многодневного перегара.

— Опять блевала, что ли? — поморщилась мама, будто это ей было противно, а не мне.

— Да. Отравилась, наверное, — бросила я, проходя в прихожую.

— Знаем мы эти отравления, — едко заметила мама. — Сама так два раза травилась. Тест сделай, да к гинекологу иди.

— Зачем? — опешила я.

— За абортом, — вздохнула мать устало и посмотрела на меня с ядовитой усмешкой. — Или ты рожать собралась? Дура, что ли?

— Я не… Ты о чем, вообще? Я не беременна.

— Ну, да, — закатила мама глаза и поправила растянутый старый свитер. — Вы же с Сашкой только за ручки держитесь, когда ты у него ночуешь. Представляю, как его мамка облезет, когда узнает, что её сынок натворил. Даже жалко, что пропущу это.

Я не стала ничего отвечать маме. Проверила, что Арина готова выходить в школу и, прихватив с собой мусорный пакет, звенящий вчерашними бутылками, вышла из квартиры.

— Зачем она, вообще вернулась? — бурчала себе под нос Арина, пока мы шли к автобусной остановке. Внезапное возвращение пьяной матери на прошлой неделе не сделало мою сестру счастливой. — Жила же у своего урода два месяца. Пожила бы еще. Вообще ее не надо было. Нормально без нее жили, хоть дома никто не бухал.

— Ариш, она наша мама.

— Ну, и что?! — возмутилась младшенькая.

— Аргумент, — усмехнулась я и мягко приобняла возмущенную сестренку, у которой всё буквально кипело внутри от невысказанных матери слов обиды. Она была бы и рада ей всё высказать, но каждый раз, стоило ей начать говорить с мамой, она начинала плакать, и в итоге получался невнятный писк, который мать, к тому же, еще и передразнивала, чем добивала Арину окончательно.

По пути в универ поняла, что вероятность того, что я беременна, есть. Месяца полтора назад у нас был незащищенный секс. У Саши тогда просто сорвало крышу от совершенно беспочвенной ревности и, движимый каким-то первобытным желанием доказать себе и всем, что я только его, он взял меня в машине без защиты. Было горячо, грязно, но вместе с тем трепетно и нежно.

«Моя!» — я до сих пор чувствую его горячий шёпот у своих губ и широкие ладони, удерживающие мою спину, пока я пыталась прийти в себя и отдышаться.

И понимаю, что именно тогда был большой риск забеременеть. Не хочу верить в то, что именно так оно и случилось, но отсутствие критических дней, которое я списала на недавнюю простуду, буквально кричало о том, что мамины слова верны.

По дороге из универа, я, всё-таки, решила зайти в аптеку и купить тест, чтобы исключить вероятность нежелательного исхода той ночи.

Но когда первый, второй и третий тест дали вторую полоску, ссылаться на отравление сыром уже было бессмысленно.

Я беременна.

И совершенно не представляю, как об этом можно сказать Саше. Вернее, представляю, но его возможная реакция меня пугает. У него есть мечты на эту жизнь. И ближайшие лет семь дети в его планы не входили. Я знаю это, потому что мы мечтали вместе вслух, открываясь друг другу с самых уязвимых сторон. И дети в наших планах были на последних местах. Сначала нам нужно встать на ноги, чтобы наши дети были обеспечены всем, чего они только захотят.

Но две полоски на тестах кричали о том, что времени на то, чтобы встать на ноги, у нас не осталось. Принимать решение нужно здесь и сейчас.

Выйдя из туалета, я наткнулась на маму, которая, похоже, специально меня здесь поджидала.

— Ну, чё? — выронила она небрежно. — Доигрались? Звоню врачу? По старой памяти сделает красиво.

— Отстань, — отмахнулась я от нее, едва шевеля губами.

Взяла рюкзак, тест-полоски и поехала с этим неутешительным набором к дому Саши и его родителей.

Другой конец города, посёлок с небольшими частными домами, в одном из которых жил Саша со своими родителями. Они не миллионеры, но были явно куда более состоятельными людьми, чем моя пьющая мать, регулярно пропадающая у очередной любви всей ее жизни.

За высоким серым забором находился одноэтажный дом из белого кирпича. Аккуратный дворик с клумбами, грядками и садовыми качелями. Я здесь бывала редко и, в основном тайком. Саша заходил в дом через парадный вход и, прикидываясь уставшим, проходил в свою комнату, где открывал окно и помогал мне пробраться в его дом. Псы на меня уже давно не лаяли, потому что привыкли. Но стоило Сашиной маме меня увидеть, рычала она исправно, хотя делала это красиво. Сразу и не скажешь, что в мою сторону льётся река яда.

Нажав на звонок, я отошла на два шага от калитки и стала топтаться на месте. Мне полагалась радоваться тому, что Саша, наконец-то, возвращается, но всю радость омрачало наличие в моей сумке повода для тяжелого и судьбоносного разговора.

Готова ли я на аборт? Не знаю. Хочу ли я сохранить этого ребенка? Не знаю. Одна я, только узнав об этом, точно ничего не решу. Это ответственность обоих.

Внутри двора послышались шаги, а вместе с ними ветер донес запахи чего-то вкусненького и съестного. Желудок, не принимающий последние дни ничего кроме чая и воды, жалобно завыл.

— А, это ты Руфина, — Ольга Васильевна хотела было порадоваться, но наткнулась на меня.

— Здравствуйте, — улыбнулась я ей.

— Здравствуй, — кивнула она медленно и смерила меня оценивающим взглядом, в котором в очередной читался «неуд».

Эта женщина была скупа на эмоции, чопорна, умела носить обычный домашних халат как платье в театр, а еще, как мне казалось, держала в плену своего мужа и сына. Однажды за нашим первым и единственным ужином, когда Саша привёл меня знакомить со своей семьёй, мне очень хотелось попросить моргнуть их по разу, если эта женщина удерживает их в доме силой.

Да и в целом, Ольга Васильевна вела себя так, будто была готова в любой момент принять в наследство имение от какого-нибудь дальнего родственника-графа.

— Саша еще не приехал?

— Нет.

— Можно я его в его комнате подожду? Обещаю ничего не трогать и не ломать, — попыталась пошутить я, но шутка пролетела мимо женщины.

— Проходи, — вздохнула Ольга Васильевна нарочито громко и открыла калитку шире, пропуская меня вперед.

Зная местные порядки, я отерла подошву ботинок сначала о металлическую решетку у дома, затем сделала тоже самое о коврик перед входной дверью, а потом повторила тот же трюк на небольшой веранде, где сняла ботинки и вошла в дом.

— Может, вам с чем-нибудь помочь? — спросила я, снимая куртку.

— Не нужно. У меня почти всё готово, — бросила мне через плечо Ольга Васильевна, удаляясь в кухню.

Ну, как хотите.

Пожав плечами, я прихватила с собой свой рюкзак и пошла в Сашину комнату.

Чисто, тепло, уютно, и мой кожаный браслет всё так же прицеплен на ножку настольной лампы, моя фотография прикреплена к зеркалу, а еще я знаю, что в ящике комода лежат мои трусы после нашего первого раза.

В этой комнате Саша был подростком и, кажется, до сих пор им остался, хотя самому уже двадцать два года. Медали, кубки, хоккейные шайбы, боксерские перчатки, постеры с рокерами и рэперами. Эта комната служила идеальным отражением своего хозяина. И очень приятно, что в этом отражении есть место и для меня тоже.

Присев на край кровати, я достала из рюкзака тест-полоску, пытаясь прокрутить в голове варианты начала этого разговора. Но ничего не шло. Абсолютный штиль мыслей, где я одна в панике бегаю по пустому острову, хватаясь за голову.

Что он скажет? Как отреагирует? Я даже не представляю. Саша горячий, эмоциональный, вспыльчивый, его настроение может поменяться в секунду. Предугадать хоть какую-то его реакцию очень сложно.

— Руфина, можешь… — без стука в комнату быстро шагнула Ольга Васильевна и осеклась, наверняка, успев увидеть тест-полоски, которые я поспешно попыталась спрятать в карман толстовки. — Что это у тебя там?

— Ничего, — ответила я торопливо, чувствуя, как пересохло в горле.

— Я видела. Это тест на беременность? — нависала надо мной сухая и физически, и на эмоции женщина. — Ты беременна? Ты понимаешь, что это значит?

— Я бы хотела обсудить это для начала с Сашей. Не с вами, — ответила я достаточно сдержано и встала с постели, чтобы не казаться ни ей, ни самой себе такой маленькой, какой прямо сейчас я чувствовала себя внутри.

— Это конец всему, — выдохнула Ольга Васильевна. Театрально накрыла рот ладонью и отошла к окну, чтобы так же театрально в него смотреть и говорить. — Это конец всему. Саша же похоронит себя в этой дыре. Из-за тебя.

— Почему вы так решили? У нас будет ребенок, мы можем пожениться…

— Ты соображаешь, о чем сейчас говоришь?! — рявкнула Ольга Васильевна и подошла ко мне вплотную. — У Саши есть мечты, перспективы… Он уже всё решил, знает, где будет работать после учёбы. У него спортивная карьера, ради которой ему придется ездить по всей стране, а возможно, и по миру. И ты хочешь лишить его всего? Посадить в сраные пеленки и подгузники?

— Почему вы видите всё в таких плохих красках, может…

— Не может! — крикнула Ольга Васильевна, схватившись за голову. — Я знаю своего сына лучше любой его подстилки! — эти слова задели меня до глубины души, заставив проронить сдерживаемые слёзы. — Думаешь, вы сейчас поворкуете и всё наладится? На аборт он точно тебя не пошлёт. Саша слишком ответственный и точно возьмёт ответственность ещё и за это … - говоря «это», она с большим отвращением посмотрела на мой еще пока плоский живот, который я тут же прикрыла ладонями, словно защищаясь. — … и останется в этой дыре без перспектив и будущего.

— Мне кажется, вы…

— Знаешь, что делают, когда кажется? — перебила меня снова Ольга Васильевна. — Хорошо. Тебе плевать на моего сына, плевать на его мечты и планы… Тогда подумай, хотя бы, о себе. Куда ты с ребенком? М? У тебя нет отца, пьющая мать по уши в долгах, малолетняя сестра, учёба… Чего ты хочешь? Родить в двадцать и вместе со своей мамашкой остаться на дне? Тоже спиться? Это ведь генетическое? Не жалеешь моего сына, так хотя бы себя пожалей. Сделай аборт. Никому и ничего не говори. Саше — особенно. Сделай всё тихо, а потом, когда придёт время, рожай столько, сколько захочешь. А я дам тебе деньги на хорошую клинику. У меня немного накоплено на черный день… — с каждым предложением голос Ольги Васильевны становился всё мягче и тише. Она словно пыталась казаться лучше и добрее, чем есть на самом деле. — Если ты действительно любишь моего сына так, как он думает, то не губи его жизнь. Не надо.

А я думала только о том, что она права. Мама мне сказала почти тоже самое. Возможно, не так унизительно, но посыл был один — аборт.

— …Хотя знаешь, делай что хочешь, — вдруг махнула на меня рукой Ольга Васильевна. — Вижу, что ты уже всё решила. Решила погубить жизнь моему… двум… трём людям, — схватившись за сердце, женщина вышла из комнаты, покачиваясь. Медленно закрыла за собой дверь и тихо удалилась в сторону кухни.

Только с её уходом я смогла вдохнуть, будто все те минуты, что она была рядом, я не дышала вовсе. Обняв живот двумя руками, всхлипывая от тихого плача, я ходила по комнате, понимая, что решать, что делать дальше, придётся мне одной. Ольга Васильевна права во всём, что касается её сына. И пусть она считает меня лишь временным развлечением своего сына, я знаю его ничуть не хуже, а в некоторых моментах даже лучше, чем она.

Он ведь и правда бросит всё и откажется от всего ради меня и нашего ребенка. А потом, когда эйфория пройдёт и в сухом остатке останется серый быт с постоянной нехваткой денег, он возненавидит меня и нашего ребенка.

Но и делать аборт я тоже не хочу. Это ведь убийство. Самое настоящее. Наверняка, у ребенка уже бьётся маленькое сердечко. Разве можно его убить? Как я после этого буду жить, да еще храня втайне от всего мира, какое я чудовище? Я не могу так поступить.

А что, если после аборта я не смогу родить, когда мы действительно будем к этому готовы? Что тогда? Я часто слышала, что после аборта есть риск вообще никогда не забеременеть и не родить. И тогда вся правда вскроется и это точно будет концом всего.

Пока я тонула в тяжелых мыслях, во дворе дома с характерным металлическим скрипом открылась калитка.

Саша.

В одно мгновение я заставила себя перестать плакать. Отерла рукавами толстовки слёзы и сопли. Закинула все тест-полоски в рюкзак и закрыла его, проверив, чтобы ничего не осталось.

Встала напротив двери, слыша, как открылась входная дверь дома, послышался шорох одежды, упала клюшка (она всегда у него падает), а затем раздались торопливые шаги в сторону комнаты.

— А мать сначала обнять не хочешь? — строгий голос Ольги Васильевны, который оказался проигнорирован Сашей, вошедшим в комнату.

— Руфи, — выдохнул он с таким облегчением и счастьем, что моё сердце сжалось в болезненном спазме. В два шага Саша сократил между нами расстояние, подхватил меня на руки, заставив привычно обнять его руками-ногами, и зарылся носом в сгибе моей шеи. Прохладные после улицы пальцы небывало нежно пробрались под толстовку и огладили спину, запустив мурашки. Глубоко вдохнул, прижался губами. — Малышка. Неделя без тебя. Думал, сдохну.

Стиснув зубы, поняла, почему ходят слухи о том, что в финальной игре он разнес всю «коробку» в мясо. Спешил вернуться ко мне.

А теперь мне предстояла оторвать его от себя. Так же с мясом и болью. Но сначала я хочу попрощаться. Пусть он этого не поймёт и никогда не узнает, но я хочу с ним, хотя бы, попрощаться как с родным человеком.

Закрыв глаза, погладила сильные широкие плечи через ткань футболки, запоминая наощупь каждую мышцу, каждую впадинку. Носом втянула запах его волос и горячей кожи. Потёрлась о щетину и запретила себе плакать. Как и касаться его вновь.

— Поставь меня, — сказала я не своим голосом.

Не сразу, но Саша повиновался, мягко поставив меня рядом с собой. Потянулся к губам, чтобы, наконец, поцеловать.

Ох, как я хотела этого поцелуя. Как мечтала о нем всю неделю. Но теперь вынуждена отказаться от него, возможно, навсегда.

— В чем дело? — нахмурился Саша, поняв, что я избегаю его прикосновений.

— Нам нужно расстаться, — сказала я быстро и тут же опустила взгляд на его кадык, который резко дернулся.

Смотреть ему в глаза, полные любви ко мне, было невыносимо тяжело и больно.

— В смысле? Ты шутишь? Руфи, посмотри на меня, — Саша попытался пальцами коснуться моего подбородка и поднять голову, но я не позволила.

Ударила его по руке и отошла к кровати, чтобы взять свои вещи.

— Не шучу, — сказала я, делая вид, что застегиваю и так уже закрытый замок рюкзака. — Мне надоело жить в этой нищете, надоело на всём экономить. Я хочу другой жизни, понимаешь? Рестораны, украшения, красивые платья…

— Руфи, — подошёл Саша сзади и уткнулся носом в макушку, обнял за плечи. Давясь слезами, я зажмурила глаза и умоляла себя не сдаваться. — Я в этом году заканчиваю универ, ты же знаешь. А потом у нас будет всё… Я подпишу контракт… Мы уедем отсюда… Осталось немного подождать…

— Я не хочу ждать! — крикнула я истерично, уже наплевав на то, что меня разрывало изнутри в клочья. — Я постоянно чего-то жду. Мне надоело, понимаешь? Надоело! Я… я встретила другого. Другого! Который может дать мне всё, что я захочу, прямо сейчас. И ждать ничего не нужно.

Саша резко поменялся в лице. Солнечные карие глаза в одно мгновение превратились в холодные камни. Крылья носа раздулись, а мягкие любимые мной губы превратились в тонкую белую нить.

— Что ты сказала? — рванул ко мне, обхватил одной рукой мои щеки и до боли сжал пальцы. — Повтори, — выдохнул он мне в лицо.

— Ты слышал, — умирая внутри, видя зарождающуюся в его глазах ненависть ко мне, я снова его оттолкнула.

В этот раз Саша не стал сопротивляться. Отошёл от меня на шаг, словно я до сих пор снова и снова толкала его, и ударил в первое, что попалось ему под руку — зеркало с моей фотографией в уголке.

Вздрогнув и обняв рюкзак, испугавшись той ярости, что горела в Сашиных глазах, я вышла из комнаты, слыша, как он продолжал громить всё внутри.

На мгновение я встретилась взглядом с Ольгой Васильевной, стоящей в дверном проёме кухни. Она всё слышала, но ничего мне не сказала. Лишь плавно кивнула с едва заметной улыбкой на губах.

Наши дни

— А потом, как ты помнишь, сожитель прирезал нашу мать, я выкупала тебя из приюта, ну, и родила Настю, — натянуто улыбнулась я сестрёнке.

— Второе твое неверное решение — выкупить меня из приюта. Я же там почти банду сколотила, — цокнула Арина, явно пытаясь замять старые воспоминания. А я до сих пор помню тот страх в ее глазах, когда она поняла, что нас навсегда разлучат.

Смогла бы я жить с этим? Нет.

— И куда я без тебя, мозгоклюйка моя? — улыбнулась я ей и мягко толкнула стопой в стопу.

— И, всё-таки, я не понимаю, почему ты не сказала Саше правду. Ну, подумаешь, сначала бы всё застопорилось, может, пошло не по тому плану, который вы там себе рисовали, но потом бы всё выправилось. В конце концов, Саша бы не был привязан к быту, к Насте. Ты бы сидела с ребенком, а он бы спокойно строил карьеру. Так, вроде, все семейные и живут, не?

— Это ты сейчас, не находясь в той ситуации можешь так рассуждать. У тебя есть время и возможность оценить всё со стороны и обдумать. А я тогда была напугана, в смятении и, наверное, стоит это признать, под давлением его матери, да и нашей тоже. Поэтому лучше выхода — прямо здесь и сейчас — я попросту не нашла. Тогда я думала, что у меня уже всё будет плохо при любом раскладе, и не хотела это переносить на Сашу. Вот и всё.

— Это конечно… мда, — Арина, глядя в пол, почесала лоб. — Поэтому я лучше заведу сорок кошек, чем одного мужика. Нафиг мне эти проблемы?

— Ты так говоришь, потому что еще не встретила мужчину, который затмит любое количество кошек.

— И, пожалуй, не надо мне такого, — морщилась сестра нарочито. — Хотя… если только ради секса… Нет. Всё равно, оно того не стоит. Ладно, систер, пошли спать.

— Ты иди, а я еще немного посижу.

— Ага, конечно! Пойдём, — встав первой, Арина взяла меня за руки и потянула за собой. — Иди в кровати пострадай. Там хотя бы плакать мягко.