Когда графине Шульской доложили о приходе лорда Танкреда, она сидела в гостиной своего дяди.
В этой строгого вида комнате в чисто французском стиле было очень мало мебели, но каждая вещь представляла собой произведение искусства. Здесь не замечалось никаких следов женского влияния — все было чопорно и стиль строго выдержан. Зара нарочно выбрала эту комнату, она хотела, чтобы встреча их была непродолжительна и холодна.
Лорд Танкред подошел к Заре с решительным выражением на своем красивом лице. Зара поднялась к нему навстречу и поклонилась, но не протянула руки, и потому его рука, которую он, было, поднял, чтобы поздороваться с ней, беспомощно опустилась. Зара ничуть не желала облегчить ему положение — она, как всегда, молчала. Она даже смотрела не на него, а в окно, за которым лил дождь, и лорд Танкред только сейчас заметил, что глаза у нее не черные, а темно-серые.
— Вы, конечно, понимаете, зачем я пришел, — наконец начал он.
— Да, — ответила она.
— И, естественно, знаете, что я хочу жениться на вас, — продолжал он.
— В самом деле?
Он стиснул зубы — да, с ней трудно было говорить!
— Что ж, событие хорошее для вас, если вы действительно его хотите.
Это звучало ничуть не утешительно и к тому же было очень неожиданно.
— Да, действительно хочу, — тем не менее подтвердил он. — Двадцать пятого октября… с вашего позволения.
— Я уже согласилась, — сказала Зара и стиснула руки.
— Можно мне присесть около вас и поговорить? — спросил он.
Она указала ему на кресло в стиле Людовика XVI, стоящее напротив, а сама взяла небольшое кресло и села по другую сторону камина.
Так они сидели, она — глядя на пылающие угли, а он — глядя на нее. Мрачный свет умирающего дня падал прямо на Зару, и лорд Танкред мог отлично рассмотреть ее. «Как женщина с таким чувственным лицом может быть такой холодной?» — в изумлении спрашивал он себя.
Великолепные волосы Зары сверкали медью при двойном освещении от камина и из окна, а ее необыкновенная белая кожа уже сама по себе являлась искушением. Безумное желание поцеловать ее охватило Танкреда — никогда еще, кажется, его так не влекло ни к одной женщине.
— Ваш дядя сказал мне, что завтра вы уезжаете и вернетесь за неделю до свадьбы. Мне хотелось бы, чтобы вы не уезжали, но это, видимо, необходимо, чтобы заказать приданое?
— Да, это необходимо.
Тристрам встал, потому что не мог усидеть на месте — страшное возбуждение охватило его. Он облокотился о камин совсем рядом с Зарой, и мгновение страстно пожирал ее взглядом. Она подняла глаза и когда увидела выражение его лица, черные брови ее вдруг сдвинулись и выражение бесконечного отвращения появилось на лице.
Итак, это уже явилось так скоро! Он, следовательно, такой же, как и все мужчины, — отвратительное чувственное животное. Зара знала, что ему хочется поцеловать ее, — поцеловать женщину, которую он совсем не знает! Жизненный опыт не научил ее относиться снисходительно к мужским инстинктам. Целая область в отношениях людей была ей отвратительна. Где-то в подсознании она чувствовала, что ласки могут быть приятны, если любишь — страстно любишь, но когда они являлись только выражением влечения пола, они были омерзительны. Ни одному мужчине она никогда еще по собственной воле не протянула ни одного пальца, хотя принуждена была переносить страстные ласки своего мужа.
Тристрам показался ей сатиром, но она не была робкой нимфой; наоборот, она была свирепой пантерой, готовой к яростной самозащите.
Лорд Танкред увидел ее взгляд и отошел назад, охлажденный. Он начинал понимать, что с ней будет гораздо труднее, чем он предполагал, и ему, по-видимому, понадобится все его самообладание. Поэтому он тоже отвернулся к окну и взглянул на мокрый парк.
— Сегодня к вам, вероятно, приедет моя мать, — сказал он. — Я просил ее, чтобы она не ждала, что вы ее примете. Она сделает вам визит только для того, чтобы показать, что моя семья принимает вас с любовью.
— Это очень мило с ее стороны.
— Объявление о нашей помолвке появится завтра в «Морнинг пост». Вы ничего не имеете против?
— Что же я могу иметь против? — удивленно спросила она. — Раз это правда, то формальности должны быть соблюдены.
— Но это не похоже на правду. Вы так ужасно холодны, — сказал он с некоторым неудовольствием.
— Я не виновата в том, что я такова, — произнесла она как-то особенно высокомерно. — Я согласилась и готова исполнить все необходимые формальности — познакомиться с вашими родными и так далее — но мне совершенно нечего сказать вам. О чем нам говорить, когда все уже решено. Вы должны взять меня такой, как я есть. Или оставить меня в покое, — добавила она, видимо до такой степени раздраженная, что, несмотря на предупреждение дяди, не смогла удержаться, — мне-то ведь все равно.
Он обернулся, обозленный и готовый вспылить, но она была так очаровательна в своем горделивом высокомерии, что он тотчас сдержался. Это ведь только одна из перипетий игры, и он не должен поддаваться влиянию таких речей.
— Вам, возможно, все равно, но мне-то не все равно, поэтому я беру вас такой, как вы есть… или будете, — сказал он.
— В таком случае нам больше не о чем говорить, — холодно ответила она. — Определите с дядей, когда мне удобнее отдать визит вашим родным, и я сделаю так, как вы решите; а теперь я не стану удерживать вас и пожелаю вам всего лучшего, — она поклонилась и направилась к двери.
— Мне очень жаль, что вы так спешите уйти, — сказал лорд Танкред, бросившись открывать дверь, — но до свидания, — и он пропустил ее в дверь, не пожав ей руки.
Оставшись один в комнате, он вдруг вспомнил, что не отдал ей обручальное кольцо, которое лежало у него в кармане. Он огляделся вокруг и, увидев письменный стол, присел к нему и написал: «Я хотел отдать вам это кольцо. Если вы не любите сапфиров, их можно обменять на другие камни. Пожалуйста, носите его и верьте преданности вашего Танкреда».
Эту записку и маленький футляр с кольцом он вложил в большой конверт и позвонил.
— Передайте это графине Шульской, — сказал он вошедшему лакею, — а мой автомобиль здесь?
Оказалось, что автомобиль дожидался его, поэтому лорд Танкред сразу же спустился вниз и вышел на улицу.
— К герцогу Гластонборну, — приказал он шоферу и с недовольным лицом откинулся на спинку сиденья.
У Этельриды, может быть, еще можно будет застать чай, и потом у нее такие мягкие, успокаивающие манеры…
Она была дома, и его тотчас провели в ее гостиную.
Леди Этельрида Монтфижет вела хозяйство своего отца, герцога Гластонборна, с шестнадцати лет, с тех пор, как умерла ее мать, и все большие приемы герцога проводила с большим искусством. Сейчас ей исполнилось двадцать пять, и она была очень мила — высока ростом, изящна, с чрезвычайно породистой внешностью.
Френсис Маркрут находил леди Этельриду даже красивой. Он любил анализировать типы лиц и говорил, что есть лица, которые выливаются по форме, причем одни формы сделаны более или менее искусно, другие аляповаты, и есть лица, которые словно выточены. Он любил выточенные женские лица, и поэтому ему не особенно нравилась его племянница, так как, хотя ее лицо было вылито по очень красивой форме, маленький нос вовсе не был выточен. По мнению Маркрута, как в Англии, так и в Австрии встречались выточенные, аристократические лица, но в других нациях они были редкостью.
Некоторые утверждали, что черты леди Этельриды слишком уж выточены и что к старости они должны заостриться, но никто не мог отрицать ее изящества и утонченности.
У нее были белокурые, с серебристым оттенком, волосы, добрые, умные серые глаза, а ее гибкая фигура приводила в восторг всех портных — на ней отлично сидело любое платье.
Леди Этельрида была во всем умеренна, не увлекалась спортом и не имела никаких причуд. Она любила своего отца, свою тетку, кузин, свою подругу леди Пенингфорд; словом, она была дама большого света, и у нее был очень хороший нрав.
— У меня есть интересная новость, Этельрида, — сказал Тристрам, садясь возле нее на диван, — угадайте-ка!
— Ну как я могу угадать, Тристрам? Мэри выходит, наконец, замуж за лорда Генри?
— Нет еще, насколько я знаю. Но, вероятно, выйдет когда-нибудь. Нет, вы отгадайте еще раз, это в том же роде.
Она налила ему чашку чаю и пододвинула тарелку с поджаренным хлебом.
— Кто же это — мужчина или женщина? — задумчиво спросила она.
— Мужчина… я! — прибавил он, не смущаясь столь неграмматичным оборотом речи.
— Вы, Тристрам? — изумленно воскликнула Этельрида, насколько она могла позволить себе высказать изумление. — Вы собираетесь жениться? На ком же?
Известие было так неожиданно, что первое, что мелькнуло в уме Этельриды — это предположение насчет Лауры Хайфорд. Но тут же она сообразила, что та замужем, и снова повторила:
— На ком же?
— Я женюсь на вдове — племяннице Френсиса Маркрута. Вы ведь знаете его?
Леди Этельрида кивнула.
— Она очаровательнейшее создание и совсем не похожа на других женщин, это вы поймете, Этельрида, как только увидите ее. У нее гневные черные глаза — впрочем, они в сущности не черные, а стального цвета. Затем рыжие волосы, бледное лицо и такая фигура… И знаете, мне кажется, что я очень влюблен в нее!
— Вам это только кажется, Тристрам? Это курьезно, раз вы хотите жениться на ней! — и леди Этельрида улыбнулась.
Он отпил чаю, но тут же вскочил с места — ему положительно не сиделось сегодня.
— Она из тех женщин, которые могут свести с ума мужчину, если он только ближе познакомится с ней, — а я уверен, что познакомлюсь! — И заметив выражение юмора на лице своей кузины, он весело рассмеялся. — Я понимаю, мое признание, что я ее мало знаю, кажется смешным, но это так и есть, Этельрида, хотя признаться в этом я могу только вам. Видите ли, дитя мое, я сегодня жажду утешения, потому что она обошлась со мной очень сурово. Но тем не менее наша свадьба состоится двадцать пятого октября. Мне хотелось бы, чтобы вы были к ней внимательны и добры. Я уверен, что у нее в жизни было очень много горя.
— Конечно, Тристрам, я буду внимательна к ней, — отозвалась леди Этельрида, — не забывайте только, что я ведь решительно ничего не знаю. Где вы, например, встретились? Может быть, вы мне что-нибудь расскажете о ней, чтобы я могла почувствовать к ней такую симпатию, как вы хотите?
Тогда лорд Танкред сел на диван рядом с Этельридой и рассказал все, что знал сам: что Зара была молода, красива, богата, очень сдержанна, холодна, что она уезжает в Париж и вернется только за неделю до свадьбы, и что он отлично знает, каким все это кажется диким и нелепым, но пусть Этельрида поймет и не разубеждает его.
И Этельрида не стала разубеждать. Из его несвязного рассказа она поняла, что эта женщина, по-видимому, затронула самые сокровенные струны его сердца.
— Я хочу попросить дядю Гластонборна пригласить Френсиса Маркрута на охоту, — сказал лорд Танкред, — а мне вы позволите приехать с Зарой? Она тогда будет моей женой, а у меня есть приглашение только для себя.
— Да ведь этими приглашениями заведую я, глупый вы человек, — рассмеялась леди Этельрида, — и, конечно, вы можете привезти свою Зару, а мистеру Маркруту я напишу сама и попрошу его приехать. Несмотря на то, что тетя Джен называет его циничным иностранцем, он мне нравится!