Приглашение к греху

Глава 12

Тетя Тремейн как раз собиралась войти в его спальню, когда Закери распахнул дверь.

– Славно. Ты здесь. Собирай вещи.

– И не подумаю. Вы с Кэролайн извинитесь друг перед другом, и мы все сядем обедать как цивилиз…

– Замечательно. – Он сделал знак камердинеру передать ему седельную сумку. – Я поеду вперед и встречу тебя в Бате… или в Лондоне, если эта поездка была заговором против меня.

– Это не был за…

– Тогда встретимся в Бате. Рид, следуй за мной с моими вещами.

– Да, милорд.

– Гарольд!

Щенок выполз из-под кровати и поплелся в коридор. Закери прошел мимо тети и скатился с лестницы. Гарольд, впервые послушавшись хозяина, бежал за ним по пятам. В холле собрались все женщины семейства Уит-фелд, но Закери даже не взглянул на них. Изумленный Барлинг, очевидно, решивший, что Закери может сломать дубовую дверь, услужливо распахнул ее.

– Оседлайте мою лошадь, – приказал Закери, придя в конюшню.

– И мою тоже.

Закери обернулся и увидел Эдмунда Уитфелда.

– В этом нет необходимости, – резко бросил Закери. – Спасибо вам и миссис Уитфелд за гостеприимство. А теперь, с вашего позволения, я отправляюсь в Бат.

– Я доеду с вами до Троубриджа.

– Как пожелаете.

Он стал ходить по конюшне, не желая, чтобы Уитфелд продолжил разговор. Он предпочел бы, чтобы рядом была Кэролайн. В таком случае ему было что сказать. С другой стороны, он был Гриффин, а Гриффиньг всегда вежливы – даже если его так оскорбили, что впору было хвататься за пистолеты, если бы перед ним был мужчина.

Гарольд сидел у дверей конюшни и смотрел на него В одном Кэролайн была права – нельзя ругать щенка за разорванный альбом. В этом виноват он сам.

Наконец грум вывел Саграмора. Закери приторочил сумку и вскочил в седло. Если Уитфелд собирается ехать с ним, пусть поторопится.

Эдмунд догнал его в конце дороги из дома. Гарольд бежал за ними.

– Я знаю, вы не хотите слышать, что я вам скажу мой мальчик, – начал Эдмунд, – но есть вещи, которые вы непоним…

– Я все отлично понимаю, благодарю вас.

– Я не могу себе позволить содержать Кэролайн по окончании лета.

Закери хотел было ответить, но передумал. Он не мог себе представить, что может не быть денег на содержание семьи, ведь Гриффины были очень хорошо обеспечены по любым меркам.

– Печально слышать это, – наконец произнес он. – Но думаю, что меня это не касается.

– Она обращалась в двадцать семь академий и студий за последние три года. Танберг единственный, кто предложил ей место, если она пройдет конкурс.

Он, очевидно, должен был помочь ей пройти этот конкурс.

– Кажется, я предлагал свою помощь.

– Я знаю, она немного переиграла и зашла слишком далеко, и я извиняюсь за ее по…

– Не надо, – оборвал его Закери. Уитфелд тяжело вздохнул.

– Хорошо, мой мальчик. Если вы не хотите слышать о ее проблемах, поговорим о ваших.

– О моих? У меня нет никаких проблем. Я еду в Бат, и если тетя Тремейн не появится там в течение недели, я возвращаюсь в Лондон и поступаю в армию.

– Я тоже так сделал.

Закери не хотел спрашивать, но вопрос вырвался сам собой:

– Что вы сделали?

– Поступил в армию. Отец Салли сказал мне, что, если я хочу на ней жениться, я должен доказать, что смогу содержать ее. Я женился на ней, будучи офицером.

– Как романтично.

– Но я отнесся к словам ее отца серьезно. Вскоре я приехал в отпуск, она снова забеременела, а я опять уехал на какую-то войну. Когда участвуешь в боях, лучше платят.

Закери стиснул зубы и ничего не ответил.

– Потом, когда родилась дочь номер пять, я был ранен в ногу пушечным ядром, и меня отослали домой. Я не мог содержать семью и продал свой офицерский патент. Я все время думал, что, если бы не был женат, я смог бы прожить, пока проклятая нога заживет, и вернуться в армию.

– Мне жаль…

– Я еще не закончил, – с неожиданной горечью сказал Уитфелд. – Я ненавидел свою жизнь здесь, среди этого курятника, поэтому заперся в своей мастерской и начал изобретать разные вещи. Я думал, что если изобрету что-нибудь путное, то заработаю и смогу уехать из Уилтшира. Я построил греческие развалины, чтобы вообразить себя в другой жизни. Если бы мне удалось достаточно отвлечься, возможно, я забыл бы, что меня лишили возможности стать знаменитым.

– И вам это удалось?

– Постепенно я пришел к выводу, что мне нравится то, что я делаю. Я имею в виду изобретения. А когда Кэролайн стала приходить ко мне в мастерскую, чтобы писать маслом картины, я понял, что у меня есть семья. Вы бы видели ее, когда ей было двенадцать или тринадцать лет. Уже тогда у нее на холсте появлялся цветок, если она делала всего несколько мазков. А у меня, как я ни старался, получалась только мазня. – Он откашлялся. – Я хочу сказать, что мог остаться солдатом и погибнуть, и после меня, возможно, остался бы памятник. Или я мог иметь семь дочерей, которых обожаю, несмотря на их чрезвычайную глупость, и изобрести что-то полезное для них и их детей. – Эдмунд посмотрел на Закери. – Поэтому прежде, чем вы отправитесь за некоей скоротечной и смертельной славой на поле брани, скажите, вы действительно хотите сделать то, что сделал я, и потратить впустую двадцать два года, прежде чем поймете, что по-настоящему важно в этой жизни?

Теперь Закери стало ясно, почему Уитфелд не хотел иметь в своем доме солдат, хотя его дочери не догадывались о причинах.

– Вы хороший отец, – наконец сказал Закери.

– Я пытаюсь таким быть. Очень долго я был ужасным отцом. Вот почему у меня пять глупых дочерей и две разумные. Если бы я воспитывал их правильно, у меня, возможно, не было бы глупых дочерей, а было бы семь, которыми бы я гордился и которые были бы не хуже образованных и привилегированных молодых леди из аристократического Мейфэра.

Черт возьми, Закери знал, каким должен быть следующий шаг. Он должен сыграть свою роль в судьбе сестер Уитфелд, во всяком случае тех двух, что были разумны, и вернуться, чтобы позировать для портрета Кэролайн. Но этот разговор был не просто разговором. Ему о многом надо подумать. Благодаря Эдмунду он вдруг понял, что был гораздо больше похож на мешок с удобрениями, чем ему хотелось признаваться. Кэролайн права. И Мельбурн прав. У него нет настоящей цели, одно лишь желание быть кем-то, а не просто третьим братом в семье Гриффин.

По крайней мере старшая дочь Уитфелдов знала, чего она хочет в этой жизни, а он своим поведением как бы лишал ее этой цели. Отказался помочь ей осуществить мечту. Ему надо все серьезно обдумать, и он предпочел бы сделать это в одиночестве и, уж конечно, не так – верхом на лошади на пути неизвестно куда.

– Как вы думаете, форель уже приготовили? – спросил он.

Уитфелду не удалось скрыть улыбку.

– К тому времени как мы вернемся, обед будет готов.

– Отлично. Я страшно проголодался.

Кэролайн сидела в утренней столовой, зажав ладонями уши. Но даже это не помогало уменьшить какофонию вокруг нее. Ее мать и по крайней мере три сестры бились в истерике, а Сьюзен рыдала, стоя у окна. Энн орала на Джоанну и Джулию, которые надрывались, горюя о несбывшихся надеждах на счастливое будущее, а Грейс все повторяла: «Ты назвала его удобрением».

Да, она слишком зациклилась на отдельных частях его внешности, а не на нем в целом, но какое ему было до этого дело? Он уже совершенно ясно дал понять, что намерен избегать каких-либо затруднительных положений в Уилтшире. Она, конечно, могла больше ему льстить, больше расхваливать идеальные черты его лица и мужественность фигуры. И удобрением не должна была называть.

Но сколько можно было терпеть его легкомыслие? Он поклялся помочь ей, а сам отправился рыбачить, оставив без присмотра своего глупого пса, который довершил несчастье. А теперь, когда она все ему высказала, он и вовсе уехал.

Кэролайн передернуло. Теперь ни ее планы, ни мнение о Закери не имели значения. Он уехал, а ей придется уговорить лорда Идса позировать. Она подозревала, что лорд этого не сделает. Для него будет важнее развивать – с ее помощью – художественные наклонности своего сына Теодора. Все, что ему надо будет сделать, это привязать ее к себе на неделю, а потом отказаться одобрить работу. И тогда она будет принадлежать семейству Иде.

Как же она глупа! Закери должен был стать для нее живым уроком. Наверное, большинство аристократов также живут без всякой цели. Если она не сумела принять это в джентльмене, который в других отношениях был добрым и обаятельным, почему она решила, что может зарабатывать среди тех, кто принадлежит к тому же обществу, что и он?

По ее щеке прокатилась слеза. Никто, разумеется, этого не заметил, потому что все были заняты собственными несчастьями. Ей хотелось крикнуть, что ни у одной из них не было ни малейшего шанса окрутить лорда Закери, но ее никто не стал бы слушать. Не хотели, потому и не слушали. Она же смотрела на все более трезво. И поняла, что в тот момент, когда она открыла рот, чтобы обвинить Закери в невнимании к другим людям, она бесповоротно разрушила свою жизнь.

– Я сказал – довольно!

Кэролайн не знала, сколько раз отец просил их перестать, но на сей раз она его услышала. И все остальные – тоже. Наступила гробовая тишина.

– Мистер Уитфелд, – со слезами в голосе сказала миссис Уитфелд, – я настаиваю на том, чтобы Кэролайн была наказана. Неблагодарная девчонка! Ты не…

– Все идут и переодеваются к обеду. Возвращайтесь через двадцать минут, – приказал отец. – Ни слова больше. Кивните, но молча.

Одна за другой все кивнули.

– А ты, Кэролайн, зайди в мой кабинет. Сейчас же. Он повернулся и вышел. Кэролайн последовала за ним, не обращая внимания на взгляды, которые жгли ей спину. Более несчастной она себя никогда еще не чувствовала.

Отец открыл перед ней дверь кабинета и пропустил вперед. Потом закрыл дверь, оставив ее одну. Гарольд подбежал к ней и лизнул руку. Только тогда она подняла голову и увидела человека, стоявшего у письменного стола. Я – Лорд… Я… Закери, я…

– Если вы сделаете наброски сегодня вечером, а маслом начнете писать завтра утром, вы сможете закончить портрет в срок?

Кэролайн перестала дышать. Он давал ей еще один шанс. Она почувствовала, как кровь отливает у нее от лица, и все еще не могла ни пошевелиться, ни заговорить, а лишь повторяла про себя, что он вернулся.

– Господи, – пробормотал он и поспешил усадить ее на стул. – Дышите, Кэролайн. На вас лица нет. – Он не слишком нежно похлопал ее по спине. – Так легче?

– Да, спасибо, – пролепетала она. – Но я думала, что вы уехали в Бат.

– Я не помню, чтобы когда-либо был так зол.

– Тогда почему… почему… – Ему на руку упала слеза.

Закери пожал плечами.

– Я заслужил немного из того, что вы сказали. – Он откашлялся. – Даже больше, чем немного. Думаю, я не понимал, насколько важна была для вас моя помощь. Если бы понимал, я не стал бы злоупотреблять этой привилегией.

Несмотря на добрые слова, в его голосе не было обычной расслабленности, которую она привыкла слышать. Он, видимо, все еще сердился. У него на это есть причина, убеждала она себя, но была слишком благодарна ему и пыталась не забывать дышать.

– Я прошу прощения за то, что сказала. Это было подло, и мне не следовало…

– Все было правдой, и вы помогли мне кое о чем задуматься. Так что мы квиты. Увидимся за обедом.

– Да. Я… спасибо, Закери. Большое спасибо.

Он коснулся ее плеча, а потом они с Гарольдом вышли.

Дверь снова открылась.

– Все уладилось? – спросил отец.

– Он сказал, что будет позировать для портрета, – ответила она, все еще немного ошеломленная.

Где-то за стенами кабинета какофония возобновилась – это сестры обнаружили, что Закери вернулся. Кэролайн поняла, что возникла еще одна проблема.

– У меня мало времени, папа. Альбом разорван, и я должна сделать хотя бы один предварительный набросок, прежде чем сяду за мольберт. – Так было всегда: сначала набросок, потом работа маслом. В данном случае она могла бы написать портрет Закери с закрытыми глазами, но не хотела рисковать.

– Если бы я знал, что ты запланировала на сегодня, я никогда не пригласил бы Закери на рыбную ловлю. Хотя я думаю, что ваш спор был неизбежен.

– Мне следовало бы подумать, прежде чем открывать рот. Я вела себя непростительно. Надеюсь, я тебя не слишком огорчила.

– Ты сказала то, что думала. Я никогда не сомневался в том, что ты у меня умница.

– Что ты сказал ему, чтобы убедить его вернуться?

– Это останется между мною и им. Скажи, которая из сестер составила это проклятое расписание?

– Энн.

– Я его пересмотрю.

– Но…

– Ты должна написать этот портрет, Каро. Если тебя постигнет неудача, так это будет не от того, что у тебя не было шанса.

– Спасибо, папа.

– М-м. Иди переоденься.

Разговор с отцом вернул ей душевное равновесие. В течение прошедшего дня не было, кажется, ни одной эмоции, которую она не испытала – предвкушение, гнев, смирение, ужас, разочарование, ярость, уныние и, наконец… надежда.

Когда она спустилась в столовую, все уже сидели на своих местах за столом. На какое-то мгновение ей показалось, что сейчас придется снова выслушать обвинения, но никто даже не обратил на нее внимания. Все взгляды были устремлены на Закери, который стал еще красивее и галантнее, чем несколько часов назад.

А он улыбался, и если бы Кэролайн не научилась читать по выражению его лица, что он на самом деле чувствует, могло показаться, что это все тот же веселый и легкомысленный Закери. Но она видела, как холодны его глаза и как натянута улыбка. Кэролайн испугалась: если ее сестры и дальше будут молоть чепуху, он может сорваться.

Мистер Уитфелд постучал вилкой по бокалу, призывая всех помолчать.

– Я хочу сделать объявление. Начиная с завтрашнего утра, на то время, которое потребуется Кэролайн, чтобы закончить портрет, вы все оставите ее и лорда Закери в покое.

– Но, папа, у нас рас…

– Я сказал – в покое, – с необычной для него строгостью повторил отец. – Вы можете докучать ему столько, сколько он сможет выдержать, во время ленча, обеда и по вечерам, но пока освещение позволяет Кэролайн писать портрет, старайтесь не попадаться ей на глаза.

– Да, папа, – сказала Энн, ткнув локтем Грейс. Сестры немного поспорили, но потом все же согласились с отцом.

– На самом деле я обещал Кэролайн позировать сегодня вечером, чтобы она могла восстановить некоторые испорченные наброски, а потом я займусь дрессировкой Гарольда. И мне надо поговорить с тетей Тремейн наедине.

Кэролайн услышала в его голосе нехарактерную для него серьезность. Однако не была уверена, что и остальные ее услышали. Они все еще пребывали в унынии от того, что их лишили радости общения с вернувшимся Закери, и, верно, не заметили бы, если бы в доме снесло крышу.

– Я могу чем-то помочь? – спросила она.

– Мне нужно всего двадцать минут. – Холодные серые глаза были устремлены на нее.

– Разумеется.

– Хорошо. – Он положил салфетку и встал. – Прошу меня извинить. Передайте мою благодарность кухарке за прекрасно приготовленную рыбу. Я такой еще никогда не ел.

Леди Глэдис тоже встала и последовала за племянником.

– Увидимся утром, девочки, мистер Уитфелд.

– Спокойной ночи, Глэдис, – ответила Салли.

– Спокойной ночи, – тихо повторила Кэролайн. Эта ночь будет самой длинной в ее жизни.

– Мы не собираемся сбежать в полночь, не так ли? – Тетя Тремейн села на свое обычное место – в кресло у окна – и положила распухшую ногу на низкую скамеечку. Она попросила принести ей чаю, но у нее было смутное предчувствие, что к тому времени, когда Закери выскажет ей все, что у него накопилось, ей потребуется что-нибудь покрепче.

– Ты слышала что-нибудь о моем споре с Кэролайн? – начал Закери, медленно прохаживаясь по комнате.

– Я слышала истерические крики и что-то насчет удобрений. После этого я ушла.

Она ожидала, что он, по своему обыкновению, улыбнется, но он оставался серьезным.

– Ты веришь, что я пойду в армию?

– Если только Мельбурн не будет против. Он остановился перед ней.

– Насколько я понимаю, вы все рассчитываете на то, что Мельбурну ничего не придется делать. Вы продержите меня пару месяцев где-то подальше от Лондона, и я забуду о своих планах или найду себе какое-либо другое занятие. Я прав?

Пару недель назад леди Глэдис сказала бы что-нибудь остроумное и переменила тему. Однако перед ней был не тот Закери, к которому она привыкла. И этот новый Закери хочет знать правду. Более того, он был готов эту правду выслушать.

– Ты прав. Моя подагра не выдумка, но она дала нам предлог, которым мы с твоим братом воспользовались.

Закери кивнул.

– Я хочу остаться здесь до конца месяца.

Она попыталась не показать, что удивлена. Всего три часа назад он хотел бросить ее здесь и уехать в Бат.

– Закери, что бы ни сказала Каро, тебе нечего стыдиться и не о чем сожалеть. Ты прекрасный молодой человек. Тебя любят, ты добрый, обая…

– Я все это знаю, – прервал он тетю, скорчив гримасу. – Такова моя роль в семье.

– Что ты сказал?

– Ты знаешь, что Себастьян – скучный и неулыбчивый, Шарлемань – упрямый и амбициозный, Нелл – непокорная и умная, а я – обаятельный и покладистый.

– И что в этом плохого?

– Это не слишком вдохновляет, если задуматься о жизни. Мне хочется заняться чем-то по-настоящему интересным, иметь цель в жизни, тетя. Но я не знаю, что это могло бы быть.

– Тебе двадцать четыре, Закери. У тебя еще не может быть ответов на все вопросы.

– Но ты согласилась с тем определением, которое я сам себе дал, не так ли?

– Я думала, что твое утверждение было риторическим.

Дворецкий принес чай, и Закери поставил поднос рядом с креслом тети.

– Что бы там ни было, я, как, очевидно, и все, устал от того, что ничего не могу довести до конца. Я считал, что армия… – Он сел на край кровати. – И оказался не прав. А теперь еще одно не доведенное до конца дело.

– По крайней мере ты это понял, не успев наломать дров. – Леди Глэдис постаралась, чтобы ее голос звучал ровно, хотя ей хотелось кричать от радости. Благодарю тебя, Господи!

– Сделай одолжение и не говори ничего Мельбурну. Когда я буду готов, я сам сообщу его святейшеству.

– Закери, тебе не стоит так переживать. У тебя масса интересов, и если ты еще не решил, который из них больше всего тебя влечет, в этом нет ничего плохого. У тебя, слава Богу, есть время, чтобы понять, к чему именно ты склонен.

Закери покачал головой. Ответ тети его, видимо, не удовлетворил.

– До этого еще далеко.

– Зак…

– Одно я знаю точно. Я сделаю все, что могу, чтобы Кэролайн написала портрет и отослала его в Вену в срок.

– Но это же чудесно!

– И еще я должен обучить своего пса. Ты правда не против остаться в Уилтшире еще какое-то время?

Даже если она и была против, она не собиралась ему этого говорить. Ее подагра немного утихла, но все еще могла служить предлогом.

– Нисколько. Это приятная перемена обстановки – быть в доме, где так много женщин.

– Что ж, отлично. – Он нагнулся и поцеловал ее в щеку. – Пойду позировать для новых набросков.

Когда он ушел, Глэдис налила себе чаю. Она была рада, что рано ушла в свою комнату. Ей, как и новому Закери, было о чем подумать.