Приговоренные к приключениям

Глава 10. Непотопляемый

Лондон. Май 1912 года.

— Продолжим, — судья был деловит и краток. На самом деле сэр Джон Бигман, за плечами у которого было множество громких судебных дел, просто очень устал. С тех пор, как началось разбирательство по этому кораблекрушению, прогремевшему по обе стороны Атлантики, судья только и делал, что перечитывал машинописные копии допросов свидетелей, увесистые тома морского права и просматривал целые груды чертежей. Судья чертовски хотел спать, но времени на это не было — общественность требовала призвать виноватых к ответу. Оставалось только понять, кто же они — эти самые виноватые.

— Вызывается свидетель Чарльз Джоуин, — бесцветным от усталости голосом произнес Бигман и негромко стукнул судейским молотком по столу — почти не коснулся полированного дерева специальной подставки.

— Вы были пекарем на лайнере «Титаник», принадлежавшем компании «Уайт Стар Лайн»?

— Да, Ваша че… Ваша милость… Ваша… — худощавый мужчина со щегольски нафабренными усами запнулся и покраснел.

— Обращайтесь ко мне просто «судья». Давайте уже оставим все эти церемонии, мистер Джоуин.

— Как скажете, Ваша… судья. Да, я устроился на «Титаник» перед самым выходом в море. Только не пекарем.

— Нет?

— Главным пекарем, судья. Под моим началом была еще целая команда. Славные ребята. Почти все там остались…

— Пожалуйста, давайте придерживаться точной последовательности событий, мистер Джоуин. Расскажите, что было до крушения?

— Да ничего не было, — недоуменно пожал плечами Чарльз Джоуин и провел жесткой ладонью по коротко стриженным темным волосам. — То есть, все было как обычно. Ночная смена закончила с тестом — мы его всегда ставили с расчетом, что надо будет утром, к завтраку, подать побольше горячей выпечки пассажирам первого и второго классов. Ну, а потом я лично проверил, все ли готово, пошел и лег спать.

— И все? — Бигмен пристально смотрел на пекаря.

— Да. Я заснул сразу, всегда сплю крепко, так что пушкой не разбудишь. Но в этот раз проснулся мигом. Еще бы не вскочить, когда так долбануло, что едва с кровати не скинуло! Спал я одетый, только брюки снял, чтобы не помялись. Утром некогда разлеживаться — подхватился, да беги работать. Вот я и решил, что прилягу по-быстрому, чтобы потом времени не терять…

— Что было дальше, мистер Джоуин?

— Дальше… Я же говорю — долбануло так, что я сквозь сон решил, будто что-то взорвалось. Я открыл глаза, сразу подскочил, натянул брюки, схватил рабочую куртку — и ходу из своего закутка! Побежал к ребятам. А там у всех паника, потому как народ полусонный, да и раньше в море никто не ходил, в отличие от меня. Тут я понял — беда, нужно чем-то их занять, а то худо будет, совсем голову потеряют.

— И что же вы сделали?

— Скомандовал, чтобы хватали мешки и набивали их хлебом из вчерашних остатков. Оставалось очень много, поэтому я прикинул и кричу: «Каждый — по полсотни буханок на палубу!»

Судья Бигмен впервые за сегодняшний день посмотрел на свидетеля с интересом.

— Зачем же?

— Меня как будто что-то изнутри толкнуло: похоже, дело серьезное. Я же сызмальства в море, судья, и братья у меня на королевском флоте. Так что нутром чую, когда пахнет жареным. А как раз такое чувство у меня тогда и было. Поэтому я про хлеб и скомандовал. Решил, что пусть лучше в каждой спасательной шлюпке будет запас, от этого пекарня не обеднеет. А если придется ответить за самоуправство — так я отвечу. Перед людьми легче оправдаться, чем перед Господом.

— Очень благородный поступок с вашей стороны, мистер Джоуин, — сухо отметил судья.

— Благородный он или нет, просто показалось, что так будет правильно. В общем, когда мои парни перетаскали весь этот хлеб по шлюпкам, я их собрал вместе и сказал: «Братцы, теперь спасайте свои жизни. Я вам больше не начальник. Выживем – свидимся». И ушел. Потому что — ну какой из меня командир, а? Тем временем пароход уже начал крениться, палуба ощутимо так наклонилась.

— Вы видели кого-нибудь из старших офицеров?

— Капитана, вы хотите сказать, судья? Нет, не видел. Это ж по нашим меркам небожители, они до нас никогда и не снисходили. Ни капитан, ни старпом… Вот Берта Питмана видел, да, он как раз на «Титанике» за палубные дела отвечал.

— Герберт Питман, вы хотите сказать? Третий офицер?

— Ну да, он. Мы все его звали Бертом… В общем, Питмана я увидел, когда таскал буханки на шлюпочную палубу. Он меня по плечу похлопал: все, мол, верно делаешь, продолжай — и куда-то убежал.

— Продолжайте, мистер Джоуин.

— Я и говорю. Попрощался я со своими ребятами, и прямиком пошел, куда глаза глядят. А глядели они у меня в бар, куда же еще.

— В бар? — приподнял бровь судья Бигман.

— Так точно, Ваша честь, судья. Именно в бар. Я решил: уж если сегодня на тот свет, так дам я себе поблажку, отправлюсь туда под хмельком, а то и совсем пьяный. Так веселее. Потому как страшно мне было — до чертиков, хоть перед своими я и храбрился, как мог. А сейчас махнул на все рукой и отправился… Хотя нет, не так. Сначала я дошел до шлюпок.

— Зачем?

— Мне ж место в шлюпке было назначено. Мог сесть и спокойно сидеть, ждать, пока спустят на воду. А потом — знай, греби… Но я к тому времени уже подогретый был, — бывший главный пекарь смущенно кашлянул в кулак, — в закутке-то у меня была бутылка доброго виски припрятана. Ну знаете, глотнуть с устатку, чтобы ночью не так холодно и сыро было. Вот я и выхлебал ее всю.

Судья Джон Бигмен терпеливо слушал, чуть поджав губы.

— Пришел я к шлюпке, а там уже идет погрузка. Женщины, дети… Какой-то сучий сын… извините, судья! — фрачник какой-то, так и лез в шлюпку поперек всех, прямо ужом вертелся. Пришлось отвести его за угол и сунуть пару раз в ухо. Как на духу говорю — просто не стерпел. Смотрю, а шлюпка-то уже полным-полна, но для меня место еще нашлось бы. Да только я плюнул на это, и какую-то дамочку с сыном посадил туда. Что я, не из Биркенхеда родом, что ли? У меня дед был на том судне, которое в честь нашего города назвали. Ну знаете, судья, тот самый «Биркенхед», который в пятьдесят втором на дно пошел…

— Мне известно про этот случай, — кивнул головой судья.

— Мой дед был там. Сержантом в Западно-Суррейском Ее Величества полку. Ему повезло, уцелел, и от акул спасся чудом. Он мне и рассказывал, как солдаты и офицеры до конца оставались стоять на палубе, пока женщины и дети садились в шлюпки. Вот я его рассказ на «Титанике» и припомнил.

— Что было потом?

— Потом… А вот потом я точно пошел в бар, уже без всякого промедления. Странное это было местечко, доложу вам, судья. Но приятное…

Несколько месяцев назад. Апрель 1912 года. Где-то в Атлантике.

Фараон

Бар на трансатлантическом лайнере — не то заведение, которым я мечтал управлять. Честно скажу, уж больно хлопотное местечко. По неисповедимой прихоти судьбы, на этот раз наш «Дубовый лист» превратился в шикарный, обшитый дубовыми панелями (натуральными, между прочим!) зал, в котором хватало места на десяток столиков и длиннющую барную стойку все из того же дуба. Люстра, кстати, тоже была, хрустальная и с кучей каких-то бронзовых висюлек. Что касается самого бара, то бутылок здесь была целая прорва, но вот беда — названия большей части из них мне не говорили ровным счетом ничего. «Ирландский особый виски от Корморана» — что это, скажите на милость? Это хорошо или плохо? А перегонка тройная или нет? «Содовая МакКинли»… ладно, содовая она и в Африке содовая, как ни крути. Но вот «Бодрящий сироп Лапуа» своим названием напоминал мне какое-то лекарство. Следовало ли добавлять его в коктейли, или этот самый сироп предназначался для чего-то другого?

Впрочем, бедняге Вару пришлось еще хуже. Кухня в этом баре вообще оказалась не предусмотрена — только легкие холодные закуски и бутерброды, всякие там канапэ на шпажках. Вместо холодильника был ледник, благо что запасы льда там не иссякали.

Похоже, этот бар не числился ни на одном чертеже «Титаника». Я это понял, когда к нам забрел один из офицеров лайнера, который, похоже, относился к механикам. У мужика глаза на лоб полезли, когда он внезапно нарисовался на пороге нашего заведения. Он даже зажмурился, а потом крепко потер лицо ладонями. Потом решительно подошел ко мне.

— Простите, мистер… э-э…

— К вашим услугам, сэр. Я Бриан, сэр. Бриан… Смитсон.

— Мистер Смитсон, это что — бар?

Я оглянулся по сторонам и пожал плечами.

— Конечно, сэр. А на что еще это похоже?

— Но… Откуда он здесь?

Какой-то джентльмен в серой клетчатой визитке, прислушивавшийся к нашему разговору, негромко хохотнул и тут же сделал вид, что всецело занят своим стаканом виски с содовой.

— Что значит — откуда, сэр… не имею чести знать вашего имени… — пришло время прикинуться этаким непробиваемым барменом. Берем в руки бокал, полотенце, вытираем, смотрим прямо в глаза.

— Я Питман. Герберт Питман, третий палубный офицер. Моя работа — знать все, что творится на палубах «Титаника». Я знаю каждый чертеж лайнера до мелочей. Но бар… я просто не припомню…

Бедняга был в растерянности, на него прямо смотреть было жалко. Питман даже снял фуражку и вытер большим фуляровым платком вспотевший от волнения лоб. Нервно поерошил бакенбарды и снова уставился на меня.

— Мистер Питман, сэр. Я не понимаю вашего вопроса. Это палубный бар второго класса, сэр. Мы здесь с самого выхода из порта. Как еще, по-вашему, это заведение могло здесь оказаться? Ведь не из воздуха же?

Так. Подбавить немного деловитой наглости в голос: мол, смотри, я занятой человек, у меня клиенты, соображай быстрей.

— М-да… — Герберт Питман медленно и озадаченно покачал лысеющей головой. — Прямо какое-то помрачение рассудка. Простите, мистер Смитсон. Что-то со мной не то сегодня.

— Понимаю, сэр. У вас очень много работы, все эти хлопоты, пассажиры, палубное хозяйство. Такой огромный пароход, сэр. Не желаете ли капельку нашего фирменного коктейля?

— Коктейль? — офицер отреагировал со слабым интересом. — Признаться, никогда не пробовал, считал это американской блажью. Хотя один мой старый друг по морскому училищу — большой любитель такого рода напитков. Даже не знаю…

— Ну что вы, сэр! — ага, сейчас я тебя поражу наповал. — Это, можно сказать, давным-давно выбор тех, кто следует за модой. Конечно, хороший шотландский виски остается вне конкуренции, сэр. Но коктейли смешивают уже сто лет, и пока что эта наука — да-да, именно наука, сэр, не улыбайтесь! — еще ждет своих колумбов. Кстати, могу предложить вам «Кровавую Мэри».

— Что-что? — теперь уже заинтересовался не только Питман. Оторвался от своего виски мужчина в клетчатой визитке, и еще два джентльмена, лениво перекидывавшихся в бридж за столиком неподалеку, тоже навострили уши.

— Извольте. Для начала позвольте вас слегка шокировать. Берем настоящую русскую водку.

— Водка! — Питмен был поражен до глубины души. — Это же грубый напиток без всякого аромата!

— Да, сэр. Исключительно грубый и резкий. Но дайте мне всего минуту.

Да, я знаю, что «Кровавую Мэри» впервые подали аж в 1921 году, и было это в Париже. Кажется, в баре со странным для французской столицы названием Harry’s New York Bar. Тогда все получилось случайно — тамошний бармен Петио страдал от безделья и перепутав бутылки, ливанул в водку томатного сока. Ну, а я сейчас сделаю все по правилам. Так-так. Где тут у нас ворчестерский соус? Вот он. Щепотка перца… соль… пара капель табаско. Водка, томатный сок, несколько капель лаймового. Теперь веточка сельдерея и — вуаля! — подаем.

— Это пьют сразу, несколькими глотками, сэр, — учтиво сказал я, поставив перед Питманом высокий стакан с долькой лимона, насаженной на край. Офицер недоверчиво взял стакан в руку, принюхался, хмыкнул негромко.

— На кону моя репутация, мистер Питман, сэр! — подбодрил я его. — Давайте же. Поверьте, вам понравится!

Наконец, Питман решился и опрокинул стакан в рот. Замер, выдохнул и прислушался к своим ощущениям. Потом его брови поползли вверх, и он одобрительно кивнул.

— Действительно, очень… бодрит, мистер Смитсон. Знаете, я бы сказал, что это весьма вдохновляющее сочетание! Вы только что изменили мое представление о русской водке.

— Только в чистом виде ее не пей. Не надо, тебе не понравится, —меланхолично сказал по-русски появившийся за моей спиной Варфоломей. На сей раз повар был одет в щегольской сюртук «с искрой», отутюженные брюки и лакированные ботинки. Из-под жилетки виднелась ослепительно белая рубашка.

— Простите? — озадаченно спросил Питман.

— Я говорю — отличный выбор, сэр, — дружелюбно отозвался Вар, на сей раз на безупречном английском. Мануанус, устроившийся на одном из рожков бронзовой люстры под потолком, пропищал что-то неразборчивое и слышимое только нам. Я незаметно показал ему кулак, и монстр обиженно свесил вниз щетинистый хоботок.

— Могу я попросить то же самое, мистер Смитсон? — робко осведомился один из любителей бриджа. Его товарищ энергично закивал головой.

— Разумеется, господа!

Вот она — мирская слава. Глория мунди, так сказать. Теперь я — изобретатель «Кровавой Мэри». Главное, чтобы эта глория не канула вместе со мной на дно океана. Чертов «Дубовый лист», да что с тобой не так?

Некоторое время до. Фараон и Вар.

— Твою мать.

Варфоломей грохнул кулаком по барной стойке.

— Твою мать! — повторил он громче и с нарастающей безнадегой в голосе. Фараон молча смотрел на него.

— Мало того, — прошипел повар, — что здесь вообще нет кухни. Мало того, что этот дурацкий прикид жмет под мышками. Так это что — еще и «Титаник»?!

— «Титаник», — флегматично подтвердил валлиец. — И мы на нем.

— И сегодня тринадцатое апреля.

— Верно.

— За что мне это все?!

— А мне?

Вар подумал и решительно сказал:

— И тебе тоже не за что.

Он прищурился и протянул:

— Ма-а-ануанус…

— Неть, — твердо заявил монстр, расположившийся в мельхиоровом ведерке для шампанского и зябко кутающийся в коряво связанный шерстяной шарф. — Туть самь не знать.

— То есть, ты не в курсе, — уныло перевел его слова на человеческий язык беглый повар и пригорюнился. — Елки-палки, во дела…

— Да ладно тебе, — рассудительно отозвался Бриан. — Бывало и хуже.

— Когда? — нездорово оживился его компаньон. — Ну-ка, расскажи?

— Ну… — после продолжительного молчания хозяин паба был вынужден признать: — Нет. Хуже точно не было. Даже когда я попал в Гренландию времен викингов.

— А там-то откуда пабу взяться? — удивился Вар.

— Именно. Я тебе потом расскажу. И про скисшее пиво, и про длинный дом с торфяной подсыпкой, и про очаг по-черному, и про овец прямо в доме. И про кровную месть по любому поводу. Потом. Если выберемся отсюда. Тогда я хотя бы не собирался утонуть.

— Надо же что-то делать! — Вар энергично потер лысину обеими руками и привычно взялся за сантоку.

— Что? — нехорошо покосился на него приятель. — Ты, кстати, это… ножичек-то спрячь подальше. Здесь тебе не суши-бар и даже не закусочная. Не поймут. Приличное общество, начало двадцатого века, Европа… К тому же, похоже, готовить тебе не придется.

— Надо попробовать избежать встречи с этим чертовым айсбергом, — пробубнил Вар хмуро.

— О. А я все гадал — когда тебе придет в голову идея поменять исторические реалии? Ну ладно, допустим: «Титаник» отвернул от айсберга. А что потом?

— Потом лайнер придет в порт.

— И все благополучно сойдут с трапа на берег?

— Точно.

— Все-все? Включая важных шишек типа богатея Джона Джекоба Астора, Исидора Штрауса и прочих? Которые были известны на двух континентах? И ты их – раз, и воскресишь своей чудесной волей?

— Да уж. Тогда что делать?

— Все как обычно. Давай готовиться к посетителям. А там — будь, что будет. Кстати, у нас довольно хорошее место. Насколько я понял, это палуба второго класса, рядом с курительным салоном.

— Откуда ты знаешь? — удивился Вар.

Фараон вздохнул.

— Когда-то в юности я очень интересовался всей историей этого рейса «Титаника». До дырки зачитал кучу книг. Вот и посмотрим, есть ли от этого хоть какая-то польза…

14 апреля 1912 года. Атлантика. На пути к Ньюфаундленду.

— Что вы здесь делаете? — Чарльз Латойллер, второй помощник капитана, процедил этот вопрос, неприязненно глядя на лысого хмурого громилу в сюртуке, который был тому явно маловат. Громила пожал плечами.

— Я бармен, сэр. С палубы второго класса. Принес…

— Прошу вас отправиться на вашу палубу и выполнять свои обязанности, — резко прервал его Латойллер. — Здесь вам, кабатчикам, быть не положено.

Лысый ухмыльнулся. Что-то в этой ухмылке было такое, отчего Чарльз Латойллер невольно почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Вслед за испугом пришло раздражение, и второй помощник сделал шаг вперед.

— Да я уже ухожу, мистер Латойллер, — еще раз ухмыльнулся детина, примирительно выставив вперед широченные ладони. — Заходите в наш бар, нальем вам рюмочку.

Каков наглец! Пока Латойллер собирался с мыслями и искал достойный ответ, лысый развернулся и был таков. При этом Чарльзу Латойллеру показалось вдруг, что из-за его плеча выглянула и тут же спряталась неописуемо кошмарная морда, выставившая вперед голый щетинистый хобот и кровожадно принюхивающаяся. Моряк передернулся и, убедившись, что вокруг никого нет, украдкой перекрестился.

— Ты-то чего сунулся? — ворчливо спросил Вар. Мануанус, удобно устроившийся в корзинке с бутылками, накрытой для предосторожности полотенцем, заворочался и прошипел:

— Грызь! Хрусть их, крьовь чавкь! Хамь кусь!

— Ну да, конечно. Давай устроим здесь кровавую резню. Как раз перед айсбергом. Добавим, так сказать, перца в пресную жизнь экипажа.

— Пересь! — оживился Мануанус, и опрометчиво высунул голову из-под полотенца. Стюард, только что закончивший менять постель в одной из роскошных кают, случайно повернулся и посмотрел не туда. Через секунду деревянная панель на стене затрещала от удара головой — глубокий обморок свалил незадачливого представителя обслуживающего персонала надежнее боксерского нокаута.

— Тихо ты! — шепотом взвыл Вар, поставив корзинку на пол и оттаскивая бесчувственного поседевшего стюарда в темный закоулок под лестницей. — Осторожнее можно!

Мануанус завозился под полотенцем и обиженно что-то забулькал.

— Еще историй твоих мне тут не хватало, ага. Хотя ладно, все равно не заткнешься же. Рассказывай.

История, которую поведал Мануанус Инферналис, заняла ровно полчаса, в течение которых Вар, тихо и злобно матерясь, блуждал по лабиринту палуб, лестниц и вестибюлей, то и дело попадая то в курительную, то в зал для принятия солнечных ванн, то на шлюпочную палубу. Все это время Мануанус вещал, не переставая. Если убрать из его речи чудовищно исковерканные слова, повторы и нечленораздельное «вяяяя!», то история выглядела так:

ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК МАНУАНУС ХОДИЛ В КРЕСТОВЫЙ ПОХОД

Однажды, когда-то давно, много людей в железе пошли в крестовый поход. Чтобы отобрать у других людей много песка и камней. Потом эти люди захватили крепость. В крепости был подвал. В подвале спал Мануанус. Они его разбудили. Все люди умерли сразу же. Крепость осталась пустая. Конец.

— Прекрасно, — пробормотал повар. — Просто прекрасная история, такая выразительная… ее бы экранизировать за большие деньги.

— Правдь? — обрадовался личный монстр паба «Дубовый лист». — Фильмь снять?

— Да, — подтвердил Варфоломей почти искренне. — И пусть это сделает Кэмерон. А на твою роль возьмем ДиКаприо. Уф, блин, пришли наконец-то.

Фараон

Все внутри меня звенело, как будто до предела перетянутая гитарная струна. Нервишки шалят, похоже. Неудивительно: вот он и наступил, тот самый день, о котором я столько читал. Всего и через несколько часов огромный лайнер с многотысячным населением столкнется с ледяной горой и утонет, оставив после себя гигантские заголовки в газетах и всемирный шок обывателей, которым до этого столько времени вешали на уши лапшу о «непотопляемости».

И сделать с этим ничего нельзя. Нет, конечно, можно попытаться изменить историю — предупредить рулевого, попытаться достучаться до капитана. Только зачем? Неизвестно еще, как все обернется, если «Титаник» целехоньким прибудет в порт, а по сходням спустятся пассажиры, даже не подозревающие о том, что они все мертвы.

Я ломал над этим голову вторые сутки и никак не мог прийти к какому-то решению. А времени оставалось все меньше.

В бар ввалился Вар, бросая хмурые взгляды на корзину у себя в руках. Посмотрев на меня, он пожал плечами и скорчил выразительную рожу, изобразив свободной рукой длинный хобот. «Мануанус, — понял я, — снова наш постоялец что-то натворил». Впрочем, повар не выглядел особенно озабоченным. Он отнес корзину в заднюю комнату, потом вышел и присоединился ко мне за барной стойкой, мимоходом поприветствовав нескольких завсегдатаев, уже успевших облюбовать пару столиков.

— Зачем тебе корзина? — поинтересовался я. Варфоломей недовольно поморщился.

— Для отвода глаз. Я ходил к радистам, — честно ответил он. — Пытался их убедить, что нужно связаться с ближайшими судами и быть постоянно на связи. Эта путаница с непонятным сигналом бедствия здорово подгадила в ночь крушения.

— И что сказали радисты? — невольно заинтересовался я.

— Старший радист, — мрачно поправил меня мой компаньон, — некий Филипс. Упертый тип, ни в какую не соглашался меня выслушать. Пришлось даже побоксировать с ним…

У меня глаза на лоб полезли.

— Слушай, — я почесал затылок, — этот самый Филипс вроде как погибнет вместе с «Титаником».

— Да и черт с ним, — Вар был явно зол. — Я намекнул ему, что вместо того, чтобы пачками передавать в эфир всякую чушь от пассажиров, нужно прислушиваться к тому, что сообщают другие радисты. Об айсбергах, например, о ледовых полях. Парень меня послал подальше. Я подбил ему глаз. Правда, у него чисто английский характер: начальству он не настучит, дрались мы честно. Только никакого толку в этом нет.

— Верно. И мы оба это понимаем… Ладно, смешаю-ка я лучше пару коктейлей вон для тех джентльменов.

Я улыбался через силу, колол лед, разговаривал о каких-то пустяках, а сам вглядывался в лица пассажиров, которые вереницей проходили передо мной. Обычные лица, ничего в них нет странного, никакой печати обреченности. Люди плывут на лайнере и свято уверены в том, что через несколько дней он доставит их в Америку. Ну, кого-то доставит, это верно.

Даже Мануанус, который пробрался под барную стойку, был непривычно тих и весь как-то съежился. Я поставил перед ним стаканчик «Кровавой Мэри», и монстр захлюпал коктейлем. На часах время близилось к вечеру. Скоро посетителей поубавится, потом большая часть пассажиров отойдет ко сну…

Кто-то громко вскрикнул, зазвенело разбитое стекло. Я вздрогнул и огляделся. Высокий мужчина с черными густыми усами и шрамом на щеке схватил девушку, которая вошла в бар в сопровождении своего спутника, и заслонился ею, выставив вперед револьвер. Я ни черта не понимал. Девушка, которая, похоже, пребывала в полуобморочном состоянии, еле держалась на ногах.

— Черта с два ты меня арестуешь, Джек Митчелл! — злобно прошипел черноусый, щелкнув курком револьвера. — Я этой девке башку разнесу, не успеешь и пикнуть!

— Марчелло, тебе некуда бежать, — я перевел взгляд на другого. Щеголеватый, гладко выбритый мужчина средних лет, в безукоризненно сидящем на нем сюртуке, тряхнул наручниками, зажатыми в кулаке. — сам подумай. Тебя разыскивают по обеим сторонам океана. Далеко собрался?

— Туда, где ищейкам Пинкертона до меня точно не добраться! — прохрипел усатый. Он ткнул девушку дулом револьвера в висок. Бедняжка закатила глаза и мешком повисла в руках бандита — в том, что это бандит, я уже не сомневался, пинкертоновцы кем попало не интересуются.

— Отпусти я тебя сейчас — куда подашься, Марчелло? — поинтересовался сыщик из агентства Пинкертона. — Мы посреди океана. Что, шлюпку тебе прикажешь подать?

— Прикажу — и подашь! — оскалился черноусый. — Только мы сделаем лучше. Сейчас я возьму эту сучку…

— Негодяй! — заорал юноша, который, похоже, привел свою спутницу в бар на пару коктейлей. — Отпусти…

Больше он сказать ничего не успел. Марчелло, не глядя, выстрелил в его сторону. Промазал, но удачно: попал прямо в лоб ни в чем не повинному соседу юноши, да еще навылет — кровью забрызгало нескольких человек, которые стояли сзади. Толпа ахнула, и наступила зябкая тишина.

— Понял теперь, что мне плевать на все? — рыкнул Марчелло, снова ткнув стволом револьвера в висок девушке. — Слушай сюда, легавый…

Я посмотрел под стойку. Мануанус Инферналис невозмутимо допивал «Кровавую Мэри, засунув хобот в опустевший стакан. Потом монстр покосился на меня, и я увидел тлеющие в его зрачках багровые искорки. Я вздохнул и кивнул. В этот момент пинкертоновец выхватил пистолет. И все замерло. Ощущение было такое, словно кто-то распахнул дверь огромного морозильника. В углах помещения по дубовым панелям побежали, ветвясь, тонкие прожилки инея, и дерево захрустело, будто на сильном морозе.

— Что происходит? — спросил Вар, который только сейчас высунулся из задней комнаты и с недоумением смотрел на все, что творится вокруг.

— Предотвращаем преступление, — я пожал плечами. Мануанус одним прыжком выбрался из-под стойки и, хищно горбясь, заскочил на столик рядом с неподвижно застывшими фигурами, покрытыми инеем. Джек Митчелл почти успел поднять свой пистолет. Девушка безжизненно висела в руках бандита. Марчелло, оскалив зубы, нажал на спуск револьвера. Застывшая сцена напоминала какую-то скульптурную группу из музея восковых фигур.

Инферналис запрыгнул на плечо девушке, оказавшись прямо перед лицом итальянца (хотя, может быть, этот Марчелло был сицилийцем, кто его знает?), покрытым густой щетиной. Принюхался. Потом широко разинул пасть, усеянную шильями зубов, концентрическими рядами уходящих куда-то в глотку. И откусил Марчелло лицо вместе с половиной черепа. Прожевал, хрустя костями, довольно рыкнул и проглотил. Сунул костистый палец в пасть, достал оттуда глаз на длинном стебле нерва, рассмотрел и засунул обратно. Собрался уходить, но подумал, и откусил ладонь с зажатым в ней револьвером. Потом радостно рыгнул и пропищал:

— Крёвь! Вкусь!

— Да твою же мать… — пробормотал обалдевший от такого зрелища Вар. Мануанус подтвердил:

— Мать! — и неуловимым движением оказался под стойкой, где довольно развалился, почесывая брюхо.

— Еще «Мэри»? — спросил я, завороженно глядя на заиндевелого бандита с красным провалом на месте лица.

— Мерь! Пить! — пискнул Мануанус.

Тишина закончилась, и вся композиция внезапно пришла в движение. Изуродованный труп Марчелло осел на расползшихся ногах и грохнулся на пол. Сверху на него повалилась обморочная девица. Пинкертоновец, который каким-то чудом удержался и не выстрелил, остановившимся взглядом уставился на расползающуюся лужу крови.

— Пресвятая Дева Мария! — охнул кто-то. В углу, где иней на дубовых панелях превратился в капли воды, кого-то шумно вырвало. Кто-то заорал благим матом.

— Что… что это? — тоненьким голосом спросил Джек Митчелл. Парень в шоке, понял я. Достал бутылку виски, щедро плеснул сразу половину стакана, подошел и всунул виски прямо в руку сыщику.

— Выпейте, сэр. Сейчас же!

Митчелл одним глотком выхлебал виски, задохнулся и выпучил глаза. Ну еще бы, братец — бочковая крепость, это тебе не шуточки.

— Что случилось? — прохрипел он обожженной глоткой. В это время вся толпа посетителей поспешно покидала бар, толкаясь в дверях. Я с интересом отметил, что спутник девушки сбежал в первых рядах. Ах, эти рыцари, защитники юных дев…

— Понятия не имею, мистер Митчелл, — я пожал плечами. — Похоже, этот мерзавец хотел разделаться с бедной девушкой, но что-то пошло не так. Божья кара, сэр! Другого разумного объяснения, хоть убейте, я придумать просто не могу. Я всякое в жизни повидал, мистер, но вот такого…

— Ни черта не понимаю, — пробормотал пинкертоновец. — Бред какой-то.

— Давайте прежде всего вынесем отсюда бедняжку, — предложил я. — Когда она очнется, это зрелище вряд ли окажется ей по душе.

Взгляд Митчелла постепенно стал более осмысленным. Он решительно тряхнул головой.

— Верно говорите, мистер…

— Смитсон, — подсказал я.

— Мистер Смитсон. Нужно действовать быстро. Сейчас сюда набежит толпа офицеров.

Мы вынесли девушку, все еще пребывающую в блаженном беспамятстве, и аккуратно уложили ее на банкетку в вестибюле, поручив заботам охающих дам, которые уже тут как тут — возникли, словно из ниоткуда, с любопытством косясь в сторону двери бара. Но я их огорчил, решительно захлопнув эту самую дверь.

— Вар, друг мой, — попросил я, — пожалуйста, постойте у двери, чтобы никто не сунул сюда свой нос до прихода офицеров.

Повар кивнул и молча прислонился спиной к двери. Пинкертоновец аккуратно обошел труп бандита, стараясь не наступить в красную лужу, и, присев на корточки, сноровисто обыскал тело.

— Ага, — довольно сказал он. — Вот и алмаз.

— Алмаз? — удивился я.

— Алмаз Типпо-Сагиба, знаменитого индийского мятежника. Еще известного, как Типу Султан. Марчелло с дружками похитил эту драгоценность в Массачусетсе, у одного богача. История темная… Отцу того, британскому судье, алмаз достался во время службы в Индии, при подавлении мятежа сипаев. Непростая судьба у этого камня, и крови на нем тоже немало. Гоняюсь за ним уже почти год, такие дела.

— Получается, теперь крови на этом алмазе еще больше, — философски заметил я, и Джек Митчелл согласно кивнул.

— Так-то оно так… Но мое дело — отыскать камень и вернуть его владельцу, — сказал он. — Желательно, конечно, вместе с преступником. Но, коль скоро преступник уже предстал перед высшим судом, то моя задача выполнена. Телеграфирую в агентство, как только смогу.

В дверь властно постучали. Вар молча отступил в сторону, и в бар ввалилось несколько человек — все из числа офицеров «Титаника».

— Что происходит, господа? — спросил уже знакомый мне третий палубный офицер Герберт Питман. Потом он увидел всю картину, резко побледнел и согнулся над кадкой, в которой росла раскидистая пальма. Джек Митчелл сунул руку в карман и жестом фокусника извлек оттуда бляху агентства Пинкертона.

— Господа! — сказал он. — Здесь произошло преступление, но убийцу удалось остановить!

— Это что ж за оружие так стреляет? — обескураженно спросил кто-то из офицеров.

— Сейчас я все объясню. Кстати, — Митчелл растерянно повертел головой, — а где револьвер Марчелло? Вы не видели, господа?

— Вечер перестает быть томным, — буркнул себе под нос повар. Я был совершенно согласен со своим компаньоном — уборка будет непростой.

— Должно быть, это взорвавшийся при выстреле револьвер нанес такие ужасные раны, — предположил я. А что еще оставалось? Версия не хуже прочих, хоть какое-то объяснение всему случившемуся.

— Револьве-ер? — недоверчиво протянул Митчелл и задумался.

— Бандит, насколько я понимаю, итальянского происхождения? — спросил мужчина в офицерской тужурке, с надменным породистым лицом. — Все эти итальянцы, переселенцы, сброд из третьего класса… Будь моя воля, я бы таких на пароход не пускал ни за какие деньги.

«А ты, похоже, у нас и есть Латойллер, — подумал я, — с такой-то брезгливой физиономией».

— Бьюсь об заклад, — неугомонный Вар, как и ожидалось, промолчать не сумел, — что они про вас такого же мнения.

Латойллер побагровел, но счел ниже своего достоинства отвечать какому-то «кабатчику». Он резко развернулся на каблуках и посмотрел на пинкертоновца.

— Мистер Митчелл, я распоряжусь, чтобы труп убрали в специальное помещение, предусмотренное как раз для… э-э… подобных прискорбных случаев. Прошу вас проинформировать меня обо всем самым подробнейшим образом, сэр. Разумеется, после того как вы закончите здесь.

С ледяной вежливостью Чарльз Латойллер коснулся пальцем козырька фуражки и гордо покинул бар. Скатертью дорога, мил человек.

Следующий час мы занимались неблагодарным делом ликвидации следов «прискорбного случая». Несмотря на то, что нам в помощь отрядили нескольких матросов, порядок удалось навести не сразу. Кровь — это, знаете ли, ужасно липучая штука, она намертво въедается в любую щелку. Так что, когда я в очередной раз разогнулся, придерживая гудящую поясницу, и удовлетворенно обвел взглядом до блеска отдраенный пол, мои часы уже перескочили стрелками за девять.

— Зачем мы это делаем? — риторически вопросил Вар, наливая себе стопку травяного ликера. — Все равно ведь потонет все это…

— Во-первых, утонет только «Титаник», — поправил я его. — Во всяком случае, дорогой мой Вар, я очень на это надеюсь. А во-вторых, если это так, то кровавое пятно посередине зала «Дубового листа» меня не очень порадует.

Повар молча опрокинул вторую стопку и принялся руководить матросами.

Наконец, вернулся Джек Митчелл. Он устало плюхнулся на стул, поерошил волосы и выдал:

— Знаете, господа, а этот ваш старпом — редкий зануда!

Матросы весело загоготали. Я щедрой рукой налил каждому из них по доброй, полновесной порции виски и отправил восвояси. Вар повесил снаружи на двери бара табличку с извинениями, повернул ключ, и мы, все трое (не считая, конечно, невидимого нашему гостю Мануануса) уселись за стол, молча глядя на бутылку бурбона.

— «След бизона», — Митчелл прочитал название на этикетке и удивленно поднял брови, — надо же. Я не большой специалист по выпивке, господа, но точно знаю, что перепробовал все, чем богата Америка. Тем не менее, такого не помню.

— Отменный бурбон, Джек — вы позволите вас так называть? — сказал Вар, разливая виски по стопкам.

— Да называйте по имени, у нас это запросто, — отмахнулся сыскной агент. — Давайте, господа, выпьем, благо повод есть, и этот повод куда как хорош. Я наконец-то завершил это чертово дело! И теперь его итог, — Джек похлопал себя по жилетному карману, — отправится домой.

— Еще по одной? — как-то уж очень жизнерадостно отозвался на эти слова Вар. Я, прищурившись, посмотрел на него, но повар ответил мне совершенно невинным взглядом: мол, ну а как тут не выпить-то? Выпили, и еще раз.

Бравый сыщик окосел примерно на шестой стопке — к закуске он даже не притрагивался, а бурбон заливал в себя со скоростью пылесоса. Оперевшись щекой на кулак, он вздохнул.

— Хар-рошие вы парни, скажу я вам… Вот так бы плыл и плыл на этом пароходе, эх… Никаких забот! А вернусь — и начальство сразу отправит в какую-нибудь чертову дыру вроде Луизианы, где кроме крокодилов и словом-то перекинуться не с кем.

Еще несколько минут пинкертоновец красноречиво живописал нам ужасы луизианских топей, потом горестно признался:

— Знаете, ребята, вот был у меня один напарник, Раст. Неплохой мужик, родом откуда-то из Нью-Гэмпшира, что ли. Звали мы его «Счетовод», за то, что он постоянно таскался со здоровенной канцелярской книгой. Все записывал, каждую свою мысль. Но толковый, въедливый, как бульдог… Правда, иногда с ним было жутковато. Вот так, бывало, сидишь в засаде где-нибудь в глуши, в хижине, поджидая очередного бандюгана. И тут, значит, Раст уставится на тебя пустыми глазами и выдает что-то в духе…

Митчелл подпер вторую щеку кулаком и забубнил замогильным голосом:

— «Мы рождаемся заново, но проживаем ту же жизнь, которую уже много раз проживали. Сколько раз мы вели уже эту беседу? Кто знает... Мы не помним свои жизни, не можем изменить свои жизни, и в этом — весь ужас и все тайны самой жизни».

— Представляете? — агент обвел нас осоловелым взглядом. — А ты сидишь, керосинка еле коптит, за окном ночной лес, револьвер у тебя на взводе, и тут такое… Короче, потом я попросил перевести меня куда угодно, только бы подальше от этого малахольного. Говорят, он раскрыл какое-то громкое дело, как раз в Луизиане, правда схлопотал три пули. Ну да, это в нашем деле неудивительно.

— Слушай, Джек, — вкрадчиво спросил Вар, умело и незаметно набулькивая до краев очередную порцию Buffalo Trace в стопку Митчелла, — а этот твой алмаз — он хоть большой? Может, там и посмотреть-то не на что?

— Да лан-на! — возмутился агент. Он решительно, одним глотком отправил в рот содержимое стопки, шумно выдохнул и ударил по столу крепким кулаком. — Эт’ я тебе скажу, алмаз так алмаз! Раз увидишь, не забудешь! Говорят, что его х’зяин, этот Типпо-Сагиб, с ним не рас… не рас-ста-вал-ся.

Последнее слово Митчелл старательно произнес по складам. Потом он нетвердыми пальцами полез в жилетный карман и достал оттуда черную коробочку.

— Во! — гордо сказал он, протягивая ее Вару. Щелкнул, открываясь, замочек, и повар присвистнул. Да и с моих губ, похоже, невольно сорвалось что-то такое, потому что пинкертоновец расплылся в пьяной и довольной ухмылке. На черном бархате лежал огромный, сияющий всеми своими гранями камень, от которого словно бы исходило голубоватое завораживающее сияние. Вар бережно взял алмаз двумя пальцами и посмотрел сквозь него на свет лампы.

— Надо же… Один камушек, а столько людей из-за него переубивали друг друга, — сказал он с непонятной интонацией.

— А т-то! — потряс пальцем Джек Митчелл. Потом глаза его закатились, он со стуком уронил голову на стол и захрапел.

— Разучилась пить молодежь, — наставительно сказал Вар, глядя на спящего сыщика, — а ведь этот еще из лучших.

Откуда-то из-под стола внезапно высунулся щетинистый хоботок. Мануанус поднялся на цыпочки, расправив свои костлявые задние лапы, точно сегменты складной лестницы. Прикоснулся когтем к сверкающему камню и шумно втянул хоботом воздух.

— Алмаз Соломона… — сказал он, совершенно без всякого акцента. — Твердый. Не кусь.

И снова спрятался под стол.

Мы с Варом ошарашенно посмотрели друг на друга. Потом он положил алмаз в коробочку, защелкнул замок и поставил коробочку на стол. Подвигал ее пальцем туда-сюда.

— Вар, — сказал я, — похоже, я знаю, о чем ты думаешь. И мне это как-то… ну, не нравится, что ли.

— Бран, — отозвался повар, — ты вот что… Скажи-ка мне: слышал ли ты что-нибудь про алмаз Типпо-Сагиба? Ну хоть что-то? Хоть краем глаза читал?

— Ничего, — подумав, сказал я. — Нет нигде упоминания о таком камне. Вот Куллинан, Кохинур или Великий Могол – пожалуйста, а этот…

— Во-от! — наставительно покивал повар. — А это значит, что наш камушек попросту не доплыл до берегов Америки. А Джек Митчелл — он-то был в списках выживших?

— Ну, я не помню все списки наизусть… — начал было я, но поглядел в глаза своего компаньона и со вздохом признал: — Не было. Может, наизусть я и не помню, но фамилия обязательно осталась бы где-нибудь в памяти, да и без интервью выживший пинкертоновец вряд ли обошелся бы. Но никакого интервью Джека Митчелла в природе не существует, так же как отчета или мемуаров.

Вар несколько мгновений глядел на меня. Потом протянул руку, взял коробочку и решительно положил ее в карман своего сюртука.

— Все-таки это неправильно, — я еще упирался, хотя и понимал — что толку, если этот камень канет на дно океана?

— Я же не для себя, — просто сказал повар. — Я для нее.

И тут я все понял. Вспомнил Катрину и ее слова: «Вы должны подарить мне то, чего у меня еще не было». Зажмурился, протянул руку и нащупал прохладное горлышко бутылки. Налил себе бурбона, глотнул и выдохнул сквозь холодное пламя, растекающееся по глотке:

— А-а. Вон ты о чем. Согласен. Но с ним-то как быть? — я кивком показал на спящего. — Получается, мы с тобой ему не оставили ни единого шанса спастись.

— Я сам его в шлюпку отнесу, — мрачно сказал Вар, — и пусть хоть кто-нибудь попробует помешать. Официальное лицо, при исполнении… Ну, а что там дальше с этой шлюпкой случится — уже не нам с тобой решать.

Раздался стук в дверь. Я встал, а Вар заботливо поднял спящего мертвецким сном Митчелла и одним легким движением закинул к себе на плечо.

— Положу на диван в задней комнате, — сказал он.

За дверью обнаружился крепкий жилистый мужчина с нафабренными усами. Выглядел он смущенным.

— Простите, мистер Смитсон, — мужчина вытирал руки полотенцем, а лоб его был испачкан мукой, и поэтому я его узнал. — Мы с вами незнакомы, но я пришел спросить, когда послать людей со свежим хлебом…

— Ну отчего же незнакомы, мистер Джоуин, — приветливо сказал я старшему пекарю. — Заходите, сейчас все обсудим, за стопкой виски, если вы не против.

Лондон. Май 1912 года.

— Что значит — «странный бар», мистер Джоуин? — скептически спросил судья Бигман.

— Ну… — растерялся бывший старший пекарь с «Титаника», — как вам сказать, господин судья…

— Словами. По-английски, желательно, мистер Джоуин, — Джон Бигман не был настроен на шутки. Усталость все больше давала о себе знать, и судья еле сдерживался, чтобы не сорвать свое раздражение на ком-нибудь из присутствующих. Он несколько раз глубоко вздохнул и продолжил уже спокойным голосом: — Давайте по существу вопроса.

— Хорошо, — покладисто согласился Чарльз Джоуин. — Странный… потому что какое-то там было все словно бы неправильное. Вот, например, виски. Я, господин судья, в жизни немало повидал, и стесняться не стану — знаю толк в добром скотче, как и все парни из Биркенхеда. Но ни единого названия из тех, что были напечатаны на этикетках, я ни разу в глаза не видел. Ни единого! При этом виски отменный, врать не стану.

— Что-то еще?

— Да. Как-то там тревожно было. Будто кто-то в спину смотрит. И второй бармен — крепкий такой парень, лысый, совсем был не похож на тех, кто обычно за стойкой стоит. Все руки в татуировках, будто делали где-нибудь в Нагасаки.

Джоуин неловко замялся.

— А один раз мне даже почудилось, что из-за бутылок высунулась — господин судья, я ей-богу говорю правду! — мерзкая такая харя, с хоботом…

— Достаточно, — чересчур мягко прервал пекаря судья Бигман, вслушиваясь в смешки из зала. Потом он повернулся к судебной стенографистке, безуспешно пытавшейся не хихикать в кружевной платочек. — Мисс Бордлей, прошу вас вычеркнуть эти показания мистера Джоуина из протокола.

И, все-таки не сдержавшись, рявкнул на весь зал суда:

— Хобот! Да что за…

«Титаник». Под барной стойкой. Мануанус Инферналис.

— Хрррр… Вяяяяя! Вяяяяя! Айсьберьгь! Мерзь! Вяяяяя! Хррррр…

Кошмарный сон в мельхиоровом ведерке для шампанского.

Варфоломей

До столкновения с айсбергом оставалось всего ничего. Во всяком случае, в этом вопросе я всецело доверял Фараону, который прочитал тонну книг про знаменитое кораблекрушение. Скоро все полетит к чертям. Наверное, именно в этот момент я окончательно успокоился и уверился в том, что сделать ничего нельзя. Спасти всех не получится, и корабль обретет свою последнюю пристань там же, где лежит в наше время. Потом про него напишут книги, снимут кино, история обрастет выдумками и предположениями. А мне… мне остается только наблюдать.

Я выпил еще стопку виски и решил прогуляться. Критически оглядел себя в зеркало и остался доволен — все на месте, одет прилично, даже ботинки начищены так, что в них можно глядеться. Сойду за пассажира первого класса, главное морду сделать кирпичом.

Несмотря на позднее (по корабельным часам, конечно) время, на самой роскошной прогулочной палубе было полно гуляющей публики. Особенно в районе шикарного ресторана «A la porte» и курительного салона. Оркестр наяривал регтайм, джентльмены покуривали и выпивали, дамы в нарядах типа «дорого-богато» щебетали о своем и рассматривали ночное море сквозь застекленные окна. Ощутимо пробиравшая прохлада, похоже, никого не смущала — кругом искрились мехами роскошные манто и всякие прочие шубки, в названиях которых я не разбирался. Искусственного меха здесь не было, это точно, как, впрочем, и зоозащитников. Публика вокруг гуляла такая, для которой деньги не были проблемой, так что разговор про искусственный мех здесь попросту бы не оценили.

Я невольно увлекся, рассматривая всех этих миллионеров, промышленников, стальных королей и знаменитых журналистов. При мысли о больших деньгах, внезапно вспомнилось, что в кармане лежит алмаз Типпо-Сагиба. Я усмехнулся и проговорил вслух:

— Такого у тебя, душа моя Катрина, точно не было.

Татуировка на моей груди на мгновение стала невыносимо горячей.

— Вы уверены? — негромко и вкрадчиво спросил кто-то из-за моего левого плеча. Каким-то чудом мне удалось не дернуться и даже не подать виду, что я слегка испугался. Я спокойно повернул голову, одновременно доставая из кармана портсигар с папиросами. Черт его знает, откуда он у меня взялся. Вероятно, прилагался «по умолчанию» ко всему нынешнему антуражу.

Сзади, небрежно облокотившись о перила, стоял смуглый человек в длинном черном пальто, фраке и идеально отглаженных брюках. Несколько старомодный шелковый пластрон просто резал глаза — настолько он был белоснежным. Зато неизменный лакированный цилиндр на сей раз выглядел вполне уместно. «Не то, что тогда на Аляске», — подумал я. Встретившись со мной взглядом, давешний знакомый слегка улыбнулся и приподнял цилиндр.

— А что не так-то? — спросил я с любопытством. — Камень не из тех, которые под ногами валяются. Бриллиант с историей. Одна штука, эксклюзивный продукт.

— Все так, — наклонил голову спутник Катрины. — История имеется, и камень действительно уникален. Но за долгое время в этих изящных ручках, смею вас заверить, перебывало множество подобных драгоценностей. Например, розовый бриллиант Трисакти, или Даймонд ДеБирс. А как вам «Флорентиец» из коллекции Медичи?

— Убедили, — вздохнул я. — Про Трисакти я даже не слышал. И что теперь?

— Ищите, — пожал мой собеседник острыми плечами, щелчком сбивая с пальто какую-то невидимую пылинку. — Время у вас еще есть.

— Да просто полно времени! — саркастически усмехнулся я. — Особенно сегодня.

— Сегодня ничем не отличается от вчера, — глубокомысленно заметил смуглый. — Рекомендую вам вернуться в бар, чтобы не пропустить ничего важного.

Я поперхнулся папиросным дымом, пытаясь как-то уложить в голове эту совершенно идиотскую словесную конструкцию.

— Простите, сэр, у вас все в порядке? — меня негромко окликнул официант, бесшумно проскользнувший рядом, с подносом, уставленным бокалами с шампанским. — Вы так громко беседуете сами с собой, что я подумал…

— Сам с собой? — я обернулся. У перил никого не было.

— Да, все в порядке, — я махнул рукой. — Люблю, знаете ли, иногда поговорить со своим внутренним голосом. Полезные советы дает… хоть и не всегда.

Официант неопределенно-вежливо хмыкнул, а я взял с подноса бокал, залпом выпил дорогое шампанское, варварски погасил в оставшихся каплях бычок и еще раз окинул взглядом пассажиров.

Тоска. Пожалуй, и верно, нужно пойти в бар. Там как-то уютнее.

Фараон и Вар. 15 апреля 1912 года. Ночь.

Когда Варфоломей вошел в бар, Фараон, облокотившийся на стойку, вопросительно поднял голову. Прежде чем повар успел что-то сказать, валлиец уставил вверх палец, показал на часы и коротко бросил:

— Сейчас.

Почти в ту же секунду Вар ощутил толчок, от которого задребезжали бокалы над стойкой, а потом — долгий, мягкий скрежет, почти на грани слышимости. Он зажмурился и сильно потер щеки ладонями.

— Что это было? — мужчина у дальнего края стойки, допивавший свой коктейль «Авиация», удивленно поглядел на Фараона. Не меняясь в лице, валлиец вежливо пояснил:

— Мы налетели на айсберг, сэр и скоро все утонем. Или почти все.

— Айсберг? — несколько секунд мужчина оторопело смотрел на бармена, потом громко рассмеялся: — Ну вы и шутник! Всем известно, что «Титанику» всякие такие айсберги — как слону дробина.

— Как скажете, — покладисто согласился с ним Бриан. — Дробина, конечно. Еще одну «Авиацию», сэр? Как вам коктейль? Может быть, самую малость больше мараскина?

— Я бы предпочел чуть больше джина, — хохотнул мужчина. — Хотя коктейль просто замечательный, да, сэр.

Варфоломей протянул руку и не глядя взял с полки бутылку виски. Глянув на этикетку, он увидел, что держит Laphroaig Quarter Cask и невольно ухмыльнулся. Посреди моря пить «лафройг», в котором все напоминает о море — ирония судьбы. Островной скотч ухнул в горло и торфяной горечью растекся во рту.

— Нервничаешь? — остро глянул Фараон.

— Есть немного.

— Погоди, то ли еще будет через несколько часов, когда все поймут, что непотопляемый пароход на самом деле очень даже тонет, — тихо пробормотал валлиец.

Через несколько часов его предсказание, разумеется, сбылось.

Палубы превратились в ад, наполненный растерянными, орущими, рыдающими, кое-как одетыми людьми. Правда, перед этим Вар и Фараон заблаговременно вытащили из бара по-прежнему бесчувственного пинкертоновца и погрузили его в одну из спасательных шлюпок, заботливо накрыв брезентом. Когда они, осуществив это, без сомнения благородное дело, с чувством выполненного долга удалялись от шлюпки, их окликнули.

— Эй, вы! Что вы там делаете?

— Да что ж нас никак в покое не оставят? — вздохнул повар. Потом присмотрелся повнимательнее.

— А вы еще кто такой? — спросил он без особого интереса.

— Я? — задохнулся от возмущения высокий холеный мужчина. — Я, к вашему сведению, Джозеф Исмей, и я председатель компании «Уайт Стар Лайн»! Еще раз — что вы здесь…

Кулак Фараона врезался в челюсть известного бизнесмена, председателя, директора-распорядителя и человека, который принял решение о строительстве «Титаника». Джозеф Брюс Исмей мешком осел на палубу. Варфоломей удивленно ухнул по-совиному, быстро огляделся, потом подхватил безвольное тело и, крякнув от натуги, перебросил его в шлюпку, где Исмей сломанной куклой развалился прямо на укрытом брезентом агенте.

— Валим отсюда! — прошипел повар, тигриным скоком преодолев сразу половину расстояния до двери в коридор. Уже на подходе к бару, он посмотрел на приятеля и спросил: — Это что было вообще?

— Давно хотел это сделать, — мрачно отозвался Фараон, потирая сбитые костяшки. — Этот гад сбежал с «Титаника» вперед женщин и детей. Сел в пустую шлюпку, когда…

Он внезапно замер, пораженный до глубины души. Варфоломей, нехорошо ухмыляясь, смотрел на него.

— Так это получается, что он не сел… Что это мы его…

— Мы его, — подтвердил повар. — Сначала ты его левым хуком, а потом я его, как добрый самаритянин. Очухается в шлюпке, не будет ничего помнить. Чист, аки голубь!

— Бли-ин! — саданул себя ладонью по лбу валлиец.

— Вот так, — назидательно воздев палец вверх, сказал Варфоломей тоном школьного учителя, — мы творим историю. Помимо своей воли.

Фараон заскрежетал зубами и выругался на валлийском.

15 апреля. Половина второго ночи.

Поставить на барную стойку было уже ничего нельзя. Стаканы скользили по ней и падали на пол — «Титаник» накренился угрожающе, и крен с каждой минутой продолжал увеличиваться. Поэтому валлиец с точностью опытного хирурга манипулировал бутылками прямо на весу. В коридорах по-прежнему орали, топали и просили о помощи. Несколько раз люди забегали в бар, но, увидев двоих мрачно-спокойных мужчин, неспешно опрокидывающих стопку за стопкой, глядели на них, как на сумасшедших, и выбегали, ища спасения в другом месте.

Фараона и Вара это вполне устраивало. Правда, были редкие исключения — например, все тот же старший пекарь Чарльз Джоуин, который появился еще раз, со стоическим спокойствием попросил несколько бутылок виски и, несмотря на все увещевания, настоял на том, чтобы заплатить за них полную цену. Вар с уважением поглядел на этого мужика, от которого несло, как от перегонного куба. Если у повара до этого еще оставались какие-то сомнения в том, что старший пекарь спасется и останется цел и невредим, то теперь эти сомнения рассеялись бесследно.

Дверь еще раз распахнулась. На пороге, с трудом удерживаясь на ногах, стоял растрепанный старик, после короткого взгляда на которого Варфоломею отчего-то вспомнилось студенчество и университетская аудитория. В одной руке старик, весь перекосившийся от тяжести, сжимал ручку большого окованного железом чемодана, а за вторую ладонь уцепилась маленькая кудрявая девочка, замотанная в клетчатый плед.

— Неплохое… место, Софи, — тяжело дыша, проговорил старик. — Давай… немного посидим… здесь.

— Да, — пискнула девочка. Старик шагнул вперед по перекосившемуся полу, но тут тяжеленный чемодан вырвался из его руки и загромыхал в угол, по пути сокрушив своей бронированной тушей несколько стульев. Вар, пользуясь предусмотрительно протянутой через весь бар валлийцем веревкой, ловко подскочил к сгорбившемуся человеку, ухватил того за локоть и посадил к стене, где не было риска упасть.

— Бегите к шлюпкам! — сказал он с тревогой. — Вы с ребенком, вас туда посадят!

— Не… дойду… — прохрипел старик, держась за сердце. Он бросил взгляд на чемодан в руке у Вара, который повар держал с небрежной легкостью, и скривился в гримасе отчаяния. — Я профессор Симон Розенфельд… Труд… труд всей жизни, господа…

Девочка в это время с ловкостью обезьянки пробралась к стойке и уцепилась за ее край.

— Ой, — внезапно засмеялась она, — у вас тут такой потешный сидит… Ой, он хоботом шевелит! Смешной!

Валлиец подавился глотком виски и посмотрел под стойку. Там, выпучив от неожиданности глаза и открыв зубастую пасть, съежился посиневший Мануанус Инферналис. Прежде чем Фараон успел хоть что-то придумать или просто пошевелиться, маленькая Софи протянула руку и смело погладила монстра по взъерошенному хохолку.

— Ыть, — тоненько сказал Мануанус и замер, вцепившись когтями в край мельхиорового ведерка. Когти пропороли металл насквозь.

— Смешной! — девочка улыбнулась ошалевшему существу и посмотрела на Фараона. — А у меня вот кто есть!

Она засунула руку под плед и протянула Мануанусу крошечного, жалобно попискивающего черного котенка. Монстр вжался в край ведра, но лохматый котенок уже высунул язычок и лизнул его прямо в хобот.

— Коть, — жалобно-беспомощно сказал монстр. — Коть… амь!

— Я тебе дам — амь! — прошипел Фараон, внезапно разъярившись. Нервы сдали, и все вдруг упало на него тяжелым грузом: тонущий пароход, события последних часов, удар кулаком в челюсть Исмею… — Я тебе дам, скотина бесчувственная! Фугу забыл?

— Неть фугь! — переполошился Инфернались. — Неть! Коть — не амь!

Он выдернул когти из мельхиора и осторожно, неумело погладил котенка. Тот в ответ лизнул хобот еще раз и запищал снова.

— Дедушка сказал, что меня не пустят в шлюпку с Чернышом, — хлюпнула носом девочка, — но он же маленький! Я его не брошу!

— Не бросишь, — успокоил ее Фараон. — Давай так: ты отдашь Черныша мне, а я обещаю, что его сберегу и потом, когда мы будем в Нью-Йорке, отдам тебе. Хорошо?

— Правда? — с надеждой спросила Софи.

— Правда-правда, — подтвердил валлиец, на душе у которого в этот момент скребли даже не кошки, а натуральные саблезубые тигры.

— Тогда держите! — обрадованная девочка решительно протянула котенка Фараону. Он осторожно взял теплое, мохнатое, почти невесомое тельце и бережно посадил котенка в корзинку для бутылок, где лежали несколько полотенец. Сверху бармен накрыл Черныша салфеткой и зыркнул на Мануануса.

— Смотри в оба!

— Вяяяя, — мрачно пробурчал инфернальный монстр, но спорить не стал, а послушно залез в корзинку и уселся рядом с котенком. Тот уткнулся в щетинистое брюхо и внезапно перестал пищать. Из корзинки раздалось неуверенное и пока еще неумелое урчание. Мануанус Инферналис совершенно по-человечески вздохнул, злобно посмотрел на Фараона, потом свернулся невообразимым клубком вокруг котенка и засопел.

— О чем вы говорите? Что еще за труд жизни? — недоумевающе осведомился повар у тяжело, с хрипом дышащего профессора. Губы у того синели все больше, и повар крикнул через плечо:

— Бриан! У нас есть в аптечке что-нибудь от сердца?

— У нас и аптечки-то нет, — уныло отозвался валлиец. — Потому что ее третьего дня кто-то съел. Целиком.

— Твою мать, — с чувством выругался Варфоломей.

— Не… трудитесь, юноша, — хрипнул Розенфельд. — У меня уже было несколько инфарктов. Похоже, этот последний… Умоляю, — он с неожиданной силой вцепился холодными пальцами в запястье повара, — спасите девочку и заберите мой чемодан!

— Софи — ваша внучка? — спросил повар.

— Нет, нет, — покачал головой старик. — Она потерялась в этой неразберихе, я нашел ее внизу, на палубе, ее чуть не растоптали… Спасите ее…

— Я отведу ее к шлюпкам, — вмешался Фараон, — прямо сейчас. Идем, милая, — он поднял девочку на руки.

— А дедушка?

— Он придет позже, — ласково сказал валлиец. Посмотрел на Варфоломея бешеным взглядом: — Я мигом. Дверь не закрывай!

— Шутник… — пробурчал повар. Проводил бармена взглядом и снова посмотрел на профессора.

— В чемодане… — задыхаясь, сипел тот. — уникальная… рукописная инкунабула. Это «Рубайат» Омара Хайама… Я вез его в частную коллекцию, но это огромная… огромная ценность, понимаете?

— А как же, — ошарашенно отозвался Варфоломей, — конечно, я понимаю! Но…

— Спасите книгу! — надсаживаясь, выкрикнул профессор Розенфельд. И замер. Неподвижный взгляд потускнел, зрачки остановились на чемодане и словно бы разом покрылись пылью.

— Земля пухом, — вздохнул повар. — Все-таки многовато у нас тут трупов за два дня.

Он, как мог, уложил старика, сложив тому руки на груди. Провел ладонью по лицу и закрыл профессору глаза. Потом рывком вздернул чемодан и взгромоздил на полку.

— Спасите… Легко сказать! Тут бы самим спастись.

15 апреля. 2 часа 18 минут ночи.

— Кота держи! — заорал Фараон. — Не отпускай! Холодно-то как…

— Да держу я! — взвыл в ответ Варфоломей, каким-то чудом удерживающийся на самом верху шкафа, по пояс в бурлящей воде. — У меня тут кроме кота еще и этот, с хоботом, в корзинке! Ты сам книгу не потеряй!

— Не потеряю! Поставлю ее потом в пабе на видное место, а на обложке напишу «Рецепты»! Или прямо с чемоданом поставлю!

— Тоть светь! — просипел простуженно Мануанус Инферналис и закашлялся.

— Точно. Тот свет уже отчетливо виден! Ай, да какого черта, — внезапно совершенно спокойно сказал повар, балансируя с корзиной на голове, — нет, ну какого черта? Надо было выйти на шлюпочную палубу…

— Я там был, — так же спокойно отозвался валлиец, — поверь мне, туда нам не надо.

— А девочка?

— Посадил в шлюпку, как и обещал. Точно знаю, что именно эта шлюпка не перевернется.

— Хоть что-то… Как-то по… теплело на душе, — простучал зубами Вар.

«Титаник» дернулся в агонии, и стал резко заваливаться носом вниз.

— «Дубовый лист»! — из последних сил заорал повар, держа корзинку над головой. — Ты охренел?!?

Тьма.

Свет.

Опять тьма.

Чувство плавного и головокружительного падения.

И целая ванна холодной морской воды, обрушившаяся сверху.

Варфоломей грохнулся на такие восхитительно ровные доски, ухитрился удержать корзинку, в которой сиреной выл Мануанус, и тут же задохнулся от боли, когда получил под ребро окованным краем пудового чемодана. Где-то рядом изощренно сквернословил Фараон.

Мокрый с ног до головы повар поднялся на ноги и машинально заглянул в корзинку. Удивился увиденному. Котенок мирно спал. Мануанус, тоже мокрый и взъерошенный, накрывал его собой. Поглядев на Вара, он прошипел:

— Убивать! — и встряхнулся, как собака, лязгнув шильями зубов.

— Понимаю тебя, старик, и всецело солидарен. Понять бы еще, кого именно убивать, — вяло отозвался тот, и сел на холодный пол, едва не заорав от навалившегося облегчения. Потому что вокруг все было как обычно. Никакого «Титаника». Никакой толпы. Никакого моря. И самое главное — никакой воды, прибывающей с каждой секундой. Обычный «Дубовый лист».

— Что-то мне совсем не понравилось вот это вот все, — обессиленно проговорил хозяин паба, опустившись на пол рядом с приятелем. — Как-то это, по-моему, было чересчур…

Они переглянулись, и, не сговариваясь, одновременно спросили, скорбно обращаясь в никуда:

— «Дубовый лист», ты совсем спятил?!