Приключения 1964

1

Нелегкое дело — отмахать по тайге с пудовой котомкой за плечами более тридцати километров в короткий осенний день. Именно об этом подумал Егор Кочергин, когда перед ним неласково сверкнула холодной сталью река. И, кажется, только теперь, когда дошел до реки, где, возможно, ждал его длительный отдых, он почувствовал, как ноют под лямками плечи, горят подошвы ног и побаливает поясница.

Егор остановился на самом краю крутого яра и пытливо оглядел реку. Широкая, могучая, она текла здесь плавно и величаво. Солнце ещё не зашло, но лучи его уже не пробивались сквозь серый войлок облаков и вода отливала чернотой. О том, что она двигалась, можно было догадываться лишь по густым пятнышкам синевато-белых льдинок, деловито спешащих куда-то вдаль. Иногда они сталкивались, издавая еле уловимый звон, кружились и, разойдясь, снова продолжали свой путь. А некоторые, теснимые соседями, прибивались к берегам и, ткнувшись боками о широкие забереги, примерзали.

«Суток через двое станет, — определил Егор и скупо улыбнулся: — Всё-таки приятно, когда твои расчеты сбываются».

Дня три назад, когда он собирался отправиться на промысел в тайгу, колхозники советовали обождать ещё с недельку.

— Не время быть ледоставу, — говорили они. — Не скоро переберешься через реку в кедровники.

Но Егор верил в свои приметы. А они показывали, что нынче ледостав должен быть ранний. День езды на верховой лошади, день хода до реки, потом ещё километров двадцать вниз. Как раз к тому времени морозы скуют реку. Перейди по льду, и вот они, кедровники. В охотничью избушку ещё летом завезены мука, сухари, сахар, соль, боеприпасы. Отдохни с дороги и начинай белковать.

Взглянув на часы, Кочергин решил не делать на яру передышки, как предполагал раньше. Скоро должно было стемнеть, а до места ночевки оставалось всего каких-нибудь два километра. Поправив котомку, он зашагал вниз по реке.

Вскоре впереди послышался глухой непрерывный шум. Там река перекатывалась через неширокую, но опасную для лодок клыкастую гряду. Зато дальше тянулись спокойные плёсы, где мороз прежде всего сооружал ледяные перемычки.

Пройдя перекат, Егор спустился в глубокую, густо заросшую пихтачом расселину, промытую впадающим в реку ручьем. Сюда не проникал даже сильный ветер, и лучшее место для привала было бы трудно найти.

Только теперь Кочергин снял, наконец, котомку и с облегчением пошевелил онемевшими плечами.

— Шабаш, Руслан! — сказал он собаке, следившей за его движениями внимательными глазами. — Ночуем!

И набегавшийся за день пес тотчас же свернулся на земле калачиком.

Егор любил ночевки в тайге и несложные приготовления к ним. Ему доставляло какое-то необъяснимое удовольствие рубить хрупкие лиственничные сучья, таскать сухие колодины и складывать всё это по-хозяйски, аккуратным штабелем. А разведение костра он превращал прямо-таки в священнодействие. Надо было видеть, с каким увлечением, забывая обо всем другом, собирал он тончайшие берестяные листочки, бережно прикрывая их кусками толстой бересты и потом искусно обкладывал этот «запал» сучками — сперва с соломинку, затем всё толще и толще. И когда от поднесенной спички всё это хитроумное сооружение вспыхивало, когда к запаху хвои примешивался горьковатый запах дыма и в пристроенном на сошках закопченном котелке начинала бурлить вода, Егор бывал на вершине блаженства.

Из-за страсти к разведению костров Кочергин получил в своей деревне прозвище «Норвежец». Точнее, из-за последствий этого увлечения.

Года три назад, когда Егор собирался отпраздновать своё сорокалетие, не было у него никакой бороды. Но случилось так, что в самом начале промысла он потерял бритву. А когда пришло время выходить из тайги, лицо его окаймляли красивая черная борода и щегольски подкрученные усы. «Ведь идёт, — подумал Егор и тут же решил: — Снимать не буду».

Жена вначале поворчала, но потом согласилась, что и в самом деле бородку сбривать не надо: очень уж мужественный вид придавала она Егору.

Но вскоре случилась неприятность. Разжигая в дождливую погоду костер, Кочергин, раздувая его, так увлекся, что не успел и ахнуть, как вспыхнувшее пламя начисто слизало правый ус.

Делать нечего, пришлось сбрить и левый. И осталась у него одна окладистая черная бородка. «Это по-норвежски», — сказал кто-то. И прозвище «Норвежец» накрепко пристало к Кочергину.

Вспомнив сейчас о том случае, Егор усмехнулся. Нет, теперь он не ткнется лицом в костер. Теперь он научился разжигать его при любом дожде. Достаточно одной спички.

И, словно подтверждая это, прозрачные красноватые язычки дружно побежали по сучьям. Весело затрещал сушняк, заклубился в раскидистых ветвях голубой дым, в хмурое небо взметнулись еле заметными точечками искры.

Егор удовлетворенно хмыкнул и, отойдя в сторону, стал рубить пихтовые лапки для постели.

2

Кочергину некуда было спешить, и утром он долго чаевничал у костра. За ночь небо очистилось от войлочных облаков, день обещал быть ясным и безветренным.

К восходу солнца сильно приморозило. В тайге стояла та чуткая звонкая тишина, когда далеко бывает слышен даже звук упавшей шишки. Березы и осины давно сбросили листву, тайга посветлела и как бы поредела. Высокие травы полегли, покрылись инеем и похрустывали под сапогами, как хрустит пересохшая солома.

Собравшись в дорогу и тщательно затушив ещё тлеющую нодью, Егор начал спускаться к устью ручья. Едва он прошел сотню шагов, как наткнулся на свежее кострище. Дня три, может быть, четыре назад здесь кто-то ночевал. Скорее всего — четыре. Тогда шел дождь, и путнику пришлось делать над своей постелью маленький навес из пихтовых лапок. Но кто это мог быть? Охотники из их колхоза ушли в другую сторону; сюда, к реке, направился один он, Кочергин. Кто-нибудь из проплывавших по реке?

Егор пробрался сквозь частый мелкий ельник к самому устью и удивленно присвистнул. Перед ним лежала наполовину вытянутая на камни голубая лодка. От высоко поднятого носа к вбитому в землю колу тянулась длинная цепь. Корму залила вода. Сквозь неё был виден пролом в днище — одна доска сломалась пополам от сильного удара снизу. Это была моторка, но двигателя на ней не оказалось.

Взглядом знатока Кочергин определил: подручными средствами суденышко не наладить. Это понял, конечно, и хозяин лодки. После того как на перекате произошла авария, неизвестный путешественник прибился к берегу и, убедившись, что дальнейшее плавание невозможно, лодку надежно привязал, а мотор снял. Но куда он его упрятал?

Егор стал приглядываться к следам. Влажный песок был истоптан вокруг сапогами с рубчатыми подошвами.

Кожимитовые рубчики наполовину стерлись, видимо человек немало походил по тайге. Там, где подъем на яр был менее крут, виднелось подобие тропки: путник прошел здесь несколько раз.

Кочергин поднялся на яр.

Он не ошибся. У большого, вросшего в землю камня виднелась разрытая и снова старательно притоптанная рубчатыми подошвами земля.

Кочергин расковырял мерзлую корку, и скоро конец ножа звякнул о металл. Раскопав отверстие шире, он увидел часть засыпанного землей мотора.

«Молодец! — мысленно одобрил Егор неизвестного путника. — Позаботился о лодке и о моторе. Только не до конца додумал. Мотор-то сохранится, а лодку весной унесет. Вместе со льдом…»

Заровняв землю, Кочергин спустился под яр, подергал лодку за цепь. Нет, одному не втянуть. И оставить нельзя. Унесет…

Подумав, он отошел в сторону, свалил стройную молодую пихту, очистил ствол от веток и разрубил на несколько частей. Разложив катки перед лодкой, Егор перекинул цепь через плечо, поднатужился. Не скоро, с большим трудом удалось ему затянуть лодку на кругляки. Дальше пошло легче. Постепенно перекладывая катки из-за кормы под нос, он вытащил лодку в безопасное место и привязал к дереву.

— Вот теперь будет ладно, — сказал Кочергин удовлетворенно и рукавом вытер со лба пот.

«Интересно, для кого это я старался? — подумал он. — У наших охотников таких лодок нет. Скорее всего возвращался человек из какой-нибудь экспедиции. Но почему один? И куда он теперь направился?»

Отдохнув. Егор приладил котомку и двинулся своим путем. Спешить было некуда, но до места добраться к вечеру всё же следовало. За ночь шуга погустела, шире стали забереги. Ниже, где река мелка и спокойна, её, может, уже и сковало.

Но вскоре Кочергину пришлось остановиться ещё раз. За крутым поворотом, где кончился яр и потянулся низкий лесистый берег, Егор наткнулся на усеянную щепой площадку. Песок был истоптан всё теми же рубчатыми подошвами. Невдалеке виднелись пни недавно срубленных сухостойных пихт. У самой воды валялись поломанные тальниковые вицы [1].

«Вот как! — весело подумал Егор, радуясь сообразительности незнакомца. — Салик [2] сделал! Ну, этот в тайге не пропадет, до места доберется. Находчив».

По-видимому, путник ночевал и здесь: в кострище нагорело много золы, рядом валялись примятые пихтовые лапки. На этом следы человека кончились, дальше мелкий береговой песок был чист, как неисписанная бумага.

— Уплыл, — прошептал Кочергин, глядя на бесконечный, всё густеющий поток шуги. — Дай-то бог, чтобы проскочил…

3

Осень — лучшее время в тайге. Исчезает в эту пору страшный бич всего живого — гнус, полегают и перестают мешать ходьбе буйные травы, спадает выматывающая силы жара. А главное — созревают к осенним холодам пушные богатства тайги. Темнеет искрометная шкурка соболя, и становится дымчатой шубка белки. И как же приятно начать промысловый сезон метким выстрелом!

Пока Егор шел неторопливо по берегу, Руслан облаял несколько белок. Охотник взял их спокойно одну за другой. Зверьки были полные, упитанные — корма им нынче хватало. Промысел обещал быть удачным. И это поднимало настроение.

Кочергин потихоньку мурлыкал песни про славное море — священный Байкал, о диком бреге Иртыша, о могучей енисейской волне. Пробовал сложить песню про свою реку, возле которой сейчас шёл, но как-то не получалось. Слова подбирались вроде и ладные, а мотивы лезли в голову давно известные. В конце концов он вздохнул и сказал:

— Не выйдет, Руслан, из твоего хозяина композитора. Таковы-то, брат, дела…

Руслан вежливо крутнул загнутым в баранку хвостом: дескать, что поделаешь…

Так и шли они по берегу — охотник и пес, оба довольные жизнью и друг другом, оба благодушные в предчувствии хорошего промысла.

Чем дальше, тем шире разливалась по плоской равнине река. Вырвавшись из гор в долину, она разбивалась на множество больших и малых проток. Одни были уже вплотную забиты шугой, по другим льдины ещё двигались, но двигались медленно, налезая одна на другую, упираясь в берега, надолго останавливаясь. Близок, близок был полный ледостав.

До места, где Кочергин обычно переходил через реку, оставался какой-нибудь час ходьбы. Там у него был сделан добротный, покрытый корой и дерном шалаш. В нём в ожидании ледостава ему приходилось жить по нескольку дней. Но нынче он там не засидится. Отдохнет денек и перемахнет на другой берег, в кедровники.

От этих мыслей Егора отвлекло странное поведение Руслана. Пёс насторожил уши и, принюхиваясь к песку, молча бросился вперед. Ясно было, что он напал на чей-то след.

Кочергин по привычке, сам того не замечая, сдернул с плеча ружье. И так же непроизвольно быстро огляделся. Никого…

Через несколько шагов он остановился, склонился над землей. Опять след человека. Рубчатая подошва сапога!

Вот здесь незнакомый путник сошел со льда протоки на берег, бросил длинный шест, ставший теперь ненужным. На самой середине протоки виднелся затертый льдами салик.

Кочергин всё понял. Где-то там, вверху, человек направил свой плотик в крайнюю протоку. А возможно, его затянуло сюда течением. Льдины развернули салик боком, и он закрыл единственный узкий проход. Сзади на бревна тотчас же надвинулась шуга. Будь здесь течение сильнее, льдины разметали бы плотик по бревнышку. Но этого слабого препятствия оказалось достаточно, чтобы лёд остановился. Забереги сомкнулись до весны. Человеку не оставалось ничего другого, как взять шест и, прыгая с льдины на льдину, добираться до берега.

«Не прошел… — покачал головой Егор. — Куда же он теперь подастся?…»

Впереди лежала безлюдная тайга, лишь через много десятков километров река выходила к мало-мальски обжитым местам. Назад тоже далеко, да и знать тропы надо. Одним словом, куда ни кинь — всюду клин.

Хорошее настроение было безнадежно испорчено. Что ждет путника дальше, Кочергин представлял достаточно ясно. В лучшем случае — голод и лишения, в худшем…

«И чего сидел в верховьях до самой шуги! — рассердился Егор. — Чистая глупость! Попробуй теперь выкрутиться…»

Следы вели вниз по течению. На маленьких отмелях они исчезали, но там, где был песок, рубчатые подошвы отпечатались достаточно четко. Человек шел размеренным, уверенным шагом.

Из-за пихтовой поросли показался конусный верх шалаша. Егор свернул к своему временному пристанищу и ещё издали понял, что незнакомец здесь ночевал. Опять совсем свежее, возможно вчерашнее, кострище, опять пихтовые лапки. Но на этот раз сошек у костра не было, чай путник не кипятил. «Котелок пошел ко дну, — понял охотник. — Хорошо, если только один котелок…»

Кочергин осмотрел набросанные в шалаше ветки. Они были нарублены топориком, а возможно, и нарезаны ножом. Во всяком случае, какой-то режущий инструмент путник имел.

— Всё равно плохо, — вздохнул Егор, глядя на Руслана. — Туго придется мужику…

Пёс приподнял с вытянутых лап голову и, словно соглашаясь с хозяином, вильнул хвостом.

4

За ночь погода резко переменилась, от звонкой осенней тишины не осталось и помина. Налетевший с гор ветер пригнал белесоватые снежные тучи. Деревья вздрогнули, пошептались друг с другом и возмущенно зашумели. Сквозь густые ветви посыпалась мелкая крупа.

Кочергин вышел к реке. Здесь ничем не сдерживаемый ветер гулял во всю свою силу. Острые ребра вздыбленных торосов дымились снежной пылью. Изредка что-то глухо трещало, торосы посреди реки то начинали двигаться, то вновь застывали причудливыми нагромождениями. Ветер расшевелил успокоившуюся было реку, и теперь она сердито ворочалась, ломая то здесь, то там неокрепшую ледяную броню.

— В хату, Руслан, — мрачно скомандовал собаке Егор. — Не вовремя черт нанес этот ветер. Загорать будем…

В плотном толстостенном шалаше было тихо. От разложенного у входа костра шло приятное тепло. Бушевавшая кругом непогодь казалась отсюда особенно пугающе-злой.

И, может быть, от этого мысли Егора неизменно возвращались к незнакомому путнику. Где он сейчас и что с ним? Сыт или голоден? Пережидает непогоду в укромном месте или, выбиваясь из сил, упорно бредет наперекор ветру к далекой цели?

Кочергина вдруг перестали радовать тепло и покой. Исчезло ощущение примитивного, но драгоценного таежного благополучия и уюта. Всё сильнее овладевали душой беспокойство и недовольство собой.

И как-то без четкой и ясной мысли руки сами собой потянулись к ружью и котомке.

— Пойдем, Руслан, — сказал Егор.

Собака сладко зевнула и неохотно выползла из шалаша.

Уже шагая под качающимися деревьями и захлестываемый струями колючей крупы, Кочергин определил, что он должен сделать. Сегодня ему всё равно на тот берег не перейти. Вероятно, и завтра. И, вместо того чтобы отсиживаться в шалаше, надо пройти по берегу. Возможно, незнакомец где-нибудь совсем близко пережидает непогоду. Надо посмотреть, что с ним. Человек попал в беду — это бесспорно. Уж если потерял даже котелок… Нельзя допустить, чтобы ушел он с голыми руками навстречу гибели.

Выл и свистел в вершинах деревьев ветер, потрескивали и дымились торосы, постепенно белела от снежной крупы земля, а Кочергин всё шагал и шагал размеренно вниз по реке.

К концу дня наткнулся он на разметанные ветром остатки костра. Незнакомец здесь не ночевал, костер был разложен на открытом месте. Ага, вот оно: беличья лапка! Путнику повезло, он добыл белку и, поджарив её на костре, съел. Вот и тальниковый прут, служивший вместо вертела…

Выходит, нет у бедняги никаких продуктов, иначе не стал бы он терять дневное время, чтобы поджарить белку. Неголодный человек сделал бы это на месте ночевки.

Но где он, Егор, догонит этого сильного телом и духом, быстро идущего человека?

Мысли о промысле, о переходе в кедровники отодвинулись куда-то далеко в сторону. Теперь перед охотником сама собою обозначилась совсем другая цель: догнать незнакомца. И Кочергин без отдыха двигался вперед всё тем же размеренным, спорым шагом.

5

Следующее место ночевки неизвестного путника Егор обнаружил перед самым наступлением ночи. Он уже привык к строгому порядку этого человека: привал только в лесистом распадке, обязательно поставленная наклонная стенка с наветренной стороны, постель из пихтовых лапок. И это несмотря на голод и усталость, когда хочется пренебречь таёжными правилами и ограничиться одним костром. Дисциплина незнакомца вызывала у Кочергина уважение к нему.

Длинная ночь прошла беспокойно. Было холодно, и часто приходилось вставать, чтобы подбросить в костер дров. А когда огонь разгорался, ветер завихривал искры и дым, швырял их в лицо. Несколько раз начинала тлеть ватная телогрейка, чуть не наполовину сгорела повешенная для просушки портянка.

Невыспавшийся, хмурый, продолжал Егор на рассвете свой путь. Погода нисколько не переменилась, только вместо крупы пошел мелкий снег. Тайга совсем побелела.

Впереди в реку вдавался острый каменистый мыс, на краю его стояла могучая лиственница. Она широко размахнулась в стороны толстыми узловатыми сучьями, напоминающими вскинутые навстречу ветру сильные руки.

«Сколько же вынесло это дерево страшных бурь, — подумал Кочергин. — А ведь стоит, и никакая сила его не сломит…»

И тут заметил он, что внизу, на уровне груди человека, на лиственнице широко стесана кора. Затёска была сделана совсем недавно, обнаженная древесина не успела потемнеть от солнца.

Егор подошел к дереву и с удивлением прочитал вырезанные ножом слова: «В яме под камнем». Большая стрела указывала вниз, к корням.

Кочергин отворотил припорошенный снегом камень-плитняк, под ним оказалось небольшое углубление, а в нём между двух кусков бересты обыкновенная ученическая тетрадь. Чувствуя, что здесь кроется какое-то объяснение загадочной истории незнакомца, Егор укрылся от ветра за толстым стволом лиственницы и, волнуясь, раскрыл тетрадь. Простым, остро очинённым карандашом, неровным почерком, на разграфленных в клеточку листках, было написано:

«Я, гидрограф Леонид Михайлович Зырянов, был направлен в верховья реки, в район озера Светлого, с целью получения дополнительных данных, необходимых для уточнения места постройки гидрометеорологической станции. Мною произведена работа в соответствии с полученным заданием.

Путь от города до озера Светлого мы проделали на моторной лодке вдвоем с проводником Яковом Мельниковым; в дальнейшем он выполнял обязанности рабочего. После выполнения задания Мельников получил расчет и, как это было обусловлено заранее, ушел в свою бригаду, в горы, чтобы заняться пушным промыслом. Обратно я пошел один.

На Васильевском перекате лодка получила пробоину, и я едва пристал к левому берегу возле устья Безымянного ручья. Заделать пролом было невозможно, поэтому лодку пришлось привязать, а мотор снять и закопать у большого камня на яру. Здесь же я сделал салик и поплыл дальше.

В узкой протоке салик затерло шугой, он едва не перевернулся, и при этом в воду упал рюкзак с продуктами и с привязанным к нему котелком. Его сразу же затянуло под лёд. Вследствие затора дальше плыть было нельзя, и я сошел на берег. У меня остались малокалиберная винтовка, двенадцать патронов, походный топорик, большой складной нож и неполная коробка спичек.

Иду вниз по реке в надежде добраться до жилых мест. Продуктов нет совсем. Вчера застрелил и съел белку. Сегодня ночью, когда спал, на спине телогрейки от искры выгорела большая дыра. Сильно порвались брюки.

Не предаюсь отчаянию, но и не тешу себя иллюзиями. Конец может наступить скоро. Обидно будет, если моя работа пропадет даром. Поэтому решил, пока есть для этого силы, изложить кратко результат работ и оставить здесь. Возможно, эта тетрадка будет вскоре найдена. Подлинники дневника и документации несу с собой в надежде на благополучный исход».

Дальше несколько страниц были заняты мало понятными Кочергину чертежами, цифрами и описаниями. В самом конце стояли дата и подпись:

И больше ничего. Ни жалоб, ни слов прощанья. Ничего…

6

Голодный, оборванный, измученный Зырянов, идя по диким таежным дебрям, оставлял за собою след. Это был след сильного духом, мужественного человека.

Кочергину трудно было понять, как это произошло, но факт оставался фактом: гидрограф застрелил выдру. Егор установил это по жалким остаткам выпотрошенных внутренностей, не съеденных воронами, и по клочкам шерсти, примерзшим к обледенелой гальке.

В углублении под обрывистым берегом Зырянов жарил на палочках «шашлык». Кочергин подумал, какой вкус должен быть у этого пропахшего рыбой мяса, к тому же без соли и хлеба, и его чуть не стошнило. Но как бы там ни было, а охотник порадовался, что у гидрографа есть хоть какая-то пища. Голодная смерть ему пока не угрожала.

Однако что за выносливость и настойчивость были у Зырянова! Делая только короткие и самые необходимые остановки, он шел вперед так быстро, что между ним и сильным, привычным к таежным походам Кочергиным неизменно оставалось одно и то же расстояние. Егор понял это по той точности, с какой совпадали их ежесуточные ночевки.

«Этак я пройду за ним понапрасну всю тайгу», — думал порою Кочергин и сам не мог разобраться, рад этому или недоволен. А иногда ему становилось даже смешно. Это походило на состязание в выносливости, где сзади идущий никак не дождется, когда же выбьется из сил передний.

Егор попытался представить: какой он собой, Зырянов? Пожилой или молодой? Веселый человек или нелюдим? Семейный или холост? И как-то постепенно в его воображении сложился образ бывалого человека лет сорока, крепкого и немногословного, без ума влюбленного в свою гидрографию и не успевшего из-за этого жениться. Знал он одного такого инженера. Правда, тот был геолог, но ведь жизнь у геологов и гидрографов во многом сходна.

Потом Кочергин стал с беспокойством думать: догадается ли Зырянов привязать шкуру выдры к спине, ведь в телогрейке выгорела дыра? А ветер дует как раз в спину.

Впрочем, метель начала как будто затихать. Неба по-прежнему не было видно, но тучи поднялись выше и стали светлее, прозрачнее. Они сеяли на землю уже не хлопья, а игольчатую изморозь. Заметно похолодало. Ветер ещё налетал дикими порывами, но, словно обессилев, тут же успокаивался.

По многолетнему опыту Егор знал: ночью вызвездит и ударит настоящий зимний мороз. Вот когда надежно закует реку!

«Как всё стихнет, буду стрелять, — решил охотник. — Над рекой в мороз выстрел километров на десять раскатывается. Может, и услышит».

И вдруг вверху, в туманной мгле изморози, что-то мелькнуло. Можно было подумать, что над вершинами деревьев медленно и бесшумно скользнула большая птица. Разве вылетела не в своё время потревоженная кем-либо сова?

Кочергин поднял голову — и остолбенел. Вертолет! Самый настоящий, спускающийся с неба вертолет!

Но почему он потянул куда-то в сторону? Неужели летчик его не заметил?

Егор сорвался с места и, крича и размахивая руками, ринулся вслед за медленно уходящим вертолетом.

Ага, увидели! Кто-то помахал через борт рукой. Но огромная стрекоза по-прежнему тянула куда-то дальше. Потом она повисла на одном месте и через минуту стала опускаться к земле — как раз в центр маленькой полянки.

Как вертолет приземлился, Кочергин не видел из-за деревьев. Сразу вспотев от волнения, он изо всех сил побежал к полянке. А навстречу ему пробирался сквозь мелкий пихтач человек в авиационном шлеме.

Но странно: чем ближе они сходились, тем медленнее шел летчик. Наконец он остановился совсем.

— Вы не… Зырянов? — донесся до Егора неуверенный вопрос.

— Нет, — покачал головой Егор. И, увидев на лице летчика разочарование, поспешно добавил: — Но я знаю, где его искать.

— Где? — встрепенулся летчик.

Кочергин вытащил из кармана тетрадку.

— Читайте. Потом будем толковать.

7

Их было четверо: пилот, врач, Егор и Руслан. Они поднялись с маленькой полянки в воздух и медленно поплыли над тайгой.

Кочергин не раз летал на самолетах, но там было совсем другое. Там он смотрел на землю с большой высоты, как на огромную карту. Она постепенно разворачивалась перед ним, и он мог до подробностей разглядеть всё эти ниточки речек, коробочки домов и квадратики полей. А на вертолете, идущем над самыми деревьями, кругозор сужался до предела. И хоть летели очень медленно, в глазах так и рябили мелькающие вершины пихт, елей и кедров, мешая сосредоточиться и приглядеться к тому, что делается на земле.

Впрочем, ко всему надо было привыкнуть. Вскоре Егор освоился настолько, что стал узнавать знакомые места. Вот очередной изгиб реки, до которого ему пришлось бы шагать да шагать, вот протока, огибающая каменистый остров. Где-то там, ниже этого острова, ему пришлось бы сегодня заночевать. И, вероятно, то место от ночевки Зырянова отделял бы еще дневной переход. Но теперь, наконец, он настигнет этого неутомимого гидрографа. И очень скоро.

— Как же вы узнали, что Зырянов попал в беду? — спросил Егор у пилота.

— Об этом нетрудно было догадаться, — ответил тот. — Река замерзла, а от Зырянова ни слуху ни духу. А так как он уехал на моторке, то, значит, и возвращаться должен был по реке.

К вечеру небо, как и предполагал Кочергин, начало проясняться. Последние жидкие белесоватые тучи уползали куда-то в низовья, открывая бледно-голубое небо. Снег больше не шел. Над зубчатым горизонтом показался пепельный серпик луны.

«А вдруг не найдем? — забеспокоился Кочергин. — Скоро стемнеет, как тогда его увидишь в этакой чащобе?»

Егор посмотрел на летчика. Его лицо было непроницаемо. Никто не мог бы сказать, волнуется ли он, закрадываются ли в его душу тревожные мысли. Спокойно и невозмутимо поглядывал он то на приборы, то вниз на землю. Наверное, с таким же спокойствием воспринял бы он любую радость или беду. Таково уж свойство его профессии, вырабатывающей твердокаменные характеры.

А летчик, если бы он пожелал, мог бы поведать о своих самых обыденных, будничных думах. Зырянов где-то здесь, в этом квадрате. Уйти отсюда он просто не в силах. Возможно, над ним уже пролетели. Тайга у берега слишком густа. А через полчаса начнет темнеть. Значит, не исключено, что придется заночевать на какой-нибудь поляне. А утром продолжать поиски.

Врач же думал о том, что его присутствие здесь, вероятно, окажется ненужным. По словам Кочергина, Зырянов идет непрерывно и быстро. Значит, он пока здоров. Если, конечно, ничего не случилось сегодня. В тайге беда караулит одинокого путника на каждом шагу.

И только Руслан был далек от всяческих забот. Свернувшись калачиком, он безмятежно спал в ногах хозяина, словно путешествие на вертолете было для него самым обычным делом.

На западе угасала скупая, неяркая заря. От дерева к дереву поползли синеватые зыбкие тени. Серп луны озарил призрачным голубоватым светом причудливые нагромождения торосов.

Вертолет сделал один круг, второй. Потом пилот посмотрел вправо, влево и молча повел машину на посадку.

8

Зима пришла сразу и всерьез. Утром солнце долго не показывалось из морозного тумана, а когда, наконец, выглянуло, в тайге нисколько не стало теплее. Рыхлый снег на земле и деревьях заискрился бесчисленным множеством холодных блесток, на белой пелене четко обозначились синие тени. В тишине звонко раздавался каждый звук, дым от костра поднимался к небу прямым столбом.

— Пора! — сказал пилот.

Лететь решили в обратном направлении — вдоль реки.

— Мы его вчера просто не заметили, — говорил летчик. — Возможно, он уклонился от реки в сторону. Во всяком случае, искать надо здесь.

И опять замелькали под вертолетом вершины — стрельчатые, кудрявые, запорошенные снегом, голые… Бесконечно тянется белая торосистая лента реки, до уныния однообразно чередуются неисчислимые изгибы и выступы берега. Какой же незаметной пылинкой был здесь одинокий человек, пришедший разведчиком от тех, кто в конце концов покорит и освоит эту дикую сторону!

Вертолет внезапно круто повернул вбок и сбавил скорость. Кочергин тщетно пытался увидеть внизу что-нибудь новое. Всё тот же заснеженный берег, разлапистые пихты, крутой яр…

Нет, вон вдали какая-то темная точка. Она как будто движется. Ну да, так и есть. Человек!

Пилот посадил машину в сотне метров от путника. И пока все вылезали на землю, он приближался быстрым, неровным шагом.

«Не он!» — мелькнула мысль у Егора. Ведь по его представлению Зырянов должен быть кряжистым сорокалетним мужчиной, а этот щупленький, молодой, долговязый. В следующее мгновение Кочергин заметил шкуру выдры. Гидрограф положил её на спину мехом к телу и сверху надел прожженную телогрейку.

Врач и пилот забрасывали Зырянова вопросами, а Егор стоял в стороне и думал, что вот и кончилось его неожиданное приключение, что теперь надо переходить на другой берег и, по пути промышляя, двигаться по кедровникам к своей избушке.

— Нет, не видел я вчера вертолета, — отвечал Зырянов, торопливо отправляя в рот кусок шоколада. — Слишком густой шел снег. Какое-то гуденье до меня доносилось, но я и не подумал, что это имеет отношение ко мне. Рассчитывал только на свои силы…

— Чрезмерная уверенность, молодой человек, — буркнул врач, может быть недовольный тем, что ему оказалось нечего делать.

— В нашем таежном деле без надежды на себя нельзя, — вступил в разговор Кочергин. — На помощь надейся, но и сам не плошай.

— Ну, на этот раз Леониду Михайловичу повезло, помощь шла с двух сторон, — улыбнулся пилот.

— А он бы сам тоже добрался до жилых мест, — убежденно сказал Егор. — Уж в этом-то я уверен. Понял, когда шел по следу.

— Давайте по местам, — прервал разговор летчик. — Тронемся.

Врач, видимо, считая, что Зырянов все-таки находится под его опекой, помог ему сесть в вертолет. И тут Егор хорошо разглядел, как исполосованы сучьями брюки гидрографа. Сквозь одну дыру даже виднелось голое тело. Не каждому видавшему виды таежнику выпадает такое, что перенес этот молодой человек!

— А вы что же? — обратился к Егору пилот.

— Так нам не по пути. Вам — в город, а мне — в обратную сторону, к своей избушке.

Летчик усмехнулся.

— Странный человек!.. Неужели вы думаете, что я оставлю вас, не доброшу до места? После того, что вы сделали…

Кочергин не заставил себя уговаривать. И вот снова смотрел он на знакомые пустынные места, которые вдруг озарились теплом человеческих сердец.

А на полу постепенно таял раздавленный сапогом ком снега с отпечатком рубчатой подошвы.