6

Склады Центрального управления по борьбе с эпизоотиями находились в четверти часа ходьбы от министерства земледелия. Аввакум вызвал машину, уселся поудобнее на заднем сиденье и закрыл глаза.

Ему было нетрудно преодолеть инерцию сидячей жизни, потому что работа археолога-реставратора — тоже своего рода детективный сыск. По признакам частного, по отдельным частям предмета он восстанавливал картину целого — точную форму предмета. Изучая причудливые узоры и линии излома терракотовых черепков, он угадывал точные контуры античного сосуда и расположение обломков. Тот же самый индуктивный метод исследования он применял и в своей работе контрразведчика. Причем, разумеется, в обоих случаях он исходил из обширного и глубокого знания дела.

Сознавал ли Аввакум внутреннее единство обоих видов своей разносторонней деятельности? Он не любил говорить о себе, а тем более слушать, когда другие говорили о нем… Лишь однажды, в споре с не в меру самонадеянными молодыми художниками, он обронил фразу: «Я служу прекрасному больше, чем все вы, вместе взятые!» Возможно, что избыток ракии на столе способствовал этому единственному в его жизни признанию. Я очень близко знаю Аввакума, но до сих пор не могу сказать, что именно он имел тогда в виду, говоря о служении прекрасному, — свой труд искусного реставратора или же секретную работу в контрразведке?

Как бы то ни было, а машина мчала его к складам Центра по борьбе с эпизоотиями, и Аввакум улыбался про себя, радуясь, что на этот раз случай сведет его со знакомыми людьми. С Венцеславом Рашковым, начальником склада, он ездил на прогулку к Искыру. Этот молодой человек, словно сошедший с первомайского плаката, заводила в спорте и танцах, отличался безупречной дисциплинированностью. К таким красавцам, «приятным во всех отношениях», Аввакум относился с добродушной снисходительностью. Он предсказывал им быстрое повышение по службе до поста начальника отдела, счастливую семейную жизнь и заграничное путешествие по выигранной в лотерею путевке. Он сам не раз подзадоривал Венцеслава: «У тебя счастливая звезда, тебе надо играть в «спортлото»!» — и смеялся беззлобным смехом. Венцеслав не обижался. Характер у него был такой, что и при желании он не смог бы рассердиться… Шутки Аввакума он воспринимал как проявление дружеских чувств и отвечал ему искренней привязанностью. А что касается «спортлото», Венцеслав не нуждался в советах. Иногда он выигрывал мелкие суммы и тогда, вне себя от счастья, угощал своих товарищей и начальника отдела рахат-лукумом.

Собираясь якобы случайно заехать к нему, Аввакум имел намерение незаметно похитить пару флаконов с вакциной: один из партии, рассылаемой по зараженным пограничным районам, а другой — из запасов, хранящихся в фирменной упаковке. Оба флакона следовало сдать в лабораторию госбезопасности, чтобы установить, есть ли между ними различие. Были у него и еще кой-какие замыслы, но, чтобы реализовать их, необходимо было сориентироваться на месте.

Остановив машину неподалеку от склада, Аввакум отпустил шофера и оставшуюся сотню шагов прошел пешком по небольшой невзрачной улочке, пыльной и грязной, рядом с переходом над товарной станцией Сердика. Мостовая была разбита вереницами телег, громыхающих с утра до вечера, узкие тротуары тянулись вдоль низких домиков и мощеных двориков, в которых кое-где росли сирень и старые акации, серые от зноя и пыли.

Склад помещался в массивном одноэтажном квадратном здании, фасад которого выходил на улицу, а задняя часть упиралась в покосившийся ветхий забор, из-за которого торчали стены недостроенного, заброшенного дома. Подобно всякому складу, здание выглядело мрачно, а облупившаяся штукатурка и зарешеченные окна придавали ему мрачный, почти тюремный вид.

Аввакум шел по противоположному тротуару, попутно изучая подходы к складу со стороны улицы. Он испытывал странное беспокойство, что случалось с ним очень редко. Скорее, это было не беспокойство, а своего рода угрызение совести: оглядывая мрачное здание, он сожалел о своем холодном и снисходительном отношении к его хозяину. Веселый молодой человек, вынужденный проводить так много времени в этом огромном гробу, безусловно, заслуживал более теплого и уважительного отношения.

«Сейчас я скажу ему что-нибудь хорошее и приятное», — подумал Аввакум и нажал кнопку звонка.

Он позвонил еще раз, но никто не открывал. Подождав немного, Аввакум взглянул на часы. Было половина двенадцатого. Он поднял было руку, чтобы позвонить в третий раз, но еще не успел коснуться кнопки, как замок резко и громко лязгнул, словно пушечный затвор, тяжелая дубовая дверь распахнулась, будто отброшенная мощной пружиной, и перед ним возник перепуганный, буквально ошалевший от ужаса человечек.

На вид ему было лет пятьдесят. Он был лысый, со сморщенным, как старая гармоника, лицом. На нем был синий замусоленный халат, высоко над его остреньким носом, словно приклеенные, на выпуклом лбу виднелись очки с проволочными дужками.

Аввакум мог всего за несколько секунд увидеть и запомнить десятки мелких подробностей внешности и одежды любого случайно встреченного человека. Это была редкая способность, присущая очень немногим людям, наделенным обостренной наблюдательностью и памятью. Зрительная память у таких людей похожа на невидимую, но всевидящую кинокамеру. У Аввакума была еще одна особенность, поистине исключительная. Мимолетным взглядом он улавливал не только подробности и их особенности, но раскрывал по ним черты характера, угадывал действия и намерения людей.

Стоявший перед ним человечек в синем халате испуганно глядел на него и молчал.

— Я инспектор из министерства, — представился Аввакум, приветливо улыбаясь.

Он шагнул вперед и тихо закрыл за собой дверь. В тот же миг любезная улыбка сменилась у него суровым, даже грозным выражением. Он вдруг схватил растерявшегося человечка за отвороты халата и, наклонившись к нему, уставился в его помутневшие от страха глаза.

— Вы зачем подглядывали в замочную скважину? — спросил Аввакум.

Человек раскрыл рот, его узкие плечи затряслись, как будто по нему пропустили электрический ток.

Не выпуская его из рук, Аввакум запер дверь и прислушался: было тихо, словно в доме больше никого не было. Слева от небольшого вестибюля, в котором они стояли, тянулся длинный темный коридор.

— Пустите меня! — взмолился шепотом человечек. — Я должностное лицо!

— Должностные лица не подсматривают в замочные скважины! — зло усмехнулся Аввакум.

— Но я не подсматривал, товарищ инспектор!

— Не хитрите! — Аввакум притянул его к себе. — Как это не подсматривали? А почему у вас халат над правым коленом испачкан мастикой для полов? Почему покраснел правый глаз? Вы дальнозоркий — это видно по очкам, — а зачем сдвинули на лоб очки?

Человечек в халате облизал посиневшие губы и с трудом перевел дух.

— Товарищ инспектор, — сказал он осипшим, нетвердым голосом, — все было точно так, как вы говорите. Я действительно смотрел в замочную скважину, и очень хорошо, что вы вовремя подошли. Вы будете моим свидетелем, и мы вместе разберемся, в чем дело.

— Я всегда прихожу вовремя, — сказал с усмешкой Аввакум.

— Прошу вас, не смейтесь — дело очень серьезное.

Человечек в халате опустил на нос очки, и его морщинистое лицо сразу стало более спокойным.

— Здесь есть еще кто-нибудь? — спросил Аввакум.

Человечек пожал плечами, и в глазах у него снова появился страх.

— Товарищ инспектор, — сказал он, — я кладовщик и служу здесь уже десять лет. Наружную дверь я всегда запираю специальным ключом, а ключ ношу с собой. Сюда никто не может войти, если я не отопру. Вы сами убедились в этом. Сегодня утром точно без пяти восемь пришел товарищ начальник. Он всегда приходит на работу без пяти восемь, а я прихожу, как положено, товарищ инспектор, на пятнадцать минут раньше. За все десять лет я ни разу не опоздал. Впустив товарища начальника, я запер дверь, прибрал ключ и пошел в свою конторку. Как вы увидите, в этом коридоре только две служебные комнаты. Остальные четыре помещения заняты медикаментами, и я всегда держу их запертыми. Моя конторка находится за первой дверью налево, а кабинет товарища начальника — через две комнаты по той же стороне. При этом прошу вас заметить, что дверь моей конторки наполовину застеклена, так что по коридору даже муха не может пролететь незаметно от меня. С без пяти минут восемь до момента, когда вы позвонили, и я открыл вам, никто из посторонних не входил сюда. Могу поклясться вам своими сыновьями, которые служат в самых опасных местах — старший у меня сержант авиации, а младший проходит военную службу на южной границе. Никто не входил сюда товарищ инспектор! А товарищ начальник только два раза вызывал меня: первый раз — занять у меня сигарету, потому что свои у неё кончились, а во второй — просил придумать ему комбинацию цифр для «спортлото». Когда он позвал меня во второй раз. было точно без четверти десять. Я запомнил это потому, что в десять часов я регулярно выпиваю бутылку михалковской минеральной воды. До той поры все шло нормально, товарищ инспектор. Но минут за пятнадцать до вашего прихода я пошел к товарищу начальнику, чтобы подписать последнюю накладную. Постучал, нажал на ручку и… если бы гром грянул с ясною неба, я бы так не удивился! Дверь оказалась запертой, а ключ — в замке…Я три года работаю у товарища Венцеслава Рашкова. и он ни разу не запирался изнутри! Я еще раз нажал на ручку и поаучал. Подождал и опять постучал — на этот раз погромче. Никакого ответа, товарищ инспектор! Меня даже в пот бросило. Я начал стучать, ломиться в дверь, кричать: «Товарищ начальник! Товарищ начальник!» А в кабинете тишина. Жуткая тишина. И тогда, как вы сказали, я стал на колено, чтобы заглянуть в замочную скважину. Но мешал ключ!

Аввакум не стал слушать дальше. Он побежал по коридору и остановился перед четвертой дверью слева. Ловко и проворно с помощью специального ножа он вытолкнул ключ и вставил универсальную отмычку. Замок щелкнул, и Аввакум нажал на ручку двери.

Загрузка...