Приключения профессора Вильяма Вокса на острове Ципанго

Блуждая по улицам индусского поселка на Цейлоне, в пышной чаще кокосовых пальм, среди таинственных буддийских часовен, я совершенно случайно, сам того не замечая, отошел от поселка и углубился в джунгли.

Вокруг сплошной непроницаемой стеной стоял первобытный пальмовый лес, весь заплетенный спутанной сетью лиан. Буйно и дико разрослись причудливые кусты и мясистые колючие кактусы. Голова кружилась от опьяняющих ароматов неведомых цветов, громадных и ярких.

Где-то в вышине гортанно перекрикивались радужнопестрые попугаи.

По ветвям деревьев ловко прыгали пугливые толпы веселых обезьян.

Неожиданно до меня донеслось глухое рычание.

В джунглях такое рычание не предвещает ничего хорошего. Я спрятался за пальмовый ствол и огляделся.

У входа в хижину застыли друг перед другом двое индусов. Мышцы их напряглись, как стальные пружины. Оба угрожающе рычали и, сжав кулаки, яростно поводили огромными глазищами.

— Вот она, сказочная Индия! — подумал я, переполнившись романтическим волнением. — Вот она — страна браминов, факиров, заклинателей змей.

В тот же миг позади недвижных соперников выросла пугливая женская фигурка с огромной дубиной в маленьких черных руках.

Я затрепетал с головы до ног от романтического восторга.

— Вот-вот! — отозвалось в сознании. — Вот она — огненная дикарская любовь, необоримая кровавая ревность, первобытная страсть — могучая и жгучая как со…

Женщина молча взмахнула палицей и один из дикарей, глотая воздух, громко плюхнулся навзничь.

— Конец, — задрожал я. — Мужчина убит. Любовь победила. Теперь любовники сольются в объятиях и… Вот как целуют в Бенаресе…

Никаких объятий я, однако, не заметил.

Весело заверещав, любовники склонились над убитым и начали шарить в складках его лохмотьев. В руках женщины блеснула какая-то маленькая серебряная вещица, которую она нашла в кармане покойника. Сингалезка стройно выпрямилась и зашлась счастливым хохотом.

— Амулет будущего счастья пылких сердец! — таинственно промелькнуло у меня в голове.

Но мужчина не проявил особой радости. Напротив, он недовольно рявкнул, развернулся, съездил женщину кулаком по лицу, а когда она, заверещав, упала пластом, деловито разжал ее ладонь и извлек серебряную вещицу.

Это была английская монета, полшиллинга…

Сделавшись полноправным владельцем монеты, мужчина радостно засмеялся, с жадностью прижал сокровище к груди и, вполне довольный собой, исчез, подпрыгивая, в тропической чаще…

На душе у меня было такое чувство, будто туда выплеснули помойное ведро.

…………………

Я видел любовь.

Это была экзотическая, на европейский взгляд, сильная как смерть любовь дикарей, — такая любовь, ради которой жертвуют жизнью, умирают и убивают.

И оценена эта любовь была ровно в полшиллинга — 23 копейки на наши деньги.

ПУТИ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Сейчас, слоняясь в тропическом европейском костюме среди черных полуголых дикарей, я внимательней присматриваюсь к их жизни.

Я вижу ничуть не загадочных индусов, снующих с почтой на английских велосипедах. Я встречаю экс-брамина за рулем трескучего автомобиля. Я часто наталкиваюсь на покорных и льстивых черных полицейских с кокардами, в европейской форме, с рабскими боязливыми глазами.

Я вижу, что большинство маленьких черных индусят, которые бегают в английскую школу и изучают там закон божий и географию — большинство этих дегенератиков уже носят очки.

Покупая у какого-нибудь черного проходимца пару ракушек или сигареты, я чувствую, что он всю свою порабощенную душу заплюет, отца родного продаст, лишь бы обмануть меня на два пенса.

Бродя у магазинов, я привычно отмахиваюсь от алчного роя туземцев, норовящих затащить меня в первую попавшуюся лавку, ткнуть грязным пальцем в какой-то разноцветный хлам и протянуть руку:

— Бакшиш!

Попробуй ему отказать…

Мошенник поднимет такой шум, точно я резанул его ножом по горлу…

Столетний монументальный жрец, воздев руки, специально для меня молится своему Будде, чтобы сейчас же повернуть протянутую ко мне руку ладонью вверх:

— Бакшиш!

И когда я думаю об этих голодных, изувеченных империалистической цивилизацией людях — во мне поднимается бешеная ненависть к банкам, церквям, тюрьмам, конторам, — ко всей этой жадной, губительной, беспощадной культуре чванливых белых джентльменов в белых тропических шлемах.

Почему?

А вот почему.