Приключения Ричарда Шарпа. Том 1

Глава первая

Ричард Шарп хотел быть хорошим офицером. Хотел по-настоящему. Больше, чем чего-либо еще. Однако получалось с трудом — как запалить трутницу под дождем, да еще на ветру. Одни откровенно его недолюбливали, другие старались не замечать, третьи вели себя чересчур фамильярно-покровительственно, и Шарп совершенно не понимал, как быть в каждой из трех ситуаций. При этом остальные офицеры в батальоне относились к нему с открытым неодобрением. Какое седло на ломовую лошадь ни клади, сказал однажды вечером капитан Уркхарт, когда, все сидели в рваной палатке, исполнявшей роль офицерской столовой, быстрее она не побежит. Говорил он не о Шарпе, по крайней мере не напрямую, однако все присутствовавшие посмотрели именно на него.

Батальон остановился посреди поля. Стояла страшная жара, воздух пропитался влагой, и даже легкий ветерок не освежал давящей духоты. Со всех сторон солдат окружала какая-то высокая трава, скрывавшая все, кроме неба. Где-то к северу пальнула пушка, но была ли то своя, британская, или неприятельская, Шарп не знал.

Поле, на котором остановился батальон, пересекала высохшая широкая канава, и люди сидели, свесив в нее ноги и ожидая дальнейших указаний. Двое или трое прилегли и уснули с открытыми ртами. Сержант Колкхаун, воспользовавшись паузой, листал страницы потрепанной Библии. Будучи близорук, он держал книгу у самого носа, с кончика которого срывались и падали на пожелтевшую бумагу капельки пота. Обычно сержант читал тихо и спокойно, бесшумно шевеля губами и иногда хмурясь, когда попадалось особенно длинное или трудное слово, но сегодня он не столько читал, сколько просто переворачивал страницы, каждые несколько секунд слюнявя средний палец.

— Ищите вдохновения, сержант? — поинтересовался Шарп.

— Нет, сэр, — уважительно ответил Колкхаун, ухитрившись при этом неким образом показать, что считает вопрос неуместным и даже в каком-то смысле глупым. Он снова лизнул палец и осторожно перевернул очередную страницу.

Вот и поговорили, раздраженно подумал Шарп. Где-то далеко впереди, за высокими, выше человека, растениями громыхнула другая пушка. Густые стебли приглушили звук выстрела. Заржала лошадь, но и ее Шарп тоже не видел. Он вообще ничего не видел из-за проклятых, похожих на камыши злаков.

— Почитаете нам что-нибудь, а, сержант? — полюбопытствовал капрал Маккалэм. Говорил он по-английски, а не по-гэльски, и значит, косвенно как бы обращался к Шарпу.

— Нет, Джон, не почитаю.

— Ну же, сержант, сделайте одолжение, — продолжал Маккалэм. — Почитайте нам то место, где расписываются сиськи.

Солдаты рассмеялись, украдкой поглядывая на прапорщика — как тот отреагирует. Один из уснувших вздрогнул, очнулся, растерянно огляделся и, пробормотав проклятие, снова лег на траву. Большинство его товарищей сидели над канавой, потрескавшееся глиняное дно которой украшали ниточки засохших водорослей. В одной из трещинок лежала мертвая ящерица. И как только ее еще не заметили стервятники? — вяло подумал Шарп.

— Смех глупца, Джон Маккалэм, — сказал сержант, — подобен треску колючек на костре под котлом[10].

— А, перестаньте, сержант, — проронил капрал. — Я был однажды в церкви — давно, еще мальчонкой — и слышал о женщине с грудями, как виноградные гроздья. — Маккалэм обернулся и посмотрел на Шарпа. — А вы, мистер Шарп, видели когда-нибудь груди, как гроздья винограда?

— С вашей матушкой не знаком, капрал, — ответил Шарп.

Солдаты рассмеялись. Маккалэм нахмурился. Сержант Колкхаун опустил Библию и уставился на капрала.

— В Песне Песней Соломона, Джон Маккалэм, женская грудь сравнивается с виноградной гроздью, и я нисколько не сомневаюсь, что речь идет об одеждах, которые носили почтенные женщины в Святой Земле. Может быть, лиф платья украшали похожие на виноградины шерстяные шарики? В любом случае, я не вижу причин для смеха. — Грохнула еще одна пушка, и на этот раз ядро прошуршало по траве недалеко от канавы. Стебли качнулись, над полем взлетела стайка всполошенных птиц, поднялось облачко пыли. Несколько секунд птички панически метались в безоблачном небе, потом, успокоившись, вернулись на еще покачивающиеся злаки.

— Знал я одну бабу, так у нее груди были комковатые, как мешки с камнями, — заговорил вдруг рядовой Холлистер, обычно молчаливый, угрюмый парень с тяжелой челюстью и злобными глазками. Он вздохнул, покачал головой и сумрачно добавил: — Померла.

— Не о том разговор, — сказал негромко Колкхаун, и солдаты, пожав плечами, замолчали.

Шарп и сам хотел бы порасспросить сержанта о виноградных гроздьях, но знал, что любой подобного рода вопрос только вызовет нездоровое веселье, а выставлять себя на посмешище в глазах подчиненных он не мог. И все-таки странно… Как можно сравнивать женские груди с виноградными гроздьями? И кому только такое могло прийти в голову! С винограда мысли перескочили на крупную картечь. Есть ли картечь у тех ублюдков, что поджидают их там? Наверняка есть, да только нет смысла расходовать ее попусту, паля по просяному полю. Или это не просо? Тогда что? Чудно — выращивать просо в Индии! Хотя, с другой стороны, чудного здесь много. Индия — страна чудес. Здесь разгуливают голые придурки, называющие себя святыми. Здесь заклинатели змей, играя на дудочках, заставляют подниматься из мешков жутких, раздувшихся кобр. Здесь на улице можно увидеть увешанного колокольчиками танцующего медведя. Здесь встречаются оборванцы, которые всю жизнь только тем и занимаются, что лежат без движения на солнышке. Чертов цирк. Конечно, у тех клоунов есть картечь. Небось только того и ждут, чтобы пульнуть по красномундирникам начиненными железным хламом жестянками. Слава богу, подумал Шарп, что здесь такой высокий тростник. Или это просо?

— Нашел, — подал вдруг голос Колкхаун.

— Нашел? Что? — очнулся от раздумий Шарп.

— Все думал, сэр, упоминается ли в Священном Писании просо. И вот нашел. В книге пророка Иезекииля. Четвертая глава, стих девятый. — Сержант поднес Библию к глазам, прищурился и начал читать. Лицо у Колкхауна было круглое, с шишками жировиков, придававшими ему сходство с усыпанным смородинами пудингом. — «Возьми себе пшеницы и ячменя, и бобов, и чечевицы, и пшена, и полбы, и всыпь их в один сосуд, и сделай себе из них хлебы». — Он аккуратно закрыл книгу, завернул ее в кусок промасленного брезента и засунул в ранец. — Удивительно, сэр, что в Писании можно найти все, что встречается в повседневной жизни. Представьте, то, что я вижу здесь, перед собой, видит и наш Господь и Спаситель.

— Но при чем тут просо? — спросил Шарп.

— Вот эти злаки, сэр, — ответил Колкхаун, указывая на окружающие их стебли, — и есть просо. Местные называют их джовари, а мы — просом или пшеном. — Он вытер рукавом выступивший на лбу пот. — Это, конечно, так называемое сорго, но сомневаюсь, что Библия упоминает именно о нем.

— Значит, просо? — уточнил Шарп. Выходит, эта высоченная трава не камыш, а просо или сорго. А похоже на камыш, разве что выше. Футов девять или даже все десять. — И как такое убирать? Рука, к дьяволу, отвалится.

Ответа он не получил, поскольку сержант Колкхаун всегда притворялся глухим, когда слышал крепкое словцо.

— А что такое полба? — не унимался Маккалэм.

— Тоже злак. Растет в Святой Земле, — объяснил Колкхаун. Было видно, что он и сам имеет о загадочной полбе весьма туманное представление.

— Ну, не знаю, сержант. Смахивает на болезнь. Хватил лишку и заполучи курс ртути. — Намек на сифилис отозвался смешком, но сержант снова никак не отреагировал.

— А в Шотландии сорго выращивают? — спросил Шарп.

— Не знаю, сэр, — задумчиво ответил Колкхаун после секундной паузы. — Я о таком не слышал. Может быть, где-то в нижних землях. Там много чего чудного выращивают. Всякие английские травы. — Выпустив сию ядовитую стрелу, он демонстративно отвернулся.

Ну, ты и мразь, подумал Шарп и оглянулся. Да где же, черт возьми, капитан Уркхарт? Где, разрази их гром, остальные офицеры? Батальон, выступил задолго до рассвета, и привал предполагалось устроить к полудню. Но потом прошел слушок, что впереди их поджидает враг, и сэр Артур приказал оставить обоз и продолжать движение. 74-й королевский батальон вторгся в чертово поле, а минут через десять получил приказ остановиться у высохшей канавы. Капитан Уркхарт поехал вперед, узнать у командира, что случилось, а Шарп остался с ротой. Потеть и ждать.

И все бы было хорошо, если бы не было так чертовски плохо. Рота ему досталась отличная, да вот только Шарп ей нужен как собаке пятая лапа. Уркхарт прекрасно справлялся и без него, Колкхаун замечательно держал порядок, солдаты знали свое дело не хуже других солдат, так что новенькому прапорщику, к тому же англичанину, всего два месяца назад бывшему сержантом, работы просто не доставалось.

Солдаты переговаривались на гэльском, и Шарпу, как всегда, оставалось только гадать, обсуждают они его или нет. Наверно, нет. Скорее всего, разговор идет о танцовщицах в Фердапуре. Вот уж где насмотрелись на всякое. Не то что на виноградные гроздья, а на голые, можно сказать, арбузы. В городишке проходил какой-то праздник, и когда батальон шел по улице, навстречу ему двигались танцующие полуголые девицы. Шарп помнил, как смутился тогда сержант Колкхаун, лицо которого стало красным, будто новенький мундир, как кричал он, требуя, чтобы солдаты смотрели строго перед собой, а не по сторонам. Куда там! Десяток раздетых, увешанных колокольчиками бибби выделывали такое, что даже офицеры пялились на них, как голодные на тарелку с жареным мясом. Если же солдаты и не обсуждали женщин, то наверняка жаловались на трудности марша и тяготы последних недель с бесконечными переходами под палящим солнцем и при полном отсутствии неприятеля. В любом случае, о чем бы ни шла речь, прапорщик Ричард Шарп к разговору не приглашался.

Шарп и не обижался. Он и сам достаточно долго проходил рядовым, чтобы знать — с офицерами не разговаривают, их слушают. Дело солдата — исполнять приказ, а кто лезет с вопросами к старшему по званию, тот хочет выслужиться и полизать задницу в расчете на будущие милости. Офицеры — другой народ. Вот только сам Шарп другим себя не чувствовал. Он чувствовал себя лишним. Лучше бы остался в сержантах, невесело рассуждал он. Мысль эта в последние недели приходила в голову все чаще. Как было здорово в Серингапатаме, на оружейном складе под началом майора Стокса. Вот это жизнь! И Симона Жубер, француженка, прилепившаяся к нему после сражения при Ассайе, тоже вернулась в Серингапатам, пообещав, что будет ждать его. Да, уж лучше быть сержантом, чем офицером, от которого нет никакого толку и который никому не нужен.

Умолкшие некоторое время назад пушки больше о себе не напоминали. Может, неприятель уже собрался и ушел? Что, если маратхи впрягли быков в свои разукрашенные орудия, сложили в ящики картечь и ядра и умотали на север? В таком случае батальон ждет неминуемый марш назад, к оставленному в деревне обозу, а его, Шарпа, — еще один тягостный вечер в офицерской палатке. Лейтенант Кэхилл, как всегда, будет наблюдать за ним, как ястреб за ящерицей, добавляя к его счету по два пенса за каждый стакан вина, а Шарпу, как самому молодому офицеру, придется предлагать обязательный тост и делать вид, что он не замечает, как эти ублюдки проносят кружки над флягами. Король за морем. Пить за давно умершего Стюарта, Старшего Претендента, метившего на трон и закончившего дни в римской ссылке. Чертовы якобиты делали вид, что Георг III не настоящий король. Не то чтобы они отказывались ему подчиняться. Не то чтобы этот их жест — пронести вино над водой — был уж таким секретом. Нет, им просто не терпелось зацепить Шарпа, оскорбить его верноподданнические чувства, спровоцировать на праведное негодование. Только вот Шарпу было плевать. Да пусть бы на троне сидел старина король Коул[11] — он, Шарп, даже не чихнул бы.

Колкхаун прокричал вдруг по-гэльски какой-то приказ, и солдаты стали подбирать мушкеты, прыгать в давно высохшую канаву, строиться в четыре ряда и двигаться вперед. Шарп, так и не поняв, что же случилось, покорно потащился вместе со всеми. Наверное, следовало бы спросить у сержанта, в чем дело, но лишний раз демонстрировать свое невежество и некомпетентность не хотелось. Потом он увидел, что с места снялся весь батальон, а значит, Колкхаун просто последовал примеру остальных шести рот. Вот только отдав приказ, сержант даже формально не обратился к офицеру за разрешением. Да и зачем? Ведь если бы Шарп поднял роту, солдаты все равно и шагу бы не сделали, не дождавшись хотя бы молчаливого одобрения со стороны сержанта. Так было заведено. Такой в роте был порядок: Уркхарт командовал, Колкхаун стоял под ним, а прапорщик Шарп держался рядом, но в стороне, как прибившаяся к людям шелудивая собачонка.

Вернулся капитан Уркхарт.

— Молодцом, сержант, — бросил он Колкхауну, который никак не отреагировал на похвалу, и повернулся к Шарпу. — Ждут нас впереди.

— Я уж подумал, что, может, ушли.

— Нет. Построились и готовы. Хотят драться. — Капитан — высокий, с твердым лицом, отличный наездник — отличался крепкими нервами и пользовался у солдат полным доверием. При других обстоятельствах Шарп почел бы за честь служить у такого командира, но сейчас ему казалось, что Уркхарта его присутствие раздражает. — Пройдем вперед и развернемся вправо! — крикнул капитан Колкхауну. — Шеренгой в два ряда.

— Есть, сэр.

Уркхарт взглянул на небо.

— Часа три у нас еще есть. Вполне достаточно, чтобы преподать этим мерзавцам очередной урок. Возьмете левый фланг, Шарп.

— Есть, сэр.

Шарп понимал, что делать ему в любом случае ничего не придется. Солдаты знают, что от них требуется, капралы будут держать строй, и прапорщику остается только тянуться позади всех, как привязанному к телеге псу.

Внезапно воздух как будто раскололся — залп дала целая неприятельская батарея. По просяному полю стеганула крупная картечь, но прицел был взят неверно, и снаряды разорвались вдалеке от 74-го батальона. Заиграли волынщики. Солдаты прибавили шагу — впереди их ждала серьезная работа. Еще две пушки громыхнули, и на сей раз Шарп увидел поднимающийся вдалеке дымок. Снаряд шел мимо, оставляя в неподвижном воздухе тонкий пороховой след. Люди напряглись в ожидании взрыва, но его не было.

— Слишком длинный запал, — определил Уркхарт. Лошадь под ним нервно прядала ушами, осторожно ступая по глинистому дну канавы. Капитан направил ее вверх, в поле. — Что за трава? Маис?

— Колкхаун говорит, что просо, — ответил Шарп. — Или сорго.

Уркхарт хмыкнул и, тронув мерина шпорами, поскакал вперед. Шарп вытер влажное лицо. На нем был красный офицерский мундир с отличительным белым кантом 74-го батальона. Мундир принадлежал некоему лейтенанту Блейну, погибшему в сражении при Ассайе, и был куплен за шиллинг на аукционе имущества убитых офицеров. Дырку на левой стороне груди прапорщик кое-как заштопал, а вот с впитавшейся в линялую ткань кровью несчастного Блейна поделать ничего не смог — как ни тер, как ни отскребал, пятно осталось. Штаны Шарп носил старые, полученные, когда его произвели в сержанты. Трофейными были и кавалерийские сапоги из красной кожи — их он снял в Ахмаднагаре с мертвого араба. Красная офицерская перевязь с кистью тоже досталась даром — офицеров при Ассайе полегло немало. На перевязи висела легкая кавалерийская сабля. Оружие это ему не нравилось, хотя именно такой саблей Шарп защитил в Ассайе генерала Уэлсли. Сабля казалась неуклюжей, а ее изогнутое острие всегда оказывалось не там, где должно было бы быть. Ты наносишь удар и уже думаешь, что он достиг цели, а потом вдруг видишь, что до нее еще добрых шесть дюймов. Другие офицеры предпочитали палаши — большие, с прямым клинком, тяжелые и разящие наверняка, и Шарп собирался экипироваться таким же, но цены на аукционе заставили смириться с саблей.

Конечно, при желании он мог бы купить все палаши, какие только предлагались на продажу, только вот выставлять себя богачом не хотелось. Хотя он и впрямь был богат. Но откуда деньги у такого, как Шарп? Откуда деньги у прапорщика, поднявшегося с самого низу, из простых солдат, родившегося и выросшего в лондонских трущобах? Да, он отличился при Ассайе, спас жизнь генералу Уэлсли, зарубив с полдюжины врагов, за что и был произведен в офицеры, но откуда деньги? Люди стали бы задавать вопросы. Шарпу хватило благоразумия удержать язык за зубами, так что даже его новый батальонный командир не знал о сказочном сокровище, которое таскал при себе новичок-прапорщик. То было сокровище мертвого владыки, султана Типу, и принадлежало оно Шарпу по праву: он снял камни и жемчуга с мертвого врага после короткой схватки в залитом кровью и затянутом дымом туннеле у Прибрежных врат Серингапатама.

Добавило бы богатство популярности? Шарп сильно в этом сомневался. Богатство не дает почтения и уважения, если только оно не досталось по наследству. К тому же причина его незавидного положения заключалась вовсе не в бедности, а в том, что Шарп был чужаком. При Ассайе 74-й батальон понес тяжелые потери. Каждый офицер получил по меньшей мере одно ранение, а численный состав рот сократился с семидесяти — восьмидесяти человек до сорока — пятидесяти. Батальон прошел через ад, и неудивительно, что оставшиеся в живых держались друг друга. И пусть Шарп тоже был при Ассайе, пусть он отличился и даже спас генерала — он не стоял плечом к плечу с теми, кто выжил под пулями и тулварами, картечью и ядрами, кто уже простился с жизнью, но сохранил ее. Шарп не был с ними и, следовательно, оставался посторонним.

— Развернуться вправо! — крикнул сержант Колкхаун, и рота четко перестроилась в шеренгу.

Высохшая канава выбежала из проса и соединилась с широким, тоже высохшим руслом реки. На горизонте тонкой белой полоской висел пороховой дымок — стреляла маратхская артиллерия. Впрочем, до нее было еще далеко. Теперь, когда батальон выбрался наконец из джунглей проса, Шарп ощутил легкий ветерок. Смягчить жару он не мог, но дым понемногу уносил в сторону.

— Стой! — скомандовал капитан Уркхарт.

Как ни далеко стояли вражеские батареи, батальон, шагая по сухому руслу, двигался, казалось, прямо на них. Уверенности придавало лишь то, что они были не одни. Справа шел еще один шотландский батальон, 78-й, а по обе стороны от них наступали широкими шеренгами мадрасские сипаи.

Уркхарт подъехал к Шарпу.

— Стивенсон подошел.

Капитан произнес это достаточно громко, чтобы слышали ближайшие солдаты, и новость тут же прокатилась по рядам. Уркхарт хотел подбодрить людей, напомнить, что они не одни, что две маленькие британские армии снова вместе. Командовал обеими генерал Уэлсли, но большую часть времени он делил свои силы на две части, отдавая меньшую полковнику Стивенсону. Сегодня они сошлись, чтобы атаковать всеми двенадцатью тысячами пехоты. Но какими силами располагал враг? Маратхская армия стояла за орудиями, и видеть ее Шарп не мог, однако сомневаться не приходилось: их было много.

— Так что девяносто четвертый где-то слева, — громко добавил Уркхарт, и снова по рядам пронесся одобрительный шепоток.

94-й был еще одним шотландским батальоном, так что сегодня маратхам предстояло изведать силу сразу трех. Три шотландских и десять батальонов сипаев. Впрочем, горцы считали, что могли бы справиться и без помощи индийцев. Шарп разделял такое мнение. Они не очень-то хорошо его приняли, но это не мешало им оставаться хорошими солдатами. Несгибаемыми. Непобедимыми. Иногда Шарп пытался представить, что чувствуют маратхи, когда на них идут горцы. Ужас ада? Да, схватиться с шотландцами все равно что попасть в ад. Как говаривал полковник Маккандлесс: «Убить шотландца вдвое тяжелее, чем отправить на тот свет англичанина».

Бедный Маккандлесс. Полковник погиб в Ассайе, в последние минуты сражения, когда деревня была уже в руках британцев. Подстрелить его мог кто угодно, но Шарп убедил себя, что пулю выпустил предатель-англичанин, Уильям Додд. Додд до сих пор оставался на свободе. Мало того, изменник продолжал сражаться на стороне маратхов. В Ассайе Шарп поклялся отомстить предателю. Он дал эту клятву над свежей, только что отрытой в сухой земле могилой полковника. Маккандлесс был ему добрым другом, и Шарп, зарыв старика как можно глубже, чтобы его тело не потревожили ни хищная птица, ни зверь, вдруг почувствовал себя одиноко.

— Пушки! В сторону! — крикнул кто-то позади 74-го батальона. — Расступись!

Две батареи легких шестифунтовиков проследовали вперед, чтобы составить прикрывающую пехоту артиллерийскую линию. Обычно такие орудия запрягали лошадьми, но сейчас их тащили десять быков, животных куда менее резвых. Рога у быков были раскрашены, а на шее у некоторых даже висели колокольчики. Что касается тяжелых орудий, то они следовали с обозом, и их участие в предстоящем бою казалось весьма маловероятным.

Травянистые заросли остались позади, местность стала более открытой. Кое-где впереди еще виднелись поля проса, но к востоку, насколько хватало глаз, тянулись пахотные земли. Пушки катились по сухой, выгоревшей траве. Неприятель тоже наблюдал за ними, и вскоре первое ядро, скользнув по траве, срикошетило и перепрыгнуло через британские орудия.

— Думаю, они вот-вот займутся нами по-настоящему, — сказал Уркхарт и, вырвав правую ногу из стремени, соскочил с лошади рядом с Шарпом. — Эй, парень! — окликнул он ближайшего солдата. — Подержи моего коня, ладно? — Вручив поводья, капитан кивком предложил Шарпу отойти в сторонку. Непривычный к таким проявлениям внимания, прапорщик кивнул, заметив, что капитану тоже не по себе. — Вы курите? — спросил вполголоса Уркхарт.

— Бывает, сэр.

— Держите. — Уркхарт протянул неумело свернутую сигару и высек из трутницы огонь. Прикурив первым, он предложил огоньку Шарпу. — Майор говорит, в Мадрас прибыло новое пополнение.

— Хорошее дело, сэр.

— Многого от них, конечно, ждать не приходится, но все же какая-то помощь. — На Шарпа капитан не смотрел, куда больше его интересовали уходящие вперед пушки. Было их немного, всего двенадцать, что не шло ни в какое сравнение с силами маратхской артиллерии. Взорвавшийся у одного из расчетов снаряд накрыл быков и людей облаком пыли и кусками глины. Шарп думал, что орудие остановится, но в следующий момент чудом уцелевшие быки вырвались из-за осевшей завесы дыма и как ни в чем не бывало продолжили путь. — Только бы не ушли слишком далеко, — проворчал Уркхарт и внезапно переменил тему. — Скажите, Шарп, вам здесь все нравится? Вы счастливы?

— Счастлив, сэр? — растерянно повторил прапорщик, застигнутый врасплох столь откровенным вопросом.

Капитан нахмурился, словно ожидал от подчиненного другого ответа.

— Да, вы счастливы? Вы всем здесь довольны?

— Не уверен, сэр, что в солдаты идут за счастьем.

— Не так, не так, — раздраженно бросил Уркхарт. В росте он, пожалуй, не уступал Шарпу. Ходили слухи, что капитан очень богат, но, пожалуй, единственным указанием на это могла быть его элегантного покроя, явно пошитая на заказ форма, заметно отличавшаяся от тех обносков, что носило большинство младших офицеров. Уркхарт редко улыбался, отчего общаться с ним было не просто. Сам факт того, что несгибаемый и молчаливый капитан вдруг завел такой разговор, показался Шарпу странным. Нервничает перед сражением? Вряд ли — при Ассайе капитан провел свою роту под вражеским огнем и не дрогнул. Но другого объяснения прапорщик не видел. — Каждый должен быть доволен своей работой, — продолжил Уркхарт, делая витиеватый жест той рукой, в которой у него была сигара. — Если человеку не нравится то, что он делает, то, может быть, он ошибся с выбором ремесла.

— Работы у меня немного, — ответил Шарп и тут же пожалел о сказанном — получилось грубовато.

— Пожалуй, что так, — неохотно согласился Уркхарт. — По крайней мере я понимаю, что вы имеете в виду. — Он переступил с ноги на ногу. — Рота как бы управляется сама по себе. Колкхаун хороший сержант, и у Крейга вроде бы неплохо получается, вы не находите?

— Так точно, сэр. — Шарп знал, что не обязан каждый раз называть капитана «сэром», но, как известно, от старых привычек трудно избавиться.

— Они оба, знаете ли, добрые кальвинисты, — объяснил Уркхарт. — На таких всегда можно положиться.

— Так точно, сэр.

Шарп плохо представлял, кто такие кальвинисты, но спрашивать не стал. Может быть, кальвинисты это те же масоны, которые во множестве присутствовали в офицерской столовой 74-го батальона, хотя, опять-таки, кто их разберет? Твердо Шарп знал только одно: он не из их числа.

— Дело в том, — продолжал капитан, попыхивая сигарой и по-прежнему глядя в сторону, — что вы, можно сказать, сидите на золоте. Понимаете, о чем я?

— На золоте, сэр? — забеспокоился Шарп. Уж не пронюхал ли ротный каким-то образом про его богатство: брильянты и сапфиры, рубины и изумруды?

— Вы — прапорщик, — терпеливо растолковывал капитан, — и если вам не нравится служба, вы всегда можете продать свое звание. Поверьте, в Шотландии найдется немало отличных парней, которые предложат вам за него приличные деньги. Думаю, желающих можно найти даже здесь. Насколько мне известно, в Шотландской бригаде есть несколько джентльменов в рядовом звании.

Так вот оно что! Уркхарт нервничал вовсе не из-за предстоящего сражения, а из-за того, как он, Шарп, отреагирует на этот разговор. Капитан определенно хотел избавиться от него, и, поняв мотив командира, Шарп почувствовал себя неловко. Раньше он так стремился стать офицером, даже мечтал об этом, а вот теперь жалел, что не остался в сержантах. И чего было ждать? На что рассчитывать? Что тебя похлопают по плечу и примут в круг избранных? Дадут роту? Расступятся и назовут своим? Уркхарт выжидающе посмотрел на него, но прапорщик молчал, не спеша с ответом.

— Четыреста фунтов стерлингов. Такова официальная цена вашего звания, но, между нами говоря, всегда можно взять фунтов на пятьдесят больше. Может быть, даже на целую сотню! В гинеях. Только если решите продавать кому-то из наших рядовых, обязательно проверьте, насколько парень достоин такой чести.

И снова Шарп промолчал. Неужели в 94-м среди рядовых и впрямь есть джентльмены? Да, такие могут позволить себе быть офицерами, у них есть для этого и происхождение, и воспитание, но пока не появится вакансия, они вынуждены служить рядовыми, питаясь, однако, с офицерами. Ни то ни се. Ни рыба ни мясо. Как и сам Шарп. И каждый из них с радостью ухватится за возможность приобрести офицерское звание. Да вот только Шарпу деньги не очень-то нужны. Их у него хватало, и при желании он мог просто подать в отставку и уйти. Уйти богачом.

— Разумеется, — продолжал капитан, по-своему интерпретируя молчание подчиненного, — проблем можно избежать, если передать дело опытному агенту, который подберет достойного кандидата и оформит все нужные документы. Большинство наших пользуются услугами Джона Борри в Эдинбурге. Ему можно доверять. Борри — честный малый. Между прочим, тоже кальвинист.

— И масон, сэр? — спросил Шарп. Он и сам не знал, почему спросил об этом — вопрос вырвался сам собой.

— Не могу сказать. — Уркхарт почему-то нахмурился и продолжил уже более холодным тоном: — Главное, что ему можно верить. Он не подведет.

Четыреста пятьдесят гиней. Не какая-нибудь мелочь. От таких денег просто так не отмахиваются. Неплохая была бы добавка к тому, что уже есть. Предложение Уркхарта звучало весьма заманчиво, и Шарп уже склонялся к тому, чтобы ответить согласием. В любом случае своим в 74-м батальоне ему никогда не стать, а с тем, что есть, можно неплохо устроиться и в Англии.

— Деньги на бочку, — добавил капитан. — Подумайте, Шарп. Подумайте хорошенько. Эй, Джок, коня!

Прапорщик отбросил сигару. Во рту и без того пересохло от пыли, а от дыма стало еще суше. Уркхарт, забравшись в седло, заметил дымящийся окурок и наградил Шарпа неодобрительным взглядом. Он вроде бы даже собрался что-то сказать, но сдержался и, подобрав поводья, отъехал. К черту, подумал Шарп. Все не так, за что ни возьмись.

Между тем маратхские канониры взяли на прицел британские пушки и уже едва ли не первым ядром угодили в лафет. Колесо разлетелось в щепки, и шестифунтовое орудие накренилось. Пушкари соскочили с передка, но не успели они подкатить запасное колесо, как быки рванули и понесли. Пушка тащилась за ними, взрывая сухую землю осевой буксой. Бомбардиры бросились вдогонку, но тут запаниковали быки второй упряжки. Опустив головы с раскрашенными рогами, животные кинулись прочь, напуганные начавшейся канонадой. Маратхские пушки били одна за другой. Очередное ядро нашло цель, и бычья кровь плеснула ярким фонтаном в небо. Неприятельская артиллерия превосходила британскую не только численно, но и по таким показателям, как огневая мощь и дальнобойность. Рвущиеся за спиной быков снаряды подгоняли обезумевших животных, и они мчались все дальше на правый фланг, где шли батальоны сипаев. Передок отчаянно подпрыгивал на каждой неровности, и из ящика то выскакивало ядро, то просыпался порох.

Генерал Уэлсли направился к сипаям и, хотя Шарп этого не слышал, наверное, призывал их расступиться и пропустить быков, но солдаты вдруг, без какой-либо видимой причины, повернулись и побежали сами.

— Господи! — пробормотал Шарп, за что удостоился укоризненного взгляда Колкхауна.

Два батальона сипаев удирали с поля боя. Генерал был с ними, но остановить поддавшихся панике людей не мог. Напуганные как быками, так и грозной канонадой вражеской артиллерии, индийцы исчезли в высоких злаках, оставив за собой растерянных и смущенных офицеров и, как ни странно, тех самых вызвавших панику быков, которые вдруг сами по себе успокоились, остановились и терпеливо ждали, пока пушкари вернут их на место.

— Садитесь! Садитесь! — закричал своим людям Уркхарт, и солдаты опустились на корточки.

Один даже вытащил из ранца глиняную трубку, высек огонек и затянулся. Ветерок подхватил и медленно понес табачный дым. Кое-кто приложился к фляжке, но большинство берегли воду, зная, что она пригодится, когда сражение начнется по-настоящему и когда придется рвать зубами патроны. Шарп оглянулся, надеясь увидеть водоносов-пуккали, но те, похоже, отстали. На пригорке тем временем появилась маратхская кавалерия; длинные, поднятые вверх копья казались на фоне голубого неба плотным черным частоколом. Соблазн ударить по ослабленному, расколотому британскому флангу и усилить тем самым уже начавшуюся панику был велик, но из леска левее выступил британский эскадрон, готовый в случае опасности провести контратаку. В результате обе стороны так ничего и не предприняли, ограничившись наблюдением друг за другом. Волынщики 74-го перестали играть. Оставшиеся британские пушки разворачивались в линию напротив неприятельской артиллерии, занявшей позиции вдоль длинного склона.

— Мушкеты у всех заряжены? — спросил Уркхарт.

— Так точно, сэр, — ответил сержант. — А у кого не заряжены, тем придется объяснить, как это случилось.

Капитан спешился. На седле у него болталось с дюжину фляжек. Отстегнув половину, он отдал их ближайшему из солдат.

— Поделитесь со всеми.

Шарп подумал, что мог бы сделать то же самое. Кто-то из горцев, налив воды на ладонь, стал поить своего пса. Потом солдат откинулся на спину и накрыл лицо кивером, а собачонка уселась и принялась вычесывать вшей.

Глядя на неприятельские линии, Шарп подумал, что на месте маратхов ударил бы именно сейчас, двинув вперед пехоту. Всю пехоту. Скатившаяся с высотки орава кричащих воинов добавила бы паники и могла добыть победу.

Но пехота оставалась невидимой, прячась где-то позади пушек, и на горизонте маячили только орудия и всадники с поднятыми копьями.

Враг выжидал.

И красномундирники тоже выжидали.

Полковник Уильям Додд, командир полка, называвшего себя Кобрами Додда, выехал на пригорок, с которого открывался хороший вид на смятенные британские порядки. Похоже, один или два батальона поддались панике и побежали, оставив огромную брешь на правом фланге наступающей британской армии. Развернув коня, Додд поскакал к вершине холма, туда, где под развернутыми знаменами расположился командующий маратхской армией. Пробившись через толпу советников и адъютантов, полковник оказался рядом с князем Ману Баппу.

— Бросьте в наступление все силы, сахиб. Немедленно! У нас есть шанс покончить с британцами одним ударом.

Ману Баппу как будто не слышал Додда. Командующий объединенными маратхскими силами был высокого роста, худощавый мужчина с вытянутым, изуродованным шрамами лицом и короткой черной бородкой. Одежды на нем были желтые, голову защищал серебряный шлем с высоким плюмажем из конского волоса. В руке Ману Баппу держал обнаженную саблю, добытую, как он утверждал, в схватке с английским офицером. Утверждениям этим Додд не верил, поскольку не узнавал в оружии ни одного из принятых в армии образцов, однако держал сомнения при себе. Князь и младший брат трусливого раджи Берара, Ману Баппу в отличие от большинства маратхских вождей был еще и настоящим воином.

— Атакуйте сейчас! — настаивал Додд. Чуть раньше, в первой половине дня, он давал князю противоположный совет не вступать с британцами ни в какие стычки, но сейчас положение изменилось: британский строй развалился еще на подходе, даже не достигнув дистанции мушкетного огня. — Атакуйте всеми имеющимися силами, сахиб, и мы победим!

— Если я брошу в наступление все, полковник Додд, то моим пушкам придется прекратить огонь. Пусть британцы подойдут поближе и попадут под картечь, и тогда я двину на них пехоту.

В кавалерийской атаке князь получил удар копьем в лицо и лишился передних зубов, отчего звуки у него получались свистящие. Додду казалось, что он разговаривает со змеей. Впрочем, и во внешности Ману Баппу присутствовало что-то змеиное. Может быть, такое ощущение возникало из-за полуопущенных век, а может, в неподвижных чертах лица индийца полковнику мерещилась некая скрытая угроза. Так или иначе, брат раджи Берара по крайней мере умел драться. Сам раджа постыдно бежал еще до начала сражения при Ассайе, а вот Батату, которого там не было, трусом бы никто не назвал. Скорее Додд сравнил бы его с индийской змеей, укус которой смертельно опасен.

— Они уже проходили и через ядра, и через картечь, — проворчал Додд. — При Ассайе их было меньше, а нас больше, и тем не менее они победили. Так что орудия решают не все.

Рядом громыхнула пушка, и Баппу погладил по шее нервно шарахнувшегося от выстрела коня, чистопородного арабского вороного. Седло под князем украшала серебряная чеканка. И жеребец, и седло были подарками одного арабского шейха, соплеменники которого приплыли в Индию, чтобы служить в полку Баппу. Дети бесплодных и безжалостных пустынь, они называли себя Львами Аллаха и считались самым воинственным и неукротимым полком во всей Индии. Сейчас Львы Аллаха стояли за спиной Баппу — фаланга смуглолицых, в белых одеждах воинов, вооруженных мушкетами и длинными, с изогнутыми клинками ятаганами.

— Вы и впрямь полагаете, что мы должны драться с ними перед нашими пушками? — спросил князь.

— Мушкеты нанесут британцам больший урон, чем артиллерия, — ответил Додд. В Баппу ему нравилось, помимо прочего, готовность по крайней мере выслушивать советы. — Встретьте их на середине марша, сахиб, дайте залп из мушкетов, а потом отведите пехоту за орудия, и пусть пушки доделают начатое картечью. А еще лучше: сдвиньте орудия на фланг.

— Слишком поздно.

— Да. Наверно, — усмехнулся Додд. Он никак не мог понять, почему индийцы так упорно придерживаются одной и той же тактики: ставить артиллерию впереди пехоты. Разумного объяснения этому маневру слышать ему не приходилось. Полковник постоянно твердил: располагайте пушки между пехотными частями, чтобы артиллерия била навесным огнем через своих. И неизменно получал один ответ: видя перед собой пушку, солдат чувствует себя защищенным. — И все же, сахиб, выдвиньте вперед хоть немного пехоты.

Баппу задумался. Этот высокий, нескладный англичанин с длинным угрюмым лицом, желтыми зубами и оскорбительными манерами не внушал к себе симпатий, однако в советах имелось здравое зерно. Князь еще ни разу не сражался с британцами, но понимал, что они резко отличаются от всех предыдущих его противников, с которыми ему доводилось иметь дело в бесчисленных войнах, беспрерывно раздиравших Западную Индию. В марширующих через равнину шеренгах красномундирников ощущалось презрение к смерти, позволявшее им выдерживать самую жестокую канонаду. Сам Ману Баппу этого не видел, но те, кто рассказывал о битве под Ассайе, заслуживали полного доверия. И все же отказываться от привычной, испытанной многократно методы представлялось неразумным: как можно ставить пехоту перед пушками, лишая себя несомненных преимуществ тяжелой артиллерии. Артиллерийский арсенал Ману Баппу насчитывал тридцать восемь тяжелых орудий, тогда как у британцев было только несколько легких пушек, а его канониры имели отличную подготовку и не уступали противнику в мастерстве. В представлении индийца, тридцать восемь орудий должны были нанести наступающим британцам невосполнимый урон, однако ж, если верить Додду, то получалось, что ни ядра, ни картечь их не остановят. Впрочем, в данный момент верилось в такое с трудом: сражение еще и не началось, а неприятель уже нервничал, и правый его фланг рассыпался на глазах. Может быть, боги отвернулись наконец от британцев?

— Сегодня утром я видел двух орлов на фоне солнца, — доверительно сообщил Баппу.

Ну и что? Додд с трудом скрыл досаду за глубоким вздохом. Индийцы были невероятно суеверны и верили всевозможным предсказаниям: одни искали истину, вглядываясь в струйки поднимающегося над кипящим маслом пара, другие старательно толковали речения святых или выводили пророчества, наблюдая за дрожанием листа на ветру. На взгляд же полковника, самым убедительным обещанием победы был вид бегущего до начала битвы неприятеля.

— Полагаю, орлы знаменуют победу? — вежливо спросил он.

— Да, — кивнул князь.

Знамение сулило победу в любом случае, независимо от избранной тактики, а раз так, то зачем рисковать и менять проверенное старое на неведомое новое? К тому же, рассуждал Ману Баппу, если он никогда не дрался с англичанами, то ведь и те никогда еще не сражались с Львами Аллаха. Численное преимущество внушало ему уверенность. Он мог выставить на пути британской армии сорок тысяч человек, тогда как неприятельский генерал располагал втрое меньшими силами.

— Подождем, — решил индиец. — Пусть подойдут ближе. — Сначала он сокрушит их пушечной канонадой, а потом добьет мушкетным огнем. — Может быть, когда красные мундиры приблизятся, я выпущу против них Львов Аллаха.

Последнее обещание должно было успокоить полковника, но англичанин лишь сокрушенно покачал головой.

— Одного полка мало, — сказал он. — Даже ваши арабы, сахиб, ничего не изменят. Использовать надо всех. Всю пехоту.

— Может быть, — не стал спорить Баппу, все больше проникаясь нежеланием ставить пеших солдат перед драгоценными орудиями. В этом просто нет необходимости. Появившиеся на фоне солнца орлы сулили победу, а победу могли добыть только пушкари. Он уже представлял, как увидит усеянное красными солдатами поле. Он отомстит за Ассайе и докажет, что британцы так же смертны, как и все прочие его враги. — Возвращайтесь к своим людям, полковник, — твердо добавил князь.

Додд развернул коня к правому флангу, где, выстроившись четырьмя рядами, стояли его Кобры. Отличный, прекрасно обученный полк. Додд вывел его из осажденного Ахмаднагара, а потом сумел уберечь от разгрома в обернувшемся полным хаосом и паникой сражении при Ассайе. В обоих случаях его люди не дрогнули, не дали ни малейшего повода усомниться в своей твердости и боевых качествах. Еще недавно он входил в состав армии Скиндии, но после разгрома под Ассайе Додд отступил вместе с пехотой раджи Берара. Князь Ману Баппу, призванный с севера, чтобы принять под свое начало разрозненное и потрясенное войско, убедил Додда, тогда еще майора, перейти на сторону раджи. Додд в любом случае ушел бы от Скиндии, который под впечатлением успеха британцев запросил мира, но Баппу решил дело в свою пользу предложением золота, серебра и звания полковника. Наемникам Додда было все равно, какому хозяину служить, лишь бы платили побольше.

Заместитель Додда, Гопал, встретил возвращение командира с невеселым лицом.

— Не желает наступать?

— Не желает. Хочет, чтобы всю работу сделала артиллерия, — ответил, не скрывая разочарования, Додд.

Гопал уловил в голосе полковника нотки сомнения.

— Но одна артиллерия не справится?

— Не думаю. По крайней мере под Ассайе у них ничего не получилось. — Додд устало вздохнул. — Черт бы его побрал! Здесь вообще не лучшее для сражения место. С красномундирниками нельзя драться на открытой местности. Надо было заставить их лезть на стену или форсировать реку.

Полковник нервничал, потому что предчувствовал поражение. Поражение грозило пленом, а британцы назначили за его голову вознаграждение. Сейчас оно равнялось семистам гинеям, что составляло почти шесть тысяч рупий. Премию обещали выплатить золотом любому, кто доставит Уильяма Додда, живым или мертвым, руководству Ост-Индской компании. Будучи лейтенантом в армии компании, Додд организовал убийство индийского ювелира и, когда в воздухе запахло жареным, предпочел дезертировать, прихватив с собой роту в составе ста тридцати сипаев. Уже этого оказалось достаточно, чтобы за его голову объявили награду, а после того как Додд со своими людьми перебил гарнизон Чазалгаона, сумму увеличили. Теперь тело офицера-дезертира стоило целое состояние, и Уильям Додд прекрасно понимал, что людская жадность может стать для него смертельной опасностью. Если армия Ману Баппу развалится, как развалилось несметное маратхское войско при Ассайе, ему придется спасаться бегством на широкой, открытой для кавалерии равнине.

— С ними надо бы драться в горах, — мрачно сказал он.

— Тогда нам лучше отступить в Гавилгур, — заметил Гопал.

— В Гавилгур?

— Да, сахиб, в Гавилгур. Это величайшая из маратхских крепостей. Ни одна европейская армия не возьмет эту крепость. — Увидев, что заверение не произвело на командира должного впечатления, индиец поправился: — Ни одна армия мира не возьмет Гавилгур. Он стоит на скалах, под самым небом. С его стен люди кажутся ползающими внизу вшами.

— Однако ж попасть туда все равно как-то можно. В любую крепость можно пройти.

— Да, сахиб, пройти можно. Но только путь в Гавилгур лежит через скалу и приводит к внешнему укреплению. Тот, кто пробьется через внешние стены, окажется перед глубоким рвом, за которым начинаются главные укрепления. Снова стены, пушки, узкая тропа и громадные ворота! — Гопал мечтательно вздохнул. — Я видел Гавилгур однажды, много лет назад, и тогда еще подумал, что никогда бы не пожелал себе драться с врагом, укрывшимся за этими стенами!

Додд промолчал. На склоне все еще стояла британская пехота. Одно за другим ядра взрывали землю перед неприятельской шеренгой, поднимая в воздух клубы пыли.

— Если дела сегодня пойдут плохо, — продолжал, понизив голос, Гопал, — мы отойдем в Гавилгур. Даже если британцы последуют за нами, нас им не достать. Пусть разбивают лбы о скалы. А мы сможем спокойно отдохнуть у озера. Мы будем в небе, а они внизу. И пусть дохнут, как псы.

Что ж, подумал Додд, если Гопал прав, то в Гавилгуре ему не страшны ни вся королевская конница, ни вся королевская рать. Но сначала до крепости надо добраться. А может быть, это и не понадобится, если Ману Баппу сумеет разбить красномундирников здесь. Баппу твердо верил, что ни одна пехота в мире не устоит перед его арабскими наемниками.

Далеко внизу, на равнине, два бежавших в поля батальона сипаев возвращались в строй. Момент был упущен. Еще минута-другая, и шеренга снова двинется вперед.

— Скажи пушкарям, чтобы не торопились открывать огонь, — распорядился Додд. Вся полковая артиллерия насчитывала пять легких орудий, обладавших небольшой дальнобойностью. Пушки эти стояли не перед его одетой в белые мундиры пехотой, а на правом фланге, откуда могли бить по наступающему врагу с гораздо большей эффективностью. — Пусть зарядят картечью и ждут, пока эти паршивцы подойдут поближе.

Победа была важна, но Додд уже знал, что, если судьба распорядится иначе, он уведет полк туда, где его никто и никогда не достанет.

В Гавилгур.

Британцы наконец выступили. Шеренга простиралась с запада на восток более чем на три мили. Она пересекала поля и луга, змеилась между деревьями, исчезала в низинах и появлялась на пригорках, пролегала через широкое высохшее русло реки. В центре ее шли тринадцать красномундирных пехотных батальонов, три шотландских и десять индийских. Левый фланг составляли два, а правый четыре кавалерийских полка. За регулярными частями следовали разделенные на две части конные наемники, примкнувшие к британцам исключительно ради добычи. Били барабаны, звучали волынки. Над киверами реяли, покачиваясь, флаги. И вся эта масса неуклюже катилась на север, безжалостно вытаптывая встречавшиеся по пути поля. Британские шестифунтовые пушки открыли огонь, целя по вражеской артиллерии.

Маратхские орудия били почти беспрерывно. Идя позади своей шестой роты, Шарп взял на заметку одно орудие, стоявшее на пригорке за ярким разноцветьем флагов. Он сосчитал до шестидесяти, потом еще раз до шестидесяти. Несложный подсчет показал, что за две минуты орудие выстрелило пять раз. Определить точно, сколько пушек растянулось по линии горизонта, было трудно, потому что почти все они скрывались за плотной завесой порохового дыма, однако он попытался сосчитать мелькавшие за серо-белым валом яркие вспышки. Получилось около сорока. Сорок орудий. Сорок на пять? Двести. Значит, за минуту маратхи посылали в сторону неприятеля сто ядер, и каждое ядро при хорошем прицеле могло выбить из шеренги двух человек — одного в первом ряду и одного во втором. Потом, когда расстояние сократится, ядра заменят картечью, и тогда поражающая мощь каждого залпа увеличится до дюжины человек. А пока красномундирники молча, сжав зубы, шли вперед, навстречу летящим со склона ядрам. Некоторые со свистом проносились над головами наступающих, некоторые перескакивали через шеренгу. Но маратхские бомбардиры знали дело хорошо и опускали жерла с таким расчетом, чтобы ядро ударялось с недолетом, подскакивало два или три раза и врезалось в цепь на высоте пояса или ниже. По скользящей, так называли это канониры. Если ядро падало слишком близко к пехоте, оно, срикошетив, пролетало слишком высоко. В противном случае докатывалось до шеренги, потеряв силу, и останавливалось под презрительный смех британцев. Мастерство канонира заключалось в том, чтобы выбрать требуемый угол орудия и рассчитать мощность заряда, чтобы ядро достигло цели. И тогда людей выбрасывало из строя с перебитыми костями. Шарп как раз переступил такое, перепачканное липкой кровью, по которой уже ползали мухи. Оно лежало шагах в двадцати от бедняги с выпущенными кишками.

— Теснее строй! Сомкнуть ряды! — кричали сержанты, и замыкающие капралы тянули солдат, заполняя бреши.

Британские пушки тоже посылали ядра в сторону неприятеля, и они исчезали в дыму, не нанося маратхам видимого вреда. Видя, что расстояние слишком велико, артиллерии приказали выдвинуться дальше. Орудия пристегнули к передкам, быки снова натянули постромки, и шестифунтовики поползли вверх по склону.

— Как кегли, да? — Рядом с Шарпом возник прапорщик Венейблс. Родерику Венейблсу было пятнадцать, и он состоял в седьмой роте. До появления Шарпа юноша был самым молодым офицером, а теперь добровольно исполнял обязанности наставника, подсказывая новичку, как должен вести себя офицер. — Бьют по нам, как по кеглям, верно, Ричард?

Прежде чем Шарп успел ответить, с полдюжины шедших правее солдат бросились врассыпную перед ударившимся о землю и срикошетившим в них ядром. Неприятельский подарок, никого не задев, пролетел в брешь. Горцы рассмеялись, а сержант Колкхаун дал команду сомкнуть строй.

— Тебе разве не надо быть на левом фланге роты? — спросил Шарп.

— Эх, Ричард, рассуждаешь как сержант. Никак не отделаешься от старых привычек. Свиным Ушкам наплевать, где я нахожусь. — Свиными Ушками прозвали капитана Ломакса. Причина заключалась не в какой-то физиологической особенности его собственных ушей, а в необыкновенном пристрастии, питаемом капитаном к поджаренным до хрустящей корочки свиным ушкам. Ломакс был спокойный и добродушный человек, что в выгодную сторону отличало его от строгого приверженца дисциплины Уркхарта, требовавшего от подчиненных буквального исполнения всех имеющихся регуляций. — К тому же делать все равно нечего. Парни и без меня отлично справляются.

— Да, быть в прапорщиках — только время зря терять, — заметил Шарп.

— Чепуха! Прапорщик — это будущий полковник. Наша с тобой обязанность, Ричард, служить украшением роты и прожить достаточно долго, чтобы успеть получить повышение! А пользы от нас никто и не ждет. Боже, кто только такое мог придумать, чтобы требовать от младшего офицера какой-то пользы! Не бывало такого и не будет! — Венейблс громко хохотнул. Шумный, самодовольный, наглый и тщеславный, он был, однако, одним из немногих офицеров 74-го батальона, кто держался с новичком на равных. — Слышал новость? В Мадрас прибыло пополнение.

— Уркхарт мне уже сказал.

— Свежатинка. Так что самым молодым тебе быть недолго.

Шарп покачал головой.

— Это ведь будет зависеть от того, когда они подписались, верно?

— Пожалуй, что так. Да, наверно, ты прав. А им ведь еще надо было доплыть сюда из Англии, а? Похоже, ты все равно останешься нашим младшеньким. Сочувствую, старина. Не везет, так не везет.

Старина? А что, так оно и есть. Он и впрямь уже не молод. Лет, наверно, на десять старше Венейблса. Точно Шарп не знал, потому что прежде всего никто не удосужился поинтересоваться, сколько ж ему лет. Прапорщики — люди молодые, почти юнцы, а Шарп уже мужчина.

— Ух, ты! — восхищенно воскликнул Венейблс, и Шарп, повернув голову, успел увидеть, как ядро ударилось о край ирригационного канала и срикошетило вертикально вверх, сопровождаемое фонтаном земли. — Свиные Ушки рассказывал, что видел однажды, как два ядра столкнулись прямо в воздухе. Ну, может, не видел, но слышал точно. Говорит, выскочили, врезались… бум! И сплющились.

— Должны были расколоться, — заметил Шарп.

— Свиные Ушки говорит, что не раскололись, — стоял на своем Венейблс. — Говорит, сплющились. — Впереди разорвался снаряд. Железные осколки с шелестом разлетелись по сторонам. Никого не задело, и солдаты переступили дымящиеся куски. Венейблс нагнулся, подобрал один и тут же выронил — горячий. — Хочу оставить на память, — объяснил он, наклоняясь еще раз и засовывая осколок в ранец. — Отправлю домой, сестре. Интересно, почему наши пушки не стреляют?

— Далековато, — сказал Шарп.

До неприятельских орудий оставалось еще с полмили, и, хотя шестифунтовики могли бить с такого расстояния, пушкари, видимо, решили подойти поближе, чтобы уже не промахнуться. Сблизиться с врагом — так всегда говорил полковник Маккандлесс. В этом секрет победы в сражении. Сближайся, а потом убивай. В седьмую роту угодило ядро. Земли оно коснулось только раз, летело быстро, так что уклониться никто не успел. Двоих как будто вырвало из строя, и они отлетели, разбрызгивая кровь.

— Боже, — прошептал, бледнея, Венейблс. — Боже. — Тела вмяло друг в друга, из кровавого месива торчали переломанные кости, выплывали внутренности. Шедший замыкающим капрал остановился, чтобы вытащить из-под жуткой кашицы ранцы и сумки. — Вот и еще два имени на паперти. Кто они, капрал?

— Братья Макфаддены, сэр. — Капралу пришлось кричать, чтобы перекрыть шум канонады.

— Бедняги. Впрочем, шестеро еще осталось. Плодовитая дама, Рози Макфадден.

Шарп впервые слышал слово «плодовитый», но хотя точного его значения не знал, спрашивать Венейблса не стал. Парень, при всей его беззаботности и самоуверенности, сильно побледнел — вид изуродованных человеческих тел подверг серьезному испытанию крепость его желудка. В сражении он участвовал впервые — во время битвы под Ассайе отдыхал в обозе с малабарской чесоткой. Прапорщик постоянно уверял, что вид крови ему не страшен, поскольку с малых лет помогал отцу, эдинбургскому хирургу, но сейчас отвернулся и отошел в сторону. Его вырвало. Шарп даже не оглянулся, но несколько солдат вытянули шею.

— Смотреть вперед! — рявкнул он.

Колкхаун бросил на него недовольный взгляд. Сержант полагал, что приказы в роте имеют право отдавать только два человека: он сам и капитан.

Через несколько секунд Венейблс догнал шеренгу.

— Наверное, съел что-то.

— В Индии такое случается, — посочувствовал Шарп.

— Но не с тобой.

— Со мной нет… пока. — Он вдруг пожалел, что на плече не висит мушкет, к деревянному ложу которого прикасались, чтобы не спугнуть удачу.

К ним подъехал Уркхарт.

— Вернитесь к роте, мистер Венейблс.

Прапорщик послушно вернулся на место, а капитан на правый фланг. Шарпу он даже не кивнул, как будто того и не было. Перед шеренгой проскакал майор Суинтон, командовавший батальоном в отсутствие полковника Уоллеса, стоявшего во главе всей бригады. Копыта глухо простучали по сухой, спекшейся земле.

— Все в порядке? — крикнул он Уркхарту.

— Все хорошо.

— Молодцом! — Суинтон умчался дальше.

Вражеская канонада звучала беспрерывно, как бесконечный, неумолчный гром. От нее закладывало уши, в ней почти тонули пронзительные завывания волынок. Фонтан земли ударил вдруг слева, и Шарп, повернув голову, увидел в конце шеренги разбросанные тела. Там была деревня. И как же это его угораздило, черт возьми, пройти мимо деревни и заметить? Деревушка была небольшая — кучка сбившихся вместе лачуг с крытыми тростником крышами и крохотными наделами, защищенными кактусовыми изгородями. И все равно непонятно: как можно не заметить такое? Люди словно вымерли. Очевидно, крестьянам хватило ума сообразить, что солдаты на полях просто так не появляются. Собрали пожитки, горшки да сковородки и ушли в лес. В одну хибару угодило ядро; тростник разметало, ветхие балки треснули, и крыша безнадежно просела.

Шарп посмотрел в другую сторону. Вдалеке появилась вражеская кавалерия, и тут же наперерез ей выдвинулись всадники в синих с желтым мундирах — драгуны 19-го полка. На обнаженных клинках играли лучи послеполуденного солнца. Где-то призывно пропела труба — или это ему только показалось? В ушах гремело, точно в кузнице. Всадники скрылись за деревьями. Вверху просвистело ядро, слева бухнул снаряд, стрелковая рота 74-го завернула фланг, пропуская артиллерийский расчет. Британские пушки вышли наконец далеко вперед и заняли позиции. Возле орудий началась обычная суета: заложить мешки с порохом, утрамбовать, забить ядро, отступить… Вдоль поля захлопало, затрещало. Пушки заволокло дымом. В воздухе распространился отвратительный запах протухших яиц.

Барабаны все били и били, отмеряя долгий марш на север. На какое-то время сражение свелось к состязанию пушкарей: слабые британские шестифунтовики метали ядра в скрытого дымом врага; маратхские громадины решетили наступающую красномундирную цепь. Пот струился по животу, щипал глаза и капал с носа. У лица жужжали надоедливо мухи. Шарп вытащил саблю. Рукоятка оказалась скользкой, и он вытер ее и ладонь правой руки о полу мундира. Вдруг захотелось отлить, но времени, чтобы остановиться и расстегнуть пуговицы, не было. Держись, сказал он себе. Терпи, пока не разобьем чертовых ублюдков. Или дуй в штаны — на такой жаре все быстро высохнет, а пятно сойдет за пот. А если завоняет? Нет, лучше подождать. К тому же если солдаты пронюхают, что их прапорщик обмочился перед заварушкой, жизни ему уже не будет. Ссыкун Шарп — кличка приклеится навечно. Ядро пролетело так низко, что едва не задело кивер. Слева что-то просвистело. Упавшего солдата вырвало кровью. Из разорванного живота выползали синеватые кишки. Их уже рвал учуявший добычу пес. Другой надсадно лаял. Замыкающий пинком отбросил собаку, но ее было не отогнать. Неплохо бы помыться. Шарп чувствовал себя потным, грязным и вонючим. Да еще вшивым. Впрочем, в таком положении были все. Может быть, даже сэр Артур. Шарп взглянул вправо — командующий ехал позади 78-го батальона. Под Ассайе он временно исполнял обязанности генеральского ординарца и знал всех офицеров, державшихся сейчас рядом с Уэлсли. Они относились к нему куда приветливее, чем офицеры 74-го батальона, но при этом вовсе не воспринимали как равного.

К черту! Пошло оно все! Может, стоит воспользоваться советом Уркхарта? Уволиться. Вернуться домой. Взять деньжата. Купить постоялый двор и повесить саблю на стену. Может быть, Симона Жубер согласится уехать с ним в Англию? Ей, пожалуй, понравилось бы управлять постоялым двором. Назвать заведение «Загнанная мечта» и брать со всех армейских двойную цену за выпивку.

Маратхские орудия вдруг замолкли. По крайней мере те, что стояли напротив 74-го батальона. В наступившей тишине Шарп пристальнее пригляделся к тому, что скрывалось за дымом на пригорке в четверти мили от наступающих. Британские пушки продолжали стрелять. Ветерок постепенно уносил пороховую завесу к северу, но ничего такого, что прояснило бы причину внезапного затишья, не проступало. Может, у них кончились боеприпасы. Давай, давай, надейся. Скорее просто заряжают картечь, чтобы оказать красномундирникам теплый прием.

Мочевой пузырь грозил лопнуть, и Шарп понял, что терпеть больше нет мочи. Сунув саблю под мышку, он завозился с пуговицами. Одна оторвалась. Шарп выругался, наклонился за ней, поднял, выпрямился и с облегчением пустил струю на сухую землю. Разумеется, мимо внимания капитана такое пройти не могло.

— Так уж обязательно было делать это именно сейчас, мистер Шарп? — раздраженно осведомился он.

Так точно, сэр, выдул три полные фляжки, сэр. И не пойти бы вам ко всем чертям, сэр.

— Виноват, сэр, — только и ответил он.

Может быть, настоящие офицеры вообще не ходят по малой нужде? Шарп чувствовал, что рота посмеивается над ним. Он неловко и поспешно застегнул пуговицы и побежал догонять цепь. Центр маратхской артиллерии все еще молчал. Ну и ладно. Вдруг с фланга ударила пушка, ядро скакнуло перед шестой ротой и, протаранив шеренгу, оторвало одному ногу и перебило другому колени. Кусок кости, отлетев, разрезал штанину третьему. Замыкающий, сержант Маккалэм, закрыл брешь, а подбежавший волынщик склонился над раненым, чтобы наложить повязку. Обычно раненых оставляли на месте, а после сражения, если они доживали, отправляли к костоправу. И потом, если бедолаги переживали еще и ножи с пилами, их отсылали домой — ни на что не годных и никому не нужных, становившихся бременем для своего прихода. Или у шотландцев нет приходов? Точно Шарп не знал, однако нисколько не сомневался, что уж работные дома у них наверняка есть. Работные дома и кладбища для нищих есть везде. Уж лучше лечь в черную землю чужой страны, чем прозябать за счет милости в богадельне.

И тут он увидел нечто, объяснявшее, почему маратхская артиллерия в центре перестала стрелять. В промежутках между пушками вдруг появились бегущие люди. Люди в длинных одеждах и тюрбанах. Просачиваясь струйками между орудиями, они соединялись в огромную нестройную колонну, над которой уже реяли длинные зеленые полотнища на высоких, с серебряными наконечниками флагштоках. Арабы. Шарп видел их и раньше. В Ахмаднагаре. Но те были по большей части мертвые. На память пришли слова Севаджи — приятеля полковника Маккандлесса, маратха, воевавшего на стороне британцев. Тот говорил, что арабы — самые опасные наемники неприятельского войска.

И вот теперь орда воинов пустыни двигалась навстречу 74-му батальону и его соседям.

Какого-то определенного строя арабы не придерживались. Украшенные резьбой и инкрустациями ложа мушкетов поблескивали в лучах предзакатного солнца, а кривые сабли оставались пока в ножнах. Шли они легко, почти беззаботно, как будто собрались на прогулку и нисколько не сомневались в собственном превосходстве над врагом. Сколько их было? Тысяча? По меньшей мере. Офицеры ехали верхом. Наступали арабы не шеренгами, а общей массой, впереди которой бежали самые отважные — или самые безрассудные? — которым не терпелось поскорее пустить кому-то кровь. Вся эта огромная толпа издавала пронзительные воинственные крики, а шедшие в середине ее барабанщики отбивали нервный, тревожно пульсирующий, разбегающийся по полю ритм. Шарп заметил, что британские пушкари заряжают картечью. Зеленые знамена колыхались над головами наступающих, и узкие шелковые полотнища извивались в воздухе подобно змеям. На них было что-то написано, но как Шарп ни старался, разобрать загадочные письмена не мог.

— Семьдесят четвертый! — крикнул майор Суинтон. — Стой!

78-й тоже остановился. Двум шотландским батальонам, понесшим тяжелые потери под Ассайе, выпала незавидная честь принять на себя удар главной силы маратхской пехоты. Центр сражения был здесь. Все прочее как будто замерло в ожидании схватки. Шарп не видел ничего, кроме катящейся сверху улюлюкающей, воинственной людской лавины.

— Приготовиться! — призвал Суинтон.

— Приготовиться! — эхом отозвался Уркхарт.

— Приготовиться! — крикнул сержант Колкхаун.

Солдаты подняли мушкеты к груди и отвели назад тяжелые курки.

Шарп шагнул на свободное место между шестой и стоявшей левее седьмой ротами, жалея, что у него нет мушкета. Сабелька в руке казалась легкой, хрупкой и ни на что не годной.

— Цельсь! — подал команду Суинтон.

— Цельсь! — повторил Колкхаун, и приклады уткнулись в плечи солдат.

Сосед Шарпа справа опустил голову, ведя взгляд по дулу ружья.

— Стрелять ниже, парни, — предупредил стоявший за ротой Уркхарт. — Стрелять пониже. Мистер Шарп, займите свое место.

Чтоб тебе провалиться, подумал Шарп. Вот и еще одна ошибка. Он встал позади роты — его обязанность заключалась в том, чтобы наблюдать за строем и не допустить бегства.

Арабы приближались. Им оставалось пройти не больше ста шагов. Некоторые, самые нетерпеливые, уже вытащили сабли. В воздухе, загадочным образом очистившемся от дыма, стоял несмолкающий боевой клич. Звучал он непривычно пронзительно, со странными, жутковатыми модуляциями, от которых холодела кровь и по костям словно пробегала царапающая дрожь. Уже недалеко. Уже почти близко. Мушкеты в цепи были слегка опущены. При выстреле дуло вскидывало вверх, и у неопытных, необученных солдат, не готовых к сильной отдаче, пуля уходила обычно выше цели. Здесь новичков не было.

— Ждем, парни, ждем! — крикнул седьмой роте Свиные Ушки.

Прапорщик Венейблс нервно рубанул палашом по какому-то кустику. Лицо у него стало бледное.

Уркхарт вынул пистолет, взвел курок, и Шарп увидел, как дрогнули от щелчка уши капитанской лошади.

Лица арабов, казалось, не выражали ничего, кроме кровожадной ненависти. Барабаны били все громче. Красная ленточка глубиной в два ряда выглядела невероятно тонкой и ненадежной перед накатывающей на нее силой.

Майор Суинтон набрал в легкие побольше воздуху. Шарп снова шагнул вперед, протиснувшись в брешь между ротами. К чертям, он должен быть впереди, там, где убивают. Стоять сзади еще хуже, чем впереди.

— Семьдесят четвертый! — крикнул Суинтон и сделал паузу. Пальцы замерли на курках.

Пусть подойдут поближе, думал майор. Пусть подойдут поближе.

А тогда мы им покажем.

Брат Ману Баппу, раджа Берара, не был в деревне Аргаум, где Львы Аллаха шли сейчас в атаку, намереваясь нанести удар в самое сердце британской армии. Раджа не любил драться. Сама идея соперничества, состязательности, завоевания была ему по вкусу; он с удовольствием смотрел на захваченных пленных и на переполняющую хранилища добычу, но участвовать в битве самому… Нет, столь грубое занятие было не для него.

А вот Ману Баппу жил исключительно ради войны. Собственно, война и была смыслом его жизни. Баппу исполнилось тридцать пять, воевать он начал в пятнадцать и мечтал только об одном: чтобы боги даровали ему возможность драться еще лет двадцать или сорок. Себя он считал настоящим маратхом — разбойником, бродягой, вором в доспехах, грабителем и мародером, чумой, наследником, потомком и продолжателем дела тех маратхов, которые на протяжении сотен лет хозяйничали в Западной Индии, совершая внезапные набеги на плодородные долины и терроризируя богатое население многочисленных внутренних княжеств. Проворная сабля, быстрый конь, жирная добыча — чего еще желать мужчине? Вот почему Ману Баппу часто и надолго покидал родное княжество, чтобы вернуться с богатством в маленький Берар.

Но теперь беда угрожала всем маратхским землям. Одна британская армия завоевывала северные территории, другая пыталась следовать ее примеру здесь, на юге. Именно эта, южная армия разгромила войско Скиндии и Берара под Ассайе, и тогда раджа призвал на помощь брата и его неустрашимых Львов Аллаха и повелел им растерзать захватчиков. Такое дело нельзя поручить всадникам, предупредил раджа брата. Такое по силам только пехоте. Только арабам.

Ману Баппу рассуждал иначе и рассчитывал именно на кавалерию. Арабы победят, в этом он нисколько не сомневался, но они могут лишь сломать врага непосредственно на поле боя. Первоначально князь планировал подпустить красномундирников к самым пушкам, а потом послать вперед арабов, но в какой-то момент сражения, не устояв перед соблазном приблизить триумф, отправил своих Львов перед артиллерией. Пусть арабы расшатают неприятельский центр, пусть переломят британцам хребет, а когда те дрогнут и побегут, за дело возьмутся маратхские всадники. Близился вечер, солнце опускалось к розовеющему горизонту, но небо оставалось безоблачным, и Баппу уже предвкушал восторг ночной охоты на залитых лунным сиянием просторах Деканского плоскогорья.

— Мы поскачем по лужам крови, — произнес он и повел адъютантов на правый фланг, чтобы, атакуя британцев, не наткнуться на арабов. Пусть его славные Львы Аллаха разграбят вражеский лагерь, пусть завладеют обозом — он сам возглавит преследование, помчится по залитой кровью и лунным светом равнине.

И тогда британцы побегут. Побегут, как спасающиеся от тигра козы. Но тигр хитер. Он оставил с армией лишь небольшую часть всадников, какие-то пятнадцать тысяч, сосредоточив основную силу южнее, вдоль всех растянувшихся на многие мили дорог, по которым чужаки получали все необходимое. И куда бы ни побежали красные мундиры, их везде будут ждать острые сабли маратхских кавалеристов.

Баппу неспешной рысью проехал за спинами арабов. Британские пушки били картечью, она хлестала по земле и людям. Баппу видел, как падают воины в длинных одеждах. Но видел он также и то, что остальные идут вперед без малейших колебаний, спеша сблизиться с ничтожно тонкой цепью красномундирников. Арабы вопили, орудия громыхали, снаряды взрывались, и душа Ману Баппу переполнялась музыкой. Нет в жизни ничего прекраснее, думал он, чем предвосхищение неминуемой победы. Оно пьянило, как те травы и снадобья, что воспламеняют воображение и насыщают мозг возвышенными видениями.

В какой-то момент Ману Баппу позволил себе отвлечься от мыслей о победе и задуматься над тем, почему британцы не стреляют из мушкетов, но картина сражения была слишком прекрасна, чтобы ломать голову из-за таких пустяков. В мечтах он преследовал разбитую армию, крошил врагов тулваром и прорубал кровавую дорогу на юг. Проворная сабля, быстрый конь и поверженный противник. Вот он, рай для настоящего маратха, и сегодня вечером Львы Аллаха откроют его ворота, чтобы он, Ману Баппу, князь, воин и мечтатель, смог навсегда войти в легенду.

Глава вторая

— Огонь! — крикнул майор Суинтон.

Оба шотландских батальона выстрелили одновременно, и почти тысяча мушкетов выбросили густую завесу дыма, скрывшую наступающую цепь. Арабы исчезли из виду, и красномундирники употребили недолгую паузу на то, чтобы перезарядить ружья. Солдаты рвали зубами промасленные бумажные патроны, выхватывали шомполы, одним движением переворачивали их и загоняли в дула мушкетов. Едкий дым понемногу рассеивался. Кое-где от дымящихся пыжей занялась сухая трава.

— Повзводно! С флангов! Огонь! — скомандовал Суинтон.

— Легкая рота! — откликнулся с левого фланга капитан Питерс. — Первый взвод, огонь!

— Вперед! Вали их! Живей, псы! На вас смотрят ваши мамочки! — орал полковник Харнесс. Командир 78-го был безумен как шляпник да еще бредил от лихорадки, но оставить батальон категорически отказался и следовал за наступающими соотечественниками в паланкине. Услышав первый залп, он попытался подняться с носилок, чтобы поддержать своих, хотя его единственным оружием был сломанный кнут. Пару дней назад ему пустили кровь, и теперь из-под левого рукава мундира за полковником волочилась перепачканная повязка. — Задайте им жару, мошенники! Устройте ублюдкам порку!

Теперь огонь вели полуротами; каждая через две-три секунды после соседней, так что залпы как бы катились с обоих флангов к центру, сходились в середине и начинали новый круг опять же с флангов. Шарп называл это часовым огнем, и прием был впечатляющим результатом упорных, утомительных многочасовых тренировок. С крыльев цепи били шестифунтовики. После каждого выстрела орудие подпрыгивало и отскакивало назад, успев выплюнуть из жерла порцию картечи. Пушечный дым покрывал широкие полосы обгорелой травы. Канониры работали без мундиров, в рубахах — закидывали порох, шуровали прибойником, вкатывали ядро, отскакивали от прыгающей пушки и повторяли все сначала. На врага посматривали только командиры орудий, в большинстве сержанты, да и те делали это лишь для того, чтобы проверить точность наводки. Остальные подтаскивали ядра и порох, иногда налегали на лафет или толкали колеса, возвращая орудие на место, а потом снова били и заряжали.

— Воды! — хрипло крикнул капрал, размахивая пустым ведром.

— Целиться ниже! Не тратить зря порох! — призывал майор Суинтон, направляя коня в брешь между центральными ротами и всматриваясь в дым, за которым оставался враг.

Позади него, у знамен 74-го батальона, генерал Уэлсли с адъютантами тоже старался разглядеть арабов. Командир бригады, полковник Уоллес, направил лошадь к флангу. Проезжая мимо Шарпа, он что-то крикнул, но слова потерялись в грохоте канонады, а в следующий момент конь дернулся, получив пулю в холку. Уоллес посмотрел на рану — вроде бы ничего страшного. В тылу полковник Харнесс сражался с индийцем-носильщиком, пытавшимся вернуть его в паланкин. Один из адъютантов Уэлсли покинул свиту, чтобы успокоить безумного шотландца и уговорить его вернуться к обозу.

— Равнение! — крикнул Колкхаун. — Целься ниже!

Неприятельская атака приостановилась, но вовсе не была отбита. Первый залп стал для арабов сильным ударом. Едва дым рассеялся, как Шарп увидел широкую полосу устлавших землю тел. Белых с красным. Кровь на рубахах. Но за этой шевелящейся стонущей кучей стояли те, кто еще верил в победу и готовился добыть ее любой ценой. Необученные повзводной стрельбе, арабы палили беспорядочно, но перезаряжали быстро, и пули их достигали цели. Шарп слышал глухие, чавкающие звуки, с которыми металл входит в мясо, видел, как людей отбрасывает назад, как они падают, раскинув руки. Замыкающие оттаскивали убитых и закрывали живыми бреши.

— Тесней! Тесней! Держать строй!

Волынщики не умолкали, добавляя пронзительных, дерзких нот в глухое громыханье пушек. Рядового Холлистера ранило в голову, и Шарп увидел вспорхнувшее облачко белой муки. Кивер слетел на землю. На напудренных волосах проступило темное пятно, и Холлистер, покачнувшись, рухнул с остекленелыми глазами.

— Первый взвод, огонь! — скомандовал сержант Колкхаун.

Неприятеля из-за близорукости он различал плохо, но сейчас этот недостаток ему не мешал — в дыму все равно никто ничего не видел. От сержанта требовалась только выдержка, а ее Колкхауну было не занимать.

— Второй взвод, огонь! — крикнул капитан Уркхарт.

— Господи Иисусе! — прохрипел кто-то рядом с Шарпом. Солдат как будто оступился, выронил мушкет, согнулся и упал на колени. — О Господи… Господи… Господи… — повторял он, зажимая обеими руками горло.

Раны Шарп не увидел, но потом заметил, что между пальцами сочится и стекает на серые штаны кровь. Умирающий взглянул на Шарпа, в глазах его блеснули слезы, и в следующий момент он завалился вперед, лицом вниз.

Шарп поднял мушкет и перевернул убитого, чтобы снять патронную сумку.

— Кремень! — крикнул кто-то впереди. — Мне нужен кремень!

Сержант Колкхаун, расталкивая солдат локтями, пробился через ряды с запасным кремнем.

— А где твой запасной кремень, Джон Гамильтон?

— Бог его знает, сержант.

— Ну, тогда у Него и спроси. Будешь наказан.

Джон Гамильтон промолчал. Рядом выругался другой — пуля пробила ему левое запястье. Солдат отступил, левая рука безжизненно свисала вдоль туловища, и с нее капала кровь.

Шарп, недолго думая, занял освободившееся место, поднял мушкет и выстрелил. Приклад больно ударил в плечо, но ощущение было приятное. Наконец-то нашлось настоящее дело. Он опустил ружье, вытащил из сумки патрон, надкусил плотную бумагу, ощутив на языке соленый вкус пороха, вложил пулю в дуло, забил шомполом и выстрелил. Зарядил опять. У самого уха странно взвизгнула пуля. Над головой просвистела другая. Шарп подождал, пока огонь с фланга снова докатится до шестой роты, и выстрелил вместе с первым батальоном. Опустить приклад. Достать патрон. Надкусить. Засыпать порох. Загнать пулю. Шомпол на место. Поднять мушкет. К плечу. Взвести курок. Шарп делал все это привычно быстро, как и все остальные. Делал то, что умел. То, чему его учили. Только вот офицеров никто не учит. Зачем их учить, если они все равно ничего не делают? Прав Венейблс — единственное, что требуется от прапорщика, это остаться в живых. Но быть в стороне, когда идет бой, Шарп не мог. К тому же сейчас он чувствовал себя на месте: лучше стоять в шеренге и посылать пули в скрытого дымом врага, чем вообще ничего не делать и торчать столбом за спиной роты.

Дрались арабы хорошо. Чертовски хорошо. Шарп даже припомнить не мог, когда еще кто-то выдерживал такой плотный огонь. Арабы даже пытались наступать, но им мешала груда тел — все, что осталось от первых рядов. Да сколько же их там, черт возьми? Один из зеленых флагов накренился и упал, но тут же снова заколыхался вверху. Барабаны все били и били, били зло и настойчиво, составляя жуткий дуэт с завывающими волынками красномундирников. Ружья у арабов были с необычно длинными стволами, из которых вырывались длинные языки пламени и грязно-серый дым. Еще одна пуля прошла совсем близко. Шарп выстрелил, и чья-то рука схватила его за воротник и резко дернула назад.

— Займите свое место, мистер Шарп! — зло бросил капитан Уркхарт. — Здесь! Позади роты! — Лошадь отступила в сторону, и рывок получился сильнее, чем, наверно, рассчитывал капитан. — Вы больше не рядовой, — добавил Уркхарт, помогая прапорщику удержаться на ногах.

— Конечно, сэр, — глядя прямо перед собой, ответил Шарп. Он почувствовал, что заливается краской — его, как мальчишку, отчитали перед солдатами. К черту все! К черту!

— Приготовиться к атаке! — крикнул майор Суинтон.

— Приготовиться к атаке! — повторил капитан, отъезжая на фланг.

Шотландцы вытащили штыки и вставили их в ушки на дуле мушкета.

— Расстрелять! — крикнул Суинтон, и те, у кого оставалась пуля в стволе, дали последний залп.

— Семьдесят четвертый! — Майор поднял саблю. — Вперед! Где музыка? Я хочу услышать волынку!

— Давай, Суинтон! Вперед! — заорал Уоллес. Подбадривать никого не требовалось, наступали все в охотку, но полковник разволновался и, обнажив палаш, устремился на левый фланг седьмой роты. — Веселей, парни! На врага!

Красномундирники шли вперед, затаптывая тлеющие на земле пыжи.

Арабов наступление британцев как будто застало врасплох. Некоторые выхватили штыки, другие вытащили из ножен длинные кривые сабли.

— Вперед, парни! Они не выдержат! — кричал Уэлсли. — Не выдержат! Смелей!

— Черта с два они выдержат, — прохрипел кто-то рядом.

— Вперед! Вперед! — не умолкал Суинтон. — Не робей!

И красномундирники, получив команду убивать, пробежали последний десяток ярдов, перепрыгнули через мертвых и заработали штыками. Справа от 74-го не отставал 78-й. Британские пушки дали последний залп картечью и замолчали, чтобы не задеть своих.

Одни арабы хотели драться, другие думали об отступлении, но атака горцев стала неожиданностью и для первых, и для вторых. Между тем задние ряды, не понимая опасности, продолжали напирать, подгоняя передних на шотландские штыки. Шарп бежал замыкающим, держа в руках разряженный мушкет. Штыка у него не было, и он уже подумывал, не лучше ли вытащить саблю, когда высокий араб срубил ятаганом замыкающего первого ряда и занес окровавленный клинок над головой следующего. Шарп перевернул мушкет и, схватив его за ствол, врезал врагу по виску тяжелым, окованным медью прикладом. Араб рухнул как подкошенный, и в спину ему тут же воткнули штык. Он задергался, будто подколотый на пику угорь. Шарп еще раз огрел его прикладом, дал для верности хорошего пинка и побежал дальше.

Вокруг кричали, вопили, визжали, рубили, кололи, плевались и проклинали. Группа из нескольких арабов дралась так отчаянно, словно они надеялись одни, без посторонней помощи разделаться со всем 74-м батальоном. Появившийся справа Уркхарт свалил одного выстрелом из пистолета и полоснул другого саблей по спине. Остальные наконец отступили. Все, кроме маленького, ловкого, вопящего как черт и размахивающего длинным ятаганом. Первый ряд красномундирников расступился и прошел мимо. Второй последовал его примеру, и юркий, вертлявый араб оказался вдруг в тылу неприятеля, один на один с Шарпом.

— Да это же мальчонка! — бросил на бегу кто-то из шотландцев. Ряды сомкнулись.

И действительно, это был вовсе не мужчина, а всего лишь парнишка лет двенадцати или тринадцати. Сопляк, наверно, вознамерился выиграть сражение в одиночку и прыгнул на Шарпа, который, парировав выпад, сделал шаг в сторону, показывая, что не хочет драться.

— Отойди, — сказал он. — И положи оружие.

Мальчишка сплюнул, прыгнул и снова попытался уколоть британца. Шарп снова отбил удар и двинул малолетнего противника прикладом по затылку. Араб удивленно уставился на него и, выронив саблю, свалился на землю.

— Отступают! — прокричал где-то рядом Уэлсли. — Они отступают!

Полковник Уоллес был уже в первом ряду, рубя направо и налево. Треуголка слетела, и лысина полковника блестела в косых лучах солнца. На боку его лошади темнело кровавое пятно; красные брызги покрывали белые отвороты мундира. Внезапно противник подался назад, давление ослабло, и Уоллес устремился в образовавшуюся брешь.

— За мной, ребята! Вперед!

Кто-то успел наклониться и выхватить треуголку из-под ног наступающей цепи. Плюмаж был перепачкан кровью.

Арабы бежали.

— За ними! Не отставать! Вперед! — кричал майор.

Красномундирная шеренга катила по склону. Сержант Колкхаун схватил за воротник какого-то солдата, присевшего над убитым арабом в надежде поживиться, и толкнул вперед.

— В строй! Бегом!

Замыкающие немного отстали. В их обязанности входило обеспечение безопасности тыла, и они отшвыривали сабли и мушкеты подальше от раненых, кололи штыками тех, на ком не было видно ран, и убивали каждого, в ком еще теплилась искра сопротивления. Два волынщика с красными от напряжения лицами выдували из трубок остервенелые звуки, гоня горцев вверх по склону, туда, где валялись брошенные отступающими барабаны. Один солдат, пробегая мимо, ткнул штыком в туго натянутую кожу.

— Вперед! Вперед! — ревел Уркхарт.

— К орудиям! — скомандовал Уэлсли.

— Живей! Шевелись! — покрикивал на отстающих Шарп. — Вперед, черти! Вперед! Не останавливаться!

Маратхские орудия стояли на пригорке, но канониры не решались стрелять — между ними и британцами были Львы Аллаха. Не зная, что делать, пушкари замешкались, упустили драгоценные секунды и, решив наконец, что день не удался, пустились наутек.

— Взять пушки! — крикнул генерал.

Полковник Уоллес, безжалостно преследовавший неприятеля по всему склону, натянул поводья и остановился между причудливо раскрашенными восемнадцатифунтовиками.

— Сюда, парни! Ко мне! Сюда!

Шотландцы взбежали на пригорок. По черным, перепачканным пороховым дымом лицам стекали ручейки пота. Штыки покраснели. Кое-кто уже рылся в ящиках, где пушкари хранили съестное и ценности.

— Заряжай! — распорядился Уркхарт. — Заряжай!

— В шеренгу! В строй! — закричал сержант Колкхаун и побежал вперед, оттаскивая солдат от ящиков и заталкивая их в шеренгу. — Оставьте в покое барахло! В шеренгу, парни! Живей, живей!

Забравшись на пригорок, Шарп впервые увидел, что находится по другую сторону гряды. В трехстах шагах от нее вытянулась огромная и плотная, в двенадцать рядов, цепь неприятельской пехоты, а за ней виднелись огороженные сады и крыши деревенских домов. Арабы бежали к пехоте, ища спасения под ее крылом. Раскаленное солнце висело уже над самым горизонтом, и длинные тени Львов Аллаха прыгали вниз по склону.

— Где легкие пушки? — взревел Уоллес, и адъютант, развернув лошадь, умчался на поиски артиллеристов.

— Дайте пару залпов, Суинтон! — крикнул генерал. — Поджарьте им пятки!

Для мушкетов расстояние было слишком велико, но майор все же решился, и то ли этот залп, то ли вид бегущих арабов произвели неожиданный эффект на казавшиеся неколебимыми боевые порядки Ману Баппу. Стоявшая под пестрыми флагами цепь колыхнулась и, подобно смытому морской волной песочному замку, за несколько секунд рассыпалась на тысячи песчинок.

Справа и слева протрубили кавалерийские горны. Британские драгуны и конные сипаи обнажили сабли и устремились вниз по склону. За ними последовали и вооруженные пиками и копьями наемники, присоединившиеся к британцам ради добычи.

Для кавалеристов такая атака настоящий праздник — враг в панике, он бежит, и ему некуда спрятаться. Часть маратхов нашла убежище в деревне, но большинство пробежало мимо, бросая на ходу оружие, преследуемое дикой улюлюкающей ордой злобных, не знающих пощады всадников.

— Пуккали! — крикнул, привставая на стременах и водя взглядом по полю Уркхарт. Водоносы-пуккали, обязанность которых заключалась в доставке воды сражающимся, безнадежно отстали, а между тем людей мучила жажда. Ее только усиливал сохранившийся во рту острый привкус селитры. — Где… — Капитан выругался, и тут на глаза ему попался прапорщик. — Мистер Шарп! Придется вас побеспокоить. Найдите и пришлите сюда пуккали.

— Есть, сэр, — не скрывая недовольства, отозвался Шарп.

Он-то надеялся пошарить по домам и, может быть, разжиться чем-то ценным. И вот вместо этого его отправляют на поиски водоносов. Однако приказ есть приказ, и прапорщик, бросив чужой мушкет, зашагал вниз по склону между стонущими умирающими и молчаливыми умершими. Запах смерти уже привлек многочисленных собак.

— Вперед! — крикнул у него за спиной Уэлсли, и вся цепь британской пехоты двинулась к деревне. Кавалерия унеслась уже за дома, убивая всех без разбору, гоня пехоту все дальше и дальше на север.

Шарп пошел на юг. Водоносы вполне могли остаться с обозом, а это означало прогулку в три мили. К тому времени, когда он вернется, батальон трижды утолит жажду из деревенских колодцев. Чтоб им всем… То вообще никакой работы, то бессмысленное поручение.

Гортанные крики заставили его посмотреть вправо: группа всадников раздирала одежды на мертвых арабах в поисках монет и прочих побрякушек. Шарп с одного взгляда узнал в мародерах маратхов-наемников, перешедших на службу к британцам, но не участвующих в погоне из-за опасения, что их могут принять за неприятельских кавалеристов. Один из арабов, похоже, лишь притворялся мертвым и теперь, вскочив, набросился на врагов с пистолетом, который скрывал где-то в складках платья. Вопиющее численное преимущество противника его, похоже, не испугало. Кавалеристы, окружив смельчака, чувствовали себя в безопасности и только издевательски похохатывали над ним. Время от времени кто-то из них укалывал араба длинным копьем или пикой и тут же отскакивал, прежде чем несчастный успевал обернуться и прицелиться.

Араб был невысок и худ, а когда повернулся окровавленным, в синяках лицом, прапорщик узнал в нем того самого мальчишку, который совсем недавно доблестно противостоял атаке 74-го батальона. Паренек был обречен — кольцо всадников сужалось, и смертельный удар мог настичь его в любой момент. Одного маратха он еще мог убить или хотя бы ранить, но игра стоила такой жертвы. У араба оставался один выстрел, у маратхов не меньше двадцати. Вот кто-то уколол его копьем в спину, и мальчишка резко повернулся. Обидчик быстро отступил, а другой, махнув тулваром, сбил с головы юного воина тюрбан. Послышался смех.

Шарп решил, что паренек заслуживает лучшего: во-первых, мал, а во-вторых, смел. Прапорщик шагнул в круг.

— Оставьте его!

Араб повернулся к Шарпу. Трудно сказать, признал ли он в британском офицере того, кто спас ему жизнь, но в любом случае признаков благодарности не выразил. Более того, Шарп увидел дуло направленного на него пистолета. Кавалеристы, решив, что новая забава интереснее прежней, с любопытством наблюдали за происходящим. Один из них приблизился к арабу с поднятым тулваром, готовый убить врага, как только он выстрелит в англичанина.

— Оставьте его! Расступитесь! — приказал Шарп.

Маратхи усмехались, но ни один из них не тронулся с места. Они ждали развязки, готовые наброситься на жертву после выстрела и изрубить ее на куски.

Мальчишка сделал шаг по направлению к Шарпу.

— Не дури, приятель. — Араб вряд ли понимал английский, но спокойный тон должен был привести его в чувство. Ничего подобного. Рука с пистолетом дрожала, в глазах прыгал страх, но природная дерзость горячила кровь. Бедняга понимал, что умрет, но предпочитал прихватить с собой еще хотя бы одного врага и погибнуть по крайней мере достойно. Опусти пистолет, — негромко добавил Шарп. — Он уже жалел, что вмешался, а не прошел мимо. Доведенный до отчаяния, парнишка мог выстрелить в любой момент, и у прапорщика оставалось только два варианта: отступить и подвергнуться насмешкам со стороны маратхов или остаться и рискнуть жизнью. Он уже видел оставленные шомполом царапины на почерневшем дуле пистолета. — Не будь глупцом. Опусти пистолет. — Никакого эффекта. Шарп понимал, что должен повернуться и бежать, бежать, бежать, но вместо этого сделал еще один шаг. Еще один, и он сможет выбить оружие.

И тут мальчишка выкрикнул что-то на арабском, что-то насчет Аллаха, и потянул спусковой крючок.

Ударник не сработал. На лице мальчишки отразилось недоумение. Он дернул крючок еще раз.

Шарп рассмеялся. Выражение отчаяния было столь красноречиво, столь искренне, что не рассмеяться было невозможно. Казалось, малолетний воин вот-вот расплачется.

Маратх за спиной араба поднял тулвар с явным намерением снести мальчишке голову и закончить затянувшуюся игру, но Шарп шагнул вперед, схватил незадачливого стрелка за руку и дернул к себе. Клинок рассек воздух в дюйме от шеи жертвы.

— Я сказал оставить его в покое! — рявкнул Шарп. — Или хочешь драться со мной?

— Ни у кого из нас, — прозвучал спокойный голос, — нет желания драться с прапорщиком Шарпом.

Шарп обернулся. Говорил один из всадников. Одетый в поношенный, увешанный серебряными цепочками европейский мундир из зеленой ткани, с худощавым, отмеченным шрамом лицом и крючковатым носом, придающим ему некоторое сходство с сэром Артуром Уэлсли, он с улыбкой смотрел на англичанина.

— Сьюд Севаджи!

— Не имел возможности поздравить вас с повышением, — сказал индиец и, наклонившись, протянул Шарпу руку.

Они обменялись рукопожатием.

— Маккандлесс постарался.

Индиец покачал головой.

— Не могу согласиться. Вы его заслужили. — Севаджи махнул рукой своим людям, и когда те отступили, поглядел на мальчишку. — Вы действительно намерены сохранить этому негоднику жизнь?

— А почему бы и нет?

— Тигренок похож на котенка, но однажды он вырастет, превратится в тигра и съест вас.

— Это не котенок, — возразил Шарп, сопровождая свои слова оплеухой — мальчонка не оставлял попыток освободиться.

Севаджи заговорил на арабском, и пленник тут же притих.

— Я сказал, что вы спасли ему жизнь, — объяснил индиец, — и что он отныне принадлежит вам. — Он снова обратился к пленнику, и тот, робко взглянув на англичанина, что-то ответил. — Его зовут Ахмед. Я предупредил, что вы важный английский господин и вольны распоряжаться жизнью и смертью тысяч людей.

— Что? Какой еще господин?

Севаджи улыбнулся.

— Я сказал, что, если он ослушается вас, вы забьете его до смерти. — Индиец оглянулся — его люди, потеряв интерес к происходящему, продолжили прерванное занятие. — И как вам в шкуре офицера? Нравится?

— Отвратительно.

Севаджи рассмеялся, обнажив попорченные зубы.

— Маккандлесс тоже считал, что это не для вас, но не знал, как обуздать ваше честолюбие. — Он легко соскочил с седла. — Жаль, что Маккандлесс погиб.

— Мне тоже.

— Знаете, кто его убил?

— Думаю, Додд.

Севаджи кивнул.

— Я тоже так думаю. — Сьюд Севаджи принадлежал к знатной маратхской семье и был старшим сыном одного из военачальников раджи Берара. Завистливый соперник убил его, и Севаджи поклялся отомстить за смерть отца. Ради мести он пошел на службу к британцам, считая это небольшой ценой за семейную честь. Вместе с полковником Гектором Маккандлессом индиец гонялся за предателем Доддом и через шотландца познакомился с Шарпом. — Бени Сингха здесь сегодня не было.

Шарп не сразу вспомнил, что Бени Сингх и есть отравитель отца Севаджи.

— Откуда вы знаете?

— Не видел его знамени между маратхских флагов. Сегодня нам противостоял Ману Баппу, брат раджи. Как человек он лучше раджи, но от трона отказывается. Как солдат он тоже лучше многих, но все же, как выясняется, не лучше всех. А вот Додд здесь был.

— Был?

— Ушел. — Севаджи повернулся и посмотрел на север. — И я даже знаю, куда он убрался.

— Куда?

— В Гавилгур. Небесную крепость.

— Гавилгур?

— Я вырос там, — негромко заговорил Севаджи, все так же глядя в сторону затянутого дымкой северного горизонта. — Мой отец был килладаром Гавилгура. Очень почетная должность, Шарп, потому что Гавилгур — наша величайшая твердыня. Небесный форт. Неприступное убежище. Цитадель, никогда не сдававшаяся врагу. Бени Сингх — ее нынешний килладар. Не знаю, как, но мы должны попасть туда, Шарп. И я должен убить Сингха, а вы — Додда.

— Для этого я здесь.

— Нет. — Севаджи хмуро взглянул на англичанина. — Вы здесь, прапорщик, потому что британцы жадны. — Он спросил о чем-то араба. Они недолго поговорили, и индиец снова посмотрел на Шарпа. — Я сказал, что он будет вашим слугой и что вы забьете его до смерти, если он станет у вас приворовывать.

— Не буду я его бить! — возмутился Шарп.

— А я бы бил. И он мне поверил. Но подворовывать все равно будет. Лучше прикончить его прямо сейчас. — Индиец ухмыльнулся и легко вскочил в седло. — Встретимся в Гавилгуре, мистер Шарп. Я вас найду.

— Я вас тоже.

Севаджи ускакал, а Шарп повернулся, чтобы получше рассмотреть своего нового слугу. Худенький и мелкий, Ахмед напоминал котенка, которого топили, да не утопили: грязная одежда и рваный тюрбан, подвязанный куском веревки и заляпанный кровью. Но глаза у мальчишки были живые, лицо открытое, и пусть голос у него еще не поломался, он был смелее многих взрослых мужчин. Шарп отвязал фляжку, сунул пареньку в руку, но прежде забрал и выбросил пистолет.

— Пей, паршивец, а потом прогуляемся.

Паренек посмотрел на пригорок, но от его армии не осталось и следа. Она растворилась в близящихся сумерках, а ее солдаты думали только о том, как бы спастись от беспощадной кавалерии. Мальчишка пробормотал что-то по-арабски, выпил, что оставалось во фляжке, и хмуро кивнул в знак благодарности.

Итак, Шарп обзавелся слугой, сражение было выиграно, и теперь оставалось только найти пуккали.

Полковник Уильям Додд негромко выругался — Львы Аллаха бежали с поля боя. С самого начала он предупреждал, что драться с красномундирниками на открытой местности — глупость, и вот теперь глупость оборачивалась поражением.

— Джемадар! — крикнул он.

— Сахиб?

— Построиться в каре. Поставить орудия в середину. Обоз тоже.

— Семьи, сахиб?

— Да.

Додд смотрел, как Ману Баппу со свитой приближенных удирает от накатывающей на позиции маратхов неприятельской цепи. Пушкари бежали еще раньше, и это означало, что вся тяжелая артиллерия, до последнего орудия, достанется врагу. Соблазн бросить полковую батарею, состоящую всего лишь из четырех пятифунтовиков, был велик — неудобств они причиняли больше, чем приносили пользы, — но солдатская гордость требовала забрать пушки с поля боя. Пусть Ману Баппу бросает, что хочет, но скорее в аду выпадет снег, чем Уильям Додд отдаст противнику собственную артиллерию.

Его Кобры занимали место на правом фланге боевых порядков маратхской армии, а потому оказались в стороне от вражеского удара. Если бы остальная пехота удержала позиции и приняла бой, Додд остался бы с ней, но разгром арабов деморализовал войско Ману Баппу. Ряды его стали таять, и как только первые дезертиры устремились на север, полковник понял: сражение проиграно. Такое уже случилось под Ассайе. И вот теперь повторилось здесь. Разгром! Катастрофа! Он развернул коня и заставил себя улыбнуться солдатам в белых мундирах.

— Вы не проиграли! — крикнул Додд. — Вы даже не дрались сегодня! Кто не выдерживает удара врага, кто ломает строй, тот погибает. Но кто сражается, тот выживает и побеждает. Джемадар! Марш!

Теперь его Кобрам предстояло выполнить один из сложнейших тактических маневров: отступить с поля боя. Они шли, построившись в свободное каре, центр которого постепенно заполняли женщины с детьми. Проникнуть туда пытались и чужие пехотинцы, но полковник строго приказал своим людям отгонять подальше.

— Если не уходят — стреляйте! — Не хватало только, чтобы и его полк заразился паникой.

Додд ехал за строем и, услышав звук кавалерийской трубы, обернулся — пригорок заливала волна неорганизованной легкой кавалерии.

— Стой! — крикнул он. — Сомкнуть ряды! Примкнуть штыки!

Каре сжалось, все его четыре стороны образовали плотные, неприступные грани. Додд, пробившись через строи, наблюдал за приближающимися всадниками. Он не верил, что они рискнут подойти на расстояние выстрела — зачем связываться с регулярной частью, если гораздо легче отправиться к востоку и пограбить тех, кто не способен оказать никакого сопротивления. Так и случилось: едва увидев, что их ожидает ощетинившееся мушкетами каре, кавалеристы отвернули.

Полковник убрал пистолет в кобуру.

— Джемадар! Продолжать марш!

Останавливаться и смыкать ряды пришлось еще дважды, но оба раза преследователи отказывались от своих намерений, поняв, что имеют дело с дисциплинированными, не склонными к панике солдатами. Красномундирная пехота в погоне не участвовала. Она вышла к деревне Аргаум, где и задержалась, залечивая раны и приходя в себя. Что же касается союзников британцев, то эти любители поживиться предпочли преследовать откатившиеся на север остатки маратхской армии, а не умирать, атакуя колонну Додда.

Отрываясь от противника, полк уклонялся к западу. К ночи, убедившись, что маневр удался и цель достигнута, Додд приказал перестроиться в колонну поротно. К полуночи, когда на небе выступила ясная луна, звуки британских труб смолкли. Впереди их ждали долгий путь и неизбежные стычки и потери, но от главных сил неприятеля удалось оторваться. Люди устали, зато чувствовали себя в безопасности в укрытых тьмой полях сорго, высохших ирригационных каналах и редких деревушках, где проходящую колонну встречали отчаянным лаем немногочисленные собаки.

Местных жителей Додд не беспокоил. Продовольствия у полка хватало, а водой они запаслись еще раньше, когда наткнулись на водохранилище.

— Где мы, джемадар?

— Не знаю, сахиб. — Гопал усмехнулся, блеснув полоской белых зубов.

— Вот и я не знаю. Зато я знаю, куда мы пойдем дальше.

— Куда, сахиб?

— В Гавилгур, Гопал. В Гавилгур.

— Тогда, сахиб, нам надо повернуть на север. — Гопал вытянул руку в направлении темнеющих на фоне звездного неба высоких гор. — Это там, сахиб.

И Додд повел своих Кобр к крепости, которая еще ни разу не уступала врагу. К неприступной горной твердыне. К Гавилгуру.

На поля пришел рассвет. Возле похолодевших тел захлопали крыльями птицы-стервятники. Запах смерти ощущался уже явственно и должен был стать еще сильнее, когда солнце поднимется выше и разогреет неподвижный воздух до температуры печи. Горны сыграли побудку, и дозоры, выставленные на ночь вокруг Аргаума, разрядили мушкеты выстрелами в воздух. Пальба всполошила падальщиков; стаи птиц поднялись над усеянными трупами полями, собаки с ворчанием оторвались от мертвецов.

В первую очередь живым следовало позаботиться о тех, кто погиб накануне и не дожил до рассвета. Потери были не так уж и велики — в наступлении погибло едва ли более пятидесяти красномундирников. А вот численность убитых маратхов и арабов составляла несколько сотен, так что занимавшимся сбором и погребением мертвецов ласкарам пришлось потрудиться. Некоторые, хотя и немногие из вчерашних врагов, дотянули до утра, и те, кого милосердно прикончили ударом штыка, могли считать себя счастливчиками. Куда меньше повезло тем, кто попал в палатки костоправов. Захваченные у неприятеля орудия тщательно осмотрели и около дюжины признали годными для продолжения службы уже под британским флагом. Все они отличались высоким качеством и были изготовлены в Агре обученными французами мастерами, правда, одни имели неподходящий калибр, а другие украшали столь непристойные изображения корчащихся богов и богинь, что ни один мало-мальски уважающий себя пушкарь никогда не стал бы их обслуживать. Двадцать шесть пушек подлежали уничтожению.

— Опасное дело, — доверительно сообщил Шарпу полковник Уильям Уоллес.

— Так точно, сэр.

— Видели, что случилось в Ассайе? — спросил полковник, снимая треуголку и обмахиваясь ею как веером. Белые перья плюмажа были испачканы засохшей кровью.

— Не видел, сэр, но слышал.

Неприятный инцидент произошел после сражения под Ассайе при подрыве захваченной неприятельской артиллерии. Одно громадное осадное орудие взорвалось преждевременно, что привело к гибели двух инженеров.

— Хороших инженеров не хватает, — заметил Уоллес, — а они нам еще понадобятся, если только пойдем к Гавилгуру.

— К Гавилгуру, сэр?

— Да. Есть такая крепость. Жуткое место. — Шотландец повернулся и указал на север. — Около двадцати миль отсюда. Если у маратхов есть что-то в голове, то отступят они именно туда. — Он вздохнул. — Сам я никогда там не был, и, может быть, все не так и плохо, но помню, что бедняга Маккандлесс называл ее неприступной. Сравнивал со Стерлинг-Касл, только здешняя намного больше и стоит на скале в двадцать раз выше.

Шарп никогда не видел Стерлинг-Касл и понятия не имел, о чем говорит полковник, а потому промолчал. Уоллес прислал за ним утром, и вот теперь они шли по полю, где еще несколько часов назад гремели пушки. Мальчишка-араб следовал за ними, отстав на несколько шагов.

— Ваш? — осведомился Уоллес.

— Думаю, что да, сэр. Вроде как подобрал его вчера.

— Слуга каждому офицеру нужен. Уркхарт говорил, что вы обходились сами.

Ага, значит, капитан обсуждал его с полковником. Ничего хорошего от такого разговора ожидать не стоило. Уркхарт уже несколько раз рекомендовал прапорщику обзавестись слугой, намекая на то, что его форма нуждается в стирке и глажении, однако поскольку запасной одежды у него все равно не было, то и необходимости в слуге Шарп не видел.

— Вообще-то, сэр, я просто не сообразил, что с ним делать, вот и взял пока себе.

Полковник повернулся и заговорил с мальчишкой на одном из индийских языков. Ахмед удивленно уставился на шотландца, потом с серьезным видом кивнул. Шарп не знал, понял ли парнишка что-то или только притворяется.

— Я сказал, чтобы он прислуживал вам, как положено, и что вы ему заплатите. — Полковник, похоже, остался недоволен мальчишкой, хотя, может статься, все дело было в его недовольстве Шарпом. Уоллес старался держаться дружелюбно, но получалось у него это не слишком убедительно. В каком-то смысле лысоватый шотландец был союзником Шарпа, поскольку именно он принял его в свой батальон после Ассайе. Правда, как подозревал сам Шарп, немалую роль в этом сыграло ходатайство покойного полковника Маккандлесса, бывшего другом Уоллеса. И все же в компании командира бригады Шарп чувствовал себя неуютно. — Как ваша женщина? — полюбопытствовал шотландец.

— Моя женщина, сэр? — Прапорщик покраснел.

— Да, та француженка, не помню ее имени. Вы ведь ей сразу понравились, верно?

— Ее зовут Симона, сэр. Симона Жубер. Она сейчас в Серингапатаме, сэр. Решила, что там ей будет лучше.

— Правильно.

Симона Жубер стала вдовой после сражения при Ассайе, во время которого погиб ее муж, французский капитан Жубер — военный советник в армии Скиндии. Еще раньше молодая женщина стала любовницей Шарпа, а затем предпочла остаться с ним. Деваться ей и впрямь было некуда. Но поскольку Уэлсли запрещал своим офицерам брать жен в поход, а Симона к тому же и не была женой Шарпа, ей пришлось отправиться в Серингапатам и ждать его там. С собой мадам Жубер взяла рекомендательное письмо к приятелю Шарпа, майору Стоксу, управлявшему оружейным складом, и несколько мелких брильянтов из сокровищ султана Типу, которых должно было хватить на жилье, служанку и пропитание. Иногда Шарп ругал себя за то, что дал ей слишком много камней, но находил утешение в мысли, что лишнего Симона не потратит.

— Так вы счастливы, Шарп? — спросил вдруг Уоллес.

— Так точно, сэр, — безрадостно ответил прапорщик.

— Дел много?

— Не сказал бы, сэр.

— Трудно, да? — Полковник остановился, наблюдая за пушкарями, закладывавшими заряд в захваченное орудие, громадное чудовище, ядро которого весило, наверно, никак не меньше двадцати фунтов. Жерло его украшали мастерски отлитые и с фантазией расписанные изображения цветков лотоса и танцующих девиц. Канониры уже заложили двойной заряд пороха и теперь забивали в почерневшую стальную глотку сразу два ядра. Инженер принес пару деревянных клиньев, сержант вколотил их в дуло. Инженер достал из кармана моток фитильного шнура, вставил один конец в запальное отверстие и стал отходить, разматывая клубок. — Пожалуй, лучше отойти подальше, — сказал Уоллес. — Не хотелось бы лишиться головы из-за какого-то куска железа, а?

— Никак нет, сэр.

— Да-да, привыкать трудно, — собираясь с мыслями, проворчал Уоллес. — Вы ведь из рядовых, верно? Прекрасно. Похвально. Достойно восхищения. Но трудно, а?

— Наверно, сэр.

Уоллес вздохнул — прапорщик никак не хотел облегчать ему разговор.

— Уркхарт сказал, что вы, как ему представляется, не очень… — полковник помолчал, подбирая подходящее слово, — не очень довольны?

— Со временем привыкну.

— Конечно, конечно. Сразу ничего не бывает. Вы правы. — Шотландец провел ладонью по потной лысине. — Помню, как сам начинал. Много лет прошло… Я и сам тогда совсем еще мальчишкой был. Ничего не понимал! Что? Куда? Как? Говорили повернуть налево, а сами поворачивали направо. Странно. Мне тогда все казалось странным. Первые месяцы голова шла кругом. — Полковник помолчал. — Жарко. Чертовски жарко. Слышали о Девяносто пятом?

— Девяносто пятом? Никак нет, сэр. Тоже шотландский батальон?

— Нет, бог ты мой. Конечно нет. Девяносто пятый стрелковый. Раньше назывался Экспериментальным стрелковым корпусом! Представляете? — Уоллес хохотнул. — Ну и названьице! Сейчас им командует один мой друг. Уилли Стюарт. Достопочтенный Уильям Стюарт. Отличный парень! Но, надо признать, чудаковат. Его парни носят зеленые мундиры. Зеленые! Говорит, его ребятам не хватает твердости. Ха! В зеленых-то мундирах. — Он усмехнулся, показывая, что пошутил. — Дело, Шарп, вот в чем. Я тут подумал, не лучше ли вам будет в зеленом мундире, а? Вообще-то он сам вроде как предложил, понимаете? Прислал письмо. Спрашивает, нет у меня способных молодых офицеров, которые могли бы перенести индийский опыт в Шорнклифф. Я уж было собрался ответить, что нам тут и самим таких парней не хватает, что у нас вроде как постреливают, и его парням как раз этого и недостает, но потом вспомнил про вас.

Прапорщик молчал. Под какой подливкой ни подавай, суть не меняется — его отчисляли из 74-го батальона. Конечно, Уоллес поступал благородно, предлагая перевестись туда, где оценили бы его боевой опыт, но… Скорее всего, решил Шарп, речь идет о каком-то наспех сформированном батальоне, собранном из остатков других частей и новобранцев, от которых отказались сержанты-вербовщики. Уже одно то, что они носили зеленые мундиры, говорило о многом — наверняка в армии просто недостало для них красного сукна. Да такие разбегутся в первом же бою, а потом и в строй некого будет ставить.

— Я написал Уилли, — продолжал Уоллес, — так что место для вас имеется. — Понимать это следовало, очевидно, так, что достопочтенный Уильям Стюарт был чем-то обязан полковнику Уоллесу. — Откровенно говоря, проблема в том, что в Мадрас прибыло свежее пополнение. Мы их раньше весны и не ждали, но что есть, то есть. Через месяц-полтора, думаю, восстановим численный состав. — Полковник помолчал, решая, наверно, в достаточной ли степени он смягчил нанесенный удар. — Поймите, Шарп, — заговорил он, как бы подводя итог, — шотландские части — это, ну, как семьи. Да, как семьи. Моя мать всегда так говорила, а уж она-то в таких вопросах толк знала. Как семьи! В отличие, например, от английских. Согласны?

— Так точно, сэр, — ответил Шарп, с трудом скрывая отчаяние.

— Но пока война продолжается, я вас, конечно, не отпущу, — добродушно продолжал Уоллес, снова поворачиваясь, чтобы посмотреть, как работают пушкари. Инженер уже размотал шнур на всю длину, и канониры кричали всем отойти подальше. — Приятно посмотреть, как работают люди.

Инженер достал трутницу и склонился над запалом. Вспыхнул огонек. Пламя побежало по тонкому, едва заметному в сухой траве шнуру. Горел он быстро, рассыпая искры и дымя. Потом огонь как будто выпрыгнул из травы и взбежал к запальному отверстию.

Секунду-другую все было тихо, потом громадное орудие как будто рассыпалось. Двойной пороховой заряд попытался вытолкнуть ядра из жерла, но сопротивление оказалось достаточно сильным. Клинья выдержали, а вот разукрашенное дуло лопнуло. Куски покореженного металла ударили во все стороны, и пушка исчезла в дыму. Колеса отлетели, передняя часть ствола рухнула на землю. Пушкари отметили успех торжествующими криками.

— Одной маратхской пушкой меньше, — сказал Уоллес. Ахмед довольно оскалился. — Вы знаете Маккея? — спросил полковник.

— Никак нет, сэр.

— Капитан Маккей. Хью Маккей. Служит в Ост-Индской компании. Четвертый кавалерийский. Очень хороший парень. Очень. Я хорошо знаю его отца. Дело вот в чем. Перед Ассайе молодого Хью назначили старшим обозной команды. Справился, надо признать, отлично! Просто отлично. Но оставаться в обозе не пожелал. Потребовал, чтобы его вернули в боевую часть. Прямое неподчинение, а? Уэлсли, разумеется, был за то, чтобы Маккей остался с быками, но Хью и слышать не хотел. Желал показать себя во всей красе. Что ж, его право. Да вот только вчера беднягу убило. Разрезало пополам ядром. — Уоллес повысил голос, как будто считал случившееся с капитаном полнейшим безобразием. — Так что обозная команда осталась без присмотра. Понимаете, Шарп?

Боже, теперь из меня делают начальника быков, подумал прапорщик. Еще одно повышение.

— Сказать, что они остались совсем уж без присмотра, было бы несправедливо, — продолжал Уоллес, — потому что старший там есть. Но у парня совершенно никакого опыта работы с быками. Его зовут Торранс. Хороший малый, но дела сейчас пойдут поживее, и ему потребуется надежный помощник. Мы ведь углубляемся во вражескую территорию, понимаете? Кругом эта проклятая кавалерия. В общем, Торранс не справляется. Нужен человек, который навел бы там порядок. Вот я и подумал, что лучшей, чем вы, кандидатуры нет. Вы же работали на складе у Стокса, верно? — Уоллес улыбнулся так, будто бы оказывал прапорщику огромную услугу.

— Но я же не разбираюсь в быках, сэр, — попытался возразить Шарп.

— Нисколько не сомневаюсь! Даже уверен! Да и кто в них разбирается? То-то и оно. И там ведь не только быки. Есть еще дромадеры. И слоны. Настоящий зверинец! Но опыт, Шарп! Опыт пойдет вам на пользу. Так сказать, еще одна тетива к вашему луку.

Спорить и возражать не имело смысла. Его участь была решена. Прапорщик покорно кивнул.

— Есть, сэр.

— Вот и хорошо! Отлично! Прекрасно! — Уоллес облегченно вздохнул, как человек, решивший трудную задачу. — Это ненадолго. Скиндия уже просит мира, а скоро и раджа пойдет на попятную. Допускаю, что нам даже не придется идти к Гавилгуру, если, конечно, эти мерзавцы именно там попытаются спрятаться. Так что помогите Торрансу, а потом собирайтесь в обратный путь. В Англию. Станете зеленомундирником, а?

Итак, прапорщик Шарп засыпался. Дал маху. Не приглянулся. Пробыл в офицерах два месяца и получил коленом под зад. Таким не место в боевой части. Вперед — к быкам и дромадерам. Сказал бы еще кто, что это за твари такие, дромадеры! А потом в Англию. Снимай красный мундир — тебе больше пойдет зеленый. Вот так-то, прапорщик Шарп. Обделался, как теленок.

Британская и союзная кавалерия преследовали противника всю ночь, и только на рассвете всадники спешились, напоили коней, недолго отдохнули, снова забрались в седло и поскакали дальше. Скачка эта продолжалась до тех пор, пока лошадей не стало пошатывать от усталости, а пот взбился до белой пены. Лишь тогда дикая погоня наконец закончилась. Руки уже не держали сабли, лезвия затупились, жажда крови была утолена. Та ночь стала прославлением победы, мщения и ярости, резней при свете луны, затопившей плоскогорье черной кровью, а день — ее продолжением и пиршеством для всех стервятников, крылатых и четвероногих.

Погоня закончилась у внезапно выросшего горного хребта, обозначавшего северную границу Деканского плоскогорья. Крутые, густо поросшие лесом холмы не лучшее место для кавалерии, а за холмами поднимались отвесные скалы, протянувшиеся с запада на восток подобно сказочным укреплениям некоего племени великанов. Кое-где в каменные отвесы врезались глубокие ущелья, и кое-кто из британцев, взирая на остановившую их преграду, высказывал предположение, что расселины эти могут привести к самой вершине, но рисковать, однако, никто не стал. Между двумя такими расселинами выступал скалистый мыс, напоминающий гигантский нос чудовищного каменного корабля. Высота его была никак не меньше двух тысяч футов, и один из всадников, вытирая пучком травы окровавленный клинок, заметил на самой вершине пика белое пятнышко. Сначала он подумал, что это облачко, потом услышал хлопок далекого выстрела, а секундой позже на край поля упало, словно брошенное с неба, ядро. Оказавшийся рядом капитан вытащил подзорную трубу и направил ее на вершину выступа. Смотрел он долго, а потом негромко свистнул.

— Что там, сэр?

— Крепость, — ответил капитан. Рассмотреть удалось только черные каменные стены над серо-белой скалой. — Чертова крепость. Чуть ли не в самом небе. Это Гавилгур.

Орудия произвели еще несколько выстрелов, но расстояние было столь велико, что ядра потеряли силу еще до того, как упали на землю. Они падали, как капли некоего кошмарного дождя, и капитан велел отъехать подальше, чтобы ненароком не попасть под обстрел.

— Их последнее убежище, — рассмеялся он, — но к нам, парни, оно не имеет никакого отношения. Разгрызать этот орешек придется пехоте.

Кавалеристы медленно двинулись на юг. Многие лошади потеряли подковы, так что их пришлось вести под уздцы, но ночная работа была выполнена отлично. Теперь остатки разбитой армии укрылись в Гавилгуре.

С правого фланга прокричал что-то сержант, и капитан, повернувшись к западу, увидел появившуюся из рощи колонну неприятельской пехоты. Полк сохранил артиллерию, но намерения драться не выказывал. Вместе с солдатами шли сотни гражданских и несколько рот маратхской пехоты. Все они направлялись к дороге, которая вилась между холмами, а потом уходила зигзагом вверх. Если эта дорога — единственный путь к крепости, подумал капитан, то да поможет Бог тем, кому придется атаковать Гавилгур. Он навел на пехоту подзорную трубу. Солдаты в белых мундирах, похоже, не проявляли интереса к британской кавалерии, но капитан все же велел прибавить шагу.

Еще немного, и британцы скрылись за поросшим сорго полем. Капитан повернулся и в последний раз взглянул на поднебесную крепость. Она стояла так высоко, что, казалось, парила над всей Индией.

— Поганое место, — пробормотал капитан и отвернулся.

Он сделал свое дело, и пусть теперь пехота карабкается к облакам и делает свое.

Полковник Уильям Додд наблюдал за британскими кавалеристами до тех пор, пока всадники в синих мундирах не увели своих усталых лошадей к югу и не исчезли за просовым полем. Командовавший маленькой полковой батареей субадар хотел развернуть пушки и открыть по неприятелю огонь, но Додд такого разрешения не дал. Смысла в такой атаке не было: не успеют артиллеристы зарядить орудия, как кавалеристы удалятся на безопасное расстояние. Он посмотрел на бьющие из крепости орудия. Никакого вреда противнику они не причинили, разве что произвели на всадников впечатление.

Путь до вершины занял более семи часов, и к тому времени, когда Додд все же добрался до ворот, легкие у него горели, все мышцы ныли, а форма промокла от пота. Полковник поднимался пешком, не пожелав садиться в седло, потому что, во-первых, конь устал, а во-вторых, хотел показать солдатам, что их командир идет вместе со всеми. Додд был высокого роста, с угрюмым, болезненным лицом, резким, неприятным голосом и неловкими манерами, но он хорошо знал, как заслужить уважение и восхищение солдат. Видя, что командир не едет верхом, хотя и мог бы, они не позволяли себе жаловаться на тяготы долгого, выматывающего силы подъема. Семьи, обоз и батарея еще только вступили на петляющую, коварную горную тропу, проходившую в конце, на протяжении более мили, над отвесным обрывом.

Приближаясь к южному входу в Гавилгур, где уже распахнулись приветливо огромные, обшитые железными полосами ворота, Додд построил полк в колонну.

— Шагать веселей! — крикнул полковник своим людям. — Вам нечего стыдиться! Не вы проиграли сражение! — Он уселся в седло, вытащил саблю с золотой рукоятью в форме слоновьей головы и отсалютовал развевающемуся над караульной башенкой флагу Берара. Потом, тронув шпорами бока коня, первым углубился в длинный туннель во главе непобежденного полка.

Выехав из-под арки на другом конце туннеля, Додд прищурился от бьющих в глаза лучей послеполуденного солнца. Перед ним лежал маленький городок, выстроенный за каменными стенами крепости и уместившийся целиком на плоской вершине скалистого выступа. Улочки городка были заполнены солдатами — в большинстве своем маратхскими кавалеристами, которым удалось спастись от вражеской погони, — но, повернувшись в седле, полковник увидел на стрелковых ступеньках пехотинцев местного гарнизона. Увидел он и Ману Баппу, сумевшего опередить преследователей и добраться до Гавилгура. Брат раджи жестом предложил англичанину подняться на площадку.

Поручив лошадь заботам одного из своих солдат, Додд прошел на самый верх черной стены и остановился, пораженный открывшимся видом. Он как будто стоял на краю света. Равнина лежала настолько далеко внизу, а край горизонта настолько далеко к югу, что перед глазами не осталось почти ничего, кроме бескрайнего голубого неба. Наверное так, подумал Додд, видит землю Бог. С высоты птичьего полета. Он перегнулся через парапет и увидел ползущие по узкой дороге пушки. Ворот они должны были достичь уже после захода солнца.

— Вы оказались правы, полковник. — Такими словами встретил его Ману Баппу.

Додд выпрямился и повернулся к индийскому князю.

— С британцами опасно сражаться на открытой местности, но здесь… — Он посмотрел на петляющую далеко внизу дорогу. — Здесь они не пройдут, сахиб.

— Главный вход в крепость, — произнес своим свистящим голосом Баппу, — находится на другой стороне. Севернее.

Додд повернулся. За крышей главного дворца виднелись оборонительные укрепления северного участка, а далеко за ними еще одна башня, похожая на ту, где сейчас стояли они с князем.

— Северный подход так же труден, как и южный?

— Нет, но он и не легок. Сначала противника ждет узкий подъем, а потом ему придется еще драться за Внешний форт. Затем идет ров, и за рвом Внутренний форт. Я хочу, чтобы вы обороняли внутренние ворота.

Полковник недоверчиво посмотрел на индийца.

— Но почему не Внешний форт?

Додд рассчитывал, что его Кобры встанут на направлении главного удара британцев. И тогда враг будет разбит.

— Внешний форт — ловушка, — объяснил Баппу. Вид у него был усталый, но все же поражение под Аргаумом не сломило боевой дух воина, а лишь обострило жажду мести. — Захватив Внешний форт, британцы решат, что уже победили. Им ведь невдомек, что за рвом есть еще одно препятствие, Внутренний форт. Его необходимо удержать во что бы то ни стало. Если враг захватит Внешний форт, ничего страшного не случится, но Внутренний мы должны сохранить. Значит, наши лучшие войска должны быть именно там.

— Мы его удержим, — твердо пообещал Додд.

Его собеседник устремил взгляд на юг. Где-то там, за повисшей над горизонтом дымкой неприятель готовился выступить маршем на Гавилгур.

— Я рассчитывал, что мы остановим их под Аргаумом, — негромко сказал Баппу.

Додд, выступавший против сражения под Аргаумом, предпочел промолчать.

— Теперь, — продолжал Ману Баппу, — мы остановим их здесь.

Да, подумал англичанин, здесь их нужно остановить. Он дезертировал из армии Ост-Индской компании, потому что его ждали суд и, возможно, смерть. Но была и другая причина. Додд полагал, что вполне способен сколотить состояние, служа наемником у маратхских князей. Пока на его счету были три поражения, но каждый раз полковнику удавалось сохранить полк и вывести людей из сражения практически без потерь. Из Гавилгура отступать было уже некуда. Он понимал, что британцы перекроют все пути отхода. А раз так, то их нужно разбить. Здесь они должны быть разбиты. И они будут разбиты. Оглядывая вознесенную под облака крепость, Додд тешился тем, что взять ее не по силам никому в мире. Он стоял на краю света, на неприступной высоте и говорил себе, что красномундирникам придется штурмовать само небо.

Итак, здесь, в самом сердце Индии, британцы познают наконец горечь поражения.

Шесть кавалеристов в синих с желтым мундирах 19-го легкого драгунского полка ожидали у дома, где, как было сказано, разместилась служба капитана Торранса. Командовал ими длинноногий сержант, устроившийся на скамеечке рядом с дверью. Заметив подошедшего Шарпа, сержант едва поднял голову.

— Надеюсь, вы не рассчитываете получить что-то нужное от этих мерзавцев, — язвительно пробормотал он и, с опозданием увидев, что тот, кто показался ему простым солдатом — на это вроде бы указывали замызганная форма и ранец, — носит офицерскую перевязь и саблю, поднялся. — Виноват, сэр.

Шарп только махнул рукой.

— Нужное?

— Да, сэр, что-нибудь полезное. Вроде подков, без которых мы просто как без ног. Подковы! У них здесь должно быть четыре тысячи подков, но попробуйте-ка найти! — Сержант сплюнул. — Говорят, что потеряли! Советуют пойти к бхинджари и купить у них! Представляете? И что, мне так и сказать капитану? Вот и сидим здесь, ждем, когда же вернется мистер Торранс. Может, он подскажет, где найти эти чертовы подковы. А эта обезьяна, — сержант ткнул пальцем в сторону двери, — клянется, что ничего не знает.

Шарп толкнул дверь и, переступив порог, оказался в большой комнате, где с полдюжины сердитых мужчин осаждали восседающего за столом писаря-индийца. Стол был завален потрепанными гроссбухами с загибающимися, засаленными страницами.

— Капитан Торранс болен! — бросил писарь Шарпу, удостоив того лишь мимолетным взглядом. — И уберите отсюда этого грязного араба. Пусть подождет за дверью. — Он имел в виду Ахмеда, последовавшего за хозяином с мушкетом за спиной.

— Мне нужны мушкеты! — попытался привлечь внимание писаря один из посетителей.

— Подковы! — напомнил лейтенант в форме Ост-Индской компании.

— Ведра! — вставил какой-то артиллерист.

— Приходите завтра, — отбивался индиец. — Завтра!

— Ты и вчера говорил то же самое, — напомнил артиллерист. — И вот я здесь.

— Где капитан Торранс? — спросил Шарп.

— Капитан болен, — нахмурившись, словно сам вопрос мог серьезно ухудшить состояние здоровья начальника, ответствовал писарь. — Его нельзя беспокоить. И что делает здесь мальчишка? Это же араб!

— Он здесь, потому что я сказал ему быть здесь. — Шарп обошел стол и уставился на бухгалтерские книги. — Ну и бардак!

— Сахиб! — Писарь лишь теперь осознал, что имеет дело с офицером. — Пожалуйста, сахиб! Встаньте по ту сторону стола. Так положено, сахиб. Я работаю здесь, по эту сторону, а вы должны стоять там, по другую. Пожалуйста, сахиб!

— Как тебя зовут?

Индиец скорчил обиженную физиономию, как будто вопрос задевал его честь.

— Я помощник капитана Торранса, — с достоинством ответил он.

— А Торранс болен?

— Да, сахиб. Капитан Торранс очень болен.

— Кто его заменяет?

— Я.

— Ты? Уже нет. — Шарп посмотрел на лейтенанта. — Что вам нужно, сэр?

— Подковы.

— Где подковы? — Шарп повернулся к писарю.

— Я уже объяснил, сахиб. Уже объяснил. — Индиец, невысокого росточка, пухленький, средних лет мужчина со скорбным, как у гробовщика, лицом и перепачканными чернилами пальцами, торопливо закрывал бухгалтерские книги с явным намерением убрать их подальше от посторонних глаз. — А теперь, сахиб, пожалуйста, встаньте в очередь.

— Где подковы? — повторил Шарп, наклоняясь к нервному писарю.

— Контора закрыта! — закричал вдруг писарь. — Закрыта до завтра! Все дела будут рассматриваться завтра. Завтра! Приказ капитана Торранса!

— Ахмед! — спокойно произнес Шарп. — Пристрели мерзавца.

Ахмед не понимал английского, но писарь этого не знал. Индиец всплеснул руками.

— Мы закрываемся! Закрываемся! В таких условиях работать невозможно! Я буду жаловаться капитану Торрансу! У вас будут неприятности! Большие неприятности! — Он бросил взгляд на дверь, которая вела в глубь дома.

— Капитан Торранс там? — спросил Шарп.

— Нет, сахиб. Капитана там нет. И вам нельзя туда входить. Запрещено. Капитан болен.

Шарп пересек комнату и толкнул дверь. Индиец отчаянно завизжал, протестуя против насилия, но прапорщик не обращал на него внимания. За дверью висела муслиновая занавеска. Посреди комнаты покачивался закрепленный на потолочных балках матросский гамак. Сама комната на первый взгляд показалась пустой, но тут из темного угла донесся напоминающий всхлип звук, и Шарп, повернувшись туда, присмотрелся повнимательнее. В углу, скорчившись, сидела молодая женщина. Несмотря на сари, она была скорее европейкой, чем индианкой. Женщина пришивала к бриджам золотую тесьму, но, увидев чужака, опустила руки. В широко открытых глазах застыл страх.

— Кто вы, мэм?

Женщина покачала головой. У нее были черные волосы и очень бледная кожа. Страх ее, наверное, ощутил бы и слепой.

— Капитан Торранс здесь? — спросил Шарп.

— Нет, — прошептала чуть слышно она.

— Он болен, да?

— Если он так говорит… — Лондонский акцент выдавал в женщине англичанку.

— Вам не надо меня бояться, милая. Я не сделаю вам ничего плохого. — Шарп попытался успокоить незнакомку, потому что ее трясло от страха. — Вы — миссис Торранс?

— Нет!

— Значит, работаете на него?

— Да, сэр.

— А вы знаете, где он?

— Нет, сэр. — Англичанка говорила очень тихо и смотрела на чужака огромными глазами. Лжет, решил Шарп. Но, очевидно, на то у нее есть основательные причины. Боится, что Торранс накажет, если скажет правду? Но кто она? Довольно миленькая. И совсем еще молодая. Наверно, бибби Торранса. Везет же некоторым. Ему стало немного грустно.

— Извините, что побеспокоил вас, мэм, — сказал Шарп и, одолев сопротивление муслиновой занавески, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Писарь покачал головой.

— Вам нельзя было туда заходить, сахиб. Жилое помещение! Только для капитана! Я буду вынужден сообщить мистеру Торрансу о вашем…

Шарп взялся за спинку стула и дернул его так, что индиец едва не свалился. Присутствовавшие одобрительно зашумели. Не обращая ни на кого внимания, прапорщик опустился на стул и пододвинул к себе бухгалтерские книги.

— Мне наплевать, что ты скажешь капитану Торрансу. Сначала расскажешь о подковах.

— Их нет, сахиб. Потерялись! — воскликнул писарь.

— Где потерялись и как?

Индиец равнодушно пожал плечами.

— Все теряется, — философски заметил он, осторожно пытаясь забрать у Шарпа гроссбухи. По пухлым щечкам стекал обильно пот. — Теряются, сахиб. Такова природа вещей. — Индиец потянул книги, но тут же опустил руки, наткнувшись на грозный взгляд прапорщика.

— Так… Мушкеты?

— Потерялись, — признал писарь.

— Ведра?

— Потерялись.

— Бумаги?

Писарь смутился.

— Бумаги? Какие бумаги, сахиб?

— Когда что-то теряется, — терпеливо объяснил Шарп, — об этом делается соответствующая запись. Таков в армии порядок. Понятно? Мы в армии, черт ее дери! Здесь и поссать нельзя, чтобы тебя кто-то не взял на заметку. Покажи мне записи.

Писарь печально вздохнул и раскрыл толстенный фолиант.

— Вот, сахиб. Здесь. — Испачканный чернилами палец уткнулся в страницу. — Бочка с подковами. Одна штука. Видите? Перевозилась на быке из Джамкандхи, утрачена при переправе через Годавари двенадцатого ноября.

— Сколько в бочке подков?

— Тысяча двести. — Длинноногий сержант-кавалерист вошел в комнату и остановился у порога, прислонившись к косяку.

— И на складе должно находиться четыре тысячи подков, так? — спросил Шарп.

— Вот, сахиб. — Писарь перевернул страницу. — Еще одна бочка, видите?

Прапорщик попытался разобрать чернильные каракули.

— Утрачена при переправе через Годавари, — прочитал он вслух.

— И вот еще, сахиб. — Индиец провел пальцем по строчке.

— Украдена, — прочитал Шарп. С носа писаря сорвалась, упала на страницу и расплылась капля пота. — Кто же ее украл?

— Неприятель, сахиб. — Индиец развел руками. — Их всадники повсюду.

— Всадники? Эти чертовы всадники готовы разбежаться от одного только взгляда, — горько усмехнулся высокий кавалерист. — Да они и яйцо у курицы не украдут, а не то что бочку подков.

— Конвой попал в засаду, сахиб, — стоял на своем писарь, — вот все и украли. — Он закрыл книгу.

Но Шарп еще не закончил. Отведя в сторону руку настырного индийца, прапорщик принялся листать страницы, отыскивая дату сражения под Ассайе. Запись нашлась, но сделана она была отличным от предыдущих почерком. Должно быть, учет вел сам капитан Маккей, и в заполненных им строчках слова «украдено» и «утрачено» встречались гораздо реже. Маккей отметил восемь ядер — затонули при переправе через реку — и две бочки пороха — украдены, а вот после битвы при Ассайе потери катастрофически возросли. За прошедшие недели не менее шестидесяти восьми быков лишились своего груза либо в результате несчастных случаев, либо вследствие действий неприятеля. Обращал на себя внимание и такой факт, что пропадали исключительно дефицитные вещи. Армия легко переживет утрату сотни ядер, но сильно пострадает от отсутствия запасных конских подков.

— Чей это почерк? — спросил Шарп, переворачивая одну из последних страниц.

— Мой, сахиб, — нервно переминаясь с ноги на ногу, ответил писарь.

— Как ты узнаешь, что что-то украдено?

Индиец пожал плечами.

— Мне говорит капитан. А когда нет капитана, то сержант.

— Сержант?

— Его здесь нет, сахиб. Повел конвой на север. Когда вернется, не знаю.

— Как зовут сержанта? — порывшись в записях и ничего не найдя, поинтересовался Шарп.

— Хейксвилл, — подсказал от двери кавалерист. — Тот еще прощелыга. Обычно нам приходится иметь дело с ним, поскольку капитан Торранс уж очень подвержен болезням.

— Вот черт! — Шарп поднялся и задвинул стул. Опять Обадайя Хейксвилл! — Почему его не отправили в полк? Он не должен здесь находиться! Ему здесь нечего делать!

— Сержант Хейксвилл, сахиб, знает систему, — объяснил писарь. — А остаться его попросил капитан Торранс.

Неудивительно, подумал Шарп. Уж если кто и знает систему, так это пакостник Обадайя. И надо же, нашел-таки тепленькое местечко! Греет руки, доит потихоньку коровку, но следов своих в книге учета не оставляет. Если что — во всем виноват писарь, а с Обадайи Хейксвилла взятки гладки!

— И как же работает система? — спросил он.

— Расписки.

— Расписки?

— Да, сахиб. Погонщику дают наряд, и когда он доставляет груз, наряд подписывают и приносят сюда. Здесь с ним расплачиваются, сахиб. Нет наряда с подписью — нет денег. Таково правило, сахиб. Нет бумажки — нет денег.

— И подков тоже нет, чтоб их, — вставил худощавый сержант из 19-го драгунского.

— Кто расплачивается? — спросил Шарп. — Сержант Хейксвилл?

— Обычно он, сахиб. Когда бывает здесь.

— Да что толку от этой системы, если я не могу получить подковы, — возмутился лейтенант.

— А я ведра, — добавил пушкарь.

— Все необходимое есть у бхинджари, — парировал писарь, размахивая руками так, как будто выгонял из комнаты надоедливых насекомых. — Все! Уходите! Отправляйтесь к бхинджари! У них есть все, что вам надо. Мы закрываемся до завтра! До завтра!

— Но откуда все это берется у бхинджари, а? Отвечай! — потребовал Шарп.

Индиец лишь развел руками. Бхинджари, местные торговцы, следовали за армией со своими стадами, повозками, тягловым скотом. Они продавали все, начиная от продуктов и выпивки и заканчивая женщинами и драгоценностями. И вот теперь, похоже, эти купцы начали предлагать на продажу еще и армейские припасы. Это означало, что войскам приходилось платить за вещи, которые прежде поставлялись бесплатно. Если все обстояло именно так, то Хейксвилл, конечно, в стороне не оставался, продавая вовсю краденое армейское добро.

— Куда мне пойти за подковами?

Отвечать писарю не хотелось, но, понимая, что иначе от назойливого прапорщика просто не избавиться, он в конце концов предложил обратиться в купеческий лагерь.

— Спросите, сахиб, и вас обязательно направят к тому, у кого они есть.

— Я подожду, пока ты сам назовешь мне имя.

— Я не знаю!

— Тогда откуда ты знаешь, что там есть подковы?

— Просто слышал! Сюда приходят разные люди. Рассказывают…

Шарп шагнул к индийцу и, схватив его за горло, прижал к стене.

— Ты не просто слышишь, что говорят люди. Ты еще и знаешь, где и что взять. И сейчас назовешь мне имя, или, черт возьми, мой араб выпустит тебе кишки, а остальное порубит на завтрак. Этот маленький паршивец вечно голодный.

Писарь выпучил глаза, хватая посиневшими губами воздух, и прохрипел:

— Наиг.

— Наиг? — повторил Шарп, освобождая индийца. Что-то знакомое. Наиг? Он вспомнил, что так звали одного купца, сопровождавшего армию при осаде Серингапатама. — Наиг? У него еще зеленые шатры, да?

Писарь закивал, потирая горло.

— Он самый, сахиб. Он самый. Но я вам ничего не говорил! Эти достопочтенные джентльмены свидетели! Я ничего вам не говорил!

— Наиг заправляет борделем, так? — Шарп вдруг вспомнил, что тогда, четыре года назад, Наиг водил дружбу с сержантом Хейксвиллом. Сам Шарп был в те времена рядовым и состоял под началом Обадайи Хейксвилла, который, подтасовав доказательства, добился, чтобы его приговорили к порке. Приятель сержанта Наиг занимался тем, что поставлял офицерам белокожих шлюх, которых возил в занавешенных зелеными занавесками повозках. — Точно! Контора закрывается! — объявил Шарп, к явному разочарованию артиллериста и кавалериста. — Пойдем искать Наига.

— Нет! — вскрикнул писарь.

— Нет? Это почему же?

— Наиг будет очень недоволен, сахиб.

— Недоволен? С какой это стати? Я ведь к нему не просто так, а за товаром, верно? У него есть подковы, и нам они нужны. Взаимный интерес. Ему радоваться надо.

— С Наигом, сахиб, надо держаться уважительно, — попытался объяснить писарь, нервно облизывая губы. — Он очень влиятельный человек. У вас есть деньги?

— Я лишь хочу посмотреть на его подковы, — ответил Шарп, — и если увижу, что они военного образца, то засуну парочку этому мерзавцу в глотку.

Индиец удрученно покачал головой.

— У Наига большая охрана, сахиб. Его охраняют джетти.

— Э, приятель, я, пожалуй, тебе не попутчик, — сказал лейтенант и повернулся к двери.

— Джетти? — переспросил драгун. — Это еще кто такие?

— Силачи, — объяснил Шарп. — Здоровые такие ублюдки. Убить человека им все равно, что цыпленку шею свернуть. — Он повернулся к писарю. — Откуда Наиг привез своих джетти? Из Серингапатама?

— Да, сахиб.

— Имел с ними дело раньше и не против убить еще парочку. Ты со мной? — обратился он к сержанту-кавалеристу.

Тот ухмыльнулся.

— А почему бы и нет?

— Кто еще? — спросил Шарп, однако больше желающих подраться не нашлось.

— Пожалуйста, сахиб, не надо, — слабо запротестовал индиец, но Шарп только отмахнулся и в сопровождении драгуна и Ахмеда вышел во двор.

— Как тебя зовут? — спросил он спутника.

— Локхарт, сэр. Элай Локхарт.

— А я Дик Шарп. И не называй меня «сэром». Я не офицерских кровей. Произвели под Ассайе, а лучше б остался в сержантах. Отправили заведовать быками, потому больше я, оказывается, ни на что не годен. Вот так. — Он посмотрел на шестерых солдат, ожидавших во дворе своего сержанта. — Что они здесь делают?

— Вы же не думаете, что я бы потащил эти проклятые подковы на себе, а? — возмутился Локхарт, делая своим людям знак следовать за ним. — Пошли, парни. Придется кое-кому дать по шее.

— Думаешь, миром дело не уладим?

— А вы сами как считаете? У него есть подковы, зато у нас нет денег. Без кулаков не обойтись.

— И то правда, — усмехнулся Шарп.

Локхарт вдруг огляделся и, убедившись, что рядом никого нет, как-то непривычно застенчиво спросил:

— Вы ведь заходили в другую комнату, сэр? Ну, ту, где живет капитан Торранс?

— Да, заходил, а что?

Сержант, вид и манеры которого выдавали бывалого солдата, совершенно неожиданно покраснел.

— А вы не видели там женщину, сэр?

— Темноволосую, с бледным лицом? Хорошенькую?

— Так точно, сэр. Это она.

— Кто такая?

— Служанка Торранса. Вдова. Он привез ее с мужем из Англии, но бедняга умер и оставил ее совсем одну. А уехать домой ей Торранс не разрешил. Держит при себе и не отпускает.

— А ты, выходит, хочешь переманить ее к себе?

— Я, сэр, видел ее только издали, — признался сержант. — Торранс служил в другом полку, в Мадрасском, но мы несколько раз стояли лагерем рядом с ними.

— Она там, — сухо ответил Шарп, — и еще жива.

— Капитан никуда ее не выпускает, — вздохнул сержант, пинком отбрасывая попавшуюся под ноги собачонку.

Они уже вышли из деревни и приближались к раскинутому неподалеку от нее походному лагерю, где жили семьи и где купцы держали скот и повозки. Большие белые быки с раскрашенными рогами ходили вокруг колышков, пощипывая травку. Между ними шныряли мальчишки, собирая сухие лепешки, которые нередко заменяли в здешних краях дрова для костра.

— Так расскажите об этих джетти, — попросил сержант.

— Они вроде силачей в цирке, только еще с какой-то религиозной чепухой. Меня не спрашивай — сам ничего не знаю. Здоровенные ублюдки, но малость неповоротливые и соображают туго. Я убил четверых в Серингапатаме.

— И с Хейксвиллом знакомы?

— Да уж, знаком. Этот подонок меня и завербовал. С самого первого дня жизни не давал, придирался ко всему, к чему только можно. Вообще-то он здесь и быть не должен, его место с Овсяными Лепешками, на юге. Добрался сюда, чтобы меня арестовать. Даже ордер добыл. А когда не получилось, решил, видать, остаться. Пристроился к теплой кормушке. Ставлю последний шиллинг, что это он, сволочь, сбывает Наигу армейские припасы и получает свою долю с прибыли. — Шарп остановился, выискивая взглядом зеленые палатки. — А как так получилось, что у вас нет с собой запаса подков?

— Запас был, да весь вышел. А пополняем мы его со склада. Так по крайней мере должно быть. После вчерашней погони у нас чуть ли не половина лошадей без подков осталась. Нам они позарез нужны.

Шарп заприметил наконец то, что искал, — скопление линялых зеленых палаток.

— Вон он, поганец. Ты как, справишься? Легко не получится.

Локхарт усмехнулся. Ростом он не уступал Шарпу, а лицо его носило следы многочисленных переделок.

— Какого ж черта было тащиться в такую даль? Если и подков не добуду, то хотя бы душу отведу.

— Заряжен? — Шарп имел в виду пистолет на поясе Локхарта. Там же висела и сабля.

— Будет заряжен. — Сержант вынул пистолет, и Шарп, повернувшись к Ахмеду, жестом велел мальчишке зарядить мушкет. Ахмед ответил белозубой улыбкой и указал на замок, давая понять, что оружие уже готово к бою.

— Сколько их там, этих клоунов? — поинтересовался Локхарт.

— Может, дюжина? — предположил прапорщик.

Сержант посмотрел на свою шестерку.

— С дюжиной мы совладаем.

— Точно, — согласился Шарп, — а раз так, то давай начнем. Устроим кое-кому неприятности. — И он ухмыльнулся, впервые с тех пор, как стал офицером, чувствуя себя в своей тарелке и получая удовольствие от приключения.

А это означало, что кому-то скоро придется не сладко.

Глава третья

Генерал-майор Уэлсли ехал на север во главе целой кавалькады, путь которой по равнине отмечало облако пыли, взбитой копытами коней и как будто повисавшей во влажном, неподвижном воздухе. Генеральский эскорт составляли два отряда кавалерии. Пусть армия Ману Баппу и потерпела сокрушительное поражение под Аргаумом, пусть остатки ее и сбежались в Гавилгур, на Деканском плоскогорье осталось немало маратхской конницы, готовой в любой момент нанести удар по отставшему обозу, заплутавшему конвою или армейским фуражирам, ежедневно отправлявшимся на поиски корма для животных. Зная об этом, британские кавалеристы ехали с обнаженными саблями. Ход задавал Уэлсли, с удовольствием пользовавшийся свободой, предоставленной расстилавшейся во все стороны равниной.

— Вы были сегодня у полковника Стивенсона? — спросил он, оборачиваясь к адъютанту.

— Да, сэр, но ему, к сожалению, не лучше.

— Передвигаться он по крайней мере может?

— На слоне, сэр.

Уэлсли хмыкнул. Стивенсону, командовавшему второй, меньшей частью армии, в последнее время нездоровилось. Болен был и Харнесс, командир одной из двух бригад, но спрашивать о его здоровье не имело смысла. В случае с полковником проблема заключалась не в физическом недомогании — шотландец просто рехнулся. Врачи в один голос утверждали, что виной всему иссушающая мозг жара, но Уэлсли сомневался в правильности предложенного диагноза. Жара и ром — возможно, но только не одна жара. Впрочем, кое в чем он с ними соглашался: индийский климат действует на европейцев губительно. Едва ли не каждый рано или поздно становился жертвой изнуряющей лихорадки, и генерал все чаще подумывал о том, не пришел ли и его час возвращаться на родину. Пожалуй, пора. Пока болезнь не добралась до него самого. А главное, пока его не совсем забыли в Лондоне. Французские армии взбудоражили едва ли не всю Европу, а значит, недалеко то время, когда и Англии придется отправлять армию для противодействия извечному врагу, и Уэлсли хотел принимать в этом участие. Ему четвертый десяток, надо составлять себе репутацию, но сначала необходимо покончить с маратхами, а для этого нужно брать Гавилгур. Именно с такими мыслями Уэлсли и направлялся сейчас к горному хребту, возвышавшемуся на северной границе плато.

После часа быстрой езды кавалькада оказалась на небольшой возвышенности, с которой открывался широкий вид на север. Унылое серо-коричневое плоскогорье выглядело безжизненным; запоздавшие муссоны оставили его без воды, и только видневшиеся кое-где поля сорго вносили некоторое разнообразие в скучный, однообразный пейзаж. В более благополучные годы поля эти тянулись бы, наверно, от горизонта до горизонта, сливаясь в колышущееся травянистое море, ограниченное скалами Гавилгура. Уэлсли спешился, вынул подзорную трубу и положил на седло. Труба была совершенно новая, ее подарили генералу мадрасские купцы в знак благодарности за умиротворение Майсура, что способствовало расширению торговли на восточном побережье Индии. Сам инструмент был изготовлен по особому заказу Мэтью Бергом в Лондоне, но Уэлсли никак не мог к нему привыкнуть. Окуляр имел менее вогнутую форму, чем тот, которым он пользовался раньше, а потому уже через несколько секунд генерал сложил новую трубу, убрал в сумку и развернул старую, которая, хоть и не столь мощная, была гораздо удобнее. Смотрел он весьма долго, и интересовала его в первую очередь крепость, вознесенная на вершину отвесного выступа. Черный камень, из которого были сложены ее стены, выглядел зловеще даже при солнечном свете.

— Боже, — пробормотал сэр Артур. Если в Гавилгуре ничего не получится, подумал он, домой можно и не возвращаться. К победителю в Лондоне отнесутся с уважением, даже если победа одержана не над французами, а вот неудачника не ждет ничего, кроме презрения. Гавилгур, по крайней мере с первого взгляда, вполне мог претендовать на звание разрушителя карьерных амбиций.

Полковник Уоллес, командир второй бригады, тоже спешился и рассматривал крепость через свою трубу.

— Чертовски неприятное местечко, сэр Артур.

— Какая здесь высота? — спросил Уэлсли, подзывая адъютанта-инженера.

— Я провел замеры еще вчера, — ответил майор Блэкистон, — и могу утверждать, что высота крепостных стен составляет восемнадцать тысяч футов над уровнем плоскогорья.

— Вода там есть? — поинтересовался полковник Баттерс, главный инженер армии.

— По нашим сведениям, сэр, есть. В форте несколько крупных водохранилищ. Что-то вроде небольших озер.

— Но в этом году их уровень должен быть существенно ниже, не так ли?

— Сомневаюсь, что он достаточно низок, — пожав плечами, ответил Блэкистон.

Майор понимал, что Баттерсу такой ответ не понравится — полковник предпочел бы услышать, что воды в крепости мало и жажда рано или поздно заставит ее защитников опуститься на колени.

— Продовольствия, надо полагать, у них тоже хватает, — угрюмо заметил Уэлсли.

— Несомненно, — сухо согласился Уоллес.

— А значит, нам придется выбивать их оттуда самим, — подвел черту генерал и направил подзорную трубу на подножие выступа. К югу от крепости находился конической формы холм, поднимавшийся почти до середины выступа. — Мы можем затащить пушки на ту высотку? — спросил он.

Ответ последовал не сразу; офицерам потребовалось время, чтобы решить, о какой именно высотке идет речь.

— Поднять их туда можно, — сказал наконец полковник Баттерс, — но угол возвышения вряд ли позволит вести огонь по крепости.

— В лучшем случае вы поднимете пару двенадцатифунтовиков, — с сомнением заметил Уоллес, скользя взглядом по уступу. — А чтобы разбить эти стены, потребуется кое-что покрупнее.

— Сэр Артур!

Офицер-кавалерист протянул руку, привлекая внимание генерала к появившемуся с юга конному отряду маратхов. Похоже, неприятель сориентировался по оставленному кавалькадой пыльному следу. Маратхов было немного, человек двадцать, однако сопровождавшие генерала сипаи моментально развернули коней и растянулись цепью.

— Все в порядке, не беспокойтесь, — отозвался Уэлсли. — Это наши. Я договорился встретиться с ними здесь. — Он уже рассмотрел всадников в подзорную трубу и, удостоверившись, что не ошибся, повернул навстречу силладарам. — Сьюд Севаджи! Спасибо, что приехали. — Последние слова были уже обращены к индийцу в поношенном зеленом с серебром мундире.

Сьюд Севаджи коротко кивнул англичанину и повернулся в сторону Гавилгура.

— Думаете, сможете ее взять?

— Думаю, должны.

— До сих пор это еще никому не удавалось, — усмехнулся индиец.

Уэлсли тоже улыбнулся, но медленно, как бы принимая скрытый в словах Севаджи вызов, и повернулся к Уоллесу.

— Вы знакомы со Сьюдом Севаджи, полковник?

— Не имел такого удовольствия, сэр.

Генерал коротко представил их друг другу, добавив, что отец Севаджи был когда-то генералом у раджи Берара.

— Был? — Полковник вопросительно посмотрел на индийца.

— Бени Сингх убил моего отца, — угрюмо пояснил Севаджи, — и только поэтому, полковник, я воюю на вашей стороне. У меня одна цель — поквитаться с Бени Сингхом. Сейчас он командует этой крепостью.

— Так все же как нам туда попасть? — нетерпеливо спросил генерал.

Индиец вытащил тулвар и, разровняв ногой песок, начал чертить что-то острием сабли. Офицеры подошли ближе. Фигура на земле напоминала цифру «восемь», причем верхний круг был намного меньше нижнего.

— Вот это, — Севаджи указал на нижний кружок, — Внутренний форт. Попасть в него можно двумя путями. Здесь дорога, которая ведет с равнины к Южным воротам. — Он прочертил волнистую линию, уходящую в сторону от основания восьмерки. — Но воспользоваться ею нельзя. Тот, кто поднимется по дороге, выйдет прямиком к пушкам. Удержать наступающую здесь армию сумеет и мальчишка с хорошим запасом камней. Единственный возможный маршрут — через главный вход. — Вторая, короткая, линия пролегла между двумя кругами.

— Что тоже, как я понимаю, не слишком легко, — сухо произнес Уэлсли.

Севаджи согласно кивнул.

— Главный вход представляет собой длинный коридор, блокируемый четырьмя воротами и проложенный между высокими стенами. Но чтобы добраться до него, сэр Артур, вам все равно придется взять сначала Внешний форт. — Он постучал по верхнему кружку восьмерки.

— И что нас там ждет?

— Опять-таки два входа. Один — дорога, поднимающаяся с равнины. Отсюда она не видна. Проходит между холмами с западной стороны и заканчивается вот здесь. — Севаджи ткнул острием тулвара в полоску между половинками восьмерки. — Подниматься здесь легче, чем по южной дороге, но последнюю милю ваши люди будут под огнем орудий Внешнего форта. А самые последние полмили — крутой подъем. Очень крутой. — Он помолчал. — С одной стороны дороги каменная стена, с другой — обрыв, и весь этот отрезок полностью простреливается артиллерией.

Новости произвели впечатление. Полковник Баттерс задумчиво покачал головой, не сводя глаз с рисунка на земле.

— Откуда вы все так хорошо знаете?

— Я вырос в Гавилгуре. Мой отец до того, как его убили, был килладаром крепости.

— Севаджи знает, что говорит, — нетерпеливо вставил Уэлсли. — А главный вход во Внешний форт?

— Здесь, — Севаджи прочертил линию, пересекавшую верхнюю часть маленького круга, — их самый слабый пункт. Единственный выход к крепости, который лежит на одном с ней уровне. Но он очень узкий. С одной стороны, — индиец указал на восточный конец линии, — отвесный спуск. С другой — водохранилище. Чтобы выйти к форту, вам придется преодолеть этот узкий участок, прикрываемый пушками двух расположенных один над другим ярусов.

— Две стены? — спросил Уэлсли.

— На отвесной круче, — кивнул Севаджи. — И подниматься нужно на обе. Вход находится здесь, но, как и в случае с Внутренним фортом, он перекрыт несколькими воротами. А сверху в вас будут лететь камни и ядра.

— Предположим, мы захватим Внешний форт, что дальше?

Индиец хищно усмехнулся.

— Вот тут, сэр Артур, и начинается самое трудное. — Он стер рисунок на песке и принялся чертить другой. На этот раз два кружка, побольше и поменьше, находились на некотором расстоянии один от другого. — Два форта не соединяются. Они разделены здесь. — Индиец ткнул тулваром в пространство между кругами. — Разделены рвом. Очень глубоким. Взяв Внешний форт, вы ничего не достигаете. Нужно брать и Внутренний. Надо рвом возвышается стена, и именно за ней укроется противник. Мой отец считал, что взять Внутренний форт Гавилгура не может ни одна армия. Даже если вся Индия падет, говорил он, ее сердце все равно будет биться в Гавилгуре.

Уэлсли снова повернулся к крепости.

— Какова численность гарнизона?

— Обычно около тысячи человек. Но сейчас, конечно, больше. Насколько? Кто знает? Может быть, раз в шесть или семь. Места там хватит для целой армии.

А если крепость не падет, подумал Уэлсли, это придаст маратхам уверенности. Рано или поздно они соберут новую армию, и через какое-то время возобновят наступление. Пока Гавилгур в их руках, мира в Западной Индии не будет.

— Майор Блэкистон!

— Сэр?

— Поручаю вам исследовать плато. — Генерал повернулся к Севаджи. — Вы составите майору компанию? Мне нужен план местности. В первую очередь перешейка, ведущего к главному входу. Определите, где лучше поставить осадные батареи. Сколько орудий мы можем разместить на тех холмах. Все это мне нужно в течение двух дней.

— Двух дней?! — воскликнул Блэкистон.

— Мы же не хотим, чтобы они там окопались, верно? Действовать нужно быстро, майор. Скорость решает все. Можете отправиться прямо сейчас? — Вопрос был адресован уже Севаджи.

— Я готов, — ответил индиец.

Уэлсли посмотрел на майора.

— Тогда отправляйтесь. И не забудьте, майор, два дня! Жду вас с набросками завтра к вечеру.

Полковник Баттерс прищурился, разглядывая далекие холмы.

— Собираетесь вести армию в горы?

— Не всю, а только половину. Вторая половина останется на равнине. — Гавилгур будет зажат между двумя частями половинами красномундирной армии, как орех в щипцах, и все решится крепостью, упорством и силой. Генерал поднялся в седло. Остальные офицеры последовали его примеру. Кавалькада развернулась и тронулась в обратный путь, к лагерю. — Наверх нас поднимут саперы, — продолжал Уэлсли. — Еще неделя уйдет на доставку боеприпасов. — За одной мыслью потянулась другая, и генерал нахмурился. — Что там у нас с обозом? — Он бросил сердитый взгляд на Баттерса. — Я постоянно слышу жалобы. То украдено две тысячи мушкетов, то конвой сбился с пути и потерял бочку пороха, а теперь вот Хаддлстоун говорит, что на складе нет запасных подков. В чем дело?

— Торранс ссылается на бандитов, сэр. И, насколько я понял, имели место досадные недоразумения… происшествия… — Баттерс замялся.

— Кто такой Торранс?

— Из компании, сэр. Капитан. Сменил беднягу Маккея.

— Это я и без вас сообразил, — съязвил генерал. — Что он собой представляет?

Упрек заставил полковника покраснеть.

— Сын каноника из Уэллса, насколько я понял, сэр. Или из Солсбери? Но дело в другом, у него еще и дядя на Леденхолл-стрит.

— Понятно, — фыркнул Уэлсли. «Дядя на Леденхолл-стрит» значило, что у Торранса есть влиятельный покровитель в Ост-Индской компании, человек куда более могущественный, чем священник. — И что, он так же хорош, как и Маккей?

Баттерс, мужчина плотного телосложения, не очень уверенно державшийся в седле и с трудом управлявшийся норовистой лошадкой, пожал плечами.

— Рекомендован Хаддлстоуном.

— Другими словами, Хаддл стоун захотел от него избавиться, — раздраженно бросил генерал.

— Уверен, капитан старается… в меру способностей, — вступился за подчиненного Баттерс. — Он, правда, попросил дать ему помощника, но пришлось отказать. Лишних людей у меня нет. Вы и сами знаете, сэр, что саперов постоянно не хватает.

— Скоро получим пополнение, — сказал Уэлсли. — Заявку я послал.

— Помощника я выделил, — сообщил Уоллес. — Отдал Торрансу одного из своих прапорщиков.

— У вас что же, прапорщики лишние, Уоллес?

— Я послал ему Шарпа, сэр.

— А-а, вон оно что, — протянул генерал. — Не сработало, да? Сначала мы вытаскиваем его снизу, а потом вынуждены сами же идти на уступки и подыскивать для него теплое местечко.

— Я подумал, сэр, что в английской части ему будет лучше. Порекомендовал перейти в стрелки.

— Хотите сказать, что они не так разборчивы? — спросил Уэлсли и нахмурился. — И как, черт возьми, мы будем теперь воевать без подков? — Он сердито пришпорил лошадь, вырываясь вперед. — Имейте в виду, Баттерс, ваш Торранс должен делать свое дело.

Генерал лучше многих понимал, что успех очередного предприятия будет во многом зависеть от бесперебойности поставок. И если только тыловые службы подведут, Гавилгур никогда не будет взят.

А ведь его еще никто не брал.

«И как я это сделаю?» — спросил себя сэр Артур.

— Ну и здоровяки, — пробормотал сержант Элай Локхарт, когда они подошли к двум зеленым палаткам.

Кавалерист имел в виду охранников, развалившихся в ленивых позах на стульях у входа. Всего охранников было четверо, и двое из них, голые по пояс, с лоснящейся кожей, буграми противоестественно огромных мышц и нестрижеными волосами, кольцами уложенными вокруг головы, производили особенно сильное впечатление. Эти двое стояли у самой большой из палаток, той, где, как предположил Шарп, и помещалось заведение Наига. В другой палатке, вероятно, жил сам торговец, но вход в нее был закрыт, клапан туго зашнурован, так что заглянуть внутрь Шарпу не удалось.

— Те, что намазались жиром, джетти и есть, — объяснил он спутнику.

— Такие и быка завалят, — сказал Локхарт. — Они что, и впрямь могут голову свернуть?

— Завернут так, что будешь назад смотреть. А еще загоняют в голову гвоздь ударом ладони. — Шарп повернул, чтобы пройти мимо палаток. Он не боялся стычки с охранниками Наига и даже знал, что без драки не обойтись, но кидаться на противника с ходу было глупо. Иногда нелишне и головой поработать. — Проявим солдатскую смекалку, — подмигнул он сержанту и оглянулся, проверяя, не отстал ли Ахмед. Мальчишка вдобавок к своему трофейному мушкету тащил еще и ранец хозяина.

Охранники — все четверо были вооружены мушкетами и тулварами — проводили британских солдат неприязненными взглядами.

— Вроде бы мы им не больно-то понравились, — сказал Локхарт.

— Те еще ублюдки. — Оглядевшись, Шарп обнаружил то, что искал, чуть ли не под носом. Это был догорающий костер, возле которого, буквально в нескольких шагах, валялись клочки соломы. Прапорщик собрал охапку соломы, поджег ее от угольев, отнес к меньшей из палаток и сунул под брезент. За происходящим с любопытством наблюдал полуголый мальчонка лет пяти-шести. — Скажешь кому хоть слово, — предупредил Шарп, — голову сверну. — Мальчишка, не понявший ни слова, широко улыбнулся.

— Вы же не всерьез собрались ее поджигать? — забеспокоился кавалерист.

— Конечно нет, — ответил Шарп. Сержант усмехнулся, но ничего не сказал, наблюдая за тем, как пламя жадно лижет выцветший зеленый брезент. Некоторое время материал сопротивлялся огню, потом вдруг вспыхнул. — Должны же они проснуться.

— И что дальше? — поинтересовался Локхарт.

— Что дальше? Надо спасать то, что внутри. — Вперед, парни! — Шарп обнажил саблю, выбежал из-за палатки и громко завопил: — Пожар! Пожар! Несите воду! Пожар!

Четыре охранника непонимающе смотрели на разволновавшегося англичанина, но оставались на месте, пока он не рубанул саблей по клапану маленькой палатки. Один что-то крикнул.

— Пожар! — заревел Локхарт.

Охранники, все еще не понимая, что происходит, тупо таращились на чужаков, однако остановить британского офицера не решались. Наконец кто-то из них заметил поднимающийся дымок и, подбежав к большой палатке, прокричал предупреждение. Остальные попытались оттащить англичанина от входа.

— Отгоните их! — приказал Шарп, и шесть солдат Локхарта направились к троим индийцам.

Пока прапорщик пытался разрубить тугие веревки, кавалеристы теснили охранников. Кто-то выругался, кто-то засопел, кто-то вскрикнул, получив сапогом в пах. Шарп распилил наконец последний узел и раздвинул полог палатки.

— Господи! — Он остановился, вытаращившись в полумраке на заполнявшие едва ли не все пространство бочонки и ящики.

Сержант тоже просунул голову и ахнул от изумления.

— Вот это да! Даже прятать как следует не стал, а? — Локхарт покачал головой, прошел к ближайшему бочонку и указал на вырезанное на одной из бочарных клепок число «19». — Это же наша отметка! Да тут половина наших запасов! Вот паршивец! Здесь все сгорит, если не потушить.

— Надо обрубить веревки и отбросить брезент.

Пока двое солдат рубили саблями канатные растяжки, из большой палатки выскочило еще несколько телохранителей Наига.

— Берегись, Элай! — крикнул Шарп. — Прикрой тыл! — Он повернулся и махнул клинком перед лицом ближайшего джетти. Силач отступил, но англичанин последовал за ним, делая выпад за выпадом, не давая опомниться, отгоняя великана все дальше. — А ты, ублюдок, убирайся отсюда! Видишь, пожар! Пожар!

Между тем Локхарт опрокинул своего противника на землю и наступил ему на грудь. Солдаты спешили на помощь, и Шарп, предоставив им разбираться с людьми Наига, перерубил последнюю растяжку, вбежал в палатку и налег на ближайшую подпорку. Воздух в палатке наполнился дымом, дышать было нечем, в горле запершило, но тут столб накренился, и все сооружение медленно завалилось в сторону огня.

— Сахиб!

Пронзительный голос Ахмеда резанул по ушам. Шарп оглянулся — кто-то целился в него из мушкета. Спрятаться было негде, нападать — поздно, но тут Ахмед выстрелил сам, и незнакомец вздрогнул, обернулся, скорчил гримасу боли, выронил мушкет и схватился за плечо, в которое угодила пуля. Звук выстрела встревожил других охранников, и некоторые потянулись за оружием, но Шарп подбежал к ним и, размахивая саблей, заставил опустить мушкеты.

— Пожар! — кричал он. — Пожар! Хотите, чтобы все сгорело?

Его не понимали, но кое до кого все же дошло, что огонь угрожает уничтожить товар хозяина, и они засуетились, оттаскивая горящий брезент подальше от деревянных ящиков.

— Кто тут что поджег? — Голос прозвучал у Шарпа за спиной и принадлежал высокому толстяку-индийцу в зеленой тунике, расшитой длинноногими птицами и гоняющимися друг за дружкой рыбами. Толстяк держал за руку того самого мальчонку, который видел, как Шарп засовывал под палатку горящую солому. — Британские офицеры сражаются в Индии за дело свободы, но значит ли это, что им дозволено уничтожать чужую собственность и обижать честных людей?

— Ты Наиг? — перебил его Шарп.

Толстяк сделал жест охранникам, и они собрались у него за спиной. Брезент уже оттащили от ящиков, и он безобидно догорал в сторонке. Индиец в зеленой тунике собрал вокруг себя человек шестнадцать или семнадцать, причем четверо из них были джетти, и все имели оружие, тогда как общая численность их противников составляла девять человек, включая шестерых солдат и бойкого сорванца, занятого перезарядкой мушкета.

— Я скажу, как меня зовут, — ответил с брезгливой миной толстяк, — если ты назовешь себя.

— Шарп. Прапорщик Шарп.

— И всего-то? Какой-то прапорщик… — Индиец вскинул брови. — А я-то думал, что прапорщиками служат юнцы вроде него. — Он похлопал по голове полуголого мальчонку. — Я — Наиг.

— Тогда, может быть, ты скажешь, почему эта палатка забита армейскими запасами? Откуда они взялись?

— Армейские запасы! — Наиг рассмеялся. — Это мой товар, прапорщик Шарп. Может быть, что-то и лежит в старых ящиках, которыми пользовалась когда-то ваша армия, но что с того? Бочонки и ящики я покупаю у квартирмейстера.

— Лживый ублюдок! — рыкнул Локхарт. Он успел открыть бочонок с вырезанной на клепке цифрой «19» и теперь размахивал подковой. — Посмотри на это — наши!

Наиг, похоже, уже собирался спустить своих головорезов на крохотный отряд британцев, но, оглянувшись, увидел двух выходящих из большой палатки офицеров. В присутствии свидетелей — оба были в чине капитана — индиец уже не мог разобраться с Шарпом и его спутниками по своему разумению. Одно дело прапорщик и с полдюжины солдат и совсем другое два капитана — оба имели вполне реальную власть. Один из офицеров, поправив красный мундир Шотландской бригады, направился к Шарпу.

— Неприятности? Что случилось? — Очевидно, суматоха и крики оторвали его от приятных утех, поскольку брюки у капитана были не застегнуты, а ремень и перевязь висели на плече.

— Этот мерзавец, сэр, растаскивает нашу амуницию. — Шарп ткнул пальцем в сторону толстяка и, повернувшись, показал на ящики. — В бухгалтерских книгах на складе все это значится как украденное и утерянное, но я уверен, сэр, все здесь. Ведра, мушкеты, подковы.

Капитан бросил взгляд на индийца и прошел к ящикам.

— Откройте этот, — распорядился он, и Локхарт, подсунув саблю под крышку, оторвал ее с гвоздями.

— Я просто взял это все на хранение, — торопливо объяснил Наиг и, повернувшись ко второму капитану, щегольски одетому кавалеристу в форме Ост-Индской компании, быстро заговорил на хинди. Капитан покачал головой и отвернулся. Толстяк снова обратился к шотландцу. Ситуация осложнялась, и Наиг прекрасно это понимал. — Меня попросили оставить их здесь! Временно!

Пехотинец никак не отреагировал на крики индийца. Некоторое время он молча смотрел в ящик, где лежали десять новеньких, еще в масле, мушкетов. Потом наклонился и стал рассматривать замки. Сомнений не оставалось: возле пороховой полки были выбиты буквы «ГР» и слово «Тауэр».

— Наши, — бесстрастно констатировал шотландец.

— Я их купил. — По лицу Наига обильно стекал пот.

— Ты же сказал, что взял их на хранение, — возразил капитан. — А теперь утверждаешь, что купил. Так что, они твои или нет?

— Мы с братом купили оружие у силладаров.

— Мушкеты «Тауэр» не продаются. — Капитан провел ладонью по лоснящемуся от смазки стволу.

Толстяк пожал плечами.

— Откуда мне знать? Может, их захватили бандиты. На ваши конвои часто нападают. Пожалуйста, сахиб, заберите их. Я не хочу неприятностей. Откуда мне было знать, что они краденые?

Он снова обратился к кавалеристу, высокому, сухощавому, с вытянутым лицом, и, похоже, попытался воззвать к его сочувствию, но англичанин лишь покачал головой и отошел в сторону, показывая, что не желает иметь к происходящему никакого отношения. Вокруг уже собралась изрядная толпа; не понимая языка, зрители молча наблюдали за происходящим, причем симпатий к Наигу никто определенно не выражал. Рассчитывать толстяку и впрямь было не на что. Он вел опасную, рискованную игру, но настолько уверился в своих способностях замять любое дело, что забыл об осторожности и даже не потрудился как следует спрятать ворованное. В крайнем случае индиец мог просто выбросить армейские ящики и бочонки или постараться спилить клейма с мушкетов, но вера в покровительство и защиту влиятельных друзей, очевидно, заглушила голос благоразумия. Одним из таких друзей был, по-видимому, капитан-кавалерист, и Наиг, последовав за ним, стал нашептывать что-то ему на ухо. Англичанин лишь бесцеремонно оттолкнул толстяка и повернулся к Шарпу.

— Повесьте его, — коротко распорядился он.

— Повесить? — изумленно переспросил Шарп.

— Если не ошибаюсь, именно таково наказание за кражу военного имущества?

Шарп посмотрел на шотландца, который неуверенно кивнул.

— По крайней мере генерал всегда так говорит, — подтвердил он.

— Но я бы хотел узнать, сэр, откуда у него все это. Здесь наверняка не обошлось без сообщников.

— Пока вы будете докапываться до истины, этот жирный ублюдок успеет сочинить какую-нибудь историю. Туземцам нельзя верить.

Кавалерист держался надменно и самоуверенно, и это раздражало Шарпа. Впрочем, в этом щеголе его раздражало все. Капитан носил высокие, облегающие сапоги из мягкой, до блеска начищенной кожи, узкие, без малейшей морщинки, безукоризненно белые бриджи и красный мундир с золотыми пуговицами, идеально отутюженный и отделанный золотой тесьмой. Еще на нем был шарф с оборками, красная шелковая перевязь, перехваченная на левом бедре золотым шнуром, сабля покоилась в ножнах из красной кожи, а треуголку украшал роскошный плюмаж из выкрашенных в бледно-зеленый цвет вьющихся перьев. Все это, должно быть, стоило целое состояние, и слуга капитана наверняка тратил по нескольку часов в день для поддержания обмундирования в порядке. На Шарпа он смотрел немного искоса, неодобрительно, слегка наморщив нос, как будто внешний вид прапорщика оскорблял его чувство вкуса. Будучи человеком умным, о чем свидетельствовали черты лица, капитан явно презирал тех, кто не дотягивал до его высоких стандартов.

— Думаю, если сэр Артур узнает, что вы, прапорщик, не наказали преступника подобающим образом, ему такое вряд ли понравится, — язвительно проговорил он. — Скорое и несомненное правосудие, не это ли истинная кара за воровство? Повесьте жирного проходимца.

— Устав определяет именно такое наказание, — согласился шотландец, — но правомерно ли применять его к гражданскому лицу?

— Вора надо судить, сэр! — запротестовал Шарп. Его меньше всего волновало нарушение прав Наига, но ситуация выходила из-под контроля. Он рассчитывал найти армейское добро и, может быть, устроить трепку его телохранителям, однако вовсе не собирался доводить дело до крайности. Пары хороших пинков толстяк, конечно, заслужил, но смерти?..

— Регламент распространяется на каждого, кто находится за линией пикетов, — уверенно заявил англичанин. — Так что, бога ради, заканчивайте с ним поскорее! Повесьте мерзавца!

На лбу у него выступил пот, и Шарп чувствовал, что щеголь-кавалерист не настолько уверен в себе, как пытается показать.

— К чертям суд, — с готовностью поддержал капитана Локхарт и жестом велел солдатам подкатить ближайшую повозку. — Я сам его вздерну.

Побледневший Наиг попытался было укрыться под защиту телохранителей, но капитан-кавалерист вынул пистолет и приставил его к голове индийца. Между тем ухмыляющиеся солдаты вытащили пустую повозку на открытое пространство перед грудой украденного имущества.

Шарп подошел к англичанину.

— Может быть, стоит сначала поговорить с ним, сэр?

— Дорогой мой, вы когда-нибудь пробовали добиться правды от индийца? Они клянутся тысячью своих богов, бьют себя в грудь, но при этом врут без зазрения совести. Уймись! — Поняв, что дело пахнет жареным, Наиг принялся громко протестовать, и капитан, не церемонясь, воткнул дуло ему в рот, сломав при этом несчастному пару зубов. — Еще слово, паршивец, и я кастрирую тебя, прежде чем повесить. — Кавалерист посмотрел на нахмурившегося Шарпа. — Вы что, прапорщик, струсили?

— По-моему, сэр, мы поступаем неправильно. То есть я согласен, что он заслуживает смерти, но сначала надо бы с ним потолковать.

— Если вы так любите потолковать, — надменно протянул капитан, — учредите философическое общество. Тогда и наслаждайтесь беседами вместе с духотой. Сержант? — Последнее было обращено к Локхарту. — Вы скоро освободите меня от этого негодяя?

— Сей момент, сэр! С превеликим удовольствием. — Сержант схватил индийца и потащил к повозке. Солдаты уже привязали веревку к одной-единственной оглобле повозки и соорудили петлю.

Наиг завизжал и задергался, отчаянно пытаясь освободиться. Двое или трое из его телохранителей двинулись было на выручку хозяину, но их остановил твердый голос, резко скомандовавший что-то по-индийски. Оглянувшись, Шарп увидел высокого, сухощавого мужчину в полосатой, черной с зеленым, тунике, который вышел из большой палатки. Слегка прихрамывая, незнакомец подошел к капитану-кавалеристу и, судя по тону, о чем-то его спросил. Англичанин покачал головой и вдобавок пожал плечами, демонстрируя свое бессилие в данной ситуации. Потом кивнул в сторону Шарпа, и индиец метнул в прапорщика взгляд, полный такой ненависти и злобы, что Шарп инстинктивно положил руку на эфес сабли. Локхарт накинул петлю на шею Наигу.

— Так вы уверены, сэр? — спросил он, обращаясь к капитану-англичанину.

— Конечно уверен, сержант, — раздраженно ответил тот. — Выполняйте и покончим с этим.

— Сэр? — обратился Шарп ко второму капитану, но шотландец лишь нахмурился, качнул головой и, отвернувшись, зашагал прочь, словно желая показать, что не имеет к происходящему никакого отношения.

Высокий индиец в полосатой тунике сплюнул в пыль и вернулся в палатку.

Локхарт велел солдатам отойти от повозки. Наиг ухватился за веревку, но сержант ударил его по рукам.

— А ну-ка, парни, взяли! — крикнул он.

Солдаты налегли на повозку, так что дышло поднялось и веревка натянулась. Наиг вскрикнул. Солдаты налегли. Дышло взлетело вверх, и крик оборвался. Индиец захрипел. Теперь он висел в воздухе, отчаянно суча ногами. Зрители молчали, никто не произнес ни слова, Никто не возмутился, не запротестовал.

Лицо Наига побагровело, налившись кровью. Пальцы скребли по шее, но петля уже затянулась. Капитан-англичанин едва заметно усмехнулся.

— Жаль, — вскинув бровь, проговорил он. — У него был самый лучший в здешних местах бордель. Другого такого уже не найти.

— Мы же не убиваем девушек, сэр, — сказал Шарп.

— Верно, но кто даст гарантию, что следующий хозяин будет обращаться с ними так же хорошо? — Капитан снял треуголку и помахал столпившимся у палатки женщинам, которые с любопытством и страхом наблюдали за предсмертным танцем их господина. — В Мадрасе я присутствовал при повешении Нэнси Меррик, так она исполняла джигу целых тридцать семь минут. Тридцать семь! Я поставил на шестнадцать и проиграл кучу монет. Не думаю, что готов выдержать полчаса, наблюдая за тем же в исполнении толстяка Наига. Слишком жарко. Сержант! Помогите несчастному отправиться в преисподнюю.

Локхарт подошел к повешенному и, схватив его за голые ноги, потянул вниз. Наиг обмочился, и сержант, выругавшись, потянул сильнее. Наконец тело замерло.

— Видите, что случается с теми, кто у нас ворует? — крикнул капитан, обращаясь к толпе, и затем повторил то же самое на хинди. — Кто будет воровать — умрет! — Он перевел предупреждение и криво усмехнулся Шарпу. — Но, конечно, это случится только с теми, кто окажется слишком глуп и попадется с поличным. Наига я бы глупцом не назвал. Скорее наоборот. А как вышло, прапорщик, что вы наткнулись на запасы?

— Палатка загорелась, сэр, — без всякого выражения ответил Шарп. — Мы с сержантом Локхартом попытались спасти то, что там было, и…

— Как благородно. — Капитан задумчиво посмотрел на Шарпа и повернулся к Локхарту. — Ну что, сержант, он мертв?

— Мертвее не бывает, сэр, — откликнулся Локхарт.

— На всякий случай пустите ему пулю в лоб, — распорядился капитан и тяжело вздохнул. — Жаль, жаль. Вообще-то Наиг мне даже нравился. Мошенник, конечно, но мошенник зачастую куда более интересен, чем честный человек. — Сержант опустил дышло, шагнул к безжизненно распростертому телу и выстрелил Наигу в голову. — Теперь придется найти повозки, чтобы отвезти все эти бочонки и ящики на склад, где им и положено находиться.

— Не стоит беспокоиться, сэр, я сам этим займусь, — сказал Шарп.

— Вы? — Такая инициатива определенно удивила капитана. — Но с какой стати? Вам-то зачем в это впутываться? Заняться больше нечем?

— Моя работа, сэр. Я — помощник капитана Торранса.

— Вот же бедняга, — сочувственно молвил капитан. — Не завидую я вам.

— Почему, сэр?

— Потому что капитан Торранс это я. До свидания, прапорщик. — Торранс резко повернулся и зашагал прочь. Толпа расступилась.

— Ах ты, ублюдок! — пробормотал Шарп, поняв вдруг истинную причину странной кровожадности кавалериста.

Он плюнул ему вслед, но делать было нечего, украденное следовало вернуть на армейский склад, и Шарп отправился на поиски быков и повозок. Мало было Хейксвилла, так вот теперь еще одним врагом обзавелся. Врагом по имени Торранс.

Дворец в Гавилгуре представлял собой внушительное одноэтажное здание, стоявшее на самом высоком месте во Внутреннем форте. К северу от него, вдоль берега самого большого из водохранилищ крепости, раскинулся сад. Цветущие деревья и каменные ступеньки, ведущие от дворца к небольшому каменному павильону, превратили водохранилище в радующее глаз озеро. Тревожащие водную гладь игрушечные волны отражались на сводчатом потолке павильона, создавая ощущение безмятежности и покоя, но нынешний сезон выдался засушливым, озеро съежилось, отступило от берегов, и уровень воды понизился по сравнению с обычным на восемь-девять футов. Воду и обнажившиеся берега покрывала зеленоватая, дурно пахнущая пена. Дабы побороть неприятную, оскорбительную для обоняния важных особ вонь, Бени Сингх, занимавший должность килладара Гавилгура, распорядился расставить вдоль берега низкие плоские жаровни и жечь на них ароматические травы. Так что носы собравшихся в павильоне двенадцати мужчин не чувствовали мерзкого запаха.

— Будь здесь раджа, — вздохнул Бени Сингх, — мы бы знали, что делать.

Килладар крепости был невысокого роста, полноват и носил черные завитые усики. Темные бегающие глазки выдавали нервное напряжение. Назначенный командовать силами гарнизона, он был по призванию и характеру придворным, а не солдатом, а потому и высокую должность рассматривал прежде всего как дарованную сверху милость и возможность увеличить собственное состояние, а вовсе не как обязанность сражаться с врагами раджи.

Князь Ману Баппу нисколько не удивился тому обстоятельству, что его брат предпочел не отступить в Гавилгур, а удрал подальше, в горы. Раджа, как и Бени Сингх, не отличался крепостью духа и не был рожден для воинской славы, тогда как сам Баппу наблюдал за передвижениями британцев по раскинувшейся внизу равнине с нескрываемым облегчением.

— Нам не нужен мой брат, чтобы решить, что мы должны делать. Будем драться. — Остальные присутствующие, командиры разных частей, нашедших убежище в Гавилгуре, единодушно выразили поддержку такому мнению.

— Стены британцев не остановят, — сказал Бени Сингх, поглаживая пристроившуюся у него на коленях пушистую белую собачку, испуганные глаза которой выражали чувства ее хозяина.

— Остановят. И не только стены, но и мы сами, — стоял на своем Ману Баппу.

Килладар покачал головой.

— Разве их остановили стены Серингапатама? Разве их остановили стены Ахмаднагара? Они преодолели все препятствия, будто перелетели их на крыльях! Британцы все равно что — как это говорят арабы? — да, джинны! — Бени Сингх оглядел сидевших кругом членов военного совета, но не увидел никого, кто соглашался бы с ним. — Должно быть, джинны на их стороне, — добавил он в качестве последнего аргумента.

— И что вы предлагаете? — осведомился Ману.

— Договориться с ними. Предложить куле.

— Куле? — В разговор вмешался полковник Додд. Маратхский он выучил недавно и тонкостей языка еще не освоил, а потому говорил коротко и ясно. — Я скажу вам, какие условия предложит Уэлсли. Никаких! Он возьмет вас в плен и закует в цепи. Разрушит стены. И заберет сокровища раджи.

— Здесь нет никаких сокровищ, — вставил Бени Сингх, но ему никто не поверил. Резкий голос англичанина напугал собачку, и килладар с трудом успокоил несчастное животное.

— А ваши женщины станут игрушками его солдат, — злорадно добавил Додд.

Бени Сингх поежился от ужаса. Его жена, наложницы и дети находились в Гавилгуре, и все они были дороги ему. Он баловал их, нежил, холил и обожал.

— Может быть, мне лучше увести своих людей из форта? — неуверенно предложил килладар. — Например, в Мултаи? До Мултаи британцам никогда не добраться.

— Хотите сбежать? — возмутился Додд. — Не получится! — Последние слова он произнес по-английски, но их поняли все. Полковник подался вперед. — Если вы уйдете, гарнизон падет духом. Остальные солдаты не могут спрятать своих женщин, так с какой же стати это позволительно вам? Мы будем драться здесь и здесь остановим врага. Остановим тем, что уничтожим! — Додд поднялся, прошел в дальний конец павильона, плюнул в выплеснувшуюся на берег зеленоватую жижу и вернулся на место. — Здесь ваши женщины в безопасности. Я могу удерживать эту крепость до скончания века, имея в своем распоряжении всего лишь сотню солдат.

— Мы имеем дело с джиннами, — прошептал Бени Сингх, поглаживая дрожащую от страха собачонку.

— Никакие они не джинны! — бросил Додд. — Джиннов не существует! Их просто нет!

— Крылатые джинны, — продолжал скулить килладар. — Невидимые джинны! Они в воздухе! Они уже здесь!

Англичанин снова сплюнул.

— Чертовщина, — пробормотал он и снова повернулся к Бени Сингху. — Я тоже британец. Я — демон. И я здесь. Я! Понимаете? Я — крылатый джинн, и если вы уведете своих женщин, я последую за вами. Я приду к ним ночью и наполню их чрева черной желчью.

Он оскалил желтые зубы, и индиец содрогнулся от ужаса. Белая собачонка жалобно тявкнула.

Ману Баппу поднял руку, призывая полковника сесть. Додд был единственным офицером-европейцем у него на службе, и, хотя Баппу признавал военные способности англичанина, временами полковник вел себя совершенно неуместно.

— Если джинны существуют, — обратился он к килладару, — они будут на нашей стороне. — Подождав, пока Бени Сингх успокоит напуганную собачку, князь продолжил: — Скажите мне, могут ли британцы взять крепость, воспользовавшись ведущими на гору дорогами?

Бени Сингх задумался. К Гавилгуру вели две дороги, и обе они проходили под самыми стенами крепости. Подняться по этим узким, петляющим тропам под огнем защитников, под градом камней не смогла бы ни одна армия в мире.

— Нет, — признал он.

— Раз так, то остается только один путь. Только один! Через мост. Мои люди будут защищать Внешний форт, а полковник Додд позаботится о Внутреннем.

— И никто, ни одна живая душа не пройдет мимо моих Кобр, — твердо добавил англичанин. Резкость его объяснялась отчасти еще и тем, что ему, командующему прекрасно обученным полком, не доверили защиту Внешнего форта. С другой стороны, он признавал и правоту Ману Баппу, указывавшего на стратегическую важность именно Внутреннего форта. Даже если британцы каким-то чудом захватят внешние укрепления, Внутренний форт им не взять никогда. — Мои люди еще ни разу не терпели поражение! — прорычал Додд. — И никогда не испытают его.

Ману Баппу постарался успокоить встревоженного килладара мягкой улыбкой.

— Вот видите, вам суждено умереть здесь, в крепости, от старости.

— Или от перенапряжения сил в постельных схватках, — пошутил кто-то, и все рассмеялись.

На северных укреплениях Внешнего форта выстрелила пушка. За ней другая. Чем был вызван огонь, никто не знал, а потому члены совета поднялись и проследовали к выходу из павильона за Ману Баппу. Расположившиеся на ветках серебристые обезьянки встретили военных встревоженными криками.

Ворота в сад раджи охраняла арабская стража. Наипервейшая ее обязанность состояла в том, чтобы не допускать простых солдат в сад, где по берегам озера имели обыкновение прогуливаться женщины килладара. В сотне шагов от ворот находилась выдолбленная в камне яма с отвесными краями, глубиной в два человеческих роста, и Додд, проходя мимо, задержался, чтобы заглянуть в ее мрачный зев. Каменные стены были отесаны и гладко отполированы, так что выбраться из ямы представлялось невозможным. На дне ее белели кости.

— Нора Изменника, — объяснил Ману Баппу, подойдя к полковнику, — так мы ее называем. А кости — это то, что осталось от обезьяньих детенышей.

— Но людей они тоже едят? — поинтересовался Додд, вглядываясь в скрытую полумраком яму.

— Людей они убивают, но не едят. Для этого они недостаточно большие.

— Ничего не видно, — огорчился полковник, и вдруг между трещинами шевельнулось что-то гибкое. — Вот они! — радостно воскликнул он. — И что же? Они просто не вырастают достаточно большими?

— Чаще всего уходят, — ответил Баппу. — Когда с приходом муссонов яма заполняется водой, змеи выплывают наверх и уползают. Приходится искать других. В этом году, похоже, охоты можно будет избежать. А значит, и змеи вырастут большими.

Стоявший в нескольких шагах за ними Бели Сингх прижал к груди белую собачонку, как будто боясь, что злой англичанин вырвет бедное животное у него из рук и бросит в черную дыру.

— Я знаю кое-кого, кто мог бы послужить им кормом. — Додд кивнул в сторону килладара.

— Он нравится моему брату, — мягко сказал индиец, жестом приглашая полковника пройти дальше. — Их многое объединяет.

— Что же, например?

— Женщины, музыка, роскошь. Вообще-то мы и впрямь прекрасно обошлись бы без него.

Додд покачал головой.

— Если вы отпустите его, сахиб, половина гарнизона захочет последовать за ним. А если отпустите женщин, то ради кого же будут драться мужчины? И потом… неужели вы и в самом деле считаете, что крепости грозит опасность?

— Нет, не считаю, — признался Ману Баппу.

Офицеры поднялись по вырубленным в камне крутым ступенькам к естественному бастиону, где стояло огромное орудие, длинное жерло которого смотрело через пропасть в сторону далеких вершин. Отсюда до них было чуть меньше мили, но Додд все же видел у края пропасти группку всадников в местных одеждах. Именно по ним пушкари Внешнего форта и открыли огонь, но, поняв, что ядра не долетают до цели, отказались от своих намерений. Додд развернул подзорную трубу и почти сразу же обнаружил среди всадников человека в форме королевских саперных войск. Мужчина сидел на земле чуть в стороне от своих спутников и что-то рисовал. Всадники были сипаями. Полковник опустил подзорную трубу и повернулся к пушкарям.

— Пушка заряжена?

— Да, сахиб.

— Я дам вам хайдери, если убьете того, в черной форме, что сидит у края пропасти.

Канониры рассмеялись. Длина орудия превышала двадцать футов, и его жерло из кованого железа украшали живописные литые фигурки, раскрашенные в зеленый, белый и красный цвета. Рядом с массивным, изготовленным из тиковых балок лафетом лежала кучка ядер, каждое около фута в диаметре. Командир орудия засуетился, приказывая развернуть лафет на палец вправо, потом отодвинуть на палец назад, и лишь затем, удовлетворенно кивнув, приник на секунду к жерлу. Офицеров попросили отступить. Бомбардир взял в руки пальник и осторожно поднес раскаленный конец к запальному отверстию. Язычок пламени перепрыгнул на заряд, и в следующую секунду железная громадина грохнула. Струя дыма ударила вперед, и сотня черных птиц выпорхнула с шумом из гнезд на скалистом склоне и поднялась в потревоженное небо.

Додд стоял в стороне от пушки, наблюдая за неприятельским офицером в подзорную трубу. В какой-то момент он даже увидел само ядро, мелькнувшее серым пятном в нижнем правом квадранте окуляра, а потом лежавший рядом с неприятельским офицером каменный обломок разлетелся на кусочки. Сапер завалился на бок, выронив блокнот, однако быстро поднялся и проворно вскарабкался по склону туда, где кавалеристы стерегли его лошадь.

Додд достал из кармана и бросил бомбардиру золотую монету.

— Ты промахнулся, но выстрел был хороший.

— Спасибо, сахиб.

Жалобный стон заставил его обернуться. Бени Сингх передал своего четвероногого любимца слуге и смотрел на вражеских всадников через украшенную слоновой костью подзорную трубу.

— В чем дело? — спросил Ману Баппу.

— Сьюд Севаджи, — дрожащим голосом ответил килладар.

— Кто такой Сьюд Севаджи? — осведомился Додд.

Баппу усмехнулся.

— Его отец служил здесь килладаром, но умер. Кажется, от яда? — Он повернулся к Бени Сингху.

— Просто умер. Не было никакого яда! Просто умер!

— Вероятно, его убили, — продолжил Баппу, — а освободившееся место занял Бени Сингх. Дочь предшественника он сделал своей наложницей.

Додд оглянулся — неприятельский отряд исчезал за деревьями.

— Так он вернулся, чтобы отомстить? И вы все еще хотите отсюда убраться? — удивленно обратился он к индийцу. — Так ведь он только того и ждет. Догонит, найдет, явится ночью и перережет вам горло.

— Мы останемся здесь и будем драться, — объявил Бени Сингх, забирая у слуги собачку.

— Будем драться и победим! — добавил Додд. Пусть даже британцы поставят на том холме свои осадные батареи — дальнобойные орудия защитников смогут нанести немалый урон артиллерийским расчетам противника. В арсенале обороняющихся пятьдесят тяжелых пушек и сотни мушкетов, ракет и орудий помельче, так что встретить противника есть чем. С учетом всего этого, считал Додд, у британцев просто не было шансов. Никаких. Легкий ветерок уносил дым, оставшийся в воздухе после орудийного выстрела. — Они полягут здесь, а тех, кто выживет, мы погоним на юг и перережем, как собак. — Он снова взглянул на Бени Сингха. — Видите эту пропасть? Здесь умрут их демоны. Здесь мы опалим им крылья, и здесь они рухнут, как камни с небес. Здесь они найдут смерть, и крики их станут колыбельной для ваших детей. — Додд говорил уверенно, потому что знал — так оно и есть: Гавилгур неприступен.

— Имею честь… нет, Дилип, не так. Смиреннейше довожу до вашего сведения, что мною возвращена партия оружия и другое военное имущество, числившееся до недавнего времени украденным. — Капитан Торранс остановился. На землю уже снизошли сумерки. Капитан откупорил бутылку арака и приложился к горлышку. — Ты успеваешь? Я не слишком быстро?

— Нет, сахиб, я успеваю, — ответил писарь, которого и звали Дилип. — «Смиреннейше довожу до вашего сведения, что мною возвращена партия оружия и другое военное имущество, числившееся до недавнего времени украденным», — повторял он вслух, прилежно водя пером по бумаге.

— Добавь список, — распорядился Торранс. — Да не сейчас, позже. Просто оставь место, понятно?

— Да, сахиб.

— На протяжении некоторого времени мои подозрения… — Капитан остановился и недовольно нахмурился — в дверь постучали. — Войдите, раз уж так нужно, — крикнул он.

Открывший дверь Шарп сразу же запутался в муслиновой занавеске. После непродолжительной возни ему удалось выбраться из складок.

— Вы… — проворчал Торранс. Появление помощника его определенно не обрадовало.

— Так точно, сэр, я.

— Только мошек с собой привели, — пожаловался капитан.

— Извините, сэр.

— Занавеска здесь для того и висит, чтобы не пускать мошкару, прапорщиков и прочие мелкие неудобства. Дилип, займитесь мошками.

Писарь послушно встал из-за стола и принялся гонять насекомых по комнате, уничтожая недостаточно проворных свернутой бумажкой. Окна тоже были затянуты снаружи муслиновыми занавесками, за которыми вилась мошкара, привлеченная пламенем свечей, установленных в серебряных подсвечниках на письменном столе. За столом работал Дилип, капитан же Торранс лежал в широком гамаке, подвешенном к потолочным балкам. Одежды на нем не было никакой.

— Я вас не оскорбил, Шарп?

— Чем, сэр?

— Я же голый, или вы не заметили?

— Меня это не трогает, сэр.

— Нагота позволяет меньше пачкать одежду. Вам бы следовало попробовать. Ну что, Дилип, всех врагов перебили?

— Мошкара изведена полностью, сахиб.

— Тогда продолжим. Где мы остановились?

— «На протяжении некоторого времени мои подозрения», — прочитал писарь.

— Нет, Дилип, лучше будет так… На протяжении некоторого времени я предполагал… — Капитан потянулся за трубкой пузатого серебряного кальяна. — Что вы здесь делаете, Шарп?

— Пришел получить распоряжения, сэр.

— Какое усердие. На протяжении некоторого времени я предполагал, что хранящееся на вверенном мне складе имущество расхищается… Так что, черт возьми, вы там искали? В палатке Наига?

— Ничего, сэр. Просто проходил мимо, когда она загорелась.

Торранс недоверчиво уставился на прапорщика. Вздохнул печально. Покачал головой.

— Для прапорщика вы, пожалуй, немного староваты, а?

— Два месяца назад, сэр, я был сержантом.

Торранс всплеснул руками в притворном ужасе.

— О господи! Спаси и сохрани. Святые угодники! Уж не хотите ли вы сказать, что попали в офицеры из рядовых?

— Так точно, сэр.

— Ну и ну… — Капитан откинулся на подушку и выпустил идеально ровное колечко дыма, которое и проводил взглядом до самого потолка. — Получив достоверные сведения касательно личности вора, я принял меры по пресечению его преступного промысла. Вы заметили, Шарп, что в отчете не упоминается ваше имя?

— Не упоминается, сэр?

— Нет. Отчет ляжет на стол полковнику Баттерсу, который, будучи человеком в высшей степени тщеславным, постарается приписать часть заслуг себе и только потом передаст бумагу Артуру Уэлсли, который, как вы, возможно, знаете, является нашим главнокомандующим. Твердых правил джентльмен, наш Артур. Любит, когда все исполняется по инструкции. Наверняка воспитывался в строгости.

— Я знаю генерала, сэр.

— Вот как? Знаете? — Торранс повернул голову и еще раз, уже внимательнее, посмотрел на прапорщика. — Вращаетесь в одном круге? Обедаете вместе, не так ли? Или, может быть, охотитесь? Попиваете портвейн? Вспоминаете добрые старые времена? Или общих женщин? — Торранс усмехнулся, но достаточно осторожно — на всякий случай.

— Я хотел сказать, что мы знакомы, сэр.

Капитан покачал головой и нахмурился, как будто досадуя на прапорщика за то, что тот отвлекает его от важных дел.

— Перестаньте называть меня сэром. Возможно, дело в вашей врожденной угодливости или, скорее, в осознании глубины разделяющей нас пропасти, но офицеру, даже поднятому из низов, такое подобострастие не идет. Продолжаем, Дилип. Проведенный в его палатке обыск позволил обнаружить и вернуть украденное имущество. После чего я в соответствии с действующими инструкциями распорядился повесить вора в назидание другим. Честь имею, и так далее.

— Двух тысяч мушкетов все же недостает, сэр. Извините, вырвалось.

— Ладно, Шарп, нравится пресмыкаться — пресмыкайтесь. Так, говорите, две тысячи мушкетов все еще не найдены? Полагаю, мерзавец успел-таки их сбыть. Согласны?

— Меня больше интересует, как ему удалось их раздобыть. Это прежде всего…

— Какой вы скучный, — протянул Торранс.

— Я бы предложил поговорить с сержантом Хейксвиллом, когда он вернется, — продолжал Шарп.

— Ни слова против Обадайи Хейксвилла, — предупредил капитан. — Обадайя — весьма занимательная личность.

— Лживый ублюдок и вор, — с чувством произнес Шарп.

— Перестаньте! — простонал капитан голосом человека, у которого разболелись зубы. — Как вы можете говорить такие гадкие вещи! Наверное, мне придется развести вас. Или не надо? Брик! — Последнее слово было обращено к двери, ведущей в заднюю часть дома.

Дверь отворилась, и из-за муслиновой занавески выскользнула черноволосая женщина.

— Да? — Она покраснела от смущения, увидев, что Торранс голый. Капитана же, как заметил Шарп, пикантность ситуации только позабавила.

— Брик, дорогая, мой кальян погас. Вы не займетесь им? Я бы попросил Дилипа, но он сейчас занят. Честь имею, Шарп, представить вас Брик. Брик, познакомьтесь с прапорщиком Шарпом. Шарп, это Брик.

— Приятно познакомиться, сэр, — сказала молодая женщина и, сделав реверанс, занялась кальяном. О том, что они с Шарпом уже встречались, она предпочла умолчать.

— Мэм.

— Мэм! — передразнил его со смехом Торранс. — Ее зовут Брик!

— Брик, сэр? — переспросил Шарп. Имя совершенно не подходило изящной, с тонкими чертами женщине, которая послушно и ловко разбирала кальян.

— Вообще-то она миссис Уолл, — объяснил капитан, — и она моя прачка, швея и совесть. Не так ли, Брик?

— Как скажете, сэр.

— Терпеть не могу грязную одежду. Настоящая мерзость пред ликом Господа. Чистота, как нам постоянно и неустанно повторяют всякие скучные личности, почти равнозначна благочестию, но я усматриваю в ней еще более высокую добродетель. Благочестие доступно любому крестьянину, но чистоты способны достичь лишь немногие избранные. Брик содержит меня в чистоте. Если вы заплатите ей, Шарп, — совсем немного, сущую мелочь, она с удовольствием починит, постирает и приведет в порядок те лохмотья, которые вы с гордостью называете формой.

— Это все, что у меня есть, сэр.

— Ну и что? Походите голым, пока Брик вас обслужит. Или вам это неудобно?

— Я сам себя обстирываю, сэр.

— И когда это случалось в последний раз? — съязвил Торранс. — Ладно… Напомните, зачем вы здесь?

— Пришел узнать, какие будут приказания.

— Очень хорошо. На рассвете отправитесь к полковнику Баттерсу. Найдете его адъютанта и узнаете, что от нас требуется. Потом передадите Дилипу. Дилип все устроит. Затем можете отдохнуть. Надеюсь, эти обязанности вас не обременят?

Раздумывая над тем, зачем Торрансу понадобился помощник, если всеми делами занимается писарь, Шарп пришел к выводу, что капитан просто слишком ленив, чтобы вставать по утрам для получения распоряжений.

— Завтра утром, сэр, я получу распоряжения от адъютанта полковника Баттерса.

— Отлично! — усмехнулся Торранс. — Вы меня поразили, Шарп! Так четко все запомнить! Поздравляю.

— Распоряжения на завтра уже получены, сахиб, — подал голос писарь, переносивший в отчет опись возвращенного на склад имущества. — Нам приказано перевезти все в Деогаум. В первую очередь все, что числится по саперной части. Приказ полковника на столе, сахиб. Сначала саперное снаряжение, потом все остальное.

— Великолепно! — воскликнул капитан. — Видите? Ваш первый день на новом месте уже закончен. Замечательно, дорогая. — Он с наслаждением приложился к кальяну, который приготовила и подала ему женщина, и протянул руку, чтобы не дать ей уйти. Бедняжка забилась в угол за гамаком, стараясь не смотреть на голого Торранса. Капитан же, заметив взгляд, брошенный на нее Шарпом, истолковал его на свой лад. — Брик — вдова и, как полагается вдове, ищет мужа. Сомневаюсь, что ее мечты простирались когда-либо до брака с прапорщиком, но почему бы и нет? Социальная лестница для того и существует, чтобы по ней карабкаться, и пусть вы, Шарп, представляете одну из низших ее ступеней, для несчастной Брик это уже немалое продвижение. До того, как поступить ко мне на службу, она работала уборщицей. От уборщицы до офицерской жены! Какой прогресс! На мой взгляд, вы двое подходите друг другу почти идеально. Я исполню роль Купидона. Нет, ее лучше отдать Дилипу. Дилип, составьте письмо капеллану девяносто четвертого. Он, правда, редко бывает трезв, но, полагаю, брачную церемонию провести сумеет.

— Я не могу жениться, сэр! — запротестовал Шарп.

Торранс удивленно вскинул бровь — похоже, какие-либо возражения со стороны персонажей придуманной им комедии не предусматривались.

— Почему? Вам неприятны женщины? Или не нравится Брик? А может, вы взяли на себя обет безбрачия?

Шарп покраснел.

— Нет, сэр, но я уже уговорился…

— Уговорился? Что за странное выражение. Хотите сказать, что вы уже помолвлены? Как трогательно. И кто она? Богатая наследница?

Шарп пожал плечами.

— Она сейчас в Серингапатаме, — неловко объяснил он. — И мы не помолвлены.

— Понятно. Между вами и той роскошной особой в Серингапатаме достигнуто устное соглашение. А она черная? Черная бибби? Уверен, Клер не стала бы возражать. Правда, дорогуша? Белому человеку в Индии, кроме жены, нужна еще парочка бибби. Согласна, Брик? — Он повернулся к женщине, которая молча отвернулась. — Покойный мистер Уолл умер от лихорадки, и я, будучи в душе добрым христианином, взял на себя обязанность по содержанию его вдовы. Как думаете, Шарп, мне зачтется это доброе деяние? Надеюсь, что да.

— Как скажете, сэр.

— Вижу, мои попытки исполнить роль Купидона обречены на неудачу, — вздохнул Торранс. — Ладно, перейдем к делу. Завтра утром предлагаю вам отправиться в Деогаум. Что это за дыра и где она находится, о том меня не спрашивайте.

— С быками, сэр?

Капитан выразительно поднял брови.

— Вы же офицер, а не погонщик. Животными пусть занимаются туземцы. Выезжайте пораньше, на рассвете. И первым делом найдите мне подходящее жилье.

— У меня нет лошади, сэр.

— У вас нет лошади? Нет лошади? Господи, Шарп, какой же от вас толк, если у вас даже нет лошади! Тогда отправляйтесь пешком! Завтра днем я найду вас в Деогауме, и да поможет вам Бог, если вы к тому времени не найдете мне подходящее жилье. Комната для Дилипа, где он мог бы вести дела. Большая комната для меня. И какой-нибудь угол для Брик. И еще там должен быть огороженный дворик с деревьями и прудом.

— Где находится этот Деогаум?

— К северу, сахиб, — ответил Дилип. — Почти у самых гор.

— Около Гавилгура? — догадался Шарп.

— Да, сахиб.

Шарп посмотрел на капитана.

— Могу попросить вас об одолжении, сэр?

Торранс вздохнул.

— Ну, если уж вы так настаиваете.

— В Гавилгуре, сэр, я бы хотел получить разрешение участвовать в штурме.

Капитан ответил долгим, пристальным взглядом.

— Вы действительно этого хотите?

— Хочу попасть в крепость, сэр. Понимаете, там укрылся человек, который убил моего друга. У меня с ним свои счеты.

Торранс даже мигнул от удивления.

— Только не говорите, что вы еще и мститель! Боже мой! — Выражение ужаса промелькнуло вдруг на его лице. — Вы, случаем, не методист?

— Никак нет, сэр.

Капитан вынул изо рта трубку кальяна и указал ею в угол комнаты.

— Там, в ящике, моя одежда, видите? Поройтесь в ней и найдите пистолет. Возьмите его, избавьте меня от своего присутствия, приставьте дуло к виску и спустите курок. Если уж хочется умереть, то так будет быстрее и почти безболезненно.

— Так вы не станете возражать, если я пойду на штурм?

— Возражать? Надеюсь, у вас не создалось ложного впечатления, что мне есть до вас какое-то дело и что ваша смерть станет для меня тяжкой утратой? Уж не возомнили ли вы, что я, едва познакомившись с вами, стану вас оплакивать? Боюсь, ваша смерть не исторгнет из моих глаз ни единой слезинки. Сомневаюсь, что я когда-либо вспомню, как вас зовут. Разумеется, вы можете участвовать в штурме. Делайте что хотите! А теперь предлагаю вам пойти и выспаться. Не здесь — я предпочитаю приватность. Найдите какое-нибудь деревце, и, может быть, под его кроной на вас снизойдет сон. Доброй ночи, Шарп.

— Доброй ночи, сэр.

— И не напустите мошек!

Справившись с муслиновой занавеской, Шарп вышел из дому. Когда шаги его затихли, Торранс вздохнул печально и покачал головой.

— Какой нудный человек. Ты согласен, Дилип?

— Да, сахиб.

Капитан приподнялся.

— Ты позволил ему заглянуть в книги учета?

— Он не спрашивал у меня разрешения, сэр! Сам открыл и посмотрел.

— Ты дурак, Дилип! Чертов идиот! Пустая голова! Я бы побил тебя, да уж очень устал. Может быть, займусь этим завтра.

— Не надо, сахиб, пожалуйста!

— Проваливай к чертям, Дилип! Убирайся! — рявкнул Торранс. — И ты тоже, Брик. Уходи.

Молодая женщина метнулась к двери в кухню. Индиец собрал письменные принадлежности, бумагу, пузырек с чернилами, перья.

— Какие будут указания, сахиб? На завтрашнее утро?

— Выметайся! Я от тебя устал, — взревел Торранс. — Ты мне надоел! Пошел вон!

Индиец исчез за другой дверью, и капитан опустился на подушку. Он и впрямь устал. Устал от безделья и скуки. Делать нечего, пойти некуда. Обычно вечерами он отправлялся в зеленую палатку Наига, где пил, играл и забавлялся с женщинами, но идти туда сейчас, после скорой расправы с хозяином заведения, было бы неразумно. Черт бы все побрал! Торранс скользнул взглядом по столу, на котором лежала подаренная отцом и ни разу не открытая книга. Первый том «Размышлений о Послании апостола Павла ефесянам» преподобного Кортни Мэллисона. Скорее в аду выпадет снег, подумал Торранс, чем он откроет сей устрашающий фолиант. Достопочтенный Мэллисон был его наставником и проявил себя злобнейшей скотиной. Палачом. Любил угощать учеников розгами. Торранс уставился в потолок. Деньги. В конечном итоге все сводится к деньгам. Как ни крути, а решают все они. Добыть денег, вернуться домой и превратить жизнь Кортни Мэллисона в сущий ад. Поставить ублюдка на колени. И его дочь тоже. Уложить эту чопорную сучку на спину.

В дверь постучали.

— Я же сказал, чтобы меня не беспокоили! — крикнул он, но дверь все равно открылась, муслиновая занавеска колыхнулась, и в комнату хлынул рой мошкары. — Да что же это за чертовщина! — застонал Торранс и осекся.

Осекся потому, что первым порог переступил джетти, великан с обнаженным, блестящим от масла торсом, а следом за ним вошел высокий хромой индиец. Тот самый, что умолял сохранить Наигу жизнь. Звали его Джама, и был он братом Наига. В его присутствии капитан почему-то вдруг ощутил свою наготу и беззащитность. Он вывалился из гамака и потянулся за халатом, но Джама уже сбросил одежду со спинки стула.

— Капитан Торранс — Гость поклонился.

— Кто вас впустил?

— Я ждал вас сегодня в нашем веселом заведении, — сказал Джама. В отличие от брата, шумного и хвастливого толстяка, он был сухощав, немногословен и осторожен.

Капитан пожал плечами.

— Может быть, зайду завтра.

— Будете желанным гостем, капитан. Как всегда. — Джама вытащил из кармана пачку бумажек и помахал ими, как веером. — Желанным на все десять тысяч.

Десять тысяч рупий. Именно столько стоили бумажки в руке Джамы. Бумажки, подписанные Торрансом. Вообще-то долговых расписок было больше, но часть долга удалось покрыть украденным армейским имуществом. Брат Наига пришел напомнить, что другая, большая, часть осталась неоплаченной.

— Насчет сегодняшнего… — начал капитан.

— Ах, да! — Джама закивал, как будто лишь теперь вспомнил о цели позднего визита. — Насчет сегодняшнего. Расскажите, что случилось.

Джетти ничего не говорил и стоял в сторонке, прислонясь к стене и сложив руки на груди, поигрывая мышцами и не сводя с капитана темных глаз, в которых отражался неверный свет одинокой свечи.

— Я уже говорил. В том, что так вышло, моей вины нет, — со всем достоинством, какого только можно ожидать от человека без одежды, ответил Торранс.

— Это ведь вы потребовали, чтобы моего брата повесили, разве нет?

— А что еще мне оставалось? После того как в его палатке нашли краденое?

— Но, может быть, краденое потому и нашли, что вы показали, где искать?

— Нет! Неправда! — запротестовал Торранс. — Зачем мне это? Какая выгода?

Джама немного помолчал, потом кивнул в сторону молчаливого силача.

— Его зовут Притвираж. Однажды я видел, как он оскопил человека голыми руками. — Брат Наига с улыбкой показал, как именно это происходило. — Вы удивитесь, когда увидите, как сильно растягивается кожа, прежде чем лопнуть.

— Ради бога! Перестаньте! — Торранс побледнел. — Повторяю, я ни при чем!

— Тогда назовите того, кто виноват в смерти моего брата.

— Его зовут Шарп. Прапорщик Шарп.

Джама подошел к столу, открыл «Размышления о Послании апостола Павла ефесянам», перевернул пару страниц.

— Прапорщик Шарп… А разве прапорщик не должен выполнять приказы капитана?

— Он мне не подчиняется!

Джама пожал плечами.

— Мой брат вел себя неосмотрительно, — признал он, — излишне самоуверенно. Полагал, что дружба с британским капитаном защитит его от любого расследования.

— Мы занимались делом. Никакой дружбы не было, — возразил британский капитан. — И я не раз говорил вашему брату, чтобы спрятал оружие получше.

— Да, — согласился индиец. — Я говорил ему то же самое. И все же, капитан, мы не из простой семьи. Мы — гордые люди. И я не могу сидеть сложа руки, когда брата убивают у меня на глазах. — Он снова помахал бумажками. — Я верну их вам, когда вы доставите мне прапорщика Шарпа. Живого! Я хочу, чтобы Притвираж отомстил за Наига. Вы меня понимаете?

Торранс уже все понял.

— Шарп — офицер британской армии. Если его убьют, расследования не избежать. Настоящего расследования. И тогда полетит много голов.

— А вот это уже ваша проблема, капитан. Сами придумайте, как объяснить его исчезновение. И не забывайте о долгах. — Джама улыбнулся и сунул бумажки за пояс. — Доставьте мне Шарпа, или я пришлю к вам Притвиража. Однажды ночью и без предупреждения. А пока не забывайте о нашем заведении. Приходите почаще.

— Ублюдок, — проворчал Торранс, но Джама и его спутник-силач уже ушли. Капитан поднял «Размышления о Послании апостола Павла ефесянам» и швырнул книгой в мошку. — Ублюдок! — С другой стороны, пострадает в конце концов не он, а Шарп, что совсем не важно. Кто он такой, этот Шарп? Никто, пустое место. Выскочка. Если он исчезнет, его никто и не хватится. Одним прапорщиком больше, одним меньше… Торранс убил еще одну мошку. Открыл дверь в кухню.

— Иди сюда, Брик.

— Нет, сэр! Не надо! Пожалуйста…

— Заткнись! И иди сюда. Перебьешь мошкару, пока я выпью.

Не выпью, подумал он, а упьюсь. Капитану было страшно. Он испугался еще тогда, когда Шарп сорвал тент с палатки, в которой лежало краденое. Спастись удалось только ценой жизни Наига. И вот теперь ценой сохранения жизни стала смерть Шарпа. Отдать прапорщика Джаме — и о проблемах можно забыть. Зная, как ненавидит Брик спиртное, он заставил ее выпить арака. Потом принялся пить сам. К черту Шарпа. К черту выскочку. К черту глупца, сующего свой нос в чужие дела. В любом случае для таких, как Шарп, дорога одна — в ад. Вот пусть туда и отправляется. Ради спасения и будущего процветания капитана Торранса.

Прощайте, мистер Шарп.

Глава четвертая

Шарп не знал точно, далеко ли до Деогаума, но рассчитывал миль на двадцать, а это означало по меньшей мере семь часов пути. Солнце еще не взошло, когда он разбудил спавшего у потухшего костра Ахмеда. По дороге Шарп попытался обучить мальчишку английскому.

— Звезды. — Он указал на небо.

— Звезды, — прилежно повторил Ахмед.

— Луна, — сказал «учитель».

— Луна, — эхом отозвался ученик.

— Небо.

— Луна? — спросил Ахмед, удивляясь тому, что господин указывает на небо, но называет его по-другому.

— Небо, дурачок.

Ахмед попытался повторить, но получилось плохо.

— Ладно, не важно, — махнул рукой Шарп.

В животе урчало от голода, и он позабыл спросить у капитана Торранса, где они стоят на довольствии. Путь на север лежал, однако, мимо деревни Аргаум, где после недавней битвы расположились несколько батальонов. Тут и там лежали непогребенные тела, между которыми шныряли одичавшие собаки, а запах стоял такой, что Шарп и Ахмед поспешили пройти мимо. У деревни их окликнул пикет, и Шарп спросил, где им найти кавалеристов. Он, конечно, и не думал вести Ахмеда в офицерскую компанию, но сержант Элай Локхарт мог оказать большее радушие.

Ко времени, когда они достигли оврага, горны уже протрубили побудку, и у остывших костров хлопотали заспанные солдаты. Локхарт, увидев появившегося из утренних сумерек незнакомца, сначала нахмурился, но потом узнал Шарпа и расплылся в улыбке.

— Должно быть, дело к бою, парни, — объявил он, — раз появилась пехота. Доброе утро, сэр. Снова требуется помощь?

— Раньше требуется завтрак, — ответил Шарп.

— Для начала, сэр, выпейте чаю. Смизерс! Подай отбивные! Дэвис! Где тот хлеб, что ты прячешь от меня? Ищи, да поживей! — Сержант повернулся к гостю. — Только не спрашивайте, сэр, из чего отбивные. Не вынуждайте врать. — Он плюнул в оловянную кружку, вытер ее краем одеяла и налил чаю. — Берите, сэр, угощайтесь. А мальчонка что-нибудь будет? Поди сюда, парень. — Локхарт и сам взял кружку, после чего пригласил Шарпа прогуляться до пасущихся на лужайке лошадей. Подойдя к одной, он поднял ей заднюю ногу и продемонстрировал новую подкову. — Видите, сэр? Мой командир перед вами в долгу. После завтрака я вас ему представлю.

Шарп подумал, что речь идет о каком-то лейтенанте, но после того как отбивные и хлеб перекочевали в живот, сержант провел его через линии пикетов индийской кавалерии к палатке командира 7-го полка, под началом которого, как выяснилось, состояла вся кавалерия армии.

— Его зовут Хаддлстоун, — объяснил по пути Локхарт. — Приличный мужик. Может, и завтраком угостит.

И действительно, полковник Хаддлстоун настоял на том, чтобы прапорщик и сержант присоединились к нему за завтраком, состоявшим из риса и яиц. Что Локхарт парень надежный, пользующийся уважением и доверием офицеров, Шарп понял, когда полковник, тепло встретив сержанта, завел разговор о местных лошадях, купить которых предлагали для полка, но в надежности которых он сомневался. Локхарт же считал, что несколько запасных не помешают.

— Так это вы вывели Наига на чистую воду? — спросил через некоторое время Хаддлстоун.

— Особенно и стараться не пришлось, сэр.

— Ну, не скромничайте! До вас это никому не удавалось! Должен сказать, я чертовски вам признателен.

— Без сержанта Локхарта, сэр, у меня бы ничего не получилось.

— Хотите сказать, что без Локхарта эта чертова армия остановится как вкопанная? — хмыкнул полковник, и сержант, рот которого оказался в этот момент забит рисом, только ухмыльнулся. Хаддлстоун повернулся к Шарпу. — Так вас, значит, сослали к Торрансу?

— Так точно, сэр.

— Тот еще лодырь, — зло бросил полковник. Столь откровенная критика офицера в присутствии младших по званию удивила Шарпа, но он промолчал. — Один из моих, — продолжал Хаддлстоун, — и должен признаться, я нисколько не пожалел, когда он попросил перевести его в обозную команду.

— Сам попросил? — удивился Шарп. Надо же, офицер добивается перевода из боевой части в службу тылового обеспечения!

— У Торранса есть дядя, который готовит племянничка к карьере в компании, — объяснил полковник. — Дядя с Леденхолл-стрит. Знаете, что это такое?

— Знаю, что там находятся конторы компании, сэр.

— Вот именно. Дядя выплачивает ему содержание и хочет, чтобы Торранс набрался опыта, научился работать с бхинджари. У него все распланировано на годы вперед. Несколько лет в армии компании, потом торговля специями, возвращение домой и — пожалуйте вступить в наследство и занять место в совете директоров. Попомните мое слово, придет день, и мы еще будем тянуть лямку на этого бездельника. Впрочем, раз уж ему так хочется служить в обозе, пусть служит — мы только рады. Кому хочется командовать быками да считать ящики с подковами? Думается только, что всю работу он на вас свалит. — Хаддлстоун нахмурился. — Поверите ли, притащил с собой в Индию трех слуг-англичан! Неслыханное дело! Как будто их здесь трудно сыскать. Так нет же, ему подавай белых! Двое уже померли от лихорадки, так у него хватило наглости заявить, что один бедолага не возместил стоимость проезда! Оставил при себе вдову и заставляет несчастную женщину отрабатывать долг! — Полковник покачал головой и жестом попросил слуху налить еще чаю. — Итак, что вас к нам привело, прапорщик?

— Направляюсь в Деогаум, сэр.

— Вообще-то, сэр, он заявился ради завтрака, — вставил Локхарт.

— Не сомневаюсь, что сержант вам уже что-нибудь предложил, а ко мне вы оба притащились за добавкой, а? — усмехнулся Хаддлстоун. — Вам повезло, прапорщик. Мы тоже направляемся в Деогаум. Так что можете ехать с нами.

Шарп покраснел.

— У меня нет коня, сэр.

— Нет коня? — Полковник повернулся к сержанту. — Элай, что скажешь?

— Что-нибудь найду, сэр.

— Вот и хорошо. — Хаддлстоун подул на чай. — Добро пожаловать в кавалерию, прапорщик.

Локхарт и впрямь отыскал двух смирных на вид лошадок местной породы, одну для Шарпа и другую для Ахмеда. Наблюдая, как прапорщик неуклюже вскарабкивается в седло, кавалерист с трудом скрывал усмешку. Что касается Ахмеда, то он продемонстрировал чудеса ловкости: вспрыгнул, пришпорил своего скакуна голыми пятками и с радостным гиканьем пронесся по кругу.

Вскоре весь полк выступил маршем на север. Шли неспешно, чтобы не утомлять без нужды лошадей. Через некоторое время Шарп поймал себя на том, что думает о Клер Уолл, и в душе его шевельнулось чувство вины перед Симоной Жубер, молодой вдовой-француженкой, оставшейся в Серингапатаме. Он отправил ее на юг с конвоем, снабдив письмом к своему другу, майору Стоксу. Они уговорились, что Симона будет ждать Шарпа в Серингапатаме до окончания войны с маратхами. И вот теперь ему следовало как-то предупредить молодую женщину о своем скором возвращении в Англию. Захочет ли она поехать туда с ним? И захочет ли он сам брать ее с собой? Четкого ответа ни на один из этих вопросов у Шарпа не было, однако прапорщик чувствовал свою ответственность за судьбу француженки. Конечно, можно было бы просто поставить женщину перед выбором, но в том-то и дело, что, столкнувшись с необходимостью что-то решать, Симона обычно терялась, раскисала и ждала, когда решение примет кто-то другой. Так или иначе, но предупредить ее следовало. Может быть, она и не пожелает ехать в Англию? С другой стороны, что еще ей остается? Родственников в Индии у нее не было, а ближайшее французское поселение находилось далеко от Серингапатама.

Невеселый круг размышлений оборвал громкий оклик сержанта Локхарта.

— Видите?

Шарп вскинул голову.

— Вижу что?

— Там, впереди. — Сержант протянул руку, и Шарп, приглядевшись, рассмотрел сквозь поднятую первым эскадроном завесу пыли вздымающиеся отвесно кручи. Нижние склоны гор поросли лесом, но выше, там, где деревья кончались, не было ничего, кроме простершегося от горизонта до горизонта серо-бурого камня. И на самом верху одного из выступов темнела полоска крепостной стены с воротной башней. — Гавилгур!

— И как, черт возьми, мы собираемся его атаковать? — спросил Шарп.

Сержант рассмеялся.

— А мы и не собираемся! Это дело пехоты. Считайте, что вам повезло, сэр; оказаться в обозе вместе с Торрансом.

Шарп покачал головой.

— Нет, Элай, мне надо обязательно попасть туда.

— Почему?

— Там прячется один мерзавец, — ответил Шарп, не сводя глаз с отвесного склона. — Зовут его Додд. Этот ублюдок убил моего друга.

Локхарт наморщил лоб, словно силясь вспомнить что-то.

— Не тот ли Додд, за которого обещано семь сотен гиней?

— Он самый. Только мне награда не нужна. Хочу увидеть этого ублюдка мертвым.

— Я тоже, — мрачно сказал сержант.

— Ты?

— Ассайе, — коротко объяснил Локхарт.

— Что случилось?

— Мы атаковали его полк. Они как раз разделывали под орех Семьдесят четвертый, так что нам повезло застать их врасплох. Прошлись по всей шеренге и отбросили, но дюжина наших парней остались без лошадей. Остановиться мы не могли — пришлось отбивать их кавалерию, так что вернулись, когда бой уже закончился. И нашли своих. Им всем перерезали глотки. Всем.

— Да, такое в духе Додда, — согласился Шарп. — Предатель любил сеять вокруг себя страх. Напугайте солдата, сказал однажды Додд, и он уже не сможет драться.

— Так что я, может, пойду в Гавилгур с вами, — кивнул Локхарт.

Шарп покачал головой.

— Кавалерию в настоящую драку не пускают.

Сержант ухмыльнулся.

— А я не могу допустить, чтобы прапорщик из обоза полез в пекло без поддержки. Бедняга может ушибиться.

Шарп рассмеялся. Кавалерия сошла с дороги, чтобы обойти колонну пехоты, выступившую маршем еще до рассвета. Во главе ее шел 74-й. Шарпу не хотелось попадаться на глаза людям, которые желали избавиться от него, но его заметил прапорщик Венейблс. Юноша выскочил из строя, перепрыгнул через придорожную канаву и подбежал к приятелю.

— Как дела, Ричард? Идете на повышение? Уже в кавалерии!

— Пока в лучах чужой славы. Коня дали ребята из девятнадцатого.

Венейблс кивнул — увидев Шарпа верхом, он подумал, что тот успел разбогатеть и обзавестись лошадью.

— Так вы теперь с пионерами?

— До них мне еще далеко, — уклончиво ответил Шарп, не желая признаваться, что отправлен служить в обозе.

Допытываться Венейблс не стал.

— Дело в том, — объяснил он, — что нам как раз поручили сопровождать саперов. Похоже, собираются прокладывать дорогу.

— Туда? — Шарп кивнул в сторону возвышавшейся над плоскогорьем крепости.

— Капитан Уркхарт говорит, что вы вроде бы хотите продать чин? — понизив голос, спросил юноша.

— Он так говорит?

— Так вы продаете?

— А у вас есть интересное предложение?

— Понимаете, Ричард, у меня есть брат. И даже не один. Их у меня трое. Да еще сестры. Мой папаша мог бы хорошо заплатить. — Венейблс вынул из кармана листок и протянул Шарпу. — Если вернетесь в Англию, загляните к моему отцу, ладно? Здесь адрес. Старик вбил в голову, что одного сына в армии мало. К тому же мой братец все равно ни на что другое не годится.

— Я подумаю, — пообещал Шарп, убирая бумажку в карман.

Кавалерия успела уйти, и он пришпорил лошадку бодрым тычком под ребра. Норовистое животное скакнуло вперед, да так резко, что выбросило всадника из седла. Момент был критический. Шарп отчаянно замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, и ценой неимоверных усилий ухватился-таки за луку седла. Проезжая мимо своего бывшего батальона, он слышал смех у себя за спиной. Или, может быть, ему померещилось?

Гавилгур нависал над плато неотразимой угрозой, и Шарп чувствовал себя уткой, которой некуда спрятаться от охотника. Оттуда, сверху, как можно представить, британцы, наверное, казались копающимися в пыли муравьями. Неплохо было бы рассмотреть заброшенную под облака крепость в подзорную трубу, но тратить деньги на дорогостоящий инструмент не хотелось. Почему, он и сам толком не знал. Бедняком Шарп не был, более того, немногие в армии, знай они о сокровищах сослуживца, могли бы похвастать таким же богатством. Истинная причина крылась, видимо, в том, что покупка обычных для офицера аксессуаров — лошади, подзорной трубы и дорогой сабли — сделала бы его объектом насмешек со стороны тех, кто и без того полагал новоявленного прапорщика выскочкой. Впрочем, Шарп и сам так считал. В сержантах было спокойнее и приятнее. В сержантах он был на своем месте. Можно сказать, счастлив. И тем не менее, глядя сейчас в сторону форта, Шарп жалел, что у него нет подзорной трубы. Огромный клуб дыма сорвался с одного из бастионов, еще через несколько секунд слабо громыхнуло, однако никаких признаков упавшего ядра не замечалось. Оно как будто растаяло в теплом воздухе.

В миле от подножия горного хребта дорога разветвлялась. Всадники-сипаи повернули на запад, а 19-й драгунский ушел вправо, в сторону от устрашающей крепости. Рельеф местности изменился с появлением многочисленных овражков и невысоких, поросших лесом горных хребтов, первыми предупреждавших о высящихся за ними скалистых громадинах. Деревья стояли плотнее, скрывая за собой Деогаум, который лежал к востоку от Гавилгура, вне радиуса боя тяжелых орудий крепости. Из заросшей кустарником расселины донесся сухой треск мушкетов, и драгуны растянулись цепью. Ахмед ухмыльнулся, проверил, заряжено ли ружье, и Шарп подумал, что мальчишка вполне может переметнуться на сторону неприятеля.

Снова ударили мушкеты, на сей раз западнее. Противник, должно быть, поджидал британцев у подножия холмов. Может, вышли подобрать еще остававшееся в деревнях зерно? Сипаи Ост-Индской компании уже скрылись из виду, кавалеристы 19-го цепочкой втягивались в расселину. В форте снова бухнуло орудие, и на этот раз Шарп услышал, как ядро глухо шмякнулось о землю далеко позади драгун. Над полем поплыло облачко пыли, но уже в следующее мгновение оно пропало за густой листвой — Шарп и Ахмед въехали в овражек вслед за драгунами и стали невидимыми для канониров.

Дорога сначала расходилась влево и вправо, потом снова сходилась, выбегая из-за деревьев на поле. За полем лежала большая деревня — наверно Деогаум, — однако рассмотреть ее Шарп не успел. Слева ударили мушкеты, и из рощи, в полумиле от драгун, выскочил конный отряд маратхов. В первый момент Шарп подумал, что враг отважился атаковать британскую артиллерию, но потом понял — маратхи удирают от сипаев компании. Было их немного, человек пятьдесят — шестьдесят, и, увидев синие с желтым мундиры драгун, неприятель круто повернул на юг, чтобы избежать нежелательной стычки. Британцы тоже повернули, обнажая сабли и пришпоривая коней. Протрубил горн, и крохотное, зажатое между оврагами и холмами поле превратилось вдруг в арену жаркой схватки: заржали лошади, сверкнули клинки, закружилась взбитая копытами пыль.

Чтобы не оказаться в центре маратхской атаки, Шарп повернул к деревьям и не пожалел: враг пронесся мимо серым пятном, в котором смешались сияющие шлемы, острия пик и оскаленные конские морды. Преследующие неприятеля сипаи отставали примерно на четверть мили, когда Ахмед вдруг гикнул, свистнул и, сорвавшись с места, устремился за бегущими маратхами.

Шарп выругался. Опасения подтвердились: чертов арапчонок удирал. Винить его Шарп не мог, но все равно расстроился. Догнать Ахмеда не было ни малейшего шанса. Между тем босоногий дьяволенок уже сорвал с плеча мушкет и догонял последнего из маратхов. Тот оглянулся и, не признав в преследователе врага, оставил его без внимания. Ахмед же, приблизившись, ловко перевернул мушкет, размахнулся и врезал маратху прикладом по лбу.

Всадник вылетел из седла, как будто его сдернули веревкой. Лошадь помчалась дальше, а Ахмед натянул поводья, развернулся и соскочил с седла. Блеснул нож. Сипаи уже приближались, и они могли принять араба за врага, поэтому Шарп крикнул мальчишке возвращаться. Через несколько секунд юный наездник уже стоял за деревьями рядом с хозяином. Наградой за смелость и ловкость стали сабля, пистолет и кожаный мешок. Чумазую физиономию шрамом пересекала дерзкая ухмылка. В мешке обнаружились две черствые лепешки, дешевые стеклянные бусы и книжечка со странными, непривычного вида буковками. Ахмед поделился хлебом с хозяином, выбросил книжонку, повесил на шею бусы и сунул за пояс саблю. Тем временем драгуны врезались в задние ряды маратхов. Сталь ударила о сталь, кони споткнулись в пыльных вихрях, затрещали пистолеты, брызнула кровь, пика воткнулась в сухую землю — и вот уже враг исчез, и сипаи натянули поводья.

— Ну почему ты не можешь быть настоящим слугой? — спросил Шарп. — Чистить мои сапоги, стирать одежду, готовить ужин, а?

Ахмед, не понявший ни слова, молча ухмыльнулся.

— И кого я заполучил? Малолетнего убийцу. Ладно, паршивец, поехали.

Шарп повернул лошадь к деревне. Они миновали наполовину высохшее озерцо, возле которого на кустах сохло выстиранное белье, и выехали на пыльную главную улицу, выглядевшую непривычно пустынной, хотя из темных окон и занавешенных дверных проемов за ними пристально, настороженно и с опаской следили десятки глаз. В тени под деревьями злобно порыкивали собаки, у дороги копошилась пара кур. Единственным человеком, которого видел Шарп, был голый старик, сидевший в стороне, поджав под себя ноги. На Шарпа он не обратил никакого внимания.

— Надо найти дом. — Ахмед пожал плечами. — Дом, понимаешь? Дом.

Наконец на улицу осмелился выйти деревенский староста, наик. По крайней мере Шарп решил, что это староста. Староста же, решив, что перед ним командир британских драгун, сложил руки, поклонился и щелкнул пальцами, подзывая слугу с маленьким медным подносом, на котором стояла чашечка с араком. От крепкого, обжегшего горло напитка слегка закружилась голова. Староста затараторил, и Шарп остановил его движением руки.

— Не надо. Со мной говорить бесполезно. Я никто. Обращайтесь к нему. — Он кивнул в сторону полковника Хаддлстоуна, въезжавшего в Деогаум во главе индийских кавалеристов.

Пока наик объяснялся с полковником, его солдаты спешились. По загадочному совпадению это событие совпало с исчезновением обеих куриц. Несчастные птицы успели только пискнуть. Хаддл стоун обернулся, но лица кавалеристов изображали полнейшую невинность.

В крепости снова ухнуло орудие. Ядро упало на плато, там, где маршировала британская пехота. Вскоре в деревню вошли драгуны, и Шарп, передав двух позаимствованных лошадок Локхарту, отправился на поиски дома для Торранса. Пройдя улицу из конца в конец, он не обнаружил ничего, что отвечало бы заявленным Торрансом требованиям. В отсутствие дома с огороженным садом пришлось довольствоваться глинобитной лачугой с крохотным двориком. Свое право на постой Шарп закрепил тем, что оставил в главной комнате пустой ранец. Жившая в домишке женщина с двумя детьми в страхе забилась в угол.

— Все в порядке, — сказал Шарп. — Вас никто не обидит. — Женщина завыла и втянула голову в плечи, как будто ожидала, что ее сейчас ударят. — Вот же чертовщина! Неужели в этой треклятой стране никто не говорит по-английски?

Делать до прибытия Торранса было нечего. Можно бы прогуляться, поискать бумагу, перо и чернила да написать письмо в Серингапатам Симоне Жубер, но Шарп решил не перетруждаться. Он снял саблю, расстегнул ремень, скинул мундир и завалился на веревочную кровать.

Крепость снова огрызнулась пушечным выстрелом, прозвучавшим наподобие далекого грома. Шарп уснул.

Сержант Обадайя Хейксвилл стащил сапоги, и комнату наполнил запах, заставивший Торранса закрыть глаза.

— О господи… — обреченно простонал капитан.

Ему и так было плохо. Накануне Торранс выпил едва ли не целую бутылку арака, потом очнулся от колик и до рассвета то забывался ненадолго, то просыпался в кромешной темноте. Уже светало, когда в дверь робко постучали. Капитан выдал добрую порцию проклятий, после чего как будто провалился на несколько часов. И вот теперь его разбудил Хейксвилл. Словно не замечая запаха, которым поделились с комнатой его сапоги, сержант принялся разматывать портянки. Здесь вонь была посильнее. Более всего она напоминала запах прогорклого сыра, хранившегося пару месяцев в брюхе мертвеца. Торранс подвинул стул к окну и поплотнее запахнулся в халат.

— Жаль Наига, — сказал капитан.

Хейксвилл, с недоверием выслушавший рассказ Торранса о достигшей индийца смерти, был не только опечален этим известием, но и повергнут в ужас сообщением о том, что помощником капитана назначен прапорщик Ричард Шарп.

— Значит, чертовы шотландцы не пожелали его принять, — пробормотал сержант себе под нос. — Никогда не был о них высокого мнения, но, похоже, что-то от мозгов у них еще осталось, раз они поспешили избавиться от Шарпи. — Хейксвилл обнажил правую ногу, и Торранс, едва не задохнувшийся от стойкого зловония, решил, что между пальцами у сержанта завелся черный грибок. — Теперь его подсунули вам, сэр, — продолжал сержант, — и, по правде сказать, мне вас жалко. Такой приличный офицер. Это я про вас, сэр. Несправедливо, да. Проклятый Шарпи! Нет у него такого права, чтобы быть офицером! Нет! Разве он джентльмен? Нет, сэр. Вот вы — да, джентльмен. А Шарпи — нет. Из грязи вышел. Как и все мы.

— Тогда почему же его произвели в офицеры? — спросил Торранс, с опаской наблюдая за тем, как сержант разворачивает портянку на левой ноге. Портянка похрустывала.

— А потому, сэр, что спас генералу жизнь. То есть так считается, что спас. — Хейксвилл замер, пережидая, пока прекратится судорога. Лицо его, и без того не отличающееся приятностью черт, превратилось в жуткую маску. — Да, сэр, спас жизнь генералу Уэлсли при Ассайе. Я, конечно, в это не верю, но сэр Артур, похоже, верит, вследствие чего паршивец Шарпи ходит у него в любимчиках. Шарпи пернет, а сэру Артуру кажется, что это свежий ветерок с юга подул.

— И когда же это у них началось? — полюбопытствовал Торранс.

— Четыре года назад, сэр. Я тогда устроил так, что Шарпи дали тысячу плетей. Был бы покойничком наш Шарпи, как ему и положено, да только сэр Уэлсли вмешался. Остановил порку, так что наш герой получил только двести плеток. Подумать только, остановил наказание! — Несправедливость сего акта до сих пор возмущала сержанта. — И вот нате вам — теперь Шарпи еще и офицер! Говорю вам, сэр, армия не та, что была. Все рушится, все! — Он стащил наконец портянку с левой ноги, задумчиво посмотрел на черные от грязи пальцы и недоуменно покачал головой. — Вроде бы и мыл недавно, в августе, а по ним и не скажешь, а?

— Сейчас декабрь, — язвительно напомнил Торранс.

— Хорошей помывки, сэр, должно хватать на полгода.

— Некоторые занимаются этим чаще, — намекнул капитан.

— Может, кто и занимается, сэр. Вы, к примеру, как есть джентльмен. А вот я портянки снимаю, только когда ноги сотру. — Хейксвилл нахмурился. — Давно не стирал. Уже и не помню, когда такое было. Бедняга Наиг! Неплохой был парень, хоть и черный.

У Торранса насчет Наига было другое мнение; капитан считал толстяка-индийца злобным и мерзким типом, скверной на лике земли, но спорить с Хейксвиллом не хотелось.

— Нам определенно будет его не хватать, — вздохнул он, изображая подобающую случаю скорбь.

— Жаль, сэр, что вам пришлось его повесить, но, с другой стороны, а что еще оставалось? Как говорится, что в землю лечь, что дьяволу в печь… Да, бедняга Наиг. — Хейксвилл немного помолчал, покачивая печально головой. — А вздернуть, сэр, следовало бы Шарпи. Как Наига ни жаль, а что Шарпи живой, то еще жальчей. Вот уж кто петлю заслужил по всем статьям, сэр. Убивец он и проходимец. Только о том думает, как бы кого со свету сжить. — И далее сержант, не скрывая праведного возмущения, поведал Торрансу, как Шарп пытался убить его, Хейксвилла, в первый раз отдав на съедение тиграм-людоедам султана Типу, а во второй оставив наедине со слоном, обученным давить человека ногой. — Да вот только тигры-то были сытые, сэр, и жрать меня не пожелали. А что касательно слона, сэр, то у меня был с собой ножичек. Ткнул я проклятому в лапу. — Он продемонстрировал, как именно это было сделано. — Вот так, сэр! На все лезвие! А ему не понравилось. И все, сэр, потому, что меня убить нельзя. Нельзя убить Обадайю Хейксвилла! Отмечен Богом!

Сержант говорил страстно, убежденно, с жаром истинно верующего. В детстве его повесили за кражу, но он выжил и проникся твердой уверенностью, что пребывает под защитой ангела-хранителя.

Безумен, подумал Торранс. Такому самое место в Бедламе. Однако же сержант занимал его и веселил. На первый взгляд Обадайя Хейксвилл казался примерным солдатом, и только нервный тик, уродующий его лицо каждые несколько секунд, указывал на то, что в пустых, невыразительных голубых глазках прячется что-то любопытное, темное, загадочное. Скорее всего, это что-то, скрывающееся за выражением детской невинности, было развившейся до крайности злобой, сочетавшейся с поразительной самоуверенностью. Хейксвилл, размышлял капитан, мог бы убить ребенка и тут же найти оправдание сему кощунственному деянию.

— Так вы, сержант, мистера Шарпа недолюбливаете?

— Ненавижу, сэр. Чего и не скрываю. Видел, сэр, как он угрем везде проползал, и знаю, как в офицеры вылез.

Хейксвилл взял нож, предположительно тот самый, которым отбился от слона-убийцы, и, положив правую ногу на левое колено, занялся отвратительного вида волдырем.

Зрелище оказалось не для слабонервных, так что Торранс предпочел на время зажмуриться.

— Дело вот в чем, сержант. У Наига есть брат. И этот брат хотел бы побеседовать с мистером Шарпом наедине, без свидетелей.

— Вот, значит, как? — пробормотал Хейксвилл, протыкая водяной пузырь. — Вы только посмотрите, сэр. Сколько ж гною набралось! Непорядок. У меня такого давно не было. Должно быть, все дело в новых сапогах. — Он плюнул на лезвие и проткнул гнойник в другом месте. — Сапоги, сэр, надо вымачивать в уксусе. Так, говорите, Джама желает выпустить нашему герою кишки?

— Думаю, в самом буквальном смысле.

— Не он один такой, так что пусть встает в очередь.

— Нет, — твердо проговорил Торранс. — Мне нужно, сержант, чтобы мистер Шарп попал к Джаме. Живым. И чтобы его исчезновение не вызвало ненужного шума.

— То есть чтобы никто ничего не заметил? — Хейксвилл задумался ненадолго, потом пожал плечами. — Устроить не трудно, сэр.

— Неужели?

— Я сам поговорю с Джамой, сэр. А потом вы дадите Шарпи какое-нибудь поручение. Отправите куда-нибудь, где я и буду его поджидать. Плевое дело, сэр. Рад буду вам послужить.

— Вы меня успокоили, сержант. Что бы я без вас делал…

— Такая уж у меня работа, сэр. — Хейксвилл с ухмылкой взглянул на появившуюся из кухни Клер Уолл. — Солнышко мое, — произнес он тоном, который считал ласковым и от которого бедная женщина едва заметно побледнела.

— Ваш чай, сэр. — Клер протянула капитану чашку.

— И чашку для сержанта, Брик! Где твои манеры?

— Ей манеры ни к чему, сэр, — осклабился Хейксвилл, повергая несчастную женщину в ужас. — Ей и того хватит, что есть. Положи сахарку, дорогуша, если капитану не жалко.

— Принеси ему сахару, Брик, — распорядился Торранс.

Сержант проводил девушку голодным взглядом.

— Настоящая женщина, сэр. Каковой и должна быть. Цветочек, истинный цветочек.

— И вам, сержант, конечно, хотелось бы его сорвать, а?

— Пора, сэр. Пора жениться. Мужчина, как сказано в Писании, должен оставить сына.

— Так вы, значит, задумываетесь о потомстве? — поинтересовался Торранс и тут же нахмурился — в дверь постучали. — Войдите! — крикнул он.

Дверь приоткрылась, и в комнату просунулась голова незнакомого пехотного капитана.

— Капитан Торранс?

— Это я, — с достоинством ответствовал Торранс.

— Я от сэра Артура Уэлсли, — сообщил гость тоном, не предвещающим ничего хорошего. — Генерал хотел бы знать, почему обоз до сих пор не вышел к месту назначения, как было приказано.

Торранс непонимающе уставился на незнакомца, потом, выругавшись негромко под нос, поднялся со стула.

— Засвидетельствуйте генералу мое почтение и передайте, что обоз выступает в путь сию минуту. — Подождав, пока за капитаном закроется дверь, он выругался еще раз, от души и громко.

— В чем дело, сэр? — осведомился Хейксвилл. — Что-то случилось?

— Будь оно проклято! Чертов обоз все еще здесь! Дилип, должно быть, приходил утром за указаниями, но я посоветовал ему убираться. — Он чертыхнулся. — Треклятый Уэлсли вывернет меня наизнанку.

Бумаги лежали на столе, и Хейксвилл, забрав их, двинулся к двери, оставляя за собой кровавые следы — обуться он не успел.

— Дилли! Дилли! Поди сюда, черномазая свинья! Живей! Вот, возьми. И пошевеливайся!

— Черт! — Торранс нервно прошелся по комнате. — Черт, черт, черт.

— Не стоит так беспокоиться, сэр.

— Легко вам говорить, сержант. Шкуру сдерут не с вас, а с меня.

Хейксвилл усмехнулся, и щека его тут же задергалась.

— Все просто, сэр, надо только свалить вину на кого-то другого. В армии всегда так делается.

— На кого? На Шарпа? Вы же сами сказали, что он у Уэлсли в любимчиках. Как я свалю вину на него? Или, может, на вас?

Не найдя других аргументов, чтобы успокоить разволновавшегося начальника, Хейксвилл протянул ему чашку чаю.

— Лучше подставить Дилипа, сэр. Поскольку он есть черномазый нехристь. А с него какой спрос?

— Да ведь он все будет отрицать! — не согласился Торранс. — И уж меня точно выгораживать не станет.

Хейксвилл усмехнулся.

— Ничего он отрицать не будет, сэр, поскольку не сможет. А не сможет но той простой причине, что… — Сержант замолчал, высунул язык, выпучил глаза и натужно захрипел.

— Господи, Хейксвилл, что вы такое говорите… — пробормотал Торранс — искаженная жуткой гримасой физиономия сержанта намекала на еще более страшную картину. — К тому же Дилип хороший писарь. Знает свое дело. В этих местах найти подходящую замену дело безнадежное.

— И совсем не безнадежное, сэр. Нужного человека нам даст Джама. Уж он-то постарается. — Сержант ухмыльнулся. — Да и дела пойдут легче, сэр, если мы сможем доверять писарю так же, как друг дружке.

Торранс поежился — оказаться в одной компании с Обадайей Хейксвиллом он вовсе не стремился. Однако и рассчитаться с братом Наига по долгам без содействия услужливого сержанта он вряд ли бы сумел. Как ни крути, Хейксвилл был удивительно полезен и всегда указывал выход из любого положения. Он мог продать все, что угодно, вымести подчистую целый склад и при этом не оставить никаких следов своего участия, свалив вину на постороннего. И в данном случае сержант тоже был прав. Если Джама предоставит нового писаря, тот сможет заново составить отчеты. А если обвинить в задержке обоза Дилипа, тогда и с крючка, подведенного дотошным Уэлсли, можно соскочить. Как всегда, Хейксвилл предложил безболезненное решение весьма щекотливой проблемы.

— Вы, сэр, предоставьте это дело мне, — продолжал сержант, — а уж я за всем присмотрю и обо всем позабочусь. Можете не сомневаться. — Он принял чашку из рук незаметно проскользнувшей из кухни Клер и осклабился, изображая благодарную улыбку. Взгляд его оценивающе прошелся по тонкой фигурке. — Мы с ней, сэр, созданы друг для друга. Так сказано в Писании.

— Не раньше, чем Шарп будет мертв, — предупредил Торранс.

— Не беспокойтесь, сэр, он умрет, — пообещал Хейксвилл, уже предвкушая, что за этим последует.

Ему достанется не только Клер Уолл, но и сокровища Шарпа. Настоящие сокровища! Сержант давно пришел к выводу, что именно Шарп убил султана Типу при штурме Серингапатама, а потом снял с мертвеца брильянты и золото, сапфиры и изумруды, жемчуга и рубины. Более того, Хейксвилл даже вычислил, где именно прапорщик прячет камушки. Издалека, приглушенный духотой, долетел звук артиллерийского выстрела. Гавилгур. Вот только Шарпу не видать крепости как своих ушей, потому что отныне Шарпом займется он, Обадайя Хейксвилл. Я буду богат, пообещал себе сержант. Я обязательно разбогатею. Так сказано в Писании.

Полковник Уильям Додд стоял на южных укреплениях Гавилгура и, прислонившись спиной к каменному парапету, смотрел сверху на полосатый шатер, возведенный по приказу Бени Сингха посреди дворцового дворика. Развешанные по периметру шатра маленькие серебряные колокольчики приятно позванивали, покачиваясь на освежающем ветерке, а сидящие под навесом музыканты наигрывали на непонятных, продолговатых струнных инструментах, извлекая звуки, которые, на взгляд Додда, мог бы издавать хор подвергнутых медленному, мучительному удушению котов. Бени Сингх и с десяток пленительных созданий в сари играли в игру наподобие жмурок, и их звонкий смех то долетал до укреплений, то стихал, заставляя Додда хмуриться, хотя, по правде сказать, полковник отчаянно завидовал килладару. Толстяк, коротышка и трус, он тем не менее оказывал странное, почти мистическое влияние на дам, тогда как высокий, отважный, мужественный и покрытый шрамами солдат был вынужден довольствоваться потаскухами.

Ладно, к дьяволу килладара. Додд круго повернулся к выжженному солнцем плато. Далеко внизу и еще дальше к востоку, вне досягаемости для самых дальнобойных крепостных орудий, раскинулся лагерь британской армии. Вытянувшиеся по линейке линялые белые палатки казались крошечными пятнышками. Повернувшись к югу, Додд видел медленно тянущийся к новому лагерю обоз. Странно, подумал полковник, что они гонят животных в самое пекло, изнуряя без необходимости и людей, и быков. Обычно обозы отправляются в путь около полуночи с тем, чтобы с восходом уже начать обустраиваться на новой стоянке. Сейчас же, наблюдая за висящим в воздухе облаком пыли, Додд сравнивал обоз с кочующим племенем. Тысячи быков перемещали на себе все, что только могло понадобиться армии: ядра и снаряды, порох, инструменты, солонину, арак, подковы, перевязочный материал, мушкеты, кремни, приправы, рис и многое другое. За армейским обозом тянулись купцы со своими товарами и семьями, а потом еще семьи скотоводов и погонщиков, которым тоже требовались быки для перевозки их жалкого скарба: палаток, одежды и продуктов. В центре огромного стада шло с десяток слонов, а за ними, грациозно покачивая горбами, вышагивали верблюды. Охраняли всю эту орду майсурские кавалеристы, а уже за конными пикетами ехали полуголые фуражиры, собиравшие с прилежащих полей все, что могло пойти на корм тысячам животных.

Повернувшись к часовым, охранявшим южную часть периметра крепостных стен Гавилгура, Додд заметил на их лицах выражение изумления и страха. Те, кто никогда не сталкивался ни с чем подобным, обычно падали духом при виде такой, кажущейся несокрушимой силы. Поднятая обозом пыль застилала южный край неба.

— Это же только быки! — крикнул Додд. — Всего лишь быки! Они не выстреливают ядра! И не взбираются по стенам!

Большинство солдат не поняли его, но все же послушно заулыбались.

Полковник повернулся к востоку. Стена там имела недолгое протяжение. Двум фортам Гавилгура вообще не требовалось много стен, потому что природа позаботилась окружить их естественным препятствием, возведя стены куда более высокие и неприступные, чем мог бы построить самый талантливый инженер. И все же Додд, обойдя крепость вокруг, отметил места, где проворный солдат, вооружившись веревками, сумел бы вскарабкаться по скалистому откосу. За последние дни гарнизон Гавилгура уменьшился на несколько человек, и полковник не сомневался, что дезертиры выбрали для бегства именно эти маршруты. Понимая, как они ушли, он не понимал, зачем они это сделали. Крепость ведь неприступна! Почему бы в таком случае не остаться с победителями?

Додд прошел к юго-восточному углу форта и там, поднявшись на орудийную позицию, развернул подзорную трубу и навел ее на подножие хребта. Искать пришлось долго; взгляд его скользил по верхушкам деревьев, кустарникам и сухой траве, пока не наткнулся на группу офицеров, стоящих рядом с узкой тропинкой. Некоторые из них были в красных мундирах, другие в синих.

— На что смотрите, полковник? — поинтересовался поднявшийся снизу Ману Баппу.

— Это британцы. — Додд опустил трубу. — Намечают маршрут наверх.

Заслонившись от солнца ладонью, князь тоже посмотрел вниз.

— На то, чтобы проложить дорогу от плато до вершины, им понадобятся месяцы.

— Думаю, вряд ли больше двух недель, — бесстрастно ответил Додд. — Даже меньше. Вы, сахиб, не знаете, как работают их саперы, а я знаю. Препятствия они будут взрывать, а на расширение полосы поставят не меньше тысячи человек с топорами и кирками. Начнут завтра, а через полмесяца уже потащат орудия вверх. — Полковник сложил трубу. — Разрешите мне спуститься и атаковать мерзавцев.

— Нет, — твердо ответил Баппу. Разговор на эту тему уже состоялся; Додд хотел совершить вылазку и помешать строителям дороги, индиец был против. Полковнику не нравилась позиционная, сводящаяся к мушкетной перестрелке война, и он предлагал тактику более активную, с засадами, рейдами, ночными атаками, которые держали бы противника в постоянном напряжении и страхе. Цель его заключалась в том, чтобы замедлить ход работ, сломить саперов, выиграть время и таким образом вынудить Уэлсли отправлять отряды фуражиров все дальше от лагеря, в такие места, где они становились бы легкой добычей маратхской конницы.

Баппу понимал, что полковник прав и что строительство дороги можно замедлить только активными действиями, но боялся выпускать из крепости лучший из имеющихся в его распоряжении полков. Гарнизон и без того нервничал под впечатлением побед, легко одержанных скромной армией Уэлсли, а если солдаты увидят покидающих крепость беломундирных Кобр, они наверняка решат, что их оставляют одних, и ручеек дезертиров неминуемо превратится в неудержимый поток.

— Мы должны им помешать! — бросил раздраженно Додд.

— Должны, — согласился Ману Баппу. — Я пошлю силладаров и объявлю награду за каждое принесенное в крепость оружие. Но вы останетесь здесь и будете готовиться к обороне. — Он произнес это спокойно, но твердо, показывая, что вопрос решен и дальнейшее обсуждение исключено, после чего улыбнулся, смягчая резкость приказа, и кивнул в сторону дворца. — Пойдемте со мной, полковник. Я хочу кое-что вам показать.

Вдвоем они прошли через окружавшие дворец пристройки, миновали арабскую стражу и очутились между цветущими деревьями, на ветках которых резвились маленькие обезьянки. В какой-то момент до слуха Додда донеслось мелодичное позвякивание колокольчиков, доносящееся оттуда, где Бени Сингх предавался играм со своими красавицами, но потом и этот звук растворился в тишине — тропинка уводила их все дальше в рощу. В конце ее они остановились перед врубленной в скальную породу деревянной дверью. Пока Баппу возился с ключами, Додд огляделся. Камень, перед которым они стояли, составлял часть основания дворца, а когда князь распахнул наконец скрипучую дверь, за ней обнаружился ход в подвалы.

На полке за дверью стояла лампа, и Ману Баппу задержался у порога, чтобы высечь огонь и зажечь ее.

— Идемте, — пригласил он, делая шаг в восхитительно прохладное помещение, напоминающее просторный зал. — По слухам, — сказал князь, — именно здесь хранятся сокровища раджи Берара, в некотором смысле так оно и есть, но только сокровища эти не совсем то, о чем обычно мечтают люди. — Ману Баппу остановился у выстроившихся рядом бочек и приподнял крышку на одной из них. Бочка была заполнена медными монетами. — Как видите, ни золота, ни серебра. Но все же деньги. На них можно нанять новых наемников, купить оружие и создать новую армию. — Индиец зачерпнул горсть блестящих, недавно отчеканенных монет. — Мы опаздываем с выплатой, — признался он, — и люди недовольны. Мой брат, при всех его достоинствах, не отличается щедростью.

Додд фыркнул. Он не мог представить, какими такими достоинствами обладает раджа Берара. Определенно не смелостью, доблестью или щедростью. Единственное, с чем ему повезло, так это с братом. Баппу отличался редкой верностью и, похоже, твердо намеревался компенсировать недостатки раджи.

— Имея золото и серебро, — заметил полковник, — можно нанять еще больше солдат и купить еще больше оружия.

— Брат не дает мне золота и серебра, только медь. И довольствоваться нужно тем, что есть, а не тем, о чем можно лишь мечтать. — Князь вернул крышку на место и прошел между бочками к стоящим в пирамиде мушкетам. — Вот и оружие для новой армии.

Мушкетов здесь были тысячи, все новенькие, укомплектованные штыками и патронными сумками. Некоторые были местной копией французских мушкетов, но другие, и тоже немалое число, определенно британского производства. Взяв из пирамиды один такой мушкет, Додд сразу увидел на замке клеймо «Тауэр».

— Откуда у вас это? — удивился он.

Баппу пожал плечами.

— У нас есть агенты в британском лагере. Мы поддерживаем с ними деловые отношения. Встречаем идущие с юга конвои с оружием, платим и забираем груз. Похоже, среди англичан есть и такие, кого больше интересуют деньги, чем победы и слава.

— И вы расплачиваетесь за оружие медяками? — недоверчиво спросил Додд. У него в голове не укладывалось, что кто-то может продать мушкет «Тауэр» за пригоршню меди.

— Нет, — улыбнулся Баппу. — На закупку оружия и боеприпасов приходится тратить золото. Я пользуюсь своим. Думаю, что когда-нибудь брат со мной рассчитается.

Додд хмуро посмотрел на своего смуглолицего спутника.

— И вы тратите собственные деньги, чтобы удержать брата на троне? — Ответа не последовало. Полковник покачал головой, как бы говоря, что не понимает такого благородства, и, подняв мушкет, взвел и спустил курок. Кремень выбил искру красноватого пламени. — Мушкет в пирамиде никого не убьет.

— Верно, — согласился князь. — Пока у нас нет солдат, которые могли бы взять это оружие. Но они появятся, полковник. Как только мы разобьем британцев, к нам сразу же присоединятся другие княжества. — Верно, подумал Додд. Сейчас ситуация складывалась в пользу британцев. Скиндия, которому еще совсем недавно служил и он сам, просил мира; Холкар, самый могущественный из маратхских монархов, держался в стороне от происходящего, но все понимали, что в случае победы Баппу эти правители мгновенно объявят себя его союзниками и поспешат принять участие в разделе добычи. — И не только другие княжества, но и воины со всей Индии встанут под наше знамя. Я намерен сформировать бригаду, вооруженную самым лучшим оружием и обученную в соответствии с самыми высокими стандартами. Надеюсь, среди пополнения будет немало сипаев из разбитой армии Уэлсли, которым после смерти старого хозяина понадобится новый. Вот я и подумал, что, может быть, вы согласитесь им стать?

Додд вернул мушкет на место.

— Но со мной вы медью не расплатитесь.

Баппу улыбнулся.

— Вы добудете мне победу, а я вознагражу вас золотом.

Цепкий взгляд Додда заметил в пирамиде незнакомое оружие. Он подошел ближе и увидел охотничье ружье. Замок был британский, но украшения на ложе и стволе выдавали местное производство.

— Покупаете охотничьи ружья?

— Прекрасно подходят для ближнего боя.

— Может быть, — проворчал Додд. Ружье, как он знал, отличалось точностью, хотя на перезарядку требовалось слишком много времени.

— Их можно использовать вместе с мушкетами. Поверьте, такой стрелковый отряд представляет грозную силу.

— Не стану спорить, — кивнул полковник и, вместо того чтобы поставить ружье в пирамиду, повесил его на плечо. — Хочу испробовать. Боеприпасы есть?

— Разумеется. — Баппу показал, где лежат патроны, и Додд положил горсть в карман.

— Если у вас есть деньги, почему бы не начать набирать новую армию прямо сейчас? Сформировать и привести ее в Гавилгур.

— Нет времени. К тому же сейчас к нам никто не пойдет. Все думают, что британцы нас разобьют. Если мы хотим построить новую армию, то должны сначала победить врага, чтобы весть об этом облетела всю Индию. И случиться это должно здесь, в Гавилгуре.

Князь говорил уверенно, потому что, как и Додд, считал крепость неприступной. Они вернулись к двери. Баппу потушил лампу и тщательно запер замок арсенала.

Мужчины поднялись по склону и очутились на площадке около дворца, где слуги разносили отдыхающим прохладительные напитки и сладости. Вдалеке слышались женские голоса — в развлечениях Бени Сингх усталости не ведал. Как всегда, при мысли о килладаре Додда охватила злость. Вместо того чтобы заниматься организацией обороны Гавилгура, толстяк веселился напропалую, тратя время и силы на женщин и вино и словно не замечая нависшей над крепостью опасности. Очевидно, угадав мысли полковника, Баппу состроил гримасу.

— Моему брату нравится Бени Сингх. Они развлекают друг друга.

— Вас они тоже развлекают?

Баппу остановился у северной стены дворца, откуда через ров открывался вид на Внешний форт, гарнизон которого составляли Львы Аллаха.

— Я дал брату клятву верности и никогда ее не нарушу.

— Должно быть, есть и такие, — осторожно заметил Додд, — кто предпочел бы видеть на троне вас, а не вашего брата?

— Конечно, — совершенно спокойно ответил Ману Баппу, — но они враги моего брата, а я поклялся защищать его от всех врагов. — Индиец пожал плечами. — Нужно довольствоваться тем, полковник, что даровала нам судьба. Мне судьбой назначено вести войны, и этим путем я буду следовать до конца и в полную меру своих сил и способностей. — Он указал на глубокий ров, разделявший Внешний и Внутренний форты. — Здесь я одержу победу, благодаря которой мой брат станет величайшим в Индии правителем. Британцам не остановить нас. Даже если они проложат дорогу, даже если втащат наверх свои орудия, даже если проломят стены, даже если захватят Внешний форт, им придется перейти ров, а это невозможно. Его не перейдет никто. — Баппу смотрел в теснину затуманенными глазами, как будто уже видел стекающую по камням кровь. — Кто держит под контролем этот ров, тот контролирует всю Индию. Мы разобьем британцев. Мы откроем подвалы и соберем новую армию, которая прогонит красные мундиры не только из Берара, но и из Хайдарабада, Майсура и Мадраса. Я сделаю брата императором Южной Индии, а мы с вами, полковник, будем его генералами. — Князь повернулся и устремил взор на затянутую пыльной завесой южную часть неба. — Все это будет принадлежать моему брату, — негромко сказал он, — но начнется великое освобождение здесь. В Гавилгуре. И здесь же, в Гавилгуре, для Банпу все закончится. Мысль эта пришла к Уильяму Додду неожиданно, но картина будущего предстала перед ним с полной ясностью. Человек, терпящий на посту килладара крепости такого труса и тупицу, как Бени Сингх, и защищающий такого ничтожного правителя, как раджа Берара, недостоин быть генералом и главнокомандующим армии всей Индии. Нет, решил в этот миг Додд, все будет иначе. Он разобьет британцев, а потом нанесет удар по Баппу и Бенни Сингху. Он соберет огромную армию и с ее помощью нагонит страху на богатые княжества Южной Индии. Такое уже удавалось другим европейцам. Бенуа де Бойн овладел богатствами, которые и не снились иным королям христианского мира. Джордж Томас, неграмотный ирландский моряк, управлял княжеством от имени своей овдовевшей любовницы. Додд уже видел себя новым Престером Джоном. Он соберет новое королевство из обломков растерзанных княжеств и построит новый дворец в Гавилгуре. Дворец, которому не будет равных во всем свете. У него будут золотые крыши, стены из белого мрамора и садовые тропинки, усыпанные жемчугом. Со всей Индии к нему на службу будут приходить самые умные, самые смелые, самые достойные. Он станет Повелителем Гавилгура. Додд улыбнулся. Неплохо для сына мельника из Суффолка. Такое уж это место, Гавилгур. Оно пробуждает в людях высокие устремления. Направляет их помыслы в вышину. Додд знал: из всех стран на земле именно в Индии мечты человека чаще всего становятся реальностью. Здесь мужчина либо преступает все пределы богатства, либо впадает в полное ничтожество.

Он, Уильям Додд, ничтожеством не станет. Он станет повелителем Гавилгура и ужасом для всей Индии.

Как только разобьет красномундирников.

— И это лучшее, что вы смогли отыскать? — разочарованно спросил Торранс, оглядывая самую большую комнату временно конфискованного для нужд армии дома.

— Никак нет, сэр, — ответил Шарп. — Был еще чудный домик у дороги. С большим тенистым садом, прудом, фонтаном и танцующими девицами, но я подумал, что вам больше понравится вид из этих окон.

— Сарказм прапорщику не к лицу, — указал капитан, опуская на земляной пол седельные сумки. — Прапорщику вообще мало что к лицу, кроме скромного служения вышестоящим. Что ж, полагаю, придется довольствоваться тем, что есть. А это еще кто? — Он вздрогнул от неожиданности, когда из другой комнаты появилась владелица дома.

— Она живет здесь, сэр.

— Нет-нет, только не сейчас. Избавьтесь от этой мерзкой чертовки! И детишек ее не забудьте выгнать! Брик!

С улицы, еще щурясь от солнечного света, вошла Клер Уолл с тяжелым узлом.

— Сэр?

— Я проголодался, Брик. Отыщи побыстрее кухню. Мы поздно вышли, Шарп, — пояснил капитан, — и пропустили обед.

— Наверное, поэтому вас хочет видеть генерал. Не потому, сэр, что вы пропустили обед, а потому что инструменты не прибыли вовремя. Саперы не могут начать работу.

Торранс в ужасе уставился на Шарпа.

— Уэлсли хочет меня видеть?

— Так точно, сэр. В шесть часов, в его палатке.

— Господи! — Капитан в отчаянии сорвал с головы треуголку и запустил ее в угол. — Только потому, что мы немного запоздали?

— На двенадцать часов, сэр.

Торранс бросил на Шарпа сердитый взгляд, потом достал из кармашка часы.

— Боже, половина шестого! И что же делать? А вы не могли бы привести себя в порядок и…

— Ему нужен не я, сэр, а только вы.

— Ничего, увидит двоих. Почистите мундир, причешитесь, вымойте лапки, утрите носик… — Капитан вдруг нахмурился. — Почему вы не сказали, что спасли генералу жизнь?

— Неужели, сэр? В самом деле спас?

— Я хочу сказать, черт возьми, он ведь должен быть вам признателен, верно? — Шарп пожал плечами. — Конечно. Вы спасли ему жизнь, и, следовательно, он перед вами в долгу. Скажите генералу, что у нас не хватает людей, что мы не можем управлять всем обозом. Замолвите за меня словечко, и я отвечу любезностью на любезность. Брик! К черту обед! Мне нужен выглаженный мундир, начищенные сапоги и… да, расчеши плюмаж!

Дверь приоткрылась, и в комнату протиснулся Хейксвилл.

— Ваш гамак, сэр, — сказал он и только тогда увидел Шарпа. Физиономия его растянулась в ухмылке. — Посмотрите-ка, кто тут у нас! Шарпи!

Торранс подбежал к сержанту.

— Мистер Шарп — офицер, Хейксвилл! Соблюдайте субординацию! Мы не допустим вольностей!

— Виноват, сэр. — Щека у сержанта задергалась. — Забылся. По причине встречи со старым боевым товарищем. Рад вас видеть в полном здравии, мистер Шарп.

— Врешь, мерзавец.

— А что, сэр, разве офицеры не обязаны соблюдать субординацию? — обратился Хейксвилл к капитану, но тот уже отправился на поиски Дилипа. Сержант снова повернулся к Шарпу. — Видать, Шарпи, судьба у нас такая, быть вместе.

— Держись от меня подальше, Обадайя, и не попадайся под руку, а то ведь я тебе могу и горло перерезать.

— Меня нельзя убить, Шарпи! Нельзя убить! — Конвульсии перекосили его физиономию. — Так сказано в Писании. — Он оглядел прапорщика с головы до ног и медленно покачал головой. — Ну и вид! Да такому только под хвостом у овцы и болтаться. Не офицер ты, Шарпи. Не офицер. Не из того теста замешан. Позор для всей армии.

Торранс забежал в дом, крикнул слуге, чтобы тот завесил окна муслиновыми шторами, заскочил в кухню, торопя Клер, споткнулся о ранец Шарпа и выругался.

— Чье это?

— Мое.

— Надеюсь, вы не собираетесь расположиться здесь на постой, а, Шарп?

— Неплохое место, сэр. Не хуже других.

— Мне компания не нужна. Подыщите себе другое место да… — Торранс осекся, вспомнив, что разговаривает с человеком, который, возможно, имеет влияние на Уэлсли. — Будьте так добры, Шарп. Не терплю тесноты. Знаю, да, недостаток, но что есть, то есть. Мне необходимо одиночество, Шарп. Уединенность. Такова моя природа, Брик! Что я сказал насчет треуголки? Да пошевеливайся же!

Шарп забрал ранец и вышел в садик, где Ахмед натачивал свой трофейный тулвар. Следом, бормоча что-то под нос, выбежала Клер Уолл с сапогами капитана.

— Почему вы, черт возьми, служите ему? — спросил Шарп. — Почему не уйдете?

Молодая женщина остановилась и посмотрела на прапорщика. У нее были странные, немного приопущенные веки, что придавало лицу загадочное и трогательное выражение.

— А разве у меня есть выбор? — Она грустно улыбнулась, садясь на землю, беря сапог и доставая сапожную щетку.

Шарп опустился рядом, взял второй сапог и принялся натирать его ваксой.

— И что он сделает, если вы уйдете?

Она пожала плечами.

— Я должна ему денег.

— Черта с два. Почему это вы ему должны?

— Он привез нас с мужем сюда. Оплатил проезд из Англии. Мы согласились отработать на него три года. Потом Чарли умер. — Девушка замолчала, на глаза ее навернулись слезы, но она сдержалась, шмыгнула носом и взялась за работу.

Шарп смотрел на нее. У Клер были темные глаза, волнистые черные волосы и слегка загнутая вверх губа. Если бы не выражение усталости и обреченности, ее даже можно было бы назвать хорошенькой.

— Сколько тебе лет, милая?

Клер скептически взглянула на него.

— У вас ведь есть женщина, да? В Серингапатаме. Кто она?

— Француженка. Вдова, как и ты.

— Офицерская вдова? — спросила Клер. Шарп кивнул. — И вы собираетесь на ней жениться?

— Ничего подобного.

— А как же тогда?

— Вообще-то я и сам не знаю, — ответил Шарп и, плюнув на сапог, растер плевок щеткой.

— Но она же вам нравится? — не отставала Клер, оттирая от грязи шпору. Вопрос, вероятно, показался ей самой слишком дерзким, и она поспешила добавить: — Мне девятнадцать. Но уже почти двадцать.

— Тогда ты вполне можешь посоветоваться со стряпчим. Ты же не заключала с капитаном никакого договора. Не подписывала никаких бумаг, верно? Не ставила крестик? В приюте, где я рос, дела именно так и делали. Знаешь, кого из меня хотели сделать? Трубочиста! Черта с два! Так что, если ты не подписывала никаких бумаг, тебе стоит поговорить со стряпчим.

Клер остановилась, глядя на печально склонившееся, умирающее от засухи деревце в центре сада.

— Я собиралась выйти замуж год назад, — тихо заговорила она. — За Тома. Он служил в кавалерии.

— И что же случилось?

— Лихорадка, — вздохнула девушка. — Да и в любом случае у нас ничего бы не получилось, потому что Торранс не позволил бы мне уйти. — Она снова взялась за сапог. — Сказал, что ни за что меня не отпустит. И что мне толку от стряпчего? Думаете, стряпчий станет со мной разговаривать? Им же только деньги и нужны. Да и есть ли в Индии такие, которые пойдут против компании? Они же все у нее в кармане. Знаете, — Клер оглянулась, проверяя, не слышит ли их кто, — у капитана ведь тоже денег нет. Дядя дает ему на содержание, и компания выплачивает жалованье, да только он все проигрывает. А самое странное, что деньги у него все равно появляются. Откуда? — Она помолчала. — Да и куда мне идти? — Вопрос повис в теплом, сухом воздухе и остался без ответа. Девушка снова покачала головой. — До дома тысячи миль. Что я буду делать? Не знаю. Торранс, он ведь поначалу был добр к нам. Он мне даже нравился! Я ведь совсем его не знала. — Она грустно улыбнулась. — Смешно, верно? Думаешь, если человек джентльмен да еще сын священника, то он должен быть добрым и справедливым. А оказывается, все не так. Знаете, он стал еще хуже после того, как встретил этого Хейксвилла. Я его просто ненавижу. — Она вздохнула и устало добавила: — Еще четырнадцать месяцев, и тогда я смогу с ним рассчитаться.

— Четырнадцать месяцев? — ужаснулся Шарп. — Черт! Уйди от него!

Клер отложила сапог и принялась за треуголку.

— У меня никого нет. Куда я пойду? На что буду жить?

— Ты сирота?

Она кивнула.

— Я работала прислугой в доме дяди Торранса. Там и с Чарли познакомилась. Он был лакеем. Потом мистер Генри сказал, что мы будем служить его племяннику. Чарли стал камердинером. Это уже было повышение. И жалованье было лучше, да только денег мы не видели. Ни разу с того дня, как прибыли в Мадрас. Он сказал, что мы должны оплатить проезд.

— Какого дьявола, Шарп? Что это вы делаете? — Из задней двери вышел Торранс. — Чистить сапоги не ваша обязанность! Вы же офицер!

Шарп швырнул капитану его сапог.

— Да как-то все забываю, сэр.

— А вот свои вам почистить не помешало бы. Боже, прапорщик, поглядите на себя! На кого вы похожи?

— Генерал меня и не таким видел, — ответил Шарп. — К тому же, сэр, мистер Уэлсли обычно не обращает внимания на то, как человек выглядит. Для него главное, чтобы каждый исполнял свои обязанности.

— Я свои исполняю! — возмутился Торранс, задетый столь прозрачным намеком со стороны младшего по званию. — Все дело в нехватке людей. Вот вы, Шарп, так ему и скажите. Объясните ситуацию. Брик, подай треуголку! Мы опаздываем.

Они не только не опоздали, но и явились слишком рано. Расхаживая нетерпеливо перед палаткой, капитан все больше нервничал. Наконец он остановился и посмотрел на невозмутимо разглядывающего землю под ногами Шарпа.

— Что именно сказал генерал, когда спрашивал обо мне?

— Он прислал своего адъютанта, сэр. Капитана Кэмпбелла. Интересовался, где амуниция.

— Но вы сказали, что мы уже в пути?

— Я сказал ему правду, сэр.

— А точнее?

— Сказал, что понятия не имею, где эта самая амуниция.

— Господи! Ну, Шарп, спасибо. Большое вам спасибо. Удружили. — Торранс поправил перевязь, сдвинул саблю. — Вам хоть знакомо такое понятие, как «лояльность»?

Прежде чем Шарп успел ответить, из палатки, щурясь от лучей заходящего солнца, выглянул капитан Кэмпбелл.

— Шарп? — Он радушно протянул руку. — Честно говоря, не ожидал увидеть.

— Как вы, сэр?

— Занят. Дел по горло. Советую не заходить, если вас не вызвали.

— Он войдет, — отрезал Торранс. — Со мной.

Шарп пожал плечами.

— Как хотите, сэр, — сказал он и, пригнувшись, проскользнул в палатку.

Генерал сидел за столом, рассматривая сделанные майором Блэкистоном наброски. Он был без мундира, в рубахе с закатанными по локоть рукавами. Блэкистон, грязный, усталый, небритый, объяснял ему что-то. Чуть поодаль стоял майор в форме инженерных частей. Уэлсли взглянул на вошедших, задержал взгляд на Шарпе, но удивления не выказал и снова склонился над рисунками.

— Какова ширина подхода?

— Около пятидесяти футов в самом узком месте, сэр. — Блэкистон постучал пальцем по листку. — На большей части ширина вполне достаточная, сэр, но здесь дорога резко сужается из-за резервуара. Слева обрыв, справа — водохранилище.

— С одной стороны упадешь и расшибешься, с другой — свалишься и утонешь, так? И, конечно, эти пятьдесят футов под артиллерийским прикрытием?

— Так точно, сэр. Тяжелых орудий там не менее двадцати, и все нацелены на эту горловину. Сколько пушек поменьше, только Богу известно. В любом случае много.

Уэлсли убрал служившие грузиками чернильницы, и лист сам собой свернулся в трубку.

— Выбирать, однако, не приходится, не так ли?

— Другого пути нет, сэр.

Уэлсли вдруг вскинул голову, и голубые глаза его странно блеснули в заполняющем палатку желтоватом полусвете.

— Обоз опоздал сегодня на двенадцать часов, капитан. Почему? — Генерал говорил тихо, но даже Шарп почувствовал, как но спине у него пробежал холодок.

По лицу Торранса, стоявшего рядом с зажатой под мышкой треуголкой, катился пот.

— Я… я… — нервно начал он, но продолжить не смог и, чтобы взять себя в руки, сделал глубокий вдох. — Я был болен, сэр. Не мог исполнять обязанности в полной мере. А писарь, сэр, не успел составить приказ. Прискорбный случай, сэр. Досадное недоразумение. Уверяю вас, такое больше не повторится.

Несколько секунд Уэлсли молча смотрел на Торранса.

— Полковник Уоллес дал вам помощника, капитан. Прапорщика Шарпа, если не ошибаюсь? Шарп тоже не выполнил ваш приказ?

— Я выслал прапорщика Шарпа вперед, сэр. — Пот уже заливал лицо Торранса и обильно капал с подбородка.

— Так почему же писарь так вас подвел?

— Измена, сэр. Вероломное предательство.

Ответ, как и следовало ожидать, удивил генерала. Он постучал карандашом по краю стола.

— Измена?

— Думаю, сэр, писарь состоял в сговоре с одним торговцем и продавал ему краденое имущество. А сегодня утром, сэр, вместо того чтобы исполнять свои прямые обязанности, занимался собственными делами.

— А вы были настолько больны, что не смогли вовремя распознать измену и исправить положение?

— Да, сэр, — почти умоляюще произнес Торранс. — Поначалу не смог.

Голубые глаза продолжали буравить капитана, как будто генерал вознамерился проникнуть в самую его душу. Торранс переступил с ноги на ногу.

— И где же сейчас этот изменник-писарь? — спросил наконец Уэлсли.

— Мы его повесили, сэр, — ответил капитан, и Шарп, впервые услышавший о смерти Дилипа, изумленно взглянул на Торранса.

Генерал хлопнул ладонью по столу, и капитан вздрогнул.

— У меня складывается впечатление, что вам нравится вешать, не так ли?

— Необходимое средство, сэр. Без него воровство не остановить. Вы и сами об этом говорили, сэр.

— Я, сэр? Я? — Злясь, Уэлсли не кричал, а наоборот, понижал голос, добавляя в него жестких ноток, и от этого окружающим становилось не по себе. — Приказ, вводящий повешение как наказание за воровство, относится, капитан, только к людям в форме. Только к военным, состоящим на службе в компании или королевской армии. Гражданские лица под его действие не подпадают. У этого человека была семья?

— Никак нет, сэр. — Вообще-то Торранс не знал, была у Дилипа семья или нет, но решил, что в данном случае лучше рискнуть, чем попытаться увильнуть.

— Если у него есть родственники, — тихо произнес генерал, — и если они подадут жалобу, мне ничего не останется, как отдать вас под суд. И это будет гражданский суд, сэр, а не трибунал.

— Виноват, сэр, — глядя прямо перед собой, ответил Торранс — Переусердствовал.

Пауза снова затянулась на несколько секунд.

— Мне сообщают о пропаже армейского имущества, — сказал генерал.

— Так точно, сэр.

— Почему вы не докладывали о таких случаях?

— Не считал необходимым, сэр, отвлекать вас по пустякам.

— Пустяки?! — воскликнул Уэлсли. — Что вы называете пустяками? Пропажу мушкетов? Хороши же пустяки! Из-за таких пустяков, капитан, проигрываются войны. В будущем сообщайте мне о каждом случае пропажи какого бы то ни было имущества. — Он посмотрел на Торранса, потом перевел взгляд на Шарпа. — Полковник Хаддлстоун сообщил, что это вы нашли украденное?

— Так точно, сэр. Все, кроме мушкетов. Их обнаружить не удалось.

— Как вы узнали, где искать?

— Писарь капитана Торранса, сэр, сказал, где можно купить армейское имущество. — Шарп пожал плечами. — Я подумал, что продают краденое. Так и вышло.

Уэлсли хмыкнул. Ответ Шарпа подтверждал до некоторой степени обвинения Торранса в адрес писаря, и капитан одарил прапорщика благодарным взглядом. Генерал заметил это и постучал по столу, требуя внимания.

— Очень жаль, капитан, что мы не смогли допросить торговца, прежде чем вы столь поспешно его повесили. Могу ли я предположить, что хотя бы писаря вы все же допросили?

— Это сделал мой сержант, сэр, и злодей сознался, что продавал армейские припасы Наигу. — Ложь далась нелегко, Торранс покраснел, но в палатке было жарко, и он так потел, что румянец остался незамеченным.

— Ваш сержант? — удивился генерал. — Вы хотели сказать, хавилдар?

— Сержант, сэр. Мне он достался от капитана Маккея. Сержант Хейксвилл.

— Хейксвилл! — воскликнул в изумлении генерал. — Но что он здесь делает? Хейксвилл давно должен был отбыть в расположение своего полка!

— Он остался, сэр, вместе с двумя своими людьми. Еще двое умерли от лихорадки. Поскольку других распоряжений не было, я оставил его при обозе. Полезный человек, сэр.

— Полезный! — фыркнул Уэлсли. Четыре года назад он сам командовал 33-м полком и хорошо знал вышеупомянутого сержанта. — Что ж, Торранс, раз вы находите Хейксвилла полезным, оставьте его при себе. Но только до взятия Гавилгура. А потом пусть отправляется в полк. Проследите за этим, Кэмпбелл.

— Прослежу, сэр, — отозвался адъютант. — Но, насколько я знаю, часть тридцать третьего направляется сейчас к нам, так что на обратном пути они могут захватить сержанта с собой.

— Тридцать третий идет сюда? — удивился генерал. — Я никаких приказов на этот счет не отдавал.

— Не весь полк, сэр, — объяснил капитан, — а всего лишь рота. Вероятно, выделена для сопровождения конвоя.

— Что ж, им мы тоже найдем применение, — проворчал генерал. — Вы как, Шарп? Не против служить с Хейксвиллом? — Обычно вышедших снизу офицеров переводили в другую часть, чтобы не создавать для них дополнительных проблем, и Уэлсли, очевидно, интересовало, не испытывает ли Шарп каких-то неудобств, находясь рядом с бывшим сослуживцем. — Думаю, справитесь, — добавил он, не дожидаясь ответа. — Вы и не в таких переделках побывали. Слышал, Уоллес порекомендовал вас в стрелковый полк?

— Так точно, сэр.

— Что ж, это вам подойдет. То, что и нужно. А пока постарайтесь вникнуть в обозные дела. Там свои тонкости, и чем глубже вы в них вникнете, тем лучше. — Холодный взгляд голубых глаз переместился на Торранса, но слова, похоже, были адресованы не столько капитану, сколько прапорщику. — Многие неверно понимают роль тылового снабжения, считая это делом второстепенным. На самом деле все не так. Войны выигрываются в том числе и за счет эффективного обеспечения передовых частей. И, пожалуй, победа больше определяется четкой работой тыла, чем эффектными актами доблести. Вот почему я больше не потерплю задержек и опозданий.

— Опозданий не будет, сэр, — поспешно вставил Торранс.

— А если будут, то вас ждет трибунал. Запомните, капитан. Майор Эллиот? — Генерал обратился к инженеру, который до сих пор оставался пассивным свидетелем генеральского разноса. — Скажите, что вам требуется, чтобы проложить дорогу?

— Сотня быков, — мрачно ответил Эллиот. — И не тех хромоногих, Торранс, что вы обычно подсовываете. Мне нужны настоящие майсурские быки, способные таскать лес и камни. Дальше. Рис на полбатальона сипаев. Каждый день. И пол батальона пионеров.

— Я понял, сэр, — торопливо отозвался Торранс.

— И еще я возьму его. — Эллиот ткнул пальцем в Шарпа. — Мне нужен человек, который бы отвечал за быков и знал, что делает.

Торранс открыл было рот, чтобы заявить протест, однако, поразмыслив, смолчал. Уэлсли взглянул на Шарпа.

— Итак, прапорщик, поступаете в распоряжение майора Эллиота. Будьте у него завтра на рассвете. С быками. Капитан Торранс позаботится о том, чтобы с поставками проблем не возникало. И больше никаких скоропалительных судилищ. Вам ясно?

— Конечно, сэр, — облегченно выдохнул Торранс и неуклюже поклонился. Вопреки ожиданиям, отделался он довольно легко.

— Тогда оба свободны. — Генерал проводил обоих офицеров взглядом, потер глаза и подавил зевок. — Сколько вам понадобится времени на прокладку дороги, майор?

— Две недели? — рискнул предположить Эллиот.

— Даю одну. Одну неделю! — Генерал поднял руку, предвидя возражения инженера. — Все, майор, свободны.

Эллиот, ворча под нос, выбрался из палатки. Уэлсли состроил гримасу.

— Этот Торранс, ему можно доверять?

— Он из хорошей семьи, сэр, — сказал Блэкистон.

— Нерон тоже был из хорошей семьи, насколько я помню, — возразил генерал. — Ладно, по крайней мере у Торранса теперь есть Шарп. Пусть и не самый хороший офицер, но сержантом он был отменным. Да и краденое быстро нашел. Молодец.

— Так точно, сэр, молодец, — согласился с командующим адъютант.

Уэлсли откинулся на спинку стула. Он слегка нахмурился, вспомнив неприятный случай, когда у Ассайе под ним убили коня, и он оказался среди врагов. Оглушенный падением, генерал пребывал какое-то время в полубессознательном состоянии, и детали того эпизода запечатлялись в памяти отрывчато, но он все же помнил, с какой свирепой, убийственной эффективностью дрался Шарп. Уэлсли понимал, что обязан солдату жизнью и что тот рисковал собой, защищая его, но испытывал смешанное чувство благодарности и неудовлетворения. Ему не нравилось чувствовать себя должником такого человека.

— Не стоило, пожалуй, производить Шарпа в офицеры, — уныло проговорил он. — Такие, как он, вполне довольствуются денежной наградой. Нашим людям, Кэмпбелл, только это и требуется. Что-то, что можно обменять на ром или арак.

— По-моему, Шарп человек непьющий, — сказал капитан.

— Может, потому, что выпивка ему не по средствам. У офицеров большие расходы, вы это не хуже меня знаете. И что в результате получилось? Я произвел Шарпа в прапорщики и тем самым загнал его в долги. Уж и не знаю, дешевле ли в стрелковом полку. Вряд ли. Нет, Кэмпбелл, ему нужно что-то материальное, что-то такое, что можно продать. — Уэлсли повернулся к сваленным в углу седельным сумкам и, порывшись, достал новую подзорную трубу, полученную в подарок от мадрасских купцов. — Найдите в лагере ювелира и узнайте, сможет ли он заменить медную пластинку.

— Заменить на что, сэр?

Ничего пышного и многословного, подумал генерал. Все равно у Шарпа труба долго не задержится — уйдет на оплату долгов или в обмен на выпивку.

— С благодарностью, А. У. И добавьте дату Ассайе. Потом передайте Шарпу с наилучшими пожеланиями от меня.

— Щедрый подарок, сэр, — заметил Кэмпбелл, беря в руки дорогой инструмент, — но, может быть, вам стоит вручить его самому?

— Может быть, может быть. Блэкистон! Где мы поставим пушки? — Генерал развернул листы с набросками. — Свечи! — распорядился он, поскольку в палатке уже стемнело.

Тени вокруг британского лагеря вытянулись, сошлись, сгустились и превратились в ночь. Зажглись свечи и подвешенные на растяжках фонари. Запылали накормленные конскими лепешками костры. Пикеты всматривались в темноту, а те, кто поднимал голову, видели освещенные заходящим солнцем скалы и над ними, будто пристанище богов, мрачные стены крепости Гавилгур, застывшей в терпеливом ожидании.

Глава пятая

Проложить первый участок дороги оказалось совсем не трудно, поскольку существовавшая изначально тропа поднималась но пологим склонам подножий холмов, но даже это не развеяло недовольства майора Эллиота.

— Дорогу нельзя проложить за одну неделю, — бурчал инженер. — Кое-кто просто рехнулся! На что он рассчитывает? На чудеса? Лестница Иакова ему нужна, а не дорога. — Майор окинул мрачным взглядом прибывших быков. Это были прекрасные, сильные и выносливые животные майсурской породы с ярко раскрашенными рогами, увешанными колокольчиками и пестрыми ленточками. — Не люблю работать с быками, — пожаловался он. — А слонов не привели?

— Могу спросить, сэр, если вам нужно, — ответил Шарп.

— Лучше слона никого нет. Ладно, нагружайте ваших быков камнями и следуйте по дороге за мной. Ясно? — Эллиот забрался в седло и сунул ноги в стремена. — Чудеса, вот чего он от нас требует.

— Эллиот! — крикнул вдогонку майор Саймонс, командовавший полубатальоном сипаев, охранявших занятых саперными работами пионеров. — Осторожней! Мы разведали местность только вон до того холмика! Видите, с двумя деревцами?

— Не могу же я ждать, пока ваши люди проснутся. Мне надо дорогу за неделю проложить. Бред, конечно, но нужно ведь хотя бы показать, что мы стараемся. Пинкни! Пришлите хавилдара и несколько крепких парней, чтобы таскать колья. Пусть идут за мной.

Капитан Пинкни, командир саперов-пионеров Ост-Индской компании, сплюнул на обочину.

— Пустое дело. Только время зря тратим.

— На что? — спросил Шарп.

— На разметку маршрута! Все равно идем по тропинке. Чертовы туземцы столетиями шныряли по этим холмам.

Он обернулся и крикнул хавилдару, чтобы тот организовал группу, которая следовала бы за Эллиотом, после чего распределил оставшихся. Им предстояло засыпать галькой короба.

Несмотря на мрачные предсказания и бесконечное нытье Эллиота, работа продвигалась достаточно быстро, и уже через три дня после начала саперы расчистили среди деревьев участок для артиллерийского парка, где можно было бы разместить на время осадные орудия. Дел хватало, а ничего другого Шарпу и не требовалось. Ему нравились Саймонс и Пинкни, и даже Эллиот оказался человеком вполне обходительным. Приняв требование Уэлсли проложить дорогу в кратчайший срок как личный вызов, майор не давал своим саперам спуску и нещадно гнал их вперед.

Неприятель как будто спал. Проводя рекогносцировку, Эллиот уезжал все дальше и дальше вперед, но ни разу не встретил ни одного маратха.

— Глупцы, — заметил как-то у костра майор, — могли бы задержать нас здесь на месяцы.

— Вам не следует так удаляться от наших пикетов, — упрекнул Эллиота Саймонс.

— Не волнуйтесь по пустякам, — посоветовал майор и на следующее утро, как обычно, отправился на разведку маршрута.

В то утро Шарп снова возил камни вверх по дороге. Он шел во главе своей небольшой команды по опушке леса над только что оборудованным артиллерийским парком. День обещал быть жарким, и ветерок между густыми тиковыми деревьями и пробковыми дубами, покрывавшими подножия холмов, почти не ощущался. Шедшие впереди пионеры валили лес, который мог помешать артиллерии, и, оглядываясь по сторонам, Шарп видел то здесь, то там отмечающие маршрут белые колышки. Справа прозвучали выстрелы — он не обратил на них внимания. В верхних долинах часто появлялись охотники-шикари, пользовавшиеся широким арсеналом средств, от сетей и силков до старинных мушкетов с фитильным замком. Они добывали кроликов, диких свиней, ланей, перепелов и куропаток, которых продавали потом офицерам, и Шарп решил, что несколько таких охотников просто подошли слишком быстро к маршруту. Стрельба, однако, усилилась. Звук выстрелов терялся частично в густой листве, но в какой-то момент лес словно превратился в поле боя. Потом все вдруг стихло.

Встревоженные пальбой, погонщики остановились.

— Пошли! Вперед! — подбодрил их Шарп. Никто из погонщиков не говорил по-английски, и он понятия не имел, на каком языке они общаются, но все эти люди были добродушными и покладистыми и теперь без уговоров и понуканий продолжили путь. Ахмед зорко всматривался в заросли. Внезапно он сбросил с плеча мушкет, прижат приклад к плечу и прицелился. Шарп едва успел остановить мальчишку, прежде чем тот спустил курок. — Это же наши. Сипаи.

Из-за деревьев действительно показались сипаи. С ними был и майор Саймонс. Когда они подошли ближе, Шарп увидел, что четверо несут самодельные, из веток и мундиров, носилки.

— Эллиот, — отдуваясь, бросил майор. — Схлопотал-таки пулю в грудь. Вряд ли выживет. Чертов дурак. Сколько раз я говорил ему не забираться слишком далеко. Не отрываться от пикетов. — Саймонс вытащил из-за обшлага замызганный красный платок и вытер влажное от пота лицо. — Одним инженером меньше. — Шарп посмотрел на лежащего без сознания Эллиота. Майор был бледен, тяжело и надсадно дышал, на губах его пузырилась розоватая пена. — Боюсь, и дня не протянет, — вынес приговор Саймонс, — но, по-моему, надо все-таки попробовать доставить его к врачам.

— Где противник? — спросил Шарп.

— Убежал, — ответил майор. — Их и было-то не больше полудюжины. Поджидали в засаде. Подстрелили Эллиота, забрали его оружие, но потом увидели нас и удрали.

Позднее в тот же день погибли три шикари, которые, как и Эллиот, попали в засаду в лесу, а вечером, когда строители расположились на ночлег в верхней долине, из ближайшего леска по ним выпустили несколько пуль. К счастью, цели они не нашли, а пикеты открыли такой частый ответный огонь, что хавилдар с трудом смог их успокоить. Капитан Пинкни покачал головой.

— Хорошо долго не бывает, — мрачно заметил он, тыча палкой в костер, вокруг которого сидели с полдюжины офицеров.

Майор Саймонс усмехнулся.

— Будь я на месте неприятеля, атаковал бы не саперов, а обоз мистера Шарпа. Настоящая опасность — нарушить снабжение.

— Верно, саперов отстреливать толку мало, — согласился Пинкни. — Они нам, в общем-то, и не нужны. Опыт у нас есть, как-никак не первый год дороги прокладываем. Эти парни в синих мундирах только под ногами путаются. Но вот увидите, не позже чем через пару дней вместо Эллиота пришлют кого-то другого.

— Если кто-то еще остался, — заметил Шарп. Эта кампания стала настоящим бичом для саперов. Двое погибли при подрыве орудия возле Ассайе, еще трое умерли от лихорадки, и вот теперь пуля нашла майора Эллиота.

— Одного по крайней мере сыщут, — проворчал Пинкни. — Если в нашей армии есть что-то, что никому не нужно, то будьте уверены, его на всех хватит.

— А что, в компании организация лучше? — спросил Шарп.

— Лучше, — ответил Саймонс — У нас и хозяин строже, чем у вас. Бухгалтерия. Вы деретесь ради победы, а мы ради прибыли. Леденхолл-стрит не станет держать каких-то там саперов да еще одевать их в синие мундиры, если может за полцены нанять ребят попроще, вроде нас.

— Я бы им сгодился, — сказал Шарп. — Дешевле не бывает, да и мундир у меня свой.

На следующее утро Саймонс выдвинул вперед усиленную линию пикетов, но маратхи не появились, так что саперам, расширявшим дорогу на голом и крутом, заваленном камнями склоне, никто не мешал. Старую дорогу проторили поколения путников, однако никто и никогда не использовал ее для транспортировки тяжелых грузов, не говоря уже об артиллерийских орудиях. Купцы, поставлявшие товары в крепость, предпочитали другую дорогу, ту, что вела непосредственно к Южным воротам Гавилгура, тогда как кружной маршрут, проходивший в нескольких милях к востоку, складывался из троп, соединявших верхние долины с разбросанными в них поселениями.

Поговаривали, что в здешних местах водятся тигры, но Шарпу пока ни одна полосатая тварь на глаза не попадалась. На рассвете он вернулся в Деогаум за рисом для сипаев, а потом добрых четыре часа добирался до поднявшихся выше пионеров. Поначалу было немного не по себе — опасаться приходилось не только хищников, но и неприятельских засад, — но ничего страшного не случилось, если не считать серии промчавшихся над джунглями обильных дождей.

К тому времени, когда он вышел к работавшим на невысоком хребте саперам, тучи уже промчались. Пинкни как раз закладывал заряд, чтобы убрать с пути скалистый выступ и сэкономить полмили на обходе. Слуга принес кружку чаю, и Шарп выпил его, сидя на камне. Внизу, к югу, над равниной нависла серая пелена дождя.

— Что Уэлсли? Не обещал прислать нового инженера? — спросил майор Саймонс.

— Я не видел генерала, сэр, — ответил Шарп. — Забрал рис и сразу назад.

— А я думал, вы с ним вроде как друзья, нет?

— Похоже, все так думают, — невесело усмехнулся Шарп. — Кроме него и меня.

— Но вы же спасли ему жизнь?

Прапорщик пожал плечами.

— Наверно. Может, спас жизнь, а может, спас от плена.

— И, как я слышал, уложили несколько человек?

Шарп удивленно посмотрел на Саймонса, он и не знал, что его «подвиги» получили такую широкую огласку.

— Вообще-то я плохо помню, что там было.

— Да-да, наверно. И все-таки отличились. Не сомневаюсь, что Уэлсли взял вас на заметку.

— Не думаю.

— Но вы же теперь офицер. Офицер королевской армии. — В голосе Саймонса проступила зависть. Будучи майором компании, он вряд ли мог рассчитывать на скорое повышение. — Если Уэлсли пойдет наверх, вас он тоже не забудет.

Шарп рассмеялся.

— Сомневаюсь, сэр. Генерал не из таких. — Он повернулся к югу, услышав предупредительный крик Ахмеда. Мальчишка указывал вниз, и Шарп, подойдя ближе, увидел далеко на склоне небольшой конный отряд. Один из всадников был в синем мундире. — Это свои, Ахмед. Свои. Похоже, к нам едет новый инженер! — крикнул он, поворачиваясь к Саймонсу.

— Вот Пинкни обрадуется, — насмешливо заметил майор.

Пинкни, рассмотрев отряд в подзорную трубу и обнаружив человека в синей форме королевского инженерного полка, с досады плюнул.

— Ну вот, еще один! Только начальников мне и не хватало. Сейчас начнет нос задирать да учить шнурки завязывать. Давайте-ка подорвем заряд, пока Мистер Всезнайка сюда не добрался, а то еще скажет, что мы все не так делаем.

У запального шнура уже собралась небольшая толпа ухмыляющихся сипаев. Пинкни высек огонь, поднес пламя к шнуру и отступил, наблюдая за побежавшими к заряду искорками. На какое-то мгновение дымный след пропал в траве, и Шарп уже подумал, что огонь погас, но тут вдалеке громко ухнуло, и скалистый кряж качнулся и подлетел вверх. Смешанная с камнями земля разлетелась во все стороны, накрыв кряж облаком грязноватого дыма. Сипаи восторженно зашумели. Взрыв мог показаться маломощным, но когда дым рассеялся и пыль осела, в хребте появилось ущелье, через которое можно было проложить дорогу к соседней долине. Пионеры, вооружившись лопатами, отправились расчищать пролом, а Шарп снова опустился на камень. Рядом с ним пристроился Ахмед.

— Ну и что мне с тобой делать? — спросил Шарп.

— Поеду в Англию, — медленно выговаривая слова, ответил мальчишка.

— Тебе там не понравится. Холод собачий.

— Холод?

— Да, холод. Ты там замерзнешь. — Шарп съежился и попытался изобразить дрожь, но его старания не произвели на парнишку сильного впечатления.

— Поеду в Англию, — упорствовал Ахмед.

Через полчаса новый инженер появился на склоне. На нем была широкополая соломенная шляпа, ехал он на сером мерине, и за ним тащились трое слуг, которые вели нагруженных багажом мулов. Среди прочих вещей Шарп распознал треногу, маркшейдерский уровень и длинный кожаный футляр с подзорной трубой. Обогнув последний выступ, инженер снял шляпу, обмахнул разгоряченное, потное лицо и вздохнул.

— Ну и ну, — бодро объявил он. — Слава Всевышнему, что подниматься пришлось коню, а не мне.

Подошедший поприветствовал прибывшего Пинкни и протянул руку.

— Капитан Пинкни, сэр.

Майор сполз с седла.

— Пинкни? — Он пригладил влажные седые волосы. — Знавал я одного Пинкни в Хертфордшире. Покупал у него как-то плужный лемех. И должен сказать, отличный был лемех.

— Так то мой дядя Джошуа, сэр.

— Тогда вы, наверно, сынок Хью, а? Какая честь! — Майор энергично пожал протянутую руку. — Позвольте представиться, майор Джон Стокс. К вашим услугам. Хотя, думаю, вы и без моих услуг прекрасно обходитесь, верно? Дорог-то наверняка проложили больше, чем я. — Он повернулся и посмотрел на Шарпа, который уже поднялся и широко улыбался приезжему. — Господь Всемогущий и все святые! Не может быть! Шарп! Дорогой мой Шарп! Слышал, слышал, что вас произвели в офицеры! Очень был рад. Очень. А уж как сейчас рад! Так, значит, офицер, а?

Шарп смущенно пожал плечами.

— Всего лишь прапорщик, сэр.

— Самая высокая лестница начинается с первой ступеньки, — укоризненно покачал головой майор и протянул руку. — Будем, как говорят на флоте, хлебать из одного котла. Ну и ну! Кто бы мог представить! Надо же, какая встреча! Да и еще и Пинкни! Хью Пинкни кует мельничные колеса. Прекрасные зубчатые колеса! Лучших я в жизни не видел. — Он похлопал Шарпа по плечу. — А меня, как видите, выпроводили из Серингапатама. Невероятно, да? Сказали, что с инженерами здесь дела совсем плохи, у кого лихорадка, у кого оспа. А тут еще несчастье с беднягой Эллиотом. Умер сегодня утром. Но мне-то жаловаться не на что. Отличное назначение с точки зрения карьерных перспектив. — Майор снова повернулся к Шарпу. — Да, кстати, знаете, с кем я сюда добирался? С вашими старыми товарищами, капитаном Чарльзом Моррисом и его ротой. Не самый приятный человек, верно?

— Да, сэр, ничего хорошего сказать не могу, — признался прапорщик. Вот же невезение! И каким только ветром сюда занесло чертова капитана? Сначала Хейксвилл, теперь Моррис.

— По-моему, покидать насиженное местечко ему не очень-то и хотелось, но высшие власти посчитали необходимым, чтобы меня охраняла целая рота. — Услышав треск ружей, Стокс удивленно оглянулся. — Боже, а это еще что за пальба?

— Пикетчики, сэр, — объяснил Пинкни. — Тихой жизни неприятель нам не дает, но и больших неприятностей не причиняет.

— А могли бы. Определенно могли бы. Батальон стрелков, рассыпавшись в этих горах, легко задержал бы нас на месяц. Но Шарп! Ну и ну! Прапорщик! Мы с ним четыре года заведовали арсеналом в Серингапатаме, — объяснил Стокс капитану.

— Вы заведовали, сэр. Я просто был вашим сержантом.

— Лучшего сержанта у меня никогда в жизни не было, — рассыпался в похвалах майор. — И никаких «сэр», просто Джон. — Он улыбнулся. — Да, четыре года. Четыре отличных года. И вот, вы — офицер. Ах, Шарп, не могу передать, как я за вас рад. — Стокс повел носом, принюхиваясь. — Взрываете, да?

— Прорубаемся через вон тот хребет, сэр. Надеюсь, вы не в обиде, что мы вас не дождались?

— Какие могут быть обиды! С какой стати! Делайте, что считаете нужным, дружище. Уверен, вы разбираетесь в этом лучше меня. Одному богу известно, почему они вдруг решили, что здесь вообще нужен инженер! Для украшения, наверно. И все-таки хотелось бы найти себе применение. Я подумал, может быть, составить план эскарпа, а? Насколько я понимаю, этим еще никто не занимался, верно? Разумеется, Пинкни, если потребуется мой совет, спрашивайте, не стесняйтесь. — Стокс кивнул явно обрадованному таким поворотом дела Пинкни и огляделся. — Прекрасный пейзаж, не правда ли? Совсем не то, что равнина. Напоминает Шотландию.

— Здесь водятся тигры, — предупредил Шарп.

— В Шотландии зверья тоже хватает. Мне довелось однажды побывать в Форт-Уильяме — вот уж местечко! Как будто в Китай попал! Хуже, чем на Ньюфаундленде. Кстати, раз уж мы вспомнили об Америке. Та молодая женщина, которую вы мне прислали, она как раз в Америку и уехала. Совершенно невероятная затея, и я ей не единожды советовал выбросить эту глупость из головы. Там же медведи, говорил я ей. Совершенно неукротимые твари. Но женщину разве убедишь?

— Вы о Симоне говорите, сэр? — спросил Шарп, еще не веря своим ушам, но уже ощущая в груди холодок дурного предчувствия.

— О ней. Очаровательное создание. И так рано овдовела! — Стокс поцокал языком. — А что получилось? Встретила предсказателя, одного из тех голых старичков, что обычно корчат физиономии у индуистских храмов. И этот предсказатель посоветовал ей отправиться в Новый Свет. Дальнейшее понятно.

— А я думал, она меня ждет, — пробормотал Шарп.

— Вас ждет? Боже, конечно нет. Отправилась, по ее словам, в Луизиану. Прожила у меня с неделю — я, разумеется, съехал на это время, дабы не возбуждать ненужных разговоров, — а потом укатила в Мадрас с миссис Пеннингтон. Помните Шарлотту Пеннингтон? Вдову священника? Не думаю, что они сойдутся, уж больно разные, но ваша знакомая заупрямилась, вбила в голову, что должна уехать, и вот… — Майор был только рад поделиться с Шарпом последними новостями из Серингапатама. Оружейный склад закрыли, поскольку границы удерживаемой под контролем британцев территории ушли далеко на север, но Стокс занимался восстановлением внутренних городских фортификаций. — Очень плохая работа, доложу вам. Просто позор. Притронулся к стене, а она и рассыпалась.

Шарп не слушал. Он думая о Симоне. Уехала! Сейчас, наверно, уже в Мадрасе или даже на борту корабля. Уехала и забрала с собой Драгоценности. Пусть и немного, но все же. Он машинально провел пальцем по шву, в который были вшиты другие сокровища покойного султана Типу.

— Мадам Жубер… она оставила какую-нибудь записку? — спросил Шарп, воспользовавшись тем, что майор остановился на секунду. Зачем спросил? Неужели надеялся, что Симона позовет его за собой в Америку?

— Записку? Нет, не оставила. Слишком была занята. Кстати, оказалась довольно-таки богатой женщиной. Скупила половину шелков в городе, наняла десяток носильщиков и помахала нам ручкой. На нее засматривались едва ли не все офицеры в городе, но она ни на кого и внимания не обращала. Отбыла в Луизиану! — Майор вдруг нахмурился. — А в чем дело, Шарп? Так побледнели, будто привидение увидели. Не тошнит?

— Нет-нет. Просто… думал, что она, может быть, напишет.

— А! Понятно! Она вам нравилась! — Стокс покачал головой. — Вы знаете, дружище, как я к вам отношусь, но, ей-богу, на что вы могли рассчитывать? Женщины с такими деньжищами, как у нее, не смотрят на таких парней, как мы с вами. Увы, не смотрят. Она богачка! И выйдет за такого же. По крайней мере насколько это возможно во Французской Америке.

С такими деньжищами! Вот уж действительно! Когда Шарп встретил Симону Жубер, у той не было и гроша, но он доверился ей. Чертова лягушатница! Французская стерва! Так обмануть!

— Не обращайте внимания и не принимайте близко к сердцу, — посоветовал Стокс.

Не получалось. Предательство Симоны подкосило Шарпа, как пинок ниже пояса. И дело было даже не столько в драгоценностях — большая часть осталась при нем, — сколько в нарушенном обещании. Он злился, досадовал, возмущался, но в первую очередь чувствовал себя дураком. Простофилей. Первостатейным недоумком. Шарп повернулся и пошел навстречу тянущимся снизу повозкам, которые эскортировали две роты сипаев.

— Вот и моя работа, — сказал он, не желая говорить больше о Симоне.

— Обогнал их по пути, — заметил Стокс. — Кажется, везут порох. Признаться, люблю взрывать. Так что вы здесь делаете, Шарп?

— Занимаюсь снабжением, сэр. Доставляю из лагеря необходимое и веду учет.

— Что ж, надеюсь, у вас будет время помочь и мне. Поработаем вместе, а? Как в старые добрые времена!

— Было бы неплохо, сэр, — без особого энтузиазма отозвался Шарп и, подойдя к погонщикам, указал, где поставить привезенные бочки с порохом.

Его тут же обступила толпа. Каждый погонщик протягивал бумажку-наряд, и Шарп, достав карандаш, ставил в уголке листка свои инициалы, подтверждая тем самым исполнение работы и право на оплату.

Последний из погонщиков подал ему также запечатанный конверт, на котором фамилия и имя прапорщика были написаны четким мелким почерком.

— Это от писаря, сахиб, — произнес по-английски погонщик. Фразу он явно выучил специально, потому что никаких других английских слов не знал.

Вернувшись к холму, Шарп сломал печать. Письмо оказалось не от писаря, а от Торранса.

— Тьфу ты, черт!

— Что такое? — спросил Стокс.

— Есть здесь такой капитан Торранс, — пожаловался прапорщик. — Распоряжается обозом. Хочет, чтобы я вернулся в Деогаум, потому что обнаружились фальшивые расписки. — Он смял листок. — Какого дьявола ему от меня надо? Сам, что ли, не может в бумажках разобраться? — Вероятно, капитан просто боялся еще одной встречи с генералом и хотел подстраховаться, разделив возможную вину с помощником.

— Много времени у вас на это не уйдет, — махнул рукой Стокс. — Возьмите моего коня. Только не гоните, он и без того устал. Когда приедете в лагерь, вытрите его и напоите.

Доброта майора тронула Шарпа.

— Вы и вправду хотите, чтобы я его взял, сэр?

— Конечно, а для чего еще друзья? Давайте, Ричард, вперед. Верхом вы еще успеете вернуться к ужину. А я к тому времени приготовлю ваши любимые муссала.

Ранец остался с багажом Стокса. В нем лежали большой рубин и с десяток камней помельче, и поначалу Шарп хотел было взять его с собой, но потом подумал, что если не доверять майору, то кому же тогда доверять? Он попытался уговорить Ахмеда присмотреть за багажом, однако юный араб категорически отказался расставаться с хозяином и заявил, что побежит рядом с лошадью.

— Стокс тебя не обидит, — уговаривал Шарп, но мальчишка упрямо покачал головой.

— Я твой хавилдар.

Он вскинул на плечо мушкет и, привстав на цыпочки и вытянув шею, показал, что будет высматривать неприятеля. Обнаружить врага ему не удалось, но пантомима Ахмеда напомнила Шарпу о случае с Эллиотом. Может быть, стоит подождать и отправиться в лагерь с конвоем? Но тогда будет потеряно слишком много времени.

В конце концов он отправился в путь с Ахмедом. Маратхские всадники частенько приближались к месту работ, но подниматься высоко не рисковали, избегая встреч с конными пикетчиками. Дважды Шарп замечал вдалеке каких-то конников и уже был готов посадить Ахмеда к себе и спасаться бегством, но ни одна из групп его не заметила. Успокоился он только тогда, когда встретил патруль мадрасской кавалерии под командованием лейтенанта, который и проводил двух путников до лагеря.

Деогаум уже окружало огромное множество палаток и наспех возведенных бараков, в которых жили солдатские семьи и все те, кто шел за армией. Толпу пехотинцев развлекал танцующий медведь, и, увидев зверя, Шарп вспомнил отзыв Стокса об Америке. Симона! Да, сам виноват. Нельзя доверять женщине. Размышления о собственной глупости повергли его в состояние уныния, которое лишь усугубилось при виде двух рядовых-красномундирников, сидящих на скамеечке у дома Торранса. Ни один из них при появлении Шарпа даже не шевельнулся. Он спешился, отдал поводья Ахмеду и жестами показал, что лошадь надо вытереть соломой и напоить.

Солдаты на скамеечке заерзали, признавая присутствие офицера, однако не поднялись. Шарп знал обоих достаточно хорошо — еще не так давно шагал с ними в одной шеренге роты легкой пехоты 33-го полка. Кендрик и Лоури. Не самые приятные личности. А точнее, отъявленные мерзавцы. Оба закадычные дружки Хейксвилла, пришедшие с ним на юг пару месяцев назад, чтобы помочь задержать тогда еще сержанта Шарпа.

— Встать, — сказал он.

Кендрик взглянул на Лоури. Лоури посмотрел на Кендрика. И оба скривили физиономии, словно от них потребовали чего-то невозможного. Поднялись не сразу, медленно, с кривыми ухмылками, но все же поднялись, не рискуя нарваться на наказание.

— Ваша лошадка, мистер Шарп? — с невинным видом поинтересовался Кендрик, делая упор на слове «мистер».

Не отвечая на вопрос, Шарп прошел в дом и в первой же комнате увидел нового писаря — за столом сидел молодой, приличной наружности индиец с намасленными волосами и в длинной белой рубахе. Защитой от чернильных пятен служил повязанный поверх рубахи фартук.

— У вас дело, сахиб? — вежливо спросил он.

— К капитану Торрансу.

— Капитан болен. — Индиец улыбнулся.

— Он всегда, черт возьми, болен, — буркнул Шарп, проходя мимо протестующего писаря и открывая следующую дверь.

Торранс, одетый в индийский халат с вышитыми драконами, лежал в гамаке, потягивая кальян. Сержант Хейксвилл сидел за маленьким столиком перед кучкой монет.

— Шарп? — удивился капитан. Сержант, на которого появление прапорщика произвело тот же эффект, молча поднялся. — Признаться, не ждал вас раньше вечера.

— Я здесь, — сообщил Шарп.

— Да-да, я вижу и нисколько в этом не сомневаюсь. Если только вы не привидение.

Шарпу было не до шуток.

— У вас проблемы с расписками?

Торранс заворочался.

— Каждый раз одно и то же, верно? Сержант, вы, кажется, говорили о каких-то делах?

— Служебных делах, сэр!

— Вот ими и займитесь.

— Есть, сэр! — Хейксвилл вскочил, вытянулся во фрунт, повернулся и строевым шагом вышел из комнаты.

— Как дела? Чем занимаетесь? — поинтересовался Торранс, выбираясь из гамака и аккуратно пересыпая монеты в кожаный мешочек. — Говорят, бедняга Эллиот умер?

— Убит, сэр.

Капитан поежился, как будто новость касалась его лично.

— Печально, — вздохнул он, потуже затягивая пояс халата. — Кстати, спасибо вам за поддержку. Без вас Уэлсли съел бы меня живьем.

Шарп вовсе не думал о том, что каким-то образом помог капитану.

— Я всего лишь сказал правду, сэр.

— Мой отец гордился бы вами, а я отныне ваш должник. Похоже, Дилип был заодно с Наигом.

— Вы так думаете? — Шарп даже не постарался скрыть сомнение.

— А разве есть другие объяснения? — спросил капитан. — Кто-то же должен был сообщать Наигу о конвоях, а кроме Дилипа, делать это было некому. Должен сказать, Уэлсли вел себя глупо. Поднимать шум из-за какого-то туземца! Ну повесили одного или двух. Их что, меньше от этого стало? — Он усмехнулся.

— Так что с расписками? — грубовато спросил Шарп.

— С расписками? Ах, да. С расписками. Дело в том, что наш новый писарь обнаружил расхождения. Парень он сообразительный и ловкий. Сажит!

Дверь открылась. Молодой индиец вошел в комнату, сложил руки перед собой и поклонился капитану.

— Сахиб?

— Это прапорщик Шарп. Между прочим, мой помощник, а значит, такой же твой господин, как и я.

Писарь отвесил поклон Шарпу.

— Для меня большая честь, сахиб.

— А теперь, Сажит, покажите мистеру Шарпу те расписки, которые вызвали у вас сомнения.

Индиец вышел в соседнюю комнату и тут же вернулся с пачкой замусоленных бумажек. Положив их на стол, он сделал Шарпу приглашающий жест. На всех бумажках в нижнем правом углу стояли инициалы Шарпа. Большинство пометок были сделаны карандашом, некоторые чернилами. Последние Шарп отложил в сторону.

— Эти я не подписывал, — уверенно сказал он. — Чернил у меня нет.

— Ну вот, Сажит был прав! — воскликнул капитан.

— Вы оказываете мне честь, сахиб.

— И каждая такая бумажка означает убыток казне, — продолжал Торранс. — Нужно найти обманщиков и вывести их на чистую воду. Вот в чем проблема.

— На них проставлены имена погонщиков, — указал Шарп. — Не такая уж трудная задача. Вы бы и сами могли найти их, сэр, а не отрывать меня от дел.

— Бога ради, не будьте таким занудой, — поморщился Торранс. — Вы же понимаете, что генерал взял нас на заметку, и я вынужден проверять каждую мелочь. К тому же сами по себе имена ничего не значат. Ничего! Посмотрите сами! — Он порылся в расписках. — Едва ли не на дюжине значится имя Рам. Кто такой этот Рам? Имя распространенное. Я хочу, чтобы вы с Сажитом прошли по лагерю и нашли тех, кто с нами работает. А потом Сажит установит личность обманщиков.

Шарп нахмурился.

— А почему это не может сделать сам Сажит? Расписки ведь погонщики получали от него?

— Нам нужно знать наверняка. Ошибки быть не должно. Неужели непонятно? — взмолился Торранс.

— Моему свидетельству, сахиб, могут не поверить, — вставил индиец, — а в слове британского офицера не усомнится никто.

— Черт знает что! — Меньше всего Шарпу хотелось болтаться по лагерю, разыскивая погонщиков быков. К тому же он вовсе не был уверен, что сможет их узнать. — Так почему бы не пригласить погонщиков сюда? Было бы намного удобнее.

— Но тогда мошенники просто не пришли бы, а сбежали, — сказал писарь.

— Лучше всего застать их врасплох, — добавил Торранс.

— Ладно, попробую, — проворчал Шарп.

— Я так и знал, что могу на вас положиться, — обрадовался капитан. — Давайте, займитесь этим делом прямо сейчас, а потом приходите пообедать, ладно? Скажем, в половине второго?

Шарп кивнул и вышел из дому. Кендрик и Лоури исчезли. Наверно, ушли с Хейксвиллом. Ахмед поил лошадь Стокса.

— Останешься здесь, — распорядился Шарп. Мальчишка покачал головой. — Черт бы тебя побрал, ты просто моя тень.

— Тень?

— Тень. — Шарп показал на свою тень на земле.

Ахмед ухмыльнулся, обнажив белые зубы. Сравнение ему понравилось.

— Тень! Я тень Шарпа!

Из дома вышел Сажит и предложил Шарпу укрыться от солнца под розовым шелковым зонтиком. Получив отказ, писарь пожал плечами. Фартук индиец снял, оставшись в белой рубахе.

— Извините, сахиб, что приходится вас беспокоить. — Он заискивающе улыбнулся.

— Не беда, — проворчал недовольно Шарп, следуя за писарем. Ахмед потянулся за ними, ведя на поводу лошадь.

Сажит покачал головой. В глазах его мелькнуло беспокойство.

— Мальчику не надо идти с нами.

— Вот сам ему это и объясни. И не обижайся, если он тебя пристрелит. Ему это нравится, стрелять в людей.

Индиец прибавил шагу.

— Мне кажется, сахиб, что я уже знаю того плохого человека, который нас обманывает. Он из Майсура. Дал мне много расписок и клялся, что вы все их подписали. Вам надо только подтвердить или опровергнуть его слова. Много времени это не займет.

— Ну так веди меня к этому паршивцу и закончим побыстрее.

Сажит направился к той части обоза, где стояли просторные, плохо натянутые палатки зажиточных скотоводов. Женщины у костров месили тесто, подбрасывая в огонь конские лепешки, запасы которых сушились на солнце у входа в каждую палатку. Зеленых шатров Наига видно не было. Очевидно, тот, кто унаследовал бизнес толстяка, свернул дела и ушел.

— Вот, сахиб. Вот здесь живет тот плохой человек. — Сажит нервно оглянулся по сторонам и направился к неопределенного цвета палатке, стоявшей чуть в стороне от остальных. В нескольких шагах от входа он остановился и, понизив голос до шепота, сообщил: — Его зовут Ранжит.

— Так позови паршивца, и я скажу тебе, врет он или нет.

Писарь колебался. Судя по всему, ему вовсе не хотелось выяснять отношения с Ранжитом. Наконец, набравшись смелости, он сложил зонтик, опустился на четвереньки и вполз в палатку, просевшую так сильно, что вход в нее оказался на высоте колена. Из палатки донеслись приглушенные голоса, после чего писарь торопливо выбрался наружу. Отряхнув от пыли подол своей белой рубахи, он жалобно, со слезами на глазах, посмотрел на прапорщика.

— Ранжит очень плохой человек, сахиб. Не хочет выходить. Я сказал, что его требует сахиб, но он обозвал меня плохими словами.

— Дай-ка я сам взгляну на этого мерзавца. Тебе ведь ничего больше и не надо, верно? Надо лишь, чтобы я подтвердил, он это или не он, так?

— Да, сахиб, пожалуйста. — Индиец отступил от входа.

Шарп снял треуголку, приподнял брезент, шагнул в полумрак…

И сразу понял, что попал в ловушку.

Как понял и то, что сделать ничего уже не может.

Первый удар пришелся в лоб, и из глаз как будто посыпались искры. Он пошатнулся, упал на спину, оказавшись вне палатки, и тут же кто-то схватил его за ногу и потащил назад, в темноту. Шарп попытался лягнуть нападавшего свободной ногой и раскинул руки, чтобы зацепиться за край палатки, но кто-то другой ухватил и вторую ногу. В следующую секунду на него обрушился еще один удар, и больше Шарп уже ничего не видел и не чувствовал.

— Крепкая башка у нашего Шарпи, — ухмыльнулся Хейксвилл и пнул распростертое на земле тело. Реакции не последовало. — Уснул, болезный. — Он ударил врага окованным латунью прикладом мушкета, но все равно не проломил череп. Крови, правда, вытекло много, а справа над виском обещал вырасти синяк размером с манго, но кости выдержали. — Ладно, разденьте его, — распорядился сержант, переждав очередной приступ конвульсий, преследовавших его на протяжении многих лет.

— Раздеть? Как это? — удивился Кендрик.

— Когда тело найдут, — терпеливо объяснил Хейксвилл, — а его рано или поздно найдут, потому что черномазое дурачье спрятать как следует не сможет, — никто не должен знать, что это британский офицер. Да и какой он офицер. Дерьмо поганое. Выскочка. Так что снимите с него одежду, свяжите по рукам и ногам и на голову что-нибудь набросьте.

Немало повозившись, Кендрик и Лоури стащили с прапорщика мундир и передали его Хейксвиллу. Сержант сразу же прошелся пальцами по швам.

— Есть! — воскликнул он, наткнувшись на что-то твердое. Взяв нож, Хейксвилл разрезал мундир, и оба рядовых, обернувшись, замерли в оцепенении: из швов высыпались десятки сверкающих камней. В палатке было темно, но драгоценности все равно блестели и переливались. — Живей! Живей! — прикрикнул на опешивших помощников сержант. — Снимайте остальное!

— Что это вы делаете? — Сажит просунул голову в палатку и как зачарованный уставился на сокровища.

— Не твое собачье дело, — рявкнул Хейксвилл.

— Это драгоценности? — спросил индиец.

Сержант выхватил штык и ткнул им в писаря. Острие остановилось в дюйме от шеи Сажита.

— Камни мои, а не твои. Ты делай свое дело, а я свое. Понял? Я взялся доставить Шарпи твоему дяде, а то, что при нем, вас не касается.

— Мой дядя хорошо заплатит за камни.

— Твой дядя — паршивая обезьяна. Ему надуть, что пернуть. Так что забудь про камни. Проваливай! — Засыпав пригоршню камней в карман, Хейксвилл обыскал остальную одежду, проверил все швы, разрезал сапоги и получил в награду с десяток рубинов, припрятанных в голенищах. Рубины были маленькие, размером с горошину, а сержант искал большой камень. — Я видел его собственными глазами! Чертов Типу носил его на шлеме. Громадный, как… Посмотрите в волосах.

Кендрик послушно провел ладонью по окровавленным, слипшимся волосам и покачал головой.

— Ничего.

— Переверни ублюдка и поищи сам знаешь где.

— Ну уж нет! — возмутился Кендрик.

— Да не будь ты таким привередливым! И свяжите ему руки. Быстрей! Не ждите, пока очнется.

Из одежды и сапог извлекли шестьдесят три камня: рубины, сапфиры, изумруды и четыре маленьких брильянта. Большого рубина не нашли. Хейксвилл озадаченно нахмурился. Не мог же Шарп продать самую главную драгоценность? Оставалось утешаться тем, что и найденное представлялось сказочным богатством. Не устояв перед соблазном, сержант разложил камни рядами на порезанном мундире.

— Как блестят, а? — восхищенно пробормотал он, перебирая жадными пальцами каждую драгоценность. Потом отложил десять камешков поменьше в одну кучку и столько же в другую и показал на них Кендрику и Лоури. — Ваша доля, парни. Берите. До конца жизни хватит. Все шлюхи ваши.

— Наверно, я все-таки расскажу дяде о ваших камешках, — пробормотал Сажит, на которого блеск драгоценностей производил гипнотический эффект.

— Наверно, расскажешь, — усмехнулся Хейксвилл. — И что с того? Я же не размазня, как Шарпи. Вам меня не поймать.

— Тогда я, может быть, расскажу капитану Торрансу. — Писарь оставался у входа, готовый при малейшей угрозе со стороны сержанта и его людей выскочить из палатки. — Капитан тоже любит камешки.

Даже слишком, подумал сержант. Узнав о сокровище, Торранс вполне мог бы устроить для Хейксвилла ад на земле и в конце концов вынудить расстаться с львиной долей богатства. По лицу сержанта пробежала серия неконтролируемых конвульсий.

— А ты, как я посмотрю, смышленый малый, а? С виду ничего такого, обычная черномазая нехристь, но в черепушке, видать, мозги, а не коровье дерьмо. Ладно, лови. — Он бросил Сажиту три камешка. — Да держи рот на веревочке, а проболтаешься — язык отрежу и съем. Уж очень мне это по вкусу. Берешь язык, чуточку масла да немного подливки. Отличная еда. — Сержант ссыпал в карман остальные драгоценности и с мрачной сосредоточенностью уставился на распростертое тело. — У него было больше. Точно, больше. — Он вдруг щелкнул пальцами. — А где ранец?

— Какой ранец? — спросил Лоури.

— Тот самый чертов ранец, что у него всегда при себе. Солдатский, с которым Шарпи не расстается. Где он?

Кендрик и Лоури переглянулись. Сажит нахмурился.

— Ранца не было. Когда он пришел к капитану, ранца при нем не было.

— Ты уверен?

— Он же на лошади приехал, — поделился наблюдением Лоури. — На сером мерине. И ранца точно не было.

— Тогда где конь? — раскаляясь от злости, вопросил Хейксвилл. — Надо поискать в седельных сумках!

Лоури потер лоб, силясь что-то вспомнить.

— Мальчонка. Точно. Он с конем оставался.

— Так где он?

— Конь?

— Чумазый.

— Сбежал, — ответил Сажит.

— Сбежал? — с угрозой переспросил Хейксвилл. — Почему?

— Увидел, как вы его ударили. Я тоже видел. Он вывалился из палатки. И кровь была на лице.

— Не надо было бить, пока не вошел, — упрекнул сержанта Кендрик.

— Закрой пасть, умник. — Хейксвилл почесал затылок. — Так куда мальчонка убежал?

— Не знаю. Далеко. — Писарь пожал плечами. — Я пробовал догнать, но он вскочил на лошадь и ускакал.

— Парнишка не опасен, — махнул рукой Кендрик. — По-нашему не говорит.

— А ты откуда знаешь?

— Я с ним разговаривал.

— Да и кто ему такому поверит? — пожал плечами Лоури.

Может быть, и никто, подумал Хейксвилл. Скорее всего, Лоури был прав. Им ничто не угрожало. Кто поверит малолетнему арабу? И все же сержанту было не по себе. Хотя бы люди Джамы поскорей пришли за Шарпом и унесли его куда-нибудь подальше. Сам Джама еще накануне покинул лагерь, справедливо полагая, что если хочешь убить британского офицера, то сделать это лучше подальше от британской армии. Хейксвилл предупредил, что ждать Шарпа стоит не раньше, чем к вечеру, и вот теперь ему ничего не оставалось, как караулить пленника до наступления сумерек.

— Я же сказал завязать глаза, — бросил он раздраженно. — Или хотите, чтоб он нас всех увидел?

— Увидит, не увидит — теперь не важно, — ответил Кендрик. — До рассвета все равно не доживет, так ведь?

— Да только не забывайте, с кем дело имеете, — предупредил сержант. — Живучий, гад, как десять кошек. Я бы прямо сейчас ему глотку перерезал.

— Нельзя, — возразил Сажит. — Его обещали моему дяде.

— И твой дядя нам заплатит, а?

— Как договаривались.

Хейксвилл выпрямился и шагнул к Шарпу, который по-прежнему не подавал признаков жизни.

— Видите полосы на спине? Я оставил, — с гордостью сказал сержант. — Взял грех на душу, соврал, зато Шарпи отведал ремня. А теперь я его и вовсе на тот свет отправлю.

Хейксвилл вспомнил, как Шарп бросил его на растерзание тиграм в Серингапатаме, как оставил наедине со слоном-убийцей, который едва не раздавил его здоровенной, как дерево, лапой. Дикая ярость всколыхнулась вдруг в нем, лицо перекосилось в страшной гримасе. Он пнул Шарпа в бок. Еще раз. И еще. Кендрик с трудом оттащил разбушевавшегося сержанта от тела.

— Да вы ж его убьете, сарж. Мне-то все равно, но черномазые тогда не заплатят, верно?

Хейксвилл отступил и, отдышавшись, повернулся к индийцу.

— Так как же твой дядя собирается его убить?

— Это сделают джетти.

Сержант довольно закивал.

— Видел, видел. Знаю, как работают. Только не надо спешить. Пусть прикончат его медленно. Чтобы почувствовал.

— Все сделают, — пообещал Сажит. — Медленно и чтобы почувствовал. Мой дядя человек не жалостливый.

— А вот мне жалко, — вздохнул Хейксвилл. — Жалко, что сам не получу такого удовольствия. Как бы я его… — Он плюнул на неподвижно лежащего пленника. — Спи, Шарпи. К восходу уснешь насовсем. Встретишься с дьяволом. Туда тебе и дорога!

Сержант опустился на землю в углу палатки и, достав из кармана пригоршню камней, принялся пересыпать с ладони на ладонь. Кровь на голове Шарпа подсохла, и по ней ползали мухи. К восходу все будет позади: прапорщик сдохнет, а он, Хейксвилл, станет богачом. Месть, подумал сержант, пожалуй, послаще меда.

Ахмед видел, как Шарп упал у входа в палатку. Видел кровь на голове. Видел, как чьи-то руки схватили его за ноги и втащили в полумрак.

Потом Сажит, писарь с розовым зонтиком, повернулся и поманил его рукой.

— Поди сюда, мальчик! — крикнул он.

Ахмед сделал вид, что не понял, хотя понял достаточно: с его хозяином случилось что-то плохое. Он отступил, ведя за собой серого мерина Стокса. Он даже спустил с плеча мушкет, и тогда Сажит, расценив жест как угрозу, бросился вдруг к нему. Ахмед был быстрее. Он подпрыгнул и, распластавшись на спине лошади, не успев еще как следует сесть, ударил серого пяткой в бок. Конь сорвался с места, и Ахмед, изловчившись, вскарабкался в седло. Стремена висели слишком низко, но юный араб вырос среди лошадей и ездить мог в любом положении. Даже с завязанными глазами. Даже задом наперед. Он помчался через лагерь, мимо палаток, костров, жующих сено быков и вскоре оставил индийца далеко позади. Какая-то женщина громко крикнула, когда серый едва не сбил ее играющих в пыли детишек. Уже на краю лагеря Ахмед придержал коня и оглянулся — Сажита видно не было.

Но что делать дальше? В британском лагере Ахмед не знал никого. Он посмотрел туда, где на вершине далекого хребта виднелся Гавилгур. Его прежние товарищи, Львы Аллаха, воевавшие на стороне Ману Баппу, должно быть, укрылись в крепости, но дядя, с которым Ахмед и приехал в Индию из далекой Аравии, погиб и лежал теперь в черной земле Аргаума. Да, мальчик знал других солдат. Знал и боялся. Они, другие, хотели, чтобы он служил им. И не только готовил пищу и чистил оружие. Только Шарп отнесся к нему дружелюбно, и вот теперь Шарп сам нуждался в помощи, а Ахмед не знал, как ему помочь. Подвязывая стремена, он пытался придумать выход.

Тот кругленький, седой, розовощекий англичанин, хозяин мерина, вроде бы друг Шарпа, но как объяснить, что случилось? И все же попробовать стоило. Ахмед развернулся, решив объехать лагерь по периметру, найти дорогу, которую англичане прокладывали в горы, и добраться до места, но уже через минуту его заметил офицер из пикета. Подъехав ближе, офицер увидел британский чепрак.

— Ты что здесь делаешь, приятель? — спросил он, предположив, что мальчишка выгуливает лошадь.

Ахмед испугался и пустился наутек.

— Вор! — крикнул офицер, устремляясь в погоню. — Стой! Держи вора!

Какой-то сипай направил на него мушкет, и Ахмеду пришлось сбить его с ног. Неподалеку паслись лошади, и он повернул к ним, перепрыгнул через ограждение, промчался по грядкам, взял с ходу еще одно препятствие, нырнул под деревья, продрался через кустарник, перелетел через высохший наполовину пруд и достиг наконец леса. Пикетчики не рискнули продолжать преследование и отстали, но из-за крестьянских хижин неслись недобрые крики. Ахмед потрепал серого по шее, проехал еще немного и повернул к краю леса. Впереди лежало примерно полмили открытого пространства, за которым снова начинался обещавший безопасность лес. Вот только выдержит ли усталая лошадь?

— Если будет на то воля Аллаха, — сказал Ахмед и пустил серого в галоп.

Преследователи, хотя и отстали, увидели беглеца, и с десяток всадников возобновили погоню. Кто-то выстрелил. Мальчик услышал хлопок мушкета, но пуля прошла далеко. Ахмед приник к шее серого, полностью положившись на инстинкт животного. Оглянулся только раз — сипаи приближались. Но тут его принял лес, и юный араб повернул на север. Потом срезал к западу. И снова на север. Углубившись в чащу, он придержал тяжело дышащего мерина, чтобы их не выдал стук копыт.

Прислушался. Где-то ржали кони. Преследователи были близко, потом голоса их стали удаляться. Может, лучше было бы сдаться? Наверняка кто-то из англичан знает его язык. Может быть, если он отправится на поиски друга Шарпа, туда, где они прокладывают дорогу, то потеряет время, и помощь опоздает? И что тогда? Положение отчаянное, и Ахмед совершенно не знал, как быть и что делать. В конце концов он решил вернуться в лагерь и повернул назад, навстречу преследователям.

И едва не наткнулся на дуло мушкета.

Человек, державший мушкет, был индийцем, и голову его защищал латунный шлем, какие обычно носили маратхи. Конь стоял в нескольких ярдах в стороне — всадник спешился, чтобы неслышно подобраться к Ахмеду.

Маратх усмехнулся.

Рискнуть? Пришпорить серого и положиться на удачу? Но вынесет ли усталый мерин? Мысль еще не успела оформиться, как из-за деревьев выехал второй маратх. Этот держал наготове кривой тулвар. За ним появился третий. И еще. И еще.

Всадники окружили юного араба.

И Ахмед, поняв, что запаниковал и подвел Шарпа, заплакал.

На взгляд Додда, из затеи Ману Баппу с поощрением за захваченное у британцев оружие ничего не вышло. За несколько дней добыча составила три старых ружья с фитильным замком, отобранных, очевидно, у охотников-шикари, один сломанный мушкет местного производства и хороший пистолет с саблей, снятые с подстреленного инженера. Ножен, конечно, не представили. Пока это было единственным и малоубедительным свидетельством попыток маратхов остановить продвижение неприятеля. Полковник ежедневно досаждал Ману Баппу просьбами позволить нанести удар по прокладывающим дорогу саперам, однако брат раджи упрямо отказывался выпустить полк из крепости.

Самому Додду покидать форт не возбранялось, но только для того, чтобы размять коня. Каждое утро полковник отправлялся к западной границе плато, хотя далеко от крепости не удалялся. За его голову была назначена немалая награда, и пусть неприятельская кавалерия не появлялась здесь уже давно, он все еще опасался засады. Держась на безопасном расстоянии и находясь под защитой маратхских всадников, Додд подолгу рассматривал в подзорную трубу британцев, копошащихся далеко внизу, как кучка муравьев. Работа шла споро, дорога расширялась и удлинялась, и однажды он увидел два батальона пехоты, устраивающих лагерь в верхней долине. На следующий день там появились три пушки, повозка с продовольствием, две телеги и четыре ящика с боеприпасами.

Полковник еще раз проклял нерешительность Ману Баппу: его Кобры без труда уничтожили бы этот пока еще слабый артиллерийский парк и на неделю, если не больше, расстроили планы британцев, однако князь позволял противнику продвигаться к его убежищу совершенно беспрепятственно. Дорога уходила все дальше, поднималась все выше, но на ней оставались еще крутые участки, где даже сотня человек не смогла бы протащить одно орудие. И все же день ото дня огневая мощь врага укреплялась, в парк доставлялись все новые пушки, и Додд знал: недалек тот час, когда британцы выйдут к плато, установят тяжелые осадные орудия и перекроют ведущий от скал к крепости узкий перешеек.

Ситуация менялась, но князь по-прежнему не желал предпринимать какие-либо активные действия.

— Мы остановим их здесь, — говорил он Додду, указывая на стены Гавилгура, только вот англичанин вовсе не разделял уверенности индийца в прочности и неприступности этих стен. Да, уверенности Баппу хватало, зато явно недоставало знаний современного осадного искусства.

Каждое утро, возвращаясь с прогулки по плато, полковник спешивался, передавал коня заботам одного из сопровождающих и проходил по перешейку пешком, стараясь предугадать действия наступающих, увидеть маршрут их глазами, предсказать развитие событий.

Да, место для атаки далеко не идеальное. Внешний форт защищали две высокие стены, и, хотя британцы без особого труда проделают в них бреши артиллерийским огнем, подниматься им придется по крутому склону и на глазах защищающихся. Уничтожить массивные круглые бастионы они не смогут — для этого требуется кое-что покрупнее двенадцати— и восемнадцатифунтовых орудий. С бастионов по ним будут бить пушки, ракеты и мушкеты. К тому же наступать британцам придется на узком участке, который будет все более сужаться по мере их приближения к бреши, где проход еще больше ограничит огромное водохранилище. Снова и снова проходя по маршруту, Додд ловил себя на том, что ему почти жаль тех, кто окажется здесь под огнем.

В сотне шагов от форта, на самом опасном для наступающих расстоянии британцы окажутся зажаты между краем скалы и резервуаром, в узкой горловине шириной не более двадцати шагов. Раз за разом останавливаясь на этом месте, полковник задирал голову, смотрел на крепостные стены и считал установленные там орудия. Двадцать две пушки. В нужный момент они ударят по врагу картечью, и к ним добавятся ружья, мушкеты и пистолеты. Даже если британцам удастся уничтожить несколько орудий, заменить их не составит особого труда, так что в любом случае неприятель столкнется с губительным продольным огнем. К тому же на пути к бреши их встретят арабы и гарнизон.

Перспектива выглядела устрашающей, и Ману Баппу полагал, что враг, не выдержав сопротивления, откатится от бреши и устремится к Делийским воротам — северному входу во Внешний форт. Разрушить их артиллерией будет несложно, но, хлынув под арку, британцы попадут в ловушку. Дорога, уходя вверх, приведет их к другой стене, так что они окажутся зажатыми в тесном пространстве и станут легкой добычей для оставшихся на стенах стрелков. Мало того, Ману Баппу распорядился приготовить запасы камней, чтобы бомбардировать неприятеля сверху. Пробиваясь с тяжелыми потерями по узкой дороге, поливая кровью каждый отвоеванный дюйм, враг свернет за угол стены и… упрется в еще одни ворота, недоступные для его артиллерии. И здесь, как полагал Ману Баппу, силы наступающих будут подорваны окончательно.

Додд не разделял его уверенности. Соглашаясь с князем в том, что Делийские ворота непроходимы, он сомневался в том, что британцы пойдут к ним. Внимательно исследуя стены, полковник замечал, что они не так уж прочны. Под сорняками и мхом он замечал старые трещины. Додд знал, насколько искусны британские канониры. Если стены рассыплются, бреши получатся широкими, и тогда потери атакующих уменьшатся. Да, наступать вверх по склону трудно, бой будет жестоким, но шансы у красномундирников есть. Додд допускал, что враг прорвется через бреши и захватит Внешний форт.

Однако делиться своими сомнениями с Ману Баппу он не спешил. Как не настаивал и на строительстве земляного гласиса для уменьшения эффективности огня осадных батарей. Гласис мог бы задержать британцев на дни, а то и недели, но в разговорах с князем полковник твердо заявлял, что считает Внешний форт неприступным. Разумеется, Додд вел свою игру, усматривая в переоценке индийцем своих сил неплохой шанс для себя.

Ману Баппу сказал однажды, что Внешний форт — ловушка. Захватив его, враг решит, что победа уже обеспечена, но потом споткнется о главный ров Гавилгура и увидит вторую, еще более мощную линию укреплений. Додд же рассчитывал на то, что Внешний форт станет ловушкой для самого Баппу. Если британцы захватят Внешний форт, уходить князю некуда, кроме как во Внутренний форт, но сделать это ему будет не легче, чем неприятелю. Как ни старался полковник, найти слабые места во вверенной цитадели не удавалось. Ни британцы, ни Ману Баппу никогда не преодолеют ров, если он, Додд, не позволит им это сделать.

Внутренний форт был совершенно отдельным укреплением. С Внешним фортом его соединяла не стена, а узкая тропинка, проложенная по дну рва и поднимающаяся отвесно к воротам. Проходя по ней ежедневно, Додд ставил себя на место атакующих. Двадцать орудий смотрели на него с единственной стены Внутреннего форта, и все они находились вне зоны поражения неприятельской артиллерии. Огневую мощь орудий подкрепляли мушкеты и ракеты. Красномундирники, решив попытать счастья на этом направлении, гибли бы, как попавшие в ведро крысы, а тех, кто все-таки сумел бы добраться до ворот, ждал последний ужас Гавилгура.

Ужас этот заключался в четырех огромных воротах, закрывающих вход во Внутренний форт и расположенных друг за другом в круто уходящем вверх коридоре, ограниченном с обеих сторон высоченными стенами. Другого пути не было. Даже если бы британцы пробили стену форта, это не дало бы им никакого преимущества, потому что стену возвели над обрывом, образующим южную сторону рва, и подняться по ней не смог бы никто. Оставались ворота. Додд знал, что Уэлсли не склонен вести затяжную осаду. Под Ахмаднагаром он применил эскаладу, послав к стенам солдат с лестницами, что стало полной неожиданностью для защитников города. Полковник не сомневался, что нечто подобное противник применит и при штурме Внутреннего форта. Не имея возможности подобраться к возвышающиеся над обрывом стене, генерал погонит людей по петляющей тропинке, где их встретят мушкетный огонь, летящие сверху камни, убийственная картечь и выпущенные с парапетов ракеты. Пройти через такой смертоносный заслон невозможно. Его Кобры будут бить по неприятелю сверху, и красномундирников ждет участь загнанного на бойню скота.

Додд был невысокого мнения об индийских ракетах, но все же создал запас в тысячу снарядов над входом во Внутренний форт, потому что в тесном пространстве между стенами они могли нанести врагу немалый урон. Выкованные из жести трубки длиной в шестнадцать и диаметром в четыре-пять дюймов крепились к бамбуковым шестам высотой в рост человека и снабжались начиненным порохом жестяным цилиндром. Проведя с ними немало экспериментов, Додд убедился, что ракеты способны вызвать немалую панику: свистя и разбрасывая искры, они проносились между стен и, падая, выплевывали столб огня. Дюжина ракет вполне могла вывести из строя до десятка, если не более, неприятельских солдат. Только бы они пришли, повторял Додд, поднимаясь каждое утро по крутым ступенькам к воротам Внешнего форта. Только бы пришли! Пусть возьмут Внешний форт. Ману Баппу погибнет, и тогда британцы подступят к Внутреннему форту и разделят участь князя.

А потом, когда остатки разбитой армии обратятся в бегство и рассыплются по Деканскому плоскогорью, их погонит маратхская конница. Их плоть будет гнить на жаре, их кости выбелят солнце, ветер и дожди. Владычеству Британии в Индии наступит конец, а он, Додд, станет Владыкой Гавилгура.

Так что пусть приходят.

Вечером сержант Хейксвилл, бесцеремонно раздвинув складки муслиновой занавески, решительно переступил порог «покоев» капитана Торранса. Капитан, как обычно, лежал голый в гамаке, под подвешенным к потолочной балке колышущимся бамбуковым опахалом. Крылья опахала приводил в движение, дергая за веревочку, слуга-индиец. Клер Уолл подстригала хозяину ногти.

— Осторожнее, Брик, не так коротко. Оставляй, чтобы было чем почесаться. Вот так, молодец. Хорошая девочка. — Он взглянул на вошедшего Хейксвилла. — Сержант? Вы постучали?

— Даже два раза, — соврал Хейксвилл. — Громко и четко, сэр. Как и положено.

— Надо напомнить Брик, чтобы прочистила уши. Поздоровайся с сержантом, Брик. Что с тобой сегодня? Где твои манеры?

Девушка коротко кивнула, не поднимая глаз, и еле слышно пробормотала что-то.

Хейксвилл сорвал кивер.

— Рад вас видеть, миссис Уолл. Премного счастлив, мое сокровище. — Он наклонил голову и при этом многозначительно подмигнул Торрансу, который вздрогнул, словно его укололи.

— Брик, нам с сержантом необходимо обсудить военные вопросы, так что можешь прогуляться в сад. — Капитан похлопал ее по руке. — И не подслушивай под окном! — Подождав, пока девушка исчезнет за занавеской, прикрывавшей вход в кухню, он осторожно выбрался из гамака и потянулся за висевшим на стуле шелковым зеленым халатом. — Не хотелось бы шокировать вас, сержант.

— Меня смутить трудно, сэр. Нет на земле твари, которую я бы не видел голой, сэр. И ни разу не смутился. Того, кто был повешен, сэр, уже ничем не удивишь. Все прошел, все пережил.

И из ума выжил, подумал Торранс, но выражать эту мысль вслух воздержался.

— Что Брик, вышла из кухни?

Хейксвилл заглянул за занавеску.

— Ушла, сэр.

— Возле окна не стоит?

Сержант посмотрел в окно.

— Никак нет, сэр. Отошла в другой конец двора. Как и положено хорошей девочке.

— Полагаю, вы принесли какие-то новости?

— Не просто новости, сэр, а кое-что получше. — Хейксвилл подошел к столу и выложил содержимое кармана. — Ваши расписки, сэр. Получены от Джамы. Все до единой. На десять тысяч рупий, сэр! Долг закрыт, сэр! Полностью!

Торранс облегченно вздохнул. Долг — ужасная вещь, но, вероятно, неизбежная, когда хочешь жить по-настоящему, а не влачить жалкое существование. Двенадцать сотен гиней! Как же он влез в такой долг? Безумие! Однако ж теперь все оплачено. Проблемы позади.

— Сожгите расписки, — распорядился он. — Все!

Сержант поднес стопку бумажек к пламени свечи и, когда они вспыхнули и съежились, бросил догорать на стол. Ветерок от опахала развеял дымок и разметал вспорхнувшие черные чешуйки пепла.

— А еще, сэр, Джама, будучи джентльменом, хотя и черномазым нехристем, добавил благодарность. — Хейксвилл высыпал на стол несколько золотых монет.

— Сколько?

— Семьсот рупий, сэр.

— Не сомневаюсь, что он дал больше. Вы меня обманываете, сержант.

— Сэр! — возмущенно напыжился Хейксвилл. — Чтоб мне провалиться, сэр. Говорю как христианин, ни разу в жизни, сэр, ни одной живой души не обманул. Только тех, кто того заслуживал, в коем случае они получили по заслугам, сэр, как сказано в Писании.

— Через пару дней Джама вернется в лагерь, и я у него спрошу, — предупредил капитан, твердо глядя на Хейксвилла.

— И узнаете, сэр, что все было честь по чести, как и положено между солдатами, сэр. — Сержант засопел. — Больно слушать такое, сэр.

Торранс зевнул.

— Примите мои искреннейшие, глубочайшие и почтительнейшие извинения. А теперь расскажите о Шарпе.

Хейксвилл взглянул на слугу-индийца, бесстрастно дергавшего за веревочку опахала.

— Он понимает английский, сэр?

— Разумеется, не понимает.

— Так вот, сэр, Шарпи больше нет. — Сержант вспомнил, как пинал своего заклятого врага, и его перекосило. От удовольствия. — Раздели ублюдка догола, сэр. И задали так, что до смертного часа не забудет. Хотя и помнить будет недолго, поскольку следует к месту казни. Я его держал связанным, сэр, до передачи людям Джамы. Явились за ним в назначенное время, так что беспокоиться не о чем. Считайте, что его уже и нет на белом свете. Что заслужил, то и получил.

— Вы его раздели? — удивился Торранс. — Зачем?

— Не хотел, сэр, чтобы черномазые нехристи выбросили тело в офицерской форме, хотя ублюдок, сказать по правде, и недостоин был ее носить, поскольку есть выскочка паршивая, сэр. Так что мы его раздели, а форму сожгли.

— Все прошло как надо?

Хейксвилл пожал плечами.

— Мальчишка его пропал, но с ним проблем не будет. Скорее всего, сбежал к мамочке.

Торранс улыбнулся. Вот и все. Дело сделано. Забот как не бывало. Можно продолжить бизнес с Джамой. Только с большей осторожностью, учитывая прошлый опыт.

— Сажит отправился с Шарпом? — спросил капитан, понимая, что для сокрытия незаконных сделок ему понадобится опытный и ловкий писарь.

— Нет, сэр. Он здесь, со мной. Ждет за дверью. — Хейксвилл кивнул в сторону передней комнаты. — Хотел уйти, но я дал ему доброго пинка. Напомнил, что он нужен нам здесь, сэр, после чего ублюдок стал как шелковый. Хороший парень, сэр, хоть и нехристь.

Торранс улыбнулся.

— Я в долгу перед вами, сержант. В неоплатном долгу.

— Исполняю свои обязанности, сэр. — Хейксвилл переждал приступ конвульсий и, ухмыльнувшись, показал пальцем в окно. — И надеюсь, сэр, на солдатское вознаграждение.

— Имеете в виду Брик?

— Таково, сэр, мое сердечное желание. — Сержант прокашлялся. — Мы с ней, сэр, созданы друг для друга. Как сказано в Писании.

— А вот с этим придется немного подождать. Брик мне еще нужна. Кому-то же надо за мной присматривать. А вам, сержант, надлежит принять на себя обязанности мистера Шарпа. Подождем, пока его хватятся, а потом объявим, что он попал в засаду и захвачен маратхами. Так что вам предстоит отправиться в горы и помочь саперам.

— Мне, сэр? — Перспектива заняться настоящим делом явно не обрадовала Хейксвилла. — В горы?

— Кому-то придется. Вы же не думаете, что в горы должен отправиться я? И не беспокойтесь, это ненадолго. А когда кампания закончится, уверяю, ваше сердечное желание будет исполнено. — Торранс уже решил, что отпустит Клер не раньше, чем Хейксвилл заплатит за ее проезд из Англии. Деньги у сержанта найдутся — капитан нисколько не сомневался, что большая часть полученного от Джамы золота осела в карманах Хейксвилла. — Так что готовьтесь. В горах вас ждут уже завтра.

— Есть, сэр, — угрюмо ответил сержант.

— Отлично сработано. Вы надежный человек, Хейксвилл, — похвалил подчиненного капитан. — Ступайте и не напустите мошек.

Сержант вышел. В кармане у него лежало три тысячи триста рупий и еще целое состояние в драгоценных камнях, спрятанных в патронной сумке. Хотелось бы отпраздновать такое событие с Клер Уолл, но… Что ж, шанс еще представится — в этом он не сомневался. А порадоваться можно и в одиночку. Хейксвилл посмотрел на первые звезды, выскочившие в небе над Гавилгуром. Им овладело редкое ощущение удовлетворенности. Отомстил врагу. Разбогател.

В мире Обадайи Хейксвилла все было хорошо.

Глава шестая

Шарп знал, что лежит в повозке. Догадаться было нетрудно — трясло, а несмазанные оси жутко скрипели. Запряженные быками повозки, следовавшие в обозе за армией, всегда издавали звуки, напоминающие завывания попавших в ад.

Голый. Избитый. И еще боль. Больно было даже дышать. Во рту кляп. Руки и ноги связаны. Но если бы и не были связаны, он вряд ли смог бы пошевелиться, потому что его завернули в толстый пыльный ковер. Хейксвилл! Мерзавец заманил его в засаду, оглушил, раздел и обобрал. Шарп знал это, потому что слышал голос сержанта, когда его заворачивали в ковер. Потом вынесли из палатки и бросили в повозку. Сколько прошло времени, Шарп не ведал — из-за боли он то и дело терял сознание и проваливался в темноту. Страшную темноту кошмара. Во рту кровь. Один зуб шатался. Ныло сломанное ребро. Все остальное просто болело. В голове гудело. Тошнило. Усилием воли он сдерживал тошноту, понимая, что если даст слабину, то захлебнется собственной блевотиной. Снова и снова Шарп приказал желудку успокоиться.

Успокоиться!

Единственное утешение — остался в живых. Хотя, может, лучше было бы умереть? Почему Хейксвилл не прикончил его на месте? Уж точно не из милосердия. А раз так, то смерть уготована ему в другом месте. Только вот зачем Хейксвиллу это понадобилось? Как-никак держать в палатке раздетого и связанного офицера, а потом везти его через пикеты огромный риск. Бессмыслица какая-то. Ясно одно, Обадайя Хейксвилл перехитрил-таки его и выманил камешки из тайных мест. Черт бы их всех побрал! Сначала Симона, теперь Хейксвилл. Шарп вдруг подумал, что сержант не справился бы без помощи Торранса.

Ну и что толку оттого, что он знает своих врагов? Надежды на спасение оставалось не больше, чем у тех собак, которых бросали с берега в Темзу с привязанным к шее камнем. Ребятня веселилась, глядя на барахтающихся животных. У некоторых псин были богатые хозяева. Таких ловили обычно на улице и, если господа отказывались платить выкуп, через пару дней швыряли в реку. Чаще, однако, богачи соглашались с предъявленными требованиями, и тогда в условленное место, где-то в районе доков, неподалеку от приюта, приходил перепуганный лакей. Собачонок жалели. Но кто заплатит выкуп за него? Никто. Кому есть дело до какого-то Шарпа? Никому.

Дышать становилось все труднее от забившей нос пыли. Только бы поскорее все кончилось, молил он.

Почти никакие звуки через ковер не проникали. Шарп ощущал толчки — один раз что-то ударило в борт повозки, — слышал жалобный скрип осей и временами вроде бы смех. Была ночь. По крайней мере так ему представлялось. Во-первых, вряд ли кто рискнул бы везти завернутого в ковер британского офицера неизвестно куда среди бела дня, а во-вторых, он довольно долго провалялся в палатке после того, как Хейксвилл врезал ему по голове. Шарп помнил, как, пригнувшись, шагнул под брезентовый полог и как заметил боковым зрением мелькнувший приклад мушкета. Потом все исчезло в боли и забвении. Что-то надавило на живот. Наверно, похититель опустил на ковер ногу. Шарп попытался удостовериться в правильности своего заключения — шевельнулся и тут же получил пинок в бок. Получил и затих. Как пес. Почему-то вдруг вспомнился полузабытый эпизод. Одна собачонка освободилась от веревки и, сбросив груз, поплыла вниз по течению, а столпившиеся на берегу мальчишки кричали и швыряли в нее камни, целясь в высовывавшуюся над водой голову. Утонула она или спаслась — он не помнил. Боже, какими же злыми и жестокими они были. Настоящими дикарями. В приюте его пытались смирить битьем. Колотили сильно, до крови. А потом говорили, что ничего хорошего его не ждет. Предрекали, что кончит свои дни на виселице Тайберн-Хилла. Пугали. Рисовали страшные картинки. Как будет Дик Шарп болтаться в петле, суча обоссанными ногами. Вышло не по-ихнему. Он стал офицером, джентльменом. И пока еще жив. Даже пытался высвободить руки, да только веревка не поддавалась.

Здесь ли Хейксвилл? Вполне вероятно. А если так, то везет он пленника в какое-то безопасное, уединенное место, чтобы убить его там. Но как? По-быстрому, ножом? Если бы! Уж Хейксвилл-то милосердием никогда не отличался. Наверняка рассчитывает расплатиться с врагом за все обиды, за то, как ерзал и вертелся под ногой слона, как шалел от страха, не в силах ни вздохнуть, ни крикнуть, чувствуя страшный, давящий вес, слыша уже, как хрустят ребра. Грех ваш постигнет вас. Сколько раз ему вкладывали в уши эти слова из Библии! Вбивали, сопровождая каждый слог тычком, подзатыльником, оплеухой. Потому и запомнилось. Книга Чисел, глава тридцать вторая, стих двадцать третий. Стих Шарп выучил, а вот теперь сбывалось и пророчество. Наказание за все, что прошло безнаказанно. Так умри же достойно, говорил он себе. Не кричи. Не пресмыкайся. Вряд ли то, что его ждет, будет хуже той давней порки. Тогда тоже все подстроил Хейксвилл. Вот когда было больно. Чертовски больно. Но он выдержал, не издал ни звука. Так что прими боль и умри как мужчина. Как там сказал сержант Байуотерс, заталкивая ему в рот кожаный кляп? «Держись, парень. Не подведи полк». Он и сейчас будет держаться и умрет молча, но что потом? Ад и вечные муки в компании целого легиона Хейксвиллов. Точь-в-точь как в армии.

Повозка остановилась. Он услышал тяжелые шаги по доскам, неясные голоса, потом ковер схватили, стащили и бросили на землю. Снова подняли. Понесли. Умри достойно, повторял про себя Шарп. Умри как мужчина. Легче не становилось. Да и какой прок от этих заклинаний? Не все умирают достойно. Шарп видел, как дрожали от страха сильные, смелые ребята. Видел, как белели их лица в ожидании того момента, когда тележку вырвут из-под ног. И в то же время другие уходили в вечность так дерзко и даже весело, с таким вызовом палачам, что толпа, видящая это, невольно стихала. Однако ж, будь ты храбрец или трус, пляски висельника в конце все равно не избежать. Повиснешь и задергаешься под смех зрителей — экий кривляка! Лучшей забавы, как говаривали, в Лондоне было не сыскать. Нет, по-хорошему никто не умирает. Разве что во сне, в постели. Тихо и незаметно. Или, может быть, в бою, от снаряда, когда тебя в один миг разрывает на куски и отправляет в таком виде в царство Божие.

Шаги тех, кто нес его, зазвучали яснее, отчетливее — шли уже не по земле, а по камням. Голоса зазвучали громче. Народу было много, и все говорили одновременно, возбужденно. Похоже, его тащили через скопище людей. Вниз, по ступенькам. Шум толпы утих. Шарпа бросили на пол. И снова голоса. Вроде бы внесли в какое-то помещение. В голове пронеслась сумасшедшая, дурацкая мысль: арена петушиных боев, что-то вроде той, на Винигер-стрит, где он зарабатывал порой фартинг-другой, поднося портер зрителям, которых попеременно бросало из одной крайности в другую — от угрюмого молчания к маниакальному веселью.

Шарп лежал долго. Он по-прежнему слышал голоса, порой даже взрывы смеха. Вспомнился один толстяк, профессиональный крысолов, нередко бывавший в самых богатых домах Западного Лондона, которые потом рекомендовал своим дружкам по воровской шайке. «Хочешь огрести деньжат, Дикки, — спрашивал он и, схватив Шарпа за руку, показывал на двух ожидавших схватки петухов. — Который возьмет верх?» Шарпу ничего не оставалось, как делать выбор, то попадая пальцем в небо, то угадывая победителя. «У парня счастливый глаз! — хвастал крысолов перед приятелями и бросал мальчишке медяк. — Везунчик!»

Только не сегодня, подумал Шарп, и в этот момент ковер вдруг схватили, развернули, и голый пленник выкатился на каменные плиты. Появление его встретили бурным выражением радости. Свет ударил в глаза, на миг ослепив Шарпа. Проморгавшись, он обнаружил, что находится в просторном дворе, освещенном пламенем закрепленных на каменных колоннах факелов. Двое мужчин в длинных белых рубахах бесцеремонно схватили пленника, заставили подняться и подтолкнули к каменной скамье, где ему, к немалому удивлению, развязали руки и ноги. Кто-то вынул изо рта кляп. Шарп сидел, сгибая и разгибая занемевшие пальцы и хватая ртом свежий, хотя и влажный воздух. Хейксвилла видно не было.

Теперь он понял, что попал в какой-то храм. Двор был обнесен подобием крытой галереи, а поскольку сама галерея была приподнята над землей на три или четыре фута, то вымощенный каменными плитами двор действительно напоминал арену. Значит, не ошибся. Только вот на Винигер-стрит и в помине не было искусно обработанных резчиками каменных арок, украшенных кривляющимися богами и злобно разверзшими пасти чудовищами. На галерее расположились зрители, пребывавшие, судя по всему, в добром расположении духа. Их тут были сотни, и все, похоже, ждали, когда же начнется настоящее веселье. Шарп потрогал распухшие губы и сморщился. Хотелось пить. Каждый вдох отдавался болью в ребрах. На лбу выросла громадная шишка, и, проведя по ней пальцем, он обнаружил запекшуюся и уже подсохшую кровь. Взгляд скользнул по толпе, выискивая хотя бы одно знакомое лицо. Тщетно. Его окружали смуглые индийские крестьяне, темные глаза которых отражали желтоватое пламя факелов. Не иначе как собрались со всей округи. Но чего они ждут? Какого развлечения?

В центре двора стояло небольшое каменное строение с барельефами слонов и танцующих девиц и увенчанное ступенчатой башенкой с красочными изображениями опять же богов и зверья. Толпа притихла, когда из башенки выступил мужчина. Он поднял руки, призывая к тишине. Шарп узнал его сразу. Высокий, худощавый, слегка прихрамывающий, в полосатом, зеленом с черным, одеянии, это он пытался вступиться за Наига. Позади маячили два джетти. Вот оно что. Месть за повешенного. Вот почему Хейксвилл сохранил ему жизнь. Чтобы предать в руки индийца.

По галерее пронесся восторженный гул — джетти явно произвели на зрителей впечатление. И действительно, посмотреть было на что. Шарп знал, что джетти служат какому-то неведомому богу, именно ему посвятив свою недюжинную, нечеловеческую силу. И, хотя ему уже приходилось сталкиваться с силачами в Серингапатаме, а троих он даже убил, Шарп понимал — против этих двух здоровяков у него нет никаких шансов. Слабый, изможденный, избитый и вообще едва живой, что он мог противопоставить двум бородатым фанатикам? Высокие, с неимоверно развитой мускулатурой, почти обнаженные и обмазанные маслом, отчего бронзовая кожа лоснилась в свете факелов, они представлялись воплощением несокрушимой мощи. Длинные волосы заплетены вокруг головы. Лицо одного, повыше, украшали красные полосы. Другой, пониже, держал в руке копье. Из одежды ничего, кроме набедренной повязки. Некоторое время они смотрели на Шарпа, потом тот, что повыше, распростерся ниц перед башенкой. С десяток стражей вошли во двор и молча выстроились у выхода. В руках они держали мушкеты с примкнутыми штыками.

Человек в полосатом наряде хлопнул в ладоши, и двор погрузился в тишину. Лишь из задних рядов еще доносились невнятные звуки — опоздавшие пытались протолкнуться вперед, но свободного места уже не осталось. Потом где-то заржала лошадь. Послышались возмущенные голоса. Наконец все успокоилось. Высокий индиец сделал несколько шагов вперед, подойдя к краю платформы, на которой стоял миниатюрный храм. Говорил он громко и долго, и речь его то и дело прерывалась глухим рокотом согласия и одобрения. Иногда взгляды собравшихся перескакивали на Шарпа. Кое-кто пытался даже доплюнуть до него. Шарп угрюмо смотрел на них. Да, вечерок для местной публики выдался веселый. Такое не часто увидишь — чтобы у тебя на глазах убили британского офицера. Винить их он не мог — праздник нужен всем. Но только ошибается тот, кто думает, что все получится легко и просто. Черта с два. На многое рассчитывать не приходится, но надо постараться сделать так, чтобы джетти хорошо запомнили день, когда им вздумалось убить красномундирника.

Высокий закончил речь, спустился по ступенькам и подошел к Шарпу. Держался индиец с достоинством, как человек, знающий себе цену. Остановившись в нескольких шагах от пленника, он насмешливо посмотрел на англичанина, вид которого и впрямь не внушал иных чувств, кроме жалости и презрения.

— Меня зовут Джама, — сказал индиец по-английски.

Шарп промолчал.

— Ты убил моего брата.

— Я убил многих. — Голос прозвучал так хрипло, что ответ услышали немногие. Шарп откашлялся и сплюнул. — Я убил многих, — повторил он.

— И одним из них был Наиг.

— Он свое заслужил.

Джама усмехнулся.

— Если мой брат заслужил смерть, то заслужили ее и те британцы, кто с ним торговал.

Верно, подумал Шарп, но ничего не сказал. За спинами зрителей виднелись остроконечные шлемы маратхских всадников, прослышавших, очевидно, о пленении британского офицера и поспешивших посмотреть на его казнь. Может, те самые маратхи, которые и купили две тысячи числившихся пропавшими мушкетов. Мушкетами их, конечно, снабдил Хейксвилл, а Торранс своей ложью прикрыл кражу.

— Теперь умрешь ты, — просто сказал Джама.

Шарп пожал плечами. Рвануть вправо и выхватить мушкет у ближайшего стражника? Нет, в таком состоянии не успеть — не хватит ловкости и быстроты. К тому же рядом слишком много народу. И все-таки предпринять что-то надо. Хоть что-то. Нельзя же просто дать себя убить. Погибнуть, как псу.

— Ты умрешь медленно, — продолжал индиец, — чтобы вернуть долг крови моей семье.

— Смерть нужна тебе, чтобы поквитаться за брата?

— Вот именно.

— Тогда убей крысу. Или придуши жабу. Твой брат заслужил смерть. Он был вор.

— А вы, англичане, пришли сюда, чтобы украсть у нас Индию, — возразил Джама. Взгляд его медленно скользнул по Шарпу. Очевидно, жалкий вид врага доставил удовольствие — индиец улыбнулся. — Ты будешь молить о пощаде. Знаешь, кто такие джетти?

— Знаю.

— Притвираж, — Джама кивком указал на силача повыше, — вырвет тебе яйца голыми руками. Но не только. Я обещал всем этим людям, что сегодня они увидят сто обличий смерти. Тебя разорвут на куски, англичанин, но ты будешь жив до самого конца, потому что в том искусство джетти. Убить человека медленно, без оружия, отрывая от него кусок за куском. И только когда твои вопли укротят боль от смерти брата, я проявлю милосердие.

Джама еще раз окинул англичанина презрительным взглядом, повернулся и взошел по ступенькам к храму.

Притвираж наклонился вперед и позвонил в крошечный колокольчик, привлекая внимание своего бога, потом сложил руки перед собой и поклонился святилищу. Второй джетти, тот, что с копьем, бесстрастно наблюдал за пленником.

Шарп заставил себя подняться. Спина ныла, ноги подгибались, так что он едва не упал под смех толпы. Шаг вправо. Ближайший стражник отстранился. Из святилища вынесли невысокий резной стул, и Джама сидел теперь на краю платформы. У факела билась, хлопая крыльями, громадная летучая мышь. Шарп сделал несколько шагов вперед и с удивлением обнаружил, что, оказывается, еще может ходить. Зрители, видя, как неуклюже передвигается пленник, осыпали его градом насмешек. Притвираж прервал свой молитвенный ритуал и, обернувшись, посмотрел на англичанина. Решив, что противник не представляет угрозы и едва стоит на ногах, индиец продолжил молчаливый разговор с богом.

Шарп споткнулся, и его повело в сторону. Сделал он это намеренно, внушая врагу уверенность в легкой победе. При этом все маневры были рассчитаны на то, чтобы оказаться поближе к стражникам. Выхватить мушкет и заехать в рожу Джаме. Он снова пошатнулся, шагнул в сторону, но едва не напоролся на выставленный штык. Очевидно, телохранители получили приказ не выпускать пленника со двора, предоставляя джетти возможность продемонстрировать свое смертоносное искусство. Второй же силач на всякий случай прикрывал товарища с тыла.

Притвираж наконец поднялся.

Ну и бык, подумал Шарп. Бык с намасленным туловищем и руками толщиной с бедро обычного мужчины. Зрители восторженно зашумели. Выйдя в круг, силач сбросил набедренную повязку и остался голым, как и противник. Вероятно, он хотел показать, что не пользуется никаким дополнительным преимуществом, однако его напарник тут же переместился ему за спину. Двое против одного. Причем у второго было копье, а у Шарпа ничего. Он бросил взгляд на горящие факелы. Попробовать достать и использовать как оружие? Нет, факелы слишком высоко — не допрыгнуть. Боже, ну сделай же что-нибудь. Что-нибудь! Кольцо паники сжимало его все сильнее. Сердце прыгало в такт носящейся гигантским мотыльком вокруг факела летучей мыши.

Шарп подался прочь от джетти, и толпа заулюлюкала. Наплевать. Он не спускал глаз с Притвиража. Слишком медлительный, слишком неповоротливый. Груда мышц мешала силачу двигаться. Так вот для чего здесь второй. Его дело сковывать Шарпа, гнать на противника, а потом удерживать, когда Притвираж начнет отрывать пальцы, уши и все остальное. Итак, первая цель — тот, с копьем. Сбить ублюдка и забрать копье. Шарп уклонился влево, стараясь двигаться по периметру двора, чтобы оказаться поближе ко второму джетти. Зрители разочарованно вздохнули — англичанин не хотел драться.

Копье не отставало, следуя за каждым маневром Шарпа Надо пошевеливаться. Но как, если сил нет? Он держался, понимая, что должен срочно что-то предпринимать, пока не свалился от слабости. Улучив момент, Шарп метнулся к джетти и нарвался на острие копья. Второй силач тут же перешел в контратаку, проявляя куда большую маневренность, чем можно было ожидать от такого великана. Шарп с трудом увернулся от нацеленного в плечо наконечника. Зрители смеялись над его неловкостью.

— Прими смерть! — крикнул Джама. Стоявший рядом слуга обмахивал хозяина веером.

Пот катился по щекам и лбу. Джетти загнали его в ту часть двора, где находился выход и вверх, на галерею, вели ступеньки. Ступеньки выдавались во двор, образуя угол, и Шарп вдруг понял, что угодил в западню. Он попытался вырваться, но силачи взяли его в клещи. Пространство для маневра сужалось. Влево — толстенные, как бочки, руки Притвиража, вправо — острое жало копья. Отступая шаг за шагом, Шарп вдруг уперся спиной в стену. Кто-то из зрителей отпихнул его ногой. Джетти приближались медленно, осторожно, стараясь не дать англичанину ни малейшего шанса на прорыв. Притвираж шевелил пальцами, разминая их для работы. Хлопья пепла слетали с коптящих факелов.

— Сахиб? — прошипел чей-то голос у него за спиной. — Сахиб?

Лицо Притвиража выражало уверенность и спокойствие. Да и что тут удивительного. Шарп попытался оценить ситуацию и решил, что у него остался только один ход: ударить джетти в пах в расчете на то, что тот согнется. Или же броситься на копье и добыть быструю смерть.

— Сахиб! — снова прошипел голос. Притвираж повернулся, чтобы не подставиться под задуманный Шарпом удар, и сделал знак напарнику. — Эй, паршивец! — нетерпеливо позвал голос.

Шарп оглянулся и увидел Ахмеда. Мальчонка пролез на четвереньках под ногами зрителей и протягивал захваченный у Деогаума тулвар. Шарп отступил еще на полшага и прислонился к галерее. Зрители, решив, что англичанин сдается, заволновались. Те, кто надеялся на большее, недовольно загудели, но большинство было довольно — чужак оказался слабаком.

Шарп подмигнул Ахмеду, протянул руку, сомкнул пальцы на рукояти и, выхватив клинок из ножен, повернулся. Повернулся с быстротой атакующей врага змеи. Кривое, серебристо-красное в отсвете факела лезвие блеснуло, рассекая воздух. И джетти, уже успевшие списать его со счетов, оказались не готовы к такому повороту дела. Тот, что с копьем, был ближе, и сталь полоснула его по лицу. Брызнула кровь. Индиец инстинктивно вскинул руки, защищая глаза, и копье упало на землю. Шарп стремительно шагнул вправо и подхватил оружие. В глазах Притвиража мелькнуло беспокойство.

Стражники вскинули мушкеты. Щелкнули курки. Пусть стреляют, подумал Шарп. Быстрая смерть лучше медленной и мучительной, да еще с перспективой остаться без яиц. Джама встал со стула и поднял руку, но пока не спешил отдавать приказ: в его планы быстрая смерть пленника не входила — это означало бы, что Наиг остался неотмщенным. Раненый джетти опустился на колени, прижав к лицу ладони, из-под которых стекала кровь.

Мушкет ударил совершенно неожиданно для всех. Запрыгавшее между стен эхо превратило выстрел чуть ли не в пушечный залп. Один из стражников вздрогнул и пригнулся — просвистевшая над ухом пуля врезалась в арку, осыпав его каменными крошками. В наступившей тишине голос с галереи прозвучал неестественно громко. Человек говорил на местном наречии и обращался к Джаме, который со страхом взирал на пробившуюся через толпу группу вооруженных людей.

Стрелял Сьюд Севаджи, и с Джамой разговаривал он же.

— Я сказал ему, что схватка должна быть справедливой, — с улыбкой объяснил индиец, поворачиваясь к пленнику.

— Я против него? — Шарп кивком указал на Притвиража.

— Да. Мы приехали сюда поразвлечься, — продолжал Севаджи. — И самое меньшее, что вы можете сделать, это доставить нам небольшое удовольствие.

— А почему бы вам просто не пристрелить этого мерзавца, и дело с концом?

Индиец усмехнулся и покачал головой.

— Видите ли, прапорщик, собравшиеся здесь люди примут любой исход схватки, если она будет честной. Им может не понравиться, если мы открыто примем вашу сторону. Кроме того, я вовсе не уверен, что вам захочется ходить у меня в должниках, не так ли?

— Я перед вами уже в долгу. По самые уши. — Шарп повернулся к Притвиражу, ожидавшему приказа от своего господина. — Эй, Голиаф! — крикнул он. — Иди сюда! Хочешь драться по-честному? Тогда бери оружие. — Он бросил джетти саблю, оставив себе копье. — Ну, так что?

Боль как будто ушла, и даже пить расхотелось. Все было так, как тогда, под Ассайе, когда Шарп оказался в кольце врагов, а мир вдруг предстал перед ним сценой, давшей шанс показать себя. Такой же шанс судьба дарила и теперь. И не просто шанс — Шарп был готов убивать. Схватка действительно получалась честная, а драться ему не привыкать, он вырос на драках. Бедность и отчаяние не оставляли выбора. Он был бы никем, если бы не научился драться, пробивать себе путь, держать удар. Зрители хотели видеть кровь — они ее увидят. Шарп поднял копье.

— Ну, давай, ублюдок! Иди сюда!

Джетти неловко наклонился, поднял тулвар, неуклюже махнул им над головой и снова посмотрел на хозяина.

— Не на него смотри, ты, куча мяса! Смотри на меня! — Опустив копье, Шарп шагнул вперед и сделал внезапный выпад. Притвираж с трудом парировал удар, попав саблей по древку копья. — Так не пойдет. Где твоя сила? — Англичанин отступил и опустил оружие, как бы приглашая противника к более активным действиям. Индиец немедленно клюнул на эту незатейливую уловку и попытался рассечь врага одним рубящим ударом. Шарп отступил в сторону, и сталь рассекла воздух в паре дюймов от его плеча.

— Живей! — Ложный выпад вправо, поворот, отскок. Притвираж пошатнулся, потеряв равновесие, и его противник тут же воспользовался моментом, чтобы уколоть великана в спину. По лоснящейся коже побежал темный ручеек. — Что, не нравится? Не то, что с безоружным воевать? — Он улыбнулся. — Шевелись, жирный боров! Двигай ногами!

Зрители уже не шумели. Притвираж выглядел растерянным. Он не собирался драться, по крайней мере не собирался драться с вооруженным врагом, и не умел обращаться с тулваром.

— Если хочешь, можешь сдаться, — бросил Шарп. — Опустись на колени и сдайся. Тогда я не стану тебя убивать. Но если не сдашься, я порежу тебя на куски. Сделаю рагу из ростбифа.

Индиец не понял ни слова, но понял другое: Шарп опасен. И поняв это, стал действовать осторожнее. Он бросил быстрый взгляд на копье, жалея, что держит не его, а саблю, но Шарп знал, острие всегда сильнее лезвия.

— Вы как хотите, Севаджи? Побыстрее или помедленнее?

— Решайте сами, прапорщик, — с улыбкой отозвался индиец. — Не дело публики подсказывать актерам, какую пьесу им играть.

— Тогда я разберусь с ним по-быстрому, — отозвался Шарп и, вытянув руку, снова предложил противнику опуститься на колени. — Решай сейчас. Сдавайся. Признай поражение, и я тебя пощажу. Скажите ему, Севаджи.

Севаджи передал требование джетти, и тот, похоже, счел предложение оскорбительным, потому что сорвался вдруг с места и побежал на врага, вертя тулваром над головой. Шарп ловко избежал столкновения, парировав удар древком копья. Лезвие клинка оставило отметину на деревяшке, но не больше того.

— Так у тебя ничего не получится, — сказал Шарп. — Ты же не сено косишь, жирный. Ты дерешься за то, чтобы остаться в живых.

Притвираж снова ринулся в атаку, но и на этот раз лишь впечатляюще порубил воздух. Достигни цели хотя бы один из его ударов, Шарп был бы рассечен пополам, но действовал джетти настолько неуклюже, что никакой опасности для противника наступление не таило. Англичанин отступал, двигаясь по кругу в середине двора, чтобы не позволить загнать себя в угол. Толпа, видя активность Притвиража, оживилась, и лишь немногие заметили, что чужак пока даже не пытается драться по-настоящему. Шарп дразнил индийца, провоцировал, подстрекал и даже опускал копье, словно призывая джетти поставить наконец точку.

— Вы вроде обещали закончить быстро, — напомнил Севаджи. — Или мне послышалось?

— Хотите, чтобы все закончилось? — Шарп пригнулся, поднял копье, и Притвираж остановился, настороженно взирая на врага. — Вот что я сейчас сделаю. Сначала проткну тебе брюхо, потом перережу глотку. Готов? — Он опустил копье, выдвинул острие вперед и шагнул к индийцу. Выпад! Еще. Еще. Удары были мелкие и быстрые, и отступавший Притвираж отмахивался от них, как от мух, но каждый раз с небольшим опозданием. Острый, блестящий наконечник вылетал, словно язычок змеи, и тут же, прежде чем индиец успевал взмахнуть рукой, отскакивал, дразня силача. Раздраженный Притвираж попытался перехватить инициативу, но каждая его попытка встречала отпор, и силач, натыкаясь на возникшее в дюйме от лица острие, снова отступал. Словно завороженный, сконцентрировав все внимание на мелькающей стали, джетти пятился и пятился, пока не наткнулся на своего все еще сидящего на земле напарника. Он пошатнулся и на мгновение потерял равновесие.

В тот же миг Шарп распрямился как пружина и сделал глубокий выпад. Притвираж махнул тулваром, но среагировал слишком поздно — стальное жало уже прорвало кожу и мышцы и вошло в живот. Шарп повернул копье, чтобы наконечник не застрял в плоти, вырвал его из тела врага, и на каменные плиты пролилась кровь. Джетти наклонился вперед, словно хотел рассмотреть рану, и Шарп, воспользовавшись моментом, рассек ему горло боковым ударом.

Зрители ахнули.

Притвираж уже лежал на каменном полу, поджав ноги. Кровь толчками вытекала из разрезанного горла и пузырилась на животе.

Шарп выбил тулвар из ослабевших пальцев, повернулся и посмотрел на Джаму.

— Ты и твой брат, вы имели дела с капитаном Торрансом?

Индиец молчал.

Шарп направился к святилищу. Стража попыталась было остановить англичанина, но люди Севаджи подняли мушкеты, а несколько человек спустились во двор. Среди них был и Ахмед, который первым делом подобрал валявшийся тулвар. Притвираж перевалился на бок. Он умирал.

Джама поднялся, когда англичанин достиг ступенек, но двигаться быстро из-за хромоты не мог.

— Я задал тебе вопрос, — напомнил Шарп, приставляя к животу индийца окровавленное копье.

Джама молчал.

— Жить хочешь?

Брат Наига на мгновение опустил взгляд.

— Тогда отвечай. Это Торранс сдал меня тебе?

— Да.

Шарп кивнул.

— А теперь слушай внимательно. Увижу снова — убью. Вернешься в лагерь — повешу, как брата. Пошлешь весточку Торрансу — последую за тобой хоть на край света, а когда найду, оторву яйца.

Он ткнул индийца копьем в живот, не сильно, но достаточно, чтобы тот почувствовал укол, и отвернулся. Зрители притихли. От выражения чувств их удерживал не только страх перед людьми Севаджи, но и ужас, внушенный человеком, который так легко, словно играя, и в то же время показательно жестоко расправился с джетти. Подобного развлечения собравшиеся во дворе храма явно не ожидали. Шарп отбросил копье, притянул к себе Ахмеда и потрепал мальчишку по голове.

— Молодец, Ахмед. Молодец, паршивец. Черт, как же я хочу пить! Просто умираю от жажды.

И все же он остался в живых.

А это означало, что смерть ждала других.

Потому что Шарп не просто остался в живых. Он был еще и сердит. Зол. Кипел от ярости. И больше, чем воды, жаждал мести.

Позаимствовав кое-какую одежду у одного из людей Севаджи, Шарп уселся на коня и посадил перед собой Ахмеда. Выехав со двора, где еще догорали факелы, они миновали притихшую деревню и повернули на запад, к краснеющему в темноте пятнышку света. Там, в двух милях от деревни, был лагерь британской армии. Ехали медленно. Севаджи рассказал, как Ахмед наткнулся в лесу на его отряд.

— К счастью для вас, прапорщик, я узнал мальчишку.

— И сразу же послали за помощью, верно? — язвительно спросил Шарп. — Объяснили, что к чему, и поспешили к той чертовой палатке, где я провалялся до самой ночи.

— Ваша благодарность глубоко меня трогает, — улыбнулся Севаджи. — Но нам потребовалось какое-то время, чтобы понять, о чем болтает ваш паренек. Признаюсь, я не сразу ему поверил. А к тому времени, когда все же поверил, вас уже увезли. Вот нам и пришлось отправиться следом. Я подумал, что, может быть, удастся поразвлечься, и должен признаться, нисколько не жалею, что совершил эту небольшую прогулку. Вы нас повеселили.

— Всегда к вашим услугам, сахиб.

— Я знал, что вы победите джетти в честной схватке.

— В Серингапатаме я справился с тремя, — сказал Шарп. — Только вот не знаю, была ли та схватка честная. Я не большой любитель честного боя. Мне больше по душе нечестный. Честный бой — это для джентльменов, которым нечем больше себя занять.

— Поэтому вы и отдали джетти тулвар, а себе оставили копье, — сухо заметил Севаджи.

— Знал, что он с ним не справится.

Шарп вдруг ощутил усталость. Боль вернулась, и все тело заныло, словно вспомнив побои, тычки и пинки, выпавшие на его долю в последние часы. Небо сияло тысячами ярких звезд. Над далекой, вознесенной на скалу крепостью висел тонкий серп луны. Там Додд, подумал Шарп. Еще одна лишняя жизнь. Додд и Торранс, Хейксвилл и двое его прихлебателей. По долгам надо платить. И его долг — отправить их всех в ад.

— Куда мне вас проводить? — поинтересовался Севаджи.

— Проводить? Меня?

— Да. Вы же пойдете к генералу, не так ли?

— Господи, да конечно же нет. — Шарп и представить не мог, что отправится к Уэлсли жаловаться на своих врагов. Генерал и слушать его не станет, а скорее всего, пожмет, как обычно, плечами и преспокойно объявит, что Шарп сам навлек на себя неприятности. Может быть, рассказать майору Стоксу? Или кавалеристам? Сержант Локхарт наверняка ему поверит. Впрочем, есть вариант и получше. — Возьмите меня в свой лагерь.

— А утром?

— А утром в вашем отряде станет одним солдатом больше. — Считайте меня вашим новобранцем.

Индиец удивленно посмотрел на него.

— Но зачем?

— А вы как думаете? Не понимаете? Мне надо спрятаться на время. Исчезнуть.

— Зачем? Шарп вздохнул.

— Как по-вашему, Уэлсли поверит, если я расскажу ему про Торранса? Никогда. Генерал решит, что я перегрелся на солнце или напился и высосал эту историю из пальца. Торранс будет стоять на своем, все отрицать и в конце концов сохранит за собой теплое местечко. Или свалит вину на Хейксвилла.

— Кто такой Хейксвилл? — спросил Севаджи.

— Так, один ублюдок, которого я собираюсь убить. И сделать это будет легче, если никто не узнает, что я еще жив. — Шарп уже дал себе клятву, что на сей раз собственноручно расправится с негодяем. — Меня только одно беспокоит. Конь Стокса. Майор хороший человек, и мне бы не хотелось его подводить.

— Этот? — Севаджи посмотрел на серого мерина.

— Да. Не могли бы ваши парни вернуть лошадку майору завтра утром?

— Конечно.

— Объясните, что я свалился, и меня схватили враги. Пусть все думают, что я попал в плен и что меня утащили в Гавилгур.

— А вы тем временем будете одним из нас?

— Я уже стал маратхом.

— Добро пожаловать. А теперь послушайте меня. Прежде всего вам требуется как следует отдохнуть.

— Наотдыхался уже, хватит. Мне бы раздобыть какую-нибудь одежду да дождаться темноты.

— И обязательно поесть, — твердо сказал индиец и, повернув голову, посмотрел на тающий месяц. — Завтрашняя ночь будет еще темнее, — уверенно пообещал он, и Шарп кивнул.

Именно такая ночь ему и нужна, настоящая тьма, под покровом которой призраки мертвых охотятся на живых.

Майор Стокс обрадовался, когда утром снова увидел своего коня, но опечалился, услышав о пленении Шарпа.

— Попал к маратхам! — в свою очередь сообщил он генералу Уэлсли. — Так жаль. И по моей вине.

— Не понимаю, вы-то чем провинились, — проворчал сэр Артур.

— Не надо было отпускать его одного. Подождал бы немного и вернулся в лагерь с конвоем. Я не настоял, а он не захотел терять время. И вот чем все кончилось.

— Думаю, тюрьма ему место знакомое. К тому же, как ни прискорбно, Шарп не первый и наверняка не последний.

— Мне будет его не хватать, сэр. Такая потеря. Жаль хорошего человека.

Уэлсли только хмыкнул. Накануне он лично проверил, как идет прокладка дороги, и остался вполне доволен достигнутым, хотя и постарался этого не показать.

Широкая просека уходила вверх, петляя между холмами, и через день-два должна была достигнуть эскарпа. Половина осадных орудий уже отправились в путь и стояли сейчас на лужайке, а быки таскали вверх повозки с ядрами, которым предстояло разрушить стены Гавилгура. Два высланных по приказу Уэлсли батальона сипаев надежно прикрывали саперов, и рейды маратхской кавалерии фактически прекратились. Лишь иногда со стороны неприятеля раздавались мушкетные выстрелы, но пули чаще всего не долетали до намеченной цели.

— С дорогой ваша работа не закончится, — сказал генерал, поднимаясь к вершине холма, чтобы оттуда получше рассмотреть крепость.

— Нисколько не сомневаюсь, сэр.

— Знаете Стивенсона?

— Обедал с ним несколько раз.

— Я собираюсь отправить вас туда. На штурм пойдут его войска. Мои люди останутся внизу, а потом станут подниматься двумя дорогами.

Уэлсли говорил так, будто речь шла о давно решенном деле. Он снова, как и в предыдущих операциях против маратхов, предлагал разделить армию на две части. Части под командованием Стивенсона поднимутся на плато и предпримут главный штурм крепости. Поскольку им предстояло пройти по узкому перешейку и встретить серьезное сопротивление, генерал планировал отвлечь неприятеля, направив своих солдат по двум дорогам, ведущим непосредственно к Гавилгуру. Уэлсли понимал, что пробиться в крепость им не удастся — склоны слишком круты, артиллерию не поднять, а штурмовать отвесные стены, не проделав в них бреши, бессмысленно. Задача их состояла в другом: отвлечь противника и блокировать пути отхода, предоставив людям Стивенсона сделать грязную работу.

— Ваше дело расставить батареи полковника, — продолжал генерал. — Майор Блэкистон уже провел рекогносцировку, — кивок в сторону инженера, — и полагает, что двух восемнадцатифунтовиков и трех двенадцатифунтовиков будет достаточно. Разумеется, Блэкистон окажет всю необходимую помощь, какую только сможет.

— Гласиса нет? — Стокс обратился уже непосредственно к майору.

— По крайней мере его не было неделю назад. Хотя, конечно, за это время они могли что-то сделать. Я видел только забральные стены с несколькими бастионами. Судя по виду, старой постройки.

— Возведены в пятнадцатом веке, — вставил генерал и, увидев, что оба майора удивлены его познаниями, пожал плечами. — По крайней мере так утверждает Сьюд Севаджи.

— Что ж, старые стены быстрее рассыплются, — бодро заметил Стокс, потирая ладони.

Четыре орудия, два больших и два поменьше, должны без особого труда сокрушить старинную кладку, не защищенную земляным гласисом, который снижал бы эффективность бомбардировки. Майор еще не встречал в Индии укреплений, которые выдерживали бы удар восемнадцатифунтового ядра, несущегося со скоростью полумили в две секунды.

— Но нам понадобится вести и продольный огонь, — предупредил он командующего.

— Хорошо, отправим туда еще несколько двенадцатифунтовиков, — пообещал Уэлсли.

— Батарею двенадцатифунтовиков и гаубицу, — предложил Стокс. — Было бы неплохо послать им подарочек через стену. Нет лучшего средства испортить врагу настроение, чем навесной огонь.

— Я распоряжусь послать гаубицу, — согласился генерал. Ведущие продольный огонь батареи не позволят неприятелю чинить бреши, а гаубица, посылая снаряды по навесной траектории, не подпустит ремонтников к стене. — И еще, майор. Я хочу, чтобы батареи были установлены как можно быстрее. Не тратьте время попусту.

— Я и сам этого не люблю, сэр Артур, — заверил его Стокс.

Майор вел генерала и сопровождающих по особенно крутому склону участка дороги. Неподалеку слон с приданной полусотней сипаев тащил вверх восемнадцатифунтовое орудие. Обойдя сипаев, офицеры поднялись на вершину, с которой открывался вид на Гавилгур.

Теперь они находились почти на одной высоте с цитаделью, профиль двух фортов которой четко вырисовывался на фоне ясного неба, напоминая двойной горб. К первому, расположенному чуть ниже, вел с плато узкий каменистый перешеек. Это был Внешний форт. Именно по нему предстояло бить осадным батареям Стокса, и именно его стены должны были штурмовать солдаты полковника Стивенсона. Но за ним лежал глубокий ров, по другую сторону которого высились еще более мощные укрепления Внутреннего форта с дворцом, прудами, домами и казармами. Сэр Артур несколько минут рассматривал крепость в подзорную трубу, но так ничего и не сказал.

— В первый форт мы прорвемся, за это я ручаюсь, — нарушил тишину майор Стокс, — а как вы собираетесь перебраться через ров во второй форт?

Этот вопрос не раз задавал себе и сам генерал, но ответа пока не находил. Уэлсли понимал, что простого решения в такой ситуации нет. Вообще-то он надеялся, что атакующие, подобно неудержимой волне, захлестнут ров, выплеснутся на отвесный противоположный склон, прорвут барьеры и сметут все на своем пути, но предложить такой вариант, продемонстрировав совершенно безосновательный оптимизм, не отваживался. Генерал не смел признаться, что обрекает своих людей на штурм неприступных укреплений Внутреннего форта, защитники которого, несомненно, не сидят сложа руки.

— Если не сможем взять эскаладой, — бросил он, складывая подзорную трубу, — придется устанавливать осадные батареи во Внешнем форте.

Другими словами, подумал майор Стокс, сэр Артур не имеет представления, как будет брать Внутренний форт. А брать его придется так или иначе. Эскаладой или через бреши. И да поможет им Бог, потому что, спустившись в ров, атакующие попадут прямиком на костер к дьяволу.

Был жаркий декабрьский день, но Стокс поежился — ему стало вдруг страшно за тех, кто полезет на стены Гавилгура.

Вечер для капитана Торранса выдался исключительно приятный. Правда, Джама еще не вернулся в лагерь, и его полосатые шатры, предлагавшие обычно самые разнообразные удовольствия, пустовали, но если у человека есть деньги, развлечения найти нетрудно. Группа офицеров-шотландцев, усиленная сержантом-флейтистом, давала концерт на лужайке, и, хотя Торранс не был почитателем камерной музыки, причудливые мелодии оказались удивительно под стать его беспечно-веселому настроению. Шарп исчез из его жизни, долги оплачены, трудные времена остались позади. Дослушав концерт, капитан прогулялся до палаток кавалеристов, где всегда можно было перекинуться в карты. Удача благоприятствовала: он выиграл пятьдесят три гинеи у раздражительного майора и еще двенадцать у бледнолицего прапорщика, который на протяжении всей игры совал руку под штаны, чтобы почесаться.

— Если подхватили сифилис, отправляйтесь лечиться, — не выдержал наконец майор.

— Это вши, сэр.

— Тогда, бога ради, перестаньте дергаться. Вы меня отвлекаете.

— Ничего страшного, чешитесь сколько угодно, — милостиво позволил Торранс, предъявляя победную комбинацию. Он зевнул, сгреб со стола монеты и пожелал партнерам доброй ночи.

— Черт возьми, еще рано, — проворчал майор, рассчитывавший, что у него еще будет возможность отыграться.

— Дела, — туманно объяснил капитан. Пройдясь до обоза, он устроил смотр женщинам, лениво отмахивавшимся веерами от наступающей со всех сторон ночной духоты. Час спустя Торранс, довольный собой и всем прочим, вернулся домой. Слуга ждал на крылечке, но капитан только махнул рукой.

Сажит еще сидел за столом с зажженной свечой. В руке писарь держал карандаш. Мятые листки-расписки лежали аккуратной кучкой. При появлении капитана он поднялся, сложил перед собой перепачканные чернилами руки и поклонился.

— Сахиб?

— Все в порядке?

— Все в порядке, сахиб. Здесь бумаги на завтра. — Писарь подтолкнул стопку через стол.

— Не сомневаюсь. — Торранс и впрямь был уверен, что индиец говорит правду. Сажит уже доказал свою преданность и незаменимость. Капитан направился к двери своей комнаты, но на пороге остановился, повернулся и, нахмурившись, спросил: — А что твой дядя, еще не вернулся?

— Нет, сахиб. Думаю, вернется завтра.

— Скажи, что я хотел бы с ним поговорить. Но если появится сегодня, то уже не беспокой. Хочу отдохнуть.

— Конечно, сахиб. Как вам будет угодно. — Сажит еще раз поклонился.

Капитан открыл дверь и проскользнул за муслиновую занавеску. Он запер дверь на засов, расправился с проникшими в комнату немногочисленными мошками, зажег лампу, положил на стол вечерний выигрыш и позвал Клер. Девушка появилась из кухни с заспанными глазами.

— Принеси арак, Брик, — распорядился Торранс и принялся раздеваться. Стараясь не смотреть в сторону хозяина, Клер достала с полки бутылку крепкого напитка и вытащила пробку. Сбросив с себя все, капитан улегся в гамак. — Приготовь кальян, а потом оботрешь меня. Рубашка на утро чистая?

— Конечно, сэр.

— Надеюсь, не заштопанная?

— Нет, сэр.

Он повернулся и посмотрел на приятно поблескивающие в чахлом свете лампы золотые монеты. Снова при деньгах! Отличный выигрыш! Может быть, удача наконец повернулась к нему лицом. Похоже на то. За последний месяц Торранс проиграл столько, что думал только о неизбежном крахе, и наконец фортуна позволила себе улыбнуться. Правило половины, повторял он про себя, посасывая кальян. Половину откладывай, на другую играй. Дели выигрыш пополам и снова откладывай половину. В общем-то, все просто. Теперь, когда Шарп не стоит на пути, можно снова заняться делами, наладить торговлю. Вот только что будет с рынком, когда маратхи потерпят поражение. И все же до того, как это случится, есть шанс скопить достаточно средств для приятной и необременительной гражданской жизни в Мадрасе. Карета, дюжина лошадей, побольше симпатичных служанок. Неплохо было бы завести гарем. Он улыбнулся, представив, как скривился бы недовольно отец. Гарем, двор с фонтаном, винный погребок под домом. Он построит его на берегу, поближе к морю, чтобы в окна всегда дул приятный освежающий ветерок. Конечно, несколько часов в неделю придется проводить в конторе. Но не больше. А для настоящей работы найти исполнительных, толковых индийцев. Они, конечно, будут приворовывать, но денег ему хватит до конца жизни. Главное — не проигрываться в пух и прах. Блюсти правило половины. Вот уж воистину, золотое правило жизни.

Из лагеря за деревней донеслись поющие голоса. Мелодию Торранс не узнал — наверное, что-то шотландское. Песня напомнила о детстве, когда он сам пел в церковном хоре. Капитан скорчил гримасу. Вставать приходилось рано утром, потом бежать по темной улице, а за тяжелой дверью собора его почти всегда награждали оплеухой за опоздание. Зимой дыхание хористов смешивалось с дымом от коптящих свечей. Там же, в соборе, его однажды прижал к стене за склепом епископа жирный тенор. Прижал и полез ему в штаны. Чтоб ты сдох, подумал Торранс.

В соседней комнате тявкнул Сажит.

— Тихо! — крикнул капитан, ненавидевший, когда посторонние вторгались в его приятные размышления. Стало тихо. Он опять потянулся к кальяну. Со двора донесся негромкий плеск — Клер наливала воду. Торранс улыбнулся, предвосхищая приятную процедуру омовения, легкие прикосновения мягкой губки.

Кто-то, наверное Сажит, попытался открыть дверь из передней комнаты.

— Проваливай! — крикнул капитан, и тут дверь дрогнула от мощного удара.

Запор выдержал, хотя из щелей в штукатурке по обе стороны от дверной коробки и посыпалась пыль. Торранс приподнялся — что же это такое? — но тут второй удар, еще более сильный, потряс дверь, и он вздрогнул. От стены отвалился огромный, с письменный стол, кусок замазки. Капитан спустил ноги с гамака. Где, черт возьми, пистолеты?

От третьего удара вздрогнул уже весь дом. Державшая запор скоба не выдержала, выскочила из стены, и дверь распахнулась, едва не сорвав муслиновую занавеску. Торранс увидел человека в индийском облачении, но рассматривать его не стал, а выпрыгнул из гамака и метнулся через комнату к разбросанной на полу одежде — пистолет был где-то там.

Незнакомец схватил его за руку и крепко стиснул запястье.

— Вам он не понадобится, сэр, — произнес знакомый голос, и капитан обернулся, морщась от боли. Одежда незваного гостя была заляпана кровью, за поясом торчал тулвар, а лицо закрывала темная повязка. Тем не менее Торранс узнал его и побледнел. — Явился для несения службы, сэр, — сказал Шарп, забирая пистолет. Капитан не сопротивлялся. Он мог бы поклясться, что кровь на тулваре и одежде еще свежая и даже не успела застыть. Кровью же был перепачкан и кинжал с коротким широким лезвием, который Шарп держал в руке.

Она даже капала на пол.

Торранс жалобно пискнул.

— Кровь Сажита. И ножичек тоже его. — Гость бросил окровавленное оружие на стол, где лежали россыпью золотые монеты. — Что молчите, сэр? Язык проглотили?

— Шарп?

— Никак нет, сэр. Прапорщик Шарп умер. Его, видите ли, продали Джаме. Вспомнили, сэр? А там, значит, иудины денежки? — Он бросил взгляд на рупии.

— Шарп, — повторил капитан. Ничего другого он почему-то сказать не мог.

— Я его призрак, сэр. — Это походило на правду хотя бы потому, что сам Торранс выглядел так, словно действительно встретился с привидением: он был бледен и трясся от страха. Прапорщик поцокал языком и неодобрительно покачал головой. — Наверно, мне не следует называть вас «сэром», а, сэр? Как-никак мы ведь с вами офицеры и джентльмены. Где сержант Хейксвилл?

— Шарп… — промычал Торранс, мешком падая на табурет. — Но мы слышали, будто вас захватили в плен. Маратхи…

— Так точно, сэр, захватили. Но только не враги. По крайней мере не те враги. — Шарп осмотрел пистолет. — Не заряжен. И что же вы собирались делать, сэр? Забить меня до смерти рукояткой?

— Пожалуйста, подайте мой халат, — попросил капитан, жестом указывая на крючок, с которого свисал шелковый халат.

— Так где же все-таки Хейксвилл? — Шарп сдвинул тюрбан, открыл замок пистолета и, сдув с полки пыль, поскреб ногтем корку спекшегося пороха.

— Он на дороге.

— На дороге? Вот как! Принял мои обязанности, а? Пистолет надо чистить, сэр. За оружием должно ухаживать. Посмотрите. Видите ржавчину на пружине? Такая дорогая вещь, а портится. Просто стыд, сэр. Вы не на патронах сидите?

Торранс покорно оторвал задницу от кожаной сумки, в которой держал порох и пули для пистолета, поднял ее и протянул гостю. Он даже собрался было взять халат, но, подумав, решил, что любое подозрительное движение может иметь неприятные последствия, если огорчит гостя.

— Рад видеть вас живым. Вы даже не представляете, как мы все за вас…

— Неужели, сэр? — перебил его Шарп.

— Конечно.

— Тогда почему вы продали меня Джаме?

— Продал? Вас? Не смешите меня. Разумеется… Нет! — Крик вырвался, потому что дуло пистолета повернулось вдруг к нему, и перешел в стон, когда Шарп ударил капитана по щеке. Торранс потер щеку и посмотрел на пальцы. Кровь! — Шарп…

— Заткнитесь, сэр, — грубо бросил прапорщик и уселся на стол. — Я разговаривал с Джамой вчера ночью. Он пытался убить меня. Выставил двух джетти. Знаете, сэр, кто такие джетти? Силачи. И очень религиозные. Да вот только молились они, видать, не тому богу, потому что одному я перерезал горло, а второго оставил без глаз. — Он помолчал, выбирая пулю. — Так вот, после драки я поговорил с Джамой и узнал много интересного. Про то, как вы торговали с ним и его братом. Что продавали. Вы, оказывается, предатель, сэр.

— Шарп…

— Я же сказал — заткнитесь! — рявкнул Шарп. Он вставил пулю, вытащил короткий шомпол, забил свинцовый шарик в дуло и уже более спокойным тоном продолжал: — Дело в том, сэр, что я знаю правду. Всю. Насчет вас. Насчет Хейксвилла. Насчет Джамы и Наига. И как вы сговорились с ними. — Он улыбнулся, вернул шомпол на место и покачал головой. — А я думал, что офицеры не опускаются до таких преступлений. Знал, что люди продажны и подлы, потому что и сам был продажен и подл, но что еще остается тому, у кого ничего нет? Но вы, сэр? Вы же имели все, чего только можно желать. Богатых родителей, хорошее образование.

— Вы не понимаете…

— Понимаю, сэр. Понимаю. Посмотрите на меня. Моя мамаша была шлюхой и не очень хорошим человеком, с какой стороны ни погляди. Она бросила меня, потом умерла, и мне ничего от нее не досталось. Ничего, черт возьми! Так вот, сэр, дело в том, что если я пойду к генералу Уэлсли и расскажу ему, что вы продаете врагу мушкеты, то, как по-вашему, кому он поверит? Вам, рожденному в почтенной семье и получившему приличное образование, или мне, сыну потаскухи? — Прапорщик взглянул на капитана, как будто в ожидании ответа, но ответа не последовало. — Конечно, он поверит вам, согласны? А мне не поверит никогда, потому как я не настоящий джентльмен. Вы понимаете, сэр, что это значит?

— Шарп?

— Это значит, сэр, что справедливости ждать нечего. С другой стороны, вы ведь джентльмен и знаете, что и как делать, верно? — Шарп соскочил со стола и, подойдя к Торрансу, протянул пистолет рукоятью вперед. — Держите у уха, сэр, — посоветовал он, — или вложите в рот. Крови будет больше, зато вернее.

— Шарп! — воскликнул капитан и обнаружил, что больше сказать нечего. Пистолет вдруг сделался невероятно тяжелым.

— Больно не будет, сэр, — утешил его гость. — И глазом моргнуть не успеете, как будете мертвы. — Он начал сгребать лежащие на столе монеты в кожаный мешочек. За спиной сухо щелкнуло. Шарп обернулся, увидел направленное ему в лицо дуло, нахмурился и покачал головой. — А я-то думал, вы джентльмен, сэр.

— Главное, что я так не думал, — прошипел Торранс и, поднявшись с табурета, шагнул навстречу гостю. — Я один стою десяти таких, как ты. Поднялся из низов? И кем стал? Ты хоть понимаешь, кем ты стал? Везунчиком. Но не настоящим офицером. Им тебе не быть никогда. Тебя никогда и нигде не примут за своего. Тебе нигде не будут рады. Тебя будут только терпеть, потому что у офицеров есть манеры, но не больше того. Ты не рожден для этого. — Торранс рассмеялся, заметив, как потемнели от ненависти глаза его собеседника. — Боже, как же я тебя презираю! Ты похож на разряженную обезьяну, потому что даже форму не умеешь носить, как требуется. Во что тебя ни наряди, ты все равно будешь похож на крестьянина, потому что ты и есть крестьянин. У офицера должен быть стиль! Офицер должен быть остроумным! А ты только и умеешь, что хрюкать да сопеть. Знаешь, кто ты? Ты — конфуз, ты… — Он остановился, подбирая подходящее оскорбление и, не найдя, огорченно тряхнул головой. — Ты — дубина! Да, точно, именно так. Дубина! И лучшее, что я могу для тебя сделать, это прикончить. — Торранс улыбнулся. — Прощайте, мистер Шарп. — Он потянул за спусковой крючок.

Кремень ударил по стали и высек искру. Пороху на полке не оказалось.

В наступившей тишине Шарп протянул руку и забрал у капитана пистолет.

— Пулю я забил, сэр, а вот порох не засыпал. Поскольку хоть и есть, может быть, дубина, но никак не дурак.

Он оттолкнул капитана к табурету. Торранс беспрекословно сел, молча наблюдая за тем, как Шарп подсыпает порох на полку. Закончив дело, прапорщик повернулся. Капитан вздрогнул.

— Нет! Нет! Не надо!

— Вы же пытались убить меня, сэр. Мне такое не нравится. — Он приставил пистолет к голове Торранса. — И вам бы, наверно, не понравилось.

— Шарп! — умоляюще пробормотал капитан. Его трясло от страха, но сил на сопротивление не осталось. И тут муслиновая штора, отделявшая кухню от главной комнаты, колыхнулась, и порог переступила Клер Уолл. Увидев Шарпа с пистолетом в руке, девушка остановилась.

— Клер! — воскликнул с надеждой в голосе Торранс. — Быстрее, Клер! Беги и позови на помощь! Приведи кого-нибудь, дорогуша! — Девушка не сдвинулась с места. — Поторопись. — Он скосил глаза на Шарпа. — Она будет свидетелем против вас. Так что давайте, опустите чертов пистолет. Я никому ничего не скажу. Ерунда. Приступ лихорадки. Не более того. Если и есть какое-то недопонимание, мы быстро все решим. К общему удовольствию. Может, выпьем, Шарп? У меня найдется… Клер, дорогуша, принеси арака!

Молодая женщина шагнула к Шарпу и протянула руку.

— Приведи кого-нибудь, девочка. Тебе он пистолет не отдаст.

— Отдаст. — И Шарп действительно подал пистолет Клер.

Торранс облегченно выдохнул, но тут служанка, неуклюже держа оружие двумя руками, приставила дуло ему к виску. Капитан в недоумении уставился на нее.

— Смотреть вперед, — приказал Шарп и сам повернул голову Торрансу так, чтобы пуля вошла сбоку, как и положено при самоубийстве. — Ты уверена, что справишься? — спросил он у Клер.

— Помоги Господи… — прошептала девушка. — Я так давно об этом мечтала. — Она выпрямила руки.

Только теперь Торранс понял, что происходит, и в отчаянии завопил:

— Нет! Стойте! Нет!

Клер напряглась, однако спустить курок не смогла. Шарп видел желание и решимость в ее глазах, но пальцу недоставало силы. Он забрал пистолет, осторожно отстранил девушку и сам ткнул дулом в напомаженные волосы.

— Нет! Пожалуйста! — Из глаз капитана хлынули слезы. — Я вас прошу! Умоляю! Не надо!

Шарп спустил курок и сразу же отступил, чтобы не попасть под струю крови, ударившую из пробитого черепа. В небольшой комнате звук получился оглушительно громкий. Помещение начало заполняться пороховым дымом.

Шарп опустился на колено, вложил пистолет в правую руку Торранса, подобрал мешочек с золотом и протянул его Клер.

— Возьми. Мы уходим. Прямо сейчас, так что поторопись.

Девушка послушно кивнула и, даже не потрудившись взять с собой хоть что-то из личных вещей, последовала за ним в переднюю комнату, где за столом еще сидел мертвый Сажит. Расписки пропитались кровью. Увидев эту картину, Клер всхлипнула.

— Вообще-то его я убивать не собирался, — объяснил Шарп, — но потом понял, что оставляю живого свидетеля. Пришлось прирезать. — Он посмотрел ей в глаза и увидел страх. — Я тебе доверяю, милая. Мы с тобой заодно, потому как мы одного поля ягоды. Пойдем. Пора выбираться отсюда.

Шарп уже забрал у Сажита три камня и теперь положил их в мешочек с золотом. Потом вышел на крыльцо, где стоял на страже Ахмед. Выстрел, похоже, никого не привлек, но задерживаться все же было неразумно.

— У меня есть немного золота, — сказал Шарп.

— Золото!

— Это ты знаешь, паршивец, да? — усмехнулся Шарп и, взяв Клер за руку, повел ее в темноту.

Где-то залаяла и тут же умолкла собака. Где-то заржала лошадь. И снова все стихло.

Глава седьмая

Желая испытать взятую со склада Ману Баппу охотничью винтовку, Додд по чистой случайности выбрал именно тот день, когда британцы вышли к верхнему эскарпу. Устроившись за камнями на вершине скалы, он увидел группу сипаев, выравнивавших последние ярды дороги. В отличие от мушкета винтовка имела удобный прицел, и Додд, прикинув, определил расстояние до цели в двести ярдов. В качестве цели он выбрал сапера в синем мундире, руководившего работой сипаев. Налетевший с юга порыв ветра поднял в небо пару канюков. Додд подождал, пока ветер уляжется, и спустил курок.

Отдача получилась неожиданно сильная, и приклад больно врезался в плечо. Дым помешал оценить результат выстрела сразу, но когда очередной порыв ветра унес облачко на север, полковник увидел, что сапер стоит, согнувшись. Он уже решил было, что попал, но тут наклонившийся к земле инженер поднял треуголку. Сбила ли ее пуля или треуголка свалилась от резкого движения, Додд определить не мог. Человек в синем мундире отряхнул головной убор и повернулся туда, откуда последовал выстрел и где еще рассеивался дымок.

Додд спрятался за камнями и перезарядил винтовку. Дело оказалось нелегкое. В отличие опять же от мушкета винтовка — оружие нарезное, а не гладкоствольное. Прорезанные в дуле спиральные бороздки заставляли пулю вращаться, что значительно увеличивало точность стрельбы. С другой стороны, те же самые бороздки мешали забивать пулю. Для уменьшения сопротивления Додд завернул ее в промасленный кусочек кожи, вставил в дуло и, пыхтя от напряжения, прогнал шомполом на всю длину. Один из сопровождавших полковника в этой прогулке маратхов что-то крикнул и вытянул руку. Высунувшись из-за камня, Додд увидел поднимающуюся по склону роту пехотинцев-сипаев. Первые из них уже достигли плато и направлялись к нему. Он насыпал пороху, устроился поудобнее на импровизированной стрелковой позиции и решил дождаться, пока ветер стихнет совсем, чтобы в полной мере оценить точность и дальнобойность оружия. На этот раз в прицел попал офицер-индиец, маленькие круглые очки которого отсвечивали на солнце. Ветер не утихал, и Додд слегка сдвинул дуло в наветренную сторону и спустил курок.

Отдача опять получилась сильная. Дым еще не успел рассеяться, а Додд уже подбежал к лошади и вскочил в седло. Он закинул винтовку за спину, развернул коня и увидел, что красномундирный офицер лежит на земле, а над ним склонились двое солдат. Полковник усмехнулся. С двухсот шагов!

Вслед устремившимся к Гавилгуру маратхам нестройно затрещали мушкеты. Пули щелкали о камни или со свистом проносились высоко над головами, но никто из всадников не пострадал. Проскакав полмили, Додд остановился, спешился и перезарядил винтовку. Кавалеристы-сипаи еще поднимались по дороге к последнему повороту, ведя коней в поводу. Додд осмотрелся, нашел удобное место за обломком скалы и стал ждать, пока солдаты выйдут наверх и окажутся на виду.

Прицел полковник оставил тот же, на двести ярдов. Расстояние было большое даже для винтовки, но если он сможет поразить врага с двух сотен ярдов, то с сотни и меньше будет убивать наверняка.

— Сахиб! — окликнул его командир эскорта, с беспокойством следивший за сипаями, которые уже поднялись наверх и усаживались в седла.

— Минуту! — Додд выбрал цель, еще одного офицера, и подождал, пока противник окажется на мушке. Ветер ослаб, но вдруг снова набрал силу, пронесся по кручам и швырнул пыль в лицо. Додд зажмурился. По лицу струился пот. Сипаи перешли на рысь и вытащили сабли. Сталь блеснула на солнце. Один из всадников держал в руке знамя на коротком древке. Двигались они нестройной цепью, петляя между камнями и кустиками. Лошади явно устали после долгого подъема по крутому склону и шли, низко опустив головы.

Офицер придержал коня, дожидаясь отставших. Ветер затих. Додд потянул за спусковой крючок и поморщился от боли.

— Сахиб!

— Уходим, — отозвался полковник и легко вскочил в седло.

Оглянувшись, он увидел скачущую без всадника лошадь и десяток быстро приближающихся охваченных жаждой мести сипаев. Додд рассмеялся, повесил на плечо винтовку и, легко шевельнув шпорами, поскакал за своим эскортом. За спиной у него офицеры подгоняли сипаев, но погони полковник не боялся — усталые кони преследователей не могли соревноваться в скорости со свежими скакунами маратхов.

До Внешнего форта было рукой подать. Десятки людей толпились на стенах, наблюдая за приближением неприятеля, и их приветственные крики навели Додда на мысль. Он бросил винтовку командиру эскорта.

— Возьми! И возвращайтесь в крепость!

В следующий момент полковник развернулся навстречу противнику и обнажил саблю. Это было прекрасное оружие: к изготовленному в Европе клинку индийские мастера приделали золотую рукоять в форме слоновьей головы. Командир эскорта, в обязанности которого входило защищать полковника, хотел остаться, но Додд настоял, чтобы он вернулся в Гавилгур.

— Я догоню вас через пять минут.

Оглянувшись еще раз на стены и убедившись, что зрителей хватает, Додд ждал неприятеля. Кавалеристы приближались, затем, достигнув узкого перешейка, сбавили ход. Если бы они продолжили преследование, полковник бы просто развернулся и легко ушел от погони, но сипаи удержали взмыленных лошадей и остановились, наблюдая за ним с расстояния сотни шагов. Они знали, что он хочет, но на всякий случай Додд отсалютовал саблей, подтверждая вызов. Индиец-хавилдар двинулся было вперед, но его остановил молодой прапорщик-англичанин.

Англичанин вытащил саблю. Треуголку он где-то потерял, и ветер шевелил длинные, слипшиеся от пота и пыли волосы. На нем был черный с красным мундир, а его высокий гнедой казался белым от выступившей на боках пены. Четко отсалютовав противнику, прапорщик медленно двинулся вперед. Додд шевельнул шпорами. Сближались медленно. Наконец англичанин перешел на рысь, потом добавил еще. Полковник ждал до последней секунды, когда прапорщик, приподнявшись на стременах, приготовился нанести разящий удар.

Додд дернул поводья, и лошадь рванулась влево. Он снова потянул вправо и развернулся — сабля рассекла воздух в паре дюймов от его головы, но полковник даже не потрудился парировать выпад. Пришпорив коня, он последовал за прапорщиком, который только начал поворачиваться и едва успел подставить клинок. Додд ударил с плеча и почувствовал, что пробил защиту. Он снова натянул поводья. Теперь оба развернулись одновременно. Сталь врезалась в сталь. Додд был выше, но прапорщик, которому едва ли исполнилось восемнадцать, имел преимущество в силе. Клинок полковника лишь разрезал ткань мундира. Англичанин скрипнул зубами и ответил уколом. Додд отбил. И еще раз. Лезвия столкнулись, сила против силы. Полковник попытался оттолкнуть юнца. Не получилось.

— Вы ведь Додд, верно? — процедил прапорщик.

— Вы не ошиблись, юноша. Хотите получить семьсот гиней?

— Предатель.

Додд пнул лошадь противника, и та дернулась вперед. Англичанин попытался отмахнуться, но потерял равновесие. Они были слишком близко друг к другу, чтобы драться по-настоящему. Так близко, что каждый чувствовал дыхание врага. От прапорщика воняло табаком. Будь лошади обучены, как полагается, они разошлись бы, но пока обе жались одна к другой, и всадники могли только толкаться. Додд первым рискнул пришпорить свою. От сильного удара конь прыгнул. В какой-то момент англичанин очутился позади, и полковник уже ожидал удара в спину, но прапорщик промедлил, упустив верный шанс. Додд же свой терять не стал. Развернувшись, он оказался с незащищенной стороны и ударил сбоку с поворотом. Клинок рассек прапорщику горло. Англичанин еще только поднимал руку, чтобы защититься, когда хлынула кровь. Юноша захрипел. Его конь, не чувствуя поводьев, остановился. Додд развернулся, подъехал ближе и еще раз резанул врага по шее. Прапорщик задергался, как крыса в челюстях терьера. Мундир его потемнел от крови.

Полковник отряхнул саблю и сунул клинок в ножны. Потом наклонился, забрал оружие у прапорщика и столкнул его с лошади. Англичанин свалился мешком, но одна нога осталась в стремени. Додд подобрал поводья и рванул коня к себе. Нога выскочила из стремени, юноша распластался на пыльной дороге, а полковник повернул к крепости с трофеем.

Маратхи на стенах встретили его громкими криками. Сипаи рванулись вперед, и Додд прибавил ходу, но мадрасские кавалеристы остановились, доехав до тела своего офицера. Полковник триумфально помахал отобранной у противника саблей.

Канониры форта, увидев, что сипаи собрались вокруг убитого, не устояли перед соблазном продемонстрировать врагу свое искусство. Бухнула пушка, за ней другая. Сипаи бросились врассыпную, а зрители на стенах получили еще один повод порадоваться. Стоявший у воротной башенки Ману Баппу сначала укоризненно покачал головой, намекая на то, что рисковать так Додду не следовало, потом сложил ладони перед собой в знак благодарности. Полковник рассмеялся, поклонился князю и с удивлением заметил, что его белый мундир забрызган кровью.

— Кто бы мог подумать, что в этом прапорщике так много крови? — пробормотал он.

Услышавший его командир эскорта недоуменно нахмурился.

— Сахиб?

— Не обращайте внимания.

Додд забрал винтовку и повернул коня к Делийским воротам. Со стен его приветствовали восхищенные защитники крепости. Он не стал останавливаться, чтобы поговорить с Ману Баппу, но пересек Внешний форт и выехал через Южные ворота. Узкая тропа спустилась в ров, повернула круто влево и побежала вверх, к массивным воротам Внутреннего форта. Все четверо ворот были приветливо распахнуты. Стук копыт отскакивал от стен. Створки захлопывались у него за спиной, тяжелые запоры опускались в скобы.

У последних ворот полковника дожидался конюх. Додд спешился, бросил ему поводья обеих лошадей и распорядился сначала напоить трофейную лошадь, а уже потом ее вытереть. Саблю он отдал слуге, попросив отчистить клинок от крови. И только после всего этого Додд повернулся к Бени Сингху, который возвращался во дворец из сада. В роскошном шелковом зеленом халате, сопровождаемый двумя слугами, один из которых держал над напомаженной головой господина зонтик, а второй нес маленькую белую собачку, килладар остановился, увидев англичанина.

— Я услышал крики. Что случилось? — спросил Бени Сингх. — Почему стреляли пушки? — Он заметил пятна крови на мундире Додда. — Вы ранены?

— Был бой, — ответил полковник и подождал, пока толмач переведет его слова. Он немного говорил по-маратхски, но пользоваться услугами переводчика было легче.

— Джинны здесь! — взвыл килладар. Собачонка испуганно тявкнула. Слуги заволновались.

— Я убил джинна! — рявкнул Додд и, схватив индийца за руку, прижал его пухлую ладошку к сырой от крови ткани. — Это не моя кровь. Но она еще свежая. — Он потер ладонью килладара о красное пятно и поднес его руку ко рту. Не спуская глаз с индийца и удерживая его взгляд, полковник слизнул кровь с перепачканных пальцев. — Теперь я — джинн. Понятно? — Он отпустил руку. — И я пил кровь своих врагов.

Бени Сингх, стараясь не смотреть на свою руку и держа ее на весу, поспешно отступил от страшного англичанина. Его передернуло. Он вытер ладонь о халат.

— Когда они пойдут на приступ?

— Думаю, через неделю. И будут разбиты.

— Но если они все же ворвутся в крепость? Что тогда? — не успокаивался килладар.

— Тогда они убьют вас, — пожав плечами, ответил Додд. — Изнасилуют вашу жену. Ваших наложниц. Ваших дочерей. Удовольствий хочется всем, так что к вашим женщинам выстроится очередь. Они будут драть их, как хряки. — Полковник засопел, захрюкал и задвигал бедрами.

— Нет! Нет! Этого не случится! — провозгласил Бени Сингх.

— Если и не случится, то только потому, что мы не допустим их сюда. К счастью, среди нас есть и мужчины, готовые не хныкать, а драться.

— У меня есть яд, — сказал килладар, не понявший последних слов англичанина. — Если они будут побеждать, полковник, вы предупредите меня?

Додд усмехнулся.

— Обещаю, сахиб, — с наигранным смирением пообещал он.

— Мои женщины предпочтут скорее умереть, чем достаться неприятелю, — продолжал индиец.

— А еще лучше, если умереть предпочтете вы. Если, разумеется, не захотите посмотреть, как белые мужчины будут пользовать ваших женщин.

— Этому не бывать! Они не поступят так подло.

— А что, по-вашему, им здесь нужно? — спросил Додд. — Разве они не наслышаны о красоте ваших наложниц? Каждый вечер солдаты у костра только о них и говорят. И каждый, засыпая, видит во сне их бедра и груди. Нет, килладар, они ждать не будут. Ваши женщины манят сюда врага, а соблазн сильнее даже страха.

Не желая слушать столь ужасные пророчества, Бени Сингх поспешил во дворец. Полковник усмехнулся. Он уже понял, что распоряжаться здесь может только один человек. Крепостью командовал Бени Сингх, и, будучи последним трусом, он был также другом раджи. Дружба же с раджой гарантировала верность гарнизона. Остальные защитники Гавилгура делились на два лагеря. Один состоял из солдат Ману Баппу и преданных князю Львов Аллаха, второй составляли Кобры Додда. Если из трех останется один, то именно он будет править Гавилгуром, а правитель Гавилгура есть в то же время и правитель всей Индии.

Додд провел ладонью по деревянному ложу винтовки. Он напугал килладара, и отныне страх будет его союзником. Поднявшись в прекрасном расположении духа на стену, полковник развернул подзорную трубу и стал наблюдать за британцами, только что установившими на плато первое орудие. Еще неделя, может быть, чуть больше, и противник сам придет на бойню и подставит шею под топор. И тогда самые необузданные мечты станут явью.

— Он пользовался винтовкой! — воскликнул удивленно майор Стокс. — Говорю вам, он стрелял из винтовки. Из мушкета на таком расстоянии попасть невозможно. Двести шагов! И пуля прошла рядом! Поверьте, это оружие еще не оценили как следует. Будущее за ним. А вы как думаете?

— Игрушка. — Капитан Моррис махнул рукой. — Мушкеты не заменит ничто.

— Но как же быть с точностью? — указал Стокс. — Вы же не станете спорить, что в этом отношении винтовка гораздо эффективнее.

— Солдаты не способны пользоваться винтовками, — упорствовал капитан. — Вооружить их винтовками примерно то же самое, что дать дикарям ножи и вилки. — Он повернулся и сделал жест в сторону своих людей, легкой роты 33-го полка. — Вы только посмотрите на них! Половина не знает, где право, а где лево. Пушечное мясо, не больше того. Какие винтовки? Я бы вооружил их пиками, и пусть дерутся.

— Как скажете, — неодобрительно проворчал майор.

Дорожные работы закончились, и теперь ему предстояло заниматься другим ответственным делом: устанавливать на плато осадные батареи. Что касается пехотной роты Морриса, под эскортом которой он прибыл в распоряжение генерала из Майсура, то ей поручили обеспечить безопасность саперов. Капитану задание не нравилось — он предпочел бы вернуться на юг, к Серингапатаму, чем находиться на скалистом перешейке, обещавшем в ближайшие дни стать не самым спокойным местечком на земле. А пока приходилось опасаться как вылазок маратхской кавалерии, так и артиллерийской бомбардировки, поскольку все понимали, что противник постарается так или иначе помешать установлению батарей.

К палатке Стокса подошел сержант Хейксвилл. Физиономия его отражала некоторую обеспокоенность и даже смятение, но никакие посторонние мысли не помешали сержанту образцово исполнить ритуал отдания чести.

— Слышали новости, сэр? — обратился он к Моррису.

Капитан поднял голову и, прищурившись, взглянул на стоявшего против солнца Хейксвилла.

— Новости? Какие еще новости? Нет, не слышал. А что случилось? Может, противник попал в окружение?

— Ничего такого, сэр. Новости, к сожалению, не самые приятные.

— Да и вид у вас нездоровый, — заметил Стокс. — Что это с вами? Уж не заболели ли?

— Душа болит, сэр. Душа болит. Такая беда, такая беда. — Сержант засопел и даже смахнул с подергивающейся щеки воображаемую слезу. — Капитан Торранс, сэр, — сообщил он трагическим голосом и, сорвав кивер, прижал его к груди. — Капитан Торранс умер. Покинул нас, сэр.

— Умер? — Стокс пожал плечами — познакомиться с Торрансом ему не довелось.

— Так точно, сэр. Как говорят, сам лишил себя жизни. Сначала зарезал собственного писаря, а потом пустил пулю в голову. — Хейксвилл продемонстрировал, как это могло быть сделано, приставив к виску указательный палец. Потом еще посопел носом. — Хороший был офицер. Один из лучших, а я за свою службу многих повидал. Офицеров и джентльменов, сэр, таких, как вы, к примеру, — добавил сержант, преданно глядя в глаза Моррису.

Капитан, тронутый смертью Торранса не больше, чем майор, ухмыльнулся.

— Зарезал собственного писаря, а? Что ж, с этими мерзавцами только так и надо. По крайней мере теперь уже никого не надует.

— Ходят слухи, сэр, — Хейксвилл заговорщически понизил голос, — что он, должно быть, состоял в противоестественной связи.

— Что? — нахмурился Стокс. — В какой еще противоестественной связи?

— Со своим писарем, сэр. Прошу прощения, что осмелился произнести такое, сэр. Насчет капитана и писаря. Понимаете, он был голый, мистер Торранс то есть. А писарь смазливый парнишка, хоть и черномазый. Он часто мылся. Ему, то есть мистеру Торрансу, это очень даже нравилось.

— Хотите сказать, что они были любовниками? — спросил Моррис и расхохотался.

— Никак нет, сэр. Ничего подобного. — Хейксвилл отвернулся, вперив взгляд в бескрайнее голубое небо над Деканским плоскогорьем. — Не было такого. И ни в какой противоестественной связи они не состояли. Дело тут в другом. Капитану, сэр, нравилось разгуливать нагишом. Говорил, что так ему лучше. Любил прохладу. И одежда меньше пачкается. Ничего странного и противоестественного. Нет, сэр. Мистер Торранс, он был самый что ни на есть обычный человек. И бибби любил. Добрый был христианин и истинный джентльмен, вот что я вам скажу. И убивать себя мистер Торранс никогда бы не стал. Я знаю, кто его убил. Знаю.

Моррис многозначительно пожал плечами, давая понять Стоксу, что рассуждения сержанта находятся за гранью понимания.

— Но дело в другом, сэр, — продолжал Хейксвилл, поворачиваясь к капитану и вытягиваясь в струнку. — Я больше не состою при быках, сэр. Получил новые распоряжения, сэр. Вернуться в родную часть. Тот офицер, что сменил мистера Торранса, не пожелал меня оставить, поскольку у него имеется свой сержант. — Он нахлобучил кивер и уставился на Морриса преданными глазами. — Во исполнение приказа, сэр! Прибыл в ваше распоряжение! С рядовыми Кендриком и Лоури. Вернулся, сэр, для прохождения службы, чего всегда и хотел. Сэр!

— С возвращением, сержант, — коротко ответил Моррис. — Не сомневаюсь, что рота встретит вас с неизменным радушием. Солдаты наверняка будут в восторге.

— Так точно, сэр. Я ведь им все равно что отец родной. Без меня они как котята слепые, — добавил он, обращаясь уже к майору Стоксу.

Стокс нахмурился.

— И кто же, по-вашему, убил капитана Торранса? — спросил он. Сержант хранил стоическое молчание. Не дождавшись ответа, майор поднялся со стула. — Если знаете что-то, говорите! Не забывайте, речь идет о преступлении. Вы обязаны рассказать все, что знаете. Ну же!

Сержант по-прежнему молчал, но с физиономией его творилось что-то неладное: казалось, все лицевые мышцы пришли в движение, норовя вырваться из-под кожи. Наконец он вздохнул и, набрав воздуху, выпалил:

— Шарпи, сэр!

Стокс рассмеялся.

— Не говорите ерунды! Вы разве не знаете, что бедняга Шарп захвачен неприятелем? Сейчас он в крепости, в чем у меня нет ни малейших сомнений.

— Так все говорят, сэр, но я знаю лучше, — стоял на своем сержант.

— Перегрелся на солнце, — объяснил майору Моррис и жестом отослал несчастного сержанта. — Отправляйтесь в роту, Хейксвилл, и приступайте к своим обязанностям. Я рад, что вы вернулись.

— Тронут, сэр, вашими словами, — с жаром ответил Хейксвилл. — А уж как я рад, то и не передать, сэр. Каждый должен быть на предписанном ему месте, сэр, и мое место в роте. — Он козырнул, четко повернулся и удалился, отбивая строевой шаг.

— Молодец, — одобрительно заметил Моррис. — Теперь таких не сыскать. Соль земли.

Майор Стокс, имевший небольшой опыт знакомства с сержантом, придерживался другого мнения, но выражать его воздержался. Отойдя от палатки, он стал наблюдать за саперами, наполнявшими землей габионы, огромные плетеные корзины, которыми предполагалось защитить артиллерийские позиции. Почва на плато была бедная, и лопаты то и дело врезались в камень. Первые орудия планировалось установить под покровом темноты, поскольку именно на начальной стадии работ неприятелю легче всего нанести удар по незащищенным батареям. Ночью же, как считал Стокс, огонь врага будет не столь точен.

Всего майор рассчитывал поставить четыре батареи. Две, осадные, намечалось поместить в конце перешейка, за огромными черными валунами, протянувшимися короткой грядой примерно в четверти мили от крепости. Громадные камни, как и наполненные землей габионы, должны были до некоторой степени заслонить и орудия, и бомбардиров от вражеского огня. Саперы уже прокладывали дорогу к предполагаемой позиции, прячась от неприятеля за неровностями местности. Две другие батареи, по замыслу майора, следовало поставить к востоку от перешейка, на краю плато, откуда они могли бы вести по брешам продольный огонь.

После недолгого обсуждения решили, что брешей будет три. Рано утром, на рассвете, Стокс подполз к крепости, насколько это позволяла разумная осторожность, и, укрывшись за обломками камней, тщательно исследовал Внешний форт с помощью подзорной трубы. Он долго разглядывал пушечные амбразуры, прикидывая, сколько человек может разместиться на бастионах и стрелковых ступенях. В общем-то, такого рода детали не входили в сферу компетенции майора, поскольку его обязанности ограничивались проломом стен, но увиденное все же ободрило Стокса.

Стен две, и обе возвышались на крутом склоне, лицом к плато. Склон крут настолько, что основание внутренней стены возвышалось над парапетом внешней, и это порадовало майора, поскольку для бреши требовалось всего лишь разбить основание. Построенные несколько столетий назад, стены были рассчитаны не на защиту от артиллерии, а на противодействие пехоте. Майор понял, что может разместить орудия таким образом, чтобы они били по обеим стенам одновременно. Более того, как только основание древней кладки будет разрушено, стена рухнет, и обломки ее, просыпавшись вперед и вниз, станут естественным пандусом, по которому смогут подняться атакующие.

Кладка, насколько он смог рассмотреть, не ремонтировалась со времен строительства. На это указывало, в частности, то, что темный камень покрывали серый лишайник и густая зеленая растительность, обосновавшаяся в щелях между блоками. Стены выглядели грозными препятствиями, потому что были высоки и дополнены внушительными бастионами, с которых защищающиеся могли вести фланговый огонь. Стокс, однако, знал, что тесаный камень скрывает сердцевину из мусора, который просыплется, как только в стенах появятся достаточно большие бреши. Нескольких выстрелов, полагал он, будет вполне достаточно, чтобы разбить эту начинку. Всей работы на два дня. Два дня упорной долбежки, и стены рухнут.

На рекогносцировку майор отправился не один, а в компании подполковника Уильяма Кении из Ост-Индской компании, которому и предстояло возглавить штурм брешей. Кении, худощавый, неразговорчивый мужчина постарше Стокса, лежал рядом.

— Ну что? — спросил он после того, как майор минут пять молча рассматривал крепость в подзорную трубу.

— За два дня управимся, сэр, — сказал он. Если бы маратхи позаботились соорудить земляной гласис, осада, скорее всего, растянулась бы еще недели на две, но уверенность неприятеля в неприступности Гавилгура была столь велика, что защитить основание внешних стен даже не пришло им в голову.

Кении хмыкнул.

— Если все так легко, проделайте мне еще пару дырок во внутренней стене.

— Не во внешней? — уточнил Стокс.

— Там и одной будет достаточно, — продолжал подполковник, наводя на стену собственную трубу. — Итак, Стокс, одну хорошую, широкую брешь в ближней стене. Только не слишком близко к главным воротам.

— Понятно, сэр. Постараемся. — Главные ворота находились левее, так что атакующие непременно оказывались не у них, а у стены и углового бастиона. Более уязвимые для артиллерийского огня, они защищались башнями и бастионами, что предполагало большое сосредоточение солдат именно на этом участке.

— Прямо посередине, — сказал Кении, сползая вниз. — Проделайте брешь справа от главного бастиона и еще по одной по обе стороны от нее, а остальное мы берем на себя.

Сломать стены не трудно, однако Стокса не оставляло ощущение тревоги. Подход ограничивался громадным резервуаром, расположенным справа от перешейка. Уровень воды в нем существенно понизился по причине отсутствия дождей, а вода «зацвела», но само наличие хранилища означало, что штурмовым отрядам пришлось бы протискиваться между ним и отвесным обрывом слева. В самом узком месте полоса наступления составляла не более пятидесяти футов, и все пространство находилось в зоне поражения неприятельского огня, вести который защитники крепости могли как со стрелковых позиций над главными воротами, так и с флангов. Майор уже решил, что батареям нужно приберечь несколько ядер для ворот, дабы попытаться сбросить расположенные возле них орудия и посеять панику среди защитников.

И вот теперь, изнывая под полуденным солнцем, майор расхаживал между саперами, усердно заполняющими песком габионы. Он не ленился самолично проверять каждую корзину, удостоверяясь, что сипаи плотно утрамбовывают землю, поскольку плохо утрамбованные габионы ни на что не годились. Загруженные корзины поднимали на повозки. Неподалеку стояли другие повозки, с порохом и ядрами. Все шло своим чередом, без сбоев, и взгляд майора устремился через плато, туда, где устраивали лагерь недавно прибывшие войска. Ближайшие палатки, в большинстве своем самодельные и изрядно потрепанные, принадлежали кавалерийскому отряду маратхов, выступавшему на стороне британцев. Поглядывая на часовых у палаток, Стокс решил, что ценности, пожалуй, лучше убрать под замок, а слуге поручить получше приглядывать за сундуком. Остальные маратхи отправились на поиски источника или колодца, поскольку на плато источников не нашлось. Здесь было суше и прохладнее, но все равно жарко. Дальше, за палатками, где стояли в аккуратных пирамидах мушкеты, кружились пыльные вихри. Несколько офицеров Ост-Индской компании, сняв мундиры, играли в крикет на глазах заинтересованных зрителей, сипаев и солдат из шотландской бригады.

— Не для них игра, сэр, верно?

Майор повернулся — рядом стоял Хейксвилл.

— Что?

— Крикет, сэр. Слишком сложно для черномазых и шотландцев, сэр, по причине того, что здесь требуются мозги.

— А вы играете, сержант?

— Я, сэр? Никак нет, сэр. Нет времени на забавы, сэр, поскольку солдатское дело воевать.

— Отвлечься тоже бывает полезно. Ваш бывший полковник, например, играет на скрипке.

— Сэр Артур играет на скрипке, сэр? — с явным недоверием спросил Хейксвилл. — Не знаю, сэр, при мне он никогда не играл.

— Уверяю вас, играет. — Присутствие сержанта раздражало майора. Он невзлюбил Хейксвилла с первого взгляда и укрепился в неприязни за тот короткий срок, что сержант заменял Шарпа. — Так в чем дело?

Сержант то ли ухмыльнулся, то ли его перекосил нервный тик.

— Явился, сэр, для помощи и облегчения дел.

Такого ответа Стокс никак не ожидал и недоуменно уставился на Хейксвилла.

— Разве вы не вернулись в роту? Мне казалось, капитан Моррис приказал вам приступить к исполнению непосредственных обязанностей.

— Так точно, сэр. И как раз вовремя. Но я все думаю о несчастном Шарпи, сэр. Как он там, в неволе у нехристей? Я ведь и не знал, что его захватили, пока вы не сказали.

Майор пожал плечами.

— Думаю, обходятся с ним не так уж и плохо. Маратхи, насколько мне известно, жестокостью по отношению к пленникам не отличаются.

— Я вот о чем подумал, сэр. Не оставил ли Шарпи у вас свой ранец, сэр?

— Ранец? А с какой стати прапорщик должен был оставить у меня ранец?

— Мне, сэр, просто интересно. Офицеры ведь не любят таскать везде свой багаж, поскольку должны соблюдать достоинство. Вот я и подумал, сэр, что, если он оставил вам ранец, то я мог бы освободить вас от такой обязанности, поскольку вы, сэр, есть мистера Шарпа давний товарищ. Вот о чем я подумал, сэр.

Стокс нахмурился. Предложение сержанта звучало как-то странно, хотя он и не мог понять почему.

— Обязанность, сержант, не такая уж тяжелая.

— Так точно, сэр, я ничего такого и не имел в виду. Просто подумал, что вам и своих забот хватает. А раз так, то я бы, сэр, и облегчил бремя.

Майор покачал головой.

— Вообще-то, сержант, мистер Шарп действительно оставил мне свой ранец, и я обещал сохранить его. Обещания, сержант, я привык держать, так что ранец останется у меня.

— Как пожелаете, сэр, — хмуро пробормотал Хейксвилл. — Не подумайте чего, сэр. Как христианин почитал своим долгом. — Он повернулся и ушел. Стокс проводил сержанта взглядом, покачал головой и направился к эскарпу.

Сегодня вечером, думал он, мы установим батареи, а завтра вытащим орудия. Еще день уйдет на подготовку боеприпасов, а потом начнется бомбардировка. Два дня непрерывного гула, долбежки, пыли, копоти и дыма, после чего крикетчики поведут людей через перешеек. Бедняги, вздохнул майор. Бедняги.

— Не люблю ночные предприятия, — пожаловался Хейксвиллу капитан Моррис.

— Из-за Серингапатама, сэр? Суета, сэр, и неразбериха.

Сержант имел в виду ночную атаку в лесу возле Серингапатама, когда из-за несогласованности действий участвовавшие в ней роты 33-го полка понесли немалые потери и вынуждены были отступить.

Капитан повесил ножны на ремень и нахлобучил треуголку. Уже стемнело. Габионы были погружены на повозки, волы запряжены, и все только ждали команды майора Стокса, чтобы тронуться в путь. Предполагая, что неприятель может совершить вылазку с целью помешать установлению батарей, майор распорядился сформировать из роты Морриса линию пикетов. В задачу капитана входило наблюдение за крепостью и в случае нападения врага защита саперов до подхода резервного батальона сипаев. Все свои надежды Моррис возлагал на благоразумие противника, который предпочтет ночному бою спокойный сон.

— Добрый вечер, Моррис! — с неуместным оптимизмом приветствовал капитана Стокс. — Ваши парни готовы?

— Готовы, сэр.

Майор отвел Морриса за палатку и повернулся в сторону крепости, представлявшей собой в этот поздний час неясный темный силуэт на фоне еще более темных скал.

— Дело вот в чем, — заговорил Стокс. — Они наверняка заметят наши фонари и услышат скрип повозок. И в таком случае, скорее всего, ударят по нам из пушек. Может быть, и ракеты пустят. Не обращайте внимания. Ваша задача следить за воротами. Если они вышлют пехоту, то только через них.

— Знаю, сэр.

— Ни в коем случае не стреляйте из мушкетов! Если я услышу мушкеты, то подумаю о пехоте. И тогда я посылаю за мадрасскими ребятами, а дальше начинается неразбериха: всюду солдаты, где свой, а где чужой, не понять. Так что никакой стрельбы. Понятно? Только в случае появления пехоты. Если это случится, даете мне знать, сдерживаете противника и ждете подкрепления.

Моррис кивнул. Задание ему объяснили уже два раза, так что в дополнительных инструкциях нужды не было. Тем не менее он повернулся к построившейся и готовой к маршу роте:

— Никто не открывает огонь без моего разрешения, ясно?

— Им все ясно, сэр, — ответил за роту сержант Хейксвилл. — Ясно как божий день. Один только выстрел без позволения, и виновный зарабатывает добрую порку, сэр.

Моррис повел роту по старой дороге, которая шла непосредственно к воротам Внешнего форта. Ночь выдалась на редкость темная, так что, едва отойдя от эскарпа, капитан понял, что уже не видит ничего вокруг. Слышалось только шарканье сапог. Шли медленно, на ощупь. Висевшая над Гавилгуром бледная полоска полумесяца напоминала серебристое лезвие.

— Разрешите обратиться, сэр? — Глухой голос Хейксвилла прозвучал так неожиданно, что Моррис вздрогнул.

— Только не слишком громко, — проворчал капитан.

— Буду тих, как мышь, сэр. Я вот думаю, сэр, если мы здесь, придется ли нам участвовать в штурме вражеской крепости, сэр? Хотелось бы знать, поскольку рядовой состав интересуется, сэр.

— Участвовать в штурме? Господи, что вам такое вздумалось! Надеюсь, что нет.

Хейксвилл хмыкнул.

— Я потому еще спрашиваю, сэр, что хочу составить завещание.

— Завещание? — удивился Моррис. — Вам нужно завещание? Есть такая необходимость?

— Накопил кое-какие сбережения, сэр, — обиделся сержант.

А скоро будет больше, подумал он. Предположение о том, что ранец с главным богатством Шарпа остался у Стокса, подтвердилось. Оставалось только придумать, как до него добраться.

— Сбережения, говорите, а? — В голосе Морриса прозвучали саркастические нотки. — И кому же, черт возьми, вы их оставляете?

— Никому иному, как вам, сэр. Вы уж простите солдата, сэр. Семьи у меня нет, кроме армии, которая для меня, сэр, все равно что мать родная.

— Ну, тогда конечно. Составляйте ваше завещание. Коннорс вам поможет. Я с ним поговорю. — Коннорс был ротным писарем. — Полагаю, однако, что о завещании вам думать пока рано.

— Надеюсь, сэр, что так, но уж лучше позаботиться заранее.

Они замолчали. Темная громада крепости приближалась, и Моррису все больше становилось не по себе. Какой смысл в бесполезном ночном маневре? Врага в такой темноте все равно не увидишь, если только те дурни не надумают зажечь фонари. Словно в ответ на его мысли над Гавилгуром, точнее, над Внешним фортом появилось неясное свечение. Возможно, оно было всего лишь отражением разведенных в соседнем форте костров. Вскоре капитан разглядел и пару мерцающих огоньков на стене. Факелы? Или костры? Так или иначе, легче не стало — главные ворота все равно оставались погруженными в непроглядную тьму.

— Достаточно! — тихонько крикнул он. Вообще-то капитан совсем не был уверен, что подошел к форту достаточно близко, но идти дальше не имел ни малейшего желания, а потому остановился и велел Хейксвиллу растянуть роту через перешеек в западном направлении. — Пять шагов между каждой парой.

— Пять шагов между каждой парой. Есть, сэр.

— Если кто что-то увидит или услышит, немедленно передать мне.

— Есть, сэр.

— И пусть не вздумают курить, слышите? Не хватало только получить картечи из-за какого-нибудь идиота, который жить не может без табака.

— Понял, сэр. Будет сделано. Где мое место, сэр?

— В конце цепи, сержант. — В роте Моррис был единственным офицером, поскольку и лейтенанта, и прапорщика свалила лихорадка, и их пришлось оставить в Майсуре. Впрочем, Хейксвилл, на его взгляд, вполне мог заменить лейтенанта. — Если увидите неприятеля, отдайте приказ стрелять. Но только не ошибитесь, сержант. Только не ошибитесь.

— Есть, сэр, — отозвался Хейксвилл и зашипел на солдат, приказывая растянуться цепью.

Некоторое время слышались шорох шагов, сопение и прочие приглушенные звуки, но потом все смолкло. Дальний фланг роты растаял в темноте. Наступила тишина. Или почти тишина, потому что где-то в вышине постанывал ветер, а из форта доносилась заунывная музыка, тональность которой слегка разнообразил тот же ветер. Еще хуже, чем волынка, подумал Моррис.

Наконец невдалеке скрипнула ось первой груженной габионами повозки. Капитан понимал, что поделать с этим скрипом ничего нельзя и рано или поздно противник услышит и откроет огонь. И что дальше? Видно ведь лучше не станет. Более того, вспышки орудий ослепят людей. Вполне может случиться, что врага заметишь только, когда перед тобой блеснет сталь клинка. Моррис сплюнул. И зачем это все? Пустая трата времени.

— Моррис! — прошипел из темноты голос. — Капитан Моррис!

— Здесь! — Он повернулся на звук, шедший со стороны дороги на плато. — Я здесь. Кто там?

— Подполковник Кении, — по-прежнему шепотом ответил голос. — Не против, если я пройдусь вдоль вашей цепи?

— Конечно нет, сэр. — Появление чужого старшего офицера пришлось капитану не по вкусу, но отослать чужака он не мог. — Польщен вашим вниманием. — Моррис повернулся к роте. — Внимание, здесь у нас старший офицер. Передать дальше по цепи.

Подполковник двинулся вправо, и вскоре шаги его растворились в темноте. Тишину нарушал только скрип колес. Через какое-то время за валунами, где майор Стокс устанавливал главные батареи, появился свет фонаря. Моррис напрягся в ожидании реакции неприятеля, но в крепости никаких признаков активности не наблюдалось.

Шуму стало больше. Саперы снимали с повозок габионы и устанавливали их на камни, сооружая бастион. Кто-то негромко выругался, кто-то засопел от натуги, поднимая тяжеленную, набитую землей корзину. Еще один фонарь вспыхнул уже на камнях. Тот, кто держал его, решил, должно быть, проверить, правильно ли укладываются габионы. Ему тут же приказали спуститься.

Форт наконец проснулся, сначала Моррис услышал торопливые шаги, потом голоса на ближайшей позиции и в следующий момент увидел красный огонек пальника.

— Боже… — прошептал капитан, и тут же раздался первый выстрел.

Огонь копьем вырвался как будто прямо из стены, на мгновение осветив весь каменистый перешеек и затянутую зеленой пленкой гладь водохранилища, но в следующее мгновение его накрыло клубом дыма. Ядро со свистом рассекло воздух, пронеслось над ротой, ударилось о скалу и срикошетило куда-то вверх. За первым орудием ударило второе. Выброшенное из жерла пушки пламя осветило дымное облако изнутри, так что со стороны показалось, будто стена скрылась за неким причудливым туманным сиянием. Ядро угодило в габион, разбросав во все стороны землю. Кто-то застонал. В британском лагере и в крепости завыли собаки.

Моррис неотрывно смотрел на ворота, но ничего не видел из-за ослепительных вспышек орудий. Точнее, он видел смутные движения неких неясных форм, которые, скорее всего, были плодом его воображения. Артиллерия била теперь ровно, ритмично, ориентируясь на крошечные пятнышки фонарей. Потом фонарей стало больше, и светили они ярче, и часть бомбардиров перенесла огонь на западную оконечность перешейка, не догадываясь, что Стокс распорядился зажечь их умышленно, отвлекая неприятеля от настоящей цели.

И лишь потом защитники крепости вспомнили про ракеты. Вспышек добавилось. Казалось, с бастионов срываются и несутся по непонятной и непредсказуемой траектории, рассыпая искры и оставляя дымный след, огненные стрелы. Несколько таких стрел с пронзительным воем промчались над головой Морриса по направлению к лагерю. В цель не попала ни одна, но жуткий свист и сыплющиеся сверху искры действовали на нервы. Затем, внося свою лепту в ночное светопреставление, взорвались первые снаряды. Застучали по камням осколки. Выстрелы звучали не слишком часто, потому что командирам орудий приходилось постоянно поправлять наведение, но и не реже шести-семи раз в минуту. Ракет неприятель не жалел. Моррис пытался разглядеть хоть что-то, но вспышки слепили глаза, а ворота скрывал дым, в котором при желании можно было обнаружить что угодно. Капитан не подавал команду открывать огонь, рассчитывая, что если ворота отворятся, то он услышит либо скрип, либо звук шагов. Пока же он слышал только, как кричат люди на стенах, то ли понося невидимого врага, то ли подбадривая друг друга.

Хейксвилл на правом конце цепи после первых же выстрелов укрылся за камнями. Сначала он отсиживался там с рядовыми Кендриком и Лоури, но потом отполз еще дальше вправо, обнаружив глубокую расселину. Он понимал, что здесь ему ничто не грозит, но все равно каждая пролетающая ракета заставляла вздрагивать и втягивать голову в плечи, а каждый разрыв снаряда — подтягивать колени к груди. Сержант знал, что где-то на линии пикета находится чужой офицер — предупреждение Морриса прошло по всей цепи. Рискованное поведение старшего офицера представлялось полной глупостью: зачем человеку такого звания, как у Кении, соваться в пекло, если можно отсидеться в лагере? Тем не менее, когда подполковник негромко позвал его по имени, Хейксвилл не ответил. Вообще-то он даже не знал, подполковник ли это — хотя кто еще мог его требовать? — но все равно предпочел отмолчаться. А вдруг в этот самый момент какой-нибудь чумазый нехристь нацеливает пушку как раз на него? Ничего, подполковник переживет, решил сержант, зато своя шкура целее будет.

— Кто здесь? — требовательно спросил голос, переместившись на несколько ярдов сторону от убежища Хейксвилла.

— Рядовой Кендрик, сэр.

— Ко мне, рядовой. Требуется ваша помощь.

Кендрик выскользнул из-за камней и шагнул на голос. Чертов ублюдок, подумал он, но ослушаться приказа не мог.

— Где вы, сэр?

— Здесь, рядовой, здесь! Поторопитесь! Живей!

Кендрик споткнулся о камень, поскользнулся и грохнулся на задницу. В свете прорезавшей небо ракеты он успел лишь увидеть перед собой темную фигуру. В следующее мгновение к горлу прижалась прохладная сталь лезвия.

— Только пикни — сдохнешь, — прошипел голос.

Кендрик притих. Он не издал ни звука и все равно умер.

Неподалеку снаряд угодил в пару быков. Несчастные животные, которым разворотило внутренности, свалились на дорогу и жалобно замычали.

— Уберите их с пути! — крикнул кто-то, и несколько сипаев, торопливо перерезав постромки, потащили тяжеленные окровавленные туши в сторону. Двое солдат уже катили к эскарпу пустую повозку, чтобы пропустить другую, груженную габионами. Быки продолжали мычать. — Да убейте же их! — приказал офицер. — Штыками! Не стрелять!

Сипаи вытащили штыки. Колоть пришлось долго — мешала темнота, да и шкура оказалась толстая. К тому же быки отчаянно, из последних сил били копытами. Еще один снаряд взорвался рядом, полоснув осколками по камням. Дорога стала скользкой от пролившейся крови и разбросанных кишок, и следующую повозку занесло. Оси пронзительно, с надрывом заскрипели.

— Все в порядке, солдат? — спросил тот же безликий голос.

— Так точно, сэр, — отозвался рядовой Лоури.

— Я подполковник Кении. — Мужчина опустился рядом.

— Так точно, сэр, — сказал Лоури. Он нервничал, сам не зная почему.

— Что-нибудь видите?

— Никак нет, сэр, — ответил Лоури и почувствовал прикосновение клинка к горлу.

— Где Хейксвилл? — прошептал ему на ухо голос, и Лоури вдруг со страхом понял, что никакой это не подполковник Кении.

— Не знаю, сэр, — прохрипел он и попытался вскрикнуть, но крик замер на губах, потому что лезвие уже вошло в глотку.

Выпущенное низко ядро раскололо громадный валун, прикрывавший убежище Хейксвилла, и сержант заскулил, пытаясь поглубже вжаться в расселину. Шагах в тридцати от него упала и тут же принялась, рассыпая искры, гоняться за собственным хвостом ракета. Наконец она приткнулась к камню и погасла, оставив после себя узор голубоватых огоньков. Еще одно ядро врезалось в габионы, но теперь они плотно прилегали друг к другу, и утрамбованная земля поглотила силу удара.

Со стороны батареи донесся свист. За ним после паузы еще два. Услышав сигнал, Моррис с облегчением выдохнул.

— Все ко мне! На дорогу! — скомандовал он. — Передать по цепи! Всем на дорогу! — Слава богу, самое худшее позади! Теперь можно отступить к батарее, укрыться за габионами и переждать оставшиеся ночные часы. Было бы еще лучше, если бы маратхи, убедившись в том, что работы прекращены, вообще прекратили обстрел. — Сомкнуться! Живее!

Приказ передали по цепочке, и солдаты, натыкаясь друг на друга и чертыхаясь, начали сбегаться к дороге, где их ждал капитан. Выждав минуту-другую, Моррис позвал Хейксвилла.

— Похоже, его нет, сэр, — отозвался через некоторое время сержант Грин.

— Пересчитайте людей, сержант, — приказал капитан.

Людей пересчитали.

— Трое отсутствуют, сэр, — доложил сержант.

— Кто?

— Сержант Хейксвилл, рядовые Кендрик и Лоури.

— Черт бы их побрал!

С воротной башни сорвалась ракета и, петляя и оставляя дымовой след, умчалась в ночь, вильнула влево и нырнула в ущелье на краю перешейка. Падая по склону, она разбрасывала искры, пока не нашла покой на дне ущелья, в тысяче футов от края обрыва. Два орудия бухнули одновременно, запустив ядра к фонарям-обманкам. Огонь же на батарее погас. Саперы свою работу закончили.

— Отведите роту к батарее, — велел Моррис Грину. — Гаррард! Останетесь со мной.

Ничего героического капитан предпринимать не собирался, но и просто доложить о потере трех человек по неустановленной причине не мог, а потому, захватив рядового Тома Гаррарда, побрел в западном направлении вдоль линии развертывания роты. Несколько раз они звали пропавших по имени, однако никто не откликался.

Первую находку сделал Гаррард, споткнувшись о тело.

— Не знаю, кто это, сэр, но, похоже, он мертвый. Тут все в крови.

Моррис выругался и наклонился над убитым. Промелькнувшая в небе ракета позволила рассмотреть перерезанное горло и черную лужу крови. Снятый с солдата мундир валялся рядом, изрезанный на куски. Зрелище было неприятное, и Моррис почувствовал, что его может вырвать.

— Здесь еще один, — сообщил Гаррард, приседая рядом со вторым трупом.

— Господи! — Капитан отвернулся, изо всех сил сдерживая подступающую тошноту, но кисловатая желчь уже поднималась по горлу. Он заставил себя сделать глубокий вдох. — Уходим.

— Поискать третьего, сэр? — спросил Гаррард. — Должен быть где-то здесь.

— Уходим!

Моррис повернулся и зашагал прочь, подальше от проклятого места.

Гаррард молча последовал за ним.

Стрельба прекратилась. Последняя ракета прочертила звездное небо, и Гавилгур снова погрузился в тишину.

Хейксвилл лежал в расселине, скорчившись и вздрагивая каждый раз, когда взрыв снаряда или пролетающая ракета освещали тесное убежище, отбрасывая зловещие тени. В какой-то момент он услышал вскрик Лоури, но звук оборвался, и сержант решил, что виной всему нервы. Потом прозвучал долгожданный свисток, сигнализировавший о том, что саперы справились с работой, и тут же по цепи передали приказ Морриса возвращаться на дорогу.

Ракеты еще летали, орудия били, поэтому Хейксвилл остался там, где был, и лишь когда огненная буря стала стихать, осторожно выполз из укрытия и, не поднимаясь, пополз к дороге.

— Хейксвилл! — окликнул голос.

Он замер, вжавшись в землю.

— Хейксвилл! — уже настойчивее, требовательнее повторил голос — Сержант Хейксвилл!

Инстинкт подсказывал, предупреждал, что темнота таит опасность, и сержант еще ниже опустил голову. Он слышал, как кто-то ходит неподалеку, как поскрипывает кожа, слышал дыхание, но незнакомец прошел мимо. Хейксвилл прополз вперед и, шаря в темноте рукой, внезапно наткнулся на что-то влажное и липкое. Он вздрогнул, поднес пальцы к носу и учуял запах крови.

— Господи… — прошептал сержант и, пошарив еще, обнаружил тело.

Пальцы скользнули по лицу, нашли открытый рот и спустились ниже. Шею пересекала зияющая рана. Хейксвилл торопливо отдернул руку.

Убитый мог быть либо Кендриком, либо Лоури, потому что они остались где-то здесь. То, что один, а может быть, и оба мертвы, означало, что смерть капитана Торранса не была результатом ссоры любовничков. Впрочем, в такое объяснение Хейксвилл и не верил. Он знал, кто застрелил капитана. Скотина Шарп остался в живых. И теперь чертов Шарп охотился на своих врагов. Трое или четверо уже поплатились жизнью, и Хейксвилл знал: следующий на очереди — он.

— Хейксвилл! — Голос был уже далеко.

Со стены форта грохнула пушка, и в свете вспышки сержант увидел фигуру в странной, длинной одежде. Силуэт ясно вырисовался на фоне осветившегося неба. Он был близко, но по крайней мере уходил. Так и есть — Шарп! Проклятый выскочка! Хейксвиллом овладел такой ужас, что по лицу побежали судороги, а руки затряслись.

— Думай, скотина, — сказал он себе, — думай.

И ответ пришел. Ответ столь очевидный, столь ясный, что было удивительно, почему он искал его так долго.

Шарп жив. Он не попал в плен и не прохлаждается в темнице Гавилгура, а рыщет по британскому лагерю, отыскивая и убивая своих врагов. И это означало, что у него, Хейксвилла, есть только один выход, только одно место, где он будет в безопасности, где Шарп его не найдет. Надо бежать в крепость. По лагерю ходили слухи, что Гавилгур сильно укреплен, что штурм будет кровавый и, вполне вероятно, завершится неудачей. Но даже если крепость и падет, можно объяснить, что он просто попал в плен. Впрочем, так далеко в будущее Хейксвилл не заглядывал. Сейчас он хотел только одного: оказаться как можно дальше от Шарпа. Приняв решение, сержант повернул на юг, вниз по склону холма, а спустившись, вскочил и что было духу помчался к темным стенам через повисший над землей плотный тошнотворный пороховой дым.

Он пролетел мимо водохранилища, пронесся по дороге и повернул налево, к вырисовывающемуся в темноте силуэту воротной башни. И там, добежав, ударил кулаком в массивные, обитые железом ворота.

Никто не ответил.

Хейксвилл снова постучал, на сей раз прикладом мушкета, а потом принялся колотить изо всех сил, раз за разом оглядываясь, словно оттуда, из темноты, могла в любую секунду протянуться беспощадная рука мстителя. Наконец его услышали. Маленькая дверь слева от ворот открылась, и в проеме появился факел.

— Я дезертир! — прошептал Хейксвилл. — Я перешел на вашу сторону!

Руки схватили сержанта и затащили внутрь. Укрепленный высоко на стене факел позволял разглядеть узкий коридорчик, мощные укрепления и темные лица людей, которые взяли его в плен.

— Я на вашей стороне! — снова крикнул Хейксвилл. Дверь за его спиной со стуком закрылась. Лязгнул запор. Кто-то забрал у него мушкет. — Я на вашей стороне!

По вымощенной каменными плитами дорожке шел высокий мужчина с сухощавым, изрезанным морщинами лицом.

— Кто вы? — спросил незнакомец по-английски.

— Я готов драться за вас, сэр. Желаю и умею, сэр. Старый солдат, сэр.

— Меня зовут Ману Баппу, — певучим голосом сказал индиец, — и я здесь командую.

— Очень хорошо, сэр. То есть сахиб. Очень хорошо, сахиб. — Хейксвилл вытянулся в струнку, задрал подбородок и выпятил грудь. — Хейксвилл, сэр. Таково мое имя. Сержант Обадайя Хейксвилл.

Ману Баппу задумчиво смотрел на красномундирника. Дезертиров он не любил. Кто изменил одному флагу, может так же легко изменить и другому. Предателю доверять нельзя. Однако новость о перебежчике из вражеского лагеря придаст уверенности гарнизону. Нет, все же лучше сохранить ему жизнь и явить всем как пример упадка боевого духа неприятеля, чем расстрелять на месте.

— Отведите его к полковнику Додду, — распорядился он. — И верните мушкет. Он на нашей стороне.

Так Хейксвилл оказался в Гавилгуре. Среди врагов. Зато в безопасности, вдали от ужаса, превратившего жизнь в нежданный кошмар.

Он спасся от Шарпа.

Глава восьмая

Работавшие на установке габионов саперы были слишком возбуждены, чтобы уснуть, а потому собрались у двух дымящих костров обменяться впечатлениями. Смех их то замирал, уносимый ветром, то вспыхивал с неожиданной силой. Довольный проделанной работой, майор Стокс выставил в качестве награды три кувшина с араком, и они тут же пошли по кругу.

Некоторое время Шарп с завистью наблюдал за этим небольшим праздником из лагеря Сьюда Севаджи, потом направился к маленькой палатке, перед входом в которую стащил с себя позаимствованную индийскую одежду. В темноте он споткнулся о Клер. Разбуженная сначала артиллерийской канонадой, потом веселыми голосами саперов, девушка привстала, вытянула руку и наткнулась на обнаженную плоть.

— Вы разделись! — испуганно вскрикнула она.

— Не совсем, — ответил Шарп и поспешно добавил: — Просто одежда промокла. Пришлось снять. Не хотел пачкать постель. Но ты не бойся, рубашка на мне.

— А что, разве шел дождь? Я и не слышала.

— Не дождь. Измазался кровью. — Он сунул руку под одеяло, которое тоже взял у Севаджи, и нащупал мешок Торранса.

Клер услышала негромкое постукивание.

— Что это?

— Ничего. Просто камешки.

Шарп пересыпал в сумку двадцать камней, которые забрал у Кендрика и Лоури, спрятал сумку под одеяло и лег сам. Может быть, и не все, но большую часть драгоценностей он вернул. Рядовые даже не потрудились как следует спрятать добычу, например зашить в одежду, и держали камни в карманах. Его одолевала усталость, да и тело еще не отошло от побоев. Было больно дышать, ныли синяки, шатался зуб.

— Что там случилось? — полюбопытствовала Клер.

— Ничего особенного. Саперы устанавливали габионы. Утром начнут оборудовать позиции, устраивать склады, а завтра к вечеру подтянут пушки.

— А что случилось с тобой? — подкорректировала вопрос Клер.

Шарп немного помолчал, прежде чем ответить.

— Искал старых друзей.

Искал, да вот только Хейксвилла, черт бы его подрал, так и не нашел. И теперь этот ублюдок будет осторожен вдвойне. Ну да ничего, рано или поздно шанс еще представится. Шарп усмехнулся, вспомнив испуганный голос Морриса. Капитан всегда был таким: придирался к солдатам и пресмыкался перед старшими. Дрянной человек.

— Ты кого-то убил?

— Двоих, — признался Шарп. — А должен был троих.

— Почему?

Он вздохнул.

— Потому что они были плохими людьми. — Объяснение получилось уж слишком простое, но, пожалуй, верное. — И еще, потому что пытались убить меня. К тому же ограбили. Ты их, наверно, знаешь. Кендрик и Лоури.

— Они были такие неприятные… мерзкие… — тихо проговорила она. — И постоянно на меня пялились.

— Ну, милая, за это я бы их винить не стал. Клер ненадолго умолкла. Смех понемногу затихал, солдаты расходились по палаткам. Ветер, прошмыгнув под клапан, принес с перешейка, где еще тлела сухая трава, запах сгоревшего пороха.

— Все пошло не так, да? — грустно спросила девушка.

— Поправим.

— Ты, может, и поправишь.

Она снова замолчала и, показалось Шарпу, заплакала.

— Я отвезу тебя домой, в Мадрас.

— И что я там буду делать?

— Все будет в порядке, девочка. Я дам тебе парочку моих волшебных камешков.

— Чего я хочу, — прошептала она, — так это вернуться домой. Но такое путешествие мне не по карману.

— Выйди замуж за солдата, — посоветовал Шарп, — и он отвезет тебя домой.

Вспомнился Элай Локхарт, так восхищавшийся Клер издалека. Они бы, пожалуй, подошли друг другу.

Она и вправду плакала, тихо-тихо.

— Торранс говорил, что оплатит мне дорогу домой, когда я рассчитаюсь с долгами.

— И ты поверила? Он заставил тебя отрабатывать дорогу в одну сторону, так с какой стати давать тебе деньги на возвращение? Мерзавец и обманщик.

— Сначала капитан показался таким добрым.

— Мы все такие. Ласковые, как пушинка, когда впервые видим женщину, а как получим свое, так все и меняется. Хотя… не знаю. Может быть, и не каждый раз.

— Мой Чарли был не такой.

— Чарли? Твой муж?

— Да. Он всегда был добр ко мне.

Шарп откинулся на спину. Сквозь прохудившийся брезент палатки проглядывали мигающие огоньки гаснущих костров. Если пойдет дождь, подумал он, одежда промокнет насквозь.

— Люди есть всякие, и плохие, и хорошие.

— А ты какой? — спросила Клер.

— Думаю, хороший. Только… Трудно сказать. Каждый раз, когда я попадаю в какие-нибудь неприятности, выход всегда оказывается лишь один. Драться. Я умею драться. Умею хорошо. А все остальное…

— Так ты этого хочешь? Драться?

— Чего я хочу, то один Бог знает. — Он негромко рассмеялся. — Хотел стать офицером. Так сильно хотел, как ничего другого в жизни! Даже во сне себя офицером видел! Ей-богу! Иногда мне казалось, что я умру, если не стану офицером. Ну и вот. Мечта сбылась. Сон стал явью. А я думаю, и зачем только мне это было так надо? — Шарп помолчал. За палаткой негромко простучали копыта. — Кое-кто пытается убедить меня уйти из армии. Продать должность, понимаешь? Я им не нужен. Меня здесь не хотят.

— Почему?

— Потому, девочка, что я не их круга. Грязный и вонючий.

— Так ты хочешь уйти?

Он пожал плечами.

— Не хочу. Понимаешь, это что-то вроде клуба. Общество. Я им не подхожу, вот они и стараются меня вытолкать. Ну ладно, уйду, а что потом? Вдруг захочется вернуться? Пробиваться назад? В общем, я и сам толком не знаю, ради чего держусь. Посмотрим, может, в стрелках будет по-другому. В любом случае, пока не увижу, не уйду.

— Значит, хочешь и дальше драться?

— В этом я мастер. И мне нравится драться. Знаю, хвастать тут вроде бы нечем, но для меня ни в чем больше такого удовольствия нет.

— Так уж и ни в чем?

— Ну, может быть, есть еще кое-что… — Шарп улыбнулся в темноте.

Они замолчали, и он уже решил, что Клер уснула, но она вдруг снова заговорила.

— А что же твоя вдова? Та, француженка?

— Уехала, — бесстрастно ответил Шарп.

— Уехала?

— Да, милая, укатила. Взяла кое-какие мои денежки и укатила. Говорят, в Америку. Вот так-то.

С минуту Клер молчала, потом осторожно спросила:

— Тебе плохо из-за того, что ты один?

— Нет.

— А мне плохо. Я боюсь, что останусь одна.

Шарп повернулся к ней, протянул руку и погладил по волосам. Девушка замерла от прикосновения, напряглась, но постепенно оттаяла.

— Ты не одна, милая. То есть ты одна, только если сама того хочешь. Просто попала в неприятную историю, вот и все. Такое с каждым случается. Но теперь твои беды позади. Ты свободна. — Ладонь его переместилась на ее шею, потом ниже. Клер не сопротивлялась, даже не шевелилась, и он двинулся дальше. — А ты тоже разделась.

— Мне было жарко, — пропищала еле слышно Клер.

— А что хуже? Когда жарко или когда одиноко?

Ему показалось, что она улыбнулась. В темноте определить наверняка было трудно, но ему почему-то так подумалось.

— Когда одиноко, — прошептала Клер.

— Ну, это поправимо. — Он приподнял тоненькое одеяло и подвинулся к ней.

Клер перестала плакать. Где-то далеко прокукарекал петух. Вершины восточных скал окрасились первым, золотистым светом зари. Дым от потухших костров, похожий на утренний туман, еще тянулся в сторону лагеря. В главном лагере протрубили горны, призывая красномундирников на утреннее построение. Дневные пикеты сменили ночные. Солнце поднялось, заливая мир ярким светом.

Мир, в котором спали Шарп и Клер.

— Вы оставили убитых? — прорычал Уэлсли. — Как это могло случиться?

Капитан Моррис замигал, будто порыв ветра бросил вдруг в глаза пригоршню мелкой пыли.

— Я пытался, сэр, — соврал он. — Пытался их вынести, но было очень темно. Очень темно, сэр. Подполковник Кении может подтвердить, сэр. Он приходил к нам ночью.

— Я приходил к вам ночью? — Кении, высокий, раздражительный, с брезгливым выражением на лице, стоял рядом с генералом. — Вы меня видели? — Судя по тону, подполковник был готов взорваться от негодования.

— Так точно, сэр, — жалобно-недовольным тоном отвечал капитан. — Вы были на линии пикетов.

— Ничего подобного! Вы, капитан, похоже, перегрелись на солнце. Берегите голову. — Кении пронзил Морриса испепеляющим взглядом, отвернулся, достал из кармана табакерку и взял понюшку табаку. — Вы вообще-то кто?

— Моррис, сэр. Тридцать третий полк.

— Хм, а я думал, у нас тут только сипаи да шотландцы. — Подполковник вопросительно посмотрел на Уэлсли.

— Рота капитана Морриса сопровождала конвой, — ответил генерал.

— Пехотная рота, а? — Кении взглянул на эполеты Морриса. — Что ж, может пригодиться. При штурме еще одна рота лишней не будет. — Он втянул табак сначала одной ноздрей, потом другой. — У моих парней поднимется настроение, когда они увидят, как умирают белые люди. — Подполковник командовал первым батальоном 11-го Мадрасского полка.

— С какими силами думаете идти на штурм? — спросил генерал.

— У меня сейчас девять рот. Гренадеры и еще две роты из Шотландской бригады. Фланговые из моего полка и еще четыре из других. Хорошие парни, все без исключения, но, полагаю, будут не прочь поделиться славой с английскими пехотинцами.

— А я полагаю, что вы, капитан, с радостью воспользуетесь шансом поучаствовать в штурме, не так ли? — сухо, не глядя на Морриса, спросил Уэлсли.

— Конечно, сэр. Буду счастлив, — ответил капитан, проклиная в душе раздражительного подполковника.

— Вот и отлично. А пока, — продолжал генерал, — сходите за своими людьми.

— Есть, сэр.

— Ну, так идите.

Сержант Грин взял с собой на перешеек полдюжины человек, но тел нашли только два. Кендрика и Лоури. Сержант Хейксвилл как сквозь землю провалился. Противник, заметив шныряющих между скалами, возле водохранилища, красномундирников, открыл огонь, и по камням защелкали пули. Грину пуля попала в каблук. Кожу не пробила, но удар получился настолько болезненный, что сержант запрыгал по сухой низкой траве на одной ноге.

— Хватайте этих поганцев и утаскивайте отсюда поживей, — крикнул он солдатам, благодаря судьбу за то, что маратхи не пустили в ход пушки.

Словно в ответ ему со стены пальнуло орудие, осыпав небольшой отряд градом картечи. Пули свистели, но, к счастью, ни одна не достигла цели. Солдаты схватили Кендрика и Лоури за ноги и поволокли за собой к наполовину законченной батарее, где их поджидал капитан Моррис.

В безопасности за уложенными ночью габионами несчастных подвергли уже более деликатному обхождению и положили на самодельные носилки. По пути санитаров-носильщиков перехватил подполковник Кении, пожелавший лично осмотреть убитых, уже начавших разлагаться и издавать неприятный душок.

Увидев зияющие раны, подполковник покачал головой.

— Эти мерзавцы, должно быть, выслали из форта дюжину головорезов, — решил он. — Говорите, сержант пропал?

— Так точно, сэр, — ответил Моррис.

— Бедняга наверняка в плену. Будьте осторожны вечером, капитан, они обязательно повторят попытку. И уверяю вас, если у меня появится желание прогуляться, то никак не в расположение вашей роты.

К ночи рота Морриса снова выступила на охрану новых батарей. На сей раз перед Стоксом стояла задача доставить из нижнего лагеря и установить орудия. Солдаты заметно нервничали, ожидая появления из темноты кровожадных маратхских головорезов, но страхи оказались напрасными — их никто не потревожил. В крепости царила тишина. Пушки Гавилгура молчали, со стен не срывались ракеты, так что британцам никто не мешал. Артиллеристы вытащили орудия на позиции и перенесли порох и ядра в заранее подготовленные склады.

Оставалось только ждать команды.

Наконец небо на востоке посветлело, потом первые лучи солнца коснулись верхушек скал. Стены крепости оставались пока серо-черными. Артиллеристы ждали. Одинокое облачко над горизонтом вспыхнуло вдруг розовым. Гавилгур начал просыпаться. Потянулись вверх дымки костров, на которых готовили завтрак. Встрепенулись от утреннего ветерка бессильно висевшие над башнями флаги. В полумиле от батарей, в нижнем лагере, горны протрубили побудку. Офицеры на батареях раскрыли подзорные трубы и навели их на северную стену цитадели.

Майор Стокс свою работу почти закончил. Пушки заняли предназначенные им позиции, и теперь дело оставалось за артиллеристами, которые должны были проделать бреши в кажущихся несокрушимыми стенах. И все же майор не уходил, желая лично убедиться, что удар будет нанесен туда, куда требуется. Положив подзорную трубу на треногу, он прошелся взглядом по покрытым мхом камням справа от центрального бастиона. В нескольких местах майор заметил слабую тень, свидетельствующую о неровности кладки. Он позвал к себе командира батареи восемнадцатифунтовиков. Командовал батареей майор, который, сославшись на занятость, прислал вместо себя сержанта.

— Вот ваша цель. — Стокс кивнул на подзорную трубу.

Сержант подошел ближе, согнулся к трубе, посмотрел, потом выпрямился, чтобы посмотреть на стену уже без прибора, и снова приник к окуляру. При этом он не переставая жевал табак, а поскольку два нижних передних зуба у служивого отсутствовали, то по подбородку густой желтоватой струйкой стекала слюна. Сержант опять выпрямился, бросил еще один взгляд на крепость и наклонился уже в третий раз. Инструмент был мощный, и канонир видел перед собой только вертикальную трещину между двумя огромными каменными глыбами. Она начиналась примерно в четырех футах от основания стены и шла вверх еще на столько же. В случае обрушения заполнявший стену мусор хлынет вперед, образовав пологий скат, по которому штурмующие смогут подняться к бреши.

— Бить надо по соединению, сэр? — уточнил сержант. Говорил он с таким сильным нортумберлендским акцентом, что Стокс не сразу его понял.

— Да, по соединению. По нижней части.

— Значит, взять пониже. — Сержант кивнул, не отрываясь от трубы. — Похоже, там трещина, сэр, а?

— Трещина, — подтвердил майор.

Артиллерист хмыкнул. Он уже представлял, как все будет. Сначала ядра войдут в трещину, запечатав ее, но потом давление усилится, камни сдвинутся, и стена рухнет.

— Лопнет, как нарыв, — довольно заметил сержант, отрываясь от подзорной трубы.

Вернувшись к орудию, он велел своим людям заняться делом, а сам налег на регулировочный винт, хотя габионы еще закрывали амбразуру. Через каждые несколько секунд сержант залезал на хобот лафета и, взглянув на крепость, отдавал распоряжения: сместить пушку на дюйм вправо или на палец влево. Потом он подбросил в воздух пучок сена, чтобы определить направление ветра, и еще чуть-чуть приподнял ствол.

— Первый выстрел, сэр, — объяснил канонир наблюдавшему за ним Стоксу. — Пушка еще не прогрелась, поэтому я ей нос малость и задрал. — Он подвернул винт и хлопнул ладонью по жерлу. — Вот теперь порядок.

У батареи появились первые водоносы-пуккали с кожаными мехами, содержимое которых выливалось в большие деревянные корыта. Вода требовалась не только для того, чтобы пушкари могли утолять жажду и смачивать ветошь, которой прочищали после каждого выстрела дуло, но и для охлаждения самого орудия. Солнце поднималось все выше, обещая жаркий день, и пушки, если их не охлаждать, могли перегреться, что приводило к преждевременному взрыву пороховых зарядов. Сержант тем временем выбирал первое ядро, прокатывая два восемнадцатифутовых шара по траве, чтобы определить, какое из них круглее.

— Вот это, — сказал он, сплевывая табачную жвачку на выбранный снаряд.

Легкая рота капитана Морриса, отслужив наряд, двинулась по дороге в лагерь — отсыпаться. Провожая пехотинцев взглядом, майор Стокс в не первый уже раз подумал о Шарпе. Бедняге, конечно, не повезло, но, по крайней мере, услышав артиллерийскую канонаду, он поймет, что осада началась, а значит, томиться в заключении осталось недолго. Вот только пройдут ли красномундирники в брешь? А если пройдут, то как преодолеют ров, разделяющий Внешний и Внутренний форты крепости? Стокс вздохнул и попытался отогнать мрачные мысли, убеждая себя в том, что он свое дело сделает, а добывать общую победу — забота других.

Отобранное ядро закатили в жерло пушки. Мешочки с порохом уже лежали на месте. Сержант снял с ремня моток проволоки, вставил конец в запальное отверстие и подтолкнул, пробив один из мешочков. Потом взял пальник.

— Мы готовы, сэр! Ждем команды! — крикнул он командиру батареи, майору, который в свою очередь посмотрел на Стокса.

Стокс пожал плечами.

— Вам виднее, но, думаю, лучше подождать распоряжения полковника Стивенсона.

Пушкари второй осадной батареи, находившейся в пятидесяти ярдах к западу, уже вылезли на габионы, чтобы посмотреть, куда попадет их первое ядро. Оставленная им на стене выбоина должна была служить ориентиром. Две фланговые батареи открывать огонь тоже не спешили. Их главная работа начнется, только когда в стене будут проделаны бреши, а до того задача заключалась в том, чтобы бить по амбразурам и укреплениям.

— Полагаю, стена долго не простоит, — поделился своим мнением командир батареи, майор по имени Пламмер, изучавший неприятельские редуты через подзорную трубу Стокса.

— Хорошо бы разбить ее сегодня, — согласился Стокс.

— Слава богу, они не додумались соорудить гласис, — заметил Пламмер. — Вот тогда бы пришлось повозиться.

— Да, тут нам повезло, — отозвался Стокс.

Впрочем, чем больше он размышлял об особенностях оборонительной системы Гавилгура, тем больше сомневался в том, что отсутствие гласиса дает им решающее преимущество. Скорее всего, маратхи, зная слабые места крепости лучше британцев, уже решили сосредоточить главные усилия на защите не Внешнего, а Внутреннего форта, отделенного от соседнего глубоким рвом. Как преодолеть это препятствие? Мысль не давала майору покоя. Стокс боялся, что Уэлсли предложит ему найти инженерное решение проблемы, но что он может сделать? Заполнить ров землей? Такая работа займет месяцы.

Дурные предчувствия рассеял требовательный голос адъютанта, присланного полковником Стивенсоном, — тот желал знать, почему до сих пор молчат пушки.

— Вот вам, Пламмер, и долгожданный приказ, — сказал Стокс.

— Приготовиться! — крикнул майор.

Четыре пушкаря вскарабкались на бастион и убрали четыре наполовину заполненные корзины, прикрывавшие доселе орудие. Сержант в последний раз проверил прицел, кивнул сам себе и отступил в сторону. Остальные закрыли уши ладонями.

— Начинайте, Нед! — крикнул Пламмер.

Сержант неторопливо взял фитиль, перегнулся через колесо и поднес раскаленный конец к запальной трубке.

Грохнул выстрел. Орудие отскочило на все пять ярдов. Батарею заволокло густым едким дымом. Ядро со свистом пронеслось над каменистым перешейком и с треском ударилось о стену форта. Защитники крепости засуетились, между башенками замелькали фигуры. Стокс поднял подзорную трубу, направив ее на трещину в стене. Прошло не меньше минуты, прежде чем дым рассеялся, и майор увидел, что от стены отвалился кусок размером с суповую тарелку.

— Два дюйма вправо, сержант, — укоризненно заметил он.

— Ветер, сэр. Это из-за ветра, — отозвался Нед. — Не иначе, как из-за него, потому что моя-то дура — простите, сэр, — наведена как надо. Вот подождите, сами увидите.

— Все в порядке, сержант, — улыбнулся Стокс. — Вы молодчина. — Он сложил руки рупором и, повернувшись ко второй батарее, прокричал: — Попали, парни! Так и продолжайте!

Над крепостной стеной расцвело облачко дыма, потом бухнуло, и в следующую секунду над головами артиллеристов прошелестело ядро. Майор, придерживая треуголку, спрыгнул на землю.

— Похоже, мы их разбудили, — заметил он, и в подтверждение его правоты вслед за первым выстрелили еще с десяток маратхских пушек.

Посланные ими ядра либо попали в габионы, либо, срикошетив от каменистой почвы, разлетелись по сторонам. Им ответила вторая британская батарея. Эхо выстрелов, отскочив от скал, умчалось в нижний лагерь, чтобы сообщить тем, кто еще не знал, что осада Гавилгура началась по-настоящему.

Рядовой Том Гаррард из роты легкой пехоты 33-го полка отправился понаблюдать за обстрелом крепости к скалистому обрыву. Впрочем, смотреть было, в общем-то, не на что: форт скрывала пелена дыма, растянувшаяся над всем перешейком, от Гавилгура до бьющих по нему батарей. Пушки защитников крепости палили беспрерывно, но точности им явно недоставало. Ядра либо врезались в габионы, либо перелетали или перепрыгивали через артиллерийские позиции. Британцы отвечали реже, но в цель попадали с неизменным постоянством. Восемнадцатифунтовые кругляши упрямо били в одну точку, отщепляя от стены все новые и новые куски. Солнце поднималось все выше в безоблачном небе, орудия нагревались все больше, так что через каждые несколько секунд пушкари окатывали водой раскаленные жерла. Металл шипел, вода моментально вскипала, превращаясь в пар, и снующие вверх-вниз по каменистой дороге, обливающиеся потом водоносы едва поспевали наполнять деревянные корыта.

Некоторое время Гаррард сидел в полном одиночестве, но потом заметил, что за ним наблюдает пристроившийся неподалеку индиец в рваной, грязной одежде. Поначалу солдат игнорировал незнакомца, надеясь, что тот уберется сам, но чертов туземец не только не убирался, но и подкрадывался все ближе.

— Сахиб!

— Пошел к черту! — прорычал Гаррард.

— Сахиб! Пожалуйста!

— Украсть у меня нечего, покупать я ничего не хочу, и твоя сестра меня не интересует.

— А вот я, сахиб, твоей сестре бока бы помял, — сказал индиец, и красномундирник обернулся, схватив с земли увесистый камень. Камень, впрочем, так и остался у Тома в руке, потому что наглец убрал с лица край заменявшей тюрбан замызганной тряпки и широко улыбнулся. — Нельзя, Том, швырять камнями в офицеров. Хотя я тебя не виню — и сам бы с удовольствием.

— Адские силы! — Гаррард выронил камень и протянул руку. — Дик Шарп! — Он вдруг остановился. — Э-э, мне, наверно, надо называть тебя сэром?

— О чем ты говоришь! — Шарп ответил на предложенное рукопожатие и отступил на шаг. — Мы же с тобой приятели, верно? И никакая перевязь этого не изменит. Ты как?

— Бывало и хуже. А ты?

— Бывало и лучше.

Гаррард нахмурился.

— Послушай-ка, у нас прошел слушок, что ты вроде бы попал в плен.

— Попал, да ушел. Не родился еще тот, кто смог бы меня удержать. Да и тебя тоже. — Шарп опустился рядом с другом, с которым прошагал в одной шеренге целых шесть лет. — Держи. — Он протянул Тому кусок сушеного мяса.

— Что это?

— Козлятина. Но есть можно.

Некоторое время оба сидели молча, глядя, как работают артиллеристы. Ближайшие к ним двенадцатифунтовики фланговой батареи били по зубцам вдоль парапета над воротами Гавилгура. Им уже удалось сбросить со стены пару вражеских пушек, и теперь они перенесли огонь на две соседние амбразуры. Запряженная быками повозка, только что доставившая на батарею боеприпасы, сломалась, едва тронувшись в обратный путь, и вокруг нее стояли теперь человек пять или шесть, каждый из которых предлагал свой способ починить колесо. Гаррард выковырнул застрявшую между зубами жилу.

— Оттащите сломанное и поставьте новое, — презрительно бросил он. — Неужто так трудно додуматься? Майор, два лейтенанта, а мозгов все равно не хватает.

— Они же офицеры, Том, — укоризненно заметил Шарп, — а офицерам думать необязательно.

— Тебе лучше знать, — ухмыльнулся Гаррард. — Только вот чего они там столпились? — Он протянул руку в сторону Внутреннего форта, отделенного от плато глубокой расщелиной. — Глянь, какая у них там дура! Что стог сена! И те ублюдки уже с полчаса около нее крутятся.

Шарп перевел взгляд со стены Внешнего форта на далекие скалы.

— Черт, мне нужна подзорная труба.

— Не труба тебе нужна, а форма.

— Я этим занимаюсь, — загадочно ответил Шарп.

Гаррард прихлопнул муху.

— Так каково оно, Дик?

— Что каково, Том?

— Быть в офицерах?

Шарп пожал плечами, подумал и снова пожал плечами.

— Не знаю. Я еще толком не понял. — Он вздохнул. — Я ведь сам этого хотел, Том. Сильно хотел. Не думал только, что они так меня примут. Не все, конечно. Есть такие, как майор Стокс. Хороший человек. И некоторые другие тоже. Но большинство воротят нос. Не нравлюсь я им.

— Конечно не нравишься. И понятно почему. Если ты смог пробиться снизу, значит, и другие могут. — Гаррард посмотрел на приятеля. — Жалеешь, что не остался в сержантах, а?

— Нет, не жалею, — с неожиданной уверенностью, удивившей его самого, ответил Шарп. — Я могу это сделать, Том. И сделаю. Вот увидишь.

— О чем ты говоришь, Дик? Что ты сделаешь? Всю работу сделаем мы, а тебе и пальцем шевельнуть не придется. Слуга и сапоги начистит и задницу почешет.

— Я о другом, приятель. — Шарп кивнул в сторону крепости. — Когда мы попадем туда, мне понадобятся парни, которые знают, что к чему. Видишь тот ров? Представляешь, сколько наших ребят там полягут, если не выбить ублюдков из другого форта? Я хочу это сделать. И сделаю.

Гаррард с сомнением покачал головой.

— Вряд ли они тебе это позволят.

— Верно, вряд ли, — угрюмо согласился Шарп. Некоторое время он сидел молча, не сводя глаз со стены Внутреннего форта, на которой копошились едва различимые фигурки. Чем они заняты, понять было невозможно. — Кстати, где Хейксвилл? Я искал его вчера, но даже на построении не увидел.

— Попал в плен.

— Хейксвилл? В плен?

— По крайней мере так сказал Моррис. Хотя мне что-то плохо верится. Думаю, ублюдок просто сбежал. Так или иначе, он сейчас там, в крепости.

— Так ты думаешь, Хейксвилл ушел к ним?

— А что? Прошлой ночью зарезали двух наших ребят. Моррис говорит, маратхи выслали каких-то головорезов, но я так не считаю. То есть никаких таких головорезов никто не заметил. Шатался там один тип, назывался подполковником Кении, но, как выяснилось, Кении не приходил. — Гаррард посмотрел на приятеля — по лицу Шарпа скользнула усмешка. — Так это был ты, Дик…

— Я? — Шарп изобразил недоумение. — О чем ты, Том? Я же был в плену. Сбежал только вчера.

— Если ты был в плену, то я царь Персии. Послушай, Кендрик и Лоури собирались тебя арестовать, верно?

— Так это их зарезали? — с невинным видом спросил Шарп.

Гаррард рассмеялся.

— Так им и надо, подонкам. Заслужили. Ползали на брюхе перед Хейксвиллом.

Над дальней стеной расцвел серовато-белый цветок, а через пару секунд до Гаррарда и Шарпа долетел звук выстрела. Воздух содрогнулся. Громадное ядро угодило точно в цель, разметав в щетки застрявшую за батареей повозку. Людей отбросило в стороны. Упав на землю, окровавленные тела еще подергались и застыли в неестественных позах. Осколок камня просвистел над головой Шарпа.

— Адские силы! — воскликнул восхищенно Гаррард. — Одним выстрелом пятерых!

— В следующий раз будут поосторожнее, — сказал Шарп. Из палаток, привлеченные криками, выбежали и устремились к краю плато люди. Был среди них и Моррис. Развернув подзорную трубу, капитан навел ее на громадную пушку, над которой еще висел дым. — Вот что, Том, слушай меня внимательно. Через минуту я встану, а ты меня ударишь.

— Что? Я… Что ты такое несешь, Дик?

— Врежешь мне, понял? Потом я побегу, а ты за мной погонишься. Но не догонишь. Понял?

Гаррард ничего не понял, что подтверждала и его растерянная физиономия.

— Что ты задумал, Дик?

Шарп ухмыльнулся.

— Не спрашивай, Том. Просто сделай, о чем я тебя прошу, ладно?

Гаррард пожал плечами и ухмыльнулся в ответ.

— Ты же офицер. Твое дело приказывать, мое — подчиняться. Делай как знаешь.

— Ты готов?

— Всегда мечтал съездить офицеру по роже.

— Тогда вставай. — Они поднялись. — Ударь меня. Я хотел украсть у тебя патроны, ясно? Двинь мне кулаком.

— Адские силы… — пробормотал Гаррард.

— Ну же! Давай!

Гаррард вполсилы влепил приятелю по ребрам, Шарп его оттолкнул. Рядовой упал. Шарп повернулся и побежал вдоль края плато. Гаррард закричал, неловко поднялся и помчался за ним. Несколько человек, услышав крики, бросились наперерез, но человек в индийской одежде уклонился влево и скрылся в кустарнике. Больше половины роты Морриса, обнаружив нежданное развлечение, присоединились к погоне, но беглец имел немалое преимущество и, ловко лавируя между кустами, уверенно отрывался от улюлюкающей толпы. Добежав до места, где стояла на привязи лошадь, Шарп вырвал из земли колышек, вскочил в седло и дико гикнул. Вслед ему неслись оскорбления, но он их уже не слышал. Еще несколько секунд, и беглец вылетел за пределы лагеря, а конных пикетов поблизости не оказалось.

В лагерь Шарп вернулся через полчаса с группой выезжавших на разведку местных всадников. Улучив момент, он отстал от отряда, соскочил с коня у своей палатки и передал поводья дожидавшемуся хозяина Ахмеду. Пока Гаррард и Шарп отвлекали внимание роты, мальчишка занимался знакомым делом, прибирая к рукам то, что плохо лежало.

— Все взял, — с гордостью доложил он, прошмыгнув в душную палатку вслед за Шарпом.

На сей раз Ахмед ограничился немногим: красным мундиром капитана Морриса, портупеей с саблей и перевязью.

— Молодец, — похвалил его Шарп.

Мундир потребовался потому, что полковник Стивенсон отдал приказ: всем, кто пойдет на штурм Гавилгура, во избежание неприятных недоразумений быть в форме. Сьюду Севаджи и его людям, намеревавшимся отправиться в крепость на поиски Бени Сингха, выдали потрепанное старье, во многих случаях с въевшейся в ткань кровью предыдущих владельцев, но для Шарпа куртки по плечу не нашлось. Даже мундир Морриса оказался маловат и грозил треснуть по швам, но по крайней мере форма у него теперь была.

— Тебя никто не видел? — поинтересовался он у Ахмеда.

— Никто. Ни один ублюдок, — с самодовольной ухмылкой ответил мальчишка.

Его английский делался лучше день ото дня, и Шарпа беспокоило лишь то, что в речи юного араба встречалось чересчур много слов, которые могли бы оскорбить нежное ухо иного джентльмена. Он бросил Ахмеду монетку, и тот, подмигнув, спрятал ее куда-то под одежду.

Перекинув мундир через плечо, Шарп выбрался из палатки и отправился на поиски Клер. Искать ее долго не пришлось: девушка прогуливалась с высоким солдатом в рубахе, черных штанах и высоких сапогах со шпорами. Парочка оживленно беседовала, не замечая ничего вокруг, и Шарп неожиданно для себя ощутил укол ревности, но тут высокий солдат повернулся, нахмурился, узрев незнакомца в лохмотьях, и наконец улыбнулся.

— Мистер Шарп!

— Сержант Локхарт? Какого черта здесь делает кавалерия? — Он кивнул в сторону затянутой дымом крепости, защитники которой еще пытались нанести урон британским батареям. — Настоящие солдаты должны быть там, где жарко.

— Наш полковник убедил генерала, что мистер Додд может попытаться удрать из форта. Поэтому нам приказано перехватить его, если что.

— Додд не удерет. Кольцо слишком плотное.

— В общем, мы пойдем вместе с вами. Если помните, у нас к мистеру Додду свой счет.

Пока мужчины разговаривали, Клер смущенно рассматривала камни у себя под ногами, краснела и робко поглядывала на прапорщика из-под ресниц. Судя по всему, девушке не очень хотелось, чтобы Элай Локхарт узнал о ее тесных отношениях с Шарпом.

— Я как раз искал миссис Уолл, — объяснил он. — Извините, мэм, не могли бы уделить мне минутку?

Клер бросила ему благодарный взгляд.

— Конечно, мистер Шарп.

— Видите вот этот мундир? На нем красные отвороты и кант. Мне нужны белые. — Он стащил с головы замызганную тряпку. — Может быть, это подойдет. Она малость перепачкалась, да и беспокоить вас, мэм, мне бы не хотелось, но шить я не умею, а тут и обшлага, и канты, и воротник.

— Кстати, милая, когда будете спарывать красное, не забудьте срезать капитанские эполеты, — добавил Локхарт. — Мистер прапорщик не хочет, чтобы прежний владелец опознал свою собственность.

— Пожалуй, — скромно согласился Шарп. Клер взяла у него мундир, наградила признательной улыбкой и поспешила к палаткам Севаджи. Локхарт проводил ее нежным взглядом.

— Три года ждал случая, чтобы поговорить с ней, — мечтательно вздохнул он.

— И что? Дождался?

Сержант все еще смотрел вслед Клер.

— Редкой красоты женщина.

— Кто? Миссис Уолл? Неужели? А я и не заметил… — притворно удивился Шарп.

— Она сказала, что ты был добр к ней.

— Ну, просто помог, чем смог. Ты же понимаешь, женщина попала в беду, и все такое… — неловко объяснил Шарп.

— Чертов Торранс пустил себе пулю в лоб, и бедняжке некуда было пойти. Что бы она без тебя делала? Большинство офицеров постарались бы воспользоваться случаем…

— Не забывай, что я не настоящий офицер. — Шарп видел, как Клер смотрела на бравого кавалериста, видел, какими взглядами провожал ее Локхарт, а потому решил, что третьему в такой ситуации лучше отойти в сторонку.

— У меня была жена, да только умерла по пути сюда. Хорошая женщина…

— Жаль, — вставил Шарп.

— А миссис Уолл, — продолжал сержант, — потеряла мужа. — Встретила вдовушка вдовца. Самое время, подумал Шарп, вспомнить о судьбе. — Это судьба, не иначе, — вздохнул Локхарт.

— Так что ты собираешься с ней делать?

— Она говорит, что дома у нее нет и податься некуда. Если бы не ты, бедняжке пришлось бы ночевать под открытым небом. Мой полковник не против, чтобы я женился, но…

— Ты уже сделал ей предложение?

— Более или менее, — покраснев, ответил Локхарт.

— И она согласилась?

— Более или менее. — Сержант окончательно смутился.

— Черт, как же быстро вы сговорились! — Шарп покачал головой. — Ну и ну.

— Настоящий солдат ждать не станет. Раз, два — и готово. — Локхарт вдруг нахмурился. — Постой-ка, я же вроде бы слышал, что ты попал в плен?

— Попал, да только долго не задержался, — туманно ответил Шарп. — У них там по части дисциплины слабовато. — Он повернулся к крепости. Вылетевшая оттуда ракета устремилась в безоблачное небо, вильнула и, оставляя дымный след, помчалась к земле. — Ты и впрямь собираешься участвовать в штурме?

— Только не в первых рядах. Я же не дурак. Полковник Хаддлстоун сказал, что мы можем войти в крепость после пехоты и поискать Додда. Так что сначала вы, парни, проложите путь, а потом уже мы вам поможем.

— Ладно. Я за тобой пригляжу.

— А мы за тобой присмотрим, — пообещал Локхарт. — Ну, мне пора. Может быть, кое-кому надо помочь вставить нитку в иголку.

— Иди, помогай.

Не успел кавалерист исчезнуть в палатке, как оттуда с жалкими пожитками хозяина и недовольным выражением на лице вылез Ахмед. Впрочем, решил Шарп, ссылка вряд ли продлится долго, и, скорее всего, к вечеру Клер переберется в палатку бойкого кавалериста. Динь-динь, вот и свадебные колокольчики. Он забрал у мальчишки мешок с драгоценностями и, за отсутствием других дел, отправился смотреть, как британские пушки долбят стены Гавилгура.

Представший перед воротами Внутреннего форта Гавилгура юный всадник был высок, строен, самоуверен и дерзок. В длинном белом шелковом одеянии, перехваченным красным кожаным ремнем, на котором висели инкрустированные драгоценными камнями ножны с дорогим тулваром, он не просто попросил открыть ворота, но потребовал это тоном, не терпящим возражений. Отказывать ему не было причин, поскольку дорогу между фортами никто не закрывал, и сообщение по ней проходило регулярно, но что-то в поведении и вызывающих манерах юнца задело бдительного Гопала, и он послал за полковником.

Додд не заставил себя ждать и прибыл к воротам через минуту в сопровождении нового сержанта, лицо которого не оставлял в покое нервный тик. Всадник тут же набросился на полковника, требуя наказать Гопала за самоуправство, но Додд лишь сплюнул и повернулся к Хейксвиллу.

— Зачем кому-то выезжать из этих ворот на коне, если до соседнего форта можно дойти и пешком?

— Не могу знать, сэр, — ответил сержант. Одет он был в белый мундир с черной перевязью через плечо, знаком его нового звания, хотя какого именно, оставалось неясно.

— Прогуливать лошадь там негде, — продолжал Додд, — а значит, остается предположить, что он желает отправиться на равнину. То есть в британский лагерь. Спроси, Гопал, какое у него дело.

Отвечать молодой человек наотрез отказался. Полковник равнодушно пожал плечами, достал пистолет и направил оружие в голову незнакомца. Сухой щелчок курка отозвался неприятным, тревожным эхом. Всадник заметно побледнел и снова закричал на Гопала.

— Он говорит, сахиб, что имеет поручение от килладара, — объяснил Гопал.

— Какое поручение? — спросил Додд.

Объясняться юноша явно не желал, но хмурое лицо полковника и нацеленный в лоб пистолет оказались весьма убедительными аргументами против упрямства. Из висевшей на поясе сумки был извлечен запечатанный пакет. Молодой человек показал печать килладара, но красная восковая нашлепка с оттиском обвившейся вокруг клинка змеи не произвела на Додда никакого видимого впечатления.

— Кому адресовано письмо? — спросил он, жестом показывая, что посланец должен повернуть пакет.

Всадник подчинился, и Додд увидел, что письмо предназначено старшему офицеру британского лагеря. Писарь, по-видимому, плохо знал английский, и чужие буквы давались ему с трудом, но смысл был достаточно ясен. Поняв, в чем дело, полковник шагнул вперед и схватил лошадь за уздечку.

— Стащите его с седла, — велел он Гопалу, — отведите в караульную и пошлите кого-нибудь за Ману Баппу.

Юноша попытался сопротивляться и даже положил руку на золотую рукоять тулвара, но люди Додда легко доказали свое превосходство. Сам Додд взбежал по ступенькам на стену, знаком дав команду Хейксвиллу следовать за ним.

— Все ясно, — прорычал полковник. — Килладар намерен вступить с британцами в переговоры. Хочет мира.

— Я думал, что здесь нам ничто не страшно, сэр, — с некоторым беспокойством произнес сержант.

— Разумеется. Но Бени Сингх — малодушный трус. Жизнь в его представлении это женщины, музыка, игры и ничего больше.

Обадайя Хейксвилл был вполне согласен с таким представлением о жизни, но по понятным соображениям предпочел промолчать. Сам он подал себя Додду как оскорбленного солдата, почитающего войну британцев с маратхами несправедливой. «Не наше это дело, сэр, воевать здесь, — уверял он полковника. — Земля принадлежит нехристям, так ведь? И пусть они черномазые и безбожники, но красным мундирам тут не место».

Додд, разумеется, не поверил такому объяснению. Он считал сержанта обычным дезертиром, сбежавшим от каких-то неприятностей, но винить его в этом не мог, потому что и сам поступил точно так же несколько лет назад. В общем, ему не было дела до мотивов Хейксвилла; главное, чтобы сержант исполнял свои обязанности, то есть дрался с врагом. Додд полагал, что индийцы будут воевать охотнее и лучше, если приказы им отдает белый.

— В англичанах, — сказал он перебежчику при первом разговоре, — есть то, что называется силой духа. И туземцам это придает основательности.

— Придает чего, сэр? — удивился Хейксвилл.

Бестолковость сержанта заставила полковника нахмуриться.

— Вы, случайно, не шотландец?

— Господи! Конечно нет, сэр! Упаси боже! Нет, сэр, не шотландец и не валлиец какой-нибудь. Чистокровный англичанин, сэр. Во всех отношениях. — Щека у него возмущенно задергалась. — Англичанин, сэр, и тем горжусь.

В результате Додд выдал Хейксвиллу белый мундир и черную перевязь, а потом и поставил во главе роты.

— Сражайтесь достойно, сержант, — бросил он на ходу, поднимаясь на стену, — и я произведу вас в офицеры.

— Я вас не подведу, сэр. Буду сражаться. Рвать врага зубами. Можете не сомневаться.

В том, что Хейксвилл будет драться не за страх, а за совесть, полковник и не сомневался, потому как в противном случае сержанту грозили плен и бог весть какие неприятности. Впрочем, в возможность неблагополучного исхода ему не верилось. Он просто не представлял, как британцы могут овладеть Внутренним фортом. Додд предполагал, что им по силам взять Внешний форт, стены которого уже проверяли на прочность осадные орудия, но что будет делать неприятель, оказавшись перед рвом? Демонстрируя Хейксвиллу это препятствие, полковник снова убеждал себя в полной неприступности Внутреннего форта.

— Посмотрите, сержант. Видите? Единственный путь в наш форт лежит через эти ворота. Взять приступом стены невозможно — они слишком высоки и круты. Понимаете?

Посмотрев влево, Хейксвилл увидел, что стена Внутреннего форта возведена на почти отвесном склоне. Вскарабкаться на них не смог бы никто. Атакующим ничего не оставалось, как пытаться пробиться через ворота, но за первыми они наткнулись бы на вторые, потом на третьи и, наконец, на четвертые. И все их защищал полк Додда, его Кобры.

— Мои люди не знают, что такое поражение, — продолжал полковник. — Они видели, как били других, но сами не испытали такого унижения ни разу. А здесь врагу придется нас разбить. Ничего другого не остается. И они попытаются. Но не смогут. Нет, не смогут.

Он замолчал, глядя вниз, постукивая кулаком по каменному парапету. Артиллерийская канонада не умолкала, но кроме беспрестанного грохота орудий единственным признаком ее здесь была пороховая дымка, повисшая над дальней стеной Внешнего форта. Командовавший обороной Ману Баппу уже спешил к Внутреннему форту, поднимаясь по отвесно уходящей к воротам узкой дороге. Заскрипели старые петли. Створки медленно расходились, впуская князя и его адъютантов. Наконец индиец прошел через последние ворота, и Додд с улыбкой повернулся ему навстречу.

— Что ж, пойдем. Похоже, нас ожидает кое-что занятное.

К тому моменту как они спустились, Ману Баппу уже вскрыл поданный Гопалом пакет.

— Прочтите сами, — сказал он, увидев подошедшего Додда, и протянул письмо.

— Предлагает капитуляцию? — спросил полковник, беря листок.

— Читайте, — нахмурился князь.

Неуклюже составленное и неумело написанное, письмо все же вполне ясно передавало суть предложений Бени Сингха вражескому генералу. Килладар Гавилгура изъявлял желание сдать вверенную ему крепость британским войскам при одном-единственном условии: всему гарнизону и всем находящимся в Гавилгуре гражданским лицам должна быть сохранена жизнь. Никто не должен быть убит, никто не должен подвергнуться заключению. Британцы могут конфисковать находящееся в форте оружие, но позволят всем желающим покинуть Гавилгур, оставив при себе столько личных вещей, сколько смогут унести на себе или увезти на лошади.

— Разумеется, Уэлсли примет такое предложение! — воскликнул Ману Баппу. — Кому хочется умирать при штурме!

— У килладара есть право делать врагу такого рода предложения? — спросил Додд.

Индиец пожал плечами.

— Он килладар. Гавилгуром распоряжается он.

— Но вы же генерал. Вы командуете армией. И вы брат раджи, — напомнил полковник.

Ману Баппу с грустью посмотрел в небо.

— С моим братом никогда и ни в чем нельзя быть уверенным. Может быть, он хочет сдать крепость. Может быть, не хочет. Мне он ничего не говорил. Не исключено, что, если мы проиграем, раджа обвинит во всем меня, заявив, что всегда хотел добиться мира любой ценой.

— Но вы ведь не хотите уступать? Вы не собираетесь сдаваться?

— Здесь мы победим! — твердо ответил Ману Баппу и повернулся навстречу килладару, о появлении которого объявил Гопал.

Бени Сингх, очевидно, уже знал о задержании своего посланника и, возможно, сам наблюдал эту сцену из окна дворца, потому что спешил к месту событий не один, а в сопровождении жен, наложниц и дочерей. Вероятно, трусливый килладар решил, что вид женщин смягчит сердце Ману Баппу, но лицо князя приняло еще более суровое выражение.

— Если хотите предложить капитуляцию, — крикнул он, — то посоветуйтесь для начала со мной!

— Здесь я представляю власть! — пискнул Бени Сингх.

На руках он держал свою любимую маленькую беленькую собачонку. Несчастное создание страдало от жары, о чем свидетельствовал высунувшийся красный язычок.

— Ничего вы не представляете! — отрезал Ману Баппу.

Столкнувшихся у ямы со змеями мужчин уже окружили женщины в дорогих шелковых и хлопчатобумажных сари.

— Британцы бьют по стенам и вот-вот проделают бреши! — запротестовал килладар. — Не завтра, так послезавтра они ворвутся в крепость! Нас всех убьют! — Объявленное пророчество испугало самого прорицателя, и он жалобно застонал. — Мои дочери станут их игрушками, мои жены — их служанками.

Женщины содрогнулись от страха.

— Британцы погибнут в брешах, но в крепость не войдут, — возразил Ману Баппу.

— Их нельзя остановить! — стоял на своем Бени Сингх. — Они — джинны!

Ману Баппу сделал вдруг шаг вперед, и килладар невольно подался назад, к яме с рептилиями. От испуга он вскрикнул, оступился и стал падать. Князь схватил его за рукав желтого шелкового халата. Одолеваемый любопытством, Хейксвилл подобрался к яме и, заглянув, увидел белеющие обезьяньи кости. Потом на дне, в полутьме, что-то шевельнулось. Гибкая тень мелькнула и растворилась в других тенях. Сержант торопливо отступил.

— Я килладар! — продолжал причитать Бени Сингх. — Я хочу спасти нас всех.

— В первую очередь вы солдат, — прошипел ему в лицо Ману Баппу, — и ваш первейший долг — уничтожать врагов моего брата. — Женщины закричали, отчаянно жестикулируя и ожидая, что их покровитель вот-вот рухнет в зловещую яму, но брат раджи держал крепко, и килладар не падал. — А когда британцы полягут в брешах, и наши воины устремятся на юг, через равнину, как вы думаете, кому достанется слава победителя? Килладару крепости, вот кому! И вы готовы от этого отказаться?

— Они джинны, — твердил Бени Сингх. В какой-то момент мечущийся взгляд его упал на Хейксвилла. Лицо последнего исказила жуткая судорога, и килладар завопил: — Они джинны!

— Они люди. Такие же, как все остальные. И они слабы и смертны. — Свободной рукой Ману Баппу взял за шкирку собачонку. Бени Сингх взвыл, собачонка задергалась и заскулила. — Если вы еще раз попытаетесь связаться с врагом, с вами будет то же, что с ней. — Князь разжал пальцы. Ударившись о каменное дно, животное тявкнуло от боли. Что-то зашипело, заскребли когти, из ямы донесся короткий последний визг, и наступила тишина. Килладар охнул и тут же забормотал о том, что он скорее даст своим женщинам яд, чем позволит им стать добычей злобных демонов. Ману Баппу встряхнул его, возвращая к действительности. — Вы меня поняли?

— Понял, — пробормотал Бени Сингх.

Князь потянул его к себе, подальше от края ямы.

— А сейчас вы вернетесь во дворец и останетесь там. И не пытайтесь связаться с врагом. — Он оттолкнул килладара от себя и повернулся к нему спиной. — Полковник Додд?

— Сахиб?

— Приставьте к килладару десяток своих людей. Пусть смотрят за тем, чтобы из дворца не передавали никаких писем. Если такие попытки будут, убейте килладара.

Додд усмехнулся.

— Я понял, сахиб.

Ману Баппу поспешил вернуться в осажденный Внешний форт, униженный килладар поплелся во дворец над затянутым зеленой пеной озером, а Додд, отдав необходимые указания солдатам, которым предстояло нести караул у ворот дворца, отправился на стену. Хейксвилл снова последовал за ним.

— Позвольте обратиться, сэр? Почему килладар так напуган? Может быть, он знает что-то такое, чего не знаем мы?

— Он трус.

Однако страх Бени Сингха закрался уже и в душу Обадайи Хейксвилла. Сержант представлял, как гонимый жаждой мести Шарп возвращается из мертвых и преследует его по закоулкам захваченной крепости.

— Они ведь не могут сюда войти, правда, сэр? — с трудом скрывая беспокойство, спросил он.

Додд узнал в голосе сержанта тот страх, который мучил порой и его самого: страх позора, бесславного конца, пленения и неизбежного и беспощадного суда. Он улыбнулся.

— Я допускаю, что они могут захватить Внешний форт, потому что нам противостоят хорошие, умелые солдаты, потому что наши прежние товарищи действительно дерутся, как джинны. Но пересечь ров им не под силу. Даже если силы тьмы встанут на их сторону. Даже если осада продлится год. Даже если они обрушат стены, разобьют ворота и сровняют с землей дворец. Потому что им все равно придется перебираться через ров, а это невозможно. Это не в состоянии сделать никто. Гавилгур останется нашим.

А кто правит Гавилгуром, мысленно добавил Додд, тот правит и всей Индией.

Через неделю он сам станет раджой.

Стены Гавилгура, как и предполагал Стокс, оказались прочны только с виду. На то, чтобы проделать первую брешь во внешней стене, британским пушкарям потребовался всего один день. Уже после полудня в ней зияла изрядная дыра, частично скрытая осыпавшимся мусором, а перед заходом целый участок вместе с башенкой внезапно обвалился, скрылся в клубах пыли и соскользнул со склона. Остался только невысокий выступ на месте основания, который сбили менее чем за час работы.

Сменив цель, пушкари перенесли огонь на более высокую внутреннюю стену. Тем временем фланговые батареи, бившие прежде по амбразурам неприятельских орудий, начали обстреливать первую брешь, чтобы помешать защитникам крепости возвести временные препятствия. Противник ответил сумасшедшей канонадой по британским артиллерийским позициям, но точности ему по-прежнему не хватало, и ядра либо пролетали выше, либо отскакивали от габионов. Самое большое орудие Гавилгура, успевшее продемонстрировать свою ужасающую мощь, когда его ядро уложило сразу пятерых, выстрелило еще три раза, после чего загадочным образом умолкло.

Две другие бреши были проделаны на следующий день, и теперь перед бомбардирами стояла задача расширить все три прохода. Восемнадцатифунтовики упорно молотили по стенам, выколачивая мусор, который, осыпаясь, образовывал что-то наподобие пандуса. С этой работой справились к вечеру, после чего сразу же приступили к следующей: выбить из амбразур оставшиеся вражеские пушки. Пыль и дым расползлись над перешейком непроглядной завесой. Густая, зловонная, она казалась неподвижной и лишь вздрагивала каждый раз, когда ее прошивали ядра. Фланговые двенадцатифунтовики стреляли теперь по брешам, а гаубица перебрасывала снаряды через стену.

Сумерки сгущались, а британская артиллерия все не умолкала. Зато ответный огонь противника слабел с каждой минутой — орудия маратхов после прямых попаданий либо выходили из строя, либо сваливались с позиций. И лишь наступление ночи вынудило осаждающих остановиться. Раскаленные пушки получили право на отдых, но легче осажденным не стало. Если защитники Гавилгура рассчитывали под покровом темноты превратить бреши в смертельные ловушки, расставить мины или соорудить новые стены, их ждал сюрприз, потому что одно тяжелое орудие продолжало посылать снаряды в непроглядный мрак. Три раза в час канониры били по бреши картечью, отбивая у охотников всякое желание вылезать из укрытий.

Немногие уснули в ту ночь. Восемнадцатифунтовик бухал неестественно громко, а стук картечи по израненным стенам Гавилгура был слышен даже в британском лагере. К тому же солдаты знали, что утром им придется карабкаться по осыпи к этим самым стенам, хватаясь за камни, сдирая ногти и глотая пыль. А что ждало их там? Все понимали, что за ночь неприятель установит у бреши пушки, чтобы бить по наступающим перекрестным огнем. В общем, будет кровь, боль и смерть.

— Никогда не ходил на брешь, — признался Гаррард. Они встретились у палаток Сьюда Севаджи, и Шарп дал старому приятелю бутылку арака.

— Я тоже.

— Говорят, там настоящий ад.

— Говорят, — невесело согласился Шарп. Многие из бывалых солдат утверждали, что идти на брешь — самое тяжкое из всех испытаний войны. Гаррард приложился к каменной бутылке, сделал несколько глубоких глотков, вытер губы и предложил бутылку другу. В свете костра он лишь теперь заметил, что у того новый мундир.

— А вы принарядились, мистер прапорщик.

Клер Уолл спорола прежние, красные обшлага и канты и пришила белые, а сам Шарп сделал все возможное, чтобы придать мундиру поношенный вид, но дорогая вещь все равно выглядела дорогой.

— Ничего особенного, Том. Обычный старый мундир, — с напускным равнодушием ответил Шарп.

— Неужели? Странное дело, у капитана Морриса пропал почти такой же.

— Неужели? Что ж, в следующий раз будет осторожнее. — Он вернул Гаррарду бутылку, поднялся и протянул руку. — Ладно, Том, у меня еще одно дельце. Найду тебя завтра.

— А я тебя, Дик.

Расставшись с приятелем, Шарп позвал Ахмеда и вместе с ним пошел через лагерь. Горели костры. Собравшиеся вокруг огня горланили песни. Другие с маниакальным упорством точили штыки. Какой-то кавалерист установил точильный камень, и к нему уже выстроилась очередь из офицерских слуг. Сталь выбивала из камня искры. Саперы заканчивали последние приготовления, связывая длинные лестницы из привезенных с равнины бамбуковых палок. Наблюдал за ними майор Стокс. При виде вышедшего из темноты Шарпа глаза у него сначала расширились, а потом вспыхнули от радости.

— Ричард! Это вы? Боже мой, вы! Ну и ну! А я думал, вы в темнице у маратхов! Сбежали?

Шарп пожал протянутую руку.

— В Гавилгуре я не был. Попал к каким-то разбойникам, но они, похоже, не знали, что со мной делать, так что в конце концов просто отпустили.

— Вот и хорошо! Я рад! Очень за вас рад, дружище!

Шарп кивнул в сторону саперов с лестницами.

— Вот уж не думал, что мы завтра пойдем на эскаладу.

— Не пойдем, но кто знает, какие препятствия могут встретиться в самой крепости. В любом случае, лучше подготовиться заранее, а лестницы не помешают. — Майор скользнул восхищенным взглядом по Ахмеду, гордо выставлявшему напоказ старенький, в бурых пятнах, неумело заштопанный мундир. — Да ты выглядишь настоящим солдатом. Правда? — Мальчишка вытянулся по стойке «смирно», вскинул на плечо мушкет и ловко повернулся кругом. — Стокс зааплодировал. — Отлично, малыш. Боюсь, Шарп, самое интересное вы пропустили.

— Самое интересное?

— Да. Ваш капитан Торранс мертв. Судя по всему, застрелился. Не лучший вариант. Жаль его отца. Он у него, знаете ли, священник. Бедняга. Не хотите ли чаю? Или ляжете спать?

— От чаю не откажусь, сэр.

— Тогда прошу в мою палатку. — Стокс сделал приглашающий жест. — Кстати, ваш ранец все еще у меня. Можете забрать хоть сейчас.

— Если вы не против, сэр, я бы предпочел, чтобы вы еще подержали его у себя, — сказал Шарп. — Завтра я буду занят.

— Занят? — удивился майор. — И чем же, если не секрет?

— Собираюсь пойти вместе с группой подполковника Кении.

— Господи, что вы говорите?! — Стокс даже остановился и, нахмурившись, посмотрел на Шарпа. — Вот что я вам скажу, Ричард, в бреши мы войдем, потому что бреши хорошие. Но что ждет нас за ними? Этого не знает никто, кроме Бога. И, боюсь, Внутренний форт станет препятствием куда более грозным, чем кто-либо предполагает. — Он покачал головой. — Я настроен не слишком оптимистично; Ричард, скажу вам откровенно.

Шарп не знал, что значит «оптимистично», но понял, что майор не ждет от штурма ничего хорошего.

— Мне надо попасть в крепость, сэр. Обязательно надо. А к вам у меня просьба. Не могли бы вы присмотреть завтра за Ахмедом? — Он взял своего юного слугу за плечо и вытащил вперед. — Паршивец рвется пойти со мной, но помирать ему еще рановато. Подержите его у себя пару дней.

— Будет моим помощником, — обрадовался майор. — Но мне было бы спокойнее, если бы и вы тоже остались. Так ли уж обязательно лезть в пекло? Или вам приказано сопровождать Кении?

— Нет, сэр, мне никто ничего не приказывал, но я все равно пойду. Это личное дело.

— Имейте в виду, крови прольется немало, — предупредил Стокс и, подойдя к палатке, окликнул слугу.

— Ну вот, останешься здесь, — строго приказал Ахмеду Шарп. — Ты меня слышишь? Останешься здесь!

— Я пойду с тобой, — упирался мальчишка.

— Никуда ты не пойдешь! — Шарп начал злиться на упрямца. — Ты теперь солдат. А солдаты подчиняются приказам, ясно? Так вот я приказываю тебе остаться!

Ахмед насупился, но вроде бы смирился с неизбежным. Стокс показал ему свободный уголок, и арапчонок молча улегся. Мужчины еще посидели немного за разговором. Точнее, разговаривал майор, а прапорщик больше слушал. Стокс сообщил о замечательном кварце, обнаруженном в местных породах. Через какое-то время прапорщик начал зевать. Шарп допил чай, пожелал спокойной ночи и, убедившись, что Ахмед уснул и не побежит за ним, выскользнул из палатки.

Сам он уснуть еще долго не мог. В какой-то момент стало одиноко. Клер ушла к Элаю Локхарту, и, хотя Шарп был рад за товарища-кавалериста, без нее в палатке стало пусто, а на душе тоскливо. Проворочавшись с полчаса, он поднялся, выбрался наружу и направился к обрыву. Гавилгур вырисовывался в темноте черной громадиной. Лишь кое-где мерцали огоньки. Тишину ночи нарушала восемнадцатифунтовая пушка, каждые двадцать минут отправлявшая ядро через каменистый перешеек. Потом снова становилось тихо. Издалека долетало приглушенное пение, в траве трещали насекомые, в скалах вздыхал ветер. Однажды, когда вспышка осветила перешеек, Шарп отчетливо увидел в стенах три огромные бреши. Что же на самом деле тянуло его туда, к этим смертоносным ловушкам? Чувство мести? Или просто желание найти Хейксвилла и Додда? Шарп мог бы подождать, пока пехота сделает свое дело, пробьет дорогу в крепость, полив ее кровью, а потом спокойно войти следом, но знал, что никогда не выберет легкий путь. Нет, он пойдет на штурм вместе с людьми Кении и сам проложит путь в Гавилгур, пусть даже и без особой причины. Пусть даже просто из гордости. Офицер из него не получался. 74-й батальон не признал его своим, как сложится со стрелками — еще неизвестно, а потому перед возвращением в Англию Шарпу следовало самому позаботиться о своей репутации.

Итак, завтра в бой. Он должен идти вместе со всеми и драться или продать звание и уйти из армии. Шарп уже размышлял над этим вариантом и пришел к выводу, что не хочет уходить. Ему нравилось в армии. Нравилось носить форму. Он даже позволял себе надеяться, что это дело, сражаться с врагами короны, получается у него совсем даже неплохо. А раз так, то завтра он снова докажет, что по праву носит красную перевязь и саблю.

Итак, утром, когда застучат барабаны и ударят вражеские пушки, он, Дик Шарп, пойдет к стенам Гавилгура.

Глава девятая

Рассвет пришел в Деогаум вместе с туманом. Туман просачивался между деревьями, собирался озерками в низинах и оседал каплями на палатках.

— Похоже, запахло зимой, а? — обронил генерал Уэлсли, выглянув наружу.

— Термометр показывает семьдесят восемь градусов, сэр, — сухо ответил его адъютант, майор Кэмпбелл.

— Я и говорю, что только запахло. Только запахло, — не стал спорить генерал. Держа в руке чашку чаю, он повернулся туда, где за мутными клочьями серой мглы уже сияли под лучами восходящего солнца уходящие в голубеющее небо скалы Гавилгура. За спиной генерала с мундиром, треуголкой и саблей стоял слуга. Другой держал наготове коня. Третий ждал, пока сэр Артур допьет чай и отдаст ему чашку и блюдце. — Как Харнесс?

— Почти все время спит, сэр, — ответил молодой шотландец.

Полковника Харнесса отстранили от командования бригадой после того, как он, разбушевавшись в лагере, отдал распоряжение своим горцам построиться в колонну и выступить на юг, дабы сразиться с драконами, папистами и вигами.

— Спит? — Генерал нахмурился. — А что делают врачи? Все так же вливают в глотку несчастному ром?

— Ему дают настой опиума, сэр, но для смягчения вкуса добавляют немного рому.

— Бедный Харнесс, — проворчал Уэлсли, прихлебывая чай.

Где-то вверху громыхнули разом две пушки. Стреляли они с высокого и крутого холма, возвышавшегося к югу от крепости. Генерал прекрасно знал, что толку от пары двенадцатифунтовиков мало, но все же настоял, чтобы их поставили там для стрельбы по крепостным воротам. Артиллеристы предупредили командующего, что расстояние до цели слишком велико, и, следовательно, практического эффекта ждать не стоит, но сэр Артур руководствовался собственными резонами. Уэлсли хотел, чтобы враг ждал наступления не только со стороны перешейка на севере, но и из джунглей на юге, а потому приказал саперам оборудовать на холме позиции и затащить туда через лес две пушки. Орудия били с максимальной вертикальной наводкой, но ядра, достигая ворот на излете, бессильно ударялись о них и скатывались вниз, под стену. Впрочем, смысл был не в том, чтобы нанести неприятелю урон, а в том, чтобы отвлечь к южной стене от брешей хотя бы минимальные силы гарнизона.

До начала штурма оставалось еще пять часов. Прежде чем отправлять в атаку людей подполковника Кении, Уэлсли хотел убедиться в том, что остальные ударные части заняли исходные позиции. Они были сформированы в две колонны, которые поднимались сейчас по узким, петляющим по склонам горным дорогам. Полковник Уоллес во главе своего 74-го батальона и батальона сипаев направлялся к Южным воротам, а 78-й вместе с другим туземным батальоном шел по дороге ко рву, разделявшему два форта крепости. Обе колонны ожидал плотный артиллерийский огонь, и ни перед одной не ставилась задача обязательно проникнуть в Гавилгур. Они всего лишь совершали отвлекающий маневр, облегчая задачу штурмовой группе подполковника Кении. Генерал допил чай, скривился от горького вкуса и протянул чашку и блюдце слуге.

— Ну что ж, Кэмпбелл, пора.

— Так точно, сэр.

Поначалу Уэлсли планировал отправиться на плато и войти в крепость вслед за Кении, но потом подумал, что его присутствие лишь отвлечет людей, перед которыми стояли более серьезные проблемы, чем демонстрация смелости на глазах у генерала. В конце концов он решил отправиться к Гавилгуру по южной дороге и присоединиться потом к 74-му батальону Уоллеса. Вариантов у них было два: либо надеяться, что другие, пробившись в крепость, откроют для них ворота, либо бесславно вернуться в лагерь, если штурм не удастся. Все или ничего — выбор прост. Победа или позор.

Уэлсли вскочил в седло, подождал своих адъютантов и тронул шпорами бока коня. Да поможет нам Бог, мысленно помолился он. Да поможет нам Бог.

Подполковник Кении уже в десятый, наверное, раз рассматривал бреши, положив подзорную трубу на каменистый выступ рядом с одной из осадных батарей. Пушки продолжали неумолимо забрасывать крепость ядрами, но подполковник не обращал внимания на шум. Снова и снова взгляд его полз вдоль осыпей, по которым предстояло карабкаться идущим на штурм.

— Крутые, — ворчал он. — Слишком крутые.

— Стены построены на самом склоне, — объяснял майор Стокс. — Поэтому и бреши такие крутые. Иначе никак нельзя.

— Трудно подниматься будет.

— Легких брешей не бывает.

Стокс и сам понимал, что подходы слишком круты. Поэтому орудия и продолжали вести огонь. Не с целью как-то исправить созданную самой природой ситуацию, но для того, чтобы пехота поверила — артиллерия делает все возможное.

— Дырок в стенах вы понаделали, — ворчал Кении. — За это вам спасибо. Только вот кто в эти дырки полезет, а, Стокс? Уж чересчур осыпь крута.

— Иначе никак нельзя, — терпеливо повторял майор. — Но брешь вполне проходимая.

— Мы же не обезьяны, — жаловался подполковник. — Посмотрите сами.

— Полагаю, сэр, осыпь не столь уж крута, а бреши достаточно широкие и вполне проходимые.

Стокс, как и Кении, понимал, что поделать с брешами ничего уже нельзя, как нельзя отменить штурм. Да и подполковник ворчал больше потому, что нервничал и старался не выказать тревоги. Винить его за это майор не мог. Он с трудом представлял себя ползущим вверх по усыпанному камнями склону под огнем врага к узкой дыре в стене, представлявшейся ему входом в ад.

Кении хмыкнул.

— Других у нас все равно нет, — тоном обреченного пробурчал он и сложил подзорную трубу.

Неподалеку громыхнуло восемнадцатифунтовое орудие. Подполковник вздрогнул, поморщился и шагнул в окутавший батарею зловонный дым, призывая майора Пламмера.

— Сэр? — Пламмер вынырнул из черного клуба с перепачканным порохом лицом, по которому стекали струйки пота.

— Ведете огонь, пока мы не подойдем к самым брешам, понятно?

— Так точно, сэр.

— Так, чтобы они и головы поднять не смели, ясно? — Кении выудил из кармана часы и откинул крышку. — У меня десять минут десятого.

— У меня восемь минут десятого, — сообщил Пламмер.

— А у меня ровно девять, — удивленно заметил Стокс и постучал по стеклу, чтобы проверить, не остановились ли стрелки.

— Сверяемся по моим, — рассудил подполковник. — Выдвижение начинаем ровно в десять. И помните, Пламмер, вы бьете по брешам, пока мы не подойдем вплотную! Не осторожничайте! Не бойтесь, что зацепите своих. Колотите ублюдков до последнего! Пока мы не вылезем наверх!

Он вдруг нахмурился, заметив стоящего за спиной Стокса Ахмеда. На мальчишке был красный мундир явно с чужого плеча, и подполковник уже собрался потребовать объяснений, но лишь пожал плечами, повернулся и ушел с батареи.

Те, кому предстояло идти на бреши, собрались у дороги, ведущей к воротам крепости. Пока от защитников Гавилгура их укрывали неровности местности, но каждый понимал, что превратится в мишень, как только окажется на перешейке. Потом будут триста ярдов открытого пространства и узкий проход между водохранилищем и обрывом, где огонь врага достигнет максимальной силы. А затем — последний бросок вверх по осыпи к брешам, за которыми ждут все ужасы ада.

Пока же солдаты сидели на земле, стараясь спастись от палящих лучей в тени камней и деревьев. Многие были пьяны, потому что офицеры разрешили выдать дополнительные порции арака и рома. Ранцы все оставили в лагере — только мушкет, боеприпасы и штык. Некоторые, таких нашлось немного, молились. Один офицер из Шотландской бригады стоял на коленях с непокрытой головой в группе своих солдат, и Кении, заинтригованный небывалой картиной, повернулся к ним — люди негромко повторяли Тридцать третий псалом. Большинство же просто сидели молча, погруженные в невеселые мысли. Даже офицеры с трудом поддерживали разговор.

За первой ударной группой Кении, численность которой равнялась тысяче человек, располагалась вторая, в которую входили сипаи и шотландцы. В случае неудачи первой группы они должны были попытаться пройти дальше; в случае же ее успеха остаться во Внешнем форте и поддержать Кении в наступлении на Внутренний форт. В состав обеих штурмовых групп включили по нескольку артиллеристов с заданием повернуть захваченные пушки против защитников Внутреннего форта.

Между сидящими солдатами пробирался, похоже отыскивая кого-то, офицер с белым кантом 74-го батальона. На ремне у него висела дешевая индийская сабля, на плече — что было необычно для офицера — висел мушкет.

— Вы, черт возьми, кто такой? — окликнул его Кении.

— Прапорщик Шарп, сэр.

Имя отозвалось смутным воспоминанием.

— Парень Уэлсли?

— Не понимаю, сэр, о чем вы.

Ответ показался подполковнику уклончивым, и он нахмурился.

— Вы были под Ассайе?

— Так точно, сэр.

Кенни сразу же смягчился. Он слышал о Шарпе и восхищался его смелостью.

— И какого дьявола вы здесь делаете? Вашего батальона тут нет. Они сейчас поднимаются к форту по дороге от Деогаума.

— Я отстал, сэр, — Шарп решил не вдаваться в долгое объяснение, — а времени, догонять не было, вот и подумал, что пойду со своей старой ротой. С капитаном Моррисом, сэр. — Он кивнул в сторону пехотной роты 33-го полка, разместившейся среди валунов чуть в стороне от дороги. — С вашего, конечно, разрешения, сэр.

— Не сомневаюсь, что Моррис будет вам только рад, — сказал Кенни. — Как рад и я. — Внешность Шарпа произвела на подполковника сильное впечатление, прапорщик был высок, явно силен физически, и в чертах его проступала неукротимая, бесшабашная ярость воина. При штурме, как знал Кенни, когда многое решается в рукопашной, победа или поражение часто зависят от способностей и силы солдата. Шарп, похоже, обладал и тем и другим. — Удачи вам.

— Спасибо, сэр, — тепло поблагодарил подполковника Шарп. — И вам тоже всего наилучшего.

Он поправил тяжелый мушкет и зашагал дальше. В третьей группе собрались люди — в том числе дюжина кавалеристов Локхарта и отряд Сьюда Севаджи, — которым, в случае успеха двух первых штурмовых групп, надлежало занять форт и организовать в нем порядок. Ходили слухи, что осыпь слишком крута и что подняться к бреши с оружием не получится, потому цепляться придется обеими руками. Солдаты ворчали, что артиллеристы могли бы сделать бреши и пошире, а то и свалить всю стену целиком, косвенным доказательством чему служила продолжающаяся канонада. С какой стати пушкари стали бы расходовать ядра, если бреши уже проходимы? Люди слышали выстрелы, слышали, как бьют ядра о камень, как обрушивается участок стены, но не слышали ответной стрельбы из крепости. Это означало только одно: враг бережет пули и картечь для штурма.

Шарп обошел сипаев, которые, помимо прочего, несли изготовленные саперами майора Стокса бамбуковые лестницы. Смуглые лица улыбались ему, а один индиец даже протянул фляжку с сильно приправленным специями араком. Шарп отпил немного, проглотил и притворно закашлялся, сделав вид, что не ожидал от напитка такой силы.

— Лютая штука, парни, — проговорил он, качая головой, и направился к своей бывшей роте.

Недавние сослуживцы встречали его с разными чувствами: удивлением, радушием, настороженностью, завистью. Из роты легкой пехоты 33-го полка Шарп ушел в звании сержанта, а до того несколько лет протопал рядовым и даже стоял у треноги, приговоренный к тысяче плетей. Сейчас же он возвращался в нее с саблей на ремне. Обычно офицеры, поднявшиеся наверх из рядовых, предпочитали продолжать службу в других частях, но у Шарпа в роте остались товарищи, и он решил, что идти к брешам Гавилгура лучше рядом с теми, кого знаешь и на кого можно положиться.

Капитан Моррис в числе друзей Шарпа никогда не состоял, а потому, увидев своего бывшего солдата, а теперь коллегу-офицера, испытал тревожное чувство. Прапорщик повернул прямо к нему.

— Рад вас видеть, Чарльз, — громко сказал он, зная, что таким обращением заденет Морриса за живое. — Приятное утро, а?

Капитан бросил взгляд влево, потом вправо, будто надеясь найти кого-то, кто пришел бы ему на выручку и помог справиться с этим выскочкой. Шарпа он всегда недолюбливал. Мало того, именно Моррис при содействии сержанта Хейксвилла подвел его под наказание, которое должно было завершиться смертью наглеца, но Шарп не только остался в живых, но еще и получил повышение. И вот теперь этот ублюдок заявился в его, Морриса, роту, чтобы поиздеваться над ним. Самое же скверное заключалось в том, что капитан ничего не мог поделать.

— Шарп, — едва выговорил он.

— Да, решил, что пойду с вами, Чарльз, — беспечно продолжал прапорщик. — Задержался по делам, и Кении посоветовал присоединиться к вам.

— Конечно, — пробормотал через силу Моррис, чувствуя, что на него смотрит вся рота. Вообще-то он предпочел бы послать мерзавца куда подальше, но поступить так по отношению к коллеге-офицеру на глазах у солдат не мог и был вынужден терпеть фамильярность. — Не имел случая вас поздравить.

— Ну, это не поздно сделать и сейчас.

Капитан покраснел.

— Поздравляю.

— Спасибо, Чарльз. — Шарп повернулся к роте. Большинство смотрели на него приветливо, кое-кто усмехался, а некоторые отводили глаза. — А где же сержант Хейксвилл? — с невинным видом поинтересовался он.

— Захвачен неприятелем, — ответил Моррис, приглядываясь к мундиру Шарпа, который почему-то выглядел странно знакомым.

Шарп перехватил взгляд капитана.

— Нравится?

— Что?

Моррис вздрогнул, смущенный как зародившимися подозрениями, так и той легкостью, с которой обращался к нему прапорщик. Сам капитан был одет в видавший виды старый китель, давно утративший первоначальный цвет и обезображенный неумело наложенными коричневыми заплатами.

— Купил после Ассайе, — объяснил Шарп. — Вы ведь там не были, Чарльз?

— Нет.

— И под Аргаумом тоже не были?

— Нет.

Моррис слегка напрягся. Шарп вел себя все более дерзко. Он не только выжил после двух кровопролитных сражений, но и имел наглость показать, что полученный боевой опыт дает ему некоторое преимущество. Так оно на самом деле и было, но признать превосходство прапорщика капитан не мог, как не мог признать и то, что завидует его репутации.

— Итак, какие у нас на сегодня приказы?

Моррис никак не мог привыкнуть к этому новому, уверенному в себе и держащемуся с ним на равных Шарпу, и в первый момент, уступив соблазну, предпочел не отвечать, но вопрос был правомерен, и прапорщик имел все основания получить на него ответ.

— После того как пройдем первую стену, — неохотно объяснил он, — Кении продолжает движение к левой бреши, а мы поворачиваем к правой.

— Что ж, бездельничать сегодня утром нам не придется, — почти весело прокомментировал Шарп и, заметив Гаррарда, приветственно поднял руку. — Как дела, Том?

— Рад, что вы здесь, сэр.

— Не мог допустить, чтобы малышня лезла на брешь без присмотра. — Шарп протянул руку сержанту Грину. — Рад вас видеть, сержант.

— Я вас тоже, сэр, — улыбнулся Грин. — Сначала даже не поверил, что вас и впрямь произвели в офицеры!

— Вы же знаете, сержант, как говорится, дерьмо всегда всплывает наверх, верно?

Шарп многозначительно взглянул на Морриса, который не раз делился с солдатами этим жизненным наблюдением. Кое-кто рассмеялся. Некоторые, однако, нахмурились. В роте было немало таких, кто завидовал Шарпу, считая его баловнем судьбы.

Один из них, смуглолицый Кроули, плюнул под ноги и процедил:

— Везет же паршивцу. Ты, Шарпи, всегда был везунчиком.

Шарп сделал вид, что пропустил реплику мимо ушей, но, здороваясь за руку со старыми друзьями и оказавшись за спиной Кроули, резко повернулся и слегка подтолкнул мушкет, в результате чего тяжелый приклад стукнул рядового по голове. Кроули взвыл от боли и попытался вскочить, но уткнулся носом в колено стоящего над ним прапорщика.

— Ты пропустил кое-что, приятель. Офицера положено называть сэром.

Взгляды их скрестились; первым глаза отвел Кроули.

— Так точно, сэр, — едва слышно сказал он.

— И извините, рядовой. Я, кажется, задел вас мушкетом.

Наблюдавшие эту сцену рассмеялись. Моррис насупился, но, не зная, как вести себя в щекотливой ситуации, предпочел промолчать. Уотсон, валлиец, подавшийся в армию, чтобы не попасть под суд, ткнул пальцем в сторону крепости.

— Говорят, мистер Шарп, подход к бреши уж больно крут.

— Ну, вам-то не привыкать. Вы у себя в Уэльсе каждый день по кручам скачете. — Утром, позаимствовав у майора Стокса подзорную трубу, Шарп долго рассматривал и стены, и бреши, и увиденное ему не понравилось. Но делиться своими опасениями с солдатами сейчас не имело смысла. — Зададим ублюдкам трепку, парни. Пустим кровь. Я дрался с маратхами уже дважды, и оба раза им не хватало духу. С виду вроде боевые, но нажми посильнее — и побегут как кролики. Главное, парни, не останавливаться и не робеть. Бей, коли, а руки они сами подымут.

Обратиться к солдатам с такой речью следовало бы Моррису, и Шарп вовсе не собирался ничего говорить, когда открывал рот, но слова странным образом вышли сами собой. И он был рад, потому что люди, видя его уверенность, облегченно вздохнули. По дороге, держа в руках британский флаг, прошел сипай. За ним проследовали подполковник Кении и адъютанты. Все они уже обнажили сабли. Капитан Моррис приложился к фляжке, и Шарп уловил запах арака.

Пушки продолжали стрелять, круша края бреши. Воздух наполнялся пылью и дымом. Солдаты, чувствуя, что командиры вот-вот дадут приказ выступать, поднимались с земли и брались за оружие. Некоторые поглаживали припрятанные под одеждой кроличьи лапки или другие амулеты в надежде получить хоть немного удачи. Кого-то вырвало. Кто-то трясся от страха. У всех по лицу катился пот.

— В колонну по четыре, — бросил Моррис.

— В колонну по четыре! — подхватил сержант Грин. — Поживей, ребята!

Гаубичный снаряд влетел над ними и, выписывая дугу, устремился к крепости. Шарп услышал взрыв за стеной. За первым, волоча дымовой след от горящего запала, помчался второй. Невысокого роста солдат выскочил из строя, отбежал за камни и присел, торопливо спустив штаны. Никто не засмеялся, и все отвернулись, сделав вид, что ничего не заметили, но когда ветерок принес малоприятный запах, из строя в адрес и без того смущенного парня полетели шуточки.

— Хватит! — рявкнул Грин.

Сипай-барабанщик в старомодном, как будто срезанном кивере опробовал палочки. Волынщик из Шотландской бригады надул волынку и сунул инструмент под мышку. Подполковник Кении смотрел на часы. Выстрелила пушка, колонну окутало дымом. Сипай с флагом все еще стоял перед выстраивающейся колонной, и Шарпу пришло в голову, что он, наверное, представляет отличную мишень для любого бомбардира.

Прапорщик снял с ремня штык и вставил в канавку на дуле мушкета. Саблю, украденную Ахмедом из палатки Морриса вместе с мундиром, он не взял — капитан мог опознать оружие, — а потому на боку у него висел позаимствованный у одного из людей Сьюда Севаджи тулвар. Этому клинку Шарп не доверял, потому что сам не раз видел, как ломается в бою индийская сталь. К тому же он больше привык к мушкету и штыку.

— Пристегнуть штыки! — с опозданием скомандовал Моррис.

— И не спешите стрелять, парни, — добавил Шарп. — Подождите, пока не доберетесь до бреши. На перезарядку времени уже не будет, так что у вас всего одна пуля. Поберегите ее на крайний случай.

Моррис поморщился, желая показать, что вовсе не нуждается в советах, но солдаты признательно закивали. Многих обрадовало уже то, что рота не попала в первые ряды атакующих сил подполковника Кении. Эту честь предоставили гренадерской роте 94-го батальона, которая и составила «Отчаянную надежду». Обычно «Отчаянную надежду», передовой отряд, вскрывающий неприятельские ловушки и преодолевающий сопротивление первой линии обороны противника, формировали из добровольцев, но Кении решил на этот раз поступить иначе. План состоял в том, чтобы быстро, за счет численного превосходства, взять бреши, а потому за гренадерами Шотландской бригады должны были идти две роты горцев и только за ними сипаи и рота Морриса. Темп и движение — вот девиз штурма, сказал Кении. Темп и движение. Раненых не подбирать. Вперед и вверх. Захватить чертовы бреши и пустить кровь. Никакой пощады врагу.

Подполковник в последний раз посмотрел на часы, захлопнул крышку и убрал часы в кармашек. Вздохнул. Поднял саблю. И прокричал одно только слово:

— Пошли!

Флаг колыхнулся и поплыл вперед, а за ним хлынула к стенам неудержимая людская волна.

Несколько секунд крепость молчала, потом с парапета сорвалась первая ракета. Устремившись навстречу наступающим, она вдруг вильнула, задрала нос и взмыла в чистое, безоблачное небо.

И тогда ударили пушки.

Уильям Додд видел, как неудачно пущенная ракета унеслась, вытягивая дымный хвост, в небо, потом закувыркалась и упала. Орудия Внешнего форта открыли огонь, и полковник понял, хотя и не видел этого, что британцы пошли на штурм.

— Гопал! — крикнул он.

— Сахиб?

— Закрыть и запереть ворота.

— Сахиб?

Джемадар удивленно посмотрел на полковника. По договоренности с Ману Баппу все четверо ворот между фортами должны были оставаться открытыми, чтобы защитники Внешнего в случае необходимости могли быстро отступить во Внутренний форт через ров. Для охраны первых ворот Додд выделил одну роту, вменив ей в обязанность отсечь британцев, если те попытаются преследовать людей Ману Баппу. И вот теперь этот приказ?

— Вы хотите, чтобы я закрыл ворота, сахиб? — осторожно спросил Гопал, желая удостовериться, что не ослышался и понял все правильно.

— Закрыть, запереть и забыть, — подтвердил Додд. — И пусть рота отойдет в форт. У меня найдется для нее другая работа.

— Но, сахиб, если…

— Вы слышали меня, джемадар! Выполняйте!

Гопал умчался, а полковник поднялся на стрелковую ступень, чтобы убедиться в исполнении. Ворота заперли, рота, спустившись со стены, отправилась в крепость. Через несколько минут захлопнулись и остальные ворота. Тяжелые, толщиной с бедро взрослого мужчины запорные линейки опустились на металлические скобы. Теперь Внешний форт был изолирован. Если Ману Баппу отбросит неприятеля, ворота будут сразу же открыты, но если индиец проиграет и попытается отступить, то окажется в ловушке между наступающими британцами и Кобрами Додда.

Полковник прошел к центру стрелковой ступени и шагнул на амбразуру, чтобы его видели и слышали как можно больше людей.

— Я распорядился закрыть и запереть все ворота! — крикнул он. — Без моего приказа их никто не отопрет и не откроет! Только с моего разрешения! Только по моему личному приказанию! Даже если там, за ними, соберутся все магараджи Индии и станут умолять вас открыть ворота, не слушайте их! Вам понятно?

Солдаты в белых мундирах, по крайней мере те из них, которые понимали английский, закивали; остальные ждали, пока им переведут слова командира. Никто не удивился. Никто не возроптал. Никто не проявил особенного интереса к принятому решению. Они верили своему полковнику, и если он посчитал, что ворота лучше закрыть, то пусть так и будет.

На другой стороне Внешнего форта сгущался дым. Там шел жестокий бой, там дрались и умирали, но к Додду это не имело никакого отношения. Он будет драться только тогда, когда британцы выйдут ко рву. Впрочем, и тогда угроза не станет реальнее. Единственный путь в форт — через ворота, а их пройти невозможно. Даже если враг разобьет первые ворота пушечным огнем и войдет в них, он обнаружит, что дорога поворачивает влево, а поэтому орудия нельзя применить против трех остальных ворот. Пусть наступают, пусть ломают обитые железом створки топорами — сверху, со стен, по ним будут бить в упор его люди.

— Сахиб?

Додд повернулся и увидел, что джемадар показывает на дорогу, идущую от дворца. Из-за поворота как раз появился спешащий Бени Сингх. Рядом с ним, стараясь не отставать от хозяина, семенил слуга с зонтиком в вытянутой руке. Солнце поднялось уже высоко, и килладар опасался пострадать от его лучей.

— Пришлите его сюда! — крикнул полковник. — Пусть поднимется.

Душа его пела от восторга. Какой прекрасный план! Какая великолепная тактика! Какой тонкий расчет! Ману Баппу уже отрезан, пути его отхода перекрыты, и теперь единственным соперником Додда был Бени Сингх. Полковник едва совладал с соблазном убить килладара прямо здесь, на месте. Нет, здесь и сейчас нельзя — слишком много свидетелей. Слишком много тех, кто сохранял верность Бени Сингху, считая его законным правителем Гавилгура. Учитывая все это, полковник приветствовал килладара уважительным поклоном.

— Что происходит? — вопросил Бени Сингх.

Подъем на стрелковую ступень отнял много сил, и килладар запыхался. Ответить Додд не успел — пушки южной стены Внешнего форта, той, что выходила на ров, дали залп, и две половинки крепости разделила клокочущая лавина серо-белого дыма. Бени Сингх вскрикнул.

— Боюсь, сахиб, враг овладевает крепостью. Мы не можем его остановить.

— Что? Как это? — Килладар, переодевшийся к бою в чистую белую тунику, перепоясанную красным кушаком, на котором висела сабля в дорогих ножнах, испуганно озирался по сторонам. Растерянность его объяснялась тем, что он никак не мог понять, в кого же стреляют ближайшие орудия. — Но ведь неприятель не попадет сюда, верно?

— Увы, сахиб, британцы приближаются и с другой стороны.

Додд указал туда, где надо рвом повисла пелена дыма. Пушки на ближайшей стороне Внешнего форта, в большинстве своем трех— и пятифунтовики, смотрели на запад, и их залп означал, что британцы поднимаются к крепости по горной дороге с равнины. Видно их не было, но артиллерийская пальба служила красноречивым доказательством того, что они уже близко.

— Должно быть, красномундирники движутся ко рву, — объяснил полковник. — К сожалению, мы не предполагали, что они станут наступать по двум направлениям. — Ложь далась ему без малейших усилий. — Не сомневаюсь, что неприятель идет и по южной дороге.

— Да, идет, — подтвердил килладар.

Додд глухо застонал и на мгновение закрыл глаза, изображая отчаяние.

— Мы сделаем все, что в наших силах, — пообещал он, — но я не могу защищать все сразу. — Еще один поклон килладару. — Боюсь, сегодня победа будет за британцами. Мне очень жаль, сахиб. Очень жаль. Но вы заслужите вечную славу, возглавив оборону крепости. Пусть мы потерпим поражение сегодня, народ этой страны не забудет героя. О вас сложат песни. Имя Бени Сингха войдет в легенду. И разве есть для солдата лучшая смерть, чем с мечом в руке и телами врагов у ног?

Килладар побледнел.

— Мои дочери! — прохрипел он.

— Увы, — печально молвил Додд, — их ждет нелегкая судьба. Они достанутся солдатне. Но не беспокойтесь, сахиб. По опыту я знаю, что самые красивые девушки обычно находят защитника и покровителя. Чаще всего это великан, грубый и сильный дикарь, который способен не дать свою женщину в обиду. Разве что разрешит дружкам попользоваться ею. Но таковы правила войны. Уверен, ваши женщины не останутся беззащитными.

Слушать дальше уверения полковника Бени Сингх не стал, а повернулся и поспешил прочь, просеменив мимо стоящего на посту у бастиона Хейксвилла. В придачу к черной перевязи сержанту выдали саблю. При приближении Додда он вытянулся в струнку.

— Вольно, мистер Хейксвилл, — бросил полковник. Сержант едва заметно расслабился. Ему нравилось такое обращение: «мистер». А почему бы и нет? Уж если какой-то выскочка Шарп смог дослужиться до офицерского звания и права носить саблю, то ему, Хейксвиллу, сам Бог велел стоять никак не ниже. — У меня для вас работа. Не сейчас, через несколько минут.

— Почту за честь, сэр, — четко ответил сержант.

Додд посмотрел вслед удаляющимся по направлению к дворцу килладару и его свите.

— Наш славный командующий, — язвительно выговорил он, — узнал неприятную новость и спешит ею поделиться. Мы немного подождем, пока известие долетит до всех.

— Неприятную новость, сэр?

— Да, он думает, что мы проиграем, — объяснил Додд.

— Надеюсь, сэр, что этого не случится.

— Я тоже, мистер Хейксвилл. Надеюсь и молю Господа. — Полковник обернулся. Судя по тому, как редко били пушки Внешнего форта, долго удержать красномундирников они не могли. Через полчаса, если не раньше, британцы появятся во рву. — Через десять минут, мистер Хейксвилл, вы отведете свою роту во дворец и прикажете арабской страже отправляться на стены для защиты форта.

Физиономию сержанта перекосила нервная гримаса.

— Прошу прощения, сэр, но по-ихнему изъясняться не умею.

— Это и не требуется. У вас есть мушкет, вот с его помощью и объясните. А если возникнут сомнения в ваших полномочиях, то я разрешаю применить оружие.

— Применить оружие, сэр? Это что же, мне в них стрелять?

— Вот именно.

— Есть, сэр. С удовольствием, сэр.

— В любого, кто воспротивится исполнению приказа, мистер Хейксвилл.

Сержант переждал очередной приступ конвульсий.

— Того жирного коротышку, сэр… того, с усами, что был здесь только что…

— Вы имеете в виду килладара? Если он откажется подчиниться…

— Я его застрелю, сэр.

— Вы все правильно поняли. — Додд улыбнулся. Он уже заглянул Хейксвиллу в душу и обнаружил, что она черна, как грязь. Полковника это устраивало наилучшим образом. — Сделаете все, как мне нужно, мистер Хейксвилл, и я произведу вас в капитаны. Ваш хавилдар говорит по-английски, не так ли?

— Немного, сэр.

— Объясните, чтобы он все понял. Дворцовую стражу следует отправить на стены.

— Они будут там, сэр, поверьте моему слову. А иначе пусть прощаются с жизнью.

— Вот и хорошо. Но сначала выждите десять минут.

— Будет исполнено, сэр. И всего вам наилучшего. — Хейксвилл взял под козырек, развернулся и поспешил к бастиону.

Додд удовлетворенно кивнул. Из повисшего над Внешним фортом дымового облака вылетали ракеты. Над бастионом все еще висело знамя Ману Баппу. Прислушавшись, полковник разобрал крики солдат, но понять, что именно они кричат, было невозможно из-за грома орудий. Встревоженные небывалым шумом прыгавшие во рву серебристо-серые обезьянки притихли и повернули черные мордочки к людям на стене Внутреннего форта, как будто вопрошая, откуда весь этот грохот и вонь и кому взбрело в голову испортить хороший день.

Что же касается Додда, то для него день складывался как нельзя лучше.

Рота легкой пехоты 33-го полка стояла чуть в стороне от дороги. Капитан Моррис умышленно отвел ее подальше, чтобы пропустить почти все штурмовые части и лишь потом пристроиться позади них. Таким образом он рассчитывал оказаться в арьергарде наступающей колонны, что обеспечивало относительную безопасность.

Выведя роту из-за камней, Моррис намеренно занял позицию за группой сипаев с лестницами и, идя во главе строя, бдительно следил, чтобы никто не забегал вперед.

— Держите строй, сержант, — покрикивал он на Грина. — Короче шаг!

Шарп шел сбоку от колонны, стараясь не выбиваться из заданного капитаном неспешного ритма. Менее чем за минуту они поднялись на небольшую высотку, с которой солдатам открылась крепость. На мгновение Шарп даже остановился, пораженный невероятной силой и плотностью огня, изливавшегося с оборонительных укреплений.

Больших орудий на позициях почти не осталось, их сбросили британские артиллеристы, но десятки, если не сотни мелких, многие из которых были едва ли крупнее мушкетона, стреляли, палили, били по атакующим из многочисленных амбразур, из-за башенок и зубцов почерневших от копоти крепостных стен. Сумятицы добавляли ракеты. Одни с шипением уносились в небо, но другие врезались в ряды наступающих, прошивая их подобно огненным иглам.

Первая рота еще не добралась до внешней бреши и торопилась пройти едва ли не самый опасный участок между обрывом на востоке и водохранилищем на западе. В момент, когда шеренги сомкнулись, маратхи сосредоточили весь огонь на узкой горловине, и в какой-то момент Шарпу показалось, что в ста шагах от крепости над перешейком поднялся розовый туман. По обе стороны от бреши возвышались огромные круглые бастионы, и вспышки на них не прекращались ни на секунду. Мушкеты били в плотную людскую массу с расстояния в сто шагов. Не умолкали и британские пушки. Ядра отрывали от стены все новые куски, сметали со стен защитников и прочищали амбразуры.

— Живее! Добавьте шагу! — прокричал посланный Кении адъютант и, развернувшись, умчался вперед.

Моррис проигнорировал призыв. Идущие впереди шотландцы миновали водохранилище и начали подниматься к стене по склону, становившемуся все более крутым по мере приближения к бреши. Цепляясь за камни, горцы лезли все выше. Впереди всех шел подполковник Кении. Притаившиеся над брешью защитники внезапно поднялись и дали мушкетный залп. В следующий момент восемнадцатифунтовое ядро оторвало от стены кусок камня размером с тачку. Шарп добавил шагу. В груди его клокотала, поднимаясь, ярость, и к ней примешивались страх, возбуждение и азарт игрока, спешащего вступить в игру.

Он уже ясно видел и брешь, и карабкающихся к ней шотландцев. Британские артиллеристы продолжали стрелять, посылая ядра над головами горцев, потом орудия вдруг умолкли, и в наступившей на мгновение тишине все как будто замерло. Красные мундиры посерели. Из окутавшего брешь облака пыли навстречу наступающим выскочили арабы. Штыки против сабель. Подполковник Кении парировал удар, перепрыгнул через камень и одним из первых устремился к бреши. Британские пушкари перенесли огонь на верхнюю стену, сбивая защитников с огневых позиций. Горцы, отбросив убитых и выставив штыки, последовали за своим командиром.

— Сюда! — крикнул Кении. — За мной!

Он бросился к левой бреши высокой стены. Осыпь еще дрожала от ударов ядер, и несколько арабов, отступивших под бешеным натиском горцев, погибли на склоне. Осевшая пыль припорошила кровавые пятна.

Кении оглянулся — колонна растянулась, и ее арьергард еще только подходил к горловине между водохранилищем и обрывом, хотя вторая штурмовая группа уже подпирала задние ряды авангарда. Он повернулся к остановившемуся у бреши адъютанту.

— Поторопите их! — Подполковник отхаркался, сплюнул и махнул саблей, подгоняя отстающих. — Живей, парни! Наверх!

Моррис неохотно прибавил шагу. Сипаи с лестницами бежали к горловине у водохранилища, которую держали под прицелом маратхские бомбардиры. Вдоль всей стены клубился дым, в дыму мелькали вспышки выстрелов, из него вырывались, разбрасывая искры, ракеты и даже стрелы. Одна, ударившись о скалу рядом с Шарпом, отскочила и упала в траву.

Шотландцы рвались уже к внутренней бреши, а следовавшие за ними сипаи подтягивались к внешней. Ни мин, ни ловушек, ни каких-либо других неприятных сюрпризов противник не приготовил, так что расстояние между стенами солдаты преодолевали быстро.

— Живей! Живей! — кричали адъютанты. — Вперед!

Шарп побежал вниз к водохранилищу. По лицу струился пот, фляжка прыгала на поясе.

— Не спешите! — крикнул ему вслед Моррис, но Шарп не слушал. Строй разваливался: самые нетерпеливые побежали за прапорщиком, другие, беря пример с капитана, не торопились. — Остановитесь, черт возьми!

— Вперед! Вперед! Не отставать! — покрикивали адъютанты Кении.

Осадные орудия дали еще один залп по внутренней стене, и ядра с шумом пронеслись над головами атакующих туда, где реял красно-зеленый флаг. Шарп увидел целящегося из мушкета араба, но его тут же заволокло дымом. Крохотное ядро попало в бегущего перед ним сипая и отбросило на пару ярдов, разметав по камням окровавленные внутренности. Шарп перепрыгнул через корчащееся тело и заметил, что добрался до водохранилища. Высохшее наполовину, оно было покрыто буро-зеленой пеной. На пропеченной солнцем глине лежали два шотландца и сипай; их кровь медленно впитывали пронизывающие хрупкую корку многочисленные трещинки. Мушкетная пуля щелкнула по камню, и тут же небольшое ядро выбило из заднего ряда двух солдат.

— Не подбирать! Вперед! Вперед! — закричали адъютанты. — Не останавливаться!

Над головой, опалив Шарпа искрами, просвистела ракета. Вдоль дороги, волоча перебитую ногу, полз раненый. Другой, зажимая руками простреленный живот, упал лицом в прибрежную жижу.

Начался подъем. Шарп хватил ртом густого дыма и, споткнувшись о большое черное ядро, одно из тех, которыми проламывали стену, едва устоял на ногах. Двое красномундирников неподвижно лежали в стороне, еще трое бились в предсмертных конвульсиях, моля о помощи. Никто не остановился. Пробегая мимо, солдаты старались не смотреть на умирающих. Тут и там ружейные пули взбивали фонтанчики пыли под ногами наступающих. Шарп даже не заметил, как очутился у бреши. Осыпь резко пошла вверх, и он на мгновение потерял равновесие, но сзади уже карабкались другие, и кто-то подтолкнул его в спину. Люди ползли, цепляясь одной рукой за камни, другой сжимая мушкеты. Ухватившись за обломок стены, Шарп обнаружил, что перепачкал пальцы чужой кровью.

Осыпь никак не кончалась, и солдаты хрипели от натуги. У кого-то из приклада мушкета торчала стрела. В какой-то момент шеренга раскололась от попадания ракеты. Охваченное пламенем тело скатилось вниз и замерло, ударившись о ядро. Ракета зашипела, и сержант Грин, не церемонясь, накрыл ее телом убитого шотландца.

Брешь! Достигнув ее, атакующие поворачивали влево и бежали через полоску сухой, выгоревшей травы, разделявшей две стены. У левой бреши кипел бой, но горцы упрямо пробивались вперед, фут за футом тесня неприятеля и поднимаясь все выше и выше. Они уже почти добрались до светлого пятна на фоне черной стены. Британские пушкари, боясь зацепить своих, прекратили огонь.

Шарп повернул к правой бреши, закрыть которую должна была рота Морриса. Сверху, перегнувшись через парапет, били по красномундирникам оставшиеся на стене защитники Гавилгура. Пули падали с неба свинцовым градом, чудесным образом не задевая Шарпа. Он пробежал сквозь дым, увидел вдруг перед собой зияющий пролом и ринулся в него.

— Я с тобой, Дик! — крикнул за спиной Том Гаррард, и в следующий момент кто-то сбросил сверху деревянную чурку.

Шарпа ударило в грудь. Он пошатнулся, подался назад, ухватился за Гаррарда, и они вдвоем рухнули на камни. Вокруг защелкали пули. Шарп выругался. Рядом с ним было человек пять или шесть, но никого, к счастью, не задело. Солдаты остановились, прижавшись к стене и ожидая приказа.

— Стой! — крикнул Моррис. — Ни шагу дальше!

— К черту! — рыкнул Шарп, подбирая мушкет.

Британские артиллеристы, заметив над правой брешью маратхов, дали залп, и ядра ударили по камням в нескольких футах над его головой. Одно угодило в поднявшегося во весь рост защитника, и он исчез в фонтане красных брызг. Шарп пригнулся, отворачиваясь от разлетевшихся ошметков плоти. По стене ручейками хлынула кровь.

— Господи! — пробормотал Гаррард.

Другое ядро влетело в пролом и глухо ухнуло о стену. Шарпа осыпало осколками. Все заволокло пылью.

— Ни шагу дальше! — кричал Моррис. — Все сюда! Ко мне! Тесней! Тесней! — Капитан укрылся под стеной, с которой по наступающим продолжали стрелять арабы. — Шарп, сюда!

— Вперед! — крикнул Шарп. К черту Морриса, к черту всех тех офицеров, которые утверждали, что ломовая лошадка не способна ходить под седлом. — Вперед!

Он выскочил на камни и вдруг увидел справа от себя с десяток красномундирников-шотландцев. Вторая штурмовая группа уже добралась до крепости. Во главе ее, размахивая палашом, бежал рыжеволосый лейтенант.

Лейтенант был уже у бреши, тогда как Шарп еще карабкался по крутому боковому склону. Горцы с криками пронеслись мимо, и британские бомбардиры, заметив красные мундиры, прекратили огонь. Мгновением позже пролом заполнили люди в длинных одеждах с кривыми саблями, больше похожими на секачи мясников. Звякнула сталь, затрещали мушкеты, и рыжеволосый лейтенант вдруг дернулся, как пронзенный острогой угорь, повернулся и, выронив палаш, упал под ноги Шарпу. Растянувшаяся вдоль стены шеренга стрелков встретила наступающих плотным огнем, а в центре бреши возник громадный араб с окровавленной саблей, жестами предлагающий желающим помериться с ним силой. Двое осмелились принять вызов, и оба были сброшены вниз.

— Рота! — крикнул Шарп. — Слушай меня! Огонь! Дадим ублюдкам огня!

Несколько мушкетов сухо треснули у него за спиной, и шеренга маратхов дрогнула, рассыпалась и отступила, но тут же, по команде размахивающего тулваром великана-араба, снова сомкнулась. Шарп ухватился за выступ, подтянулся и едва успел уклониться, когда ближайший араб повернулся и выстрелил в него почти в упор. Пуля чиркнула по щеке и расплющилась о камень. Пальцы разжались, и Шарп завалился на спину. Ухмыляющийся враг шагнул вперед с поднятым мушкетом, готовясь пришпилить красномундирника к земле, но тот скатился вниз по осыпи. За спасение пришлось заплатить: щека горела, новенький мундир выглядел ничем не лучше старого. Горцы повторили приступ, сконцентрировав силы на середине пролома, где их снова встретили арабские клинки. На помощь арабам из крепости уже спешили их соотечественники; сверху по британцам опять ударили мушкеты. Шарп прицелился в великана с саблей и спустил курок, но когда дым рассеялся, здоровяк все еще стоял в бреши.

Противник брал верх: Львы Аллаха теснили красномундирников, сопровождая каждый удачный выстрел или удар жутким воплем, от которого кровь застывала в жилах. Кто-то ткнул в прапорщика штыком, он подставил свой, и враг, схватив его мушкет за дуло, потянул на себя. Шарп выругался, но удержался, однако разжал пальцы, когда другой араб прыгнул на него с занесенным над головой тулваром. Второе падение оказалось менее болезненным, чем первое, но более унизительным.

— Ублюдки! — прохрипел он и, заметив валяющийся рядом палаш убитого лейтенанта, схватил его и полоснул по ногам ближайшего араба.

Тот завизжал от боли и свалился. Шотландцы возобновили штурм. Они лезли к бреши через тела убитых товарищей с искаженными яростью лицами, и их преисполненные ненавистью крики заглушали боевые вопли обороняющихся.

Шарп полез за ними. Перескакивая с камня на камень и размахивая палашом, он заставил врагов отступить и наконец добрался до бреши, где ухватился одной рукой за выступ. Нескольких арабов удалось отогнать, но потом его заметил верзила с кривым тулваром. Крикнув что-то своим товарищам, великан занес секач над головой красномундирника.

— Подсоби, Том! — крикнул Шарп, и Гаррард подтолкнул товарища вверх в тот самый момент, когда клинок пошел вниз.

Шарп отпустил выступ и, подлетев вверх, вцепился арабу в лодыжку и изо всех сил рванул на себя. Нога выскользнула из-под гиганта, и он плюхнулся на задницу на самом краю бреши.

— Кончайте его! — взревел прапорщик, и с полдюжины красномундирников набросились на поверженного великана.

Шарп, поднявшись, встал на пути арабов, попытавшихся прийти на помощь товарищу. Палаш описал широкую дугу, сметая выброшенные клинки и высекая из стали искры. Верзила еще ворочался, но его кололи штыками со всех сторон, и длинная рубаха быстро пропитывалась кровью. Шотландцы, рыча, как звери, бросились вверх, и Шарп с Гаррардом последовали за ними. Они были уже в шаге от вершины, но арабы стояли насмерть, а их длинные одежды как будто поглощали удары. Пыль забивала горло, и люди уже не кричали, а только хрипели и кряхтели, отбиваясь, рубя и протыкая друг друга. Внезапно арабы, словно подчиняясь неслышному приказу, отступили. Но не все — один, сраженный выстрелом в спину, остался лежать. Шарп поднял голову и увидел на стене людей в красных мундирах. Очевидно, отряд, пробившийся в крепость через левую брешь, развернулся и атаковал неприятеля с тыла. — Вперед! — заорал он, и в следующую секунду все — шотландцы, рота Морриса и сипаи — хлынули в пролом, за которым их радостными криками встретили солдаты Шотландской бригады. Уцелевшие защитники крепости бежали к Южным воротам, чтобы через них отступить во Внутренний форт.

— Господи! — выдохнул Том Гаррард, приваливаясь к стене.

— Ты цел?

Гаррард кивнул.

— Господи… — повторил он, оглядываясь.

Неприятельские пушкари, остававшиеся у орудий до самого последнего момента, прыгали с огневых позиций и бежали к воротам. Преследовать их ни у кого не было сил. Победители довольствовались несколькими выстрелами.

Шарп остановился. В крепости воцарилось затишье: орудия умолкли, выскочившую из амбразуры с диким лаем собачонку один из сипаев успокоил добрым пинком, и лишь со стороны воротной башни еще доносились редкие выстрелы. Где-то южнее били пушки, но Шарп их не видел, как не видел и тех, по кому они стреляли. Справа лежал заросший сухой травой пустырь с двумя или тремя деревцами; слева солдаты Кении штурмовали воротную башню. Они медленно, но верно поднимались по ступеням, оттесняя горстку арабов. Последние сражались с отчаянной отвагой обреченных, однако силы их быстро таяли. Около сотни собравшихся под стеной красномундирников добивали защитников из мушкетов. Зажатые между огнем и сталью, арабы попытались сдаться, но полегли под ударами штыков. Остальные маратхи оставили Внешний форт, ища спасения за оврагом и стенами Внутреннего форта.

В одной из амбразур стояло деревянное корыто, и Шарп, подтянувшись, обнаружил, как и надеялся, что в нем еще осталась вода для орудий. Небольшие пушки были установлены на железных треногах и казались бы игрушечными, если бы не продемонстрировали свою убийственную эффективность при стрельбе прямой наводкой.

Раненых и убитых без лишних церемоний убрали с дороги, и в брешь хлынул поток людей. Заметив среди них майора Стокса и Ахмеда, Шарп помахал им рукой. Потом ополоснул лицо, пригладил волосы и наконец напился. Вода была грязная, вонючая и горькая от пороха, но жажда победила брезгливость.

Солдаты подполковника Кении под восторженные крики победителей подняли над захваченными Делийскими воротами британский флаг. Сорванное вражеское знамя адъютант тщательно сложил — трофею предстояло отправиться в Британию. Шотландцы открыли внутренние, потом внешние ворота, и завоеванный форт быстро заполнился людьми. Изнуренные солдаты искали отдыха в тени стен, но офицеры уже собирали свои части, и сержанты тащили людей в строй — дело было сделано только наполовину.

— Мы остаемся охранять брешь, — сказал Моррис, когда прапорщик спрыгнул со стрелковой ступени. — Думаю…

— Мы пойдем со всеми, — бросил, не дослушав капитана, Шарп.

— Но…

— Пойдем дальше, сэр. — Последнее слово он произнес с нескрываемым презрением.

— Быстрее, быстрее! Чего ждете, капитан! — крикнул Моррису какой-то майор. — Работа еще не закончена! Шевелитесь! Все идут туда! — Он махнул рукой в сторону Внутреннего форта.

— Сержант Грин, — недовольно проворчал Моррис, — соберите людей.

Не дожидаясь, пока рота построится, Шарп поднялся на холм и повернулся на юг. Склон уходил полого вниз, а потом круто обрывался, уходя в тень, так что дна рва видно не было. Зато противоположный лежал перед Шарпом как на ладони, залитый ярким солнечным светом, а на вершине его высилась неприступная крепостная стена с громадными воротами, увенчанными башней. Толпившиеся на стене солдаты носили хорошо знакомые Шарпу белые мундиры. Однажды ему уже довелось драться с ними.

— Вот же чертовщина.

— Ты это о чем?

Шарп повернулся — перед ним стоял Гаррард.

— Посмотри сам, Том. Ничего хорошего.

С минуту Гаррард молча разглядывал Внутренний форт. Он видел дворец в окружении садов, озеро и оборонительные сооружения. Внезапно стену форта накрыло дымом — орудия за рвом дали залп по Внешнему форту. Ядро прошелестело над приятелями и упало у них за спиной.

— Дело дрянь, — констатировал Шарп.

Оказывается, добытая с таким трудом победа вовсе не венчала их усилия, а настоящая работа еще и не начиналась.

Планируя оборону Внешнего форта, Ману Баллу рассчитывал защитить бреши, сконцентрировав у них свои лучшие силы, Львов Аллаха. Но надежда быстро угасла, потому что британские пушки били по проломам до последнего, когда красномундирники забрались уже на самый верх. Стоять под огнем вражеской артиллерии было бы бессмысленно, а после того как артиллерия врага наконец смолкла, выяснилось, что арабы успели практически утратить тактическое позиционное преимущество.

Бой развернулся на вершине осыпи, у самой бреши, и здесь решающую роль сыграло численное превосходство шотландцев. Ману Баппу дрался в передних рядах защитников форта и получил ранение в плечо, но его присутствие не помогло — арабы все равно отступили. Они отошли к верхним проломам, но британская пехота при поддержке пушек снова сломила сопротивление маратхов. И тогда князь понял, что схватка за Внешний форт проиграна. Сама по себе потеря не столь уж и велика, поскольку форт представлял собой всего лишь линию обороны, призванную замедлить продвижение неприятеля к сердцу Гавилгура, но на Ману Баппу произвела сильное впечатление та быстрота и кажущаяся легкость, с которой британцы разгромили его лучшие силы. Он не сразу признал поражение и какое-то время, кляня врага, еще пытался воодушевить воинов и защитить воротную башню, но красные мундиры устремились в бреши, пушкари на стенах поддались панике и бежали, и князь решил, что пора уводить оставшихся через ров во Внутренний форт.

— Назад! — крикнул он. — Назад! — Его белая туника пропиталась кровью, но рана пришлась на левое плечо и не мешала орудовать подаренным братом тулваром с золотой рукоятью. — Отходим!

Маратхи быстро отступили, а атакующие, похоже, потратили слишком много сил на штурм, чтобы организовать преследование. Баппу ушел последним, лицом к врагу, жестами приглашая смельчаков попытать удачи в схватке один на один, однако британцы лишь провожали его взглядами. Князь понимал, что сейчас они перестроятся и продолжат наступление, но к тому времени он и его войско уже будут в безопасности за неприступными стенами Внутреннего форта.

Перед тем как спуститься в ров, Ману Баппу взглянул на Делийские ворота. Над ними уже развевался вражеский флаг. У Южных ворот его ожидали телохранители. Тропинка сбегала вниз по склону, достигала дна рва и поднималась вверх к первым воротам Внутреннего форта. Пушкари южной стены, до последнего пытавшиеся помешать наступлению британцев по дороге от плато, бросили пушки и присоединились к отступающим. Баппу шел последним, с трудом сдерживая слезы. Да, сражение еще не проиграно. Да, Внутренний форт имел все шансы остаться непокоренным. Но это не имело значения, потому что князь познал унижение быстрого разгрома.

— Поспешите, сахиб, — почтительно поклонился один из телохранителей.

— Британцы не пойдут за нами, — устало ответил Баппу. — Спешить некуда.

— Посмотрите туда, сахиб.

Адъютант указал на запад, туда, где к стене поднималась дорога с плато. Из-за поворота, скрытого выступом скалы, только что появилась рота красномундирников. Этих солдат в килтах Баппу уже видел под Аргаумом. Они могли помешать отступлению, а поэтому князь ускорил шаг.

Лишь спустившись на дно рва, Ману Баппу почувствовал: что-то не так. Первые группы отступавших уже достигли Внешнего форта, но вместо того, чтобы пройти в крепость, столпились у ворот.

— В чем дело? — крикнул он.

— Ворота заперты, сахиб, — ответил один из его адъютантов.

— Сейчас откроются. — Едва князь произнес это, как за спиной раздались выстрелы. Засвистели пули. Захватившие Внешний форт британцы добрались наконец до края рва и, увидев внизу скопление людей, открыли огонь. — Быстрее! — нетерпеливо крикнул он, но ворота оставались закрытыми.

Между тем огонь усилился. Красномундирники вытянулись вдоль края обрыва и методично расстреливали толпящихся внизу солдат. Пули плющились о камни, рикошетили, но многие достигали цели, и людей начала охватывать паника. Приказав успокоиться и открыть ответный огонь, Ману Баппу пробился сквозь толпу.

— Додд! — крикнул он. — Додд!

Полковник выглянул из-за парапета. Выглядел он совершенно спокойным, но почему-то молчал.

— Откройте ворота! — сердито приказал князь.

Вместо ответа англичанин поднял винтовку.

Баппу как будто парализовало. Он понимал, что надо спасаться, бежать, прыгать в сторону, но ужас происходящего сковал его волю.

— Додд? — еще не веря очевидному, произнес индиец, и в это мгновение из дула вырвался дымок.

Пуля ударила Баппу в грудину, разбила кость и вогнала осколки в сердце. Князь попытался сделать вдох, захрипел и умер.

Новость о гибели господина распространилась мгновенно и еще больше усилила панику. Не имея доступа во Внутренний форт и подстегиваемые усиливающимся огнем из Внешнего, солдаты побежали к дороге на плато.

Тут их поджидала новая неприятность: дорога была блокирована. Горцы 78-го батальона приближались к крепости, когда навстречу им хлынула неорганизованная, охваченная паникой толпа. Долгий подъем дался шотландцам нелегко, почти на всем его протяжении по ним били пушки Внешнего форта. Но теперь орудия умолкли. Справа от дороги высились скалы, слева зияла пропасть. Места было ровно столько, чтобы выставить в шеренгу двенадцать человек, но командовавший батальоном полковник Чалмерс знал, что и этого вполне достаточно. Перестроив первую полуроту в три ряда, он спокойно произнес:

— Стрелять только поочередно и по моей команде. Громадная толпа маратхов неслась навстречу терпеливо ожидающим горцам.

— Первая шеренга, огонь! — скомандовал Чалмерс.

Первые двенадцать мушкетов дали залп. За ними ударила вторая шеренга. Потом третья. Горцы били наверняка.

Упавших, раненых и убитых безжалостно растоптала толпа. Те, кто, видя смерть, пытался остановиться и повернуть назад, не выдержали напора сзади и тоже были сметены. Маратхи оказались между двух огней — с одной стороны 78-й батальон, с другой — преследователи из Внешнего форта.

Некоторые, отчаявшись, прыгали в пропасть и разбивались о камни. Дорогу устлали тела убитых. Пыль смешалась с кровью.

— Двадцать шагов — вперед! — скомандовал Чалмерс.

Горцы отмерили двадцать шагов, первая шеренга опустилась на колено, и бойня продолжилась. Преданные Доддом, солдаты Ману Баппу метались, как загнанные в ловушку звери. Одни умирали, разбившись о камни, другие от пуль, а огонь все не стихал. Стрельба закончилась лишь тогда, когда на залитой кровью и усеянной телами дороге осталась кучка дрожащих людей. И тогда британцы пустили в ход штыки.

Внешний форт пал. Его гарнизон был уничтожен.

А предатель, Уильям Додд, стал повелителем Гавилгура.

Глава десятая

Мистер Хейксвилл не знал точно, произвели его в лейтенанты или нет, но знал, что стал «мистером», и смутно догадывался, что это еще не предел. Уильям Додд имел все шансы на победу, а победа делала его правителем Гавилгура и всех обширных территорий, какие только можно разглядеть с подпирающих небо башен крепости. При таком исходе мистер Хейксвилл, будучи единственным белым офицером Додда, занимал весьма почетное и доходное место. Неудивительно, что, держа путь к дворцу раджи, Хейксвилл представлял себе будущее, ограниченное только возможностями воображения. Он мог бы, например, стать раджой.

— Заведу гарем, — пробормотал себе под нос бывший сержант, чем вызвал недоуменный взгляд сопровождавшего его хавилдара. — И все в нем будет мое. Только мое. Бибби в шелках. Но только когда холодно! А в остальное время пусть разгуливают голенькие. — Он гоготнул, почесал между ног и сделал неожиданный выпад саблей, целя в одного из разгуливавших по саду павлинов. — Эти птички к несчастью, — сообщил Хейксвилл хавилдару, шарахнувшемуся в сторону от бросившейся наутек птицы. — Дурной глаз на хвосте. Знаешь, что с ними будет? Я их поджарю. Поджарю и прикажу подать с картошкой. Вкуснятина, а?

— Да, сахиб, — осторожно согласился хавилдар, нервно поглядывая по сторонам.

Новый офицер совсем ему не нравился, но полковник дал ему власть, а полковнику хавилдар пока доверял.

— Давненько не едал картошечки, — с грустью продолжал Хейксвилл. — Настоящая христианская пища, понимаешь? Делает человека белым.

— Да, сахиб.

— И запомни, сахибом я долго не буду, ясно? Буду вашим высочеством. Высочеством, чтоб его, с целым гаремом голеньких бибби. — Щека у мечтателя задергалась. — А Шарпи назначу слугой. Ха-ха! Только сначала, понятно, обрежу лишнее. Чик-чик. — Он бодро взбежал по каменным ступенькам, не обращая внимания на доносящуюся со стороны рва мушкетную пальбу. Два араба у входа во дворец преградили путь, но Хейксвилл и не подумал остановиться. — А ну побежали к стене, черти чумазые! Хватит отсиживаться! Пора послужить солдатами, а с этим горшком я и сам разберусь! Пошли отсюда! Вон! Вон!

Хавилдар перевел стражам смягченный вариант приказа, и арабы, хоть и неохотно, оставили пост. Решающим аргументом стали штыки, угрожающе поблескивавшие за спиной нового начальника.

— А теперь, — распорядился Хейксвилл, — найдите мне того толстяка-коротышку. Пора устроить ему кровопускание.

— Надо торопиться, сахиб. — Хавилдар оглянулся на стену, где засуетились вдруг артиллеристы.

— Хорошая работа спешки не терпит, — ответил Хейксвилл, пытаясь открыть решетчатую дверь. — И не бойся, сынок. Если полковник Додд и умрет от чего на этой стене, то только от старости. Не родился еще тот, кто прошел бы через столько ворот. А уж про кучку вонючих шотландцев и говорить нечего. Чертова дверь. — Он ударил по решетке ногой. — Вот так-то!

Хейксвилл ожидал увидеть сказочную роскошь, золотые безделушки, дорогие шелка и вымощенные полированным мрамором полы, но Гавилгур был всего лишь летней резиденцией, а Берар никогда не соперничал в богатстве с другими индийскими государствами, поэтому пол был выложен простыми каменными плитами, стены побелены, а окна закрывали шторы из обычного хлопка. В зале, правда, стояла красивая мебель черного дерева, инкрустированная полудрагоценными камнями, но ни стулья, ни столики Хейксвилл а не привлекали. Ему были нужны только драгоценные камни, золото и брильянты, однако ничего такого глазу не встречалось. У стен с застывшими неподвижно ящерицами стояли два бронзовых кувшина и железная плевательница. В нише расположился камин с традиционными щипцами для угля, латунной кочергой и лопаткой, отлитой в Бирмингеме. Стражи здесь не было, и дворец вообще казался пустым и непривычно тихим. Лишь из-за полога в дальнем конце зала долетали приглушенные звуки, похожие то ли на плач, то ли на стон. Разобрать получше мешала артиллерийская канонада. Хейксвилл поднял саблю и двинулся к занавесу. Солдаты осторожно последовали за ним, держа мушкеты на изготовку и всматриваясь в каждую тень.

Подойдя к пологу, Хейксвилл резко отбросил его и замер от неожиданности.

Килладар в полном боевом снаряжении, с висящим на боку тулваром и привязанным к левой руке маленьким круглым щитом, стоял посредине комнаты между телами жен, наложниц и дочерей. Всего женщин было восемнадцать, и большинство лежали неподвижно, но некоторые еще шевелились, корчась от боли, причиняемой медленно убивающим их ядом. По щекам Бени Сингха катились крупные слезинки.

— Я не мог… оставить их… англичанам, — запинаясь, объяснил несчастный.

— Что он сказал? — спросил у хавилдара Хейксвилл.

— Он предпочел, чтобы они умерли, но не подверглись бесчестью, — перевел хавилдар.

— Чтоб ему самому так сдохнуть, — прокомментировал Хейксвилл и вошел в комнату.

Изо рта умерших стекала зеленоватая слюна, остекленелые глаза смотрели вверх, на украшавшие потолок лотосы. Живые еще дергались в судорогах. На полу валялись чаши, из которых женщины приняли яд.

— Какие бибби! — прошептал горестно Хейксвилл. — Какая глупость! — Он посмотрел на девочку лет шести-семи. На шее у ребенка висело ожерелье, и сержант, наклонившись, сорвал украшение. — А ведь могли бы и другим пригодиться. — Концом сабли он распахнул сари на молодой умирающей женщине и покачал головой. — Ты только посмотри! Сгубить такие прелести!

Возмущенный бесстыдством чужака, килладар взревел и, выхватив саблю, бросился на Хейксвилла. Не ожидавший столь сильного проявления чувств со стороны человека, почитаемого им малодушным трусом, Хейксвилл сначала попятился, но потом решил, что будущему радже негоже демонстрировать робость в присутствии солдат, и неловко отмахнулся саблей. Получилось, однако, так, что именно неловкость сослужила ему добрую службу. Килладар споткнулся об одно из тел и, взмахнув руками, упал прямо на клинок англичанина. Острое лезвие зацепило горло, и кровь хлынула как на мертвых, так и на живых. Бени Сингх со стоном рухнул на пол. Лежа, он еще попытался ударить ненавистного чужеземца, но сил уже недоставало. К тому же и Хейксвилл успел побороть приступ паники.

— Ты — джинн! — прохрипел индиец.

Сабля вонзилась ему в шею.

— Какой еще джин? — возмущенно бросил Хейксвилл. — За три года ни капли! — Он повернул рукоять, с интересом наблюдая за тем, как пульсирующая кровь сбегает по стальному клинку, потом, когда ручеек иссяк, вырвал саблю и отступил от безжизненного тела. — Подох! — объявил сержант. — Одним нехристем в аду больше, а?

Хавилдар молчал, с ужасом взирая на покоящееся в луже крови тело Бени Сингха.

— Да не стой же ты как вкопанный, дурень чертов! — прикрикнул на него Хейксвилл. — Убирайтесь на стены!

— На стены, сахиб?

— Да, на стены! И поживей! Там идет бой! Или еще не заметил? Пошли отсюда! Все! Проваливайте! А ты возьми роту и доложи полковнику Додду, как сдох этот жирный боров. Скажи, что я сейчас буду. Иди! Быстро!

Хавилдар повернулся и, забрав солдат, вышел из дворца. Сияло солнце, но воздух уже туманила тянущаяся ото рва дымная пелена. Оставшись один, Хейксвилл приступил к работе. Украшения были на всех. Не слишком большие, не слишком ценные, и, разумеется, ничего такого, что могло бы сравниться со знаменитым рубином султана Типу, и все же… Сержант не пренебрегал ничем, забирая и жемчуг, и сапфиры, и изумруды, и крохотные брильянты. Разворачивая окровавленные шелка, он срывал драгоценности с еще теплых тел. Добычу Хейксвилл ссыпал в карман, где уже лежали камни, похищенные у Шарпа. Обыскав тела, сержант прошел по дворцу, разгоняя криком слуг, заглядывая во все комнаты. Пусть дерутся другие — у мистера Хейксвилла есть дела поважнее. Пора обеспечить собственное будущее.

Бой во рву превратился в безжалостное побоище. Гарнизон Внешнего форта оказался в тисках: с одной стороны солдаты, захватившие крепость, с другой — наступающие по узкой дороге с плато шотландцы, с третьей — пропасть, с четвертой — отвесные скалы. Те, кто пытался спастись от пули, бросались с обрыва, других сталкивала туда же мечущаяся в панике толпа, и все они разбивались о камни. Батальон полковника Чамберса наступал с примкнутыми штыками, заставляя несчастных отступать к крепости, откуда шли еще не остывшие после штурма люди Кении. Всего гарнизон Внешнего форта насчитывал около тысячи человек, и они были либо уже мертвы, либо обречены на скорую смерть. Но еще семьсот остались во Внутреннем форте, и подполковник Кении горел желанием поскорее разделаться с ними. Он пытался призвать своих людей к порядку, собрать части, прекратить бессмысленные расправы и заставить артиллеристов снять с позиций неприятельские пушки, чтобы перетащить их к воротам Внутреннего форта, однако красномундирники с куда большей охотой преследовали отступающего врага, убивая тех, кто уже не мог оказать никакого сопротивления. И все это время с крепостной стены по ним били орудия Додда.

Любое безумие рано или поздно кончается. Проигравшие бросали оружие и падали на колени. Британские офицеры постепенно восстанавливали порядок. 74-й батальон Чамберса поднимался по скользкой от крови дороги, гоня перед собой немногочисленных пленных. Оставшихся в живых маратхов и арабов обезоружили и под конвоем сипаев отправили сначала во Внешний форт, а уже оттуда через Делийские ворота к водохранилищу. Нескольким десяткам пленников удалось, воспользовавшись немногочисленностью стражи, ускользнуть и бежать на север. Безоружные и предоставленные самим себе, беглецы обошли стороной охранявшийся полубатальоном сипаев британский лагерь и разошлись кто куда.

Между тем на северной стороне рва, отделявшего захваченный Внешний форт от непокоренного Внутреннего, собралось около трех тысяч красномундирников, которые, пользуясь временным затишьем, отдыхали в тени и кляли опаздывающих водоносов. Время от времени кто-то из солдат разряжал мушкет в сторону неприятеля, но расстояние было слишком велико для прицельной стрельбы. Орудия Внутреннего форта тоже постепенно прекратили огонь. Обе стороны ждали настоящего продолжения.

Шарп сидел под чахлым деревцом с высохшими ветками, на которых еще сохранились блеклые красноватые цветы. Племя черномордых, с серебристым мехом обезьян вернулось на свое излюбленное место, с которого их согнало пришествие людей, и предалось прежним занятиям, сопровождавшимся громкими, пронзительными криками. Рядом с Шарпом устроились с десяток солдат из роты Морриса. Остальные расположились ниже, среди камней на склоне оврага.

— Что теперь? — спросил Гаррард.

— Кому-то придется штурмовать эти чертовы ворота, — ответил Шарп.

— А ты не собираешься?

— Если мы понадобимся, Кении нас позовет. — Прапорщик кивком указал на сухощавого подполковника, который собирал штурмовой отряд на дне оврага. — И мы ему понадобимся, Том. Пробиться будет чертовски трудно. — Он потрогал засохшую кровь на щеке. — Болит!

— Надо смазать маслом, — посоветовал Гаррард.

— И где, по-твоему, его взять, масло? — проворчал Шарп и, прикрывшись от солнца ладонью, посмотрел на стену, пытаясь найти среди толпившихся над воротами людей в белых мундирах Додда или Хейксвилла. — Быстро не получится, так что драка выйдет долгая.

Британским артиллеристам удалось подтащить к обрыву захваченную пятифунтовую пушку. При виде орудия неприятель засуетился, и через минуту воротная башня скрылась за клубом дыма, а прилетевшее из-за рва ядро разогнало канониров. Пушка, однако, уцелела и после короткой подготовки выстрелила по воротам. Ядро ударилось о дорогу, срикошетило, стукнулось о дерево и откатилось.

Защитники Внешнего форта не оставили попыток устранить угрозу, но им мешал дым, и к тому же британцы поставили свое орудие за невысоким валуном, служившим своего рода бруствером. Поправив наводку, они уже следующим выстрелом поразили цель. На сей раз ядро отщепило кусок дерева, что вызвало бурную радость у наблюдавших за развернувшимся состязанием красномундирников. В конце концов дело закончилось тем, что очередное ядро угодило в запорную линейку, та переломилась, и остатки створок повисли на петлях.

Подполковник Кении построил внизу штурмовую группу, в которую включил тех, кто первым вошел в бреши Внешнего форта. Лица солдат, перепачканные порохом, пылью и потом, были напряжены. Наблюдая за уничтожением ворот, они знали, что после артиллеристов наступит их очередь делать свою работу. Кении подозвал адъютанта.

— Вы знаете Пламмера?

— Майора Пламмера, сэр? Пушкаря?

— Найдите его или другого офицера-артиллериста. Скажите, что нам понадобится их помощь. — Он указал саблей на воротную башню. — Дорога там идет не по прямой. Миновав ворота, мы повернем налево. И если наши парни не справятся с воротами топорами, их придется расстреливать из пушки.

Искать пушкаря адъютант отправился в форт. Кении же, собрав своих людей, объяснил, что, пройдя первые ворота, они наткнутся на вторые. Задача пехоты — создать огневое прикрытие.

— Если огонь будет достаточно плотный, враг не посмеет высунуться из-за укрытий, и наши парни разнесут ворота топорами за пару минут. — Он посмотрел на саперов, дюжину здоровяков с огромными топорами, заточенными до остроты бритвы.

Между тем артиллеристы перебили затворную линейку, и раздолбанные створки со скрипом распахнулись внутрь.

— Вперед! — крикнул Кении. — Вперед!

Четыреста красномундирников последовали за подполковником по узкой дороге к Внутреннему форту. Бежать они не могли из-за крутизны склона, а потому в полной мере испытали на себе всю неистовую ярость защищающихся — по ним били и пушки, и мушкеты, и ракеты.

— А ну-ка, ребята, угостите их огоньком! — крикнул собравшимся у рва какой-то офицер, и солдаты принялись палить по затянутой дымом воротной башне из мушкетов.

Мало кто всерьез рассчитывал попасть в цель, но по крайней мере шальная стрельба не позволяла маратхам высовываться из-за укреплений. Из форта притащили еще одну пушку, и ее игрушечные ядра тоже полетели в неприятеля. Впрочем, больше всего Кении и его штурмовой группе помог окутавший укрепления пороховой дым. Под его прикрытием красномундирники преодолели последние ярды, отделявшие их от разбитых ворот.

— Прикрыть саперов! — крикнул Кении и, перебравшись через обломки, повернул налево.

И едва не наткнулся на глухую стену. Подполковник знал, что дорога повернет, но не ожидал такой крутизны. Да и сам проход сделался еще уже. А в конце пролета перед атакующими выросли вторые ворота.

— Туда! — Кении махнул саблей.

Казалось, сам ад разверзся перед ними.

Стрелковые ступени над этим пролетом были защищены высокой внешней стеной, и, хотя люди Додда слышали, как плющились о камни пули, им самим этот свинцовый град ничем не угрожал. А вот те, кто вслед за подполковником поднимался по вымощенной булыжником дороге, остались без какого-либо прикрытия. Весь пролет между двумя воротами составлял двадцать пять шагов в длину и восемь в ширину, и по заполнившим его красномундирникам били мушкеты, на них падали камни, и в них летели ракеты. Первыми полегли сраженные пулями несколько саперов. Брызнувшая кровь заалела на стенах. Подполковник Кении каким-то чудом уцелел после этого залпа, но брошенный сверху камень угодил ему в плечо и швырнул на землю. Взорвавшаяся рядом ракета опалила лицо, но он все же сумел подняться, с трудом удерживая саблю онемевшими пальцами.

— Вперед!

Его никто не слышал. Люди задыхались от дыма, шалели от грохота и свиста и умирали. Пуля попала Кении в бедро, и он пошатнулся, согнулся, однако устоял и, прихрамывая и истекая кровью, двинулся вверх. Вторая пуля ударила его в спину и бросила лицом на камни. Сжимая саблю, подполковник все же дополз до ворот, где его догнала третья пуля. Кении еще хватило сил стукнуть по воротам рукоятью сабли, но тут последний кусок свинца раскроил ему череп, и подполковника не стало. Пули продолжали терзать уже безжизненное тело.

Оставшиеся в живых пытались выдержать смертоносный шквал и достичь цели, но огонь не ослабевал, а убитые закрывали путь живым. На стороне защитников форта было и солнце, лучи которого слепили британцев и не позволяли вести прицельную стрельбу по врагу. Мало-помалу атакующие начали отходить.

Легче от этого не стало. Пули косили шотландцев, отскакивая от стен, поражали и живых, и мертвых. Ракеты метались в узком пространстве, рассыпая искры и распространяя едкий, тошнотворный дым. Падая на раненых и убитых, они взрывались, и с ними взрывались патронные сумки. Кровь хлестала по черным стенам. И все-таки дым от ракет прикрыл оставшихся в живых, которые и отступили к основанию крепости, оставив за собой узкий коридор, залитый кровью, заполненный ранеными и убитыми, отвратительным дымом и стонами умирающих.

— Прекратить огонь! — скомандовал полковник Додд. — Прекратить огонь!

Дым понемногу рассеялся, и перед защитниками форта открылась жуткая картина учиненной ими кровавой бойни.

— Они еще придут, — предупредил Додд. — И скоро. Приготовьте побольше камней. Проверьте, у всех ли заряжены мушкеты. И не забудьте про ракеты!

Он прошел по стене, похлопывая солдат по плечу, поздравляя с победой. Довольные проделанной работой, они отвечали ухмылками. Оказывается, красномундирников можно побеждать. И это не так уж трудно. Почти то же самое, что давить крыс в бочке. Ни один из защитников форта не был даже ранен, а вот неприятель понес тяжелые потери. Додд не сомневался, что и второй приступ будет отбит столь же успешно. Повелитель Гавилгура одержал первую победу.

Майор Стокс разыскал Шарпа незадолго до первого штурма подполковника Кении. Потом к ним присоединились другие: Сьюд Севаджи со своим отрядом и с десяток кавалеристов Элая Локхарта. Устроившись перед спуском в ров, они вместе наблюдали за приступом. Между тем отступившие участники штурма укрылись в нескольких ярдах от первых, разбитых ворот, восстанавливая силы и набираясь духу перед второй попыткой.

— Вот уж кому досталось, — сочувственно заметил Шарп. — Не хотел бы я быть на их месте.

— Ничего не поделаешь, — уныло пробормотал Стокс. — Другого пути нет.

— Какой же это путь, если он ведет только в могилу? — нахмурился Шарп. — Неужели нет никакой другой возможности?

— Никакой. — Майор покачал головой. — Ситуация проста: кто кого пересилит. Мы должны сломать их.

— То есть отправить на тот свет еще сотню-другую парней? — рассердился Шарп.

— Можно попытаться перетащить через ров пушку и расстрелять ворота одни за другими, — предложил Стокс. — Иначе к ним и не подойти.

Видя, что атака захлебнулась, а огонь с другой стороны рва прекратился, защитники форта осмелели и, вернувшись к амбразурам, принялись обстреливать собравшихся под стеной шотландцев.

— Прикройте нас! — крикнул снизу кто-то из офицеров, и по камням снова защелкали пули.

Майор развернул подзорную трубу и навел ее на ворота, дым перед которыми только что рассеялся.

— Плохо дело, — заключил он. — За ними глухая стена.

— Что вы сказали, сэр? — спросил Элай Локхарт, на которого неудачный штурм произвел самое гнетущее впечатление. В душе сержант благодарил судьбу за то, что кавалерии не суждено участвовать в таких безнадежных предприятиях.

— Дорога поворачивает, — объяснил Стокс. — Даже если поставить пушку у входа, стрелять по вторым воротам будет невозможно. Ее придется тащить вверх, под аркой.

— Ничего не получится.

Шарп покачал головой. Даже доставив орудие ко вторым воротам, артиллеристы не успели бы сделать ни одного выстрела, потому что позиция обстреливалась с обеих стен, причем самих защитников форта прикрывала внешняя стена. Наблюдая за происходящим, он пришел к выводу, что попасть в крепость можно только в одном случае: если сровнять с землей всю воротную башню. Но на это ушло бы несколько дней. И то лишь при условии, что по башне били бы тяжелые орудия.

— Врата ада, — негромко сказал Стокс, глядя в трубу на лежащие в узком проходе тела.

— Разрешите взглянуть, сэр? — попросил Шарп.

— Конечно. — Майор протер стекло полой мундира и передал трубу прапорщику. — Хотя, признаюсь, зрелище не из приятных.

Скользнув взглядом по воротной башне, Шарп прошелся по участку стены к западу от ворот. Она была относительно невысокая, футов двенадцать — пятнадцать, и в любом случае значительно уступала мощным укреплениям над самой башней. Некоторые из ее амбразур пустовали, что было неудивительно, поскольку стена стояла над обрывом. Главным препятствием для атакующих служила, собственно, не сама стена, а отвесный, уходящий в ров скалистый склон.

Заметив, куда смотрит Шарп, Стокс покачал головой.

— Бесполезно, Ричард. Там не пройти.

Шарп промолчал. Внимание его привлек участок, где из щелей в скале пробивались кустики и сорная трава. Он тщательно исследовал каждый дюйм склона, начиная со дна рва и заканчивая основанием стены, и пришел к выводу, что подняться все-таки можно. Трудно, опасно, но не безнадежно. Если растения смогли за что-то зацепиться, то почему бы и человеку не взять с них пример. На вершине склона он заметил узкую полоску травы между обрывом и стеной.

— Кто-нибудь видел лестницу? — спросил он, возвращая трубу Стоксу.

— Там. — Ахмед махнул рукой в неопределенном направлении.

— Где, приятель?

— Там. — Мальчишка указал на форт. — На земле. Я видел.

Шарп повернулся к Локхарту.

— Твои парни могут добыть лестницу? Мне нужна всего одна.

— Что ты задумал? — поинтересовался сержант.

— Похоже, нашел другую дорогу. Думаю, пробраться в форт можно. Но можно и шею свернуть. Мне нужна лестница. Добудьте лестницу, и я разберусь с этими ублюдками. Ахмед, покажи сержанту Локхарту, где ты ее видел.

— Я останусь с тобой, — заупрямился паренек.

— Черта с два ты со мной останешься. — Шарп потрепал юного араба по плечу. К счастью, резня, жертвами которой стало так много его соотечественников, не произвела на мальчишку никакого впечатления. — Давай, иди и помоги сержанту.

Ахмед неохотно поднялся и пошел к форту. Локхарт последовал за ним.

— Так что вы собираетесь сделать? — спросил Стокс.

— Поднимемся по склону. Не вы, сэр. Со мной пойдет легкая рота. Потом поставим лестницу и заберемся на стену. Все просто.

Майор направил подзорную трубу на указанное место.

— Подняться, пожалуй, можно, — с сомнением заметил он через минуту. — А что потом?

Шарп усмехнулся.

— Потом, сэр, атакуем башню с тыла.

— Одной ротой?

— Где пройдет одна рота, пройдет и другая. Потом, если у нас получится, подтянутся и остальные. — Шарп все еще держал в руке подобранный у бреши палаш убитого лейтенанта. Оружие оказалось велико для ножен от сабли. Подумав, Шарп снял ножны и засунул палаш под ремень. Совсем другое дело. Тяжелый, с прямым клинком, созданный, чтобы нести смерть, а не размахивать на параде, палаш был ему по вкусу. — А вы, сэр, останьтесь здесь и присмотрите за Ахмедом. Паршивец любит подраться, только вот мозгов у него маловато. Влезет в пекло да и останется без головы. Когда Элай вернется с лестницей, сэр, пошлите его вниз. Том! — Он поманил Гаррарда и остальных парней из своей бывшей роты. — Пойдем к Моррису.

Капитана они нашли чуть ниже по склону. Устроившись в тени, в стороне от солдат, Моррис как раз собрался перекусить хлебом, соленой говядиной и тем, что еще оставалось во фляжке.

— Боюсь, прапорщик, для вас у меня ничего не найдется.

— Я не голоден, — сказал Шарп, хотя при виде еды у него едва не потекли слюнки.

— Вы же вспотели, — продолжал Моррис. — Найдите тень, отдохните. Делать нам все равно нечего. Подождем, пока пушкари разворотят чертову башню.

— Дело есть.

Капитан скептически вскинул бровь.

— Не знаю. Я приказов не получал.

— Вы нужны мне. Вместе с ротой. — Сдерживая раздражение, Шарп заставил себя не сорваться. — Мы можем подняться к стене по склону. Потом поставим лестницу. Проберемся в форт и ударим ублюдкам в тыл.

Моррис приложился к фляжке, сделал пару глотков, вытер губы и покачал головой.

— Если вы, двадцать таких, как вы, архангел Гавриил и все святые в придачу попросят меня лезть на эту проклятую стену, я скажу вам и всем им только одно: нет. А теперь, прапорщик, перестаньте строить из себя героя. Предоставьте это тем беднягам, кто получил такой приказ. Все, свободны! — Он махнул рукой. — Проваливайте.

— Но, сэр, у нас все получится. Я уже послал за лестницей. Мы…

— Нет! — перебил его Моррис. Сидевшие неподалеку солдаты оглянулись. — Мою роту вы не получите. И не рассчитывайте. Черт возьми, да какой из вас офицер? Сержант-выскочка, всего-то. Сопливый прапорщик. Кем вы себя возомнили? Между прочим, хочу напомнить, мистер Шарп, что, согласно армейскому уставу, вам не позволено служить в этом полку. Понятно? И оставьте меня в покое.

— Я и не думал, Чарльз, что вы согласитесь. — Шарп изобразил прискорбную мину.

— Перестаньте называть меня Чарльзом! — взорвался Моррис. — Мы с вами не друзья и даже не приятели! Кругом и шагом марш! Извольте выполнять приказ старшего по званию! Или еще не заметили, что я капитан?

— Заметил. Извините, сэр. — Шарп покорно опустил голову, но вдруг обернулся и, резко наклонившись, схватил Морриса за грудки и потащил за камни. Застигнутый врасплох столь наглым нападением, капитан даже не попытался сопротивляться. Оказавшись вне поля зрения роты, Шарп разжал пальцы и ударил Морриса в живот. — Это тебе, ублюдок, за то, что подставил меня под плети. Не забыл?

— Какого дьявола? Что вы себе позволяете? — Капитан попытался отползти в сторону.

Шарп пнул его ногой в грудь, снова наклонился, оторвал от земли и врезал левой в челюсть. Моррис взвыл от боли и тут же затих, получив хлесткую пощечину. За первой последовала вторая. С полдюжины солдат, последовавших за офицерами, с изумлением наблюдали за происходящим. Капитан повернул голову, чтобы призвать их на помощь, но получил прямой в нос. Глаза у него закатились, Моррис уронил голову и рухнул на камни. Шарп наклонился к нему.

— Пусть вы и старше по званию, Чарли, но все равно вы кусок дерьма. Были и есть. Итак, я могу взять вашу роту?

— Нет, — прохрипел, пуская розовые пузыри, капитан.

— Спасибо, сэр.

Шарп выпрямился, пнул лежащего сапогом, и Моррис, ударившись головой о камень, затих. Вырывающееся из горла хриплое дыхание указывало на то, что мир живых он еще не оставил.

Не устояв перед соблазном, Шарп врезал ему по ребрам и с улыбкой повернулся к солдатам.

— Где сержант Грин?

— Здесь, сэр. — Взволнованный сержант пробился вперед через толпу опешивших зрителей. — Я здесь, сэр. — При виде неподвижно лежащего Морриса глаза у него забегали.

— Капитан съел что-то несвежее и почувствовал легкое недомогание. Но прежде чем прилечь, он временно передал мне командование ротой.

Грин еще раз посмотрел на умывшегося кровью Морриса и перевел взгляд на Шарпа.

— Говорите, что-то съел, сэр?

— Вы что, сержант, врач? У вас на кивере черный плюмаж, а?

— Никак нет, сэр.

— Тогда хватит переспрашивать. Или вам что-то не ясно? Постройте роту. Мушкеты зарядить. Штыки не пристегивать. — Грин все еще колебался. — Выполняйте! — рявкнул Шарп голосом, от которого по спине у некоторых пробежал холодок.

— Есть, сэр! — Грин повернулся и побежал к роте. Через минуту, когда Шарп вышел из-за камней, рота уже стояла, построившись в четыре шеренги. Многие посматривали на него с откровенным недоверием и даже злобой, но на открытое неповиновение никто не решился, беря пример с сержанта Грина.

— Вы легкая пехота, а значит, можете пройти там, где не пройдут другие, — сказал Шарп. — Вот почему вы — элита. Знаете, что это такое? Вы — лучшее, что есть в армии, и как раз сейчас армии нужны лучшие. То есть вы. Через минуту мы поднимемся вон там, — он вытянул руку в сторону рва, — переберемся через стену и атакуем врага. Будет нелегко, да, но для легкой пехоты невыполнимых задач нет. — Мимо прошел Элай Локхарт. Двое его кавалеристов несли бамбуковую лестницу. — Я пойду первым, сержант Грин замыкающим. Того, кто откажется подчиниться приказу, он расстреляет на месте. Вам ясно, сержант?

— Так точно, сэр, — заметно волнуясь, ответил Грин.

— Стрелять в голову.

Следовавший за Локхартом Стокс подошел к Шарпу.

— Я договорился с парнями, Ричард. Вас прикроют, если что.

— Отлично. Спасибо за помощь, сэр. Хотя и не думаю, что она нам потребуется. Перед вами, сэр, легкая рота тридцать третьего королевского полка. Лучшая в армии.

— Нисколько не сомневаюсь.

Майор улыбнулся, и у семидесяти стоящих в строю солдат слегка отлегло от сердца. Видя рядом с прапорщиком улыбающегося майора, люди думали, что, должно быть, Шарп и впрямь имеет право отдавать такие приказы и делать то, что делает.

Локхарт уже ждал его с лестницей.

— Куда нам ее доставить, мистер Шарп?

— Вон туда. Просто подадите, когда мы заберемся наверх. Сержант Грин, отправляйте за мной первую шеренгу!

Он подошел ко рву и еще раз оглядел намеченный маршрут. Вблизи склон выглядел круче, а ров глубже, чем представлялось в подзорную трубу. Стена Внутреннего форта была отсюда не видна, и это означало, что и маратхи его не видят. Пройдем, решил Шарп. Только вот уж больно круто. Тут и горный козел бы призадумался. С другой стороны, ему ничего не оставалось, как только попытаться разыграть героя. А не получится — пойти под трибунал за нападение на старшего по званию. Так что выбирать не приходилось.

Второй штурм воротной башни Внутреннего форта удался не лучше первого. Орущая толпа солдат прорвалась через первые, разбитые ворота, свернула налево и, спотыкаясь о тела убитых и умирающих, устремилась вверх по крутой и узкой дороге между двумя стенами. И снова атакующих встретил смертоносный шквал картечи, пуль и ракет, благодаря которому проход быстро превратился в подобие скотобойни. Одному из саперов удалось добраться до ворот, где он, стоя над изуродованным телом подполковника Кении, успел вонзить топор в деревянную створку. Получив сразу три пули, смельчак отступил, а топор так и остался в черном, обитом железными полосами дереве. Командовавший приступом майор, видя, какие потери несет его отряд, приказал отступить.

— В следующий раз, — крикнул он, — организуем дымовое прикрытие! Сержант, мне нужны две дюжины храбрецов.

— Сэр, а нам нужна пушка, — с горечью ответил сержант.

— Обещают подтащить, — сообщил, вернувшись, адъютант, отправленный за пушкой еще Кении. — Но скоро не получится, — добавил он, решив не ссылаться на офицера-артиллериста, заявившего, что переправа орудия и боеприпасов через ров займет никак не меньше двух часов.

Майор покачал головой.

— Ждать некогда. Попробуем еще разок без пушки.

— Да поможет нам Бог, — пробормотал сержант.

Полковник Додд наблюдал за отступающим противником с кривой усмешкой на губах. Все шло именно так, как он и предвидел. Ману Баппу убит. Вернувшийся из дворца хавилдар принес не менее приятное известие о смерти Бени Сингха. Это означало, что теперь у Гавилгура новый командующий и новый хозяин. Англичанин посмотрел на мертвых и умирающих между голубоватыми огоньками дымящих ракет красномундирников.

— Думаю, Гопал, они получили хороший урок. Надо подготовить побольше ракет, чтобы прикрыть амбразуры.

— Да, сахиб.

— Отлично.

Он прошел вдоль стрелков, похлопывая солдат по спине. С обожженными порохом лицами, изнывающие от жажды, обливающиеся потом, они улыбались в ответ, потому что побеждали и знали это. Его Кобры. Отлично обученные. Дисциплинированные. Преданные. В скором времени они станут ядром армии, которая под его, Додда, предводительством выйдет из крепости и подчинит себе все земли, оставленные британцами после разгрома их южной армии.

— Почему они не сдаются? — спросил джемадар. Караульный только что доложил, что внизу формируется новая штурмовая группа.

— Потому что они смелы, Гопал, — ответил полковник, — но еще упрямы и глупы.

По камням ударили пули. Град свинца обрушился на форт, верный признак начала нового штурма уже обильно политых кровью ворот. Додд достал пистолет, проверил, заряжено ли оружие, и вернулся на башню, чтобы понаблюдать за очередной попыткой обреченных. Пусть их. Чем больше красномундирников ляжет здесь, тем легче будет преследовать отступающих на Деканском плоскогорье.

— Приготовиться!

На позициях подожгли запалы. Укрывшись от пуль, люди ждали сигнала, чтобы пустить в неприятеля ракеты.

Снизу донесся воинственный клич — красномундирники снова спешили на свидание со смертью.

Скалистый склон оврага оказался куда круче, чем представлялось издалека, однако в нем обнаружилось немало трещин и выбоин. Цепляясь за кустики, опираясь на выступы, Шарп понемногу поднимался вверх. За ним полз Том Гаррард, не раз и не два подставлявший приятелю руку или плечо.

— Извини, Том, — пробормотал Шарп, случайно поставив ногу другу на голову.

— Ты только не задерживайся, — пропыхтел Гаррард.

Самыми трудными были первые восемь-десять футов, потом уклон стал меньше, а уже на поросшем травой карнизе места вполне хватило для трех человек. Шарп крикнул, чтобы подали лестницу. Бамбук легок, и прапорщик, повесив лестницу на плечо, продолжил восхождение, прокладывая извилистый маршрут так, чтобы следующим за ним было на что опереться и за что ухватиться. Пехотинцы поднимались по одному, растянувшись по склону редкой цепочкой. Разросшиеся слева кусты закрывали их со стороны укреплений, но на высоте примерно двадцати футов кусты кончились, и надеяться оставалось только на то, что защитники форта смотрят в другую сторону, туда, где идет бой. Последние футы Шарп преодолел, кляня сковывающую движения и цепляющуюся за каждый выступ лестницу. Камень обжигал руки, пот заливал глаза. Задыхаясь от усталости, он вылез наверх. Теперь предстояло преодолеть пятьдесят футов открытого, поросшего травой пространства до основания стены. А потом подняться на нее.

Шарп присел у края обрыва, поджидая остальных. Со стены их пока никто не заметил. Рядом плюхнулся на землю Том Гаррард.

— Сейчас придется бежать, Том. Мчаться изо всех сил. Рванем как зайцы. Прямо к стене. Ставим лестницу, карабкаемся, как крысы, и спрыгиваем. Скажи ребятам, чтобы перебирались побыстрее. Те ублюдки постараются разделаться с нами до прихода подкрепления, так что чем больше в нашем распоряжении будет мушкетов, тем лучше.

Гаррард всмотрелся в амбразуры.

— Никого не видно.

— Кто-то, наверное, есть, но не очень-то они внимательны. Может, приснули.

Что было бы совсем неплохо, подумал Шарп. Сейчас остановить их могла дюжина маратхов с заряженными мушкетами. Впрочем, лучше погибнуть от вражеской пули, чем попасть под суд за избиение Морриса. А чтобы избежать трибунала, он должен пересечь весь форт и открыть ворота.

Красномундирники один за другим вылезали на выступ. Шарп поднял голову. По его расчетам, солдат на стене должно было быть немного. Не больше караульного наряда. В конце концов, опасности со стороны рва в форте не ожидают. Другое дело, что, как только красномундирников заметят, на помощь караулу тут же вышлют подкрепление.

Гаррард, усмехнувшись, толкнул приятеля в бок.

— Ты и взаправду отделал Морриса?

— А что еще мне оставалось?

— Он пожалуется, и тебя отдадут под трибунал.

— Не отдадут, если у нас все получится. Надо только открыть чертовы ворота. Тогда мы заделаемся героями, а героев, Том, никогда не судят.

— А если у нас не получится? — не унимался Гаррард. — Что тогда?

— Тогда нам лучше умереть, — коротко ответил Шарп и, услышав рядом чье-то сопение, обернулся — из рва, отдуваясь, вылезал Элай Локхарт. — А тебя сюда какие черти принесли?

— Заблудился. — Сержант подтянул мушкет, позаимствованный, похоже, у какого-то пехотинца. — Не все твои парни рвутся в герои, вот мы с ребятами и решили пополнить ряды.

Пополнить ряды решили не только кавалеристы Локхарта. Несколько шотландцев и даже сипаев, увидев карабкающихся по склону пехотинцев, потянулись за ними. Что ж, чем больше народу, тем веселее, подумал Шарп. На уступе уже собралось человек тридцать, и это было еще не все. Впрочем, ждать всех не имело смысла — заметить их могли в любую минуту.

— Ладно. Сейчас наша задача побыстрее перебраться через стену. На той стороне строимся и вперед. Попытаемся прорваться к воротам.

Он встал, поднял лестницу над головой и помчался вверх, к стене. Позаимствованные у Сьюда Севаджи сапоги со стертыми подошвами скользили по траве, но ему удалось не упасть, а донесшийся сверху сердитый окрик лишь добавил прыти. Шарп знал, что будет дальше. До стены оставалось еще футов тридцать. Он слышал, как бухнул мушкет. Вырвавшиеся из дула газы всколыхнули сухие стебли травы. Дым ударил в лицо. И все же ему повезло — пуля попала в толстую вертикальную стойку лестницы. Другая вскинула фонтанчик пыли у самой ноги.

— Огонь! — проревел на дне рва майор Стокс. — Огонь, ребята! Дайте им свинца!

Сотня красномундирников и сипаев вскинули мушкеты и принялись палить по укреплениям. Пули защелкали по камню, и Шарп, бросив взгляд через плечо, едва не врезался в стену. В следующее мгновение он развернул лестницу, уткнул в землю нижний конец, бросил на парапет верхний. Чертова эскалада! Сначала брешь, теперь эскалада, и все в один день! Шарп вытащил палаш и оттолкнул Гаррарда, уже поставившего ногу на нижнюю ступеньку.

— Я первый, — рыкнул он и полез вверх.

Бамбуковые ступеньки слегка пружинили. А если сломаются? Если не выдержат? Тогда те, кто успеет перебраться через стену, окажутся в ловушке внутри крепости, где их просто изрубят на куски. Страх едва не парализовал его. К черту! Думать надо о другом. А еще лучше не думать вообще ни о чем. Вверх и вперед! Из оврага продолжали стрелять, отгоняя маратхов от парапета, но Шарп знал, что вот-вот останется один. Из горла сам собой вырвался воинственный рык. Шарп выбросил руку, ухватился за камень, подтянулся и ввалился в амбразуру. На мгновение он остановился, оглядываясь, пытаясь сообразить, что делать дальше и куда бежать, но сзади уже подталкивал нетерпеливо Гаррард, и ему ничего не оставалось, как спрыгнуть вниз.

А где же стрелковая ступень? Ее не было! Шарп пролетел футов восемь-десять, ударился оземь и упал. Над головой просвистела пуля. Шарп перекатился, вскочил и увидел деревянные платформы, с которых защитники форта поднимались при необходимости к амбразурам. Несколько маратхов бежали к нему, но их было мало, очень мало, тогда как не менее пяти красномундирников уже перебрались через стену. Впрочем, и одних, и других становилось с каждой секундой все больше.

— Том, займись теми! — Шарп кивнул в сторону бегущих от западного бастиона маратхов, повернулся и, схватив трех ближайших солдат, выстроил их в некое подобие шеренги. — Цельсь! — крикнул он и добавил: — Берите пониже, парни. Огонь!

Мушкеты грохнули, выплюнув по клубу дыма. Один маратх, скользнув по траве, свалился. Остальные повернулись и дали стрекача, напуганные не только удачным залпом, но и быстро возрастающим числом атакующих. Кого тут только не было! К пехотинцам из роты Морриса примкнули горцы в килтах, сипаи, кавалеристы Локхарта и даже несколько сторонников Сьюда Севаджи в драных красных мундирах.

— В две шеренги! — скомандовал Шарп. — Быстро! В две шеренги! Том? Что там у тебя?

— Чисто, сэр! Рванули штаны менять.

— В две шеренги!

Оттуда, где они стояли, воротная башня была не видна, ее закрывал выступ стены, но противник уже сосредотачивал силы в сотне шагов к востоку. К защищавшим стену солдатам в коричневых куртках добавилась рота в белых мундирах, состоявшая, должно быть, в резерве, и Шарп понимал: чтобы пройти к башне, придется устранить это препятствие. Он бросил взгляд на вершину холма, но не увидел ничего, кроме наполовину скрытого деревьями строения, в котором резвились обезьяны. Слава богу, за правый фланг можно было не беспокоиться.

Какой-то сержант-шотландец уже растащил разношерстное сборище по двум шеренгам.

— Заряжай! — крикнул Шарп, хотя большинство уже сделали это без напоминания. — Сержант!

— Сэр?

— Наступаем вдоль стены. До моей команды огонь не открывать. Сержант Грин? — позвал он и, подождав секунду и не получив ответа, окликнул еще раз: — Сержант Грин? — Судя по молчанию, Грин либо еще не перелез через стену, либо вообще предпочел остаться по другую ее сторону. — Сержант Грин! — рявкнул Шарп.

— Зачем он вам? — отозвался кто-то.

Боже, капитан-шотландец! Влип, подумал Шарп, но вопрос требовал ответа, ведь задал его старший по званию.

— Повести вторую группу!

— Ее поведу я, — сказал капитан. — Действуйте, прапорщик.

— Вперед! — скомандовал Шарп.

— Равнение! — крикнул сержант. — Марш!

Строй получился далеко не идеальный. Замыкающих не было, и шеренги растянулись, но Шарп не обращал внимания на такую мелочь. Главное — сблизиться с неприятелем. Так всегда говорил полковник Маккандлесс, и совет крепко застрял у Шарпа в голове. Подпусти ублюдков как можно ближе, потому что на расстоянии ни черта не сделаешь, и начинай убивать. Конечно, полковник употреблял другие слова, но смысл был именно такой. Это за тебя, Маккандлесс, за тебя. Шарп вдруг подумал, что впервые ведет людей в бой вот так, по всем правилам, строй на строй, мушкеты против мушкетов. Он нервничал еще и потому, что командовал этой сборной ротой на виду тысяч красномундирников, собравшихся на северном склоне оврага. Его как будто вытолкнули на театральную сцену перед битком набитым залом, и он понимал, что, если даст маху здесь, об этом узнает вся армия.

Шарп не сводил глаз с вражеского офицера — высокого, смуглолицего мужчины с густыми усами. Офицер выглядел спокойным и уверенным в себе. Его рота состояла из трех плотно сбитых, отлично держащих строй шеренг. Впрочем, все, кто знал Уильяма Додда, в один голос подтверждали, что дисциплину он держать умеет и военную науку усвоил хорошо.

Противник остановился, когда дистанция сократилась до сотни шагов. Офицер отдал команду. Солдаты в белых мундирах вскинули мушкеты, и Шарп увидел, что его шеренги дрогнули.

— Не останавливаться! — приказал он. — Вперед!

— Слышали командира! — проревел сержант-шотландец. — Не останавливаться! Вперед!

Шарп шел на правом фланге строя. Оглянувшись, он увидел бегущих за строем солдат. Они, наверно, только-только перелезли через стену и теперь спешили догнать ушедших вперед товарищей. Некоторые спотыкались. Другие падали, но тут же поднимались. Господи, во что я вляпался, подумал Шарп. Во что мы все вляпались! И тут Кобры дали залп.

И Шарпу, свежеиспеченному прапорщику и недавнему обознику, ничего не осталось, как принимать бой, драться и побеждать.

Красномундирники шли на штурм уже в третий раз, и теперь впереди, по обе стороны прохода, двигались, прижимаясь к стенам, два взвода, каждый из которых поливал огнем амбразуры противоположной стены. Поначалу тактика срабатывала. Первый залп заставил защитников форта спрятаться, и под его прикрытием третий взвод, состоявший из вооруженных топорами саперов, рванул через разбросанные по дороге тела к воротам.

И тут сверху на них обрушились ракеты. Ударяясь о камни, они вспыхивали и как сумасшедшие метались между стенами замкнутого пространства. Укрыться от этого безумия было невозможно: люди падали, бросали мушкеты, чтобы сбить перекинувшееся на одежду пламя, задыхались от едкого дыма и умирали среди общего хаоса и разлетающихся кусков плоти. Воспользовавшись охватившей противника паникой, маратхи ударили из мушкетов. Саперы так и не добрались до цели. Одни полегли под пулями, другие, раненные, попытались пробиться назад через завесу плотного дыма. А потом из амбразур, калеча живых и уродуя мертвых, полетели камни. Те, кому посчастливилось уцелеть, в третий раз бежали с поля боя.

— Достаточно! — крикнул своим людям Додд. — Хватит! — Он выглянул из-за парапета.

Открывшаяся взгляду картина напоминала сцену из ада: под сизой пеленой вонючего дыма шевелилась в кровавой луже груда искалеченных тел, догорали ракеты, безнадежно взывали о помощи раненые. Волна восторга поднялась в его груди. Все складывалось даже лучше, чем он позволял себе надеяться. Лучше и легче.

— Сахиб! — В голосе Гопала прозвучали тревожные нотки. — Сахиб?

— Что?

— Сахиб, посмотрите!

Джемадар указал рукой на восток. Оттуда, из-за выступа, доносились звуки стрельбы. В небо поднимался клочковатый дым. Что именно происходит, полковник не видел, но, судя по частоте выстрелов, там, в четверти мили от воротной башни, завязался упорный бой. Возможно, он и не стал бы тревожиться, если бы не одно обстоятельство: бой шел по эту сторону стены.

— Разрази их гром! Выясните, что там случилось. И побыстрее, Гопал! Живо! — Он не может проиграть. Не должен проиграть. — Где мистер Хейксвилл?

На время отсутствия Гопала Додд хотел передать его обязанности дезертиру, но сержант-дергунчик пропал. Стрельба не стихала. Додд поморщился от поднимающегося снизу тошнотворно-сладковатого запаха горящего мяса и снова повернулся туда, где продолжался бой. Если чертовы красномундирники каким-то образом перелезли через стену, надо отправить против них побольше пехоты: выбить атакующих и надежно закрыть уязвимое место в казавшейся до недавнего времени неприступной обороне Гавилгура.

— Ко мне! — Полковник подозвал хавилдара, сопровождавшего Хейксвилла во дворец. — Отправляйтесь к Южным воротам и передайте мой приказ. Пусть пришлют сюда один батальон. Выполняйте!

— Сахиб!

Додд вдруг обнаружил, что его немного трясет. Точнее, дрожала правая рука. Он сжал пальцами золотую, в форме слона рукоять сабли. Причин для тревоги нет. Все под контролем. Победа близка. Полковник снова и снова повторял про себя эти утешительные слова, но не мог избавиться от мысли, что в случае неудачи ему некуда бежать. Более того, ему не вырваться из форта. А раз так, то он должен победить. Или погибнуть. Поднимающийся за выступом дым становился гуще. Огонь не прекращался, и это говорило о том, что враг пробрался в крепость немалыми силами. Пальцы снова задрожали, но теперь Додд ничего не заметил — впервые за несколько недель будущий повелитель Гавилгура испытывал страх поражения.

Первый залп остался за врагом. Широкую и плотную цепь одетых в белые мундиры солдат заволокло дымом. Первый залп может обеспечить преимущество, но лишь при точной стрельбе. Поскольку шеренга Шарпа растянулась сильнее положенного, много пуль прошло мимо цели. Несколько человек упали, другие инстинктивно сбавили шаг; Шарп прикрикнул на них, и красные мундиры не остановились. Маратхов скрыл дым, но все знали — они перезаряжают мушкеты.

— Теснее, сержант. Сомкнуть ряды!

— Сомкнуть ряды! — громовым эхом отозвался сержант-шотландец и бросил на Шарпа настороженный взгляд, опасаясь, что их маленькая рота слишком сблизилась с врагом. Расстояние между ними сократилось до шестидесяти ярдов.

Сквозь дым Шарп видел одного из индийцев, невысокого роста левофлангового первой шеренги, с остервенением рвавшего зубами бумажный патрон. Солдат засыпал в дуло порох, вложил пулю и уже поднял шомпол.

— Стой! — скомандовал Шарп.

— Стой! — повторил сержант.

— Цельсь!

Красномундирники вскинули мушкеты. В обеих шеренгах было примерно человек шестьдесят, меньше, чем в трех шеренгах противника, но все же достаточно. К тому же ручеек пополнения не пересыхал.

— Целиться ниже! Огонь!

Ответный залп потряс шеренги Кобр, и красномундирники тут же начали перезаряжать мушкеты. Торопливо, нервно, ожидая следующего залпа.

Индийцы подняли мушкеты. Роту Шарпа наполовину скрывал еще не осевший дым.

— Ложись! — крикнул он вдруг. Крикнул неожиданно для себя самого и, лишь отдав приказ, подумал, что поступил разумно. — На землю! Быстро!

Шарп и сам упал на колено, и уже в следующее мгновение над распластавшейся ротой пронесся свинцовый вихрь. Неожиданный маневр помешал его солдатам закончить перезарядку, зато сохранил немало жизней, и теперь пришло время убивать.

— Заряжай! — скомандовал он, вскакивая.

На врага Шарп не смотрел: успеют или не успеют — теперь все зависело от них самих. Он поднял палаш и внезапно успокоился, ощутив тяжесть настоящего оружия.

— Приготовиться к атаке!

Красномундирники уже убрали шомпола и теперь поспешно пристегивали к почерневшим дулам штыки. Кавалеристы Локхарта, из которых лишь у немногих были пистолеты, обнажили сабли.

— Цельсь!

Шеренга ощетинилась штыками. Шарп позволил себе взглянуть на противника и увидел, что маратхи еще орудуют шомполами.

— Огонь! — Мушкеты выплюнули языки пламени. Вслед за пулями на траву полетели тлеющие обрывки пыжей. — Вперед! — крикнул Шарп и сам устремился навстречу маратхам, увлекая за собой правый фланг. — В атаку!

Рота, понимая, что в запасе у нее считанные секунды, побежала за ним.

Справа грянул еще один залп. Краем глаза Шарп успел заметить, что капитан-шотландец, наспех построив шеренгу из дюжины солдат, успел ударить по врагу с фланга, прежде чем противники сошлись в рукопашной.

— Вперед! — орал Шарп.

Его гнал страх, страх того, что он просчитался, потерял время, и что маратхи расстреляют их в упор, с нескольких ярдов, но поправить что-то было уже невозможно, и он мчался изо всех сил, видя перед собой только приближающуюся белую цепь.

Хавилдар, командовавший ротой Кобр, при виде бегущих в атаку британцев растерялся. Вместо того чтобы открыть огонь, он приказал пристегнуть штыки. Именно этим и занимались его солдаты, когда из-за дымовой завесы выкатилась красная волна. Шарп обрушил палаш на первого попавшего под руку маратха и почувствовал, как широкий клинок разрубил плоть и скользнул по кости. Он еще успел сделать выпад и пнуть противника в пах, когда взявшийся неизвестно откуда Элай Локхарт довершил дело ударом сабли. Рядом двое горцев ловко орудовали штыками. Шарп рубил, колол, резал, отбивался и отмахивался. Ярость, рожденная нервозностью, не отпускавшей с самого начала атаки, придавала сил. Едва ли не каждый удар достигал цели. Какой-то сипай, обманув хавилдара ложным уколом, отбил выпад и вогнал штык в живот врагу. Кобры не выдержали. Солдаты в белых мундирах поворачивались и бежали к воротной башне, туда, где кипели, поднимаясь над выступом, клубы дыма. Том Гаррард пнул лежащего маратха, попытавшегося прицелиться в него из мушкета. Бой заканчивался, и красномундирники уже начали обыскивать убитых и раненых.

С фланга подошел капитан-шотландец. Судя по крылышкам на эполетах, он командовал ротой легкой пехоты.

— Не знал, что семьдесят четвертый здесь. Или это тридцать третий? — Капитан удивленно уставился на мундир прапорщика, и Шарп только теперь заметил, что пристеганный Клер на скорую руку белый кант отпоролся, и из-под него проглядывает прежний, красный.

— Я, сэр, заблудшая овца.

— Что ж, заблудились вы весьма кстати. — Капитан протянул руку. — Будем знакомы. Арчибальд Кэмпбелл, Шотландская бригада. Привел сюда свою роту, чтобы парни не скучали.

— Ричард Шарп, Семьдесят четвертый батальон. — Они обменялись рукопожатием. — И, признаюсь, сэр, чертовски рад вас видеть.

Шарпу стало вдруг легко и весело. Хотелось смеяться. Боже, ну и армия! Кто только не собрался под его знамя! Индийцы и британцы, кавалеристы и пехотинцы, горцы из 78-го, парни Кэмпбелла из 94-го, сипаи, ребята из 33-го.

Капитан поднялся на невысокую деревянную платформу, с которой защитники форта выглядывали в амбразуры, и с минуту смотрел в сторону воротной башни, находящейся примерно в четверти мили к востоку.

— Скажите-ка, мистер Шарп, вы думаете о том же, о чем и я? — спросил он.

— Я думаю, что нам надо взять башню и открыть ворота, — ответил Шарп.

— Согласен. — Он отступил в сторону, освобождая место. — Посмотрите сами. Они ведь наверняка попытаются как можно скорее выбить нас отсюда, а? Так что давайте поторопимся.

Над башней висел густой дым. Судя по количеству белых мундиров, основные силы маратхов сосредоточились именно там. Из самой крепости к стрелковым ступеням вел ступенчатый пролет. Для того чтобы открыть ворота, нужно было в первую очередь очистить от неприятеля именно стрелковые позиции.

— Я займусь стеной, — предложил он, — а вы, сэр, откроете ворота.

— Не возражаю. По-моему, вполне справедливое разделение труда. — Кэмпбелл спрыгнул с платформы. Он был без головного убора, и прядь вьющихся черных волос свисала над узким, худощавым лицом. — Я возьму свою роту, а вы забирайте остальных. Устроит?

Капитан усмехнулся и зашагал к выступу, подзывая своих пехотинцев.

Шарп тоже соскочил с платформы и, собрав оставшихся, приказал строиться.

— Капитан Кэмпбелл намерен открыть ворота изнутри. Мы поможем ему тем, что очистим от ублюдков парапеты. Попасть туда надо как можно быстрее. И как только попадем, первым делом даем залп по стрелковым позициям. Потом поднимаемся и идем дальше. Мушкеты зарядите сейчас. Сержант Грин!

Сержант, запыхавшийся после подъема и только-только догнавший роту, выступил вперед.

— Я здесь, сэр. И, сэр…

— Возьмете двадцать человек, — перебил его Шарп. — Останетесь внизу и прикроете нас огнем. Вам понятно?

— Двадцать человек, сэр? Есть, сэр. Я только хотел сказать… Мистер Моррис, сэр… — Сержант смущенно опустил глаза.

— Что с ним?

— Мистеру Моррису полегчало, сэр. Стало лучше. Живот прошел. — Докладывая, Грин ухитрился сохранить на лице совершенно непроницаемое выражение. — Капитан приказал, чтобы на стену больше никто не поднимался. И еще послал меня, чтобы я вернул остальных. Для того я и здесь, сэр.

— Нет, сержант, не для того. Ваша задача взять двадцать человек и обеспечить огневое прикрытие. Это приказ.

Секунду-другую Грин колебался, потом посмотрел в лицо Шарпу и кивнул.

— Так точно, сэр! Есть взять двадцать человек и обеспечить огневое прикрытие!

— Спасибо, сержант. — Итак, Моррис очнулся и наверняка уже жалуется. Впрочем, сейчас это волновало Шарпа меньше всего. Он оглядел своих людей. Их было человек семьдесят или восемьдесят. И от стены подходили еще, шотландцы и сипаи. Он подождал, пока они зарядят мушкеты и вернут на место шомпола. — А теперь, парни, за мной. Пошли! — Шарп повернулся к башне. — Вперед!

— Бегом! — крикнул своим капитан Кэмпбелл. — Вперед!

Лиса забралась в курятник. А это означало, что перья вот-вот полетят.

Глава одиннадцатая

Солдаты поднимавшегося к Южным воротам Гавилгура 74-го батальона слышали далекую перестрелку, как потрескивание брошенных в костер сухих колючек. Она то затихала, то вспыхивала с новой силой и снова сходила на нет. Временами казалось, что бой уже закончился, что у сражающихся не осталось больше сил, но противники, словно желая доказать обратное, набрасывались друг на друга с еще большим ожесточением. Помочь своим 74-й не мог ничем. От крепости батальон отделяло около трехсот футов, и это означало, что установленные на южных укреплениях пушки могли вот-вот ударить сверху по изможденным подъемом людям. Использовать артиллерию не позволяла крутизна склона: орудие могло запросто перевернуться при выстреле, да и с наведением возникли бы проблемы. Продолжать подъем, рискуя понести необязательные потери, не имело смысла, и Уэлсли отдал приказ остановиться. При определенных условиях — например, явной нехватке живой силы на оборонительных укреплениях — генерал попытался бы устроить эскаладу, но сипаи с бамбуковыми лестницами безнадежно отстали, и ни о каком штурме не могло быть и речи. Впрочем, согласно первоначальному плану, участие 74-го в каких-либо наступательных действиях не предусматривалось: батальон должен был удерживать часть сил противника на южной стене, отвлекая их от северного участка, где и намечалось нанести главный удар. По крайней мере с этой задачей батальон справлялся — защитников на парапете хватало.

Спешившись, сэр Артур сошел с дороги и поднялся на небольшую возвышенность, с которой была видна крепость. За ним последовали полковник Уоллес и около дюжины адъютантов и офицеров. Расположившись между камней, они попытались найти рациональное объяснение доносящимся из форта звукам.

— Не пушки, — заключил Уэлсли.

— Не пушки, сэр? — спросил адъютант.

— Если пушки не стреляют, — объяснил полковник Уоллес, — это ясно указывает на то, что Внешний форт уже взят.

— Внешний, но не Внутренний, не так ли?

Отвечать сэр Артур не стал. Разумеется, Внутренний форт оставался в руках неприятеля — в противном случае перестрелка уже давно бы закончилась, а из Южных ворот хлынули бы сотни беженцев. И все же, вопреки всем очевидным указаниям, генерал позволял себе надеяться, что наступательный порыв Кении завершится триумфальной победой, враг будет сокрушен в обеих частях крепости, и к тому времени, когда 74-й закончит восхождение, громадные ворота распахнутся под натиском торжествующих красномундирников. Пока, однако, над воротной башней реял золотой с зеленым флаг, а солнечные лучи отражались от мушкетов защитников форта.

Уэлсли уже жалел, что не остался с Кении и не пошел вместе с ним в бреши. Что, черт возьми, там происходит? Чтобы получить ответ на этот вопрос, нужно было спуститься на равнину, подняться на плато и пройти по только что проложенной дороге к крепости. Никак не меньше двадцати миль. Оставалось лишь ждать и надеяться.

— Почему бы вам, полковник, не выдвинуть вперед стрелков? — предложил генерал. Разумеется, выдвижение стрелков никак не изменило бы ситуацию, но их появление подкрепляло бы опасения тех, кто ожидал атаки с юга, и вынуждало неприятеля держать здесь значительные силы. — Вы только растяните их посильнее. — Растянув роту легкой пехоты по прокаленному солнцем склону, Уэлсли рассчитывал уберечь ее от пушечного огня.

Далеко за стенами южных укреплений в небо поднялся столб серого дыма. Звуки боя поднялись до крещендо и упали, приглушенные, будто подушкой, колышущимся над черными стенами форта горячим воздухом. Уэлсли нервно заерзал на камне, моля Бога, чтобы его рискованный план удался, и солдаты, одному Господу ведомо как, пробрались в неприступную доселе крепость.

— Огонь! Огонь! — рычал майор Стокс — Дайте им свинца, парни!

Другие офицеры, услышав его призыв, согнали к северному склону рва всех, кто до сих пор оставался в роли зрителей, и теперь уже несколько сотен человек палили из мушкетов по неприятельским укреплениям в районе вторых ворот.

Сам майор, забравшись на возвышение, наблюдал за тем, как две крохотные группки красномундирников идут в наступление к северной стене форта. Одна группа двигалась колонной, вторая цепью, но их общей целью была воротная башня, защитники которой только что отразили очередной приступ, не позволив британцам приблизиться ко вторым воротам. Сейчас эти самые защитники готовились встретить угрозу с тыла, и потому майор требовал «дать свинца», рассчитывая не столько нанести противнику какой-либо значимый урон, сколько на то, чтобы отвлечь его внимание. Пушкари, разбившие первые ворота, били по парапету.

— Давай же, вперед! — подбадривал Шарпа Стокс. — Вперед, Ричард!

На холм не вполне твердой походкой поднялся и капитан Моррис. Губы его распухли и кровоточили, под заплывшим глазом красовался синяк, на лбу выросла шишка.

— Майор Стокс! — жалобно прошепелявил он. — Майор Стокс.

Майор повернулся. Первой его мыслью было, что капитан пострадал, карабкаясь на стену, и он даже решил, что ошибся в этом человеке, сочтя его откровенным трусом.

— Что с вами, капитан? Нужен врач?

— Нет. Это все чертов Шарп! Ударил меня, представляете? Ударил старшего по званию! И увел мою роту! Я это так не оставлю. Буду жаловаться! Клянусь, ему не поздоровится!

— Ударил вас? — Стокс недоверчиво покачал головой.

— Вот именно! И увел мою роту! — Моррис кипел от злости. — Я приказал ему убираться, и он меня ударил! Я потому вам об этом говорю, сэр, что вы здесь старший офицер. Можете спросить моих людей, сэр, они подтвердят. Некоторые даже были свидетелями нападения. Неслыханное дело! Я буду добиваться для него самого строгого наказания, сэр, и прошу вашей поддержки.

Стокс едва не рассмеялся ему в лицо. Так вот, значит, как Шарп нашел себе солдат!

— Думаю, капитан, вам лучше отказаться от своих намерений. И я бы не советовал вам выдвигать обвинения против мистера Шарпа.

— Что? Отказаться от обвинений? — возмущенно воскликнул Моррис. — Никогда! Я сломаю этого паршивца! Преподам такой урок…

— Сомневаюсь, — перебил его Стокс.

— Но он же меня ударил! — бушевал капитан. — Это не просто оскорбление, это…

— Чепуха! — отрезал майор. — Вы упали. Я сам видел. Споткнулись и упали. Именно это я и скажу на заседании военного трибунала. Только не думаю, что дело дойдет до трибунала. Вы просто упали, а теперь страдаете от галлюцинаций. Или, может, перегрелись на солнце, а, капитан? Будьте осторожнее, а то кончите, как бедняга Харнесс. Отправят домой, и проведете вы остаток дней в Бедламе, с цепью на ногах.

— Сэр! Я протестую!

— Слишком много протестуете, капитан. Вы упали, и только это услышат от меня судьи, если вы из упрямства будете настаивать на своих вздорных обвинениях. Даже вот этот мальчишка подтвердит мои слова. Верно, Ахмед? — Майор повернулся к пареньку, но тот исчез. — Боже мой, — пробормотал Стокс, сбегая с холма.

Что-то подсказывало, что искать Ахмеда уже поздно.

Первые сто шагов дались довольно легко, потому что они шли по открытому пространству, оставаясь вне поля видимости защитников башни. Стена надо рвом опустела, оборонявшие ее солдаты сбежали, но стоило красномундирникам появиться из-за выступа, как их встретил мушкетный огонь противника.

— Бегом! Бегом! Не останавливаться! — крикнул Шарп.

Бегом? Легко сказать! Люди шатались от усталости и спотыкались, ножны били по ногам, сумки прыгали, солнце безжалостно палило, а высушенная, спекшаяся земля взрывалась фонтанчиками пыли. Слева, за рвом, слышалась неистовая какофония мушкетной пальбы; красномундирники стреляли по укреплениям, но защитников башни надежно скрывал внешний парапет. Им даже удалось развернуть пушку навстречу неожиданной угрозе с тыла.

— Бегом! — прохрипел Шарп.

Горло пересохло. Страшно хотелось пить. Пить и есть. Но больше всего — драться. С башни дали залп, и она окуталась дымом.

Противник был и справа, но оттуда почему-то не стреляли. Более того, маратхи даже не пытались выстроиться в боевой порядок. Сбившись в кучку под стеной, огораживавшей какие-то сады, они безмятежно наблюдали за происходящим. За деревьями виднелось строение. Огромное! Настоящий дворец! Там, в самом сердце Внутреннего форта Гавилгура, наверняка могли притаиться тысячи воинов. Если они ударят во фланг, подумал Шарп… Нет, нельзя предполагать худшее. Надо сосредоточиться на главном, а главное сейчас — добежать до башни, смять сопротивление, вырезать всех и открыть ворота.

Громыхнула пушка. Ядро ударилось о плотно спрессованный песок ярдах в пятидесяти от Шарпа и, подпрыгнув, пролетело высоко над головой. Парапет затянуло дымом, и мушкеты замолчали. Только бы дым подольше не рассеивался. Он скривился от режущей боли в боку. Ребра еще ныли, заставляя поминать Хейксвилла. И все-таки Шарп знал, что они застигли противника врасплох, а если враг захвачен врасплох, то он уже наполовину разбит.

Дым над башней расползся, но ненадолго — со стены тут же ударили мушкеты. Шарп повернулся к наступающей цепи.

— Живей! Вперед!

Справа стояли жалкие лачуги, сооруженные из веток и валежника и укрытые дерюгой. Там, где пылали недавно костры, лежала зола. Неподалеку ржавел пушечный лафет. Дальше лежало расколотое пополам каменное корыто. За ним — старинная деревянная лебедка, обожженная солнцем до цвета кости. Из-под ноги выскользнула маленькая коричневая змейка. Худая как щепка женщина с ребенком на руках промелькнула, перебегая из одного убежища в другое. Выглянувшая из покинутой лачуги кошка угрожающе зашипела. Шарп проскользнул между двумя деревцами. Пуля разметала слежавшийся пепел. Другая звякнула, ударившись с ржавый лафет.

От пота щипало в глазах. Шарп моргнул и увидел, что проход к внутренней стене забит солдатами в белой форме. Стена тянулась на добрую сотню шагов, и подняться к стрелковым ступеням можно было по каменной лестнице, начинавшейся сразу за воротами. Кэмпбелл со своей ротой бежал как раз к этим воротам, и Шарп находился сейчас на одной линии с ним. Ему предстояло пробиться вверх по лестнице, и он знал, что сделать это невозможно, что там просто не пройти. Снова бухнула пушка, на сей раз картечью, и перед цепью закружились пыльные вихри.

— Стой! Выровнять шеренгу! — До стены оставалось не больше сорока шагов. — Цельсь!

Красномундирники вскинули мушкеты. Половину стены закрывал дым, другая же была видна ясно, и с нее в наступающих летели пули. Пошатнулся и упал навзничь шотландец. Сипай молча согнулся вдвое, схватившись обеими руками за окровавленный живот. Где-то злобно тявкнула собачонка. Дымная пелена перед пушкой разошлась.

— Даете залп и вперед. Сержант Грин? Вы сейчас не стреляете. Подождите, пока мы поднимемся на верхние ступени, и тогда начинайте. — Проклятая шавка атаковала его сапог, напрашиваясь на хороший пинок, но Шарп сдержался, выказывая перед строем спокойствие и уверенность. — Цельтесь хорошенько, парни! Нам надо очистить стену. — Он остановился между шеренгами. — Огонь!

Мушкеты сухо кашлянули, выплюнули пламя, и Шарп сразу бросился к ступенькам. Кэмпбелл был уже у внутренних ворот, и его люди поднимали из скоб запорную линейку. С десяток пехотинцев готовились ворваться в проход, остальные стояли лицом к тылу на случай, если противник попытается атаковать со стороны сада.

Шарп мчался наверх, прыгая через две ступеньки. Безумие. Чистейшее самоубийство. Куда только его понесло? Сидел бы во рву. Прогревшийся за день камень отдавал тепло, и на лестнице было жарко, как в печи. Кто-то бежал рядом. Кто-то сзади. Он не знал, кто, потому что видел перед собой только ступеньки. А потом увидел людей в белом. Они повернулись к нему и выставили штыки. В ту же секунду внизу грянул залп. Одного из маратхов отбросило в сторону, из головы брызнула кровь, и остальные инстинктивно попятились. Шарп выскочил наверх первым и наугад махнул палашом. Клинок отскочил от головы раненого, ударил в плечо другого, и тот рухнул со стены в проход. Туда, где скрипели старые ржавые петли и где люди Кэмпбелла разводили тяжелые деревянные створки.

Штык зацепил мундир, и Шарп, не имея возможности размахнуться, врезал противнику эфесом в лоб. Краем глаза он увидел справа Локхарта. Кавалерист рубил направо и налево, но при этом сохранял хладнокровие, и каждый его удар достигал цели.

— Туда! — крикнул сержант, и с полдюжины его парней устремились к группе маратхов, защищавших перекидной мостик.

Слева от Шарпа пыхтел, демонстрируя образцовую работу штыком, Том Гаррард. Снизу давили свои, и свободного места уже не оставалось. Прижатые друг к другу, враги не могли даже как следует размахнуться. Шарп, пользуясь преимуществом в росте, бил сверху тяжелым палашом. Низкорослые индийцы пронзительно вопили. Кто-то ткнул его штыком в бедро, и он почувствовал, как сталь царапнула кость. Шарп врезал рукоятью по затылку, проломив череп. Маратх упал. Штык вывалился из раны. Шарп перешагнул через тело. Рядом грохнул мушкет. Полыхнувший из дула огонь ожег щеку. Давка усилилась, так что пробиваться вперед стало невозможно.

— Сбрасывай ублюдков к чертям! — крикнул Локхарт.

Высокий кавалерист полоснул саблей, едва не задев прапорщика. Два стоявших на краю ступени маратха успели пригнуться, но при этом потеряли равновесие и свалились прямо на штыки шотландцев Кэмпбелла. Их тут же забили прикладами. Сам капитан бежал к следующим воротам. Оставалось сбросить два запора, но на стене солдаты в белых мундирах вскинули мушкеты, готовясь выполнить приказ полковника стрелять в людскую гущу, не разбирая своих и чужих. Додд был готов на все, на любые жертвы, лишь бы отбросить кучку наглых мерзавцев, пробравшихся ему в тыл.

Между тем штурмовой отряд, потерпев очередную неудачу в провонявшем кровью и порохом коридоре и уже потеряв надежду на успех, услышал в форте стрельбу и поспешил вернуться на заваленную телами брусчатку. Укрывшись под аркой, шотландцы открыли огонь по стрелковым ступеням, и маратхи с удивлением обнаружили, что их атакуют не только с фронта, но и снизу.

— Ракеты! — приказал Додд.

Несколько человек подожгли запалы и бросили ракеты в проход. Наудачу, не глядя. Страх вселился уже в сердца самых смелых и, хотя не прорывался еще наружу, уже сковывал их действия. Наступавшие пугали их. Это были свирепые великаны, обезумевшие от запаха крови и горячки боя, они рубили и кололи, рычали и вопили, и никакая сила не могла их остановить.

Внизу открыли наконец вторые ворота, и первым в них проскочил капитан Кэмпбелл. Часть его людей под командой сержанта осталась, чтобы обстреливать амбразуры снизу.

Сопротивление ослабевало. Зажатые с трех сторон на небольшом участке, защитники форта обреченно отбивались. Единственный переход к башне был в руках красномундирников, и маратхам оставалось либо сдаваться, либо прыгать. Заиграл волынщик. Дикие, диссонирующие звуки, казалось, добавили атакующим неистовства. В их воинственных криках смешались безумие, ужас и ярость. Белые канты на мундире Шарпа стали красными, как будто он снова надел форму 33-го полка. Рука устала, проколотое бедро болело, а очистить стену от неприятеля никак не получалось. Пуля прошила рукав мундира, другая пригладила волосы, и он, ощутив дыхание смерти, заревел и бросился вперед. Внизу люди Кэмпбелла сорвали запор и навалились на последние ворота. С другой стороны им помогали саперы. Какой-то офицер, поднявшись на внешнюю арку надо рвом, замахал руками, призывая всех, кто остался на северном склоне.

Его заметили, и поток красномундирников устремился сначала вниз, потом вверх, к воротам Внутреннего форта. Солдаты спешили, чуя добычу и женщин. Все четверо ворот распахнулись перед ними. Небесная крепость пала.

Из всех защитников Гавилгура последним был Додд. Понимая, что проиграл, полковник не собирался сдаваться. Обнажив саблю, он встал на пути неприятеля и вдруг узнал в окровавленном предводителе красномундирников старого знакомого.

— Сержант Шарп? Какая приятная встреча.

Додд насмешливо отсалютовал врагу саблей с золотой рукоятью. Однажды он пытался переманить Шарпа на свою сторону и вступить в ряды Кобр. Посулы подействовали, и Шарп, в ту пору сержант, едва не принял предложение, но судьба распорядилась иначе. И вот теперь она же свела их в последний раз на стене Гавилгура.

— Я теперь мистер Шарп, ублюдок.

Прапорщик оттолкнул Локхарта и Гаррарда и, прыгнув вперед, рубанул с плеча, но полковник легко отвел угрозу и провел контрвыпад. Клинок сабли пронзил мундир и царапнул по ребрам. Додд отступил, отбил боковой удар и молниеносно выбросил руку. Лезвие скользнуло по щеке под глазом, и в следующий момент рана наполнилась кровью.

— Отметина на всю жизнь, — сказал Додд, — хотя, боюсь, ваша будет недолгой, мистер.

Он снова атаковал, и Шарп с трудом, скорее по случайности, чем за счет умения, отвел угрозу. Шансов против Додда у него не было. Маккандлесс предупреждал, что предатель — отличный фехтовальщик и хороший солдат.

Заметив, что противник стал осторожнее, полковник усмехнулся.

— Так они все-таки произвели вас в офицеры, а? Вот уж не думал, что в британской армии есть здравомыслящие люди.

Он наступал, опустив саблю, провоцируя врага на неподготовленную атаку, но тут какой-то красномундирник промчался мимо Гаррарда с поднятой саблей, и Додд, застигнутый врасплох, сделал шаг назад, успев, однако, инстинктивно подставить клинок под удар. Красномундирник потерял равновесие, пошатнулся, и полковник легко, с презрительной улыбкой на губах, проткнул ему горло. Шарп, узнав в солдате Ахмеда, взревел от ярости и бросился на врага. Додд же не только успел выдернуть из раны саблю и отвести в сторону палаш, но и, изловчившись, приготовился всадить лезвие Шарпу в живот. Наверно, он бы так и сделал, если бы ему не помешал выстрел из пистолета. Пуля, попав в правое плечо, отбросила предателя назад. Онемевшая рука опустилась и повисла.

Шарп шагнул к нему. В глазах Додда впервые появился страх.

— Это тебе за Маккандлесса. — Удар в пах заставил изменника согнуться от боли. — А это за Ахмеда.

Держа палаш двумя руками, Шарп воткнул острие под подбородок и медленно провел лезвием поперек горла. Сталь перерезала мышцы, сухожилия и глотку. Хлынула кровь. Додд покачнулся и свалился на камни. Элай Локхарт с еще дымящимся пистолетом наклонился над телом предателя. Шарп опустился рядом с Ахмедом, но мальчишка уже умирал. Кровь пузырилась на губах и глубокой ране на горле. Он попытался сделать вдох и поднял глаза, но взгляд был уже пустой. Худенькое тельце забилось в конвульсиях и замерло. Юный араб отправился в свой рай.

— Ах ты, паршивец. — Шарп покачал головой. Слезы, скатываясь из глаз, смешивались с кровью из раны на щеке. — Глупый маленький паршивец.

Локхарт перерезал саблей веревку, на которой держался флаг, и желтое с зеленым полотнище соскользнуло вниз под восторженные крики сотен красномундирников. Британского флага под рукой не нашлось, и сержант с помощью Шарпа стащил с Ахмеда линялый, залитый кровью красный мундир и поднял вместо знамени. Гавилгур пал.

Шарп смахнул рукавом слезы и вытер кровь. Локхарт ухмыльнулся, и он тоже выдавил из себя улыбку.

— Получилось, а, Элай?

— Да уж, черт возьми. Получилось. — Они пожали друг другу руки.

— Спасибо, — сказал Шарп и, выпустив вдруг руку кавалериста, повернулся и пнул тело предателя. — Возьми его, Элай. Мерзавец стоит целое состояние.

— Так это Додд?

— Он, сучий потрох. Компания обещала заплатить семьсот гиней. Неплохие деньги для тебя и Клер.

— Для нас с вами, сэр. — Сержант выглядел никак не лучше прапорщика. Синий мундир, рваный и залитый кровью, годился теперь разве что на ветошь. — Поделим пополам, сэр. Половина мне, половина вам.

— Нет. Он весь твой. Мне деньги не нужны. Я лишь хотел отомстить. Другой награды не надо. — Шарп потрогал щеку. Кровь еще капала на мундир, который покрывала подсыхающая корка. Он повернулся к Гаррарду. — Пригляди за мальчишкой, Том.

Гаррард недоуменно взглянул на товарища.

— Хочу похоронить его как положено, — объяснил Шарп и, повернувшись, зашагал к лестнице. На стене среди убитых и раненых сидели красномундирники. Внизу сотни солдат ломились в распахнутые ворота, чтобы принять участие в дележе добычи.

— Ты куда? — крикнул ему вслед Гаррард.

Шарп не ответил. Ему нужно было найти еще одного врага и рассчитаться по еще одному долгу.

На защитников форта устроили настоящую охоту. Их находили и убивали. Убивали даже тех, кто сдавался и молил о пощаде. Убивали, потому что крепость сопротивлялась. Убивали, потому что такова участь непокорных. Кровь, арак и ром бушевали в головах победителей, рыскавших по форту со штыком в руке и алчностью в глазах. Добычи оказалось мало, зато женщин в избытке, и отовсюду уже доносились крики.

Около сотни маратхов, хорошо зная географию Гавилгура, выбрались из крепости тайными тропинками и ушли в горы, где расползлись подобно муравьям. Одни спрятались с надеждой, что ярость победителей рано или поздно исчерпает себя. Другие, кто не сумел уйти и не успел спрятаться, погибли.

Во дворце, где уже начали разлагаться мертвые, пировали мухи. Офицеры переходили из комнаты в комнату, удивляясь их неожиданной бедности. Они рассчитывали найти сказочные сокровища, подобные тем, что видели в Серингапатаме, где роскошные залы султана Типу украшали золотые безделушки, шелка и слоновая кость, инкрустированная драгоценными камнями мебель. Но раджа Берара никогда не был богат. Забредшие в подвал обнаружили внушительный арсенал оружия, но больше интереса проявили к набитым монетами бочонкам. К сожалению, монеты были только медные. Рота сипаев наткнулась на серебряный поднос, который поделили на всех, порезав штыками. Сьюд Севаджи отыскал своего врага, убийцу отца, но Бени Сингх давно испустил последний вздох, и Севаджи удовлетворил жажду мести тем, что плюнул на его тело.

Сотни победителей плескались в озере за дворцом, и некоторые, сполоснув мундиры, развесили их на деревьях. Никто и не заметил, как из дворца выбрался тихонько неприметный человечек в серых от пыли бриджах и грязной, рваной рубахе. Стащив с ветки первый подвернувшийся мундир, он натянул его и, слегка прихрамывая, поспешил к захваченным с немалыми жертвами воротам. В свертке под мышкой лежали белый мундир и черная перевязь. Мужчина был невысокого роста, с жидкими прилизанными волосами, щека его то и дело подергивалась, а в глазах прыгал страх. Никто не обращал на него внимания, так как он ничем не отличался от других красномундирников, и потому с каждым шагом Обадайя Хейксвилл чувствовал себя все увереннее.

Он спешил. Спешил унести сокровища, спрятанные в ворохе тряпья. Выбраться за ворота, пройти во Внешний форт, а потом — куда глаза глядят. Главное — подальше. Сержант знал, что ему еще надо украсть лошадь. Лошадей в лагере хватало, но лучше найти бесхозную, чей хозяин погиб. Тогда ее не хватятся еще несколько дней. За это время он доберется до Мадраса. В Мадрасе можно продать несколько камешков, купить достойное платье и стать джентльменом. Обадайя Хейксвилл, джентльмен. А уж потом он вернется домой. В добрую старую Англию. В Англии богатым джентльменам живется хорошо.

На красномундирников сержант старался не смотреть. Они победили, и это было чертовски несправедливо. Если бы не они, он мог бы стать раджой или по крайней мере занять равное положение. Проклятые ублюдки все испортили! Бочком, не глядя по сторонам и не поднимая головы, Обадайя Хейксвилл пылил по дорожке к воротной башне. Уже близко. Какой-то офицер с обнаженным палашом остановился перед ямой со змеями, наклонился, присмотрелся и, пожав плечами, двинулся навстречу сержанту. Он был весь в крови, с непокрытой головой и глубокой раной на щеке. Они разминулись, и Хейксвилл облегченно выдохнул, мысленно поблагодарил небесных покровителей и заспешил к цели. Встречных почти не попадалось, а попадавшиеся слишком спешили принять участие в разделе добычи, чтобы отвлекаться на пустые разговоры с незнакомым солдатом. Хейксвилл ухмыльнулся. Он уйдет. Он богат. Он станет джентльменом.

Что-то острое кольнуло его в спину, и сержант застыл на месте.

— Я искал тебя, Обадайя, — произнес ненавистный голос. — Искал много дней.

Сержант повернулся, чтобы посмотреть в лицо Шарпу, но лицо это было перепачкано кровью, из-за чего Хейксвилл и не узнал офицера у ямы со змеями.

— Меня взяли в плен, — захныкал сержант. — Я был в плену.

— Врешь, ублюдок.

— Бога ради, помогите мне. — Хейксвилл сделал вид, что не узнал давнего врага. Притвориться сумасшедшим — вот спасение. Он задергался, застонал, пустил слюну на подбородок и заломил в отчаянии руки. — Они заперли меня в темнице. Света белого не видел. Черномазые ублюдки держали меня под замком.

Шарп подался вперед и вырвал у сержанта сверток. Хейксвилл напрягся. Глаза его вспыхнули злобой, и Шарп, заметив этот блеск, усмехнулся.

— Хочешь получить мундир обратно? Дерись за него. Сразись со мной, Обадайя. Ну же!

— Я был в плену, — мрачно пробормотал Хейксвилл. Безумцем он уже не притворялся.

Шарп развернул сверток.

— Тогда откуда у тебя белый мундир? Ты чертов врун, Обадайя. — Он ощупал карманы, наткнулся на что-то твердое и понял, что камни на месте. Хейксвилл скрипнул зубами. — Ну же, Обадайя, будь мужчиной. Дерись.

— Я был в плену.

Сержант украдкой посмотрел направо, напряженно размышляя, что делать дальше. Большую часть камней он потерял, но кое-что еще осталось в штанах. Да и жизнь дороже брильянтов. Значит, надо попытаться сбежать. Шарп не догонит — у него кровь на ноге. Прямо сейчас… Широкий клинок палаша уткнулся в плечо, и Хейксвилл вскрикнул. Острие сместилось влево, к горлу.

— Ты ведь продал меня Джаме, верно? Думал, больше не увидишь? Ошибся, Обадайя. Я дрался с джетти и победил. Они кормят теперь червей. И тебя ждет то же самое. Но сначала сними мундир.

— Нет, — завопил во весь голос сержант, надеясь, что его услышат. — Нет! Ты не можешь так со мной поступить! Это против устава!

— Раздевайся!

— Это против устава! Нельзя нарушать устав! Так сказано в Писании!

Острие кольнуло сильнее, и жуткий багровый шрам, оставшийся с того времени, когда юного Обадайю Хейксвилла едва не повесили за кражу, окрасился свежей кровью. Боль заставила сержанта присмиреть, и Шарп усмехнулся.

— Сегодня я поколотил капитана Морриса. Избил до полусмерти. Неужели ты думаешь, что меня остановят какие-то дурацкие правила? Неужели думаешь, что из-за какой-то закорючки я откажусь от удовольствия отправить тебя на тот свет? Впрочем, выбор есть. Ты можешь раздеться сам. Или я раздену труп. Мне наплевать, как ты решишь. Наплевать даже, если меня за тебя повесят. Так что заткнись, сучий потрох, и скидывай тряпье!

Хейксвилл зыркнул по сторонам, но поблизости никого не было, а палаш у горла не оставлял надежд вывернуться.

— Я сам, — прохрипел он и потянул за веревку, на которой держались штаны. Рванул пуговицы на рубахе. Сел. Стащил сапоги. Спустил штаны. — Не убивай меня! Меня нельзя убить! Я не умру!

— Теперь портянки.

Вонючие тряпки полетели на землю. Теперь Хейксвилл сидел совершенно голый. Голый и бледный, как поганка, под жарким индийским солнцем. Шарп сгреб все в кучу. Вещи он проверит потом, камни заберет, а тряпье оставит.

— Вставай, Обадайя. — Острие палаша кольнуло в бок.

— Я не умру, Шарпи! — умоляюще взвыл Хейксвилл. — Не умру! Меня нельзя убить! Ты пробовал — не получилось! Тигры не съели меня! И слон не раздавил! Хочешь знать почему? Потому что я сильней смерти! У меня есть ангел. Да. Мой собственный ангел. И он меня бережет. — Палаш преследовал сержанта, заставляя прыгать и скакать по горячим камням. — У тебя ничего не получится, Шарпи! Ничего! Потому что меня нельзя убить! — Укол в живот — Хейксвилл отпрыгнул. Еще укол и еще прыжок. — Они хотели меня повесить, да не смогли! Не смогли! Я болтался в петле! Плясал танец висельника! И что? Я жив! Жив! — Лезвие царапнуло по ребрам, и сержант увернулся, отступил, но только на этот раз камней за спиной не оказалось. Нога провалилась в пустоту. Хейксвилл потерял равновесие, покачнулся и упал в яму.

Грохнувшись о дно, он вскрикнул от боли и тут же торжествующе провозгласил:

— Меня нельзя убить!

Черный силуэт склонился над ямой.

— Меня нельзя убить!

Что-то шевельнулось в углу. Что-то гибкое, зловещее и шипящее. Хейксвилл уловил неясную тень, и ему вдруг стало не до Шарпа. Черные немигающие глаза змей бесстрастно наблюдали за ним из полутьмы.

— Шарпи! — взвизгнул он. — Шарпи!

Но Шарп уже ушел собирать свои камни.

И Обадайя Хейксвилл остался один на один со змеями.

Уэлсли слышал доносившиеся из форта возгласы, но кто торжествует победу, свои или неприятель, оставалось неясно. Висевшее над крепостью уже несколько часов густое облако дыма начало растекаться.

Генерал ждал.

С южной стены по выдвинутой вперед стрелковой цепи 74-го батальона продолжали постреливать пушки, но солдаты рассеялись вдоль склона, залегли за камнями, и картечь их особенно не беспокоила. Уэлсли взглянул на часы. Четыре. Если форт еще не взят, значит, взять его сегодня уже не получится. Скоро придет ночь, и войскам придется бесславно отступить на равнину. Вспыхивающая время от времени мушкетная перестрелка свидетельствовала о том, что там что-то происходит, но что? То ли захватившие форт красномундирники рыщут в поисках добычи, то ли защитники Гавилгура отбивают последние атаки.

Потом замолчали пушки на южной стене. Остатки дыма унес горячий ветерок. Уэлсли ждал. Артиллерия молчала.

— Может, они удрали?

Зеленый с золотом флаг все еще висел над воротной башней, но людей видно не было.

— Если крепость взята, сэр, — заговорил Уоллес, — то почему они не попытались прорваться через эти ворота?

— Потому что здесь мы, — возразил генерал, раскладывая подзорную трубу.

Их у него было три, и на этот раз попалась новая, та, которую он собирался подарить Шарпу и на которой уже была выгравирована скупая благодарственная надпись и дата сражения при Ассайе. Он пробежал взглядом по укреплениям. Орудия стояли на своих местах, их почерневшие жерла выглядывали из амбразур, но артиллеристов видно не было.

— Полагаю, пора продвинуться вперед. — Уэлсли сложил трубу.

— А если это ловушка, сэр?

— Будем наступать, — твердо сказал генерал.

Взвились знамена, ударили барабанщики, надули щеки волынщики, и 74-й двинулся вперед. За ним последовал батальон сипаев. Преодолев последний участок дороги, оба подразделения остановились у Южных ворот, остававшихся по-прежнему закрытыми. Уэлсли, пришпорив коня, выехал вперед. Адъютанты настороженно поглядывали на стену, будто ожидая, что из-за ее зубцов вот-вот выпрыгнут торжествующие маратхи, но вместо них появился человек в красном мундире. У генерала отлегло от сердца. Теперь, записав на свой счет еще одну победу, он мог спокойно отплыть в Англию.

Солдат на стене рубанул саблей по фалу, и желто-зеленое полотнище, всколыхнувшись, поползло вниз. Красномундирник повернулся и крикнул что-то кому-то в крепости.

Уэлсли тронул коня. Громадные створки ворот дрогнули и стали медленно расходиться. В проеме показались грязные ухмыляющиеся физиономии. Стоявший в тени под аркой офицер лихо отсалютовал подъехавшему генералу саблей.

Сэр Артур козырнул в ответ. Офицер был весь в крови, и генерал нахмурился, предвидя большие потери. Присмотревшись, он, к немалому своему удивлению, узнал офицера.

— Мистер Шарп?

— Так точно, сэр. Добро пожаловать в Гавилгур.

— Мне говорили, что вы попали в плен.

— Сбежал, сэр. И успел поучаствовать в штурме.

— Я так и понял. — Уэлсли огляделся. Форт кишел торжествующими красномундирниками, и генерал понимал, что порядок в лучшем случае удастся восстановить к ночи. — Вам надо показаться врачу, мистер Шарп. Боюсь, шрам на лице придется носить всю жизнь.

Он вспомнил про подзорную трубу, которую собирался подарить прапорщику, но решил дождаться более удобного момента, а потому лишь кивнул и проехал дальше.

Шарп остался. Мимо него проходил 74-й батальон. Они не пожелали принять его, потому что он не был джентльменом. Зато он был, черт возьми, солдатом и открыл для них крепость. Шарп поймал взгляд Уркхарта. Капитан заметил кровь на лице прапорщика и засохшую корку на клинке палаша и отвел глаза.

— Добрый день, Уркхарт, — громко сказал Шарп.

Капитан поспешил проехать мимо.

— Добрый день, сержант! — крикнул Шарп.

Колкхаун опустил голову и притворился глухим.

Шарп улыбнулся. Пусть их. Он доказал, что хотел, а большего ведь и не требовалось. Хотя, что доказал? Что он солдат? Но он знал это и раньше. Да, он солдат и останется солдатом, и если для того чтобы быть солдатом, придется надеть зеленый мундир, пусть будет так. Да, он — солдат, и это подтверждено здесь, в пекле и кровавой бане Гавилгура. Это его небесная твердыня. Его несокрушимая цитадель. Это — крепость Шарпа.

Историческая справка

Боюсь, я допустил большую несправедливость в отношении 94-го батальона, известного также как Шотландская бригада, и роты легкой пехоты капитана Кэмпбелла, потому что это они, а не Шарп, проложили обходной маршрут по склону рва, перебрались через стену и, атаковав неприятеля с тыла и открыв ворота изнутри, впустили атакующих в крепость. Выдуманные герои нередко присваивают славу героев настоящих, но я надеюсь, что шотландцы простят Шарпа. Кстати, не стоит путать капитана Кэмпбелла, чья инициативность столь дорого обошлась маратхам, с другим Кэмпбеллом, адъютантом Уэлсли, отличившимся при Ахмаднагаре.

Что касается роты легкой пехоты 33-го полка, то ее у Гавилгура не было, а британскую пехоту представляли там шотландские части, те самые, что разбили армию Скиндии при Ассайе и приняли на себя главный удар арабских наемников при Аргауме. Таким образом, маратхская война Уэлсли, завершившаяся победой в Гавилгуре, легла бременем на плечи прежде всего мадрасских сипаев и шотландской пехоты. И победа та имела чрезвычайно важное значение.

В сражении при Ассайе, описанном в «Триумфе Шарпа», было сломлено единство Маратхской конфедерации. Под впечатлением разгрома Скиндия, самый могущественный из маратхских правителей, запросил мира, тогда как войска раджи Берара, преданные недавними союзниками, продолжали воевать. Несомненно, наилучшим стратегическим решением стало бы незамедлительное отступление в Гавилгур, но Ману Баппу, очевидно, вообразил, что сумеет задержать неприятеля, и дал бой у Аргаума. Сражение проходило в общих чертах именно так, как и описано в романе. Сначала маратхи получили преимущество, когда занимавшие правый фланг британской армии сипаи вдруг запаниковали и сломали строй. Но Уэлсли успокоил их, восстановил порядок и привел к победе. Ударной же его силой были, как и при Ассайе, шотландцы, которые и разгромили арабский полк, лучшую боевую часть пехоты Ману Баппу. Никаких Кобр в армии Баппу не было, и, хотя некий Уильям Додд, дезертир из частей Ост-Индской компании, действительно существовал, о его службе радже Берара нам ничего не известно. От Аргаума остатки маратхских войск ушли в Гавилгур.

Гавилгур — мощная крепость, расположенная на скалистой возвышенности над огромным Деканским плоскогорьем. Сейчас она заброшена и в качестве цитадели не использовалась ни разу после штурма 15 декабря 1803 г. После заключения мира с британцами маратхи вернули себе Гавилгур, но бреши так и остались незаделанными. Подняться к ним можно и сейчас, хотя местность сильно заросла. В Европе ничего подобного уже не найти, и было весьма поучительно на собственном опыте убедиться, насколько крут подъем и как нелегко карабкаться вверх даже без мушкета или сабли. Громадная пушка, убившая одним выстрелом пятерых атакующих, все еще лежит на прежнем месте во Внутреннем форте, хотя лафет ее давно разрушен, а жерло расписано граффити. Большей части зданий Внутреннего форта уже не существует, а те, что остались, почти неразличимы из-за буйной травы и разросшихся кустарников. Ямы со змеями, увы, там нет. Воротные башни сохранились, хотя и без ворот, и посетитель может без труда представить, какое мужество требовалось от тех, кто пробивался к форту по узкому и крутому каменному коридору, ведущему от рва к Северным воротам. Штурм непременно закончился бы неудачей, если бы капитан Кэмпбелл со своей ротой не поднялся с помощью лестниц по отвесной стене и не ударил по защитникам форта с тыла. К тому времени килладар крепости, Бени Сингх, уже отравил своих жен, наложниц и дочерей и умер сам, как и Ману Баппу, с оружием в руках. Ману Баппу почти наверняка погиб, защищая бреши, а не во рву, как это описано в романе, хотя большинство его людей полегло как раз там под ударами захвативших Внешний форт и поднимавшегося по дороге с плато 78-го батальона. Они ушли бы во Внутренний форт и немало укрепили силы защитников, если бы ворота — по странной и не объясненной до сих пор причине — не оказались заперты.

В своей книге «Веллингтон. Годы меча» Элизабет Лонгфорд цитирует покойного Джека Уэллера, сказавшего о Гавилгуре так: «Три хорошо подготовленных отряда мальчишек-скаутов, имея запас камней, могли бы удерживать в несколько раз превосходящее их численно войсковое подразделение». Спорить с таким мнением трудно. Ману Баппу и Бени Сингх даже не попытались укрепить Внешний форт гласисом, что было главной ошибкой. Вместе с тем и их главный оплот, Внутренний форт, пал на удивление быстро. Обычно это объясняют низким боевым духом защитников крепости, а о быстроте победы свидетельствует и относительно небольшое количество потерь с британской стороны (около 150 человек). Причем почти все потери атакующие понесли при штурме ворот. Численность потерь, так называемый «список мясника», и впрямь не поражает воображения, но это вовсе не уменьшает ужас того, что происходило под воротной башней Внутреннего форта, где погиб подполковник Кении. Бой развернулся на крохотном участке, и в какой-то момент, как свидетельствуют очевидцы, жестокость происходящего едва не превзошла то, что творилось девятью годами позже при взятии Бадахоса. Удачный маневр капитана Кэмпбелла спас немало жизней и подвел черту под кровопролитием. Столь быстрой была победа и столь незначительной ценой она далась, что в одной современной биографии герцога Веллингтонского (в то время он был еще просто сэром Артуром) сражению за Гавилгур отводится всего лишь три строчки. Несомненно, солдаты, преодолевшие — с оружием в руках и под палящим солнцем и огнем противника — узкий перешеек, а потом вскарабкавшиеся по крутой осыпи к брешам, с таким подходом согласились бы вряд ли. Для них та победа имела совсем иной вес.

Истинное значение битвы за Гавилгур проступило только в будущем. К тому времени за спиной Артура Уэлсли уже были взятие Серингапатама, штурм Ахмаднагара и Гавилгура. В Португалии и Испании, где ему пришлось иметь дело с гораздо более решительным и умелым противником в лице французов, убаюканный легкими индийскими викториями генерал, как утверждают некоторые, недооценивал трудности осадной работы. Доля правды в таких утверждениях есть, поскольку под Сьюдад-Родриго, Бадахосе, Бургосе и Сан-Себастьяне он понес куда большие потери. На мой взгляд, он не столько недооценил способности противника, сколько переоценил возможности британских войск, хотя в большинстве случаев они полностью оправдывали его ожидания. А базировались эти ожидания на доблести прежде всего шотландцев, которым хватило четырех лестниц, чтобы взять Ахмаднагар, и одной, чтобы победить непобедимый Гавилгур. Их отвага прикрывала тот факт, что осада — пренеприятнейшее дело, дело настолько ужасное, что никакие командиры не могли остановить солдат от разграбления захваченного города, почитаемого ими своей законной добычей. Месть победителей за ужасы осады была не менее ужасной, и судьба побежденных в Гавилгуре не исключение. Многие, правда, спаслись, бежав из крепости горными тропами, но примерно половина из семи или восьми тысяч пали жертвами кровавой оргии победителей.

А потом о Гавилгуре забыли. Маратхи потерпели поражение, и значительная часть Индии перешла под власть британской короны. Но сэр Артур с Индией попрощался: пришло время вернуться домой и вступить в схватку с врагом более опасным и более близким — Францией. Пройдет, однако, еще четыре года, прежде чем он отплывет из Англии в Португалию навстречу карьере, приведшей его к званию герцога. Шарп тоже вернется на родину, чтобы сменить красный мундир на зеленый, и тоже отправится в Португалию, чтобы потом совершить марш во Францию. Но на пути к полуострову Шарпа еще ждет пара ловушек. Так что скучать ему не придется.