Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана

Глава 1

… - Пять минут, пять минут, бой часов раздастся вскоре… — бодро бубнил себе под нос Шура Холмов, расставляя на покрытом праздничной, почти белой скатертью столе тарелки с различными деликатесами: холодцом, дрожащим словно задница одетой в трико толстой одесситки, колбасой «с Привоза», сыром, копченым мясом и брынзой. Рядом с ним, высунув язык и скорчив довольную гримасу на лице, весело прыгал крепенький мальчуган лет шести. Это был Владик, сын Холмова. Шура, который, как вы помните развелся со своей женой несколько лет тому назад, с тех пор виделся с сыном весьма редко. Причин этому было несколько: и хроническая нехватка времени, и полное отсутствие желания лишний раз встречаться с бывшей супругой и ее мамашей, а главное — каждое расставание с Владиком расстраивало и угнетало Холмова настолько, что выбивало его из душевного равновесия минимум на день. Однако Новый год — любимый Шурин праздник — сын должен был обязательно встречать с отцом. Такой категорический ультиматум поставил Холмов после развода и бывшая жена не посмела ему в этом противиться. А сегодня было как раз 31 декабря — последний день уходящего года…

— Но, Владька, не балуй! — притворно нахмурившись прикрикнул на сына Холмов, когда тот, совсем расшалившись, едва не сшиб его с ног. — А то сейчас шелобан схлопочешь…

— Тэ-эк-с, вот и пирог готов! — торжественно провозгласил одетый в драный Мусин передник Дима Вацман, внося в комнату поднос с собственноручно испеченным бисквитным тортом. Шура тут же, жестом главы государства, вкушающего поднесенный ему хлеб-соль, отщипнул от пирога кусочек и принялся жевать с задумчивым выражением лица.

— Ну как? — с некоторой тревогой поинтересовался Дима, заметив, что особого восторга на лице Шуры, после того, как он проглотил пирог. не появилось.

— М-м-м… — неопределенно промямлил Холмов, сделав неопределенный жест рукой. — В общем, ничего, конечно…. Маленько суховат только…

— Я так и знал, — огорченно взмахнул рукой Дима. — Яйца, понимаешь, сильно мелкие были, поэтому необходимая пропорция не соблюдена….

— Плохому повару всегда яйца… не такие, — хохотнув, сострил Шура. — Ничего, сожрем и такой, за милую душу. Пропорция…

Вскоре стол был окончательно готов и все трое сели, чтобы проститься со старым годом. Однако не успел Холмов откупорить бутылку водки, как за дверью раздалось какое-то непонятное шебуршение, кто-то задергал ручку двери вверх-вниз. Затем ручка вдруг замерла, и через секунду послышался приглушенный шлепок, словно со шкафа упал мешок с картошкой. Переглянувшись, Дима и Шура, не сговариваясь, вскочили с мест и бросились к двери. Распахнув входную дверь настежь, друзья увидели странного человека, сидящего на полу и смотревшего прямо перед собой немигающим, осоловелым взглядом. Одет незнакомец был весьма нелепо: в какой-то непонятный, длинный балахон, грязный до такой степени, что его цвет оставался загадкой, шапку, вроде тех, которые носили древние стрельцы (тоже грязную, и съехавшую на один бок), и высокие сапоги, к которым прилипло по полтора пуда грязи. Щеки и нос пришельца были болезненно-оранжевого цвета, а на груди его топорщился какой-то непонятный клочок то ли ваты, то ли войлока грязно-серого цвета, в котором запутались корка хлеба, килька и засохший кусок сыру. Холмов и Вацман замерли в недоумении, вытаращив глаза на непонятное явление.

— Блин, да ведь это же Дед Мороз! — наконец вдруг сообразил Шура. — Вот так сюрприз! Ну, здравствуй, борода из ваты. Ты чего это на полу валяться вздумал?…

— Конечно Дед Мороз, — еле ворочая языком, подтвердил незнакомец. — А вы думали кто — папа Римский?

Ну че зенки пялите, помогите лучше подняться человеку…

Дима и Шура бросились поднимать с пола новогоднего гостя. Владик радостно прыгал вокруг, крича «Ур-ра, дед Мороз пришел!»

С огромным трудом встав на ноги, дед Мороз прислонился к стене и в такой позе простоял молча несколько минут. Затем он неуверенной рукой стал шарить в карманах балахона, извлек оттуда какой-то помятый листок бумаги, и вперив в него взгляд, с трудом произнес:

— Тэ-к-с… Стало быть, это у нас улица Заболотного шестнадцать, квартира номер…

— Какая еще улица Заболотного, это Молдаванка! — засмеялся Шура. — И где же ты, родимый, успел так нажраться?

Дед Мороз пробурчал что-то вроде «нажрешься тут..», громко икнул, и только сейчас заметил скачущего у него под носом с довольной физиономией Владика.

— А… мальчик, — попытался он потрепать по щеке Владика, но промахнулся и едва не заехал Диме ладонью по животу. — Хо-ороший мальчик. Как тебя зовут, мальчик?

— Владик! — крикнул Шурин отпрыск, с надеждой глядя на деда Мороза, который осторожно сполз по стене и поднял валявшийся на полу грязный холщовый мешок с приклеенными к нему звездами, вырезанными из фольги.

— А ну-ка отгадай загадку, Владик, — предложил дедушка Мороз, глядя на малыша мутным взглядом. (Видимо в нем заговорил профессиональный долг). — Отгадаешь — получишь подарок…

С этими словами дед Мороз извлек из мешка початую бутылку портвейна, горлышко которой было заткнуто свернутой трешкой. С недоумением посмотрев на бутылку, он тут же, зубами, вытащил трешку, небрежно выплюнул ее на пол и в один присест осушил содержимое бутылки. Отшвырнув пустой сосуд в сторону, дед Мороз начал снова рыться в мешке.

— Вот, — наконец достал он маленький игрушечный автомобильчик. — Если отгадаешь — твоя. А загадка у нас будет такая… Тут дед Мороз задумался и думал довольно долго.

— Ага, вот… — наконец вспомнил он. — Два конца, два яйца, а посередине… Или нет, конец там один был, кажется… Тьфу ты черт, забыл… Санта-Клаус снова напрягся и вскоре провозгласил.

— Во, вспомнил: «Может ли баба быть подполковником?» Владик обернулся, растерянно посмотрел на отца, который молча пожал плечами и стал часто-часто моргать глазами.

— Не знаешь! — торжественно провозгласил дед Мороз, выждав несколько минут. — Значит, машинка отправляется обратно в мешок. А отгадка тут проще пареной репы: «Может, ежели на нее уляжется полковник»…

— Да ты что, красноносый, совсем уже офонарел, ребенку такие загадки загадывать! — возмутился Холмов.

— А что, нормальная загадка, — сообщил дед Мороз, начав беспрерывно икать. — Эти байстрюки и не такое знают, смею вас уверить…

— Ну-ка быстро вали отсюда, обормот горбатый! — внезапно рассвирепел Шура, увидев, как Владик скривился и захлюпал носом. — Чтобы и духу твоего здесь не было….

С этими словами Шура схватил деда Мороза за шиворот и потащил к лестнице.

— Нехорошо… Нельзя деда Мороза под Новый год прогонять, — бормотал тот, пытаясь упереться ногами в пол. — Примета пло… Договорить Санта-Клаус не успел, так как загремел вниз по ступенькам.

— Идиот…. - проворчал Холмов, брезгливо отряхивая руки, которые он испачкал о грязный халат Сайта-Клауса. — Где только такого нашли, ему бы разве что в ЛТП дедом Морозом быть…

Друзья вернулись в комнату, оживленно обсуждая неожиданный новогодний визит. Лишь Владик угрюмо молчал, изредка всхлипывая. Он искренне сожалел, что приход деда Мороза закончился столь неожиданно, а новогодний подарок так глупо ускользнул из его рук.

— Ну-ну, сынок, подсыхай, нашел из-за чего расстраиваться, — ласково похлопал Шура сына по спине. — Неужели ты думаешь, что на Новый год ты останешься без подарка?…

С этими словами он достал из-под кровати большую коробку, в которой находился игрушечный электромобиль на батарейках. Естественно, через секунду от минорного настроения Владика не осталось ни следа. Он схватил электромобиль и попытался его включить, но безуспешно.

На помощь сыну пришел батька, но результата по-прежнему не было — что-то в автомобильчике заело. Пришлось Шуре вместо того, чтобы сесть за праздничный стол, достать из шкафа коробку с инструментами и заняться починкой своего подарка.

— Запомни, сынок, одну истину — все, что сделано в СССР, все сделано на редкость хорошо и добросовестно, — злобно говорил Шура Холмов, с раздражением ковыряясь отверткой во внутренностях игрушки. — Запомни сам и своим детям расскажешь….

За этими хлопотами время пролетело незаметно, и вот из приемника раздался суровый голос Юрия Владимировича Андропова, поздравлявшего весь советский народ с наступающим новым, 1983-м годом. Вытянувшись по стойке «смирно», Дима и Шура с серьезными выражениями лиц слушали Генерального секретаря ЦК КПСС, держа в руках стаканы, наполненные сухим вином (шампанского достать не удалось). Наконец выступление закончилось, на секунду-другую в эфире воцарилась тишина, после чего по комнате поплыли мелодичные и торжественные звуки кремлевских курантов.

— С Новым годом, Вацман! — провозгласил Холмов и голос его дрогнул.

— Пусть нам в этом году повезет…

Друзья чокнулись, осушили стаканы и стали слушать гимн. Обоим стало грустно, как становится, несомненно, грустно каждому взрослому человеку в этот момент. Вот и еще один год прожит, и стал короче к могиле наш путь, и неизвестно, что год грядущий нам готовит — радость либо совсем наоборот. Дима немигающим взглядом смотрел в черный проем окна, где тусклым красным и зеленым светом вспыхивали традиционные сигнальные ракеты, освещавшие занесенные снегом крыши соседних домов… Он подумал, что наверное его родные в далекой Америке тоже в этот миг поднимают бокалы с каким-то импортным, и без сомнения, очень вкусным шампанским. Но тут Дима вспомнил о 13-часовой разнице во времени и судорожно вздохнул.

— Да, вот и еще один год тю-тю, — задумчиво произнес Шура, плюхнувшись на стул и швырнув в рот кусок копченой колбасы. — Но скорбеть по этому поводу, я думаю, не следует, жизнь идет дальше, и отвертеться от этого факта, как говорил Бендер, невозможно. Давай-ка по такому случаю водочки оприходуем, по пятьдесят капель…. Дима очнулся от своих невеселых дум и протянул Шуре свой стакан. В этот момент дверь их комнаты резко распахнулась и на пороге возникла веселая, улыбающаяся Муся Хадсон. В руке ее также был стакан, почти доверху наполненный какой-то светлой, полупрозрачной жидкостью.

— С Новым годом, мужики! — торжественно провозгласила она, высоко подняв свой стакан, отчего приобрела некое сходство с американской статуей Свободы. — Чтоб у вас в этом году все было путем…

— С Новым годом, Муся, — засуетился Шура, приглашая квартирную хозяйку жестом к столу. — Присаживайтесь. Ну, вздрогнули! С Новым годом, с новым счастьем…

На следующий день друзья проснулись, когда старенький будильник, стоявший на шифоньере показывал четверть второго дня. Опухшие и помятые после бурно проведенного новгоднего веселья, они молча посмотрели друг на друга и прямо в трусах, не одеваясь, уселись за стол, с остатками праздничного пиршества. Однако опохмелка почему-то не принесла ни одному, ни второму желаемого облегчения.

— Предлагаю пойти на улицу, проветрить физиономии, — предложил Холмов. — Тем более, мне все равно надо малого отвезти мамаше…

Одевшись, Дима и Шура с Владиком вышли на улицу, где было настоящее царство ярко сверкающего в солнечных лучах свежевыпавшего снега. Снег подмерз и было чертовски скользко. Однако песком была посыпана одна лишь одинокая дорожка — от входа в подъезд соседнего дома, котором жил дворник Прокопыч до находившегося неподалеку, за углом ликеро-водочного магазина. На большее Прокопнча, а может быть, и песка не хватило. С удовольствием вдыхая свежий, морозный воздух, Шура и Дима чуть ли не физически ощущали, как под воздействием живительной прохлады их помятые с похмелья лица постепенно выправляются, приобретают правильные очертания, словно сжатая и смятая пластмассовая канистра, в которую наливают воду. Немного оклемавшись, друзья, под восторженные вопли Владика стали шутливо перебрасываться снежками. Забава продолжалась до тех пор, пока Дима ненароком не заехал Холмову куском смерзшегося снега в лоб с такой силой, что тот, крякнув, потерял равновесие и шлепнулся на задницу. — Ничего-ничего, — пробормотал Шура, когда перепуганный Вацман подскочил к нему, помогая подняться. — Бывало и хуже…

Наконец они дошли до остановки, сели в холодный и пустой трамвай с заидневелыми окнами и поехали на улицу Артема, где жила бывшая жена Холмова. Расставшись с сыном, Шура сразу помрачнел, ушел в себя, и стал неразговорчив. Дима тоже погрузился в невеселые мысли о своих таких далеких близких, о том, как здоровье его дедушки, Зиновия Ефимовича, и удастся ли Диме застать его в живых.

Так они и бродили молча по пустнынной и притихшей, погруженной в снег, словно укутанной ватой Одессе до тех нор, пока не стало смеркаться. Лишь тогда друзья заторопились домой, к теплу и уюту. Когда они подходили к своему дому на Пекарной 21 «Б», Холмов неожиданно остановился и, наклонившись, внимательно осмотрел освещенное уличным фонарем сплетение следов на снегу возле подъезда.

— Так, тут уже кто-то топтался в женских импортных сапогах 39-го размера, — проворчал он. — Причем топтался довольно продолжительное время — гляди, как снег утрамбован. Видимо, кого-то ждали. Уж не меня ли, часом? Блин, совсем отдохнуть не дадут человеку…

Едва друзья зашли в подъезд и стали подниматься по лестнице к себе наверх, как снизу их окликнула Муся Хадсон. — Шурик, к тебе какая-то баба приходила, — сообщила она, держа у лба мокрое полотенце. — Долго ждала, завтра обещалась с утра прийтить…

— Баба — это хорошо, — произнес Холмов свою коронную фразу и вздохнув, пошел дальше. Новогодний уик-энд подходил к концу…

Глава 2

Утром, когда Дима и Шура еще спали, в дверь осторожно, но настойчиво постучали.

— Кого там еще черти принесли? — отчаянно зевая, произнес раздраженным голосом невыспавшийся Холмов.

— Извините, ради Бога, мне необходимо срочно поговорить с Александром Борисовичем Холмовым, — раздался из-за двери испуганный женский голос.

— Одну минуту, — проворчал Шура, поднимаясь. — Вставай, — потряс он спавшего Вацмана. — Оденься, к нам баба пришла…

Минут через пять, когда Холмов крикнул «можно!», дверь открылась, и в комнату вошла женщина лет сорока, с обыкновенной, как пишут в милицейских ориентировках, внешностью. Единственное, что отличало ее от тысяч других гражданок с обыкновенной внешностью — это какое-то странное, отрешенно-настороженное выражение лица. «Словно ее из-за угла пыльным мешком по голове трахнули», — сразу возникла в голове у начинающего писателя Вацмана литературная ассоциация.

— Слушаю внимательно вас, — изобразив на лице внимание и любезность произнес Холмов.

— Насколько мне объяснили, вы, Александр Борисович, практикующий частным образом детектив, не так ли? — спросила посетительница, пытливо глядя на Шуру.

— Совершенно верно, — кивнул Холмов. — Дальше.

— Простите, что я беспокою вас в столь ранний час, но вы должны меня понять, — торопливо заговорила женщина. — Дело в том, что со мной случилась невероятная, не укладывающаяся в сознании, просто какая-то мистическая история… И никто, понимаете, никто, разве что кроме вас не сможет, да и не станет пытаться объяснить — что же это было. А мне так важно разобраться во всем, что произошло…

Шура судорожно вздохнул и скрипнул зубами. По своему богатому опыту, он уже знал, что подобные «невероятные, мистические истории», как правило, оказывались либо глупыми розыгрышами знакомых или соседей, либо пьяными или наркотическими галлюцинациями, либо шизофреническим бредом. Тем не менее, он ничего не сказал и сцепив руки под подбородком продолжал слушать утреннюю посетительницу.

— Мой муж, Шепченко Богдан Тарасович работал инженером-технологом в НИИ «Буря». Это довольно известный в Одессе «почтовый ящик», — начала свой рассказ женщина. — Довольно часто — не менее пяти-шести раз в год — по долгу службы ему приходилось ездить в командировки на одно их Харьковских предприятий, которое занималось выпуском разработанных на «Буре» изделий для оборонной промышленности. В конце ноября прошлого года Богдан поехал в Харьков в очередной раз, и когда он возвращался в Одессу, с ним случилось несчастье — он упал со второй полки в поезде. Причем упал очень неудачно, угодил виском прямо на горлышко бутылки, стоявшей внизу на столике. Удар был достаточно сильным, и прожив полдня, мой муж помер от кровоизлияния…. - тут гражданка Шепченко всхлипнула и на некоторое время умолкла.

— Ну вот… — наконец взяв себя в руки, продолжила она свой рассказ.

— Похоронили мы, значит, Богданчика нашего… На тридцать первое декабря как раз сорок дней было. Собрались, помянули. Ну, а вечером, значит, новый год. Я-то отмечать не хотела — какое тут уж веселье! Но ради детей (их у меня двое — Леночке семь лет и Денису девять) решила накрыть какой-никакой стол. Зачем, думаю, отнимать у них такой чудесный праздник. Зажгли, как всегда, свечи, сели за стол, стрелки часов к двенадцати приближаются. Мои дети всегда в новогоднюю полночь желания загадывают — существует, знаете ли, такая примета, что в этом случае они обязательно сбудутся. И вот, значит, начали часы бить, и Леночка моя возьми да и брякни — хочу, мол, чтобы наш папа стал живой и был сейчас с нами. Ну я, ясное дело, сразу плакать начала. И тут вдруг мои дети как закричат «мама, мама, смотри!», и пальцами в сторону балконной двери тычут. Я поворачиваю голову и вижу, лицо и силуэт какого-то человека, прижавшегося к стеклу балконной двери и глядевшего в комнату с балкона. В первое мгновение мне было трудно разглядеть его — слезы застилали мои глаза. Утерев рукой глаза я всмотрелась в незнакомца — и дико закричала сама. Это был НАШ ОТЕЦ, Богдан Тарасович Шепченко!..

Тут женщина сделала эффектную паузу и многозначительно посмотрела на Холмова, лицо которого выражало полнейшее равнодушие.

Что же касается Димы, то его весьма заинтересовал таинственный рассказ посетительницы.

— Я сразу упала в обморок, — продолжила женщина. — Дети, понятное дело, испугались, стали вокруг меня бегать. Вскоре, минут через примерно пять, я очнулась и мы бросились на балкон. Но там уже никого не было….

В комнате воцарилось молчание. Холмов рассеянно взглянул на гражданку Шепченко, затем, не удержавшись, зевнул, еле успев прикрыть рот рукой и кивнув, вяло произнес что-то вроде «Да-а… дела…» таким точно тоном, каким в фильме «Неуловимые мстители» произносили слово «Брехня-я!».

— Как ваше мнение — что это могло быть? — сильно волнуясь, спросила женщина, с надеждой и мольбой глядя на Холмова.

— Массовая галлюцинация, видение, что тут еще думать, — невозмутимо произнес Шура, разглядывая кончики своих пальцев. — Игра теней и света, отражающихся в балконном стекле. Полночь, свечи, новогоднее желание, сорок дней, воспоминание о муже и отце — и вы увидели за балконной дверью именно то, что все хотели увидеть. Смею вас уверить, уважаемая, что такие случаи бывают. Достаточно редко, но бывают…

— Допустим галлюцинация, — согласилась женщина. — Но согласитесь, что во-первых, все-таки достаточно странно, что в один и тот же миг у трех самых различных человек, у детей и взрослого возникнет столь одинаковая и столь яркая галлюцинация… А во-вторых, тогда объясните — откуда в таком случае на свежевыпавшем снеге, лежавшем на балконе толстым слоем, оказались следы, отпечатки ног, вернее мужских ботинок?

— Следы ботинок? — озадаченно пробормотал Холмов. — Хм, тогда, конечно, это несколько меняет дело. Но, может быть, это были ваши собственные или чьи-то еще следы, которые вы или кто-то из ваших гостей оставили накануне? Ну-ка вспомните хорошо…

— Это были абсолютно свежие следы, сделанные неизвестным человеком, — металлическим тоном произнесла женщина. — За полчаса до нового года я открывала балконную дверь, проветрить комнату. Никаких следов там не было и в помине. Но даже если они там и были, то за это время их обязательно замело бы снегом. Который, как вы, может быть, помните, густо валил, начиная часов с десяти вечера тридцать первого числа и до двух ночи первого…

— Гм, возможно, возможно… — задумчиво почесал ухо Шура. — А, кстати на каком этаже вы живете?

— Мы живем на втором этаже двухэтажного старого дома, — сообщила женщина.

— Стало быть, залезть на ваш балкон особого труда не составляет? Так может быть к вам в ту новогоднюю ночь действительно кто-то влез на балкон? Ну там, может быть, вор, грабитель, либо кто-то из соседей — ради любопытства или спьяну?

— Это был именно мой муж, и никто более! — голосом, не допускающим возражения заявила мадам Шепченко. — Уж больно у него черты лица характерные, и большая бородавка с левой стороны от носа. И мои дети в один голос утверждали, что это был именно он…

— Как же вы могли хорошо разглядеть его лицо, если, как вы говорили, кроме двух свечей в вашей квартире в тот момент больше ничего не горело? — спросил Шура и, прищурив один глаз, ехидно пос мотрел на свою собеседницу.

— Совсем рядом с нашим балконом, чуть левее, стоит фонарь уличного освещения, — ничуть не смутившись, ответила та. — Поэтому, все, что делается на улице, нам видно хорошо, зато с улицы плохо видно, что делается в нашей квартире…

— М-да, в наблюдательности вам, конечно, не откажешь, — хмыкнул Шура.

— Значит, вы хотите сказать, что ваш супруг в новогоднюю ночь вышел из своей могилы и пришел к вам в гости?

— Я еле дождалась утра и сразу поехала на кладбище, — дрожащим голосом произнесла женщина. — Могила Богдана, конечно, была цела и нетронута. И все-таки я сердцем чувствую, что здесь кроется какая-то страшная тайна, какая-то неведомая загадка… И кто знает, если эту загадку разгадать, то может быть я смогу как-то соприкоснуться, пообщаться со своим супругом, которого я безумно любила и люблю… Знаете, в жизни столько всего случается таинственного, невероятного, необъяснимого… Займитесь этим делом, умоляю вас, дайте ответ — что же это все-таки было…

— Гм… — пожал плечами Шура. — Таинственного, конечно в нашей жизни случается навалом, но ведь это же мистика, запредельные дела, недоступные человеческому вмешательству и разгадке. Хотя… — тут Холмов вспомнил историю с пляшущими привидениями и запнулся. — Нет, это все чепуха. Как расследовать, кого искать, с чего начать?…

— И все-таки я убедительно прошу вас хотя бы начать расследование! — принялась горячо убеждать женщина, заметив, что Холмов начал колебаться. — А там, глядишь, может и нащупаете какую-никакую ниточку-зацепку. Вот вам аванс.

И мадам Шепченко положила на стол три пятидесятирублевые купюры. «Ого», — подумал Вацман. а Шура невольно изменился в лице.

— Если ваше расследование приведет хоть к каким-нибудь результатам, — я не оговариваю заранее какими именно они должны быть, — то я в этом случае дам вам еще пятьсот рублей. Поймите, для меня это очень важно, просто вопрос жизни…

— Ну ладно, уговорили, — вздохнул Шура, который после новогодних мероприятий находился на дне очередной финансовой ямы. Он небрежным жестом сгреб деньги, сунул их в карман и, почесав затылок произнес:

— В том случае, приступим к сбору первичной информации. Вопрос первый. Этот мужик за окном — как он был одет, что он делал, когда вы на него посмотрели?

— Ничего не делал. Просто стоял и смотрел в комнату. А как он был одет — честно говоря, я не заметила. Могу лишь с большой долей вероятности утверждать, что он был в верхней одежде. Что-то вроде темного пальто…

— Так, понятно. Вопрос второй. Скажите пожалуйста, а прежде, до этого, с вами или вашими детьми ничего не случалось…. этакого, необычного, таинственного?

— Вы знаете, был один случай, — оживилась посетительница. — правда, тогда я не придала ему никакого значения, но теперь… Во время похорон Богдана, на кладбище, Леночке захотелось пописать. Ну, я говорю ей — отбеги подальше и за могилками сделай свое дело… Она ушла, а вскоре прибегает назад, какая-то растерянная, и говорит мне — мол, там, за дальним памятником наш пала стоит. Я тогда подумала, что девочке от расстройства, видать, померещилось…

— Гм, это уже интересно, — поднял брови Шура. — Простите за очень нескромный вопрос, но… Скажите, в вашем роду или роду вашего мужа не было… м-м-м, граждан, страдавших психическими заболеваниями? И как с этим обстоит дело у вас и ваших детей? Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду?

— Понимаю, — кивнула женщина. — Нет, у нас все родственники, и я с детьми абсолютно нормальные, психически здоровые и полноценные, говори вам об этом совершенно ответственно. Можете сразу исключить эту версию, как не имеющую под собой никакой, ни малейшей основы.

— Дай-то Бог, — вздохнул Шура. — Ладно. пока об этом не будем. Больше никаких странных, выходящих из ряда вон обстоятельств, эпизодов, происшествий не происходило с момента гибели вашего супруга? Вспоминайте все, даже самые мелочи.

Гражданка Шепченко задумалась.

— Не знаю, важно это или нет, — наконец, нерешительно произнесла она.

— Дело в том, что судмедэкспертиза определила, что в момент смерти Богдан находился в состоянии сильного опьянения. Это, честно говоря, довольно странно. Он, конечно, иногда выпивал, но никогда изрядно не напивался. Тем более, что при нем находились секретные документы, чертежи, утеря которых грозила ему огромными неприятностями.

— Эти документы при нем обнаружили? — быстро спросил Холмов.

— Обнаружили, — кивнула Шевченко.

— Хм, — задумался Шура. — Слушайте, а вы точно уверены, что погибший был вашим мужем?

— Господи, да конечно! — удивилась женщина нелепости вопроса. — Я и еще несколько человек были на опознании… Он, тут сомнений никаких. При нем были его вещи, его документы, паспорт…

— А брата-близнеца у него часом не имеется? — продолжал допытываться Холмов.

— У Богдана есть брат, но он старше моего мужа на девять лет. Они с ним абсолютно не похожи, — ответила посетительница, догадавшись куда клонит Шура.

— Ну хорошо, — снова вздохнул Холмов. — Тогда последние на сегодня два вопроса. Вопрос первый, достаточно неожиданный. Как по вашему, существуют ли граждане, которые хотели бы вас, как бы это сказать помягче… лишить жизни, проще говоря, убить? По какой угодно причине: неприязненные отношения, из-за наследства или других финансовых проблем, наконец из-за мести?

— Да Господь с вами, кому я нужна! — даже испугалась женщина и замахала руками. — За что меня убивать? Живем мы очень скромно, особых богатств нету и никогда не было, дорогу я никому не переходила. А почему это вы вдруг спросили?

— Вопрос последний, тоже немного странный, — сказал Шура, уклонившись от ответа. Вы в какой квартире живете — кооперативной, ведомственной, жэковской, и кому отойдет ваша жилплощадь в случае, если, м-м-м… с вами что-то произойдет?

— Квартира у нас ведомственная, ее дали Богдану от НИИ «Буря», — объяснила посетительница. — Но так как мой муж как бы погиб при исполнении служебных обязанностей, то ее не стали отбирать у меня, и закрепили за нашей семьей пожизненно.

— Ага, пожизненно, — почему-то удовлетворенно произнес Шура. — Ну вот, видите, уже теплее' В каждой, даже самой фантастической истории, ежели хорошенько копнуть, можно найти вполне земные, прозаические корни…

— Я вас не понимаю, — недоуменно посмотрела на Холмова супруга Богдана Шепченко.

— Ничего, это я так, — махнул рукой Холмов. — Давайте свои координаты, остальное буду уже выяснять, так сказать, на месте происшествия. Следы-то хоть, кстати, на балконе догадались не трогать?

— Я их не трогала. Их просто снегом наутро уже замело, — произнесла женщина, достав из сумочки блокнот, авторучку и записывая на вырванном из блокнота листочке свой адрес. — Вот, пожалуйста. Я сегодня, завтра и послезавтра дома после двух дня. А зовут меня Наталья Сергеевна.

— Очень приятно, — церемонно поклонился Шура. — Я завтра же постараюсь к вам зайти, Наталья Сергеевна. Может быть, даже и сегодня…

Глава 3

Проводив «раннюю пташку» — утреннюю посетительницу — до двери, Холмов сладко, во весь рот зевнул, потянулся, как кот, всем телом, до хруста в суставах, и обратился к Диме.

— Ну, что скажешь? Каково будет мнение медицины по данному допросу?

— Я знаю… — развел руками Дима Вацман. — Конечно, история прямо-таки, в самом деле мистическая, невероятная. Но с другой стороны, эта барышня никоим образом не производит впечатление сумасшедшей. Тут, безусловно, действительно что-то есть. Но что?

— Ты смотришь абсолютно в точку, — задумчиво процедил Шура, закуривая. — Я тоже почти не сомневаюсь, что кого-то в реальности наша гостья и ее дети в ту новогоднюю ночь действительно наблюдали. Естественно, не своего покойного, полусгнившего родича, все это чушь, но что-то было, тут я с тобой полностью согласен. Холмов глубоко, с наслаждением затянулся табачным дымом и умолк, погрузившись в размышления.

— Кстати, а почему в самом деле ты стал спрашивать Наталью Сергеевну о том — не угрожает ли ей кто-либо убийством? — вспомнил Дима. — И причем здесь квартира? Я за ходом твоих мыслей следил достаточно внимательно, все было понятно, кроме этих двух вопросов.

— А-а, — оживился Шура. — Нанимаешь, во время нашего с ней разговора мне в голову пришла одна любопытная версия… Ты слышал когда-нибудь о так называемом «бирмингемском деле о двойниках»?

— Нет, — покрутил головой Дима. — А что это за дело такое?

— О-О, в свое время эта история наделала достаточно много шума во всем мире! А случилась она в году этак, чтобы не соврать, 1964 от рождества Христова в английском городе Бирмингеме. Жил там, значит один ничем не примечательный англичанин, клерк из конторы по торговле недвижимостью. И была у него двоюродная тетка, довольно богатая старуха, проживавшая в своем старинном фамильном коттедже в пригороде. Этот бедный в прямом смысле слова клерк являлся ее единственным родственником, а, стало быть, и наследником. Ну, значит, годы шли, а этот бедный англичанин все маялся в ожидании тетушкиного наследства — старуха дряхлеет, но помирать и не думает, держится этаким бодрячком. (На Западе, между нами говоря, медицина несколько отличается от нашей в лучшую сторону). И вот, со временем клерк все чаще стал задумываться над проблемой ускорения естественного процесса продвижения горячо любимой тетушки к горизонтальному положению типа «руки по швам, ноги вперед». Путь прямого убийства даже с помощью наемных убийц, яда и так далее здесь не годился. Полиция сразу скумекала бы «кому это выгодно», и даже при наличии алиби, из-за всяких там юридических тонкостей наследства он мог все равно не увидеть. Думал, значит, наш англосакс, думал, и пришла вдруг в его квадратную англосакскую голову воистину гениальная мысль. Вспомнил он, что его тетка — женщина очень мнительная, пугливая, верящая во всякую потустороннюю чепуху, а главное — со слабым сердцем. И решил клерк проделать следующую штуку. Договорился с одним своим знакомым приказчиком из универсама, который был немного похож внешне на умершего десять лет назад мужа богатой тетки, нанял гримера, который загримировал этого приказчика по фотографии один к одному «под покойного мужа» — и аккурат в годовщину смерти теткиного супруга, племянник и загримированный приказчик пробрались в коттедж. Ровно в полночь, когда начали бить часы, клерк отключил в коттедже свет, а его кореш зажег свечу, вошел к еще не спавшей тетке в спальню и замогильным голосом произнес: «Здравствуй, Мэри, киска моя (как удалось узнать этому коварному клерку, покойный муж ее всегда киской называл). мне без тебя очень тоскливо, я пришел забрать тебя к себе на небо»… Тетка что-то там прохрипела, зенки вытаращила — и брык с копыт… Сердечный приступ, абсолютно естественная смерть! Получил, наконец, клерк вожделенное теткино наследство, все путем, и так бы об этом никто до сих пор и не догадывался бы, ежели б приказчик, обуянный завистью и жадностью, не стал бы требовать у богатого клерка дележа наследства. Мол, вместе работали, вместе рисковали, так гони половину. Клерк натурально послал приказчика нафиг, тот осерчал и настучал на наследника в пилицию. Начали разбираться, и в конце концов посадили обоих….

Дима с огромным интересом выслушал эту необычную и захватывающую историю.

— Кстати, лет, этак десять назад, видимо, прослышав про это «бирмингемское дело», его вздумал повторить один одесский слесарь, с поселка Котовского, — добавил Холмов. — Правда, тут все маленько иначе получилось. Задумал, значит, этот слесарь избавиться от своей стервы-тещи, жившей вместе с ним в одной квартире. А в одном цеху с этим слесарем как раз работал сменный электрик — вылитая копия его покойного тестя. Ну, сделали они все точь-в-точь как в Бирмингеме — ровно в полночь заходит этот электрик к слесаревой теще со свечкой в руках и рычит: «Мол, здравствуй, Люся, это я, твой Федя, пришел забрать тебя на небо»… Теща посмотрела на него молча, потом схватила настольную лампу, да как трахнет со всей силы своего «покойного мужа» по голове! Тот сразу с копыт, потом в больницу его забрали, с сильной травмой головы, сейчас он полный дебил после этого. А слесарь до сих пор живет со своей тещей в одной квартире…

— Слушай, рассказывают, что на одесском кладбище не так давно, нечто подобное тоже было! — вспомнил Вацман. — Наша газета об этом даже написать хотела, да почему-то 1-й отдел не разрешил… В общем, один мужик поссорился с кладбищенскими гробокопателями. Вроде, когда он своего дядю хоронил, гробокопатели у него стали деньги вымогать, за работу. А когда тот им ничего не дал — мол, я все уже заплатил, — тогда те начали его оскорблять всячески, а потом дядин гроб в могилу не на веревках опустили, а просто так спихнули… Мужик настолько рассвирепел после этого, что днем и ночью стал думать только об одном — как бы этим гробокопателям покруче отомстить. У него даже, по-моему, немного «крыша поехала» от этих раздумий. Да… И придумал этот мужик в конце концов обалденную штуку. Заказал он, значит, катафалк, взял напрокат гроб, договорился с несколькими своими корешами… В общем, лег он в гроб, привозят его кореша на кладбище, под видом покойника. Все идет чин-чинарем, как на обычных похоронах, гробокопатели уже хотят заколачивать гроб. И вдруг «покойник» пинком ноги сбрасывает крышку, медленно встает из гроба, хватает за грудки ближайшего могильщика и грозно так его спрашивает: «Ты что это, сука, меня крышкой гроба по голове ударил, а?». Могильщик-то сразу помер от страха, друтой с ума сошел, да и остальные чуть в штаны не наложили. Шутка-ли, покойник из гроба встал! Этому мужику потом семь лет дали, за неосторожное убийство… Холмов улыбнулся, затем стал вновь серьезным.

— Да, так вернемся к нашим баранам. Думаю, что и в данном случае мы имеем дело с нечто подобным. Моя рабочая версия такова — кто-то из «добрых людей» из «Бури», измученный жилищным кризисом, решил «бирмингемским способом», то есть с помощью явления «покойного мужа», отправить бедную вдову на тот свет и таким иезуитским образом «освободить» ведомственную жилплощадь, на которую он, безусловно, претендует. Попробую покопать в этом направлении. Тем более, что нужно отрабатывать столь щедрый аванс.

И Шура вытащил из кармана скомканные пятидесятирублевки. Друзья выпили чаю и, одевшись вышли из дома, чтобы разойтись по своим рабочим местам. Дима направился на дежурство в медвытрезвитель, а Шура — к ближайшей трамвайной остановке, чтобы приступить к выполнению обязанностей контролера по проверке проездных документов трамвайно-троллейбусного управления.

— Дослушай, Шура, у меня к тебе громадная просьба! — внезапно хлопнул себя но лбу Дима, перед тем как расстаться с Холмовым. — Черт, совсем забыл с этими покойниками. Понимаешь, я хочу написать этакий крутой фельетон о проститутках. Но у меня маловато фактажа. Ты не мог бы через своих знакомых в милиции раздобыть сведения хотя бы о нескольких одесских проститутках, желательно валютных. Ну, там, имена, фамилии, место работы или учебы, где «дежурит»…

— Нет проблем, — согласился Шура и помрачнел. — Эх, жалко мою картотеку сперли, сволочи!.. Была бы она у меня, я бы тебе о каждой одесской сучке целую повесть рассказал бы…

…Едва Шура Холмов вошел в трамвайный вагон, и громко объявил «Приготовили, граждане, талончики за проезд!», как среди некоторых пассажиров возникла тихая паника. Дело в том, что многие одесситы уже знали, что на 12, 30, 11 и 2-м трамвайных маршрутах (Шура не любил забираться далеко от дома) работает «контролер-зверь». (Немало постоянных пассажиров даже признавали Шуру в лицо и почтительно здоровались с ним). И правда, с безбилетниками Холмов обходился весьма круто, вытряхивая из них штраф буквально «из души», не стесняясь, порой, применять к упорствующим гражданам и некоторые меры физического воздействия, если позволяла обстановка. На него абсолютно не действовали стандартные отговорки типа «я только что вошел», «забыл кошелек», «заговорился» и прочие.

Особенно авторитет Шуры Холмова среди пассажиров вырос после одного инцидента. Однажды под вечер, в трамвае 12-го маршрута, в ответ на корректную просьбу Холмова предъявить талончики для досмотра, трое подвыпивших молодых верзил, ухмыляясь, сунули ему под нос свои грязные кукиши, а самый здоровый из них натянул Шуре на уши шляпу и щелкнул его по носу.

Через несколько минут, стоявшие на одной из трамвайных остановок люди с изумлением увидели, как из открывшейся двери подошедшего трамвая, несвязно крича, буквально вылетели, словно дятлы из дупла, двое верзил с расквашенными носами и фонарями под обеими глазами. Третьего здоровяка рассвирепевший Холмов, у которого в тот день с утра было неважное настроение, просто согнул вдвое и засунул под трамвайное сиденье. Да так крепко, что дабы извлечь несчастного вновь на свет божий, в депо пришлось полностью снимать все сиденье вместе с подставкой. Поэтому не было ничего удивительного, что, заметив Холмова, несколько пассажиров в ужасе стали прыгать через головы входящих в трамвай людей на улицу, словно ныряльщики в бассейн. А один замешкавшийся шкет, видя что двери вот-вот закроются, ухитрился покинуть трамвай через узкую форточку.

Час пик еще не закончился, и вагон был набит битком. Протискиваясь между пассажирами и проверяя талоны, Шура невольно прислушивался к разговорам граждан. Темы этих разговоров, как всегда, были самыми разнообразными. Обсуждались ситуация с продуктами на «Привозе» и итоги недавних облав по одесским кинотеатрам, парикмахерским, пивным и т. д. с целью обнаружения злостных прогульщиков, снижение цен на водку и автомобили «Москвич» и «Запорожец», и прочие животрепещущие события Особое место занимали слухи, без которых Одесса сразу перестала бы быть Одессой. Так, одна почтенная гражданка полушепотом (так, что было слышно на весь вагон) рассказывала своей соседке, что ей доподлинно известно, что согласно строго секретному распоряжению одесских городских властей в одесскую питьевую воду с недавних пор стали добавлять бром и другие вещества, ослабляющие мужскую потенцию. Делается это, якобы, с целью снижения рождаемости и как следствие уменьшения численности городского населения. Что, в свою очередь, в будущем должно облегчить властям решение жилищных, транспортных, продовольственных и прочих городских проблем. Другая бабулька втолковывала окружающим, что она точно слыхала от знакомого врача, что скоро все жители Одессы должны будут в обязательном порядке, два раза в год, проходить проверку на наличие в организме глистов. Те, у кого таковые обнаружатся, в принудительном порядке будут направляться на лечение. Эта акция, дескать, запланирована в рамках выполнения Продовольственной программы, так как точно доказано, что человек, у которого есть глисты, потребляет продуктов в 1, 7 раза больше, чем гражданин без оных…

Прислушиваясь к этим разговорам и посмеиваясь, Холмов постепенно добрался до задней площадки. И тут его внимание привлек невзрачный гражданин в грязно-зеленой нейлоновой куртке и засаленной кепке серого цвета. Плотно прижавшись к какой-то пассажирке, он нежно водил растопыренной пятерней по ее, болтавшейся на боку, сумочке. При этом лицо гражданина в кепке было напряжено, словно он был пилотом, который вел на посадку тяжелый бомбардировщик с отказавшим двигателем. Шура, конечно, моментально узнал в нем щипача (карманного вора) по кличке Сыч, которого он лет пять назад, будучи еще сотрудником милиции, собственноручно схватил с поличным во время оперативного рейда по отлову карманников, промышляющих в общественном транспорте. Видимо, Сыч уже отсидел свое, и выйдя на волю, вновь занялся старым ремеслом.

Между тем, Сыч аккуратнейшим образом извлек из разрезанной сумочки кошелек и стал озираться по сторонам, соображая, в какую сторону ему лучше ретироваться, чтобы поскорее убраться от пока еще ничего не подозревающей обворованной пассажирки. И тут он столкнулся взглядом с Холмовым, в упор, исподлобья наблюдавшим за его действиями. Сыч тоже узнал Шуру, и в его глазах отразился неописуемый ужас. Так они стояли некоторое время и глядели друг на друга, как два мартовских кота.

— Ваш талон, пожалуйста, — наконец прервал затянувшееся молчание Холмов, обращаясь к Сычу.

— Ч-че-го?.. — вяло переспросил Сыч, находившийся в полуобморочном состоянии, Он, похоже, мысленно уже прощался на ближайшие три-пять лет с прекрасным городом Одессой.

— Талон говорю давай! — повторил Шура, сверкнув своей бляхой контролера. Но Сыч продолжал стоять без движения, словно загипнотизированный, глядя на Холмова вытаращенными глазами. При этом он стал действительно здорово похожим на сыча.

— Ну что ты уставился на меня, как кореец на собаку! — начал терять терпение Шура. — Показывай талон или вали на кислород, к чертовой матери, сколько можно талдычить…

— Проездной у меня, — пробормотал ничего не понимающий Сыч (о том, что Холмов уже давно не работает в органах, он, естественно, не имел понятия) и стал судорожно шарить по карманам. При этом тускло сверкнула и неслышно исчезла где-то на полу половинка безопасной бритвы, которую карманник сжимал между указательным и средним пальцами. Убедившись, что проездной у Сыча действительно имеется, Шура повернулся и стал молча продираться к выходу, оставив вора в состоянии тягостного недоумения.

Прокатавшись таким образом еще несколько часов, Шура Холмов наконец сошел с трамвая в районе Сахалинчика, и сверившись по бумажке с адресом, направился к дому, в котором жила его сегодняшняя посетительница, Наталья Сергеевна Шепченко.

— Здравствуйте еще раз, — поздоровался он с хозяйкой, настороженно выглянувшей из-за приоткрытой, на цепочке, двери. — Пришел осмотреть, так сказать, место происшествия…

— Заходите, заходите пожалуйста, — засуетилась Наталья Сергеевна, узнав Шуру. Холмов вошел и профессиональным взглядом оглядел обстановку квартиры. Хороший югославский гостиный гарнитур, ковер, хрусталь, красноречиво говорили о том, что, во всяком случае, при жизни хозяина эта семья особой нужды не испытывала. «Может быть здесь имеет место не квартирный, а денежный, материальный интерес?» — мелькнула у Шуры мысль. Однако, осторожно расспросив хозяйку о ее ближайших родственниках, Холмов отбросил данную версию. Выяснилось, что основным взрослым родственником и наследником у нее является брат мужа, весьма обеспе — ченный человек, работающий в Киеве в одном из министерств. (Собственно, с его помощью и были приобретено большинство из этих вещей).

В комнате Холмов, впрочем. долго задерживаться не стал, и сразу вышел на балкон. Первое, на что он обратил внимание, очутившись на балконе — это было высокое и крепкое дерево-каштан, которое росло рядом с домом. Его длинные, раскидистые ветви находились не более чем в полуметре от балкона. До них можно было легко дотянуться рукой.

— «А залезть на балкон с улицы при помощи этого каштана можно просто элементарно», — отметил про себя Шура. Затем он подергал слегка шатающиеся балконные перила, посмотрел вниз, на большой земляной холм, присыпанный снегом, лежавший под балконом и вновь обратил свое внимание на каштан. От его внимательного взора не укрылся тот весьма примечательный, но внешне достаточно малозаметный факт, что некоторые тонкие веточки на ближних к балкону сучьях дерева были надломаны.

— Мне кое-что необходимо выяснить на улице, я скоро приду, — отрывисто бросил Шура, направляясь к выходу. Выйдя на улицу, Холмов подошел к каштану, глянул на него снизу вверх, вздохнул, и потерев ладонь о ладонь, начал карабкаться по обледенелому стволу. Добравшись ползком на животе но толстому суку до обломанных веточек, Шура достал из кармана мощное увеличительное стекло и принялся с его помощью внимательно изучать место излома. Сомнений быть не могло — веточки были сломаны совсем недавно, максимум два дня тому назад, о чем красноречиво свидетельствовали свежие, не начавшие ни сохнуть ни темнеть торцы обломаных веток.

— Значит, по каштану в ту новогоднюю ночь кто-то безусловно карабкался, — сделал очевидный вывод Шура. Съехав по стволу на землю, он неторопливо побрел обратно. По дороге он позвонил в квартиру этажом ниже, представился новым участковым и поинтересовался у жильца — хромого старика-инвалида — не видел, не слышал ли он чего-либо странного или подозрительного в новогоднюю ночь? Старик оказался словоохотливым и без лишних расспросов сообщил, что почти сразу после боя курантов он действительно слышал за окном какой-то непонятный шум, словно с крыши упал большой пласт снега. Но особого значения он этому событию не придал, так как, во-первых, в этот момент налили по второй, а во-вторых, в ту ночь действительно шел сильный снег. Затем, без всякой связи с предыдущими словами, жилец-инвалид стал рассказывать Холмову о своем сволоче-зяте, по которому уже давно плачет ЛТП и стал просить Шуру посодействовать в устройстве зятя в это почтенное заведение. С огромным трудов отвязавшись от болтливого старика, Холмов направился в квартиру Натальи Сергеевны. «Да, теперь уже нет никаких сомнений в том, что в ночь с 31 декабря на 1 января на балконе моей клиентки находился НЕКТО», — размышлял Холмов, прыгая через ступеньки. — «Что ж, в таком разе можно действительно попытаться его найти и заработать остальные семьсот рублей. Думаю, моя версия относительно квартиры наиболее близка к истине»…

Вернувшись в жилище невеселой вдовы Шепченко, Шура попросил хозяйку показать ему бумаги, связанные со смертью ее супруга. а также фотографии погибшего. (Одну из них Шура, с разрешения хозяйки, временно взял с собой). После того, как он ознакомился со всеми документами, Холмов стал осторожно, ненавязчиво расспрашивать свою клиентку о про-изводственных успехах ее покойного мужа, о его взаимоотношении с коллегами и руководством, постепенно плавно переводя беседу к основным интересующим его вопросам, а именно — когда и при каких обстоятельствах Богдан Шепченко получил данное ведомственное жилье, кто на него в то время претендовал еще, и главное — кто на данную жилплощадь претендует (или может претендовать потенциально) в настоящий момент.

Однако, довольно скоро выяснилось, что практически на все, в том числе и основные вопросы, толковых, подробных ответов от вдовы ожидать не следует. Так как по словам Натальи Сергеевны, покойный муж весьма неохотно делился с ней любой информацией о событиях, происходящих на его службе. Мотивируя сей факт тем, что работает в закрытом учреждении — «Придется добывать эту информацию непосредственно в НИИ „Буря“», — мысленно вздохнул Шура. — «Ладно, все равно так или иначе необходимо будет посетить это богоугодное заведение оборонного типа»…

Между тем, разволновавшаяся Наталья Сергеевна, теребя дрожащими пальчиками пуговицу своего халата, начала высказывать свои личные претензии в адрес бывших коллег и руководителей своего покойного супруга.

— После похорон Богдана они абсолютно забыли о нас, — жаловалась она.

— Ни одна собачья душа с «Бури» не пришла, чтобы хотя бы просто поинтересоваться — как живет вдова их бывшего сотрудника, не испытывает ли в чем нужды… Единственный раз, перед новым годом, пришла какая-то фифочка из профкома, вручила открытку и десять рублей материальной по — мощи…

— Всего десять рублей? — сочувственно поцокал языком Холмов. — Это, конечно, издевательство.

— Именно десять рублей! — раздраженно подтвердила вдова. — Как будто я нищая… У нас всегда так — как человек живой-здоровый, так с ним носятся, словно с писаной торбой, а как помер или заболел, так все, никому не нужен…

— Это точно, — согласился Шура. — Ну хорошо, Наталья Сергеевна, здесь я увидел все, что мне было нужно, так что пока до свидания. Буду продолжать расследование в другом месте.

— Так вы считаете, что есть хоть какая-то надежда?! — всколыхнулась хозяйка.

— На что? — усмехнулся Холмов. — На воскрешение вашего покойного супруга? Выбросьте уже эту ерунду из головы. Единственное, что я попытаюсь установить — это кого вы в действительности видели в новогоднюю ночь на своем балконе и с какой целью этот неизвестный туда забрался. Ведь насколько я понял — вас интересует любой исход расследования, не так ли?

— Да, да, конечно, — сразу «потухла» вдова Шепченко. — Хотя бы это, а там может…

Попросив хозяйку сообщать ему обо всех, даже самых пустяковых, а тем более странных и непонятных событиях, которые будут с ней происходить, Шура откланялся.

Выйдя на улицу, и констатировав, что уже наступили сумерки, Шура побрел к трамвайной остановке, по дороге размышляя о событиях сегодняшнего дня. «Ведь вовсе не исключен вариант, что на балконе находился какой-то случайный бомж или грабитель, — думал он. — Тогда ищи-свищи его теперь. Ладно, посещение „Бури“ поможет многое определить»… Тут Холмов увидел идущую ему навстречу симпатичную женщину и по ассоциации вспомнйл о просьбе Димы Вацмана добыть ему какую-либо информацию об одесских проститутках. Чертыхнувшись, Шура повернулся в обратную сторону и зашагал в сторону Приморского райотдела, где работал следователем его хороший знакомый, можно даже сказать приятель Серега Шандура, с которым они вместе учились в Одесской средней школе милиции. Серега был отличным, веселым хлопцем и толковым, способным работником. Лишь два обстоятельства мешали его успешному продвижению по службе — чрезмерное пристрастие к спиртному и случай полуторагодовалой давности. Когда Серега, дабы не возиться с раскрытием очередного убийства и не портить показатели, «втихаря», собственноручно перетащил еще теплый труп убитого на соседнюю улицу, территориально относившуюся к соседнему РОВД.

— О-о, Шурик, сколько лет! — обрадовался Серега, увидев Холмова. — Какими судьбами? Не дожидаясь ответа, он нырнул под стол и извлек оттуда початую бутылку коньяку.

— Закрой дверь на замок, — попросил Серега, разливая коньяк по стаканам. — Ну, давай, за новый год, за встречу…

Они чокнулись и выпили. Жуя кусок мармелада. служивший им единственной закуской, Шура обратил внимание на маленькую мохнатую собачонку, похожую на помесь болонки с карликовым боксером, дрожавшую подстилке в углу кабинета.

— Что это за ублюдок? — поинтересовался Шура, кивнув в сторону цуцика. — Твой, что ли?

— А ну его к черту! — внезапно разозлился Серега. — Навязали этих блоходавов на нашу голову, теперь хоть на улицу не выходи…

— Как навязали? — удивился Холмов.

— А так! Какой-то идиот из высокопоставленных чинов МВД докторскую диссертацию защитил. Дескать, в служебно-розыскном собаководстве необходимо переходить на карликовые породы собак. Мол, нюх у них не хуже, зато жрут в три раза меньше, чем овчарки. Общая экономия на жратве по стране в год — столько-то сотен тысяч рублей. Теперь вот, дали нам пекинесов вместо овчарок. Приедешь на место происшествия с ним, а народ со смеху покатывается…

Они выпили еще и Серега, позабыв о своих собачьих неприятностях, стал с увлечением рассказывать, как он недавно «вычислил» двух хануриков с ближних Мельниц, которые весьма оригинальным способом добывали «бабки» на опохмелку. Суть этого, действительно неординарного способа заключалась в следующем: один из хануриков прикидывался больным, а второй вызывал к нему участкового врача. Когда врач являлся и заботливо осматривал «больного», предварительно раздевшись в прихожей, здоровый ханурик доставал у него из пальто кошелек и вытаскивал оттуда одну-две купюры (все деньги не забирались, чтобы не вызвать подозрений).

Лишь когда бутылка с коньяком была осушена до дна и возникла обычная в таких случаях пауза в разговоре, Холмов вспомнил о цели своего визита. — Нет ничего проще, — беспечно махнул рукой Серега, услышав о просьбе Шуры.

— Посиди маленько, я сейчас… Пошатываясь, он вышел из кабинета и вскоре вернулся с желтой палкой под мышкой.

— Вот, здесь наши основные валютные сучки, — хлопнул Серега ладонью по папке. — Всю папку с собой я тебе дать не могу, так что переписывай данные прямо тут. А фотографии можешь на время взять, потом вернешь как-нибудь…

Глава 4

«…и вот, в то самое время, когда трудящиеся нашего славного города-героя Одессы не жалея сил работают в поте лица своего, стараясь успешнее выполнить решения ноябрьского (1982 год) пленума ЦК КПСС, некоторые гражданки „работают“, с позволения сказать, другим местом, у гостиниц „Красная“, „Одесса“ и „Черное море“. Продавая свое тело иностранным господам, они тем самым позорят высокое звание советской женщины. Кто же эти гражданки, спросите вы? Вот, извольте взглянуть на их развратные физиономии на фотографиях, товарищи. Это сотрудница вычислительного центра Раковецкая, нигде не работающая Есина…»

— Ну ты, словно, как какой-то заправский партийный писака строчишь, — неодобрительно произнес Шура Холмов, заглянув через плечо Димы Вацмана, который, высунув язык от усердия, писал свой крутой фельетон о проститутках. — Этак, я с тобой, глядишь и здороваться перестану…

— Так ведь иначе не опубликуют… — смутившись, стал оправдываться Дима, но Холмов резко перебил его.

— Значит вообще тогда ничего не пиши! Чем ты, в таком случае отличаешься от этих самых шлюх из своего опуса? Да ничем! Вернее, только деталями — те своей промежностью торгуют, а ты своими извилинами…

Холмов схватил в раздражении чайник, отхлебнул из него водички, одел пальто, нахлобучил шляпу и не попрощавшись ушел.

Стопы свои Шура Холмов направил в научно-исследовательский институт «Буря», чтобы выяснить там некоторые подробности относительно жилищных проблем в этом учреждении. Однако, так как «Буря» относилась к предприятиям оборонного, то есть закрытого, секретного типа, проникнуть на ее территорию оказалось делом нелегким. Не помогло даже удостоверение сотрудника милиции. Поэтому Холмову ничего не оставалось делать, как покинуть проходную, обойти НИИ с другой стороны, найти в заборе, окружавшем институт, дырку, и воспользоваться ее услугами.

Проникнув таким образом на территорию НИИ, Шура первым делом отправился к председателю профкома. Представившись новым инструктором обкома профсоюза (корочку удостоверения инструктора Холмов действительно стащил из открытого кабинета в обкоме профсоюза, когда еще работал инженером по технике безопасности в Главном Канализационном Управлении). Шура стал задавать наводящие вопросы, неторопливо подбираясь к главней цели своего визита. Через некоторое время выяснилось, что с жильем в НИИ «Буря» действительно туго. Что же касается служебных, ведомственных квартир, то их предоставляют временно, до получения собственного жилья особо ценным работникам, а также другим нуждающимся гражданам, име- ющим либо особые заслуги перед страной, либо какие-нибудь льготы. К ним относятся инвалиды и ветераны войны и труда, лица, награжденные орденами и медалями, матери-одиночки, а также сотрудники, лишившиеся жилья в результате каких-либо стихийных бедствий. В настоящее время свободного ведомственного жилья у института не имеется. Две служебные квартиры освободятся не раньше, чем черед год-полтора, когда строители сдадут дом, в котором три квартиры должны отойти «Буре», остальные — гораздо позже. Что же касается Шепченко (тут предпрофкома, полный, круглолицый дядька, внешне немного смахивавший на популярного артиста Евгения Моргунова, только волосатого, начал немного нервничать). то, откровенно говоря, ведомственную квартиру ему предоставили исключительно благодаря ходатайству его родного брата, работающего в министерстве. Так же, благодаря вмешательству этого же брата. служебная квартира была оставлена за вдовой пожизненно.

— «Что ж, похоже я все-таки на верном пути, — с удовлетворением подумал Холмов. — Осталось узнать — кто из сотрудников „Бури“ в наибольшей степени нуждается в жилье, имеет право на ведомственную квартиру — и дело в шляпе. Дальше, конечно, придется еще немало поработать, но главная нить, думаю, найдена. Здесь несомненно имел место „бирмингемский вариант“….

Вскоре Холмов уже раскланивался с предпрофкома, держа в руках список всех сотрудников „Бури“ нуждающихся в жилье, с указанием всех необходимых дополнительных сведений — льгот и так далее. Этот список „новому инструктору“ понадобился якобы для уточнения кое-каких деталей и согласования.

— Да. — уже у самой двери вспомнил Холмов. — Что же это вы в самом деле, на новый год вдове Шепченко всего десять несчастных рублей кинули, как собаке кость? Ведь это просто позор, в самом деле. Неужели у вас такая бедная организация, что больше денег не нашлось?

— Какие десять рублей? — вскинул на Шуру удивленный взгляд председатель профкома. В течение ближайших десяти минут выяснилась пикантная подробность. Оказывается, ни под новый год, ни в другое иное время никто и не думал приходить к вдове покойного Шепченко из профсоюзного комитета НИИ „Буря“. Не говоря уже о выписывании ей какой-либо материальной помощи, да еще в столь смехотворном размере, как десять рублей.

— Я понимаю, это конечно, наша большая недоработка, — смутившись, стал оправдываться круглолицый. — Нехорошо получилось. Но вы нас тоже поймите, текучка, будь она неладна, просто загрызает! То пленум, то почин, то борьба за трудовую дисциплину… Но мы это дело в самое ближайшее время исправим, клянусь партбилетом.

— Странно, — пробормотал Холмов, которого это неожиданное сообщение изрядно озадачило. У меня есть информация, что приходила женщина именно из вашего профкома.

— В нашем профкоме женщин вообще не имеется, — улыбнулся круглолицый. — Возможно, это приходил кто-то из сотрудников отдела, в котором работал Шепченко. Может вы просто ошиблись…

— А в каком отделе он работал? — задумчиво поинтересовался Шура.

— В отделе контроля и испытаний, — сообщил председатель профкома. — Следующее здание, третий этаж. Выйдя из кабинета председателя профкома, Холмов дочесал пятерней затылок и стал размышлять. Загадочный визит в канун нового года к Наталье Шепченко неизвестной дамы заинтриговал Шуру. Мощная интуиция подсказывала ему, что между этим визитом и ночным явлением в полночь вполне может быть какая-то связь. Потоптавшись еще некоторое время на месте, Холмов решительными шагами направился в отдел контроля и испытаний.

Когда Шура, наконец, разыскал этот отдел, уже начался обеденный перерыв. Сотрудники покинули свои рабочие места и разбрелись кто куда. Одни направились в буфет, другие, усевшись в уголке, развернули пакетики с принесенной из дома снедью и стали поглощать еду, чавкая и причмокивая, третьи просто слонялись из угла в угол. Потянув за рукав первого попавшегося сотрудника — дистрофичного вида мужчину в огромных, выпуклых очках-„колесах“ — Холмов предъявил ему свое удостоверение и сообщил, что он занимается расследованием причин смерти его бывшего коллеги Богдана Шепченко. в связи с „открывшимися новыми обстоятельствами“ и хочет задать ему несколько вопросов.

Завидев незнакомого человека, остальные сотрудники, словно невзначай стали дружно прогуливаться в непосредственной близости от беседующих, широко расставив свои чуткие, любопытные уши. Через пять минут уже все знали, что в отдел, с такой-то целью пришел следователь из милиции. Тут же Холмова окружила плотная толпа сотрудников, наперебой вываливающих все, что они знали о случившемся с Шепченко, а также свои личные предположения, догадки и версии. Напрасно растеряно хлопавший глазами Холмов пытался направить допрос в нужное ему русло. Галдящие работники отдела не давали ему сказать ни слова, поэтому Шура скоро утих и лишь со скучающим, отсутствующим видом посматривал по сторонам.

Именно поэтому от его наблюдательного взгляда не укрылся следующий эпизод. Зашедшая в отдел (видимо, вернувшись из буфета) очередная сотрудница, очень симпатичная смуглая молодая женщина с огромными карими глазами и заплетенными в тугую косу черными, как смола, волосами с интересом стала спрашивать у коллег о причине царившего в отделе ажиотажа. Однако, как только кареглазая услышала ответ, лицо ее неожиданно изменилось, выражение любопытства сменилось настороженностью, тревогой и даже, как почудилось Холмову, страхом. Встав неподалеку, смуг-лянка начала напряженно прислушиваться к выкрикам сотрудников, не принимая однако в разговоре никакого участия.

Наконец Шуре удалось овладеть ситуацией и он стал задавать сотрудникам интересующие его вопросы. И вновь кареглазая красавица привлекла его внимание. Едва Холмов поинтересовался — не приходил ли кто из сотрудников под новый год к вдове Шепченко (ответ был отрицательным — нет, никто не приходил). как смуглянка побледнела, словно лист ватмана, и круто развернувшись, быстрым шагом, почти бегом, вышла из помещения.

— Поведение этой женщины достаточно странно, — отметил про себя Шура. — Нужно будет присмотреться к ней повнимательнее»…

Закончив допрос и оставшись не очень довольным его результатами (об интригах вокруг распределения ведомственного жилья Шуре почти ничего не удалось узнать). Холмов покинул отдел контроля и испытаний. Выйдя на лестничную клетку он нос к носу столкнулся с кареглазой красавицей, которая несомненно специально здесь подкарауливала Шуру.

— Я сильно извиняюсь, — запинаясь, начала бормотать смуглянка, потупив глаза в пол. — Но мне хотелось бы узнать, если, конечно, можно — какие такие новые обстоятельства открылись в связи со смертью Богдана Шепченко?

— Это следственная тайна, — сурово ответил Холмов, пытливо глядя на красавицу-брюнетку. Подумав немного, Шура все-таки добавил. — Тут, в общем дело связано с секретными документами, которые он вез из командировки.

— Странно, — как видно, непроизвольно вырвалось у женщины. — Очень странно. Спасибо, извините… Она круто повернулась и исчезла в дверях. Выждав некоторое время, Шура последовал за ней.

— Слушай, друг, ты не скажешь — что это за дивчина? — шепотом поинтересовался он у дистрофика в очках, кивком головы указав на свою недавнюю смуглую собеседницу, задумчиво глядевшую в окно. — В личном порядке…

— А-а, — понимающе подмигнул дистрофик. — Это Ирка Кулешовская, наш технолог. Между прочим, не замужем, мать-одиночка..

— Вот как? — поднял брови Холмов.

— Да, нагуляла дочку в свое время, — радостно потер руки дистрофик.

— Между прочим, у нее были серьезные шашни с покойным Шепченко, говорили даже, что она его любовница.

— Ах вот в чем дело! — усмехнулся Шура. — Тогда понятно. Спасибо за информацию, товарищ…

Выйдя из НИИ «Буря» таким же макаром, то есть через дырку в заборе, Холмов немного подумал и направился в сторону трамвайной остановки. Он решил подъехать к Наталье Сергеевне, дабы. кое-что у нее уточнить.

— Хорошо что вы пришли, — обрадовалась вдова, увидев Шуру. Лицо ее было несколько растеряно. — Я уже собиралась было к вам сама ехать. Вы говорили, чтобы я сообщала вам обо все странных, необычных событиях, которые произойдут со мной, даже незначительных…

— Да, а что случилось? — насторожился Холмов.

— Даже не знаю, заинтересует ли вас этот факт, — замялась вдова, — Но для меня это чрезвычайно странно. Понимаете, невесть куда пропали кальсоны моего мужа, специальные кальсоны со вшитой сзади в них шкуркой кролика. Богдан, понимаете ли, страдал радикулитом, и при обострении и болях всегда надевал эти кальсоны. Говорят, шкурка канадского кролика хорошо помогает в этих случаях, и она-таки ему помогала… Эту шкурку ему из Канады привез наш бывший сосед по дому, моряк… Вот. Две недели назад я убирала в шкафу и хорошо помню, что кальсоны лежали на своем обычном месте, на верхней полке. А вчера я обнаружила, что их там нет. То есть вообще нигде нет — я перевернула весь дом, спрашивала у детей — кальсоны как в воду канули…

— Действительно, страшная тайна, — криво усмехнулся Шура, у которого сообщение об исчезнувших кальсонах вызвало неожиданное раздражение.

— Но, я уверен, что эта часть туалета вашего покойного супруга все-таки со временем отыщется. А ежели нет, то тоже не страшно — я так понимаю, что кальсоны ему больше не нужны… М-да. Лучше, Наталья Сергеевна, опишите мне, как можно подробнее, внешность той самой барышни из профкома, которая посетила вас перед новым годом и принесла матпомощь в виде огромной суммы в десять рэ…

— Гм…. - задумалась хозяйка. — Дайте вспомнить… Значит, это была молодая брюнетка, лет 25–30, довольно красивая, смуглая…

— Смуглая?! — подпрыгнул Холмов. — Точно?

— Ну да, смуглая, как бы загорелая. Я на ее цвет лица еще особо обратила внимание. А в чем дело?

— Да так…. — Шура на мгновение задумался, затем обратился к Наталье Сергеевне. — У меня к вам будет одна важная просьба… Во сколько заканчивается рабочий день в НИИ «Буря»?

— В семнадцать тридцать. А что, собственно….

— Значит, в семнадцать двадцать я убедительно прошу вас подойти к проходной института, в котором работал ваш муж, — не слишком вежливо перебил вдову Шура. — Я вас там буду ждать. Все вопросы потом, потом. Ну, до встречи. И постарайтесь не опаздывать…

— Внимательно смотрите на выходящих людей, и если кого из них узнаете — говорите сразу мне, — втолковывал Холмов вдове Шепченко, когда, встретившись через несколько часов, они расположились неподалеку от проходной НИИ «Буря», спрятавшись за высокой, заснеженной елью. Наталья недоверчиво посмотрела на Шуру, и ничего не сказав, молча кивнула. Прошло некоторое время и из проходной начали выходить сотрудники «Бури». Вытянув шею, вдова напряженно всматривалась в их лица.

— Вон-а, Гришка Колтунов идет! — наконец шепотом сообщила она Холмову. — Они с Богданом вместе на Турунчук на рыбалку ездили…

Шура кивнул — мол, понял, — и знаками попросил вдову продолжать наблюдения. Вскоре Наталья Шепченко узнала еще одного сослуживца своего супруга, а затем толкнула Холмова в плечо.

— А вот идет та самая женщина из профкома, которая ко мне перед новым годом приходила….

И она указала на выходившую из проходной Ирину Кулешовскую. Впрочем, Холмов почти не сомневался, что увидит именно ее. «Очная ставка» понадобилась ему скорее для очистки совести. Проводив вдову до трамвайной остановки (по дороге та забросала его всякими вопросами, но Шура в ответ или отмалчивался или отшучивался) и усадив в трамвай, Холмов закурил «Сальве» и медленно побрел пешком в сторону Молдаванки, а точнее — улицы Пекарной.

— «Итак, в деле „о живом покойнике“ наконец-то появилась зацепка. Маленькая, конечно, крохотная, но все-таки зацепка… — попыхивая папироской, подводил Холмов итог сегодняшнему дню. — Что мы, стало быть имеем? А имеем мы коллегу и любовницу Богдана Шепченко Ирину Кулешовскую, мать-одиночку, проживающую в квартире без удобств, и претендующую, насколько мне удалось выяснить, на служебное жилье от НИИ „Буря“. Прибавим сюда ее появление в квартире Натальи Сергеевны с непонятной пока целью незадолго до „явления Шепченко народу“, а также весьма подозрительное поведение в тот момент, когда она узнала о цели моего визита в „Бурю“… Плюс неуклюжая попытка выяснить — почему вдруг БогданомТарасовичем заинтересовалась милиция. Собраные воедино, эти факты являются более чем просто совпадением и заставляют кое-о чем задуматься. Что ж, придется уделить Ирине Кулешовской особое внимание и понаблюдать немного за ее образом жизни вне НИИ „Буря“»…

Глава 5

Дима Вацман сидел в одном из кабинетов редакции одесской городской газеты, куда его некоторое время тому назад приняли на полставки младшим литсотрудником и просматривал текущую почту. «Спешу поделиться с вами ценной информацией, — сообщал автор одного из писем. — Позавчера, в 18 часов 35 минут, выйдя из пивного ларька, расположенного на улице Хворостина, я наблюдал длительное полное солнечное затмение, которое продолжалось более двенадцати часов и закончилось лишь около восьми часов утра следующего дня. Насколько я могу судить по публикациям в прессе, данное уникальное явление природы осталось незамеченным как отечественными, так и и зарубежными астрономами…»

Дима улыбнулся, швырнул письмо в мусорный ящик и распечатал следующее письмо.

— «Прошу опубликовать в вашей газете следующее коммерческое частное объявление: „Молодая, стройная, симпатичная шатенка 28 лет (дочери пять лет) материально обеспеченная, со спокойным характером продаст ящик гвоздей и десять силикатных кирпичей. С предложениями обращаться по адресу: Одесса, главпочтамт, до востребования…“»

Дима снова улыбнулся и отложил письмо в сторону. Он, конечно. сразу разгадал наивную хитрость неизвестной шатенки. Дело в том, что коммерческое частное объявление стоило примерно раза в четыре дешевле, чем такое же по объему объявление в разделе «Знакомства».

В этот момент в кабинет зашел мрачный корреспондент газеты Петя Гуцало.

— Привет, — буркнул и плюхнулся на стул за своим столом.

— Привет, привет, — бодро ответил Дима. — Ты чего такой кислый?

— Да понимаешь, я две недели просил нашего ответственного секретаря дать мне редакционное поручение написать очерк о директоре базы «Облстройматериалы», — сбивчиво заговорил Петя. — Но это фрайер все тянул — потом, потом… А сегодня я открываю газету, гляжу — оказывается секретарь сам написал очерк о директоре. Вот подлец…

— А тебе-то что? — удивился Дима. — Написал — и ладно, тебе меньше мороки. Или этот директор какая-то выдающаяся личность? Участник подполья, герой-партизан?..

— Да какой там партизан! — раздраженно махнул рукой Петя. — Понимаешь, я дачу строю, в Алтестово, а попробуй достань…

В этот момент их беседа прервалась — к Диме пришел автор, высокий молодей мужчина с пышными казацкими усами, который принес подборку сатирических фраз для отдела юмора и сатиры газеты.

— Та-ак, — солидно нахмурившись произнес Вацман, поднеся листок с фразами к самому своему длинному носу. — Поглядим, что вы тут сотворили… И он углубился в чтение… Автор, волнуясь, тревожно наблюдал за выражением Диминого лица и поминутно утирал платком со лба платком крупные капли пота.

— М-да… — наконец, задумчиво пробормотал Дима и поднял глаза на находившегося в полуобморочном состоянии автора. — Откровенно говоря, никуда не годится. Ну, скажите на милость, что это за фраза такая: «Человек создан для зарплаты, как птица для полета»? Какой в ней смысл и что тут смешного, объясните? Или вот это: «Девиз стоматолога — чтобы понять человека, достаточно заглянуть ему в рот». Если отталкиваться от сущности этого утверждения, и продолжить его логический смысл, то какой тогда, по вашему, должен быть девиз гинеколога?

— Или проктолога! — заржал Петя Гуцало, запрокинув голову.

В это время в кабинет неестественной походкой робота вошел ответственный секретарь. Лицо его было бледно и напоминало по цвету таблетку аспирина.

— Вацман, это ваш фельетон о проститутках, подписанный псевдонимом «Алеша Попович»? — спросил он, глядя на Диму странным, немигающим взглядом.

— Мой, — кивнул Дима. Сердце его радостно забилось, — видать, где-то «наверху» заметили этот неординарный фельетон, — мелькнула в голове сладкая мысль.

— В таком случае, вас срочно требует к себе редактор, — сообщил сек ретарь. — Идемте.

Дима многозначительно подмигнул Пете Гуцало и направился в кабинет редактора. Там, кроме непосредственно «шефа» газеты, нервными шагами прохаживающегося взад-вперед, находились еще двое, незнакомых Диме мужчин.

— Откуда вы брали факты и фотографии для своего фельетона? — не ответив на Димино приветствие, сухо поинтересовался редактор, кивнув на лежавшую на столе газету, в которой материал Вацмана был жирно обведен красным фломастером.

— В милиции, в райотделе… — ответил Дима, недоуменно хлопая ресницами.

— Конкретней. Где, у кого, фамилия, должность? — вмешался в разговор один из незнакомцев.

— Ну, это… Собственно, мне их передал знакомый сотрудник органов… — растеряно забормотал Дима. Нутром он почувствовал, что произошло какое-то недоразумение и о Холмове лучше не заикаться. Однако, незнакомцы и редактор насели на Вацмана, упрямо требуя от него назвать чело-века, представившего ему сведения о проститутках, про которых шла речь в фельетоне. Дима краснел, потел, мямлил что-то несуразное, всячески уворачиваясь от прямого ответа. Наконец. немного придя в себя он перехватил инициативу и спросил петушиным голосом: — А, собственно, зачем это вам нужно, товарищи? Что случилось?

— Что случилось? — зашипел, как гусь, редактор, с ненавистью глядя на Диму злыми глазами. — А случилась, товарищ Вацман, чрезвычайно интересная история…

Через полчаса обалдевший Дима Вацман, на лице которого блуждала кривая, идиотская улыбка, вывалился из кабинета редактора. «Ну, спасибо, Шурик! Удружил, родной, чтоб тебе всю жизнь в новых ботинках ходить, — роились в его голове бессвязные мысли. — Во влип!..» Действительно, случилась довольно интересная и весьма глупая история. Оказалось, что девочки, сведения о которых для Димы добыл Шура Холмов, и которых Вацман так лихо расчехвостил на всю Одессу, действительно занимались проституцией. Но не в настоящий момент, а лет, этак десять тому назад! За это время почти все они бросили свою древнейшую профессию, повыходили замуж, устроились на работу. А одна из них, гражданка Раковецкая, вышла замуж не за кого-нибудь, а за одного из одесских комсомольских вожаков, областного масштаба. Который к нынешнему текущему моменту занимал должность заведующего одним из ответственных отделов Одесского горкома партии. Естественно, разразился неслыханный скандал. Взбешенный партноменклатурщик, ничего не подозревавший о столь бурном прошлом своей благоверной, надавал ей пощечин. Та не осталась в долгу и накатала на благоверного «телегу» в горком, где за рукоприкладство, а заодно за утрату политической бдительности зав. отделом объявили строгий выговор с занесением. Тогда, немного поостыв, номенклатурщик весь свой гнев обратил на автора фельетона, написав соответствующее заявление «куда следует» и требуя привлечь «Алешу Поповича» к строгой ответственности за клевету. Поэтому один из товарищей в штатском, оказавшийся следователем прокуратуры, в категорической форме поставил Диме ультиматум — или он в течение дня сообщит о том, откуда у него появилась закрытая информация десятилетней давности, составляющая служебную тайну, либо против него немедленно возбуждают уголовное дело. Буквально выклянчив у следователя пару часов отсрочки «для уточнения некоторых обстоятельств» Дима бросился домой, на Пекарную.

По счастью, Шура Холмов был дома. Он как раз сварил на обед огромную кастрюлю макарон и радушно пригласил Вацмана откушать вместе с ним. Однако Дима не был расположен к приему какой-бы то ни было пищи.

— Послушай, Шурик, откуда ты взял информацию об этих б..? — тяжело дыша, произнес он. — Говори скорее, у меня времени в обрез.

— А в чем дело? — поинтересовался Холмов, накручивая макароны на вилку. — К чему такая спешка? Дима немедленно вывалил всю информацию о фельетоне о проститутках и его ужасных последствиях. У Холмова тут же пропал аппетит.

— Да что ты говоришь? — растеряно забормотал он, торопливо натягивая рубашку. — Как же это так получилось? Видно, Серега что-то напутал. Едем сейчас же к нему!

Минут через двадцать к Приморскому РОВД подъехало такси, из которого выскочили Дима и Шура. Быстрым шагом друзья направились к кабинету Сереги, но кабинет был закрыт.

— Шандура уехал на оперативно-следственное мероприятие, — сообщил им дежурный по райотделу. — Будет только к концу дня.

— За мной! — скомандовал Холмов, который прекрасно знал, что Серега обычно имеет в виду под мудреными словами «оперативно-следственное мероприятие». — Тут недалеко.

Пробежав пару кварталов, друзья вскочили в невзрачное кафе, которое носило пышное название «Алые розы». Пройдя через весь зал, Холмов, не обращая внимания на вопросительный возглас администратора, направился в подсобку. Дима еле поспевал за его размашистыми шагами.

В подсобке, за импровизированным столом из ящиков, на котором стояла початая бутылка водки и тарелка с нарезанной колбасой и сыром, сидел Серега Шандура и смотрел на экран небольшого телевизора, также стоявшего на ящиках. Одной рукой Серега обнимал сидевшую рядом с ним девицу в белом переднике, какой обычно носят официантки.

— Привет, отец родной, — довольно крепко хлопнул приятеля по плечу Шура Холмов. — Дело есть. Нет, пить не буду. Лучше ответь — за. какой год ты дал мне материалы о проститутках? Уж, часом, не за 1974-й?

— Хрен знает, может и за 74-й, — пожал плечами Серега. — Ты ж не говорил, за какой год конкретно тебе нужна информация. Ну, я и взял первую попавшуюся под руку папку. А какая собственно разница? — Как это какая разница?! — так завопил Шура, что Серегина подруга от неожиданности свалилась с табуретки на пол. — Неужели ты, балбес, не соображаешь, какая здесь может быть разница?… И Холмов обрисовал своему бывшему коллеге сложившуюся ситуацию, закончив свой рассказ следующими словами: — Теперь думай, как выкарабкаться из этой глупой истории с наименьшими потерями. Делай что хочешь, только имей в виду: его я, — тут Холмов ткнул пальцем в Диму, — в обиду не дам ни при каких раскладах…

Обескураженный Серега обхватил голову руками и задумался.

— Идея! — вскричал он через некоторое время. — Значит, скажешь своему следователю, что эти материалы тебе полтора месяца назад предоставил сотрудник приморского РОВД младший лейтенант Василий Мандаков. Его недавно турнули из органов за аморалку, а сейчас он уехал по контракту в Западную Сибирь, на строительство газопровода. Думаю, там его из-за такой ерунды никто искать не станет.

— Да, но как доказать, что я не знал, что эти материалы почти десятилетней давности? — уныло спросил Дима. — Следователь подозревает, что я опубликовал их намеренно, по чьему-то наущению, чтобы дискредитировать ответственного партийного работника…

— Хм-м… — снова задумался Серега. — Ну, тогда ссылайся на меня, как на свидетеля. Скажешь, что при твоем с Мандаковым разговоре, когда ты просил у него какие-нибудь СВЕЖИЕ материалы о проститутках, присутствовал следователь этого же райотдела Сергей Шандура. В случае чего, я подтвержу твои слова. Ну, а почему Мандаков дал тебе сведения за семьдесят четвертый год, а не свежие — пусть спрашивают у него.

— Что ж, это, конечно, чудесно… Только, батенька, ты лучше изложи все, о чем ты нам сейчас так ловко плел, на бумаге, в качестве свидетельских показаний, — сурово предложил Шура. — Так оно будет вернее и сократит время разбирательства по этому глупому делу. Что мне тебе говорить, сам все прекрасно знаешь…

Серега вздохнул, почесал затылок, но возражать не стал и достав из своего дипломата лист чистой бумаги, принялся писать.

Версия, придуманная Серегой Шандурой, плюс подписанные им показания вполне удовлетворили строгих товарищей в штатском. Дело было закрыто. Однако, из редакции, куда Дима устроился с таким невероятным трудом, Вацмана все же выперли. Он был странно удручен этим обстоятельством, вследствие чего замкнулся в себе, стал угрюмым и не разговорчивым. Хол-мов, который понимал, что в случившемся есть немалая доля и его вины тоже переживал. В их квартире, на улице Пекарной 21 «б», воцарилась достаточно нервная и напряженная атмосфера. Прекратились совместные попойки, долгие разговоры перед сном, когда друзья, выключив свет, беседовали, лежа в кроватях, «за жизньт», или обсуждали какое-то событие. И прошло немало времени, прежде чем неприятная история с фельетоном о проститутках и его последствиях забылась, как забывается, рано или поздно, все на этом свете, и между Димой Вацманом и Шурой Холмовым воцарились такие же приятельские и доброжелательные отношения, какие были раньше

Глава 6

Уже почти неделю Шура Холмов вел непрерывное наблюдение за показавшейся ему подозрительной сотрудницей НИИ «Буря» Ириной Кулешовской. Как ему удалось установить, Ирина жила в однокомнатной квартире, в старом доме на Чубаевке, одна, с пятилетней дочкой. Ее словоохотливые соседи рассказали Шуре, что раньше к Кулешовской приходил хахаль (по описанию это был Шепченко). но вот уже скоро два месяца, как к ней никто не приходит. Лишь один раз за это время ее видели с каким-то бородатым мужиком, но вообще она сейчас совсем одинока. Тем не менее, Шура подметил несколько фактов, которые показались ему несколько странными в свете вышеизложенных сведений о Кулешовской. Во-первых, в магазинах и на «При-возе» прекрасная смуглянка покупала продуктов гораздо больше, чем могло потребоваться одинокой женщине с маленькой девочкой. Во-вторых, хотя Ирина и не курила (это Шура установил точно). несколько раз она покупала папиросы, причем самые дешевые и мерзкие — «Ватру». В-третьих, как-то раз, в универсаме Кулешовская сделала вообще странную покупку — мужские трусы и крем для бритья. Но самым интересным Шуре показался тот факт, что его подопечная, оказывается, еще работала надомницей на Одесской фабрике игрушек, успешно выполняя и даже перевыполняя месячную норму выработки. А нормы для надомников, как удалось установить Шуре, там были такие, что для их выполнения нужно было сидеть за работой не менее 9-10 часов в день. Когда и Как Ирина, работавшая в НИИ, умудрялась делать еще и эту работу, оставалось вовсе неясным — свет в ее окне всегда гас достаточно рано, не позже одиннадцати-полдвенадцатого ночи.

Сопоставив все эти факты, Холмов пришел к весьма определенному и однозначному выводу — в квартире Кулешовской живет еще кто-то, без сомнения, мужчина. Но почему он не выходит на улицу и какое вообще отношение имеет данное открытие к появлению в новогоднюю ночь «призрака» покойного Шепченко пока было непонятно. Поэтому Шура продолжал свои наблюдения за Кулешовской и ее квартирой. До тех пор, пода не произошел случай, поставивший, наконец, точку в этой весьма необычной истории.

В тот день Шура пришел к дому Ирины как обычно, к половине восьмого утра. Устроившись на лестничной площадке на один пролет выше, чем располагалась квартира его подопечной, Холмов стал ждать, когда Кулешовская соизволит выйти из квартиры, дабы отправиться на работу. (Обычно она выходила без десяти, без пятнадцати минут восемь). Однако произошло нечто неожиданное. Не прождал Шура и нескольких минут, как дверь квартиры бывшей любовницы Богдана Шепченко раскрылась и из нее вышел мужчина с окладистой бородой, одетый в неказистое пальто с поднятым воротником и шапку с опущенными «ушами». Оглядевшись по сторонам, мужчина быстро запрыгал по ступенькам вниз. «Выполз наконец, голубчик! — с удовлетворением подумал Холмов, довольный тем, что его догадка оказалась верной. — Ну, поглядим, куда и зачем ты направляешься и кто ты вообще такой»… И Шура, соблюдая все необходимые меры предосторожности последовал за бородатым незнакомцем, который быстрыми шагами направился к трамвайной остановке, время от времени сбавляя ход и тревожно озираясь. Сев в трамвай и проехав несколько остановок, бородач сошел с трамвая и, продолжая время от времени озираться по сторонам, засеменил в направлении небольшого привокзального района, носившего смешное название Сахалинчик. Сердце у Холмова взволновано забилось — незнакомец приближался к дому, в котором жила вдова Богдана Шепченко Наталья Сергеевна… Действительно, бородач пришел именно к этому самому дому! В который уже раз внимательно посмотрев вокруг, таинственный незнакомец спрятался за высоким тополем, росшим прямо напротив балкона вдовы, на расстоянии нескольких десятков метров от дома, и стал внимательно всматриваться в ярко освещенные окна ее квартиры. (Еще окончательно не рассвело). Постояв так минут десять, и, видимо, увидев все, что ему требовалось, незнакомец закурил папиросу и неторопливо переменил пункт наблюдения, укрывшись за гаражом, стоявшим неподалеку от подъезда дома. Затягиваясь папиросой, спрятанной в кулак, он время от времени осторожно, одним глазом, выглядывал из своего укрытия, посматривая в сторону подъезда.

Так прошло еще с десяток минут, пока из подъезда не вышла женщина, державшая за руки мальчика и девочку. Шура узнал в ней Наталью Сергеевну — очевидно, она вела своих детей в школу. Заметив вдову с детьми, таинственный бородач отшвырнул в сторону недокуренную папиросу, (ее тут же подобрал Холмов, потушил и спрятал в карман) и направился следом за ними, стараясь держаться незамеченным, на расстоянии двух-трех десятков метров. Шура, естественно, в свою очередь последовал за ним.

Так и шли они но полутемной улице странной цепочкой — впереди ничего не подозревающая Наталья Сергеевна с детьми, за ней крался незнакомец, а за незнакомцем, сжимая лежавший в кармане револьвер, снятый с предохранителя, следил Шура Холмов. Сердце у Шуры отчаянно трепыхалось. Он был почти уверен, что бородач решил воспользоваться темнотой и глухими улицами для того чтобы уничтожить физически бедную Наталью Шепченко, а может быть даже и ее детей. (Очевидно, думал Холмов, к этому крайнему и ужасному варианту коварная смуглянка и ее бородач-сожитель решили прибегнуть после провала «бирмингемского варианта»). Поэтому Холмов самым внимательнейшим образом наблюдал за всеми действиями кравшегося незнакомца, готовясь при малейшей угрозе с его стороны по отношению к вдове и детям к немедленным защитным мерам, вплоть до стрельбы на поражение.

Однако, к счастью, все обошлось благополучно. Проводив, таким образом, вдову до здания школы, где та оставила детей, неизвестный мужчина проследовал за ней до трамвайной остановки, дождался, пока Наталья Шепченко втиснулась в переполненный трамвай и направился обратно, в направлении дома Кулешовской. По дороге неизвестный зашел в гастроном, где купил бутылку водки и триста граммов копченой колбасы. Шура, естественно, неотрывно следовал за ним, раздираемый мучительными сомнениями — стоит ли подойти к бородачу немедленно, на улице, и, предъявив удостоверение, поинтересоваться целью его утренней вылазки и еще кое-чем, или нужно погодить. Причастность незнакомца к козням Кулешовской, и, возможно. к новогоднему «явлению Шепченко» была для него очевидной. А прямая атака на подозреваемого «в лоб» очень часто приносила положительный результат — ошеломленные внезапностью правонарушители не успевали придумать какую-то удобоваримую версию и тут же «раскалывались». С другой стороны, Холмов понимал, что если бородач сейчас сумеет выкрутиться, (что также вполне могло произойти). наплетя ему какую-то ерунду или сообщив заранее приготовленную «легенду», то потом взять его и Кулешовскую «за жабры» практически не удастся — они будут настороже или вообще откажутся от своих преступных замыслов. А никаких особых улик против них у Шуры пока не имелось. С другой стороны, за этими уликами можно было гоняться и месяц и два и вообще, черт знает сколько времени — иди знай, когда злоумышленники вновь приступят к решительным действиям…

Пока Холмов колебался, взвешивая все «за» и «против», таинственный бородач добрался к дому Кулешовской и, открыв дверь ее квартиры своим ключом, скрылся за ней. Шура остался стоять на лестничной клетке, растерянно почесывая пятерней подбородок.

Поразмышляв минут с пятнадцать, Холмов наконец принял решение, продиктованное скорее желанием «ковать железо, пока горячо», то есть все-таки действовать, чем здравым смыслом. Вытащив из кармана пару «походных» отмычек, он подошел к двери квартиры Кулешовской и произвел ряд несложных операций. После чего дверь перестала быть запертой как на верхний, так и на нижний замки. Осторожно отворив дверь, Шура тихонько зашел в полутемный коридор, в последний момент нажав кнопку дверного звонка.

— Добрый день, извините у вас была открыта дверь, я ваш новый участковый! — громко выпалил скороговоркой Холмов, едва умолкла заливистая трель звонка. — Есть кто-нибудь дома? И не дожидаясь ответа Шура вошел в комнату. В ней, за столом, усыпанном пласстмассовыми обрезками, он увидел гладковыбритого мужчину средних лет, одетого в байковую рубашку и кальсоны. В руках, недоуменно хлопающий глазами мужчина держал большие ножницы, которыми он, очевидно, только что вырезал из куска пластмассы звездочку. Куча таких аккуратных, разноцветных звездочек валялась в коробке, стоявшей от него по левую руку. По правую же руку от гладковыбритого находилась початая бутылка водки, рюмка и блюдце с нарезанной колбасой. — Я, говорю, ваш новый участковый, — повторил Холмов, помахав перед носом растерянного, медленно поднимавшегося из-за стола мужчины своим удостоверением. — Проверка паспортного режима и прописки. Попрошу вас предъявить паспорт, удостоверение личности и другие, имеющиеся в наличии документы.

Услышав последнюю фразу, мужчина так и застыл в полусогнутом положении, не успев выйти из-за стола. Холмов, между тем, стал прогуливаться по квартире в поисках бородача. Однако, того нигде — ни на кухне, ни в совмещенном санузле, ни в коридоре, ни в единственной комнате — не было. «Что за чертовщина?! — удивленно бормотал Шура, хлопая дверцами шкафов и заглядывая на антресоли. — Куда он мог подеваться?»

— В квартире больше никого нет? — сурово спросил Холмов, убедившись в бесполезности своих поисков. Но мужчина ничего не ответил, продолжая неподвижно стоять в прежней позе — полусогнувшись над столом, словно какой-то нелепый экспонат музея восковых фигур. Лишь лицо его, на котором застыло смешанное выражение ужаса и отчаяния постепенно меняло окраску, будто кожа хамелеона, повторяя все цвета настроечной таблицы цветного телевизора. Холмов хотел было повторить вопрос, но тут взгляд его случайно упал на валявшийся в кресле непонятный клочок темной шерсти. Ваяв этот странный предмет в руки, Шура изменился в лице и громко обругал себя идиотом и ослом: в руках его находилась бутафорская накладная борода!

— И как это я не догадался сразу о такой элементарной вещи! — с досадой воскликнул Шура. — Ну, теперь все ясно. И Холмов перевел свой пытливый взгляд на застывшего, словно изваяние, мужчину, лицо которого вдруг показалось Шуре странно знакомим. «Где же я его видел? — мучительно пытался вспомнить он, вглядываясь в позеленевшую физиономию обитателя квартиры Кулешовской. — Я его определенно видел, причем совсем недавно»…

И тут словно яркая молния сверкнула в голове у Шуры — застивший незнакомец был удивительно похож на покойного Богдана Шепченко, фотографию которого Холмов постоянно носил (на всякий случай) с собой. Шура судорожно извлек фотоснимок Шепченко из кармана плаща и бросив на него мимолетный взгляд понял, что не ошибается; перед ним находился двойник погибшего инженера!

— А-а, вот ты, голубчик, мне и попался! — торжествующе вскричал Холмов, поняв, что вот теперь-то действительно пора «ковать железо». — Ну-ка живо «колись» — что вы тут с Кулешовской задумали, а? Ты думаешь, я ничего не знаю? Не-ет, брат, я все знаю! В том числе и то, что ты, голубчик, в новогоднюю ночь был на балконе у Натальи Сергеевны Шепченко… В этот момент зеленое лицо мужчины стало быстро бледнеть и он молча, как в замедленной киносъемке, стал заваливаться на бок, пока не рухнул на пол совсем. Холмов едва успел отскочить в сторону.

«Обморок», — озадаченно констатировал Шура, глядя на закатившиеся зрачки двойника Шепченко. — «Однако, хилые мужики нонче пошли. А все-таки здорово я его „на понт“ взял»…

Шура открыл форточку, затем сбегал на кухню, набрал в кастрюлю холодной воды и вылил ее на лицо мужчины. Эти мероприятия принесли плоды: скоро мужчина заворочался и начал приходить в себя.

— Ну, ну, давай, родимый, оклемывайся быстрее, — подбадривал его Шура.

— Мне с тобой побеседовать нужно. Выяснить, так сказать, кое-какие моменты.

Наконец мужчина овладел собой настолько, что смог встать. Судорожными глотками он допил оставшуюся в кастрюле воду, коротко отрыгнул и уставился осовелым взглядом на Шуру.

— Не надо пялиться на меня, как чукча на фунт стерлингов, — предложил Холмов, усаживаясь я кресло. — Лучше ответьте на некоторые вопросы. Для начала самые простые: фамилия, имя, отчество, где живете и работаете, при каких обстоятельствах и с какой целью вы познакомились с Кулешовской и кем она вам в настоящий момент приходится — сожительницей или простой «заказчицей»?.. Ну, и самое главное — ваши дальнейшие планы и намерения. Выкладывайте все как на духу, от меня ничего не скроешь! А полная откровенность может сыграть положительную роль в вашей дальнейшей участи.

— Да… Ну и ловко наша милиция работает, ничего не скажешь, — вздохнул мужчина и тоже присел на стул. — Просто обалденно ловко… Ладно, «колюсь», как вы изволите выражаться. Фамилия моя Шепченко Богдан Тарасович, работаю, вернее работал в НИИ «Буря»…

— Что-о?! — удивленно поднял брови Холмов. — Что ты… вы мелете? Говори правду, сучий лесок, а не прикидывайся идиотом.

— Да я вам сущую правду говорю, товарищ милиционер, — плачущим голосом произнес мужчина. — Не перебивайте меня пожалуйста, иначе я начну волноваться и путаться. С Кулешовской я познакомился два года назад, когда она устроилась на работу в «Бурю», в тот самый отдел, где работал я. Ну, познакомились, значит, потом начали встречаться с целью… половых сношений. Она-то незамужняя, живет одна с дочкой, квартира своя. М-да… Только часто нам с ней видеться не удавалось. Предприятие, на котором мы с ней работали режимное, с него раньше окончания рабочего дня не смоешься, «отбиваться» надо, на проходной. А вне работы тоже не сильно-то и разгонишься. Супруга-то моя, Наталья Сергеевна, дай ей бог здоровья, баба ревнивая, зараза, ну просто ужас! Сразу начинает приставать — где был, да с кем, потом не поленится проверить. Я полгода ломал голову, чтобы найти какой-то выход из этой ситуации, но бесполезно. И вот, зашел я как-то в одну бадегу у Привоза выпить пару кружечек пивка. Хлебаю, значит, пивко и вижу — за соседней стойкой стоит мужик, по виду ханыга, но лицо его показалось мне удивительно знакомым. Я мучительно пытался вспомнить — где и при каких обстоятельствах его мог видеть, а вспомнив, рассмеялся — в зеркале… Ханыга чисто внешне был просто невероятно похож на меня! Подивился я такому редкому совпадению — и вдруг блестящая, дерзкая мысль пришла мне в голову… Дело в том, что примерно раз в два-три месяца меня посылали в командировку, на один из харьковских оборонных заводов. Командировки несложные — отвезти на этот завод чертежи различных усовершенствований, доработок, конструкционных изменений для выпускаемых на этом предприятии изделий, разработанных в нашем НИИ, забрать перечень рекламаций и технических заданий на дальнейшие разработки. Фактически, я был обыкновенным курьером, перевозя бумаги, которые в силу их секретности нельзя было посылать почтой, никаких конкретных вопросов мне решать не приходилось. И вот я подумал — а здорово было бы, если бы вместо меня в командировки ездил этот мой двойник-ханыга. А я бы в это время с Иринкой развлекался — жена-то уверена, что я уехал. Эта мысль настолько меня захватила, что я взял еще пару пива, подошел к этому ханыге и стал объяснять ему ситуацию. (Возможно, будь я трезв, мне никогда бы не пришло в голову решение воплотить эту авантюрную идею в жизнь. Но перед этим мы с Гришкой Колтуновым выпили бутылку водки по случаю квартальной премии). На мое счастье, вернее, теперь уже большое несчастье, ханыга оказался мужиком толковым, сообразительным, сразу понял что к чему и согласился, тем более, он все равно нигде в данный момент не работал, по причине периодических запоев. И общем, мы сошлись на трех бутылках водки, пятидесяти рублях плюс все командировочные за одну поездку в Харьков и ударили по рукам. Отмыл я его, постриг (насколько он стал на меня после этого похож — родная мать не отличит!). досконально объяснил что, где и как нужно делать, с грехом пополам научил его подделывать мою подпись, благо она у меня не сложная — и вперед! В первую командировку мы с ним, естественно, поехали вместе. Он пошел на завод, а я остался ждать его возле проходной, наказав в случае каких-либо накладок, неприятностей или подозрений под любым предлогом покидать завод. Но все прошло настолько гладко и чисто, что в следующую командировку он уже поехал сам, а я с легкой душой остался у Ирины. Она на эти дни взяла отгулы и мы с ней наслаждались жизнью… Мужик этот, которого, кстати, звали Виктором Михайловичем, а фамилия была Тимофеев и на этот раз оказался на высоте. И пошло-поехало…

— Как же вы не побоялись доверить ему секретные документы? — вырвалось у Холмова, который наконец стал понимать что к чему. — Ведь этот Тимофеев мог их потерять или того хуже — продать шпионам…

— Ой, я вас умоляю! — пренебрежительно махнул рукой рассказчик. — Он в них ни черта не понимал, ничего бы с этими бумагами не случилось. Какие шпионы, где шпионы?.. А потерять он их не мог, пуще глаза берег — я с ним расплачивался только по его возвращении из Харькова со всеми бумагами, никаких задатков. Да-а… Ну вот, съездил, стало быть, Виктор Михайлович таким макаром, вполне благополучно, в четыре командировки, поехал в пятую. И не вернулся к сроку. Я уже не знаю, что и думать — и тут с работы приходит Ирина (она, естественно, была в курса всех этих дел и все восторгалась моей ловкой выдумкой). и сообщает мне ужасную, прямо-таки убийственную новость: оказывается, завтра меня хоронят! То есть, как вы понимаете, не меня, а Тимофеева, который ехал в поезде с моими документами, возвращаясь в Одессу из «моей» командировки! Этот придурок нажрался водки, которой его угостили попутчики, и грохнулся с полки башкой на горлышко бутылки! Представляете мое состояние? Что делать, положение просто катастрофическое и безвыходное. Объявиться в день собственных похорон и сообщить, что покойник не я, а какой-то ханыга Тимофеев? Мне бы просто никто не поверил! Ну, а если бы я все-таки смог бы доказать данный факт, то последствия подобного моего признания были бы просто ужасающими. Я бы немедленно потерял семью (Наталья никогда не простила бы мне измены) и на несколько лет угодил бы в тюрьму за подобное отношение к секретной документации — времена сейчас сами знаете, суровые… Не говоря уже о неслыханном скандале и позоре на весь Союз — случай-то, согласитесь, просто невероятный, фантастический.

Шепченко перевел дух, взял с шифоньера пачку «Ватры», закурил, и сделав пару крепких затяжек продолжил.

— В общем, посоветовавшись с Ириной, я решил «не светиться», но на похороны все-таки пошел. Думаю, вы согласитесь, что редкому человеку на земле удается посмотреть на свои собственные похороны… Спрятался я за памятниками неподалеку, наблюдаю, слушаю трогательные речи родных и сослуживцев — даже немного прослезился, ей-богу… Никогда бы не подумал, что меня так любят и ценят, да… И тут я едва не засыпался, столкнувшись нос к носу с моей дочерью. Она посмотрела на меня удивленно, но ничего не сказала. А я прикрыл лицо руками и ходу… В общем, остался я жить у Ирки этаким «живым покойником» — без документов, без имени, без квартиры, без денег — без ничего. Устроиться на работу в таком положении я, естественно, не мог, да и вообще, я очень редко рисковал покидать Иркину квартиру, справедливо опасаясь, что меня узнает кто-либо из близких или бывших коллег. А деньги нужны были — зарплата Ирины была не столь уж большой, а лишний рот надо кормить. Выход нашла сама Ирина. устроившись на надомную работу, которую выполнял я. Вот, вырезаю эти пластмассовые звездочки, будь они прокляты…

Богдан Тарасович злобно пнул кулаком в коробку, отчего та упала на пол. Пластмассовые звездочки весело рассыпались по квартире.

— Время шло, и чем дальше, тем меньше оставалось шансов что-либо исправить в чрезвычайно дурацком положении, котором невольно очутился я. Целыми днями и неделями сидел я в этой квартире безвылазно, вырезал звездочки и постепенно глухая тоска закрадывалась в мое сердце. Даже ежедневная близость с Иркой не радовала меня. Наоборот, постепенно я начал испытывать к ней все нарастающее раздражение и даже неприязнь. Ведь она косвенно тоже была виновата в случившемся, И в том, что я, здоровый и еще молодой мужик стал навеки прикован к этим четырем стенам, как какой-то инвалид. Особенно меня угнетала тоска по детям. Денису и Ленке, которых я просто обожаю. Мысль о том, что мне с ними уже никогда не придется быть вместе доводила меня просто до умоисступления! Особенно невыносимо мне стало в последние часы старого года. Вокруг народ веселится, музыка, хлопушки там всякие — а я сижу один-одинешенек… Ирка с дочкой к больной мамаше уехала в Тирасполь, да так там и осталась на новый год. Посидел я так, поскучал, выпил пару стаканов водки… И такая, знаете, меня тоска за душу взяла — сил моих нет! В общем, возникла у меня под влиянием этой тоски и выпитой водки очередная авантюрная идея. Захотел я немедленно, хоть одним глазком взглянуть на своих детей, на свою семью — как они там, бедные, без меня новый год справляют… Сказано-сделано. Отправился я немедленно к своему дому, залез по дереву на свой балкон и смотрю через балконное окно на детишек, жену, сидящих за праздничным столом и поверите — плачу, да… И тут черт меня дернул поскользнуться на куче смерзшегося снега и прижаться лбом к стеклу! Дети и жена меня увидели, крик подняли… Я, естественно, сразу прыг на дерево — и ходу вниз. Да не удержался и свалился — хорошо, что под деревом куча не то земли, не то песка была…

— А сегодня вы зачем к своему дому ходили и за женой и детьми следили? — полюбопытствовал Шура и улыбнулся, глядя как вытянулось от удивления лицо у Богдана Тарасовича. — Тоже тоска обуяла?

— Да вы сам дьявол, товарищ милиционер… — растеряно пробормотал Шепченко. — Все знаете… Да, сегодня меня тоже тоска обуяла. Сегодня ведь у Леночки день рождения… Мне Ирка из своих волос накладную бороду соорудила, так теперь я стал смелее из дома выходить. Мне, главное, на них хоть одним глазком взглянуть, на детишек-то — и уже на неделю легче…

— А почему вы собственную бороду не отпустите? — спросил Шура. — Да, понимаете… — покраснел Богдан Шепченко. — Мне год назад в харьковском метро турникетом эти самые… которые в общем… ну эти самые… прижало. Что-то там в турникете не сработало, задвижки хлоп — и эти самые, прижало. С тех пор у меня борода не растет.

Холмов улыбнулся, подумал намного и задал еще один вопрос. — А зачем к вашей вдове… то есть, я хотел сказать жене перед новым годом приходила Ирина Кулешовская? И еще эти дурацкие десять рублей принесла, вод видом материальной помощи от профкома.

— А-а… — тоже улыбнулся Шепченко. — Это я ее попросил. Понимаете, у меня радикулит разыгрался со страшной силой. А в этом случае мне помогает только одно средство — кальсоны с подшитой в них сзади шкуркой канадского кролика, и придумал, чтобы Ирка пошла ко мне домой под видом профсоюзной активистки и незаметно стащила мои специальные кальсоны, из шкафа, где они всегда лежали. Что она успешно и сделала. А что касается десяти рублей якобы материальной помощи — так это для пущей убедительности. Большую же сумму, чем десятку мы выделить не смогли — с деньгами у нас туго…

— Так вот куда девались ваши кальсоны, — задумчиво процедил Шура. Услышав это сообщение, он окончательно убедился, что его собеседник не врет, и что перед ним действительно сидит сам «покойный» Богдан Тарасович Шепченко. — Что ж, действительно невероятная история…

Глава 7

— Невероятная история, — повторил Холмов. — Хоть водевиль пиши. Однако буду с вами предельно откровенен. За то, чтобы я отыскал незнакомца, находившегося в новогоднюю ночь на ее балконе, ваша супруга обещалась «отстегнуть» мне семьсот рэ. Я не намерен отказываться от этих денег, тем более, что я потратил на это дело больше двух недель собственного драгоценного времени. Так что попрошу вас немедленно одеться и следовать за мной.

— Куда следовать? — испугано вскричал Богдан Тарасович.

— Домой, известно куда, — усмехнулся Холмов. — На ясные очи любимой супруги…

— Нет, только не это, — решительно замотал головой Шепченко. — Я никуда не пойду!

— Поведу силой, — с угрозой произнес Шура, доставая из кармана наручники. — Будьте благоразумны. Ваша игра проиграна, неужели вы этого не понимаете?

— Я все понимаю, — уныло согласился Шепченко. — Только может быть, все-таки есть какой-то иной выход? Сколько, вы говорите, моя жена обещала вам денег?

— Семьсот рублей, — сухо повторил Холмов.

— Я вам дам тысячу. Только оставьте меня в покое и никому не рассказывайте об этой дикой истории.

— Давайте, — легко согласился Шура, протягивая руку.

— Сейчас у меня их нет, — развел руками Богдан Тарасович. — Потом… В течение года…

— Ну нет, ищи дураков, — хмыкнул Шура. — Так, давай, быстренько собирайся и не заставляй меня нервничать.

— Неужели вы столь жестоки, что за каких-то семьсот готовы погубить человека, попавшего в беду?! — дрожащим голосом вскричал Шепченко.

— Вы же мужчина, в конце концов, а мы, мужики, должны помогать друг другу в подобных ситуациях, иначе…

— Но ведь ваша жена вас любит, я это вижу, — смягчился Шура. — Мучается, вспоминает вас… Откроетесь ей, покаетесь — и заживете по-прежнему в добре и согласии…

— Это она сейчас меня любит, пока и мертвый! — раздраженно махнул рукой Богдан Тарасович. — А пройдет немного времени, и она мне жизни не даст, я знаю… А что я скажу соседям, детям, родственникам, коллегам? Мол, здрасте, я Шепченко, благополучно воскрес через четыре месяца после кончины. Новый Иисус Христос — Шепченко. «Шепченко воскрес!» «Воистину воскрес!»… последнюю фразу Богдан Тарасович произнес столь забавным голосом, что Холмов невольно расхохотался.

— Что ж, возможно вы и правы, — став вновь серьезным, задумчиво произнес он. — Нельзя все в этом мире измерять исключительно рублем. Действительно, вы попали в большую, хотя и нелепую беду, и вам нужно помочь. Но как это сделать?

Шепченко судорожно пожал плечами и ничего не ответил. В комнате воцарилось напряженное молчание.

— Вот если бы вы смогли бы достать мне какой-нибудь паспорт… — наконец осторожно произнес Богдан Тарасович, настороженно наблюдая за тем — какую реакцию вызовут у Холмова эти слова. — Тогда бы я, пожалуй…

— Да паспорт достать-то, в общем, несложно, — перебил его Шура, раздраженно махнув рукой. — Но сам паспорт без прописки, трудовой книжки, военного билета а главное — достоверной житейской легенды является никчемной бумажкой.

Холмов снова задумался и размышлял, нахмурив брови, довольно долго.

— Слушайте, а этот ваш двойник… как его… Тимофеев, он ведь взаправду помер, — внезапно сказал Шура. — Его что — не хватились, не искали?

— Не знаю, — пожал плечами Шепченко. — Он, по-моему один жил, без семьи. В коммуне, на Стеновой…

— Вы знаете его адрес? — оживился Шура. — Назовите. Богдан Тарасович назвал адрес. Холмов записал его в свой блокнот и поднялся.

— У меня появился один план, — несколько нерешительно произнес он.

— Не менее авантюрный, чем ваш с двойником-командировочным, но по-моему, в данной ситуации это ваш единственный выход. Суть его такова — вам необходимо «прикинуться» покойным Тимофеевым, вернуться в его, то есть теперь уже свою квартиру, отыскать там все его документы и по ним начать новую жизнь. Устроиться на работу и так далее…

— Верно! — восторженно вскричал обрадованный Шепченко. — Это просто гениальная идея, и как это я сам о ней не догадался!..

— Погодите вы радоваться, — отрезвил его Шура. — Еще неизвестно, какая там ситуация с квартирой Тимофеева, его возможными родственниками и так далее. Сделаем так: я сейчас отправлюсь туда под видом нового участкового на разведку. Вернусь — все вам расскажу, тогда и решим, что делать дальше…

— Может быть вам дать деньги на «фару»? — засуетился Шепченко.

— Вот, у меня есть шесть рублей. Чтобы быстрее.

— Давайте, — милостиво согласился Холмов.

«Фара» действительно здорово ускорила дело. Не прошло и часа, как довольный Шура вернулся из разведки обратно.

— Ну, дорогой покойничек, вам действительно повезло, — весело сообщил он изнывающему от нетерпения и неизвестности Богдану Тарасовичу.

— Родственников у Тимофеева в Одессе не имеется, жил он один. Правда, квартира его запечатана. Добросердечные соседи написали заявление в и милицию, что их сосед Виктор Тимофеев пропал неизвестно куда, так что они просят его квартиру отдать им под кладовку. Однако в милиции им популярно объяснили, что человек считается пропавшим без вести, ежели он не наблюдается в течение полугода. Но его квартиру на всякий случай опечатали…

— Как же теперь быть? — забеспокоился воспрянувший было духом Шепченко.

— Да никак, — пожал плечами Холмов. — Срывайте печати к чертовой матери и спокойно заходите в квартиру. Вы же ее законный хозяин. А будут интересоваться — где вы пропадали все это время, наплетите что-нибудь про умиравшую, да так и не умершую тетку в Житомире.

— А как же я дверь открою? — продолжал сомневаться мнительный Богдан Тарасович. — Ключей-то у меня нету.

— Хм, это конечно проблема, — почесал затылок Шура. — Ладно, так и быть, я поеду с вами и помогу открыть дверь вашей квартиры. Потом сразу врежете новые замки. Ну, собирайтесь, поедем на ваше новое местожительство.

— Сейчас, я только записку Ирине напишу, — засуетился Шепченко.

Все прошло благополучно. Соседей Тимофеева-Шепченко, к счастью, дома не было — рабочий день еще не кончился. Поэтому Шуре никто не помешал вскрыть при помощи отмычек двери в коммуну и комнату, в которой отныне предстояло жить Богдану Тарасовичу.

— Конечно, жилье и обстановочка оставляют желать много лучшего, — констатировал Холмов, войдя в грязную, полутемную комнату, в которой почти не было мебели. — Но это не беда. Теперь все в ваших руках. Давайте лучше искать документы…

Документы — паспорт, военный билет, трудовая книжка и даже водительские права прежнего жильца, к огромной радости волновавшегося Шепченко нашлись быстро, в шкафу. Изучив записи в трудовой книжке, Холмов сообщил своему новому знакомому, что, оказывается, прежде Виктор Тимофеев работал шофером.

— Придется вам для начала осваивать именно эту профессию, чтобы не было лишних подозрений, — объявил Холмов. — Машину-то хоть водить умеете?

— Представьте, умею, — бодро ответил Шепченко. — Я в армии два года самосвал водил.

В этот момент дверь открылась и в комнату заглянула пожилая женщина в потертой шубе. — А-а, это вы здесь, Виктор Михайлович, здрасьте' Вы вернулись… — растеряно забормотала женщина, и на ее лице появилось выражение огромного разочарования, которое она и не пыталась скрыть. — А я гляжу — чего это печати сорваны… Где же это вы пропадали так долго?

— Это… К больной тетке ездил, в Житомир… — забормотал растеряный Шепченко, которого визит его новой соседки застал врасплох. — Тетка у меня в Житомире того… болела сильно.

— А-а, — огорченно вздохнула женщина.. — Ну ладно… И она удалилась.

— Поздравляю! Первый и самый главный экзамен выдержан успешно, — хлопнул Шура вспотевшего Богдана Тарасовича но плечу. — А вы боялись, что вас не признают. Ну все, располагайтесь, а я пошел. Счастливой вам жизни на новом месте и в новом качестве.

— Спасибо! Огромное спасибо вам за все… — забормотал растроганный Шепченко, схватив руку Холмова.

— Я ваш должник на веки вечные… Оставьте пожалуйста свой адрес, я вас отыщу и отблагодарю когда-нибудь…

— Да я сам вас буду изредка навещать, — усмехнулся Холмов, аккуратно освобождая свою ладонь от объятий Шепченко. — Может в чем-то помочь будет нужно…

Дальнейшие события развивались следующим образом.

В тот же день Шура Холмов посетил Наталью Сергеевну и с легкой душой сообщил ей о том, что ее дело окончательно зашло в тупик и дальнейшее расследование бессмысленно. Единственное, что ему удалось установить — это факт действительного пребывания неизвестного мужчины на ее балконе в новогоднюю ночь. Но судя по некоторым данным, скорее всего это был случайный грабитель, который, очевидно, хотел забраться в соседнюю квартиру, хозяева которой отсутствовали. Но «ошибся адресом», так как окна квартиры Шепченко, по причине выключенного света и слабого огня свечей тоже были темными. Нельзя сказать, что это объяснение на все сто процентов удовлетворило Наталью Сергеевну. Тем не менее, постепенно она успокоилась и практически не вспоминала о таинственном визите своего покойного мужа в новогоднюю полночь…

Что же касается Богдана Тарасовича, то он с помощью Шуры устроился в первый Одесский таксопарк водителем такси. Заработки у него были богатые, поэтому в скором времени он не только честно вернул Холмову обещанную тысячу рублей, доказав тем самым библейскую истину, что добро всегда вознаграждается сторицей, но и смог «с доплатой» поменять свою грязную комнату в коммуне на самостоятельную квартиру. Так как Шепченко-Тимофеев постоянно боялся, что его случайно признает кто-либо из знакомых, Шура свел его с одним знакомым хирургом, который частным образом сделал Богдану Тарасовичу пластическую операцию, после чего тот стал несколько отличаться (и в лучшую сторону) от своего оригинала. (А знакомый Шурин фотограф подретушировал фотографию в его паспорте, чтобы она соответствовала новому лицу).

Но самое удивительное и даже поразительное произошло потом. Когда новая жизнь Богдана Тарасовича более-менее наладилась, он стал с новой силой невыносимо тосковать по своей прежней семье. Тем более, что к тому времени Шепченко-Тимофеев окончательно рассорился и разошелся с Кулешовской. Как-то раз, за бутылкой он поведал о своей тоске Холмову и посде очередной рюмки тому пришла в голову великолепная, хотя и отчаянная мысль: познакомить Шепченко-Тимофеева с его бывшей супругой! Ведь внешне он достаточном слабо теперь походил на ее «покойного» мужа. Шепченко этот план поначалу испугал, но после того, как была откупорена очередная бутылка коньяку, он признал его очевидную целесообразность и решил рискнуть. Дело решено было не откладывать в долгий ящик и, допив коньяк, Шура и Богдан Тарасович отправились к Наталье Сергеевне. Сообщив мадам Шепченко, что он «шел мимо и решил зайти, чтобы узнать, не случилось ли чего нового», Шура Холмов галантно представил ей слегка пошатывающегося Богдана Тарасовича в качестве «своего лучшего друга». Сообразительная, как все вдовы и незамужние женщины Наталья Сергеевна тут же пригласила дорогих гостей поужинать. Своего мужа она, естественно, не узнала и сердце ей тоже ничего не подсказало…

Ужин прошел достаточно оживленно. Поняв, что все идет нормально, Холмов вдруг «вспомнил» об одном очень важном деле и откланялся, оставив бывших супругов наедине. Шепченко-Тимофеев глянулся Наталье Сергеевне и они стали встречаться, а через положенный год официально оформили свои отношения, то есть поженились…

И до сих пор в Одессе, в мире и согласии живет, пожалуй, самая удивительная семья в мире. В которой ничего не подозревающая «вдова» живет вместе со своим «покойным» мужем. И ни одна душа не знает об этом удивительном факте, кроме самого Шепченко-Тимофеева и его хорошего друга Шуры Холмова.

Впрочем однажды, спустя много-много месяцев после случившегося, будучи хорошо выпивши, Шура не утерпел и рассказал об этом невероятном происшествии Диме Вацману. И от услышанного тот пришел в такой восторг, что по мотивам этой истории написал сценарий веселой кинокомедии. Который до сих пор валяется где-то в сценарном отделе Одесской киностудии, если только его к этому времени не сдали в архив или макулатуру.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ШУРЫ ХОЛМОВА И ФЕЛЬДШЕРА ВАЦМАНА