Приключения стиральной машинки

Глава 1

Метроном сухо отстукивал ритм. Раз, два, три, четыре, раз два, три, четыре. Голова раскалывалась. Я решила – надо прекращать этот кошмар. Встала из-за рояля и поплелась на кухню – принять таблетку от головной боли. Черт побери! Завтра репетиция, а я совсем расклеилась. Эта проклятая простуда совершенно не дает мне работать!

Я работаю музыкантом. Слово «работаю» не совсем подходит для моей профессии. Но я не знаю, как сказать по-другому.

Я обожаю музыку. И через месяц у меня важный концерт. У меня много концертов, но этот – особенный – я впервые буду играть со знаменитым оркестром в одном из самых лучших залов. Я мечтала об этом всю жизнь.

Зажмуриваю глаза и представляю себе, как это будет. Вот я выхожу на сцену, вот сажусь за рояль, вот дирижер взмахивает палочкой, и потом… Потом я ничего не буду помнить – это я точно знаю. Так было уже много раз. Я погружаюсь в музыку, и весь мир просто перестает существовать.

А когда я очнусь, то пойму, что меня разбудили аплодисменты зрителей. Но это все будет через месяц. А теперь я долблю рояль и выхожу из себя от ноющей противной боли, от слабости во всем теле и прочих прелестей поселившегося во мне гриппа.

Я начинаю все сначала. А ведь это Шостакович! Второй концерт для рояля с оркестром. И это вам не шуточки!

Когда я училась в музыкальной школе, я не любила Шостаковича. Он мне казался сухим и заморочным. Позже, в музыкальном училище, я стала понимать, что здесь что-то не так – что-то не так с этими странными нотными текстами, видимо, мне просто надо было до них дозреть. Шостакович – это не детская музыка. Он – как маслины, надо однажды понять их вкус, и потом уже невозможно оторваться.

Так произошло и со мной. Много лет назад, когда я впервые учила Второй концерт Шостаковича наизусть, я проклинала все и вся. «Ну как можно писать такую немелодичную музыку!» – возмущалась я. Но постепенно процесс захватил меня. Я увлеклась и неожиданно влюбилась в эти странные аккорды, октавы и какие-то инопланетные всплески звуков. Они явили мне свою необычную сущность, свою необузданную мощь, я вдруг поняла скрытый в этой музыке смысл. И стала – как и положено любому музыканту – ярой поклонницей великого композитора.

Через полчаса головная боль медленно сошла на нет и стало понятно, что у меня, наконец, получается что-то похожее на Шостаковича. Я обрадовалась, воспрянула духом, и этот прилив детского энтузиазма вылился в виртуозный пассаж. Теперь я была очень довольна собой. Ну, наконец-то! Я встала, сделала несколько энергичных движений, разминая затекшую спину, и снова села за рояль. Тэк-с! Теперь можно и поработать в полную силу.

Но этому не суждено было сбыться. В дверь настойчиво позвонили примерно пять раз подряд. Я чертыхнулась – кого там принесла нелегкая! Мое настроение снова испортилось. Я поплелась к двери и машинально спросила:

– Кто там?

Получив стандартный ответ:

– Слесарь, из ЖЭКА. Плановая проверка счетчиков, – я спокойно открыла дверь и сказала:

– Проходите, пожалуйста. – Больше я ничего сказать не успела.

Сознание медленно возвращалось ко мне. Оно осторожно ощупывало меня своими разумными щупальцами, решая, стоит ли вообще связываться с моим телом. В моей голове звучали какофонические хоры, били громогласные литавры одновременно с барабанами Папуа – Новой Гвинеи. Я еще некоторое время послушала этот странный оркестр и вдруг поняла, что где-то лежу. Я открыла газа и действительно обнаружила себя лежащей на полу в моей собственной прихожей. Тело слегка затекло от неудобной позы, а еще здесь было абсолютно темно. Значит, на дворе была ночь. А я села к роялю в районе обеда. «Это же сколько я здесь валяюсь!» – удивилась я.

Во рту сохранился сладковатый привкус какой-то химической дряни. Я пошевелила руками, потом ногами – все было на месте. Я попробовала восстановить события. После некоторых усилий мне это удалось – вопреки расхожим советам, я открыла дверь неизвестно кому и получила в лицо дозу чего-то вонючего.

Я еще немножко полежала на полу. Дикие оркестры в моей голове почти умолкли, и голова теперь была как новенькая и не болела ничуточки! Да и признаков гриппа я теперь совсем не ощущала. Никакого першения в горле, никакой ломоты в суставах. Видимо, организм, испытав сильный стресс, от неожиданности взял и выздоровел сам, без всякой посторонней помощи. Так бывает – я где-то читала.

Я освоила четвереньки, отдохнула, а потом аккуратно, по стеночке вернулась в свое привычное положение человека прямоходящего. Сейчас я, конечно, держалась не очень прямо, но все же! Голова предательски начала кружиться и, чтобы не рухнуть, я осела на тумбочку. На тумбочке стоял телефон. Примерно с минуту я тупо его разглядывала. Но потом все же сообразила, что с помощью этого нехитрого устройства могу сообщить миру о своих трудностях. Я набрала номер моей лучшей подруги Машки. Через восемь гудков сонный голос в трубке задал резонный вопрос:

– Какого черта! Первый час ночи. Аллё!

– Машка, это я, – сказала я в телефон.

– Кто – я? – Машка была очень недовольна тем, что её разбудили.

– Я – это я, Лена. Проснись, слышишь? – Машка мгновенно проснулась.

– Ленка, что случилось? Ты чего так поздно?

– Машка, я еще не знаю, что случилось, но я на полу в прихожей, а вокруг темно. Приезжай, а?

Машка была настоящий друг. Она больше не стала задавать дурацких вопросов, а просто буркнула: «Лечу» и бросила трубку.

Через четверть часа она уже отпаивала меня горячим чаем, а я, еле ворочая языком – химия, которой меня окатили, оказалась с «догоном», – пыталась рассказать ей, что произошло. Машка, быстро и толково расспросив меня, пошла на экскурсию по квартире – выяснять возможный урон. Она везде повключала свет, но в комнатах все было на своих привычных местах и никаких признаков беспорядка. Обойдя для верности квартиру два раза, Машка села в кухне и задумалась. Она думала минут пять, прихлебывая горячий чай.

– Лен, но он же не мог вот так позвонить к тебе в квартиру, дождаться, пока ты ему откроешь, брызнуть в тебя какой-то гадостью и убежать?

– Не мог, – согласилась я.

– Значит, ему что-то было нужно? – не унималась Машка.

– Точно, – снова кивнула я ей в ответ, как китайский болванчик.

– Значит, мы плохо искали, – сделала Машка логичный вывод. Она допила чай и снова отправилась на поиски. Через минуту я услышала ее победный вопль: – Нашла! Он тут в ванной все раскурочил.

Я тихонько встала и аккуратно, чтобы случайно не нарушить хрупкий баланс в моем теле, понесла себя в ванную – быстро двигаться я пока не рискнула. Ленка сидела на полу и пыталась заглянуть вовнутрь моей стиральной машинки, вернее, того, что от нее осталось. Машинка была самым нещадным образом раскурочена, разобрана на составляющие ее винтики и шпунтики.

– Ну что, надо вызывать милицию.

– Маш, а может, не надо. Бог с ней, с машинкой. Это же канитель на всю ночь, а у меня завтра репетиция, – взмолилась я. Но Машка была настроена решительно, и мне пришлось уступить.

– Ты что? Налицо материальный ущерб, плюс попытка нападения на хозяйку квартиры.

– Почему попытка, – спросила я, – он же меня вырубил – значит, не попытка, а хуже.

Машка подняла на меня глаза и покачала головой:

– Хуже – это когда с продолжением. А у тебя, слава богу, все на месте. Даже девственность. – Я снова с ней согласилась.

Милиция приехала быстро. Следователь был один, безо всякого сопровождения, злой и невыспанный – видимо, мы подняли его среди ночи. Может это был и не следователь, а опер, я точно не знаю, я в тонкостях этой работы совсем не разбираюсь. Просто я для себя решила его так называть. Для простоты общения. Как выяснилось позже, он против этого совершенно не возражал. По-видимому, он, давно привык к тому, что население безбожно путает все смежно-детективные профессии, и, как правило, слабо разбирается в звездочках на погонах представителей власти. Видимо, поэтому, чтобы не запутывать окончательно несчастных граждан, многие представители закона одевают свои мундиры только по праздникам. А в обычной жизни спокойно обходятся сереньким, в елочку, пиджаком, надетым поверх видавшей виды водолазки.

Он опросил меня, потом Машку, потом предложил мне подписать протокол. Голос у следователя был совершенно неординарного тембра – густой, красивый бас, как у Шаляпина. Он слегка растягивал слова, и от этого получалось, что он не говорил, а словно бы напевал. Эдакий тихий рокот романтических литавр – очень интересно! Но сейчас, когда ночь перевалила уже за вторую половину, его голос слегка потускнел, видимо, сказывалась усталость.

– Итак, – пропел-пророкотал следователь, – подпишите протокол, и я откланяюсь. Работы и так валом. – Он неожиданно то ли пожаловался, то ли просто констатировал факт.

Но на меня вдруг нашло ослиное упрямство. Как это так! Он потратил на меня не более 30 минут! Это же возмутительная беспардонность! Вот Шерлок Холмс, например, не жалел своего личного времени для раскрытия загадочных происшествий, а тут какие-то полчаса, и все? И здесь я неожиданно решила проявить свои познания в детективном жанре, почерпнутые мной из сериалов и прочей читабельно-бульварной ерунды.

– А где понятые? – невинно глядя в глаза вновь закипающему от злости следователю, спросила я.

– Какие понятые, гражданочка? Вы в своем уме? У вас, что, опознание проходит, или еще что-нибудь аналогичное.

Но я была неумолима.

– Если вы нарушите закон, я буду жаловаться.

Следователь посмотрел на меня долгим ненавидящим взглядом, а потом устало вздохнул. На его лбу крупно читалась надпись: «Вот только вздорных дамочек мне среди ночи и не хватало!». Но по его обреченно поникшим плечам я поняла, что он сдался.

– Хорошо, что вы хотите, чтобы я зафиксировал с помощью понятых?

Я задумалась. Он терпеливо ждал. Этот ночной вызов был для него сущим кошмаром, но он держался молодцом. Машка стояла рядом со мной в воинственной позе, готовая защищать меня до последней капли крови.

– Я могу быть понятой, – вдруг сказала она. Следователь посмотрел на Машку взглядом затравленного зверя.

– Вы – свидетель, – тихо возразил он. – Хотя… – он вяло махнул рукой.

– Но понятых должно быть двое, – настаивала я.

– Где же я вам среди ночи второго возьму, а? – Следователь чуть не плакал. И вдруг произошло чудо. В дверь кухни неожиданно заглянул мужчина. Он с интересом разглядывал нас, а мы пялились на него. В руке у мужчины было пустое мусорное ведро. Мужчина еще с минуту рассматривал нас, а потом сказал:

– Вы меня извините, я тут мусор выносил. А вы так громко ор… разговаривали, вот я случайно и услышал. Еще раз извините. Просто голос знакомый. – И он многозначительно взглянул на следователя. Тот прищурился и вдруг как подскочил, чуть не до потолка.

– Ну, надо же! Олег! Ты как здесь? Сколько лет, сколько зим.

И тут пришла очередь удивляться уже нам с Машкой. Мужчины бросились обниматься-целоваться. Все происходило так, словно на часах было не два часа ночи, а, по крайней мере, два часа дня. И словно бы мы вызвали милицию не для раскрытия таинственного происшествия, а для встречи старых школьных друзей. Когда они вдоволь наобнимались, следователь вдруг стал нормальным человеком. Видимо, эта неожиданная встреча его окончательно разбудила. Он извинился перед нами и объяснил:

– Это мой друг детства. Мы выросли вместе. А потом потерялись. Как-то пути разошлись, и все. А тут такой случай. Ну, надо же! Мистика!

Его «друг детства» поставил мусорное ведро посреди кухни и представился по всей форме:

– Олег. Извиняюсь за столь неожиданное вторжение, но вы действительно так орали на весь подъезд, что я все слышал – у вас двери нараспашку.

– А чего это вы шляетесь по ночам по подъезду с мусорными ведрами, – съехидничала Машка. Олег улыбнулся и очень тихо сказал:

– Вдохновение.

– Чего? – выпучила глаза Машка. – Какое вдохновение?

– Понимаете, я книгу пишу. По ночам хорошо работается. А мусор – это так, между делом, спина затекла – решил размяться. А тут вы с вашими разборками. Но дело даже не в вас, простите. Я бы мимо прошел, но услышал Колькин голос и ушам своим не поверил – у него же голос незабываемый! Мы с ним в школе были друзья «не разлей вода». Мы же не москвичи оба. Мы из Хабаровска. Представляете? Я просто в себя не могу прийти. Все после школы разъехались и потерялись. Это же просто чудо! Вы уж простите меня за вторжение, но я, кажется, могу искупить свою вину. Вам вроде бы понятые были нужны – я готов. Так сказать, чтобы оправдать свое присутствие.

Во время этого монолога следователь сидел в углу на табуретке и тихо давился от хохота. Наконец он не выдержал и захохотал в голос. Мы с Ленкой изумленно уставились на него. Он махал на нас руками и никак не мог успокоиться. Машка налила стакан воды и поставила перед ним. Он судорожно выпил воду и осипшим от смеха голосом, смог выдавить из себя примерно следующее:

– Представьте себе картинку. Вызывает меня среди ночи какая-то полоумная дамочка из-за разобранной стиральной машинки. Потом визжит, что ей нужны понятые, Это бред, конечно, но у нас в отделении как раз проверка идет, и мне только жалоб от населения не хватало! И тут еще среди ночи вваливается мужик с мусорным ведром, и он оказывается моим одноклассником из Хабаровска. Вы только представьте себе эту картинку! – И мы представили. Хохот стоял такой, что если бы нам еще были нужны понятые, мы могли бы их найти в любой квартире – не спал уже весь подъезд. Об этом нам сообщили недовольно хлопающие среди ночи двери.

– Товарищи, может, хотя бы сейчас уже можно дверь в квартиру закрыть? – заметил Олег. – А то еще кто-нибудь на огонек зайдет. И потом, не все по ночам, как я, книжки пишут. Многие просто спят.

Я закрыла входную дверь, и мы сели пить чай. Раз все так удивительно закончилось, то надо было сделать какую-то паузу. Не водку же мне предлагать мужчинам среди ночи! Хотя случай был вполне подходящий – все же встреча школьных друзей. Но, учитывая моё культурно-музыкальное поприще, я все же ограничилась чаем.

Олег оказался интересным собеседником. Он был археологом и работал над монографией о каких-то там африканских древностях – я толком не поняла. Во-первых, потому что дико захотела спать – сказывался перенесенный стресс. А во-вторых, я реально понимала, что на завтрашней, вернее, уже сегодняшней репетиции я серьезно облажаюсь. Мужчины вспоминали свое босоногое детство, и под их восторженные возгласы: «А помнишь, а помнишь…» я стала потихоньку отключаться. Заметив мое состояние, они засобирались. Следователь Коля, теперь уже на правах гостя, заверил меня, что он обязательно займется этим делом, но, по дружбе может прямо сейчас мне сказать – дело тухлое. Какой-то маньяк залез в чужой дом, чтобы разобрать видавшую виды стиральную машинку.

– Знаете, Лена, у нас таких бесперспективных дел целый мешок каждый день. И все – «глухари». – Коля рокотал своим замечательным неторопливым басом. – Вы меня простите ради бога за грубость, но, сами понимаете – ночь, а тут вызов ваш, и не поехать нельзя, проверки на работе каждый день – извели уже всех. Выезжаем даже туда, где кто-то палец поцарапал – придумали месячник какой-то по повышению производительности труда. – Следователь озадаченно поскреб затылок. – И дело ваше – очередной стопудовый «висяк». Если бы дежурный мне не сказал, что тут чуть ли не покушение на убийство, ей-богу, не приехал бы, как-нибудь на участкового бы все спихнули. – Николай усмехнулся. – Вы уж простите! У нас это запросто! – Взгляд его стал слегка виноватым. – Нервы у всех на пределе, уже который день толком поспать не могу. Разгребаем, разгребаем, и все никакого проку. А нас начальство шпыняет за плохие показатели раскрываемости. Вот я и….

Мне стало стыдно. Человек вкалывает как ломовая лошадь, а я его из-за какой-то ерунды побеспокоила. Я хотела как-то загладить свою вину.

– Да ладно, Коля, я понимаю. Это все Машка – давай милицию вызовем, давай вызовем. Я с самого начала была против. У меня самой завтра важная репетиция с оркестром, а я – никакая. Всю ночь прокувыркались с этой машинкой, чтоб ей пусто было! Это вы меня простите.

Братание милиции с населением продолжалось бы до утра, если бы не разумный голос Олега:

– Девушки, сейчас давайте все поспим – глубокая ночь на дворе. А завтра прямо с утра начнем повышать раскрываемость преступлений в нашем конкретном районе. Я вам обещаю, что Коля лично проконтролирует это дело. Правда, Коля? – Олег съёрничал. Николай аж вскинулся от такой бесцеремонности.

– Ага, умник, ты еще что-нибудь смешнее придумай! Где я тебе этого маньяка искать буду? Какой-нибудь наркоман таблеток наглотался, вот ему и померещилось, что надо где-нибудь стиральную машинку раскурочить. Олег, ну сам подумай, разве нормальный человек в такую ерунду ввяжется?

Олег пожал плечами.

– Ты следователь, тебе видней. А ты, кстати, почему один среди ночи заявился? Вроде бы, вы группами ходите – я в кино видел.

– Да у нас работы – завал! – Николай пятерней зачесал волосы назад. – Вся группа на выезде. А я случайно в отделении задержался – писанины – дня не хватает! Криминалистов всех еще до меня расхватали. Но мне он не особо и нужен, у нас каждая собака в курсе, что я сам себе криминалист. – В голосе Коли появились нотки гордости. – Я специально этим предметом занимался одно время, вроде как для себя, а начальство пронюхало, вот и использует меня теперь в хвост и в гриву. Как группа на выезд, они мне: «Людей нет! Обойдешься!» Вот и обхожусь. В принципе, это не запрещено. Наши криминалисты даже приветствуют – им работы меньше, а бумажки потом писать – то легче, чем на пузе ползать. Я же их с уликами еще никогда не подводил. – Гордости в голосе Коли поприбавилось. – А тут звонок про эту вашу дурацкую машинку. Вот меня и послали. Еще и комиссия у нас работает, мне только жалоб не хватало. И так на нас всех собак вешают! А девушка визжит – подавайте мне понятых! Поэтому я уже был готов сам к ней в понятые пойти, лишь бы она никуда не писала. А то писателей развелось – жуть! Только работы прибавляют. И премии мне не видать, как своих ушей, если кто-нибудь наябедничает. Оно понятно, что всей комиссией будут месяц разбираться, и даже, в конце концов, выяснят истину: «Сигнал не подтвердился». Но для профилактики премию срежут еще до разборок. Доказывай потом, что ты не верблюд!

– Понятно, – просто сказал Олег. – Нелегка жизнь у простого мента. Ладно. Утро вечера мудренее. А пока мы выяснили, что на тебя никто прямо сейчас жаловаться не собирается, езжай к себе, может, еще вздремнуть успеешь. А когда поспишь, глядишь, что-нибудь и проясниться. Ты мне номер свой оставь, чтобы мы снова не потерялись. А я тебе утром перезвоню. – На том и расстались. Следователь собрал со стола свои бумажки, сложил их в синюю папочку и откланялся.

Я уже совсем ничего не соображала и поэтому попросила разрешения пойти к себе в спальню и наконец немного поспать – на часах была половина четвертого утра. А репетиция была назначена на десять. Прикоснувшись головой к подушке, я мгновенно провалилась в сон. Мне снились маньяки, которые группами и по одному нападали на магазин стиральных машинок и, разобрав очередную жертву на составляющие части, они аккуратно складывали их в мешок и приступали к следующим претенденткам. На седьмой машинке я заснула так глубоко и спокойно, что больше ничего не помнила.

Утром меня разбудил запах жареной колбасы. Я обожаю жареную колбасу и могу есть её каждый день. Особенно с яичницей. Я чувствовала себя вполне сносно, и, несказанно удивившись этому обстоятельству, сладко потянулась и села на кровати. За окном было пасмурно, но мое настроение было выше любых погодных мелочей. Я нащупала ногами шлепанцы и бодренько потрусила на кухню. Там неутомимая Машка действительно жарила яичницу с колбасой. У Машки в детстве была кличка «перпетуум мобиле». Это полностью отражает её характер. Откуда в ней столько энергии? Она и сама иногда удивляется.

– А где Олег? – спросила я. Машка недоуменно глянула на меня через плечо.

– Вас, работников культуры, не поймешь. Олег домой пошел, спать. Не ночевать же ему на твоей кухне. Кстати, классный мужик. Мы тут немного кофе попили и поболтали. Он обещал на твою машинку взглянуть. Может, ее еще не только в мешок можно собрать.

– Здорово, – сказала я, – а можно мне немного яишенки, я есть хочу, как лесной зверь. После всех этих ночных переживаний я могу съесть бегемота.

– Бегемот несъедобный, – поучительно сказала Машка, накладывая в тарелку яичницу. – Съедобный слон.

– А фиг с ними, яичница тоже сойдет.

Мы уплетали яичницу за обе щеки. Нет ничего вкуснее на завтрак! Ну, может быть, еще только яичница с помидорами. Потом мы пили кофе со свежими булочками – у нас на углу французская кондитерская, и Машка уже успела туда сгонять. Я ее обожаю – и Машку, и кондитерскую!

Приведя в порядок своё тело и дух, я взглянула на часы. Была половина десятого. Дирижер меня убьет! Уволить он меня не может, потому что афиши уже отпечатаны. А вот «пришить» – запросто. И будет прав. Что я там сегодня наиграю – одному богу известно!

Я поймала такси и, пообещав шоферу двойной тариф, влетела в репетиционный зал без двух минут десять. На ходу снимая плащ и бросая по пути на стулья сумку и зонтик, я плюхнулась за рояль ровно в десять ноль-ноль. Через мгновение в зал вошел дирижер. Это очень известный человек. Его белоснежная грива мелькает во всех самых лучших и знаменитых залах мира. Он – гений. Рядом с ним я не боюсь этого слова. И с гениями так приятно работать.

– Все на местах, – констатировал он. – Весьма похвально. Ну-тес, приступим, господа. Давайте разомнемся. Со второй цифры, пожалуйста.

Зашуршали партитуры, заскрипели пюпитры. По залу пробежался легкий шепот, и вот все замерло в ожидании. Дирижер взмахнул палочкой, и полилась музыка. Я отключилась. Пальцы привычно делали свое дело, порхая по клавишам, извлекая тяжелые аккорды, пересыпая их пассажами. Грандиозные октавы сменялись легким пианиссимо. Я наслаждалась звуками, я парила в них, как в невесомости. И вот все закончилось. Репетиция показалась мне одним коротким мигом, и я даже сожалела, что время пронеслось так быстро. Музыканты складывали ноты в папки, инструменты отправились на отдых в чехлы. Зал понемногу опустел. Я сидела за роялем опустошенная и счастливая. Дирижер тихо подошел ко мне сзади и сказал:

– Вы сегодня были особенно хороши. Видимо, как следует отдохнули и выспались. Спасибо вам за прекрасный звук. Жду вас через два дня на следующей репетиции.

И я поехала домой.