Приключения стиральной машинки

Глава 4

– Земля! Земля! Свистать всех наверх!

Юноша сидел на маленьком бочонке, разложив перед собой на грубом деревянном ящике свои записи. Он вел дневник с самого первого дня путешествия.

С утра было пасмурно, но к вечеру тучи стали светлее, окрасив небо в цвет мышиной шкурки, и видимость, несмотря на серое недоброе небо, была прекрасной. Артем рукой прикрывал тетрадь от соленых брызг, но это не всегда помогало, и тогда чернильные пятна расползались по странице.

Старый боцман посмеивался над ним, глядя, как этот мальчишка что-то там царапает перышком на листках бумаги.

– И чего это вы там все пишите и пишите, Артемий Кузьмич, – риторически поинтересовался боцман, набивая табаком очередную трубку и неторопливо раскуривая ее. Палуба размеренно качалась под его ногами, но он не обращал на это никакого внимания. Боцман плавал по всем морям, какие только были на этом свете, с двенадцати лет, и даже в самый жестокий шторм его коренастая фигура казалась приклеенной к палубе, так крепко он стоял на ногах. – Шли бы вы в каюту, там поспокойнее, и сырости поменьше, – дал боцман Артему дельный совет.

Но юноше не хотелось в каюту. Он любил сидеть на палубе, вдыхать этот терпкий океанский ветер, смотреть, как громадные водяные горы перекатываются друг через друга, поднимая и опуская их кораблик, словно детскую игрушку.

Ничто не пугало Артема – ни тяготы пути, ни постоянная качка и отсутствие твердой опоры под ногами. Уже который день только океан встречал его по утрам и провожал по вечерам, когда он, исписав добрый десяток страниц, уходил в свою каюту. Артем описывал все, что только встречалось на его пути. И каждодневный монотонный быт матросов, и вечно меняющийся пейзаж, который открывался ему на палубе – закаты и восходы, черные грозовые тучи и золотые с розовым утренние облака. Только в море можно увидеть такое буйство красок, особенно, если человек обладает натурой романтической и художественной.

Но не только романтика манила Артема. Он был готов к трудностям. Мыслями он был уже далеко. Там, где ждут его странные растения и звери, где есть новые, не исследованные никем породы камня и еще каких-нибудь неожиданных и непознанных до него веществ. Каких – он понятия не имел. Но горы прочитанных в детстве и отрочестве книг настойчиво твердили ему только одно: «Ты тоже можешь быть первым. И на твою долю хватит открытий и неизвестных доныне чудес».

Поэтому Артем был спокоен и каждый день раскладывал на деревянном ящике, стоящем на палубе, бумагу и перья. Он записывал все свои наблюдения, заносил в тетрадь каждое событие и даже записывал сальные шуточки и поговорки, которыми пересыпали свою речь матросы на корабле. Артем и не думал становиться писателем, но ему все было интересно. Он описывал каждую увиденную им мелочь просто так, из любопытства, из привычки к прилежанию и аккуратности. Еще это занятие скрашивало однообразие походивших друг на дружку дней.

Дневник его начинался так: «Мы отбыли из Петербурга сентября 26 числа года 1858. Слава богу, свершилось! Всего в экспедиции два судна, называемые корветами. Мой корабль именуют «Одеон», а второй – «Гроза». Я плыву к далеким берегам и до сих пор не могу поверить в свою счастливую звезду. В экипаже нашем помимо капитана есть еще три старших офицера и трое ученых – один этнограф и два горных инженера. Этнограф – очень занятная персона. Все зовут его Порфирьичем, и человек он очень приятный и общительный. Кажется, он в экспедициях не в первый раз, и его здесь все знают. А вот горные инженеры, напротив, держатся особняком и весьма высокомерны. Фамилии их Трофимов и Желобов. Общаются только друг с другом да еще с капитаном. Слышал также, как пожилого крепкого дядьку звали Степаныч. Он – боцман. Остальные – матросы, человек около сорока. Мне обязанности назначены несложные, но для обучения мореходному делу, по-видимому, весьма полезные. Я пока вяжу канаты, именуемые здесь концами. А еще заставляют сшивать парусину. Руки с непривычки устают, но времени свободного достаточно. Так что дневник вести можно сколько душе угодно, что я с удовольствием и делаю».

Потом шли каждодневные прилежные записи всего нового, что увидел Артем на корабле и вокруг него. Примерно через месяц он записал: «Прошли Гибралтар, и вот он, Атлантический океан. Зрелище грандиозное! Виват Российскому флоту!» Еще через пять недель они обогнули южную оконечность Африки и прошли мыс Доброй Надежды. И, что удивительно – все это время погода баловала экспедицию умеренными попутными ветрами и полным отсутствием неприятностей. Но, не зря говорят, что бывает затишье перед бурей. Случилось так и на этот раз. На траверзе Мадагаскара погода резко изменилась и вдруг спустила с цепи ураганы и ветры. Дождь хлестал с такой силой, что вода океана смешивалась с водой небесной, и теперь невозможно было отличить низ от верха. Огромные волны тяжелыми глыбами переваливались за бортом корабля. Уже который день вокруг, насколько хватало глаз, была только бушующая водяная жуть. Иногда, когда океан немного успокаивался, вода в нем становилась почти синей, как небо, но чаще она была свинцово-серой, похожей на мрачную набухающую грозой тучу.

Небо теперь почти все время было неприятного темно-серого цвета, и ночью звезды не было видно сквозь промозглый мрак дождевых туч.

Во время шторма корабли сбились с курса, но никто не терял надежды, что небо, наконец, прояснится, и станет ясно, где они сейчас находятся. Однако черные тучи над горизонтом и не думали расходиться. Чистое звездное небо и дневное светило не появлялось уже несколько дней, и это обстоятельство сильно затрудняло для экспедиции возвращение на прежний курс. И оставалось только ждать своей судьбы. Главное теперь было уцелеть в лапах океана, который во все времена мог сделать самое совершенное человеческое творение лишь хрупкой игрушкой для неаккуратных океанских волн. Идиотское выражение «ждать у моря погоды» приобрело очевидный фатальный смысл.

Видимо, местные боги, отвечающие за погоду, решили показать незваным гостям, где зимуют раки в этих краях. И они показали!

Кончились замечательные ежевечерние посиделки на палубе. Корабли мотало и несло по воле волн, пока, наконец, они не потеряли друг друга из виду. Но так часто случалось в те времена, и капитаны, зная об этом, заранее договаривались о том месте, где встретятся после бури. Обычным местом встречи в этой точке земли и был Мадагаскар. Там можно было пополнить запасы воды и продовольствия и отдохнуть после жестокого шторма. «Грозе» повезло. Она выскочила из шторма как резиновый мячик из детской рогатки, и, едва дотянув до Мадагаскара, стала на якорь ввиду его берегов – зализывать раны, нанесенные внезапным и жестоким штормом.

«Одеон» же, разлученный этим штормом с «Грозою», продолжал бороться с волнами и, словно легкое перышко, был гоним ярыми порывами ветра все далее и далее от проторенных морских дорог. Природа, как видно, разозлилась не на шутку. Шторм уже много дней гнал и гнал «Одеон» по неизвестному маршруту. Ни солнце, ни звезды не появлялись на небе уже больше недели. А только огромные водяные буруны крутили и крутили в водоворотах деревянную скорлупку с горсткой смельчаков. Пока наконец в один из серых пасмурных рассветов не раздалось долгожданное: «Земля! Земля!» Все выскочили на палубу. Буря улеглась. Дождя не было. Низкое недоброе небо смотрело на нежданных гостей неприветливо. Узкий песчаный берег тянулся длинной полосой вдоль правого борта, и край этой земли уходил куда-то за горизонт. Скорее всего, это был не остров, а континент. И это была удача! Наконец-то можно будет крепко стать ногами на твердую землю, почувствовать не надоедливую зыбь палубы, а привычную земную твердь.

Корабль подошел к берегу так близко, как позволили глубины под килем. Матросы спустили две шлюпки, и, с виду неповоротливые, похожие на половинки пузатых, разрезанных вдоль продольной оси матрешек, суденышки понеслись к незнакомому берегу так быстро, как только позволяла сила доброго десятка человеческих рук. Решено было коротко обследовать этот берег, а затем двигаться к Мадагаскару, туда, где после бури должен был ждать их корвет «Гроза».

Артем за время путешествия успел подружиться почти со всем экипажем. Он был всеобщим любимцем, как и тогда, в детстве, когда умилял всех домашних своими детскими поцелуями перед каждым обедом. Его мягкий покладистый характер делал его добрым другом для любого, кто хотел этого. Артем обладал еще одним замечательным качеством, которым природа редко наделяет человека – он умел слушать. И люди, в благодарность за это качество, одаривали юношу своей искренней дружбой.

– Прыгай, Артем Кузьмич, прыгай! Давай сюда, скорее! – Наперебой кричали ему из шлюпки. Он ловко спустился в маленькое суденышко, и матросы налегли на весла. Боцман, не выпуская изо рта любимой трубки, резкими выкриками командовал слаженными движениями гребцов.

Артем сидел на носу лодки, которая быстро неслась к неизвестному берегу, и сердце его билось громко и быстро, словно колокольный звон поселился внутри него. Артем вглядывался в приближающуюся полосу прибоя, и ему казалось, что весь мир сейчас гудит колоколами вместе с его сердцем – так и происходит встреча человека с мечтой.

Лодка неожиданно жестко, с налета, уткнулась в песок, и Артем кубарем слетел со своего места в воду. Громкий хохот окружил его со всех сторон, когда он вынырнул из соленой пены прибоя.

– Ну вот, с боевым крещением вас, Артемий Кузьмич! – Боцман спрыгнул в воду вслед за Артемом и, подхватив того за шиворот, мощным рывком вышвырнул на берег. Артем наглотался солено-горькой воды – так неожиданно и быстро оказался он в прибрежных волнах, и грубоватая помощь боцмана пришлась весьма кстати.

– Эх, наберут молоденьких мальчонок и возись тут с ними, – ласково глядя на Артема, бормотал боцман себе под нос, пока тот, словно промокший под дождем щенок, отряхивал с себя воду.

– Что, Артемий Кузьмич, солона водица? – К нему, мокрому и растерянному подошел капитан. – Ничего, не тушуйтесь. Я сам по неопытности не раз со шлюпки вылетал, пока не приноровился. – И капитан дружелюбно похлопал юношу по плечу. Матросы с громким свистом и шутками вытащили шлюпку на песок, и теперь все оглядывались по сторонам, разглядывая незнакомое место.

Берег был песчаным, но недалеко от кромки воды начинались густые зеленые заросли. Капитан разделил всех сошедших на берег на две команды и приказал обследовать этот незнакомый песчаный пляж и прибрежный лес.

– Господа, прошу вас далеко не отлучаться. Сегодня у нас задача не исследовать сей неизвестный нам берег, а пока только осмотреться. Я думаю, двух часов нам будет достаточно. Через два часа собираемся все на этом же месте. В случае тревоги трубите в горн. – И обе команды разошлись по своим маршрутам.

Артему достался лес. В его команде было шестеро человек. Трое матросов, боцман и старший офицер. Юноша обрадовался такому удивительному совпадению. Дело в том, что с этим офицером за время плавания Артем сдружился особенно тесно. Ему нравилась неторопливая рассудительность и сдержанность этого человека. Звали его Сергей Викторович Караганов. Он был дворянин, замечательный мореход и ученый, и участвовал в экспедициях уже в третий раз. За время путешествия они с Артемом провели не один час за интересной беседой. Сергей Викторович рассказывал юноше о своих путешествиях, о том, что ему довелось увидеть и услышать, и подчас его рассказы напоминали захватывающие повести, в научность которых тяжело было поверить. Но сомневаться в его словах было в высшей степени неправильно, поскольку этот человек был образцом честности и принципов.

В самом начале путешествия Караганов держался слегка особняком ото всех, и обычно после ужина, если погода не была слишком мрачной и качка немного успокаивалась, он выходил на палубу, присаживался неподалеку от импровизированного кабинета, устроенного здесь же Артемом, и долго смотрел на темный горизонт. На его лице ничего не отражалось. О чем мог думать человек в таком положении? О чем угодно. О судьбах мира, о любимых людях, о новых землях. Даже просто ни о чем. И это тоже было правильным выбором, поскольку никто не знал, что можно ждать от завтрашнего дня – в море не стоит загадывать более, чем на одну минуту вперед.

Когда оставались силы и время, Артем вечерами прилежно трудился над дневником. Аккуратно исполнив свои обязанности, – в экспедиции исключений не было, здесь каждая пара рук была наперечет, – он исписывал страницу за страницей, пока свет дня, опускаясь все ниже и ниже к водной глади, не сменялся полным мраком, и вокруг становилось так темно, что писать уже не было возможности. Тогда он прятал свою бесценную тетрадь за пазухой камзола и вглядывался в темнеющий горизонт – не мелькнет ли там что-нибудь.

Караганов никогда не интересовался тем, что именно описывал в своей тетради молодой ученый. Он и так это знал – кто в молодости не вел путевых дневников! Но ему нравился этот молодой человек с кротким нравом и учтивыми манерами. Он наблюдал за ним, незаметно посмеиваясь в усы над его наивной молодой восторженностью, которая все же невольно вызывала уважение абсолютным следованием к поставленной цели. Караганов знал, что из таких людей с возрастом получаются настоящие ученые, которые прославляют Отечество и свою фамилию. А это очень много для обычного человека, жизнь которого – только крошечный миг для Вселенной.

Как-то, в один из таких вечеров, на борт их судна рядом с судовым фонарем села большая пестрая птица. У нее был огромный красный клюв, которым она непрерывно вертела во все стороны. Вид у нее был довольно устрашающий, но только не для молодого ученого. Артем несколько минут смотрел на нее, как завороженный, а потом медленно поднялся и стал подкрадываться к незнакомке.

– Не вздумайте подходить к ней ближе, чем на три метра, мой юный друг. Даже если вы большой любитель неизученной фауны и сильно хотите с ней познакомиться, – раздался из темноты голос Караганова. – Я знаю этот вид, они очень драчливы и не оценят вашего гостеприимства. – Артем от неожиданности отпрянул назад. Караганов встал со своего места и подошел к Артему. – Видите этот шрам, – офицер завернул рукав – в слабом свете фонаря Артем разглядел белеющий на коже рубец, – это я когда-то хотел покормить такого же интересного представителя этой хищной породы. Я тогда был примерно ваших лет. – Караганов поправил рукав и посмотрел на Артема. – Знаете, на палубе становится прохладно. Что вы скажете о чашечке хорошего чаю в кают-кампании? – После этого случая их ежевечерние посиделки стали традицией. Матросы, свободные от вахт и работ, приходили послушать рассказы Караганова. Они сидели тихо, как дети, которым няня на ночь читает волшебные сказки.

– Понимаете, Артемий, в мире множество удивительных вещей, о которых мы пока ничего не знаем. – Караганов набивал трубку табаком и неторопливо раскуривал ее. – Но это совсем не значит, что их нет. Наше невежество не делает эти вещи менее значимыми для этого мира, поверьте, мой юный друг, вы на правильном пути. Ваша жажда знаний будет обязательно удовлетворена. Если есть вопрос, то обязательно будет и ответ. Печально, что не у всех людей возникают вопросы к этой жизни. И они навсегда остаются в неведении, как устроен этот мир. Это очень печально, но это так. И ничего с этим нельзя поделать – таков промысел божий. Он намеренно сделал всех людей разными, и у каждого свое предназначение. – Артем слушал товарища и удивлялся. Неужели и ему предстоит узнать столько необыкновенного и неизведанного? И этот его простой вопрос вскорости совершенно неожиданно получил ответ.

Как только маленький отряд удалился в чащу, сразу стало намного темнее – высокие стволы деревьев скрывались где-то высоко над головами людей. Их мощные кроны с тяжелыми каскадами плотной листвы прятали дневной свет и были густо переплетены лианами. Под деревьями было сыро и душно. Негустой подлесок давал вполне свободный проход, и людям не приходилось прокладывать себе дорогу вперед при помощи титанических усилий, как это часто бывает в густых нехоженых лесах.

Отряд шел вглубь леса уже около часа, когда на их пути попалось русло пересохшего ручья.

– Надо возвращаться, – сказал Караганов, задумчиво глядя вдоль ручья. – Ручей – хороший ориентир. И идти удобно, словно для нас дорожку постелили. Но сейчас идти бессмысленно, – он рассуждал вслух, – капитан дал всего два часа, а здесь дорога может быть и на несколько дней пути. – Боцман одобрительно качнул головой, выпустив густой синий клубок дыма. Матросы молча ждали распоряжений, не вмешиваясь в разговор. И только Артему не хотелось возвращаться на корабль, когда так близко были приключения из его детской мечты. А вдруг за поворотом неизвестное племя или и того интересней? Караганов продоложил: – Сейчас короткий привал, и айда назад. – Матросы одобрительно загалдели и повалились на мягкий мох, росший по берегам бывшего ручья, снимая жесткие кожаные башмаки и растирая затекшие ноги. Такая обувь хороша была на твердом дощатом помосте палубы. А в лесу тяжелые башмаки были словно пудовые гири на ногах. Они набирали влагу постепенно – толстая кожа промокала в росистой траве. Противный зуд насекомых становился невыносимым во влажном и душном лесу, и злющие мошки воспользовались тем, что люди блаженно лежали на траве без движения. Они теперь заползали в складки одежды, забирались в любые доступные места и нещадно кусались. Артем сначала отбивался от надоедливых насекомых, но не выдержал, вскочил и стал приплясывать, хлопая себя по бедрам и локтям. Боцман, посмеиваясь, смотрел на него, раскуривая свою трубку. Когда из трубки вырвался первый клубок дыма, боцман удовлетворенно вздохнул и сказал:

– Вот вы, Артемий Кузьмич, человек образованный, а того не знаете, что мошка дыма боится. Закурили бы трубочку, и вся недолга.

– Я не курю, спасибо за совет, боцман, – сквозь зубы сказал Артем, отчаянно отбиваясь от обнаглевших насекомых – сильно открывать рот в лесу, наполненном стаями мошкары, не стоило.

– Вот и зря, – поддержал боцмана Караганов, – в нашем деле трубочка крепкого табаку – небесполезная вещь. И в холод согреет, и мысли поправит после утомительного дня.

– И вы туда же, – обиделся Артем. – Я это чертово зелье с детства не люблю. Мой батюшка любитель этого занятия, а я, извините, не приемлю. – И Артем гордо вскинул голову, всем своим видом давая понять, как он относится к табаку.

– Эх, молодо-зелено, – снисходительно пробормотал боцман. Но Артем расслышал его тихое бормотание, и обида выросла над ним, как многоэтажный дом. Он теперь только что не дымился от этой обиды. Но Караганов, предвидя последствия, первым выбросил белый флаг.

– Вы в чем-то правы, мой юный друг. Конечно, табак – это не монпансье. И вредность его доказана. Но каждый человек волен в своем выборе. Если вам претит нюхать табачный дым, так и правильно, здоровее будете. Если, конечно, не станете злоупотреблять водкой или другими соблазнами. Все ведь в жизни относительно. Можно курить крепчайшее зелье и прожить долго и счастливо. А можно кушать исключительно манную кашку, и скончаться от банальной простуды, не прожив и половины жизни. Это уж как кому на роду написано. – Матросы весело заржали, но Караганов строго глянул на них, и они притихли. – Не обижайтесь, Артемий Кузьмич. Я уважаю ваши взгляды. Но я не сторонник фанатизма в любом его проявлении. Позвольте другому быть другим, и тогда гармония в вашей душе будет вечной.

Спокойствие и философский взгляд на мир – самое лучшее лекарство от любой обиды. Артем сразу успокоился и даже устыдился себя.

– Да и правда, чего это я вспылил. Вы, как всегда, правы, а у меня не хватает жизненного опыта и выдержки. – Он подошел к Караганову и подал ему руку.

– Я ценю в людях именно это качество, которое есть в вас – умение признавать свои ошибки. Или, скорее, временные заблуждения. Так будет точнее. Ваша молодость извиняет отсутствие жизненного опыта, а мудры вы не по годам. – Караганова растрогал юношеский порыв Артема, и он искренне пожал протянутую ему руку.

Притихшие матросы с уважением смотрели на обоих, а боцман только цокнул языком, вынул изо рта дымящую, словно локомотив, трубку и махнул ею, словно говоря: «Вот, мол, вам образец истинных человеческих отношений. Не грех бы и нам это перенять». Но все это можно было только предположить – на его лице цвета мореного дуба тяжело было наверняка прочесть хоть какое-то проявление чувств.

Напуганная густым трубочным дымом, мошка наконец присмирела и не наседала теперь на людей как раньше. Артем присел на траву, опершись спиной о дерево, и закрыл глаза. Перед его мысленным взором пронеслось далекое детское воспоминание: зеленый луг с пышной мягкой травой, сестры, играющие с воланами, яркий солнечный день с убаюкивающим летним теплом и безмятежностью во всем мире. Он почти задремал, но какой-то резкий непривычный звук вывел его из этого дремотного состояния. Артем прислушался. Через несколько минут звук повторился. Он напоминал цоканье лошадиных копыт по мощеной булыжником мостовой. Артем огляделся вокруг. Матросы лежали на траве, а боцман и Караганов о чем-то тихо беседовали. Артем поднялся и неторопливо пошел в сторону звука, по пути разминая затекшие ноги. Пройдя вперед по руслу ручья около сотни метров, Артем вновь услышал этот звук. Теперь он раздавался прямо у него над головой. Взглянув наверх, юноша рассмеялся. Прямо над ним на толстой ветке неизвестного ему дерева сидела крохотная обезьянка. Она рассматривала Артема с таким же любопытством, как и он ее. Когда ей это надоело, обезьянка сложила язык трубочкой и совсем как уличный мальчишка где-нибудь на набережной Петербурга стала лихо цокать им. Звук был громкий и залихватский. Казалось, еще мгновение, и обезьянка заливисто свистнет молодецким посвистом, как бывалый питерский ямщик, и примчится на ее зов Сивка-Бурка. В яблоках. Но обезьянка, поцокав языком в свое удовольствие, умчалась по ветвям деревьев куда-то в чащу. Артем развернулся, чтобы идти назад, и вдруг у себя под ногами увидел следы босых ног, отпечатавшиеся в мокрой глине на дне почти пересохшего ручья. Он присел и пальцем потрогал глину – следы были довольно свежие, глина еще не успела застыть и осыпаться. Поразмыслив минуту над этим непредвиденным обстоятельством, Артем решил, что в одиночку разгадывать эту загадку в незнакомом лесу не стоит. Быстрым шагом он вернулся на поляну, где уже заметили его отсутствие.

– Что же это вы, батенька, дисциплину нарушаете, – укоризна в голосе Караганова была едва уловима, но Артем и так знал, что провинился – отлучаться в одиночку в незнакомом месте категорически запрещалось.

– Извините, Сергей Викторович, больше не повторится. Но я тут одну интересную находку обнаружил. – И Артем рассказал о своем открытии. Караганов внимательно выслушал рассказ юноши, по-привычке запустив пятерню в бороду, что означало у него признаки крайней обеспокоенности, и после минутного раздумья он изрек:

– Значит так, слушай мою команду. Чтобы через пять минут нас с вами здесь не было. Незнакомые следы, да еще свежие – это плохой знак в неисследованном месте. Это значит, что они нас видят, а мы их нет. Возвращаемся!

После привала сил у всех поприбавилось, и отряд быстро пошел в сторону берега. Вскоре они вышли на песчаный пляж, где их уже поджидал капитан со своими людьми.

– Ну как? Что-нибудь интересное нашли? – По тону капитана невозможно было определить, шутит он или спрашивает серьезно. Караганов в тон ему ответил:

– А что бы вы на нашем месте искали? Клады? Или полезные ископаемые?

Капитан улыбнулся:

– Насчет кладов – это вы в самую точку попали. Смотрите, – он махнул рукой матросу, и тот вытащил из холщового мешка странную находку – рынду – корабельный колокол. На нем было написано славянской вязью «Феофан». – Мы нашли это на песчаном берегу. Один из матросов заметил. Молодец! Когда вернемся на корабль, выдам ему премию – фляжку вина. Пригодится. А вы, Караганов, понимаете, что это значит? – Капитан не дал никому ответить на свой вопрос и сам же продолжил: – А это значит, что на этом неизвестном берегу не мы первые побывали. А еще кто-то из наших соотечественников уже ступал на эту землю. И теперь вопрос – кто это был и где он сейчас. Судя по всему, колокол лежит здесь давно. Больше никаких следов судна мы не обнаружили. Если они и были, то их разметали ветры и прибрежные волны.

– Вы думаете, корабль потерпел крушение? – спросил капитана Артем.

– Скорее всего, так и случилось. Судите сами – колокол лежал на расстоянии полукабельтова от линии прибоя. Далековато для случайности.

– Да. Рынды плавать еще не научились, – заметил боцман. – Выходит, что колокол тот волнами вместе с кораблем на берег вынесло. А потом доски, что полегче, назад в воду унесло. А колокол-то и остался. – Боцман помолчал и добавил со вздохом: – Похоже, что все так и было. – И перекрестился на ближайшую пальму.

– Вы знаете, капитан, не такое это место, по-видимому, и пустынное. Здесь не только наши соотечественники следы оставили. – И Караганов коротко доложил капитану о находке Артема. Капитан сразу стал серьезен.

– Да, вы правы – не такой уж этот край пустынный, как кажется с первого взгляда, – многозначительно глядя на старшего офицера, сказал капитан. – М-да, а чего мы, собственно, ожидали? Везде люди живут. И я согласен с вами, в целях безопасности экспедиции надо как можно быстрее возвращаться на корабль. Недаром древние говорили – предупрежден, значит вооружен. Вот и мы с вами вернемся сюда предупрежденные и вооруженные. Наука наукой, а понапрасну рисковать жизнями людей нам ни к чему.

Оба отряда погрузились в лодки и благополучно прибыли на корабль. Больше никаких происшествий в тот день не случилось.

Наутро произошло чудо. Наконец, после долгого перерыва тучи разошлись и выглянуло солнце. Капитан с утра засел за вычисления и уже вскоре все знали, что за местность попалась им после такого непредсказуемого путешествия.

– Мы, господа, с вами сейчас на восточном побережьи Африки. Я думаю, это Танзания. Да, далековато нас занесло, да господу богу не прикажешь – погода – это его епархия. Но во всем есть положительный знак. Может статься, и о соотечественниках наших что выясним – это наш долг перед богом и Отечеством. Думаю, и местные людишки вскорости объявятся. Конечно, особого дружелюбия нам здесь ожидать не приходится, но исследовать этот берег весьма заманчиво. Думаю, два-три дня у нас найдется. Все же, не каждый день судьба заносит в такую даль. Обидно будет упустить этот шанс.

В экспедицию выбрали исключительно добровольцев. Таких набралось почти два десятка. Из офицеров это были сам капитан, Караганов, Артем и ученый-этнограф Порфирьич. Также в добровольцах оказался и боцман Степаныч. Остальные были матросы. Но капитан выбрал из этих добровольцев семерых самых крепких и выносливых, а остальным велел остаться на корабле.

Оба горных инженера от путешествия в лес отказались. Они планировали осмотреть небольшой горный кряж, возвышавшийся километрах в двух левее песчаного пляжа, напротив которого располагалась стоянка «Одеона». Экспедиция же в лес планировалась на три-четыре дня, и Артему показалось, что инженеры, с презрением относившиеся ко всему на земле, кроме своих холодных бездушных камней и минералов, решили, что слишком тесного общения с моряками им не перенести. Ему даже подумалось – и на кой черт им вообще было из Питера уезжать? Сидели бы себе в своем Горном институте да изучали гранит Питерской набережной. В общем, их авторитет пал в глазах Артема весьма низко.

Но все остальные неожиданной передышке в затянувшейся морской прогулке были только рады. Особенно обрадовался ученый-этнограф. Он и не ожидал, что ему так повезет. Ведь основной целью экспедиции был поиск малоизученных земель в районах островов Океании и далее, к северу от этих земель, вплоть до Японии, а это совсем другие народы и племена. Но все это можно было и отложить ради такого случая.

Оба отряда снова высадились на берег. Теперь все выглядело иначе, более основательно и продуманно. Каждый отряд был снабжен оружием и провизией на три дня. Решено было обследовать близлежащий берег в двух направлениях. Вдруг удастся обнаружить еще следы кораблекрушения. Надежды было мало, но с нынешней целью экспедиции эта новая задача не расходилась. А насчет следов, отпечатавшихся на дне ручья, разговоров не было. Все и так понимали, что это означает. Дикая страна, дикие люди. Только вот выяснить бы, дружелюбные это дикари или не очень.

Отряды разошлись в разные стороны, договорившись встретиться на этом же месте через три дня.