Люди назвали его Турткозом, то есть Четырёхглазым, потому, что на лбу у него были два маленьких белых пятнышка, и правда очень похожих ещё на одну пару глаз; старшего брата нарекли Куппа́ком, а маму уже давно все звали Алапа́р. За щенками присматривал Караба́й, краснощёкий мальчик, сын чабана. Это был очень хороший мальчик, всегда улыбался, и ласковый. Но зато Куппак отличался заносчивостью, просто и не говорите какой! По поводу и без повода рычал, будто готов был разорвать всех на куски. А сам такой маленький, не больше детской меховой шапки-ушанки. Он даже Карабаю показывал свои клыки, хотя тот не бил его, не ругал, а угощал всегда чем-нибудь вкусным. В такие минуты Алапар, мама Куппака, тихо рычала и глядела на сына строгими глазами. Она как бы говорила забияке: «Разве так можно, сынок? Люди к тебе с добром, а ты кусаться готов! На добро надо отвечать добром, это издавна принято в нашем, собачьем, племени». Но Куппак был упрямый и глупый и мамы своей не понимал. Он всё старался цапнуть Карабая за руку, тем более что тот не сердился, а смеялся и дразнил щенка. Куппак выходил из себя, заходился лаем. Тогда Алапар сердилась всерьёз, хватала зубами нахала за ухо, дёргала несколько раз: «Лежи смирно, не то схлопочешь у меня!» Если Куппак и после этого не переставал, мама Алапар обиженно опускала тяжёлую голову и трусила вон из загона, где находился их дом-конура, сколоченный из неструганых досок. Алапар отбегала как можно дальше, забиралась под кусты, ложилась, свернувшись в клубок, и устало закрывала глаза. Но стоит ли говорить, что с такими несмышлёными не уснёшь — ни минуты покоя не дадут. Только прикорнёшь, а они тут как тут: подавай им есть. Особенно Куппак — ужасный обжора. Где ни спрячешься — везде найдёт. Насытится молоком, станет толстым, как полный бурдюк, и опять начинает шуметь, пугать уснувших в загоне овец. Зарычат на него: «Эй, невежа, замолчишь ты или нет?» — он на миг вроде бы угомонится, притихнет, но потом опять за своё — лает, воет, визжит и нипочём ему, что чужой покой нарушает. Такой уж у него характер. Эгоист он и очень уж сварливый.
Турткоз совсем другой. Степенный и мудрый не по годам. Кажется, что он вечно только лежит, молча прижавшись к тёплому боку мамы, дремлет и видит какие-то сны. Но это обманчиво, он очень чуткий, улавливает малейший шорох или незнакомый запах и тут же вскакивает на ноги, готовый к бою. Однако шум поднимать не спешит. Лает только тогда, когда видит, что это нужно. Необходимо. Очень умный щенок Турткоз. Если случается, что ему кто-то что-нибудь говорит, а он не понимает, о чём речь, обязательно старается разгадать по глазам говорящего. Поэтому хозяева Турткоза, Карабай и его папа, очень любят щенка. Они иногда кличут его не Турткозом, а Серга́ком, то есть Чутким, но он всё равно понимает, что говорят именно о нём, и молча подбегает на зов, помахивая хвостом.
Когда Турткоз слинял и у него потом выросла новая чёрная, как воронье крыло, блестящая и переливающаяся шерсть, Карабай и его папа-чабан разобрали юрту, навьючили её на лошадей, согнали всех овец вместе и повели их под гору. По дороге им повстречались такие же отары, рядом с которыми скакали на конях мальчишки, похожие на Карабая, и степенно ехали чабаны, похожие на его папу. Они курили длинные папиросы, весело смеялись, что-то кричали, показывая плетьми куда-то вдаль. Сколько Турткоз ни всматривался вперёд, ничего он там интересного не увидел, кроме множества белых пятнышек в зелёной равнине, начинавшейся от самого подножия гор. Эти пятна всё росли, росли и вскоре обернулись большими белыми юртами. Но юрты эти почему-то были не круглые, как там, в горах, и крыши у них блестели до того, что глазам делалось больно.
Их встречали. Много, очень много людей их встречало. Были здесь и дяди, похожие на чабанов, только они почему-то почти все ходили с длинными сучковатыми посохами; были мальчишки, похожие на Карабая, но не такие чёрные, как он, и не такие добрые и весёлые; были тут ещё очень красивые люди, в очень красивых, разноцветных одеждах. Турткоз узнал, что их зовут «женщинами» и «девушками». Смеялись они очень нежно и приятно и радостно обнимали чабанов и мальчишек вроде Карабая и целовали их. Здесь же Турткоз услышал слово «кишла́к» и понял, что теперь они будут жить в кишлаке. Потому что во дворе, куда они вошли вслед за Алапар и за навьюченными лошадьми, он тотчас заметил большую конуру, такую же, какая у них была в горах. Только эта была выкрашена в весёлый зелёный цвет. Значит, теперь их дом будет здесь.
Вскоре большое рыжее солнце потускнело и закатилось где-то вдали, за домами. Однако в кишлаке не стало темно, как это обычно бывало в горах. На улице и в домах вспыхнули маленькие яркие светильники, но они были ярче любого большого костра. Турткоз удивился этому, но беспокоиться не стал — хозяева, конечно, понимают, что делают. К тому же давала о себе знать усталость — немалый путь они прошли сегодня. Турткоз прижался потеснее к маме Алапар и забылся глубоким сном.
Утром, чуть свет, Турткоз проснулся от громкого человечьего голоса над самым ухом. Щенок настороженно вскинул голову, мускулы его напряглись. Говорили где-то на улице. Голос был незнакомый и не сказать чтобы ласковый. А вдруг это кто-то чем-то грозит хозяину или белозубому Карабаю?
Турткоз крадучись обошёл двор, выглянул из калитки. Поблизости никого не было. К тому же и голос умолк. Кто знает, может, человек учуял Турткоза и спрятался?.. Или испугался и убежал?
Щенок уже хотел было уйти восвояси, но голос опять зазвучал. Турткоз вздрогнул, шерсть у него на загривке вздыбилась, и он залился громким лаем. Человеческий голос доносился из тарелки, похожей на ту, в какой им, Турткозу и Куппаку, давали вчера есть. Тарелка висела на высоком дереве без веток и, невзирая на лай щенка, продолжала сыпать слово за словом. Обозлённый, Турткоз затявкал пуще прежнего. Вдруг ему показалось, что кто-то яростно вторит его лаю. Оглянувшись, Турткоз увидел Куппака. Тот тоже надрывался изо всех сил, только он лаял не на тарелку, а неизвестно на кого. Тут из калитки выглянул Карабай, посмотрел на кутят, потом на чёрную говорящую «тарелку» и громко расхохотался. В это время голос умолк, может, наконец испугался? А чуть спустя полились какие-то незнакомые, чудесные, обволакивающие тёплыми, нежными волнами звуки. Турткоз примолк. Он понял, что в чём-то оплошал, уподобился своему сварливому братцу Куппаку и, пристыжённо опустив голову, затрусил к зелёной конуре, где спокойненько дремала мама Алапар. Лёг к ней под бочок, потёрся носом о приятно пахнущую шерсть и подумал: «Кто это, интересно, такой большой, спрятался в малюсенькой тарелочке? И что за чудесные звуки полились потом? У меня от них даже весь страх и злоба прошли».
А Куппак, разумеется, ещё долго разорялся у столба с тарелкой…
Прошло время. Как-то в дом Карабая заявился толстый усатый человек с узелком под мышкой. От узелка пахло кровью. Учуяв этот запах, мама Алапар недовольно оскалилась. Человек вывел из хлева жирного барашка и годовалого телёнка, отвёл в дальний конец сада, за которым начинались поля, убегающие к горам. Потом развернул свой свёрток, в котором лежали длинные, сверкающие, как солнце, ножи и ещё какие-то предметы. Куппак и Турткоз поотстали, потому что испугались, а мама, та даже не выглянула из конуры, сделала вид, что спит, хотя кожа у неё над носом то и дело судорожно дёргалась.
Куппак и Турткоз не выдержали, запах свежей крови зазывал их. Они побежали в конец сада. Там после мясника остались потроха. Щенята с жадностью набросились на них. Потом они увидели ямку, а в ней — кровь. Первым подбежал к ямке Куппак, но Турткоз, сделав несколько несмелых шагов, остановился. Он вдруг вспомнил маму, вспомнил, как у неё подёргивался нос. А ведь и она могла прийти сюда, полакомиться свежими потрохами. Но она даже из конуры не вылезла.
— Иди, недотёпа, иди похлебай свежей крови, — крикнул мясник Турткозу, показывая длинным ножом на яму. Куппак подумал, что это ему говорят, поднял голову. Вся морда у него была вымазана. Турткозу даже противно стало, он повернулся и затрусил к маме…
На другой день к дому Карабая отовсюду начали стекаться люди. Кто пешком шёл, кто ехал верхом на лошади или на осле, а кто и в машине прикатил. Алапар не обращала на них никакого внимания, хотя раньше, в горах, незнакомых людей и близко не подпускала ни к юрте, ни к загону, готова была разорвать на части. А сейчас она молчала. Значит, так нужно, решил Турткоз, и тоже не стал волноваться. Турткоз-то решил так, но Куппак!.. И не рассказать, что он выделывал! Кидался на всех подряд, выл, лаял, поджав при этом уши и разгребая задними ногами землю, в общем, делал всё, точно хотел кому-то доказать, что злее его на свете нет.
Люди не обращали на Куппака никакого внимания, но он всё равно лаял и лаял, кидался и кидался, хотя знал, что досаждать себе долго люди не позволят. Так оно и случилось: из дома вышел Карабай и направился к Куппаку. Но Куппак, хитёр же, бестия, сразу перестал лаять, побежал навстречу хозяину, виляя хвостом, игриво топорща уши: я, мол, ничего не делаю, просто забавляюсь со скуки. Карабай кинул Куппаку большой мясистый мосол, точно в награду за хорошее поведение. Куппак ловко подхватил мосол и дал дёру. Вот так. А Турткоз остался ни с чем. Только печально поглядел вслед брату.
Карабай понял, что обидел Турткоза, обделив его. Покопался в кармане брюк, вынул кусочек сахару и кинул ему. Турткоз с хрустом съел сахар — до чего же сладко, вкусно! Какой чудесный всё-таки мальчишка этот Карабай! И нарядный он сегодня, как никогда: сапожки на ногах сверкают, как весеннее солнце, зелёный бекасамовый чапан [1] перевязан таким ярким поясным платком — бельба́гом, что кажется, на него сели все разноцветные бабочки горного пастбища — яйла́у. На голове — пушистая лисья шапка. Лицо раскраснелось, глаза улыбаются — доволен Карабай, счастлив! Он ласково потрепал Турткоза по загривку, погладил по голове и сказал:
— Праздник сегодня, Турткоз, большой той! Радуйся, малыш!
И хотя Турткоз впервые слышал слово «той», понял, что это очень хорошая вещь — праздник.
Вот он каким был, праздник. Вечером на кишла́чной площади разожгли большой костёр. Собралось много-много народу, те люди, которые приехали днём на конях, ослах и в машинах, тоже пришли сюда. Какой-то парень начал вовсю колотить огромными ручищами по дойре́: така-така-тум, така-така-тум! — а вокруг костра плясали красивые юноши и девушки. Турткозу очень понравились их плавные, мягкие, в то же время быстрые движения. Он до того увлёкся, что хотел встать на задние лапы и тоже пуститься в пляс, но тут же шлёпнулся на землю, смутился и больше не пытался подражать танцующим. Только смотрел на них, подобравшись поближе к костру.
После этого один молоденький парень взял в руки что-то, похожее на посудину из тыквы, в которой таскали воду на яйлау. Только у этой тыквы ещё была длинная ручка и на неё натянуты провода. Вот по ним-то и забегали, запорхали пальцы юноши, и в воздухе опять поплыли чудесные, завораживающие звуки, какие совсем недавно лились из той самой чёрной тарелки, висевшей на столбе. Люди вдруг приумолкли, стали печальными, задумчивыми.
— Прекрасная мелодия! Так за душу и берёт! — вздохнула какая-то женщина. И Турткоз понял, что самые хорошие вещи на свете — это той, мелодия и ещё когда красивые юноши и девушки пляшут вокруг костра.
Куппак, видно, тоже не остался безучастным к мелодии: принялся подвывать юноше. Мама Алапар ударила его лапой, чтоб не мешал слушать. Когда парень умолк, в круг вышел высокий бородатый человек с большой медной тарелкой в руках. Он останавливался возле каждого человека, смотрел требовательным взглядом и говорил:
— Бросайте кто сколько может. И сладкоголосый соловей нуждается в деньгах, потому как душа требует услады, а желудок пищи.
И загорелые чабаны, и их жёны, разодетые в яркие цветастые платья, и даже мальчишки, вроде Карабая, кидали на медный поднос какие-то бумажки, что назывались «деньги». И чем больше росла горка этих бумажек, тем быстрее приговаривал Бородач:
— Бросайте, бросайте, не жалейте, дорогие товарищи передовики-животноводы! Ведь в этом году вы получили по сто ягнят от ста овец — прибыль-то какая!
Потом парень, который играл на «тыкве», запел. Да так сладко, так протяжно, что Турткоз тут же назвал его про себя «сладкоголосым». А Бородач тем временем, отойдя в укромный уголок, жадно пересчитывал деньги.
С рассветом Алапар отправилась вместе с отарой на пастбище. А Куппак и Турткоз спали, пока им не надоело. Выбравшись наконец из конуры, они увидели, что Бородач, который вечером с тарелкой в руках обходил людей, и отец Карабая идут к ним. Куппаку, видно, показалось, что их угостят чем-то, и, чтобы успеть подхватить самый лакомый кусочек, он помчался им навстречу. Подбежал, стал тереться о ноги хозяина, вовсю махая хвостом. Бородач взял его на руки, осмотрел со всех сторон, даже палец засунул в рот, трогая зубы. Потом погладил по голове, что-то сказал отцу Карабая. Они повернулись и пошли обратно к дому. А Куппак так бесстыдно развалился, лёжа на руках незнакомца, что даже язык вывалил из пасти. Турткоз отвернулся, словно хотел сказать: «Фу ты, даже противно смотреть, как подлизывается!»
Вскоре Бородач унёс Куппака из дома.
Мама Алапар вернулась поздно вечером. Турткоз выбежал ей навстречу, повилял хвостом, как бы говоря: «Добрый вечер». Мама ласково куснула сына за ухо, потом ткнулась в сторону, точно хотела там что-то найти. Но вокруг было пусто. Алапар настороженно огляделась. Не нашла того, что искала. Тихонько повизгивая, обежала весь двор. Голос её стал жалобным, горестным. Какое-то время Алапар стояла, понурившись, потом сорвалась с места и вылетела со двора…
Вернулась мама поздно ночью, усталая, печальная. Даже не глянув на миску с похлёбкой, легла на голую землю у конуры. И всю ночь тихонько скулила, крупные капли слёз скатывались из её глаз. Тогда-то Турткоз и понял, что она искала глупого Куппака. И ещё Турткоз понял, что лишился брата, и ему стало грустно и одиноко. Да, не всегда он ценил Куппака. А ведь с ним было не так плохо и уж скучать не приходилось. Они бегали вперегонки, боролись, понарошку покусывали друг друга, барахтались в пыли, выкидывали разные штуки. Теперь вот он, Турткоз, остался один. Попробуй поиграть с жирным, как баран, чёрным котом, который вечно лежит, растянувшись на солнце, распушив свой грязный хвост. Он шуток не понимает и скор на расправу: как царапнет своими когтищами — будь здоров! Вмиг может клок шерсти вырвать, а то и глаз!
Тут вообще не с кем дружить, все ужасно драчливые. Вчера вон хотел Турткоз просто так, из любопытства, подойти к белой курице. Она гуляла у реки со своими маленькими, жёлтенькими цыплятами.
Увидев его, эта белая злюка нахохлилась, раскудахталась, налетела да ка-ак долбанёт по лбу своим клювом, что у бедняги Турткоза искры из глаз посыпались. До самой конуры бежал, всё повизгивая. И боялся оглянуться, чтобы злюка-квочка, чего доброго, опять не тюкнула его по лбу! Как назло, и Карабая нет дома. Он теперь с самого раннего утра куда-то уходит, закинув за плечо чёрную блестящую сумку…
Вскоре сильно похолодало. У Турткоза к этому времени заметно выросла шерсть, и заморозки ему теперь были не страшны. Турткоз стал ходить вместе с мамой Алапар на пастбище, помогать чабанам пасти овец. И в один из дней он увидел волка. Да, да, настоящего, живого волка! Турткоз даже лаял на него, сердито лаял, взахлёб. Правда, стоял он при этом позади взрослых собак, и, когда те кинулись преследовать серого злодея, Турткоз с места не тронулся. Почему, спросите вы? Да потому, что очень уж противный был этот волк, отвратительный даже. Большой такой, тощий — одни рёбра торчат. Шерсть на нём грязная, ужасно воняет и вся клочьями, кривые, острые клыки сверкучие, как ножи у того самого мясника, а глаза — злые-презлые и кровью налитые… Бр-р-р!
По тому, как метались овцы, ярились волкодавы, суетились чабаны, Турткоз понял, что волк — это самый главный его враг. Враг и людям, и овцам. Он, Турткоз, сегодня струсил. Спрятался за сильных собак. Интересно, что будет, если когда-нибудь он столкнётся с волком один на один? Неужели опять хвост подожмёт?..
Турткоз долго думал об этом, устремив печальный взгляд вдаль. И тут мама Алапар лизнула его ухо, точно хотела сказать: «Не переживай, сынок. Ты не трус, ты просто мал ещё. Всему своё время».
Как бы сделать так, чтобы поскорее вырасти, смело встретиться с этаким страшилищем, как сегодняшний волк, и задать ему хорошую трёпку?..
Карабай был в одной рубахе. Светило солнце, дул тёплый ветерок. Небо было чистое, голубое. Карабай бежал по лугу, разматывая в руке катушку. Змей, привязанный к концу нитки, устремлялся всё выше и выше. Турткоз сидел неподалёку на задних лапах и, высунув язык, смотрел, как кувыркается в бездонной синеве ярко раскрашенный змей — человечьи глаза, рот, нос и длинная борода, — то падая вниз, то взмывая вверх.
Весь вид Турткоза выражал восторг и восхищение.
Вдруг позади раздались тяжёлые шаги. Турткоз недовольно оглянулся — кто это посмел им мешать? К нему приближался высокий, грузный человек с красным широким лицом и большими, загибающимися кверху чёрными усами. От человека волнами наплывал запах крови. Турткоз узнал человека — это был мясник, тот самый мясник, который совсем недавно зарезал жирную овцу и годовалого телёнка и их кровью угощал Куппака да ещё и ему, Турткозу, предлагал!
«Ага, попался мне наконец, убийца! — подумал щенок, наливаясь яростью. — Ведь ты — один из главных врагов овец и телят! Чабаны их растят, как своих детей, пестуют и холят, а мама Алапар и другие собаки охраняют, не зная ни сна, ни покоя, а ты их режешь, убиваешь! Ты тоже волк! И не будет тебе пощады! Сейчас я с тобой расправлюсь!»
Никогда ещё на Турткоза не находила такая злоба: он угрожающе зарычал, оскалился и бросился на мясника. Тот не ожидал нападения, но вовремя увернулся и пинком отбросил щенка назад. Турткоз вскочил на ноги, опять кинулся на врага, глядя прямо в его колючие, жёсткие глаза. Жалко, очень высоко они находятся. Не достать, не то…
Мясник выхватил из ножен длинный сверкающий нож, тот самый, которым совсем недавно зарезал овцу и телёнка, изготовился. Но тут подоспел Карабай, встал между ними. Турткозу пришлось отступить, недовольно рыча. Он не считал себя побеждённым.
Карабай о чём-то поговорил с мясником, потом привязал нитку от змея к животу Турткоза и, успокаивая его, ласково потрепал по шее.
— Побудь здесь, Турткоз, я сейчас вернусь. Провожу только дядю.
Турткоз прилёг на тёплую землю. Змей, привязанный к нему, гремел в вышине, туго натянув нитку. Турткоз смотрел ввысь, но думал о своём. Щенок чувствовал, что на него надвигается какая-то беда, но предотвратить её он не в силах.
Вечером вернулись отары, заполнив окрестности гомоном и блеянием. В калитку вошли Алапар и отец Карабая. Турткоз сразу успокоился. К тому же он ещё днём видел, что мясник мирно возлежит в комнате для гостей, развалясь на нескольких подушках, и прихлёбывает из пиалы чай и совсем не похож на человека, который замышляет что-нибудь плохое.
Но наутро мясник снова появился во дворе. Теперь уже не один, а вместе с отцом Карабая. Громко разговаривая, раскатисто смеясь, он чувствовал себя как дома. Но вот мясник увидел Турткоза и уставился на него, точно так, как, наверное, смотрит обычно на жирную овцу или телёночка, которого ему предстоит зарезать, примериваясь на глазок, сколько будет в нём чистого веса. Турткоза опять захлестнула злоба. Он изготовился к прыжку, зарычал. А мясник вроде бы даже обрадовался, видя, какой щенок злой. Стал что-то с жаром доказывать отцу Карабая, показывая на Турткоза. Похоже, расхваливал его, убеждал пастуха в том, что из такого щенка обязательно вырастет умный, чуткий и злой пёс, верный своему хозяину. Кому, скажите, не польстит похвала? Но Турткозу лесть мясника была вовсе не по душе. Он опять зарычал, но старый чабан посмотрел на щенка строго, погрозил пальцем, веля лежать смирно.
Турткоз нехотя лёг на место. Отец Карабая поговорил с мясником ещё немного, потом позвал Турткоза. Тот сделал вид, что не слышит.
— Турткоз, кому говорят: ко мне! — негромко, но властно повторил хозяин.
Щенку волей-неволей пришлось встать и подойти к хозяину. Он знал: отец Карабая, этот огромный, сильный человек, способный под каждой подмышкой унести по овце, очень добрый, никогда ни на кого не повысит голоса, никого не обидит. А Турткоз ему ничего плохого не сделал, значит, и опасаться нечего.
Мясник достал из-за пазухи моток верёвки, протянул отцу Карябая. Тот молча взял верёвку, ловко обвязал один конец её вокруг шеи Турткоза, затем выпрямился и сплюнул в сторону. Щенок ещё ни разу не чувствовал, что это такое — петля на шее, и теперь он очень удивился. Его точно собирались душить или водить на поводу, как ту самую бодливую козу, что ходит впереди отары. Верёвка сильно жала горло.
И эдакое сделал с ним, Турткозом, отец Карабая, этот могучий и добрый человек, которого щенок так любил!
Хозяин отвернулся, словно не хотел встретиться с ним взглядом. Турткоз тяжело, совсем как человек, вздохнул, сел на задние ноги. Он понял: пришла беда и ничего тут не поделаешь.
— Забирайте и уезжайте поскорее, — мрачно сказал старый чабан.
— Я не знаю даже, как вас благодарить… Вы меня просто облагодетельствовали… Знаете, в лучшие руки, чем мои, вы не могли бы его отдать! Я буду ухаживать за ним, как за родным сыном…
Отец Карабая нетерпеливо махнул рукой.
— Прошу вас… уезжайте.
Тихо урча мотором, подошла длинная белая машина. Такие Турткоз видел уже много: на стойбище в горах, во время тоя и просто на улицах кишлака.
Отец Карабая поднял Турткоза на руки, погладил его по голове, что-то прошептал (щенку послышалось, что он сказал: «Прости меня, малыш!»), опустил на заднее сиденье машины. Мясник, держа свободный конец верёвки в руке, тоже вошёл в машину, сел рядом. Турткоз решил, что не всё ещё кончено. Хотел было одним прыжком выскочить в окно, но ударился лбом о что-то прозрачное и твёрдое, упал обратно. Странное дело — всё видно: дома, деревья, отца Карабая, а выйти нельзя. Перед тобой словно прозрачная, невидимая стена. Турткоз жалобно глянул на хозяина. Тот поспешно отвёл глаза, а потом и вовсе отвернулся. Машина плавно тронулась. Не зная, что делать, щенок беспокойно заёрзал на месте. Хуже всего было то, что бежать некуда: ни через окна, ни через двери.
— Лежать! Лежать! — злобно прикрикнул мясник.
Турткоз поднял голову: взгляд этого человека, как ножом, дырявил насквозь. Делать нечего: тихо, почти про себя, простонав, щенок упал брюхом на сиденье.
«Волга» мягко покатила прочь от дома и вскоре, выбравшись из кишлака, поехала мимо садов, полей и арыков. Вдали синели горы, где на яйлау родился Турткоз и резвился с Куппаком. Машина вылетела в голую степь и помчалась по ровной, как стрела, бесконечной дороге. Не сбавляя хода, пронеслась через несколько кишлаков, полезла на холм, свернула влево и въехала на другую дорогу, более широкую и оживлённую. Машин здесь было полным-полно, и все они ехали почти впритык друг к другу. Турткоз закрыл глаза, он испугался, что их машина столкнётся с одной из них. Но нет, каким-то чудом машины даже не касались друг друга.
«Волга» много петляла по запружённым людьми и машинами улицам, подолгу простаивала, пропуская их перед собой, и наконец остановилась у каких-то широких красных ворот. Со двора с криком «Папа приехал!» выбежал мальчик. Он был примерно такого же роста, что и Карабай, но очень уж худой и бледный. Мясник вылез из машины, вытянул вслед за собой Турткоза.
— Гляди вот, сын, щенка привёз тебе в подарок. Притом задарма достался он нам.
Мальчик радостно захлопал в ладоши:
— Ой, какой хороший пёсик!
Мальчик этот нисколько не походил на Карабая, но чем-то понравился Турткозу. Быть может, тем, что глаза его были ясные и чистые, не как у папы-мясника, и ещё тем, что обрадовался ему, Турткозу, от всей души.
— Чистый волкодав, — горделиво произнёс мясник, поглаживая длинные, как у кота, чёрно-золотистые усы. — Отличная будет собака. Она нам ещё кучу денег принесёт, любой бой выиграет. Только её воспитать надо. А этим уж я займусь как полагается, можешь быть уверен.
Человек этот говорил так, будто во всём была его личная заслуга: и в том, что Турткоз родился чистым волкодавом, и в том, что он вырастет отличной собакой.
Турткоз не любил бахвалов — отвернулся, лишь бы не видеть мясника. А мальчик вовсю смотрел на щенка широко открытыми, радостно-удивлёнными глазами.
Селение, куда привезли Турткоза, называлось «городом». Большинство домов здесь стояли почти впритык, высокие, со множеством окон друг над другом. Только в районе, который назывался «Старым городом» и где жил мясник, были небольшие дома с двориками.
Людей в городе — видимо-невидимо. Улицы полны машин, как реки водой. Только машины бегут здесь не в одну сторону, как вода в реке, а в обе — один поток несётся вниз по течению справа, другой — ему навстречу слева. С наступлением темноты вспыхивает столько ламп, что становится светло, как днём в солнечную погоду. Детишки, так же как Карабай, рано поутру уходят в школу, закинув за плечо чёрную блестящую сумку. Только, кажется, никто из них не умеет запускать воздушного змея. Наверное, именно поэтому они собираются кучками и с криками гоняются за кожаным мячом, и это у них называют мудрёным словом «футбол».
В городе было чисто, красиво, оживлённо. Турткозу здесь нравилось, но вот если бы только… Если бы только он не скучал по родному дому. Он тосковал по маме Алапар, по Карабаю, по острому, приятному запаху овечьей шерсти и зелёному бескрайнему пастбищу…
На новом месте щенка никто не обижал, даже усатый мясник на поверку оказался не таким уж страшным. Он каждый день приносил Турткозу почти целый мешок потрохов, мясистых косточек и хрящей: ешь — не хочу. А сын мясника, Тургу́н, так звали его, тот вообще души не чаял в нём. Называл разными ласковыми именами, водил с собой гулять.
Но Турткоз всё равно тосковал. Даже обильная еда не радовала его. Недаром, видно, говорят, что хлеб чужбины не имеет вкуса. Не нравилось щенку ещё одно: верёвка, которой он был привязан к железному колышку, вбитому в землю возле каморки. Турткоз в первый же день попытался оборвать её: разбежался, прыгнул вперёд… и свалился на бок. И шею туго стянула петля, стало трудно дышать, перед глазами поплыли какие-то точечки. Больше он не решился повторять такое. Попробовал кол перегрызть. И опять неудача — чуть зубы не сломал. Тогда Турткоз стал злобно лаять, кидаясь на все звуки, выть по ночам, глядя на звёздное небо, нарушая покой соседей и хозяев. Ничего не вышло. Никто и не подумал выпустить его на волю. Только мясник задал хорошую трёпку. Но это не сломило щенка: он никак не мог смириться с тем, что приходится жить вдали от просторов яйлау, бескрайних зелёных полей.
Отчаявшись, что не может избавиться от подлой верёвки и железного кола, щенок залёг возле своей каморки, на голой земле, и безучастно лежал несколько дней подряд. Из глаз его текли крупные капли слёз, и он не притрагивался к еде, которую ставили в миске перед ним.
Однако голод тоже не помог. Турткоз только похудел, обессилел, и шерсть на нём свалялась, повисла грязными клочьями. В один из этих дней щенку приснился его брат, Куппак. Они будто бы ещё совсем маленькие. Гоняясь друг за другом, заскочили в соседский двор, увидели висевшую на верёвке козлиную шкуру. Быстро стащили её и давай носиться по улице! За ними с криками гонялась старая худая женщина: «Оставьте шкуру, негодники! Отдайте, вам говорят!» Вдоволь набегавшись, они с Куппаком бросили шкуру и понеслись домой. А там, в зелёной будке, спала мама Алапар…
Интересно, где-то теперь Куппак? А мама Алапар небось совсем осиротела, бедняжка: сразу лишилась обоих сыновей. Карабай тоже, наверное, переживает. Он не хотел отдавать щенка мяснику, поэтому сказал тогда, на лугу: «Побудь здесь, Турткоз, я сейчас вернусь. Провожу только дядю». Точно, он хотел его выпроводить. Эх, хоть бы одним глазком посмотреть на маму и Карабая, побегать по яйлау, вдыхая свежие запахи трав и зелени, слыша свист ветра в ушах! И потом, так уж и быть, можно было бы смириться с этой ненавистной верёвкой, с толстым железным колом и тесной, тёмной каморкой…
Нет, никогда он не смирится со своей участью, не сможет жить в этой тесной конуре, в этом тесном дворе, вечно привязанный к железному колу! Обязательно убежит отсюда. Рано или поздно, но обязательно убежит. Он ещё не знает, как это сделает, но уже твёрдо решил — убежит.
Щенок вошёл в конуру, лёг на соломенную подстилку, начал устраиваться поудобнее. В бок впилось что-то твёрдое и шершавое. Турткоз злобно куснул. Оказалось, это ненавистная верёвка! Турткоз изо всех сил впился в неё клыками и почувствовал, что она не такая жёсткая, как пол, что она поддаётся его зубам! Поняв это, щенок принялся яростно грызть своего врага. Он её грыз, быть может, час, два, возможно, и целый день. А когда путы наконец разорвались, во дворе стояла глубокая ночь. Дом был погружён в тишину. Над запертой калиткой горела тусклая лампочка. В небе перемигивались холодные звёзды. Раздумывать щенок не стал: разбежался и в один прыжок оказался на дувале — невысоком глиняном заборе. Потом он соскочил вниз, на улицу. И вот она, долгожданная свобода!
Ах, это ни с чем не сравнимое чувство свободы! Турткоз короткими, сильными прыжками побежал по улице. Он и представления не имел, куда бежит. Затёкшие, онемевшие ноги легко несли его, и он летел куда глаза глядят, лишь бы чувствовать, что он свободен и силен! Щенок останавливался лишь на поворотах, у перекрёстков, понимая, что осторожность всё-таки не помешает. Выяснив, что ему ничто не грозит, Турткоз нёсся дальше. Прыжки его были сильными и упругими, и он не сомневался, что рано или поздно домчится до конца улицы, а там и дорогу домой в кишлак отыщет. Да, там, дома, так оно и было: вместе с селением кончалась и улица, а дальше начиналось открытое поле. Но здесь оказалось всё иначе. Одна улица сливалась с другой, а чуть погодя от неё отбегали ещё несколько улиц в разные стороны. Поди угадай, которая из них ведёт в твой родной кишлак!..
Краешек неба медленно светлел — наступал рассвет. А Турткоз всё ещё бежал. Он устал, во взгляде его появилась растерянность. На улицах показались первые прохожие. С каждой минутой их становилось всё больше и больше. Заметив щенка, горожане испуганно шарахались в стороны, что-то кричали ему вслед, кидались камнями. Видно, принимали Турткоза за бродячую бешеную собаку. Раз наперерез ему выскочил человек с недлинной блестящей палкой в руках. Приложил он её к плечу — и из палки с грохотом вылетело пламя, что-то тонко и противно просвистело над самой головой Турткоза. Щенок резко свернул в первый попавшийся переулок… его спасло только чудо: колёса какой-то огромной машины, протяжно взвизгнув, застыли перед самым его носом. Турткоз отпрянул назад, не веря, что счастье не покинуло его и он и на этот раз избежал опасности. Но именно в этот момент сверху на него упала густая вонючая сетка. Щенок запутался в ней, упал, больно ударился головой о что-то твёрдое. Когда Турткоз пришёл в себя, он уже был связан и брошен на арбу с крытым верхом. Рядом с щенком валялись ещё две собаки. Дворняжки. «Кто это нас схватил? Куда нас везут? Что с нами сделают?» — спросил Турткоз одними глазами. Дворняжки не ответили. Они, видно, уже заранее распростились с жизнью. Щенок отвернулся. Нет, сдаваться так легко он, Турткоз, не собирается.
Арба долго скрипела по шумным городским улицам, потом въехала в какие-то ворота, остановилась. Турткоз вздрогнул от шума, который бичом ударил его по ушам. Вокруг выли, рычали, лаяли, визжали тысячи собак. В первый миг Турткоз решил: всё происходит во сне. Но вот грубые жёсткие руки освободили его от пут, сбросили на землю.
Турткоз неуверенно поднялся на ноги. Нет, слух не обманул щенка: во дворе, огороженном высоким забором, было полно собак. Маленьких и больших, тощих и толстых, разнообразных мастей. Одни из них лежали, безучастные ко всему, прямо в грязи, другие злобно грызлись друг с другом, третьи плакали, оплакивая свою судьбу, но в глазах каждой затаился страх смерти.
Турткоз шёл, не разбирая перед собой дороги, его шатало и тошнило. Вот он уткнулся носом в холодные, шершавые доски забора. Между ними были довольно широкие щели. Турткоз попытался сунуть в одну из них морду. Это не удалось, зато он увидел такое, что мороз продрал по коже. По ту сторону забора тоже был двор, обнесённый загородкой пониже, и там, во дворе, на туго натянутых проводах висели… шкуры собак. Много-много шкур. Больших и маленьких, серых и чёрных… У Турткоза чуть не выскочило сердце из груди. «Вот она — смерть! — мелькнула страшная догадка. — Умереть придётся не в бою с волком, а от рук живодёра!..» И щенок потерял сознание.
Пришёл он в себя нескоро. Первой мыслью было: «Бежать! Спастись во что бы то ни стало. Неужели ничего нельзя придумать? Неужели он погибнет такой недостойной смертью? Нет, он будет бороться, если суждено умереть — то он умрёт с честью!» Щенок вскочил на ноги и побежал вдоль забора, низко опустив голову. Нигде ни щели, ни дыры, где можно было бы пролезть. Отчаявшись, Турткоз решил попытаться одолеть забор. Разбежался издали, всё убыстряя шаги, прыгнул вверх, вложив в прыжок все свои силы, упал на землю, бессильно царапая когтями бесчувственное дерево досок… Потом он прыгал опять, опять и опять… Силы его медленно убывали…
Наступил вечер, подул свежий ветерок. Турткоз лежал в забытьи под самым забором, в дальнем конце двора. Он встал, пошатываясь, постоял, раздумывая, что бы ещё предпринять для спасения. И вдруг почувствовал, что земля под передними лапами мягкая, что лапы слегка увязли в ней. Ещё не веря в свою удачу, Турткоз попробовал разгрести землю — она легко поддалась. По-видимому, когда-то здесь проходил арык, его кое-как засыпали, а дожди и снег ещё не успели утрамбовать почву. Окрылённый надеждой, Турткоз принялся изо всех сил выгребать землю передними лапами, а задними отбрасывать назад. Он чувствовал, что когти ломаются, цепляясь о попадающиеся камни и твёрдые комья, но не мог себе позволить остановиться. Он понимал: канава, ведущая под забор, — его последняя надежда. Если он сейчас отступит, никогда ему не видать свободы. И его ждёт участь собак, чьи шкуры висят в соседнем дворе.
Турткоз не знал, сколько времени он копал эту яму. Помнит лишь, как лёг животом в прорытую траншею, вжался в неё и пополз вперёд… Потом силы покинули его, в глазах потемнело…
Придя в себя, он поднял голову и увидел, что лежит по ту сторону забора, там, где были развешаны собачьи шкуры, и рядом сидит, нетерпеливо тыча в него носом, большая печальная собака. В первый миг Турткозу почудилось, что это его мама — Алапар. Но это была совсем незнакомая собака. Она ласково лизнула его: «Вставай, миленький, соберись с силами. У нас мало времени — скоро рассвет. А нам ещё надо одолеть забор… и вообще ещё хватит забот…»
Забор оказался не таким высоким и не таким скользким, как первый. Турткоз и его спутница без особого труда одолели его. Теперь им предстояло расстаться — старая собака спешила домой, где у неё остались совсем маленькие щенята. Турткоз, как и раньше, не знал, куда податься и что ждёт его впереди.
И опять ночь. И опять длинные, бесконечные, запутанные городские улицы. Огромный, бескрайний город. Турткозу казалось, что ему никогда не выбраться из него. Наступил день, а щенок всё ещё был бесприютен. Он теперь не носился сломя голову, боялся лишний раз людей напугать, да и силы были на исходе. Крытые арбы и фургоны Турткоз обходил издали, улицу пересекал, когда не было машин.
Солнце перевалило за крыши домов, когда Турткоз вдруг почувствовал: вокруг что-то изменилось. Не понимая, в чём дело, он остановился, чутко прислушался, потом внимательно огляделся. Перед ним была знакомая красная калитка. Дом мясника! Дом, где он познал неволю, унижения, но где жизни его не грозила никакая опасность.
Тихо заскулив, щенок ткнулся в калитку. Она не была заперта — отворилась, протяжно скрипнув. Турткоз несмело вошёл во двор.
Тургун, сын мясника, сидел на ступеньках веранды. Из глаз его лились слёзы, и он размазывал их кулаками по лицу. И вдруг мальчик увидел Турткоза. Минуту он смотрел на него, не веря своим глазам, потом вскрикнул, вскочил, крепко обнял щенка за шею, прижал к груди. Радостно скуля, Турткоз лизнул его руку. Он был очень рад встрече — Тургуна щенок любил. Любил он и хозяйку, молчаливую полную женщину с печальным лицом и тихим голосом. Она всегда старалась угостить Турткоза чем-нибудь вкусненьким, наливала ему полную миску наваристого бульона, бросала туда мозговые косточки, которые щенок страсть как любил, но мясник запрещал их есть. Он считал, что от костей у него клыки притупятся. «Мне не просто пёс нужен, мне нужны его клыки! — говорил хозяин при этом. — Клыки, которые перегрызут горло любой собаке, железные, стальные клыки, не знающие пощады!» Турткоз никак не мог взять в толк, зачем это мяснику, чтобы он перегрызал другим собакам горло.
Тургун всё обнимал щенка, целовал его. Турткоз тоже не остался в долгу — облизал мальчику всё лицо. Но вот он нетерпеливо взвизгнул, посмотрел на дверь веранды. Он ждал, что в ней появится хозяйка. Тургун перехватил его взгляд.
— Мамы нет, — сказал он, помрачнев. — Она ушла из дома, к своим родителям… Бросила нас…
Из глаз мальчика опять полились слёзы, он крепче прижал щенка к себе.
— И всё из-за тебя, глупенький. Ты вот убежал, а попало за это нам с мамой. От отца. Они с мамой сильно поссорились, вот она и ушла к своим родителям…
Турткоз виновато опустил голову.
— Ладно, не переживай! — воскликнул вдруг Тургун. — Ты вернулся — и всё теперь будет хорошо. Отец больше не будет сердиться. Подожди меня здесь, я пойду к маме, скажу, что ты вернулся.
Тургун исчез за калиткой, а щенок устало опустился на брюхо, положил голову на вытянутые вперёд лапы, вздохнул, закрыл глаза. Никуда он больше не убежит. Ему уж, видно, суждено жить в этом доме. Лишь бы больше не сажали на верёвку, как паршивую овцу. И он тогда до конца своих дней будет верой и правдой служить своим новым хозяевам…
Но мясник рассудил иначе. Вечером того же дня он надел на Турткоза новенький ошейник и к нему приладил железную цепь. Щенок опять оказался в неволе. Его снова приковали к ненавистному железному колу. И Турткоз затосковал с новой силой. По родному кишлаку, по высоким синим горам, по зелёным пастбищам. Опять ему начали сниться мама Алапар и краснощёкий весёлый Карабай. Увидится ли он когда-нибудь с ними? Суждено ли ему сторожить отары на яйлау, преследовать злобных волков? Удастся ли когда-нибудь вдоволь набегаться по цветущему пахучему лугу, ощутить себя сильным и вольным?
Вот с какими мыслями Турткоз встречал рассветы и провожал дни.
Прошли лето и осень. Похолодало, повалил снег.
Минувшей ночью Турткозу опять приснился Карабай. Будто бы они вдвоём сидят в горах, на берегу родника Карабула́ка, который, пробиваясь из-под корней дикой орешины, просачивается между замшелых валунов и камней, прокладывает себе дорогу и струится вниз.
Турткоз лежит у самого родника. Глядит в его прозрачную гладь. Видит щенка, который внимательно следит за ним. Мало того, что этот нахал так подозрительно уставился на него, он ещё угрожающе скалится. Обозлённый Турткоз начинает лаять на щенка. Тот, нисколечко не испугавшись, отвечает ему тем же. Турткоз ещё пуще выходит из себя. А тут Карабай вдруг заливается смехом.
«Ну и дурачок же ты, Турткоз, сам на себя лаешь! Это же в воде твоё отражение, зачем же ты лаешь на самого себя?»
Уж сколько прошло, а увидел сон и будто опять побывал у Карабулака. И в ушах всё ещё звучит смех Карабая.
Турткоз выглянул из конуры. Снег пошёл сильнее, большими, пушистыми хлопьями. Холодно. Щенок поджал хвост, съёжился, закрыл глаза. Вот бы сейчас проверить, загнали ли овец в овчарню, где им тепло и уютно, и они стоят, тесно сбившись… Конечно же, овцы давно в овчарне, а мама Ала-пар, как всегда, лежит в стоге сена. И, быть может, тоже видит сны. И снится ей Турткоз…
Хозяйка, мама Тургуна, принесла и молча поставила перед Турткозом миску супа. С тех пор, как похолодало, Турткоза стали кормить чаще. И всегда чем-нибудь вкусным — потрохами, свежим мясом. Но хорошая, сытная еда не радовала пса. Он чувствовал, что неспроста всё это, что лакомства могут ещё выйти ему боком.
Стемнело. Всё вокруг сверкает под снегом, а с неба летят белые, мохнатые хлопья. Корявые ветви тала, растущего напротив конуры, подгибаются под тяжестью снежной шубы и по-старчески кряхтят — поскрипывают.
Из ярко освещённого дома вдруг вышел мясник — на ступеньки веранды упала слепящая полоса света. Мясник тяжело зашагал к конуре. Даже в темноте было хорошо видно, какое у него красное лицо. Так и сияет, как фонарь. Одет в шелестящий шёлком чапан, обвязан двумя яркими поясными платками, грудь распахнута, дышит паром, и от одежды даже пахнет жареным мясом.
Вот мясник снял с колышка цепь, выволок Турткоза из конуры. Потом неожиданно схватил его за ноги, опрокинул на спину и давай валять в снегу. Удивлённый пёс и не подумал даже сопротивляться. Ведь здоровый, взрослый человек, а что делает? Играет, как малое дитя! Уж если очень ему хочется поиграть, придумал бы что-нибудь другое. Снег-то холодный, забивается в шерсть, тает на теле, а ему, Турткозу, ещё всю ночь лежать во дворе, в конуре без дверей…
Пёс стал сердиться, захотелось даже цапнуть мясника за руку, но вовремя удержался. Глянул на нож, висевший на поясе хозяина, и удержался. С этим человеком лучше быть настороже. А мясник всё валял Турткоза в снегу, валял, шумно дыша, и приговаривал: «Терпи, псина, терпи, волчина, закаляйся, тебе же на пользу, дурачина!» Потом, видно, ему надоело это занятие: поставил собаку на ноги, вывел на поводке на улицу. У калитки наготове стояла машина. Мясник привязал конец цепи к «Волге», а сам сел за руль. Машина тронулась, натянув цепь. Ошейник сразу сдавил горло. Чтобы не задохнуться, Турткоз побежал за «Волгой». Машина увеличила скорость. Турткозу тоже пришлось прибавить ходу. И вот они уже несутся как угорелые, связанные одной цепью, и щенка заботит лишь одно: не упасть бы, не потерять под ногами опору. И тогда машина понесёт его, как беспомощный мешок отрубей.
Обтирание снегом, гонка за автомобилем повторились и на следующий день. И на третий, и на пятый. Целый месяц так было. А когда снег стаял, мясник стал обливать его ледяной водой из-под крана и опять заставлял нестись за машиной. И весь этот ужас он называл закалкой, жестокий человек!
Турткоз теперь каждый день со страхом ожидал наступления вечера.
В один из морозных дней мясник посадил Турткоза в машину и повёз куда-то. Он, видно, очень хорошо знал город: «Волга» скоро выбралась из запутанных улиц и переулков и помчалась мимо заснеженных полей, садов с голыми деревьями и одиноких домиков.
Машина с глухим урчанием взобралась на холм, сбежала вниз и подкатила к трём тополям, вокруг которых стояло уже много забрызганных грязью автомобилей. Кругом было полным-полно людей. И все какие-то большие, усатые, краснощёкие, как мясник. Многие держали за поводки собак, испуганно жавшихся к хозяевам или злобно рычащих, готовых растерзать всякого, кто приблизится к ним.
То ли это базар, где продают собак, то ли ещё что?.. Турткоз ошалел, весь напрягся, готовясь к любой неожиданности. Хозяин шёл впереди, расталкивая людей, что-то покрикивая. Турткоз настороженно ступал за ним. И вдруг в такой невообразимой толчее, шуме и гаме мелькнуло что-то знакомое, родное и близкое. Турткоз вгляделся повнимательнее: прямо перед ним стоял Куппак. Да, да, брат! А рядом с ним его хозяин, тот самый Бородач, что собирал деньги после пения «сладкоголосого»!
Куппак здорово вырос. Да это и неудивительно. Он всегда ел за троих и вообще был крепыш…
Турткоз очень обрадовался брату. Шутка ли, встретить на чужбине, где всё непонятно и полно опасности, родного брата! Турткоз рванулся было к Куппаку, но тот то ли не узнал его, то ли не захотел узнавать, залаял, громко и злобно: «Вон, вон, вон от меня!»
Турткоза как кипятком окатили. Ну и Куппак! Всё ему нипочём, каким был зловредным, таким и остался. Подумать только, как принял родного брата: хуже лютого врага!
Хозяин снял с Турткоза ошейник и подтолкнул коленом вперёд. Освободили и Куппака. Турткоз не успел ещё понять, чего от него хотят, а братец уже налетел на него вихрем, щёлкнул клыками. Только в последний миг Турткоз успел ловким ударом отбросить того в сторону.
Куппак опять рванулся к Турткозу, но тот увернулся и тут же встал к нему мордой, боясь подставлять бок. И вовремя. Куппак подпрыгнул вверх и вперёд, чтобы придавить брата к земле. Но успел подпрыгнуть и Турткоз. Так передние лапы Куппака оказались на спине Турткоза, передние лапы Турткоза — на спине Куппака, а морды их прямо друг против друга. И только теперь понял Турткоз, что этот пёс с налитыми кровью глазами — не тот Куппак, сварливый, но в общем-то безобидный брат, а злобный, беспощадный зверь, готовый перегрызть горло каждому, кто встретится на его пути. Он был закалён в боях: туловище и морда в сплошных шрамах, глаза горят огнём и жаждой крови.
Куппак рычал, поджидая удобного момента. Но теперь и Турткоз был начеку. Он понял, что их специально свели в драке и, если он уступит, Куппак его не пощадит.
Турткоз и Куппак лязгали и скрежетали клыками. Окружившие их тесным кольцом люди громко кричали: «Ату его, Куппак, ату! Покажи наших!», «Возьми его, Турткоз, дай жару!»
Странный всё-таки собрался здесь народ: какое им удовольствие натравливать брата на брата?
Куппак изготовился к новому прыжку. Однако Турткоз не стал дожидаться его натиска, подскочил к Куппаку, схватил его за шею и отбросил в сторону. Братец пролетел метров пять и шлёпнулся на землю у самых ног визжащего от ярости Бородача. Турткоз решил, что дело своё сделал, повернулся и спокойно направился к хозяину. Он не видел, как Куппак, по шатываясь, встал с места, помотал окровавленной головой, приходя в себя, а затем бросился вслед за ним. Он только почувствовал вдруг, что острые клыки вонзились в заднюю лапу и с хрустом раздробили кость. Не в силах вынести боль, Турткоз жалобно застонал и оглянулся. В глазах его была мольба: «Отпусти меня, братишка! За что ты так? Я ведь не хотел тебе зла. А ты!..» Но Куппак не отпускал его. Чем больше Турткоз старался высвободить лапу, тем сильнее впивались в неё острые клыки Куппака. Турткоз беспомощно растянулся на грязном снегу. Ох как же ему было больно!..
Куппака еле оторвали от Турткоза, всунув в пасть палку. «Наша взяла! — кричал Бородач. — Наш Куппак победил, честь ему и хвала!»
Турткоз не знал, что это, оказывается, игра, не знал, конечно, и того, что, по правилам её, тот, кто первым заскулит в схватке, считается побеждённым. А он скулил и просил брата отпустить его, пожалеть…
Мясник накинул на Турткоза ошейник и грубо дёрнул:
— Вставай, чего разлёгся! Никакой ты не волкодав, а жалкий трус и размазня!
Турткоз с трудом поднялся и заковылял на трёх лапах за хозяином. В ушах стоял звон, перед глазами всё расплывалось, подступала тошнота.
— Быстрее, ну! — Мясник больно пнул пса ногой в живот.
Турткоз пошёл быстрее. Он боялся, как бы мясник не выхватил из ножен свой страшный нож и в злобе не вонзил бы ему в сердце. А хозяин мог это сделать не задумываясь, потому что был ужасно злой. Ведь он проиграл много денег из-за поражения Турткоза. Потому-то и чуть не прыгал от радости Бородач, ласково гладил предателя Куппака по голове, совал ему кусочки почерневшего от грязи сахара. Люди, окружившие Бородача и Куппака, смеялись, кричали, шутили…
Всю обратную дорогу Турткоз ехал в каком-то беспамятстве. У красной калитки машина резко остановилась. Мясник выволок пса из кабины, провёл в калитку и пинком подтолк-нул к конуре. На ступеньке веранды стоял бледный Тургун и смотрел на них. Турткоз, волоча за собой раненую ногу, направился к конуре. Вдруг Тургун испуганно закричал. Турткоз оглянулся и понял, что испугало мальчика: от калитки к конуре тянулась красная полоса. Пёс догадался, что это его кровавый след. Он лизнул рваную рану. В это время из дома вышел мясник с недлинной палкой в руках. Вот такая же штука однажды, когда Турткоз убежал из дома, с грохотом изрыгнула в него огонь. И если бы тогда огонь попал в него, то он, конечно, тут же свалился бы замертво. Турткоз понял это ещё тогда. Такие люди, как мясник, шутить не любят.
Турткоз уставился на хозяина, позабыв даже о боли в ноге.
— Папа, зачем тебе ружьё? — раздался пронзительный голос Тургуна. — За что ты хочешь убить собаку?!
Мясник ничего не ответил, приладил блестящую штуку к плечу и стал наводить на Турткоза. Турткоз бессильно вздохнул, неуверенно поднялся на ноги. За что хотят убить его? В чём виноват? В том, что потерпел поражение в нечестной драке? Но он ведь не знал, что на него нападут исподтишка, подло, по-предательски?! Быть может, он виноват в том, что не сразу кинулся и не стал рвать в клочья своего родного брата?
Чёрные зрачки ружья зловеще смотрели в самые глубины глаз. Невообразимая тоска и бессилие охватили Турткоза, и он, жалобно заскулив, ничком лёг на землю.
— Папа, папочка, родной, не надо, папа! — взвился страшный крик. Мальчик подскочил и повис на руках у отца, пригибая ружьё книзу.
— Пусти, стервец! — взревел мясник. Раскатисто грохнул выстрел. Ружьё изрыгнуло свистящий клубок огня. Турткоз в ужасе подпрыгнул высоко вверх и, ещё не осознав, попали в него или нет, провалился в чёрную бездну…
Когда пёс открыл глаза, над ним стоял Тургун. Обливаясь слезами, мальчик ощупывал тело собаки. Мясник хмурился, опустив ружьё дулом вниз. Тургун не обнаружил ран, радостно вскрикнул. Мясник понял, что собака невредима, в сердцах махнул рукой и, топая сапожищами, ушёл в дом…
В тот же день Тургун привёл к Турткозу человека в белом халате. Тот почистил рану, помазал каким-то вонючим маслом и крепко забинтовал. Потом этот человек приходил ещё несколько раз. Турткоз издали узнавал его мягкие, лёгкие шаги. Прикосновения этого человека были ласковыми, добрыми. Он смотрел на пса сочувственно и понимающе. Ах, как он не походил на мясника! И называли его доктором.
Нога зажила настолько, что Турткоз уже мог ходить, правда, слегка прихрамывая. Он заметно повеселел, приободрился. В этом ему помог доктор: вернул веру в жизнь, в доброту людей. Но Тургун, с которым они очень сдружились в последнее время, стал задумчивым, рассеянным. Турткоз никак не мог понять, что происходит с мальчиком, какая забота его мучает.
Сегодня они в последний раз ходили к доктору. Тот сказал, что Тургун может быть спокоен за свою собаку. Раны затянулись, кости срослись правильно.
Мальчик и собака направились домой. Тургун шёл сгорбившись, понурив голову, всё думал о каких-то печальных вещах. Турткоз ласково потёрся о ногу мальчика, словно хотел спросить: «Что тебя беспокоит, Тургун? В последнее время ты как в воду опущенный… Я очень боюсь за тебя…» Но мальчик не понял своего друга.
— Пойдём, Турткоз, пошли скорее, — пробормотал он, ласково почесав пса за ухом.
Турткоз прибавил шагу. Ему вдруг подумалось, что мальчик спешит домой, чтобы не навлечь на себя гнев отца, чтобы не упрекнули, что, мол, всё время возится с никчёмной собакой. Но они уже шли дорогой, которая вела вовсе не к дому. Неужели заблудились? Не может быть! Тургун ведь так хорошо знает город. Да и сам Турткоз отлично помнит дорогу от дома до больницы, где работает ласковый доктор.
Они пересекли железную дорогу, прошли через длинный, тёмный туннель. Перед ними простирались три дороги, убегающие в разные стороны и… широкое, безбрежное, до самого горизонта, поле. Тот самый простор, который снился Турткозу долгими зимними ночами, простор, стремясь в который он однажды убежал из дома!..
Тургун остановился, снял с шеи собаки ошейник, потрепал по шее, ласково сказал:
— Турткоз, миленький, ты свободен… Иди вот по этой дороге, она ведёт к твоему родному кишлаку…
Пёс стоял и смотрел Тургуну в глаза, помахивая хвостом. О чём это говорит друг? Неужто гонит от себя? Или опять чем-то не угодил?..
— Ты должен уйти, Турткоз, понимаешь, должен уйти!.. Ты не сможешь у нас жить… И вообще в городе… Ты рождён для гор, для степей, чтобы помогать людям… — У Тургуна на глазах стояли слёзы. — И ещё отец очень зол на тебя… Он, чего доброго, может и убить, понимаешь?..
Турткоз, конечно, понимал. С самого начала всё понял. До него дошли даже невысказанные мысли мальчика. Но он не мог уйти вот так, не мог бросить своего друга, своего защитника. Такова уж была его натура, верная дружбе до конца. Тихо скуля, пёс начал бегать вокруг мальчика.
На дороге появился и проехал мимо них всадник в тяжёлой меховой шубе, в лисьей шапке. От него пахло кострами, овчарнями, горными ветрами. Ни от кого не могло так пахнуть, кроме как от чабана. Турткозу всадник показался даже знакомым. Уж не сосед ли Карабая? Они ещё с Куппаком утащили из его дома козлиную шкуру, и старая мать чабана гонялась за ними по улице!
— Иди, Турткоз, иди за этим человеком… Он, наверное, едет в ваши края… — подбодрил Тургун собаку дрожащим голосом.
Неужели наконец-то пришла долгожданная свобода! Неужели он, Турткоз, возвратится в места, родные сердцу, в места, которые снились ему каждую ночь, места, которыми он бредил всё это время! И пёс подпрыгнул и помчался за всадником, уже умчавшимся далеко вперёд. Но на полпути к нему Турткоз остановился как вкопанный, резко обернулся назад. Маленькая фигурка Тургуна одиноко маячила посреди широкой, необъятной степи, на фоне серой громады бетонного туннеля. Острая боль резанула пса по сердцу, и, не раздумывая, он повернул назад. Но мальчик больше уж не смотрел ему вслед. Низко опустив голову, он медленно удалялся прочь. Турткоз остановился. Ему опять вспомнились родные места, мама Алапар. Но было и очень жалко покидать Тургуна. Неизвестно ещё, что с мальчиком сделает отец за то, что отпустил собаку. И может, Турткоз покидает друга в самые тяжёлые для него дни!..
Пёс залаял, протяжно, тоскливо, надеясь, что Тургун услышит его, оглянется, позовёт. Но тот уходил всё дальше и дальше. Вот к нему подкатил автобус, остановился. Тургун занёс ногу на подножку, схватился за поручень, подтянулся, сделал ещё один шаг и исчез в огромной красной машине…
Турткоз завыл. «Прощай, Тургун! Прощай, дружище! Я никогда не забуду тебя… Ты хороший, добрый, чуткий мальчик и будешь таким же, когда вырастешь… Прощай!..»
Турткоз повернулся и затрусил по пыльной дороге. Вскоре он догнал всадника. Тот долго не замечал следовавшего за ним пса, а когда увидел, удивлённо воскликнул:
— Ба-а, ты откуда появился, приятель?! — Присмотрелся повнимательнее и вдруг добавил: — Уж не Турткоз ли ты?.. Точно, Турткоз! Смотри, как вырос, тьфу-тьфу, не сглазить! Домой, значит, навострился?! Ну, добро, добро… То-то обрадуется Карабай! Он ведь, как узнал, что тебя отдали тому мяснику, все глаза выплакал…
Дорога была неблизкая, но Турткоз и не заметил, как прошли её. Вот он наконец и дома. У моста через Акса́й, за которым начинался кишлак, нетерпение взяло верх: пёс рванул вперёд, оставив далеко позади своего спутника…
Столб со знакомой тарелкой на макушке. Калитка. Загон для овец. А вон в конце улицы появилась отара. Впереди неё, как всегда, важно шествовал серый козёл с медным колокольчиком на шее. И тут же взвился в воздух, понёсся по окрестностям протяжный голос молодого чабана, подгонявшего непослушных овец:
— Ку-у-у-р-р, хайт!
Сердце Турткоза чуть не разорвалось. Он залаял и бросился навстречу отаре, надеясь, что впереди, чуть сбоку рогатого важного козла, как всегда, следует его мама, Алапар. Но её там не оказалось. Турткоза встретили его двоюродные братья — Арслан и Каплан. Они его узнали сразу, драк устраивать не стали.
Но где же всё-таки мама? Быть может, она вернулась домой раньше отары?
Турткоз побежал к дому, из трубы которого валил густой дым. У калитки стоял коренастый, чернявый, улыбающийся мальчик. Он с изумлением смотрел на вдруг появившегося перед ним Турткоза. Карабай даже рот разинул — до того не поверил своим глазам. Потом он вскрикнул:
— Турткоз, ты ли это, старина?! Откуда ты появился, неужто сбежал от этого проклятого мясника?! Ну и молодчина ты!..
Турткоз залаял громко, раскатисто, радостно («Да, да, это я — твой Турткоз, твой старина!»), прыгнул вперёд, положил передние лапы на плечи своего самого дорогого человека. Карабай тоже крепко обнял пса. Турткоз облизал мальчику обе щеки, руки, потом взвизгнул («Подожди, родной, мы с тобой ещё поговорим, я только проведаю маму!»), отбежал, оглядываясь по сторонам. Ему не терпелось увидеть маму, по которой он так скучал, но которой почему-то нигде не видно…
В это время к калитке приблизился старый чабан — отец Карабая. Он вёл на поводу понурого ослика. Турткоз не присматривался внимательно, но краешком глаза успел заметить: чабан снял с ослика что-то, бережно опустил на землю. И вдруг какое-то недоброе чувство кольнуло сердце Турткоза. Он и сам не понял, как очутился возле старого хозяина. На земле лежала завёрнутая в рогожу мама Алапар. Она тяжело, с хрипом дышала и была вся в крови. Алапар, может, узнала сына, рванулась к нему, но тут же бессильно уронила голову…
Турткоз яростно залаял, кидаясь к ней. Из глаз его покатились крупные капли слёз.
Алапар молчала. Турткоз лизал ей морду, глаза, лапы, лоб, жалобно скулил…
Отец Карабая, мужественный человек, повидавший в жизни всякое, стоял, опершись на тяжёлую суковатую палку, молча следил за невесть откуда появившимся Турткозом, а глаза тоже повлажнели…
— Свиделись, называется… — проговорил он с горечью. — Смотри, как скулит бедняга, совсем будто человек. Ну, погоди, серый, ты у меня ещё поплатишься!
Турткоз тоже сразу понял, кто виноват в смерти Алапар, едва увидел её со вспоротым животом. Это, конечно же, дело отъявленного врага овец и пастушьих собак — волка…
Турткоз всю ночь не находил себе места. Кружил вокруг загона для овец, обнюхивал места, где ходила, лежала мама Алапар. Он и раньше не любил волков. А теперь его ненависти не было конца.
Не в силах побороть тоску и бессильную ярость, Турткоз несколько ночей подряд выл на луну. Никто ему не мешал. Все понимали глубину его горя.
Шли дни, жизнь брала своё: горе Турткоза стало сглаживаться, уступать повседневным заботам и радостям, постепенно он подружился со всеми собаками из соседних зимовок. Старые собаки, которые уже не ходили с отарой, с восхищением смотрели на него, тихо урчали, как бы говоря: «Сразу видно, чей это сын: сдержанный, сильный, чуткий — весь в Алапар! На такого всегда можно положиться». Так думали старые псы. Но некоторые молодые забияки не сразу поняли, с кем имеют дело. Как-то раз решили припугнуть этого задаваку-пришельца. Собрались втроём и накинулись на него. Турткоз вовсе не хотел драться, но когда щенки совсем обнаглели, одного свалил с ног, другого отбросил далеко в сторону, третьего до смерти напугал, щёлкнув клыками. Задиры разбежались и впредь молчаливо уступали Турткозу первенство во всей окрестности.
Турткоз хотел жить в мире и дружбе со всеми собаками и уж никак не грызться с теми, кто, не жалея сил, караулит колхозных овец. Вот если волк когда-нибудь один на один встретится — это другое дело. Турткозу понравилось, что даже те глупые задиры ненавидят серых разбойников, их общих врагов. Стоит им почуять волка — ощетинятся, рычат, глаза горят диким огнём!
Об одном жалел Турткоз: что нет рядом Куппака. О нём он вспоминал каждый раз, когда видел двоюродного брата Арслана, очень похожего на непутёвого братца. Ах, если бы Куппак жил здесь, вместе с ними, вместе сторожил бы овец, был бы в руках у хорошего чабана! Тоже наверняка стал бы отличным волкодавом! А теперь уж, наверное, всё потеряно. Не в те руки попал Куппак со своим характером, не в те…
Лунная ночь. На небе блестят крупные, холодные звёзды. Всё кругом покрыто скрипучим, сверкающим снегом. С реки дует пронизывающий ветер. Но он не страшен Турткозу и его друзьям — у них тёплые шубы. Да и сыты они — вдоволь наелись чабаньей похлёбки. Арслан, Каплан и Турткоз гоняются друг за другом, точно малые щенята, поднимают клубы снежной пыли. А вон и гости заявились, Рыжий и Пятнушка с соседней зимовки! Ну, сейчас будет, только держись!..
Они так набегались, наигрались, что повалились на землю и начали лизать снег. И тут вдруг что-то ухнуло, глухо затопотало. Да, так дрожит земля, когда разом бросается бежать вся отара чем-то напуганных овец. Так уже было. Давным-давно, когда Турткоз впервые увидел волка и, струсив, лаял на врага, спрятавшись за старшими собаками… «Волки!» О том же подумали волкодавы, минуту назад дурачившиеся в снегу. Они вскочили все разом и, даже не взглянув друг на друга, помчались к соседнему загону.
Когда они взлетели на горку впереди, а потом, точно молнии, устремились вниз, то увидели, что из загона, ярко освещённого луной, выскочили два волка и побежали в сторону Каравулда́га. Турткоз и его товарищи остановились, затем резко повернули направо: это они решили перерезать путь серым, следуя по гребню горы.
Волки уходили тяжело, медленно. Видно, оба несли добычу. Первым бросил свою ношу тот, что шёл первым: он раньше другого почуял погоню. А другой упрямо волок на спине задушенного ягнёнка, пока не настигли его разъярённые псы. Это была волчица. Деваться ей теперь было некуда. Она решила дать бой. Но не успела даже изготовиться, Турткоз налетел на неё и с силой отшвырнул в сторону. Волчица полетела вниз, увлекая за собой горы снега, валунов и камней. Добивать её бросились Арслан и Каплан.
Бежавший впереди волк видел, что сталось с его подругой, но не решился вернуться ей на помощь, припустил дальше. Турткоз ринулся вслед. Между ним и неприятелем было небольшое расстояние. Турткоз отчётливо видел маячивший перед ним круп большого и откормленного волка. Волк перебирал ногами легко и упруго, словно бы даже не спеша, и, казалось, был уверен в своей силе. К тому же он знал: его преследует всего-навсего одна собака, а с одним врагом справиться всегда легче.
Турткоз бежал, не отрывая взгляда от лап, обросших гладкой серой шерстью. Только бы добраться до них! Ведь очень может быть, что маму Алапар задрал именно этот волк, именно он принёс Турткозу горе!
Перед глазами пса опять ожил тот день, такой длинный, богатый событиями. Печальный, радостный, горестный.
Это было утром. Человек в белом снял с его ноги повязку, под которой были какие-то тяжёлые дощечки. Турткоз сделал несколько шагов, и больная нога показалась ему лёгкой-лёгкой, легче любой из трёх остальных. И боли совсем не чувствовалось. Только ныла нога немного. Но такие пустяки Турткоз давно научился не замечать.
Светило яркое солнце, рядом шёл Тургун. Было радостно, хотелось лаять, бегать, кувыркаться.
Потом они оказались в поле. Широком, чистом поле. А наверху синело небо и в него с весёлым пением ввинчивались жаворонки. Было так хорошо! А Тургун шёл печальный, не замечая всей этой красоты. И чуть не плакал. Его настроение передалось и собаке. Она вдруг поняла, что сейчас что-то должно случиться. И оно случилось. «Ты должен уйти, Турткоз!» — сказал хозяин и отвернулся. Из глаз его текли слёзы. И псу показалось, что солнце погасло, небо опустилось низконизко, стало каким-то мрачным и угрожающим, замолкли птицы.
Турткоза охватила смертельная тоска. Он никуда не уйдёт, пусть мясник ещё и ещё раз стреляет в него, пусть возит на псиные драки — он теперь не застонет, не сдастся, будет биться до последнего, лишь бы не покидать милого Тургуна!
Но мальчик приказывал, просил, умолял его уйти. Что оставалось делать? Он ушёл.
В пути домой его опять охватила радость, веселье, хотя настроение нет-нет да омрачалось воспоминанием о Тургуне. Каково там мальчику, что с ним будет?
Однако мысль, что скоро он будет дома, в родном кишлаке, увидит Карабая, маму Алапар, вытесняла из груди мрачные чувства. И он снова с лёгкостью бежал вперёд.
Какое счастье обуревало его, когда он увидел Карабая, его отца — старого чабана! Но вот он опустил на землю что-то завёрнутое в рогожу. Это была мама Алапар, истекающая кровью!..
Опять всё потемнело кругом, опять лютая тоска охватила пса. Нет, серый, ты от возмездия не уйдёшь. Смерть твоя пришла, смерть!
Волк держал наискосок, к гребню горы, видно, думал, что здесь ему будет легче оторваться от преследователя. Но, достигнув вершины, тотчас заметил, что просчитался. Подтаявший за день снег здесь замёрз, превратился в колючий, крепкий лёд. К тому же дул сильный ветер. Осторожно продвигаясь вперёд, волк оглянулся: волкодав следовал за ним с такими же предосторожностями — он испытывал те же неудобства, что и серый. Между ними сохранялось достаточное расстояние. Воспрянув духом, волк сделал сильный рывок и вдруг почувствовал, что потерял под ногами опору.
Чудо, но волк исчез. Турткоз остановился. Ему показалось, что по склону, едва освещённому луной, в снежном облаке мелькнуло, падая, что-то тёмное. Не иначе, это волк сорвался!
Быстрее за ним!
Турткоз прыгнул в ущелье, на лету свернувшись в клубок. Неизвестно, сколько он летел, окружённый тучами снега, ударяясь о камни и валуны, царапаясь о колючие ели, но вот вдруг застрял в сугробе между двумя уступами скал. Внизу, метрах в двадцати — двадцати пяти, стелился покатый склон, и недавний враг волкодава собирался улизнуть по нему восвояси.
Недолго раздумывая, Турткоз устремился к врагу. Он не рассчитал самую малость, к тому же серый в последний миг ловко увернулся, в зубах у Турткоза остался только клок шерсти от его мохнатого хвоста. Ничего не скажешь — волк был силён: за несколько минут он успел отмахать десяток метров и продолжал пробиваться вперёд, увязая всеми лапами в снегу. Турткоз слышал его прерывистое, тяжёлое дыхание. «Ну, теперь-то серому не уйти», — решил он. Однако, ступив на снег, сразу понял, что ошибся. Здесь приходилось прямо-таки плыть по снегу — столько его намело со всех сторон. Хорошо хоть, туловище удерживало, не то можно было и вовсе утонуть.
Волк упорно полз вперёд, за ним — Турткоз. Расстояние между ними всё не сокращалось. Турткоз заскрежетал зубами от бессилия: «Неужели уйдёт?» Волк находился от него в каких-то нескольких шагах, но вот поди-ка, достань его!
Волк остановился, чтобы перевести дух. Ждать больше нельзя. Турткоз напряг все силы, рванул вперёд. Но серый, словно заранее предвидел, что сделает собака, опередил её на какие-то доли секунды и опять оказался на безопасном расстоянии.
Неожиданно ноги коснулись твёрдой земли. Турткоз сразу повеселел. Но и волк уже выбрался из снежного омута и теперь отдыхал, тяжело дыша, низко опустив голову. Видно, бежать дальше он не собирался. Наоборот, решил ускорить развязку: напружинившись, метнулся к неприятелю. Но пёс был готов к этому. Он молниеносно отпрянул влево, вцепился волку в ухо и сильно дёрнул. Серый отлетел в снег. Не дожидаясь, когда он выкарабкается, Турткоз следом метнулся сам, но опять упустил. Волк чудом выскользнул из-под страшно клацнувших клыков. В ловушке оказался сам Турткоз: не встретив на своём пути преграды, которую он ожидал, пёс не смог вовремя остановиться и с лёта врезался в сугроб. И в этот же миг из глаз его посыпались искры: волк впился в то самое место в ноге, которое ранил когда-то Куппак. Турткоз извернулся, щёлкнул пастью, и клыки его намертво захватили левую заднюю ногу серого. Так они оказались сомкнутыми в круг. И круг этот пришёл в движение: каждый старался освободиться сам, не выпуская врага. Поэтому они кружились на одном месте, как какое-то странное, живое колесо вокруг невидимой оси…
Неизвестно, сколько это продолжалось. Но давно уже рассвело, потом и солнце засверкало на рыхлом снегу. А перед глазами Турткоза мелькали одни и те же предметы: припорошённый снегом валун, кусты та́ла у ручья, сверкающая мириадами искринок снежная целина. Всё это пролетало перед глазами так быстро, что собака и не могла как следует разглядеть их. Наконец живое кольцо распалось — волк и Турткоз разлетелись в разные стороны.
Через минуту Турткоз пришёл в себя. Боясь, что упустил время, он стал лихорадочно искать глазами противника. Ни за валуном, ни под кустами тала его не было. А вдруг он уже подкрался сзади?! Пёс резко обернулся, непроизвольно ощерился. Нет, сзади его тоже нет. А-а, вон он выбирается из снега…
Турткоз залаял на врага зло, с ожесточением. Волк тоже зарычал, ощерив клыки. И они опять пошли друг на друга…
Долго длилась эта отчаянная схватка. Силы медленно покидали неприятелей, но ни волк, ни Турткоз не отступали. Их могла развести только смерть. И каждый ждал удобного момента, берёг силы, чтобы нанести решающий удар…
Вот волк, который медленно и как бы нехотя кружил вокруг пса, вдруг резко подался влево, метнулся к Турткозу. Но волкодав подпрыгнул и обрушился на врага сверху — под его клыками оказалась шея серого. В тот же миг страшная боль пронзила и грудь Турткоза: волк впился клыками в ключицу…
Пёс покрепче сжал зубы, потряс шею волка. Но тот не ослабил хватки. И тогда пёс понял, что у него уже нет сил повалить врага. Волк тоже ничего не предпринимал. Видно, и у него вышли все силы. Так они и стояли, намертво вцепившись друг в друга, не в силах добить врага или разжать челюсть…
Солнце село, пришла ночь, Турткоз почувствовал, что больше не выдержит. Вот-вот подогнутся ноги, и он рухнет. И именно в этот момент он заметил, что волк вдруг отяжелел, начал медленно оседать вниз.
Турткоз ещё крепче сжал челюсти, навалился на противника всем телом и потерял сознание…
Пришёл он в себя, когда зубов коснулось что-то холодное, твёрдое. Над ним склонился отец Карабая. Он пытался раскрыть ему пасть, сведённую судорогой, рукоятью плети. Какие-то люди волокли волка, держа его за хвост. Первым желанием Турткоза было продолжить преследование, но ему не удалось и с места сдвинуться. Не было сил…
Турткоза привезли на стойбище. Там его ждал человек в белом халате. Он очень походил на того самого доктора, который лечил пса в городе. Турткоз только взглянул на него, доброго и ласкового, устало закрыл глаза…
Через неделю волкодав мог подниматься с места, выходить из дома. Во дворе, на верёвке, висела шкура знакомого волка. При виде её Турткоз зарычал, шерсть на загривке встала дыбом.
Карабай поспешно увёл его в дом:
— Пошли, пошли, Турткоз, тебе нельзя волноваться! И это ведь не волк, а его шкура!..
Спустя несколько дней снег уже везде стаял, из земли пробивалась ярко-зелёная травка. В небе сверкало золотистое солнце. У забора толпились мальчишки с сумками за плечами. Они остановились, чтобы полюбоваться на знаменитого волкодава.
— Вон он, вон он, Турткоз, тот самый, который насмерть стоял против матёрого волка! — воскликнул один из ребят.
— Да-а, волкодав что надо! — протянул другой.
— Такого во всей округе не сыскать! — убеждённо заявил третий.
— Это уж точно, — подтвердил четвёртый.
Турткоз, смущённый похвалами, отвернулся, пошёл прочь, укоризненно помахивая хвостом, точно хотел сказать: «Э, ребята, бросьте, что это вы в самом деле! Что я такого сделал, чтобы так уж меня расхваливать? С волком схватился? На моём месте любой волкодав поступил бы так же. Ведь работа у нас такая — охранять отары. Напали серые на овец — вот я и сразился. Ещё раз нападут — ещё раз схвачусь. Насмерть. Такое уж наше дело. Обычное…»