Приключения в шхерах

Четверо маленьких лисят

Весна!

Снег растаял, уплыли в море льдины, солнце поднималось все выше и выше. Наконец-то кончилась долгая зимняя пора! В шхеры вступала весна, а с ней — тысячи новых приключений.

Однажды утром — солнышко еще только-только высунуло из моря свой подбородок — Дундертак бежал вприпрыжку босиком по шершавому лесному мху. Тут и там между кустами барбариса и можжевельника лежали пятна солнечного света. Дундертак очень торопился на берег к лодке. Легко и неслышно, как кролик, бежал он вниз по лесистому склону. И вдруг с разбегу остановился и замер.

На самом краю берегового откоса лежала поваленная сосна. Под ее переплетенными, вздыбленными в воздух корнями копошилось что-то живое.

Дундертак нагнулся и заглянул под корни. Он не поверил своим глазам: перед ним было целое семейство лисят.

Дундертак стоял совсем тихо — боялся даже вздохнуть — и раздумывал, как бы ему накрыть лисят. Как назло, ничего не шло в голову. Оправившись от первого потрясения, он стал медленно, осторожно обходить сосну, держась против ветра.

Лисята продолжали играть. Их было четверо. Они были совсем крошки и еще с трудом держались на ногах. Когда один поднимался, другой кувырком летел на землю. У самого большого задние лапы были белые. Он был сильнее и напористее остальных, кусал их за уши и опрокидывал передними лапами на землю. Иногда он и сам падал и, лежа на спине, болтая в воздухе всеми четырьмя лапами — тогда казалось, что на задние лапы у него надеты белые чулочки.

Дундертак, соблюдая всяческие предосторожности, подкрался поближе. У него возникла дерзкая мысль: а что если поймать лисят живыми и вырастить их! Четверо малышей превратятся в четырех взрослых лис — этим будет положено начало целой лисьей ферме. Зимой лисий мех ценится дорого.

Поймать во что бы то ни стало! Но как это сделать?

Дундертак подполз еще ближе. Теперь он был так близко, что видел вход в нору между двумя вросшими в землю камнями. Дундертак старался не дышать. Одно неловкое движение — и лисята вмиг исчезнут в норе под землей.

Пока Дундертак лежал, не зная, на что решиться, он сделал удивительное открытие: видел только лисенок с белыми чулками на лапах, остальные трое были еще слепые!

Это не мешало им играть и кусаться, сверкая маленькими, словно крупинки риса, зубами.

Дундертак увидел, как в этой веселой свалке металась ошалевшая от страха лесная мышь. Белый Чулок — так Дундертак прозвал старшего лисенка — вел себя как самый настоящий тиран. Как только мышь пыталась улизнуть, он бросался вперед и хватал ее за загривок. Лисенок встряхивал свою жертву и победно ворчал. Но у отважного охотника не хватало еще силенок, чтобы загрызть добычу. После каждой такой встряски мышь некоторое время лежала, как мертвая. Но стоило ей подняться, как над ней снова щелкали челюсти Белого Чулка. Что и говорить, в приятную компанию попала бедняга!

Глаза Дундертака блестели, мозг напряженно работал: как вытащить лисят из-под корней и завлечь их подальше от норы?

Никакого определенного плана он так и не смог придумать. Он действовал совершенно автоматически. Случайно ему под руку попалась длинная камышинка с пушистым султанчиком на конце. Дундертак дотянулся ею до одного из лисят и стал щекотать ему узкий маленький нос и чувствительные ноздри. Лисенок передернул ушами и поднял лапу, собираясь нанести удар. Он, наверное, подумал, что с ним играет один из братьев. Но лисенок был совсем маленький и слепой, и когда он поднял лапу, чтобы ударить братца, осмелившегося пощекотать его, то потерял равновесие, покачнулся и упал. Теперь он был чуть ближе к Дундертаку. С трудом поднявшись на дрожащие лапы, лисенок уселся на хвост, всем своим видом выражая полнейшее недоумение.

Дундертак воспользовался завоеванным успехом. Он снова протянул камышинку и ласково провел пушистым султанчиком по незрячим глазам малыша. Лисенок опять поднял лапу и опять потерял равновесие.

Когда Дундертак таким способом увел лисенка на два-три шага от норы, он принялся проделывать то же самое со следующим. Это не составило труда. Третьим на очереди был Белый Чулок. Увести его от норы оказалось куда труднее, потому что Белый Чулок твердо решил не спускать глаз с замученной, очумевшей мыши. Но Дундертак не сдавался. Он осторожно помахивал пушистой метелкой около маленького лисьего носа. Такая дерзость разозлила наконец Белого Чулка, и, подняв обе лапы и угрожающе ворча, он перешел в наступление. Его тонкий хвостик и маленькие острые уши встали торчком. Но сколько он ни прыгал, ни рычал и ни бил лапами, ему никак не удавалось поймать пушистую метелку. Она по-прежнему щекотала его ноздри, и это раздражало и возмущало его. Белый Чулок тявкал и огрызался, обнажая белые зубы. Увлекшись битвой со щекочущей метелкой, он очень быстро оказался довольно далеко от входа в нору. Видимо, он совсем забыл про несчастную лесную мышь. А мышь прижалась к земле и притворилась бездыханной. Но прошла еще секунда-другая, и она снова попыталась повторить свой немудреный фокус: подняться на ноги и улизнуть. На этот раз тявкающая лисья пасть не схватила ее за загривок, и, обрадовавшись, мышь кинулась наутек между кустиками черники. Может быть, это была самая счастливая минута в ее короткой жизни!

Дундертак между тем привел к трем лисятам последнего, четвертого. Теперь все семейство копошилось в двух-трех шагах от норы. Надо было увести их еще дальше.

«Лучше бы всего, — думал Дундертак, — до самого откоса, а там бы они скатились вниз по песчаному обрыву и оказались у меня в руках!»

Продолжая эту необычную игру, Дундертак приподнялся на локте и случайно взглянул поверх поваленного соснового ствола. То, что он увидел, заставило его позабыть про лисят. В заливе у берега плавала стайка возбужденно крякавших уток; а чуть выше, на опушке леса, Дундертак увидел мать своих лисят. Дундертак смотрел во все глаза, он никак не мог понять, что с ней такое творится. Что-то странное. Лиса вцепилась в свой собственный хвост и вертелась на месте, как огненное колесо, — не разберешь, где голова, где ноги. Вот ненормальная! Утки, видимо, придерживались тога же мнения. Вообще утки необычайно пугливого нрава, других таких птиц не сыщешь, а уж терпеть поблизости лису — такого с ними никогда не случается. Они хорошо знают коварство лисы. По их мнению, в целом свете нет зверя страшнее. Однако на сей раз они не могли удержаться от искушения посмотреть удивительный танец лисы на лесной опушке. Уток разбирало любопытство. Они подплывали все ближе к берегу.

Лиса, казалось, ничего не замечала. Она все кружилась и кружилась, гоняясь за собственным хвостом. Кружилась, кружилась, кружилась, пока у Дундертака не завертелось все перед глазами. Пришлось зажмуриться. И он хорошо сделал. Потому что только он пришел в себя и оглянулся, как увидел, что его лисята успели проделать немалый путь обратно к норе.

Нельзя терять ни минуты! Если он хочет заполучить всех четырех лисят, надо действовать быстро! Лисе могла в любой момент наскучить игра — и тогда она тотчас вернется к норе. Дундертак испытывал перед ней невольное почтение. Она не раздумывая ринется в бой, обдав его своей вонючей жидкостью. Именно таким способом лиса спасает своих детенышей от нависшей над ними опасности.

Дундертак начал снова щекотать лисятам нос, чтобы сбить их с правильного пути. Они сейчас же, резвясь, последовали за ним. Увлекая их все дальше, Дундертак не переставал ломать себе голову: как их поймать? Не мог же он взять их голыми руками! Сколь они ни малы, все равно они станут кусаться и сопротивляться. Особенно независимый вид был у Белого Чулка. Просто так его не возьмешь!

Время от времени Дундертак поглядывал поверх ствола. Лиса все еще продолжала свою странную карусель. С опушки леса, где она начала свой танец, она постепенно спустилась к самой воде. Утки тоже подплыли к самому берегу и, вытянув шеи, словно загипнотизированные, уставились на лису.

Наконец Дундертаку удалось увести лисят довольно далеко от норы. С быстротой, которой могла бы позавидовать обезьяна, он выскочил из брюк и стянул через голову рубашку. Брюки он сунул в рубашку штанинами в рукава — и перевязал штанины рукавами рубашки. Получился отличный мешок.

Беспомощно ковыляя на своих слабых лапках, лисята продолжали охотиться за пушистой метелочкой, которая так упорно издевалась над ними, щекоча им нос. Они падали и снова поднимались. Новая игра им явно нравилась. Слепые малыши все ближе и ближе подкатывались к Дундертаку. Быстро протянув вперед руку, он схватил одного из них и сунул в самодельный мешок. Лисенок не успел даже пикнуть. В следующее мгновение он был в плену уже не один. Но вот Дундертаку удалось схватить и Белый Чулок. Этот был буян. Он сопротивлялся изо всех сил и пробовал даже кусаться. Но все напрасно. Хочешь не хочешь, а полезай в мешок к братишкам.

Рыжая лиса, меж тем, в погоне за своим хвостом спустилась от опушки леса до самой воды и вдруг неожиданно прыгнула прямо в стайку любопытных уток. Утки закричали, закрякали, захлопали крыльями. Но лиса уже схватила одну птицу за горло. Ничего, что пришлось искупаться и подмокла рыжая шубка, — зато и на этот раз она вышла победительницей. Лиса повернулась и побрела по воде к берегу. В пасти у нее висела загрызенная утка. Завтрак был обеспечен. Делая длинные прыжки, лиса побежала к скрытой под корнями упавшей сосны норе.

А Дундертак уже мчался через лес домой, волоча за собой в самодельном мешке четырех крошечных лисят.

— Ловко, дружище! — похвалил его Большой Сундстрем, когда увидел, что притащил Дундертак. — Устроим их в пустом сарае для сена, что за моим двором. Первое время корми их молоком — они ведь еще совсем маленькие. А потом будут есть все, что угодно. Больше всего они любят рыбу. Ты поручи это дело Христофору — пусть ловит. И все пойдет как по маслу.

Так оно и случилось. Несмотря на заточение в полутемном сарае, лисята росли не по дням, а по часам. Дундертака огорчало лишь одно — лисята никак не желали приручаться. Каждый раз, как он входил в сарай, они забивались в угол. Он подманивал их, ласково разговаривал с ними, но ничего не помогало. Дундертак приносил рыбу, делил ее на четыре порции и уходил. Однажды случилось так, что, выходя из сарая, он внезапно обернулся — и тогда он увидел, как Белый Чулок вылез из угла и стал посередине сарая, раскрыв пасть и высунув язык. Дундертаку почудилось, что лисенок показал ему язык. Он совсем расстроился и пошел жаловаться Большому Сундстрему:

— Им здесь плохо! Может быть, лучше отпустить их обратно в лес?

— Нет, не надо, — сказал Сундстрем. — Они не умеют добывать себе пищу. Если ты их сейчас выпустишь, они в конце концов подохнут с голоду.

— Значит, напрасно я их поймал?

— Совсем нет! — вступил в разговор Вальтер. — От этих хищниц одни только неприятности.

— Одна-две лисицы в каждом лесу — это бы только хорошо, — заметил Сундстрем. — Когда подыхает какое-нибудь больное или изувеченное животное, они тут как тут. Лисы, если можно так выразиться, лесные санитары. Но, когда их разводится слишком много, — это бич для всех других четвероногих…

И Дундертак продолжал кормить своих пленников. Но каждый раз, когда он поворачивался и шел к дверям, у него возникало неприятное ощущение, что лисы показывают ему за спиной язык.

А однажды утром Дундертак вошел в сарай и увидел, что Белый Чулок исчез. Он как-то ухитрился пролезть между двумя неплотно прилегавшими друг к другу досками. Лисенок убежал в лес, предоставив братьям одним сидеть в темном сарае.

— Э, так не пойдет, — сказал Сундстрем. — Он не привык к воле и погибнет в лесу от голода. Надо вернуть его — и чем скорее, тем лучше!

— Но как это сделать?

— Нет ничего проще. Пустим по следу Фрейю. Стоит лисенку учуять, что за ним по пятам идет собака, как он сразу же повернет обратно к сараю. Это ведь единственное надежное убежище, которое он знает. Фрейя, конечно, немного стара, но такую неопытную лису она без труда загонит домой.

Фрейя была испытанная охотничья собака. Бедняга, правда, совсем поседела от старости, но, учуяв свежий лисий след, оживилась и радовалась не хуже молодой. Залившись хриплым лаем, она покружила немного на месте и помчалась прямиком к лесу.

— Ну вот, скоро наш беглец будет дома, — сказал Сундстрем. — Нам останется только открыть дверь и впустить его в сарай.

Но на этот раз старый охотник ошибся. Фрейя скрылась в лесу. Ее отрывистый лай становился все тише и, наконец, замер в отдалении. Лиса и собака словно провалились в пустоту. Дундертак и Сундстрем прождали без толку несколько часов.

— Не может быть, чтобы Фрейя вцепилась ему в горло. Этого за ней не водится. По крайней мере, не водилось.

Наступил вечер, стало темнеть. Ничего не оставалось, как разойтись по домам. Наутро, вместо того чтобы идти на работу — возить известь к обжигательным печам на острове Оаксен, — Дундертак отправился прямой дорогой к сараю. За ночь не произошло ничего нового. Все было тихо и спокойно. С безоблачного неба ярко светило солнце. Дундертак улегся на траву и стал ждать. Он думал о Фрейе. Заблудилась она, потеряв след, или же случилось какое-нибудь несчастье? И куда отправился Белый Чулок? Устав ждать, Дундертак незаметно заснул.

Когда он проснулся, солнце начало уже клониться на запад, дело шло к вечеру. Ни Фрейи, ни Белого Чулка все еще не было. Через некоторое время к сараю явились Сундстрем и Вальтер. Старый охотник в раздумье расправил свои длинные усы.

— Удивительное дело! Будто сквозь землю провалились, — сказал он.

— Может, они проголодались и съели друг друга? — предположил Вальтер.

— Ничего другого не придумаешь!

Но вдруг Дундертак оживился и, схватив Сундстрема за рукав, показал в сторону леса:

— Глядите! Вон они!

Так оно и было. Из лесу вышел беглец лисенок. Не выбежал, а именно вышел, шаг за шагом продвигаясь вперед. В открытой пасти красной тряпкой болтался язык.

Метрах в десяти за ним шла Фрейя. Тоже шла. Оба казались смертельно усталыми.

— Видать, не одну милю сделали этой ночью, — сказал Вальтер.

Лисенок доплелся все-таки до сарая. И в изнеможении опустился прямо в траву. Дальше он идти не мог.

Подошла Фрейя и, увидев лежавшего лисенка, попыталась залаять. Но из горла у нее вырвалось только хриплое бульканье. Тогда она легла на траву рядом с лисенком и положила лапу ему на спину.

Когда Сундстрем подошел к Фрейе и почесал у нее между ушами, у бедняги едва хватило сил слабо махнуть в ответ коротким пушистым хвостом.

Дундертак взял рыжего беглеца за загривок, положил на мешковину, отнес в сарай и осторожно водворил между братьями.

Снаружи послышался голос Сундстрема, ласково разговаривавшего с измученной Фрейей:

— Ах ты, маленькая моя! Не могла его поймать, да? Бедняжка, ты стала настоящей старой, седой дворнягой!

Но тут вмешался Вальтер:

— Это несправедливо. Она ведь пригнала его обратно! Фрейя ни в чем не виновата. Она молодчина! Ее подвели ноги. Видели, до чего она вымоталась? Шла и то с трудом. И все-таки не сдалась.

— Пожалуй, твоя правда! — пробурчал Сундстрем, в глубине души очень довольный похвалами, которые поляк расточал старой Фрейе.

— У нее все лапы в крови. Бедняга бежала, пока не разодрала всю кожу.

Тем временем Дундертак как только мог ублажал вернувшегося беглеца. И лисенок, казалось, понял, что мальчик не хочет ему зла. Во всяком случае, с этого дня Белый Чулок стал совсем другим. Когда Дундертак приносил пищу, Белый Чулок, случалось, даже шел ему навстречу, с любопытством принюхиваясь к еде. Раньше это было не в его привычках. А так как Белый Чулок был самый старший и самый сильный, то остальные очень скоро последовали его примеру. Прежняя враждебность исчезла. Дундертак очень подружился с рыжеволосыми пленниками и целыми днями торчал в сарае, забросив даже свою лодку. Но Христофору эта дружба пришлась не по душе. Он предпочитал быть поближе к морю.

Незаметно пронеслись длинные теплые летние дни. Наступил август. Потом сентябрь. По утрам на траве уже лежал иней.

В свободное время, когда не надо было идти на работу в известняковый карьер или везти рыбу в Стокгольм, Дундертак бродил с Вальтером по лесам и полям. Вольготная жизнь на природе устраивала их обоих. Вальтер был мастер стрелять ворон. А вороны считались в шхерах не последней едой. Чаще всего они устраивали засаду в маленьком еловом шалаше на одном из островков Уттерхольмарна. Здесь было излюбленное место ворон со всей округи.

— Ты на медведя никогда не ходил? — спросил как-то Дундертак своего польского друга.

— Дома, в Польше, случалось. Там у нас большие леса и много разного зверья — и медведи, и волки, и лоси.

— А на орла охотился?

— Нет, орел редкая птица. Его не надо трогать.

Неожиданно Вальтер протянул Дундертаку ружье. У Дундертака радостно подпрыгнуло сердце.

— Когда у тебя в руках ружье, не пори горячку! — строго сказал Вальтер. — Сохраняй хладнокровие и всегда будь уверен в себе. Никогда не калечь животное. Это позор для охотника. Ты бы посмотрел, какими глазами смотрит раненое животное на своего мучителя! Когда стреляешь, сразу убивай насмерть. Это самое милосердное. Только тогда выстрел, так сказать, съедобен. Мы тут в шхерах не настолько богаты, чтобы швыряться выстрелами направо и налево!

— Понимаю, — важно кивнул Дундертак.

— Прежде чем выстрелить, ты должен быть на сто процентов уверен, что попадешь. Чтобы птица не улетела с твоей дробью!

— Конечно.

— Я как-то нашел на взморье одну гагу. Ты ведь знаешь, какие они красавицы! А эта была какая-то чудная, вроде и на гагу не похожа. Я налег на весла и подгреб к ней поближе. Думал, она улетит, а она и с места не сдвинулась. Я подгреб совсем близко. Гага не шевелилась, даже не пыталась улететь. Когда я рассмотрел ее вблизи, то увидел, что у нее не хватает полклюва. Нижней половины. Язык свисал прямо вниз. Она не могла ничего есть с того самого дня, как какой-то бездельник, которых немало бродит здесь по воскресеньям, не целясь выстрелил ей вслед на авось. Бедняга совсем изголодалась, на ней и мяса-то не осталось. Когда я поднял ее и положил в лодку, то не почувствовал в руке никакого веса — одни перья, пух да кости. Удивительно, как она еще жила. Пришлось прикончить ее. Если бы ты видел, как она смотрела на меня своими черными глазами! Такое разве только во сне приснится. В кошмарном сне! Попробуй после этого выстрелить на авось вслед улетающей птице — и тебя вечно будет преследовать этот кошмар.

— Понимаю, — сказал Дундертак.

— Выстрелил — птица должна упасть и больше не двигаться. Вон видишь, как те. — И Вальтер показал на лесную полянку.

Там под большой сосной лежали, согнув лапки, словно приготовившись к битве, шесть ворон.

На сосне сидело чучело филина. Филин — заклятый враг ворон. Завидев его, они яростно бросаются в бой, не думая о последствиях.

Вальтер и Дундертак уже несколько часов подряд лежали в своем охотничьем шалаше. Они пришли, когда была еще глубокая ночь. Время тянулось медленно.

Теперь, сжимая горячими руками ружейный ствол, Дундертак ждал, когда вороны предпримут следующую атаку на чучело.

Ночной мрак понемногу рассеивался. Луна скрылась за горизонтом.

С моря донеслись призывные крики птиц, шумное хлопанье бесчисленных крыльев. Далеко вокруг разнесся шелестящий свист — начался беспокойный полет утиных стай.

В час, когда уходит ночь, тысячи разных птиц снимаются со своих мест и летают над заливами и бухтами шхер, оглашая воздух тревожными, беспокойными криками.

Вот на востоке забрезжил тонкий розовый свет. Он усиливался, разливался все шире, с каждой минутой приобретая иной, все более глубокий тон. Медно-красный… Кроваво-красный… До самой середины неба протянулись бледные лучи. А внизу, у самого горизонта, где небо встречается с морем, красный свет разгорался все ярче и ярче. И, хотя солнце даже не высунулось из воды, было уже нестерпимо больно смотреть на раскаленный горизонт.

И тут на остров прилетела большая стая ворон. Они тотчас же увидели филина и набросились на него.

— Давай! — прошептал Вальтер.

Дундертак медленно поднял приклад к плечу и тщательно прицелился. Это была двустволка. Вороны с громким карканьем носились вокруг чучела. Дундертак нажал оба спуска. Две вороны, сложив крылья, камнем упали на землю. Третья упала не сразу. Ей удалось кое-как долететь до моря. Но там силы ее оставили, и она плюхнулась прямо в воду.

И как раз в это мгновение из моря вылез огненно-красный шар. Потом шар побледнел, стал похож цветом на желтое сливочное масло и превратился в обыкновенное солнце, которое мы в хорошую погоду каждый день видим у себя над головой.

Малыш Христофор лежал у входа в шалаш, уткнув голову в передние лапы и внимательно наблюдая черными блестящими глазами за всем происходящим. Когда подстреленная ворона упала в море, Малыш бросился в воду, чтобы подобрать добычу. Честное слово, по уму выдренок нисколько не уступал собаке! Пожалуй, даже был поумнее.

Остальная стая, беспорядочно сбившись в кучку и тревожно каркая, улетела.

— Молодчина! — сказал Вальтер, пощипывая длинные усы. — Всегда сохраняй спокойствие.

Христофор притащил из моря ворону, перекусив ей горло.

— Девять штук, — сказал Вальтер. — На несколько дней обед обеспечен. А ты слышал историю о воронах, которые затмили солнце?

— Нет.

— Расскажу как-нибудь в другой раз. А сейчас смотри, как надо жарить ворону. Для настоящего охотника лучшего обеда не придумаешь. Я научился этому у индейцев Скалистых гор.

Пока Дундертак разводил на берегу костер, Вальтер облепил ворону глиной. Потом он проткнул глиняный комок деревянной палочкой и стал медленно поворачивать его над огнем.

— Некоторые говорят, что можно есть только весенних ворон. Это чепуха и предрассудки. Молодая осенняя ворона жирнее и гораздо вкуснее мартовских заморышей.

Когда влажный глиняный комок высох и затвердел, Вальтер расколол его пополам. Кожа и перья остались в глине, а между двумя половинками лежала аппетитная, подрумянившаяся тушка.

— Пожалуйста! Кушать подано. Голод — лучший повар!

Плотно закусив, охотники начали собираться домой. Но, прежде чем уйти, Дундертак вытащил из кармана Вальтера черепаху Элизу и положил ее на берегу. Результат был тот же, что и много раз до этого. Элиза насмешливо щурила маленькие черные глазки и, судя по всему, вовсе не собиралась класть яйца.

— Понимаешь, — сказал Вальтер, которому стыдно было за Элизу, — в Балтийском море никогда не было пиратов. А клад можно найти только в тех местах, где побывали пираты. Попади только Элиза в такое место — она сразу положит свои яйца!

Все это было малоутешительно. Дундертак понимал, что для восстановления всеобщего спокойствия нужны какие-то весьма решительные меры. Ибо с каждым днем домашние становились все мрачнее и озабоченнее. И чуть не каждый вечер из комода доставалось злосчастное письмо. Письмо, видимо, обладало какой-то сверхъестественной силой. Дундертак не знал, что в нем написано. Но в первый же день, как только письмо принесли в дом, он понял, что речь шла о чем-то весьма серьезном.

Собираясь теперь вечерами за большим кухонным столом, мужчины осторожно вынимали письмо из конверта, клали поближе к свету керосиновой лампы и внимательно читали. А потом долго сидели, думая каждый про себя.

Но в один из таких вечеров — это было уже в конце сентября — привычное молчание за столом было нарушено.

— Охотничий домик! Ничего лучшего граф не мог придумать!

— К чему в шведских шхерах охотничьи домики и прочие господские забавы?

— Вот если бы телефон — другое дело. Случись что-нибудь, сразу можно созвать народ.

— А еще бы лучше спасательную станцию. Сколько судов напоролось на наши скалы!

— Я никогда не забуду, что здесь мне спасли жизнь, — сказал Вальтер. — И в придачу я выучил шведский язык. Он мне всегда пригодится. Я побывал во многих портах и везде видел суда из скандинавских стран. Теперь, куда я ни попаду, везде найду людей, которые поймут меня.

— Да, тебе повезло. Но теперь всему конец! Если кто и потерпит крушение, некому больше будет послать весточку на остров и позвать на помощь.

Вместе со всеми за столом сидел параличный, полуслепой старик и вязал, как обычно, чулки. Он повернул лицо в сторону говоривших и напряженно слушал. Последние слова не на шутку его испугали. Шелковистая борода, мягко ниспадавшая на грудь, поднялась и встала торчком. Уронив чулки на пол, старик в волнении схватился за костыли.

— Не может быть! — возмутился он. — Или в Швецию снова вернулись средние века?

Хозяйка поднялась со своего места и, подойдя к старику, положила свою мягкую руку на его трясущиеся, слабые руки.

— Дедушка, — сказала она ласково и спокойно, — мы не хотели тревожить вас до времени. Но теперь пора сказать всю правду. Мы не можем больше здесь оставаться. Надо перебираться в другое место.

Старик устремил на нее тусклый взгляд.

— Я давно чую — что-то случилось. Но чтобы такое, не верю! Я своими руками вспахал эту землю, клочок за клочком. Да ведь все это написано в контракте и в других документах!

Один из сидевших за столом сказал тихо, не решаясь поднять на старика глаза:

— Контракт истекает в этом месяце. После этого арендная плата будет удвоена. Потому что в мире идет война. Времена такие, что все дорожает. А нам что делать? Не можем же мы добывать деньги из камней! Ну, а раз не можем платить дороже за аренду — значит, дом этот будет снесен. Так решили в замке. Вместо нашего дома здесь построят охотничий домик для графа. Если, конечно, верить слухам.

Дом будет снесен…

Дундертак забился в угол лежанки и крепко ухватился за спинку. Ему показалось, что весь мир летит куда-то вверх тормашками. Крышу сорвало, стены упали, и все, кто был в доме, очутились под открытым небом. В ушах пел ветер. А из недоступной, холодной Вселенной смотрели на них далекие, загадочные звезды. Дундертак съежился, весь дрожа, и еще крепче вцепился в спинку лежанки. Его знобило. А в мозгу билась одна-единственная мысль: на Элизу надежда плохая, надо пробраться в замок и стащить Меч!