Приключения знаменитых первопроходцев. Америка

ГЛАВА 9

Гонсало Писарро. — Мартинес. — Уолтер Рэйли

Прежде Уйаной или Гвианой называли обширное пространство непроходимых лесов, болот и саванн, которые разделяли две великие реки Ориноко и Амазонку и простирались от восточных отрогов Анд до Атлантического океана.

Эта страна могла бы долгое время оставаться забытой в своем диком одиночестве. Алчные вожделения испанских конкистадоров привлекла к ней легенда об Эльдорадо, приписывающая этой стране огромные и изумительные богатства.

Вот как возникла и распространилась эта легенда. К подножию Анд, в глубину густых лесов Вилькабамбы[212] были перенесены сокровища городов Кито, спасаемые от жадности Беналькасара, и Куско, до которых Франсиско Писарро, несмотря на свое проворство, смог добраться лишь частично. Несчастные остатки семей Великих Инка укрывались здесь с верными орехонами[213] и здесь основали новую империю Солнца, такую же богатую, как та, которая недавно так быстро пала под ударами горстки авантюристов.

По общему убеждению, золото Перу, изобилие которого овладело воображением испанцев, должно было происходить из этих неизвестных районов, где находился центр сказочных богатств и рудники драгоценных металлов.

Прибытие в Такунгу индейского посольства подтвердило это предположение. Очевидно, его прислали из Новой Гренады, чтобы потребовать для своего государя, «сипа» Боготы или «саку» Тунхи, помощь императора Перу. Рассказы индейских послов разожгли алчность испанцев. По их словам, они были подданными одноглазого короля великого Патити, правившего в обширных горных областях, расположенных на северо-востоке. Каждое утро, когда король встает с постели, камергер смазывает ему тело душистой смолой, на которую при помощи длинных сарбаканов (духовых трубок) наносится золотая пыль. Вечером, с большой торжественностью великий Патити спускается по лестницам своего дворца и погружается в воды священного озера, куда его подданные бросают как жертвоприношения золотые вазы и драгоценные предметы.

Испанцы заключили из этих описаний, что страна должна располагать огромными богатствами, и прозвали монарха Эль Рей Дорадо (Позолоченный Король), или проще — Эль Дорадо. Потом название постепенно распространилось на придуманную страну, которой правил этот монарх, и вскоре заговорили о волшебной земле Эльдорадо, на поиски которой в течение двух веков жадно устремлялись прибывавшие со всех сторон авантюристы.

Организовывались бесчисленные экспедиции, чтобы добраться до сказочного миража. Одной из наиболее примечательных, по крайней мере своими побочными географическими результатами, была экспедиция Гонсало Писарро, самого младшего из братьев Франсиско Писарро.

Недовольный службой лейтенанта Себастьяна де Беналькасара, своего наместника в Кито, Франсиско Писарро отобрал у него должность и передал своему брату Гонсало Писарро. Пребывая на этом высоком посту, последний не переставал оставаться конкистадором и решил заняться завоеваниями с удвоенной энергией. Равнины к востоку от Анд возбуждали его алчность богатствами, о которых рассказал недавно побывавший там разведчик. Пинеда был первым, кто отправился на поиски великого Патити[214], одноглазого позолоченного короля, и он достиг истоков Напо. Сияющие города, охраняемые стражей, вооруженной золотым оружием, показались ему вдали; но утомленное войско, умирающее от голода, отказалось воевать. Итак, Гонсало Писарро решил завладеть сокровищами, которые скрывались под непроницаемым куполом девственных лесов.

Он отправился из Кито в сопровождении трехсот сорока солдат и четырех тысяч туземных носильщиков; с большими трудностями отряд преодолел Анды, понеся огромные потери среди носильщиков, гибнувших от холода, потом долго блуждал по пустыням, где изредка встречалось какое-нибудь незнакомое и жестокое племя, и достиг наконец берегов Напо после немыслимых лишений и неслыханных страданий, но ничего не узнал о Позолоченном Короле.

Отряд таял под губительным влиянием климата, к тому же сказывалась скудость продовольственных припасов. С трудом добрались до середины тех мест, где бесконечные и неприступные болота чередовались то с непроходимыми зарослями, то с пустынями, занятыми варварскими племенами, убегавшими при его приближении.

Чтобы уменьшить трудности и тяготы похода и облегчить поиск продовольствия, Писарро решил на берегу Коку — притока Напо построить бригантину и спустить ее на воду. В полном одиночестве, без инструментов, материалов, специальных рабочих рук подобное предприятие казалось чрезвычайно трудным, если не невозможным. Но люди из его отряда при помощи оставшихся в живых индейцев сумели заложить барку достаточно больших размеров. Они использовали сырое дерево; из лошадиных подков делали гвозди; рубашки шли вместо пакли, деготь получали из древесной смолы, которой в избытке было в лесу.

Набрав экипаж из пятидесяти человек, Гонсало Писарро поручил командование своему доверенному офицеру Орельяне[215] и дал ему поручение спуститься по реке, изучить местность с точки зрения ресурсов и дороги, достать провизию и дождаться в месте слияния рек прибытия отряда, который будет продолжать идти вдоль берега. Впрочем, по возможности соизмерять ход барки со скоростью движения пеших, ведь им предстояло преодолеть непроходимые заросли речных берегов.

Орельяна доверился течению Напо, потом через несколько дней плавания почувствовал, что его с непреодолимой силой захватывают обильные воды реки Мараньон[216], течение которой еще не было изучено.

Тогда Орельяна, забыв о долге, решил сам попытать счастья и бросить своего командира в этом безлюдном месте. Предварительно он посоветовался со своими спутниками, и все согласились, несмотря на то, что общие интересы связывали между собой этих авантюристов. Против был только один, очень преданный Писарро офицер. Орельяна приказал высадить его на берег и оставил одного среди непроходимых джунглей. Без запасов продуктов он должен был там вскоре погибнуть, озадачивая индейских кочевников странным зрелищем скелета, облаченного в железные доспехи.

Как бы строго и заслуженно мы ни осуждали это предательство Орельяны, необходимо все же признать, что экспедиция на судне, построенном кое-как из кусков сырого дерева, едва оснащенном, без карт, без компаса, является, возможно, одной из самых замечательных в ту эпоху. К тому же только подумайте о размерах Амазонки, этого пресноводного моря, как сказал Луи Агассис[217], о враждебности племен, обитающих на ее притоках, о том, как трудно управлять судном в устье реки, наконец, о том, чего стоило добраться до ближайшего испанского владения, острова Кубанга к северу от Венесуэлы, и мы не сможем отрицать, что такой подвиг заслуживает восхищения.

Несчастный Писарро, не найдя своего неверного лейтенанта на назначенном месте, понял только часть истины. Преодолевая душевную боль и негодование, он принял все меры, чтобы ободрить своих деморализованных спутников, и начал отход. Он длился два года и был совершен только ценой неслыханных тягот, жестоких болезней, многочисленных потерь. Искатели приключений питались мясом своих лошадей, дикими фруктами, рептилиями, кореньями… Четыре тысячи индейцев погибли все до единого. Европейцы сопротивлялись лучше. Из них умерли двести девятнадцать человек! Таким образом, если вычесть пятьдесят, сопровождающих Орельяну, осталось только восемьдесят, вернувшихся в Кито в самом плачевном состоянии.

По прибытии Гонсало Писарро узнал о гибели брата и о смертном приговоре, вынесенном ему самому за мятеж, поднятый против власти Педро де ла Гаска, доверенного лица короля Карла V.

В Испании, куда он вернулся после семимесячного путешествия по Амазонке, Орельяна не удовлетворился простым открытием огромных районов, через которые его провела счастливая судьба. Он хотел представить себя соотечественникам героем сказочных приключений. Среди прочих чудных рассказов он описал республику женщин-воительниц, которые своей враждебностью на долгое время перекрыли ему дорогу вперед.

Но что больше всего привлекло внимание его соотечественников и возбудило их зависть, так это открытие, которое, по его утверждению, он сделал около территории, населенной племенами омайанасов между устьями Жавари и Япуры, в земле, называемой Машипара, где люди носили одежды и доспехи из золота, его там было столько, что им покрывали дома и использовали для самых заурядных целей.

Этому рассказу, несмотря на ребяческое преувеличение, поверили безоговорочно. Испанские авантюристы, бросившиеся в погоню за Эльдорадо, заполонили высокие плато и равнины у подножия Анд, чтобы найти сказочные земли, отмеченные Орельяной по берегам Амазонки.

Третья волна миграции еще раз передвинула местонахождение мифического Эльдорадо и приблизила его к современным Гвианам. Мартинес, начальник артиллерии экспедиции Диего де Ордаса, по неосторожности допустил поджог пороховых запасов и был приговорен к смерти. Вняв мольбам артиллеристов, Диего изменил ему наказание, ограничившись тем, что несчастного посадили в шлюпку и оставили без каких-либо припасов на волю Ориноко. Унесенную течением шлюпку выбросило на один из берегов реки. Дикари заметили ее и, поскольку Мартинес был один, приблизились скорее с удивлением, чем с недоверием. Туземцы не стали убивать его, но взяли в рабство и водили из города в город, показывая как чудо, пока не привели в Маноа, знаменитый город, расположенный в середине огромного озера, называемого Белое море или море Парим. Здесь жили люди развитой цивилизации. На улицах возвышались пышные монументы, сияющие дворцы, покрытые самородным золотом, как в Эльдорадо, описанном Орельяной. Берег покрывал золотой песок. Золото использовали для самых обыденных целей; наконец, дороги были вымощены рубинами, алмазами, сапфирами огромного размера и несравненного блеска.

Мартинес, будучи человеком изворотливым, ловким и дальновидным, повел дело так, что стал желанным гостем у своих хозяев, и последние в награду за оказанные услуги приняли его в свой круг и единогласно признали членом племени. Спустя некоторое время его выбрали помощником вождя, и несколько вождей отдали ему в жены своих дочерей. Не испугавшись полигамии[218] и упрочив свое положение этими брачными союзами, он приобрел большое влияние среди новых сограждан.

Возможно, он закончил бы свои дни среди этих детей природы, с существованием которых окончательно свыкся. Но однажды, выйдя на берег, Мартинес увидел стоящий на якоре корабль, и в нем проснулась ностальгия[219] по родине, и ему захотелось вернуться в цивилизованный мир. Он переговорил с капитаном, и тот без лишних разговоров взял его на борт. Корабль отплыл, и безутешные жены Мартинеса бросились за ним вплавь. Увидев, что корабль удаляется, и испугавшись, что не хватит сил на обратный путь, они повернули к берегу. И только одна продолжала плыть, пока ее совсем не оставили силы; бедняжка утонула на глазах неблагодарного супруга, засвидетельствовав таким образом свою преданность!

Вернувшись на родину, Мартинес начал соблазнять соотечественников чудесами, которые он будто бы видел. Рассказы путешественника мешались с баснями, принесенными Орельяной о городе омайанасов, и историей священного озера, куда погружался Великий Патити. Страстная жажда богатства — движущая сила первых экспедиций — пробудилась в Испании с новой силой.

Воображение перенесло миф об Эльдорадо в низовья Риу-Негру, к месту впадения в нее Риу-Бранку, то есть вне пределов Французской Гвианы. Так, Уолтер Рэйли[220], горячо стремившийся к продолжению поиска химерического королевства, считал, что реки Марони, Апруаг, Ояпок вытекают из таинственного озера и показывают наиболее верное направление к волшебному городу, стремление завоевать который стало традицией. Имя Рэйли, возникшее здесь неожиданно, свидетельствует о том, что не только грубые, жадные и наивные авантюристы верили этим басням, сегодня вызывающим у нас лишь улыбку, но и просвещенные, высшие умы принимали за правду, по меньшей мере частично, россказни мореплавателей, побывавших в золотом раю.

Уолтер Рэйли, придворный, королевский фаворит, на пороге блистательной карьеры, в своей одновременно драматической, странной и беспокойной жизни отвел немалое место исследованиям новых земель, сначала, возможно, из любопытства, потом охваченный страстью, как неизбежно кончали все эти беспокойные первооткрыватели.

Немногие люди вели жизнь более неспокойную, значительную и тесно связанную с событиями их эпохи, чем этот высокородный дворянин, который вносил в самые возвышенные ситуации темперамент и пыл авантюриста. Исключительная, блестящая, рыцарская натура, соединившая в себе все страсти и беспокойный, неугомонный дух XVI века; только характер его не соответствовал гению.

Буйный темперамент Рэйли проявился еще в детстве. Он едва смог продержаться год в одном из колледжей Оксфорда[221], хотя за это время проявил себя незаурядным учеником как по «риторике, так и философии». Совсем юным Уолтер писал стихи, некоторые из них вошли в его стихотворный сборник. В семнадцать лет он отправился во Францию и прослужил до двадцати трех лет под началом адмирала Колиньи. Ужасы ночи святого Варфоломея[222] укрепили его в ненависти к папизму, инспирировавшему или одобрившему такие действия, и к испанцам, сделавшим из католицизма инструмент политической власти. Эта ненависть стала одной из главных движущих сил его жизни, и он всегда и повсюду старался удовлетворить ее, будь то в качестве фаворита королевы, дипломата, моряка, когда направлял свои самые дерзкие удары против испанских колоний и морского флота; ненависть же и стала причиной его смерти, поскольку Яков I приказал обезглавить его, чтобы дать политическое удовлетворение Испании.

Вернувшись на родину в 1576 году, Рэйли занялся изучением юриспруденции. На следующий год ненависть к испанцам толкнула его наняться на службу к сэру Джону Харрису, посланному Елизаветой на помощь Вильгельму Оранскому, сражавшемуся против Филиппа II и кровавого герцога Альбы. Когда в 1579 году один из трех братьев, Хемфри Рэйли[223], предпринимал попытку колонизовать Ньюфаундленд, Уолтер принял участие в экспедиции и даже чуть было не попал в плен к испанцам. В 1580 году Уолтер Рэйли в качестве капитана принял участие в экспедиции под командованием лорда Грея[224], посланной Елизаветой против мятежной Ирландии. И он, полный ненависти к вдохновителям и исполнителям Варфоломеевской ночи, отличился в жестокой бойне, вырезав ирландских католиков, ставших печальными жертвами этой Варфоломеевской ночи наоборот.

Честолюбие и стремление к неизведанному — доминанты его жизни — привлекли Рэйли в Лондон к королевскому двору, где, надеясь на ум, приятную внешность и невозмутимую уверенность в успехе, он собирался достичь приличного положения. Очень гибкий, вкрадчивый молодой человек сумел подружиться с герцогом Лестером, пользовавшимся тогда благосклонностью королевы, и вел с ним активную переписку. Это была веха в ожидании счастливого случая, который он, конечно, не упустит, а может быть, и сам спровоцирует.

Вскоре таковой представился. Находясь в разладе с главнокомандующим лордом Греем по поводу средств усмирения Ирландии, он написал Лестеру в таких выражениях, что его письмо, переданное королеве, вызвало у нее желание самой покончить с распрей. Уолтер Рэйли и лорд Грей были вызваны в Лондон; королевский кабинет открылся перед ними, и молодой капитан защитил свое дело с такой ловкостью, обходительностью и учтивостью даже к своему противнику, так сумел польстить этой стареющей королеве, изобразив преклонение перед ней как женщиной, ценимое ею куда больше королевских почестей, что без труда завоевал ее расположение.

После этой аудиенции честолюбец был допущен ко двору и не терял даром времени; вскоре он получил доступ в будуар и рабочий кабинет королевы. Очень обходительный, уверенный в себе, обладающий удивительной сообразительностью, умеющий импровизировать самую тонкую и красноречивую лесть, пользуясь своими обольстительными внешними данными, новый придворный очень быстро добился монаршей благосклонности. В качестве примера лести и тонкой чуткости известен анекдот, который вовсе не странен для его судьбы. Однажды, совершая после дождя прогулку, королева, обутая в белые атласные туфельки, не решаясь пройтись по влажному участку, сделала вид, что собирается повернуть обратно. Рэйли галантно отстегнул богатый бархатный плащ, который носил на плечах, и расстелил его, как ковер, под ноги своей повелительнице, та преодолела препятствие и поблагодарила своего кавалера улыбкой. Польщенная королева не забыла этой услуги, и банальный сам по себе инцидент сослужил ему неплохую службу.

Это был момент, когда открытия в дальних странах будоражили все умы, когда говорили только о новых путях в этот неизведанный мир, где богатство шло в руки тому, кто хотел его взять, королевская власть тому, кто умел ее завоевать. Рэйли стал благодаря королевской милости одним из самых богатых дворян ее величества, получил грамоту, предоставляющую ему и его наследникам королевскую юрисдикцию во всех странах, которые он сможет завоевать. Тогда, чтобы компенсировать провал первой попытки своего брата на Ньюфаундленде, он помог ему оснастить флотилию, предназначенную для тех же прибрежных районов. Эта вторая экспедиция не стала более удачной: буря разбросала корабли, и Хемфри Рэйли погиб. Не обескураженный таким мрачным результатом, Уолтер оснастил маленький флот и послал его разведать берега, о существовании которых он не без основания подозревал, лежащие между Ньюфаундлендом и Флоридой, открытой, как известно, испанцами. Английские моряки высадились в устье реки Роанока в большом заливе Албемарл, на еще совсем неизвестных берегах. Капитаны Армадас и Барлоу, посланные Рэйли, приняли во владение эти территории, которые после их возвращения Рэйли преподнес Елизавете под названием Виргиния, с намеком на прозвище, которое она сама себе дала — Святая Дева западных островов.

Эти территории, однако, не являются, как можно было бы подумать, современным штатом Виргиния. Они расположены на южных границах этого штата. Современная столица Северной Каролины, которой было дано имя Рэйли (Роли), должна находиться почти на месте расположения индейского поселения, названного капитанами Скикоак.

В награду за эти открытия королева посвятила Рэйли в рыцари и даровала ему право на продажу вина (!) во всем королевстве; эта концессия принесла ему значительный доход. Три другие экспедиции на Роанок, снаряженные на средства Рэйли, первой из которых командовал сэр Роберт Гринвилль, второй — сэр Ричард Гринвилль и третьей — Джон Райт, имели целью колонизовать Чесапикский залив (1586–1588) и поглотили огромные средства. Пока Рэйли как член парламента оказывал королеве неоценимые услуги, она стремилась увеличить его состояние или по меньшей мере восполнить потраченное во имя высоких амбициозных целей. Так, он получил ценности, конфискованные у Бабингтона за участие в заговоре в пользу Марии Стюарт[225], к тому же специально для него была создана должность суперинтенданта оловянных рудников на Корнуолле[226], и его назначили сенешалем этого графства и капитаном гвардии.

На вершине своего благополучия Рэйли, терзаемый непреодолимой потребностью действовать, оснастил другую флотилию и отправился сражаться с испанцами, армада которых была только что уничтожена. Несмотря на приказы Елизаветы, которая, разрешив ему поднять якорь, снова призвала его, Уолтер сбежал, как простой корсар. Он прошел вдоль прибрежных районов, посещаемых обычно галионами из Мексики и Перу, встретил их, был счастлив захватить один из самых богатых «Мадре де Диос» и привел его в Лондон в 1592 году. Елизавета простила неповиновение, соизволила принять королевскую долю добычи и подарила Рэйли золотую цепь.

Но с такой властной и взбалмошной королевой никогда нельзя считать себя уверенным в завтрашнем дне. Внезапно благополучие королевского фаворита кончилось. Он был заточен в лондонский Тауэр[227] и пробыл там два месяца. Ловкая лесть и влияние в высоких кругах помогли ему выйти. Уолтер Рэйли был помилован, но не сразу явился ко двору, куда хотел вернуться только после блестящей акции, способной ослепить старую королеву. И тогда на память пришло богатство Эльдорадо. Если он сможет покорить эти территории, рассказы конкистадоров о которых рисовали картины, способные зажечь и менее тщеславных, то пошатнувшееся доверие к нему станет более прочным, чем раньше. Итак, в 1595 году Рэйли отправляется в надежде присоединить к английской короне этот ослепительный цветок. Первым пунктом был остров Тринидад из группы Малых Антильских островов, которым владели испанцы еще с начала открытия Нового Света. Он напал на эту островную жемчужину, овладел ею без особых трудов и оставил там небольшой английский гарнизон. Захватив в плен Антонио де Беррио, расспросил его о районе, где находилось Эльдорадо, узнал то, что обычно говорилось в то время, и решил направиться к Ориноко, дельта которой находилась прямо перед островом, который он только что окончательно подчинил английской короне, поскольку с тех пор Тринидад навсегда оставался английским. Благодаря переводчику, которого Рэйли привез из Англии, он смог переговорить с касиками, и все они подтвердили или почти подтвердили слова Антонио Беррио, не скрыв от него, однако, что завоевание этих таинственных мест будет сопровождаться страшными опасностями и лишениями.

Далекий от колебаний авантюрист решительно пустился наудачу. Поскольку его корабли не могли преодолеть бар[228] Ориноко, он посадил около ста пятидесяти человек в беспалубный баркас, погрузил туда оружие и провизию с расчетом только на один месяц. Ему казалось, что тридцати дней будет достаточно для завоевания. Получив на Тринидаде подтверждение имевшихся у него сведений и даже не дав себе труда вникнуть в них, Рэйли окончательно поверил в существование, во-первых, двух озер, во-вторых, в королевство инков, которое, как предполагалось, было расположено около истоков реки Эссекибо.

Преодолев реку Гуарапо[229] и равнины Чеймаса, Рэйли остановился в Марекито, где узнал от стодесятилетнего индейца, что чужестранцы, конечно, приходили в Гвиану. Что касается страны Позолоченного Короля, то старик знал о ней не больше, чем все остальные, и приблизительно указал места в глубине континента. Несколько охлажденный таким началом, Рэйли, подгоняемый нехваткой продовольствия и страхом потерять свои экипажи от лихорадки, продолжил путешествие и вскоре столкнулся с непреодолимыми трудностями. Экспедиция была вынуждена остановиться у водопадов реки Карони, которая, как предполагалось, была кратчайшим путем к Маукрегуари и Маное, городам, расположенным на берегах озер Кассипа и Рупунуини, или Дорадо. Здесь англичане встретили великолепные леса с деревьями необычной толщины и высоты, роскошные луга, реки с чистой прозрачной водой, ветвящиеся бесконечными притоками, несущими во все стороны живительную влагу и плодородие, увидели великолепных птиц, стада ланей, которых не пугало присутствие человека, и даже нашли несколько минералов, содержащих желтые пластинки, — возможно, золото, а может быть, и медь.

И это было все. Теперь можно судить, каково было разочарование Рэйли, когда он понял, что Позолоченный Король, горы золота, города, застроенные дворцами, фонтаны с золотыми водоемами, ручные львы на золотых цепях, золотое солнце, поддерживаемое массивным серебряным алтарем, оказалось легендой, колоссальной мистификацией, на которую испанцы были большие мастера!

Сэр Уолтер Рэйли, как говорил один из его историков, придворный в полном смысле слова, не захотел подвергнуться унижению и признать по возвращении провал своей экспедиции и даже позволить считать себя жертвой мистификации. Итак, он решил пожертвовать истиной во имя своего честолюбия, и поскольку с давних пор знал о проекте колонизации Гвианы, то решил, что будет легче реализовать его, если не разрушать мираж Эльдорадо.

Вполне резонно подвергнуть сомнению большую часть сообщений Рэйли относительно результатов его путешествия. Решив уберечь экспедицию от насмешек, он, теряя голову, представил в своих описаниях жалкие хибарки Манои большими, роскошными, великолепными дворцами. Этот авантюрист сравнивал внутренние озера, о которых, впрочем, только слышал, с Каспийским морем, и не называл Маною иначе как царским и позолоченным городом. Владыка этой великолепной земли превращался под его пером в императора Гвианы из племени инка, который воздвиг, по словам путешественника, дворцы, превосходящие роскошью великолепные резиденции своих перуанских предков. Наконец, Рэйли по возвращении не боялся повысить свой кредит лестью и пробуждением алчности, рассказывая королеве, как он показывал ее портрет этим варварам и те с криками восторга бросались на колени перед самой великой северной касикой, святой, которой повиновалось больше касиков и подданных, чем было деревьев в их лесах. Судите сами, с каким восторгом гордая государыня слушала этот пошлый вздор. В довершение Рэйли сочинил, что будто бы во время завоевания Перу «в главных храмах» нашли предсказание, что инка, потеряв однажды свою империю, получит ее обратно из рук англичан. Он убедил ее величество, что туземцы согласятся ежегодно платить Англии сумму в 300 000 фунтов стерлингов, если она соизволит разместить в городах империи гарнизоны численностью от трех до четырех тысяч человек для защиты местного населения. «Мне кажется, — сказал он между прочим, — что эта империя в Гвиане просто предназначена для английской короны».

Возможно, Рэйли преднамеренно связывал военную колонизацию этих восхитительно плодородных земель с разработкой золотых рудников, которые он, конечно, заметил или о существовании которых, вероятно, был извещен. Убежденный в значении этих земель, неугомонный искатель фортуны через некоторое время после своего возвращения в Англию отправляет в Гвиану две большие экспедиции, предназначенные для того, чтобы еще раз пробить ему дорогу к золоту. Первая была поручена Лоуренсу Кемису (1596) и вторая в том же году Томасу Мэшему. Эти исследователи произвели топографическую съемку американского побережья от Амазонки до Ориноко, отметили на своем маршруте устья пятидесяти двух рек и познакомились с различными народами, живущими на реке.

А тем временем Рэйли боролся с испанцами, участвовал в захвате Кадиса в качестве контр-адмирала (1596)[230] и в морской экспедиции на Азорские острова, где он захватил остров Фаял. Его благополучие продержалось еще в течение шести лет, то есть до смерти Елизаветы, последовавшей в 1603 году.

По восшествии на престол короля Якова, очень непопулярного среди англичан, Рэйли тотчас примкнул к задиристой оппозиции, образованной английской аристократией; некоторые историки даже считают, что он лелеял надежду заменить правление сына Марии Стюарт аристократической республикой[231]. Поскольку этот честолюбец умел наживать себе врагов, то от него постарались поскорее отделаться. За участие в заговоре он снова оказался в лондонском Тауэре. К тому же, следуя порядку вещей, достаточно рациональному с точки зрения придворной морали, фаворит нового монарха преследовал в лице Рэйли фаворита покойной государыни и страстно желал завладеть его имуществом, даже путем конфискации. Потом Рэйли обвинили в государственной измене как заговорщика против королевской персоны и привлекли к суду, члены которого состояли исключительно из его врагов. Король, фаворит, завистники — все имели слишком хороший шанс. Судебная комиссия, в отсутствие всякого, даже морального доказательства, осмелилась приговорить его к смертной казни после яростной обвинительной речи Эдуарда Коука, королевского прокурора, который, покрыв его оскорблениями, навлек позор на самого себя и на этот странный суд.

Как это часто происходит, ненавидимый до вынесения приговора, Рэйли, став жертвой несправедливости, вызвал к себе горячее сочувствие, когда стали известны гнусные подробности этого несправедливого процесса. Был даже такой поворот в его судьбе, когда король, не осмеливаясь отдать приказ об исполнении приговора, на двенадцать лет отправил несчастного в лондонский Тауэр. Это было не помилованием, а только бесконечной отсрочкой, имевшей, как будет видно дальше, странные и скорбные последствия.

Несмотря на самое мощное вмешательство, двери старинной крепости не открывались для Рэйли, и только после переговоров он смог за 1500 фунтов стерлингов купить благосклонность нового фаворита Бекингема[232], вернувшего ему свободу. Едва покинув темницу, неутомимый искатель приключений решает посвятить все свои силы и остатки средств большому проекту колонизации вожделенного Эльдорадо. Он оснащает эскадру из двенадцати кораблей и поднимает паруса 18 марта 1617 года. Эта экспедиция стала для него роковой. Обеспокоенная с начала приготовлений Испания сделала при помощи своего посла в Лондоне Гондомара все, чтобы оказать давление на Якова I и заставить его отменить выданное им разрешение. Тот ограничился тем, что вписал в лицензию, выданную Рэйли, оговорку с запрещением нападать на какую-нибудь дружественную европейскую нацию. В то время Англия находилась в состоянии мира с Испанией, но только на Европейском континенте. Пошли слухи, что король затребовал себе план Рэйли и передал его Гондомару, предупредившему своих доверителей, которые смогли в надлежащий момент противопоставить значительные силы попыткам отважного моряка. Как бы то ни было, Рэйли высадился на берега Гвианы в середине декабря следующего года и, веря в свое полное право, поскольку он значительно раньше испанцев принял во владение эти территории, атаковал Санто-Томас, индейский поселок, захваченный и укрепленный испанцами, выбил их оттуда в кровавой битве, в которой потерял старшего сына Уолтера, и продолжил свое исследование. Успех не сопутствовал этой экспедиции. Рэйли заболел, войска взбунтовались, один из его помощников, Кемис, покончил жизнь самоубийством. Пришлось снова погрузиться на корабли.

Едва вернувшийся на Плимутский рейд, Рэйли был арестован по приказу короля и предстал перед личным судом его величества как напавший на дружественную нацию. Гондомар открыто потребовал его голову. Нелегко было найти нарушение прав человека в этой экспедиции, предпринятой с целью изгнания испанцев, неправедно обосновавшихся на территориях, открытых английскими путешественниками, и настолько было очевидно, что испанцы первыми нарушили права, что никто даже не подумал вынести ему новый приговор. И вытащили на свет старый, вынесенный четырнадцатью годами раньше, аннулированный по всем правилам предоставленной отсрочкой, а потом освобождением. Напрасно юристы приводили в качестве возражения, что Рэйли, назначенный королем главнокомандующим, то есть на должность, которая ему давала законные права в управлении будущей колонией, не мог выполнять свои функции, будучи приговоренным к смерти, поскольку такой приговор лишал его всех прав. Яков I, желая удовлетворить требования испанцев, оставался непреклонным. Рэйли понимал, что ему пришел конец, и ограничился тем, что меланхолично сказал: «Им кажется, что кровь одного человека сможет наладить торговлю».

Его последние моменты перед казнью свидетельствовали о твердости духа. «Когда я начал готовить узника к смерти, — говорит Трансон, бывший тогда настоятелем Вестминстерского аббатства, а позже епископом в Солсбери, — меня поразило, насколько мало его волновало это событие. Когда я сказал ему, то слуги Бога содрогнулись, он признался, что умирает с отвращением, но — слава Богу! — не боится смерти: “Лучше умереть так, чем от тропической лихорадки”, — добавил этот мужественный человек».

Двадцать девятого октября 1618 года в старом Вестминстерском дворце перед залом парламента Уолтер Рэйли был подведен судьями графства Мидлсекс к эшафоту, где его голова должна была упасть с плеч. Он проявил спокойствие и достоинство, поразившие всех присутствующих. На нем был камзол из коричневого атласа, жилет из черного шелка, расшитый серебром. Его прежняя элегантность, говорит один из биографов путешественника, проявлялась даже в строгости траурного костюма. Когда шериф, по обычаю, потребовал тишины, Рэйли обратился к публике: «Я хочу, чтобы меня услышали, хотя говорю очень тихо; у меня возобновляющаяся на третьи сутки лихорадка, и как раз сегодня день и час наступления моей болезни; если я выкажу некоторую слабость, то пусть она будет отнесена на счет моей болезни». Заметив лорда Арендела и лорда Дункастера у окна, он сказал, глядя на них: «Я благодарю Бога, что он позволил мне умереть не во мраке, но в присутствии почтенных людей. Я повышу голос, господа, чтобы быть услышанным вашими милостями». «Мы спустимся к эшафоту», — сказал Арендел. Действительно, Арендел, Дункастер и некоторые другие сеньоры окружили Рэйли. Он пожал им руки и продолжал говорить, опровергая многие из возведенных на него обвинений, а Арендел подтвердил справедливость сказанного. Потом приговоренный к смерти попросил прощения за свои ошибки, заявив присутствующим, что, без сомнения, его грехи были большими и многочисленными, но смерть будет только политическим удовлетворением, данным испанцам. «Я гордо прошел по жизни, — сказал он, — будучи последовательно, а часто одновременно, придворным, солдатом, капитаном, адмиралом, генералом и моряком, во всех сословиях, где изобилуют пороки…» И закончил словами: «Я прощаюсь с вами, примиренный с Богом». Потом, схватив топор, осмотрел его лезвие и произнес: «Лекарство острое, но оно лечит все болезни». Он дружески приветствовал палача, простил его и попросил нанести удар по сигналу быстро и точно.

Казалось, что сам палач был тронут поведением своего клиента. Когда голова упала, он показал ее людям, молчащим против обыкновения, и не сказал: «Боже, храни короля!»

Так умер Уолтер Рэйли, человек, полный возвышенных качеств, мужественный духом, обаятельный и образованный, который все смел, всего хотел, значивший, быть может, больше, а может, меньше, чем его репутация, и оставивший глубокий след в истории своего века, все признаки которого он собрал в себе и который великолепно олицетворял. Его жизнь была удивительнее всех приключенческих романов, и его дальние экспедиции, смелые предприятия, блестящие связи, которые он из них вынес, отводят ему выдающееся место среди самых достойных людей его эпохи.