Принц

Глава 9

— Вы…ты поможешь мне? Научишь?

— Чему?

— Магии…

— Магии научить нельзя. Можно научить управлять магией. В тех пределах, которые отпущены каждому человеку. Тебе…моему внуку была дарована большая сила. Однако он отказался от нее, посчитав эту силу греховной. Мешающей Вере. И вот — поплатился. Хорошо хоть хватило ума вызвать…хмм…демона.

— У вас вообще есть хоть малейшее чувство жалости? Это же ваш внук!

— Перегорело. Ничтожные люди решили, что непротивление Злу — есть Добро. Идиоты! Жалкие, подлые идиоты! Добро должно защищать себя, иначе это не добро, а плесень на заборе. Растер его тряпкой — и нет плесени.

— Скажите…скажи — я должен восстановить связи с Кланом?

— Не знаю. Это другой конец палки. Один конец в дерьме, другой в грязи — выбирай, какой тебе больше нравится!

— А я должен выбирать?

— Все выбирают. И ты выберешь. Нельзя без выбора. Тебя все равно заставят выбрать. Не те, так эти.

— А ты за кого?

— Как ты думаешь?

— Ты ни за кого. Но как же тогда выбор? Почему тебя не заставили?

— А как меня заставить? Я готова умереть. Я пожила — долгой, трудной жизнью. Я видала все — и хорошее, и плохое. И устала. Мне все равно. А человека, которому все равно — как его заставить? Тебе все равно, жить, или умереть?

— Нет, конечно! Я жить хочу! Я уже богат, меня любят женщины — на кой черт мне умирать? Кстати, дурацкий вопрос, но пока вспомнил — какого демона ко мне лезут женщины? Они аж трясутся, как лезут! Будто я их последняя надежда, будто без моего…хмм…в общем — не могут без меня. Почему? Есть догадка, но…

— Хе хе хе…ты ведь сам понял, не так ли? Твоя магия слишком сильна. Она сочится из тебя в пространство, а женщины…они чуют это. Они идут на магию, как крысы, желающие съесть кусок падали. Запах магии сводит их с ума! Потому…хе хе…без твоего…хмм…им никак! Они о нем мечтают! Он им снится!

— Но ты-то не мечтаешь, и тебе не снится…

— Эй, внучок, ты извращенец, что ли? Хе хе…ишь, чего бабушке говорит! Кстати — вот точно солдафон, узнаю такого в любом обличьи, Даже если бы ты надел розовое платье и вставил в волосы розу — все равно солдафон. Я — колдунья! Сильная колдунья неподвластна чарам колдуна! Сильнее меня только…ну…может ты сильнее. Судя по тому, что вытворяешь. Я бы вот скорее всего не смогла бы вернуть девочку на место. Да, да — чего удивляешься?

— Сравнивать не с чем.

— Понятно. Но чтобы знал — ты поменьше показывай свои умения. Таких как ты можно по пальцам пересчитать — что у ворков, что у людей. Ты архимаг, как это называют люди. Твоя Сила сырая, ты не обучен как следует, и пробиваешь дыру в двери, в которую можно просто войти открыв ее. Но скажу откровенно — я немного завидую твоей силе, твоей мощи. Даже сейчас, необученный, молодой, ты превосходишь меня в колдовстве, а что будет лет через пятьдесят? Мощь мага с годами растет — если, конечно, пользоваться магией постоянно. Итак — привыкай жить бараном, за которым гоняются озабоченные овечки. Хе хе хе… Женщины-архимаги так же действуют на мужчин, как мужчины-архимаги — на женщин. Такая наша особенность, понимаешь? Привыкни к этому, и контролируй себя.

— Кто убил семью Келлана?

Молчание. Вздох.

— Не знаю. Я пыталась расследовать, но ничего не получилось. Подозреваю, что это были люди из Лиги Чистоты. Тогда прокатилась волна массовых убийств и погромов. За которые, кстати, так никто и не понес наказание. Власти не выгодно вести справедливое расследование. Гораздо легче объявить, что никого не нашли, и что расследование будет продолжено.

— Так ты научишь меня своим трюкам?

— Я тебе что, акробатка? Или в голом виде жонглирую кинжалами? Ты видишь во мне комедиантку? Какие трюки?

— Прости. Я не так выразился. Имел в виду — можешь ли ты научить меня обращаться со специфическими приемами магии. Ну вот например — сделать такой портрет, который сделала ты. Или еще чего-нибудь такое…хитрое!

— Хитрое?! О Создатель…как же в твоем мире все запущено! Этот прием создания иллюзии умеет делать любой еле-еле владеющий магией артефактор! Не то что боевой маг, и уж точно умеет — архимаг. Ты и этого не знаешь?

— Ну не видел такого никогда, и что? Забыла, откуда я?

— Точно. Забыла. Упорно вижу перед собой нерадивого внука, и…прости.

— Подожди. Вернемся к той самой говенной палке, которую ты так живо описала. Так чью мне сторону принять? Ворков? Или людей? Если я приму сторону ворков, встану во главе клана — они ведь собираются воевать и дальше. Не зря же их называют непримиримыми! А мне это зачем? Я не хочу воевать! Не хочу убивать людей! Не хочу в один не очень прекрасный момент получить стрелу в башку. Я уже один раз умер — хватит. Теперь хочу пожить для себя. Только и тут мне не дают покоя! Все время чего-то хотят, требуют…ну почему они все от меня никак не отстанут?

— Глупый вопрос. Даже отвечать не буду. Сам подумай на досуге.

Молчание. Секунда, две…десять…двадцать…

— Ладно. Давай договоримся так: что не поймешь в Академии, что нужно будет спросить — приходи, отвечу. Ничего не потаю. В Академии дают хороший курс, исчерпывающе нужный для войны. Но…они не знают и половины того, что знаю я. Приходи ко мне раз в неделю, можешь и чаще. Как время будет — так и приходи. Иногда будешь помогать мне с лечением — как сегодня. А я поберегу силы — бабушка старая, ей отдохнуть надо. (смеется, показывая белые, ровные, как искусственные зубы). Кстати, наплыв девок это все, что тебя интересует? Или есть еще что-то такое, что не дает тебе спокойно спать! Только не говори, что это наплыв мальчиков…хе хе.

— Я уничтожил Лигу Чистоты в этом городе — говорю серьезно, глядя в глаза женщине.

— Ты? Это был ты? — глаза ее расширились, она откинулась на спинку стула, руки положила на колени, замерла — Как?

Я рассказал. Еллана долго сидела, глядя в пространство, потом глухо сказала:

— Я буду тебя учить. Я научу тебя всему, что я знаю, и чего не знает больше никто.

А потом добавила, и голос ее дрогнул:

— Как бы мне хотелось, чтобы ты и правда был моим внуком! ТАКИМ внуком, настоящим! Живым, сильным! Внуком, который может отомстить за свою семью, крушить врагов, любить женщин…

***

— Господин ректор! Соня дочь высокопоставленных родителей, пользующихся уважением у Императора и в обществе. Наказание — это потрясение для девочки. Так ли это необходимо?

— Есть альтернатива — ректор надменно выпятил губу — Отчисление, перевод в сержанты — до конца службы. Тогда она не сможет вернуться в Академию. Все будут знать, что она, и ее дети не достойны государственной службы. Вам этого хочется? Я понимаю, что вам хочется полностью замять это дело, но…происходящее видела вся Академия. О происшедшем знает весь город, в том числе, и другие Академии. Это позор! И преступники должны быть наказаны.

— А что с отчислением? — Мозилла грустно вздохнула — Можем ли мы рассчитывать на то, что девочка останется учиться?

Она помедлила и продолжила, так же размеренно, не понижая голоса:

— Пятьдесят тысяч золотых в фонд поддержки Академии Магии. Этого достаточно?

— Вполне достаточно — кивнул ректор.

— И десять тысяч для вас лично — чтобы наказание было не таким…тяжелым — добавила женщина.

Ректор промолчал, и Мозилла кивнула:

— Деньги будут доставлены вам с курьером сегодня вечером. Благодарю вас, господин ректор.

Мозилла встала, и пошла к двери. Уже у двери она остановилась, повернулась, посмотрела на смотрящего ей вслед мужчину:

— Если хоть один шрам останется на спине моей девочки…я этого не прощу!

И вышла, тихо закрыв за собой дверь

Ректор минут пять сидел, опершись локтями на крышку стола, и глядя в пространство широко открытыми глазами. Он думал. Ему было о чем подумать. Ведь с одной стороны, весь этот инцидент — хорошая возможность поддержать казну Академии, подновить порядком потрепанные здания, да и себе в карман положить хорошую сумму. С другой стороны — он может нажить врагов, и серьезных врагов. Например — мамашу и папашу Сони. Ректор навел справки, и оказалось — эта семья очень богата, просто невероятно богата. И если они возьмутся за ректора как следует — заставят горько пожалеть, что он не умер во младенчестве. Другое дело, что им пока что невыгодно такое творить. Легче отдать совсем немного денег — ну что для этой семьи шестьдесят тысяч золотых? Тьфу одно! Пыль! Но не дай бог палач повредит эту Соню… Придется поговорить с палачом. Палача придется приглашать из городской стражи. Никто из служащих Академии не согласился стать палачом. После того случая…

Скоро придет и отец Фелны, прислал письмо. Скорее всего разговор будет примерно таким же…

***

Нашел не сразу. Даже извозчики не знали, где это чертово поместье. Но все-таки нашел. И…не обрадовался. Стена — пять метров высотой! Или семь? Да хрен ее знает, главное — не заберешься. Гладкая, как гранитная скала. Наверху — железные прутья, неприятные такие на вид. Полезешь, тут и хренец тебе.

Извозчика отпускать не стал — отсюда потом переться замучаешься пешкодралом. Извозчик попался так себе — из пролетки воняет какой-то кислятиной, будто наблевали, да потом плохо вытерли. Лошадь пердит на ходу — ну сущая газовая скважина! Кстати — извозчик от нее не отстает, да еще и крякает при этом, скотина. В общем — все удовольствия средневековья. Однако лучше плохо ехать, чем хорошо идти — чеканная истина, это еще Ленин говорил. Или Козьма Прутков? Нет? Но тогда Заратустра — это точно!

Я постучал в ворота, даже побил в них ногами — абсолютно безуспешно, как и предупреждала Анна. Люди закрыли себя в этом огромном поместье-склепе и не хотят видеть мир. И я их, между прочим, очень даже понимаю.

В воротах нет ни одной щели, через которую можно было бы просунуть письмо. Но я что-то подобное и предполагал, потому озаботился «спецсредствами». Хотя — что значит «предполагал»? Анна мне все популярно рассказала, вплоть до мельчайших подробностей. Потому — никаких иллюзий у меня не имеется.

Обхожу дом по периметру…вернее прохожу вдоль стены метров пятьдесят, прикидываю расстояние, взвешиваю на руке каменюку, заранее обвязанную бечевкой (пришлось на кухне просить бечевку), размахиваюсь, и…фррр! Снаряд отправляется в воздух. Впереди камень, за ним — бечевка, обвязывающая конверт из толстой, непромокаемой бумаги. Даже если найдут не сразу, если пойдет дождь — письму ничего не сделается.

Готово! Теперь со спокойной совестью можно ехать дальше. Есть хочется ужасно, я ведь обед пропустил. Так что…

— Давай в трактир. «Зеленый сад» знаешь? Вот! Туда давай!

Лошадь дернулась после хлопка кнута, и я невольно вздрогнул, предвкушая, что такой вот кнут скоро погуляет по моей спине. Потом залечу раны, конечно, но…брр…как вспомню спину девчонки — аж колбасит.

Очередной «выхлоп» лошадки заставил меня оставить свои упаднические мысли и сосредоточиться на другой проблеме — можно ли с помощью магии оградить себя от неприятных запахов. А через минуту подумалось о том, как навести иллюзию на дерьмо, падающее из лошади — пусть бы оно выглядело фиалками? И пахло так же! Выходишь на улицу — а там вся мостовая в фиалках! Красота! Не жизнь, а именины сердца…

***

День…два…неделя…месяц…год… Годы идут, как один день. День — длится как год.

Женщина медленно протянула руку, погладила цветок — белый, с желтыми и синими крапинками внутри. Он издавал тонкий, свежий запах, который усиливался к ночи. Женщина считала, что этот запах слишком резок для ночи, и если посадить эти цветы возле открытого окна спальни — точно не уснешь. Однако дочке очень нравились эти цветы, и теперь они росли везде — у окна ее спальни, у пруда, в котором медленно и важно плавали огромные цветастые рыбы. Дочка знала их всех, и называла по именам. Эти рыбы долго живут, очень долго! Иногда — переживают своих хозяев…

Медленно, с натугой встала, услышав, как захрустели суставы. Она была еще стройна, и силы не совсем ее оставили. Предки дали женщине красоту и запас телесной прочности, но…годы берут свое. Волосы будто пересыпаны мукой, глубокие морщины залегли на лбу. И только глаза…будто у молодой девчонки — ясные, красивые.

Анна родилась, когда женщине было двадцать пять лет. Это нормально для потомственных аристократов — вначале учение, потом служба Империи, а уж потом — личные дела. Пока не отслужишь — ни замуж сходить, ни беременеть нельзя.

Мужа она встретила на службе. Оба тогда служили при дворе — там и полюбили друг друга. Жениться нельзя, но любить друг друга закон не запрещает. Вот они и любили. А после любовных ласк долго лежали в постели — разговаривая, мечтая. О чем? О том, как будут жить после отставки. О том, как построят свое поместье — так, как им хочется, и будут в нем жить, растить дочку. А лучше — двух, или трех! Ну и сыновей неплохо — почему бы и нет?! Целую толпу сыновей! Чтобы озорные, шумные, чтобы дрались, ходили с расквашенными носами, а потом выросли огромными парнями, такими, как их отец.

Женщина вздохнула, а когда рука коснулась ее плеча — не вздрогнула, не испугалась. Здесь некого бояться. К ним никто чужой не ходит. Они отвадили всех. Друзей, врагов, родню, случайных посетителей — всех! Остались пятеро слуг, но никто из них не осмелится коснуться госпожи.

— Здравствуй, Иан! Что заставило тебя выйти из своей комнаты?

— Память — голос мужчины был густым, сильным, но время и его не пощадило. В голосе слышалась какая-то…надреснутость.

— Память… — эхом отозвалась женщина, и пальцы ее побелели, вцепившись в край мраморной вазы-клумбы — Какая я…глупая! Сегодня же день рождения дочки! Нашей доченьки…

Она провела рукой, испачканной в земле по лицу, и на нем остались три темные полоски, три следа от пальцев. Мужчина наклонился к ней — он был высок и могуч, еще могуч…и вытер темные полоски ладонью. Потом поцеловал женщину в лоб.

— Пойдем, навестим ее? Поздравим…

И они пошли. Мужчина держал женщину под руку, он смотрела в пространство, будто пытаясь рассмотреть что-то такое, что недоступно обычным людям.

По каменным дорожкам, мимо прудика с рыбами, мимо беседки из темного дуба они дошли до небольшого домика — белого, из резного мрамора. Он окружен цветами — теми самыми, белыми, с желто-голубыми крапинками. Они здесь повсюду — это было озеро из цветов, море цветов! Это был рай цветов…

Мужчина и женщина вошли в склеп. В нем было прохладно, и воздух напоен цветочным запахом. Здесь не было гроба, не было громоздкого саркофага — только резная скамейка из того же белого мрамора, и…статуя. Прекрасная девушка в легком наряде, развевающемся на ветру, сидела, откинув голову назад, и смотрела вверх, в небо, которое виднелось в стеклянной крыше склепа. Эта крыша стоила огромных денег, но зачем деньги, если их не тратить? Тех денег, что у них были, эта пара не могла бы потратить и за всю свою жизнь, и даже их дочь, если бы была жива, не смогла бы их потратить за годы и десятилетия. Мужчина некогда умел зарабатывать деньги, а еще — наследство богатых родственников.

Впрочем — женщина тоже принесла свой вклад в их семейную копилку, приданым, и наследством. Они были очень богаты. И очень несчастливы. И даже если бы у них не было столько денег, на последние золотые они бы построили этот домик для своей дочки.

Медленно сели на скамейку, и как всегда, начала женщина:

— Здравствуй, дочка! Вот и еще год прошел. Год — без тебя. У нас все хорошо. Папа читает книги, а еще — лепит скульптуры. Ты же знаешь, он всегда любил это делать. Вот и сидит в своей мастерской, даже на свет не показывается. Вылепит, и разобьет. Говорит — это недостойная скульптура. А я его не могу переубедить, тебя-то нет! Только тебя он и слушал, негодный упрямец. Я рисую. Но не рву картины! Я не такая привередливая, как папа.

Женщина помолчала, и продолжила:

— Со здоровьем у нас все хорошо. Папу вообще болезни боятся, бегут, как от огня! Помнишь, как он лошадь поднимал на плечах? Он и сейчас поднимет, если захочет. Только не хочет… Мы без тебя ничего не хотим. Совсем ничего, и никого. Нам осталось немного, подожди, пожалуйста. Скоро встретимся! Так хочется тебя обнять! Доченька моя, доченька… Папа ведь лепит только тебя…только нашу милую дочку.

Она замолчала, и теперь заговорил мужчина:

— Привет, дочка! Мама как всегда преувеличивает! Поднимал когда-то жеребца, так…время ушло. Но вообще-то здоров, чего мне сделается? А про скульптуры она зря говорит — я ведь люблю совершенство, а раз нет совершенства — зачем такая скульптура? Мне кажется, что если я сделаю совершенную скульптуру…она встанет и пойдет. И ты вернешься к нам. А мама тоже рисует только тебя, моя радость, любимка моя! Нам плохо без тебя! Но мама правильно говорит — мы скоро встретимся. Здоровье наше вот…живем, и живем. Я никак не могу умереть — меня только если на части порубить, и то — буду ползти и ругаться, ты же знаешь. А мама раньше умирать не хочет, говорит — мне плохо без нее будет. И правда — плохо. И кто-то ведь должен меня похоронить, правда? Жалко только что когда умрем, все это достанется твоим двоюродным братьям, дядьям да племянникам. Испортят поместье, превратят в отхожее место, засранцы! Но ведь нам уже будет все равно, не так ли? Главное, что мы будем с тобой. Подожди немножко, скоро! И с днем рождения тебя, милая!

Мужчина встал со скамейки и погладил голову каменной девушки, он не проронил ни слезы, глаза его блестели сухим огнем. Слезы уже выплаканы, остались только грусть и надежда.

Они молча посидели еще полчаса, прижавшись друг к другу. Потом мужчина мягко поднял женщину, взяв ее под руку, и они пошли по дорожке не оглядываясь. Тени прежних себя.

Мужчина ушел в дом, а женщина стала рыхлить землю в мраморной клумбе, держа в руке специальный инструмент садовника — маленькие грабли с тремя зубцами. Только в отличие от обычных грабелек, инструмент этот был очень высокого качества, с ручкой, инкрустированной перламутром. Женщина любила возиться в саду, бесконечно рассаживая и пересаживая цветы. Дочка любила цветы.

— Госпожа! Госпожа, простите… — тихий голос садовника, старого слуги, заставил ее отвлечься от своих мыслей. Сейчас она думала о том, что на следующей картине изобразит дочку сидящей на коне — грозной воительницей, которая сражается с толпой разбойников. Дочка вся в отца — сильная, ловкая, умелая! Она в Академии была лучшим бойцом среди девушек! А возможно и среди мужчин. Просто не все мужчины соглашаются драться с девушкой. Выиграешь — «Как тебе не стыдно, девушку побил?!» Проиграешь — «Ага, у девушки выиграл! И не стыдно, с девушкой-то? Легкой добычи захотел?!» Дочка смеялась, когда об этом рассказывала.

— Что тебе, Кассин?

Слуга работал у них долго, очень долго. Еще до рождения дочки. Вначале он был рабом, купленным на рынке, потом его отпустили на свободу, но он остался в семье. Женщина доверяла ему практически бесконечно. Впрочем — как и всем слугам, оставшимся в поместье. Всем пятерым.

— Письмо, госпожа! Письмо!

— Какое письмо? — нахмурилась женщина — Я же сказала, никаких писем! Ты разве не в курсе? Никаких людей, никаких писем! Нас нет! Мы умерли для мира!

— Письмо перебросили через забор. Привязали камень, и перебросили — так же тихо сказал слуга, за долгие годы отвыкший говорить громко в семье, в которой навсегда поселился траур.

— И что? Выбрось его! — резче, чем обычно потребовала женщина — Опять небось родственнички суют свое рыло. УзнаЮт, сдохли мы, или еще нет. В печь! В печь эту дрянь!

— Госпожа…посмотрите на конверт! — мужчина с поклоном подал письмо женщине.

Женщина недовольно повернулась, и…едва не ахнула, зажала ладонью рот. На конверте была нарисована смешная рожица — эдакая залихватская, ироничная, глазастая. Так дочка подписывала свои письма из Академии. Шалунья — еще та!

— Как это?! Что это?! Открой! — повелительно сказала женщина, истала вытирать руки о полотенце, висящее рядом, на перилах террасы.

Садовник аккуратно надорвал конверт с самого края, заглянул внутрь, и уже смелее стал рвать. Потряс конверт, и оттуда выпал листок, и еще один конверт — небольшой, в два раза меньше, чем первый. И на нем тоже была нарисована рожица. И написано: «Прежде чем распечатать, прочитайте листок!»

Женщина развернула небольшой лист, и прочитала:

Два крыла принесли

с неба дочку

в наш дом,

И в сердцах растворились, —

твоем и моем.

Два крыла защищали Ее, берегли,

Но от смерти спасти

Не смогли. Не смогли.

Два крыла этих мы

Сохраним, не вернем,

— Чтобы дочь не смогла

Вдруг покинуть наш дом.

Не отпустим ее,

Будет с нами она,

Пока в сердце твоем

И моем — два крыла.

Женщина охнула, опустила руку с листком, из глаз ее покатились слезы. Пальцы разжались, и листок кружась упал на дорожку. Садовник нагнулся, поднял его, посмотрел на плачущую хозяйку, прочитал, нахмурился:

— Стихотворение. Кто-то вспомнил про день рождения вашей дочки? Но почему он хочет, чтобы вы достали куколку? Откуда достали?

— Что?! — женщина встрепенулась, она вспомнила, что не дочитала письмо. Пробежала глазами строчки стиха, попустила взгляд ниже, и прочла:

«Посмотрите на почерк. И достаньте куколку, которая лежит в тайнике, под кроватью Анны. Держите ее наготове. И теперь — прочтите то, что во втором конверте».

Женщина трясущимися руками разорвала второй конверт — грубо, не заботясь о сохранности содержимого, и тогда выпал второй листок. Совсем маленький.

«Если вы хотите поговорить с дочкой — приходите на следующий день после получения этого письма в ресторан «Зеленый сад» после двенадцатого колокола. Захватите куколку!»

Женщина сжала в руке письмо. Ее била крупная дрожь, но она держалась. Слезы высохли, щеки покраснели, а в нижнюю губу впились белые, острые зубы, больше пристойные молодой девушке.

Она узнала почерк. Это был почерк ее дочки — Анны.