Принц Голливуда

— Хорошо, можешь снять. Но только для нас двоих.

Я уверяю ее без капли юмора:

— Я никогда не позволил бы ни одному мужчине увидеть, как ты кончаешь, когда ты со мной, крошка.

Я щипаю ее за плечо.

— Что насчет вечера субботы?

— А Мэгги и Кин?

— Оказывается, мистеру Герхарду нужна сиделка для собак, и угадай, кого он попросил.

Она бесконтрольно смеется.

— Тебя, — едва выговаривает Амелия, пытаясь провести пальцами по моим волосам, несмотря на свое скрученное положение.

Я поднимаю ее на ноги и легонько шлепаю по попке.

— Иди в душ, — говорю, поднимаясь за ней, чтобы снять презерватив.

Она направляется в ванную, но тут же оглядывается через плечо.

— Значит, вечером в субботу?

Я киваю, снимая резинку, после чего открываю ящик в столе, чтобы достать лист бумаги.

— Да. Весь их огромный дом, джакузи и прочее будут в нашем распоряжении. И я хочу трахнуть тебя там без презерватива.

Амелия останавливается в дверном проеме в ванную комнату, схватившись за раму. Она пьет таблетки. Мы уже обсуждали это. Я знаю, что у нее никогда не было незащищенного секса, это мы тоже обсудили. У меня тоже не было. Когда твоя мать случайно залетает в течение двух лет от двух разных мужчин, испытывать удачу не хочется. До сих пор. Пока желание ощутить Амелию без каких-либо преград, почувствовать ее всю и в какой-то мере заклеймить до того, как всё это закончится, не становится просто невыносимым.

Я кручу в руках лист бумаги. Этот звук заставляет Амелию снова повернуться, на этот раз медленнее; ее глаза горят.

Мое сердце колотится в груди.

— Я ходил в клинику. Я чист. Вот мои результаты.

Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Откажет ли? Затем улыбается своей улыбкой на тысячу ватт, которую, кажется, я никогда не забуду.

— Хорошо, — говорит она. — Презервативы — это та еще заноза в заднице.

В моем взгляде читается облегчение, и я улыбаюсь ей с таким энтузиазмом, что его достаточно, чтобы снова вызвать у меня стояк.

— Эй, Казанова, — с первого этажа раздается голос Кема. — Кажется, твоя последняя девушка кое-что забыла.

Воздух между нами с Амелией наполняется паникой. Я жестом показываю ей закрыть дверь в ванную, затем быстро застегиваю ширинку, прежде чем поспешить к двери, которую по глупости оставил открытой.

Сразу же за ней, на верхних ступеньках, я встречаюсь лицом к лицу с человеком, который за последние несколько лет стал мне лучшим другом, человеком, чью младшую сестру я только что оттрахал. Я мгновенно понимаю, что мне суждено гореть в аду.

Меня охватывает чувство вины, пока я пытаюсь найти в себе силы заговорить.

— Привет, что ты здесь делаешь? — удается произнести мне.

— Принес лазанью сестры. Она говорила, что занесет ее тебе, но, видимо, решила лечь пораньше.

— Прекрасно, — говорю ему.

— Почему спрашиваешь? Не рад меня видеть?

Я прохожу мимо него и спускаюсь вниз по лестнице.

— Ты знаешь, что я всегда рад видеть твою уродливую рожу, но разве ты обычно не спишь в это время?

Кем смеется, следуя за мной и даже не подозревая, что его сестра прячется в моей ванной.

— Да, в последнее время я был вымотан, — говорит он, — но ничего не сравнится с твоим братом.

— Запомни эту мысль, — говорю ему, пролетая мимо нижнего белья Амелии и гостиной, на случай, если она оставила свою одежду еще где-то на виду. В отличие от дома Кема, в этом доме кухня небольшая. Длинная и узкая и, к счастью, в ней немного места, где можно что-то бросить. Ну или сделать это заметно, учитывая разбросанные повсюду детские вещи. Открыв холодильник, я беру два пива и протягиваю одно ему.

— А теперь рассказывай.

Открыв крышку, Кем бросает ее в раковину и запрыгивает на столешницу.

— Ладно, — начинает он, — мы были в одном из ресторанов отеля, и обслуживание в нем было намеренно медленное.

Я киваю, открывая свою бутылку и делая быстрый глоток.

— Кин, который, как я полагаю, накануне сидел с ребенком, после первого же бокала начал храпеть прямо посреди ресторана, пока мы ждали наши блюда.

Увидев на плите завернутое блюдо, я отставляю бутылку и иду к нему.

— Ты шутишь?

— Серьезнее не бывает, — смеется он. — Прямо в ресторане, пока Мэгги и Макайла обсуждали свадебные планы.

От запаха еды у меня урчит желудок, когда я убираю фольгу с одной стороны и беру вилку.

— Да, их малец ненавидит спать. Кажется, Кин и Мэгги свалятся от переутомления быстрее, чем он научится спать хотя бы два часа подряд.

Кем проводит рукой по волосам, его истощение также очевидно.

— И не говори. Макайла предложила посидеть с Пресли в субботу вечером, чтобы Кин и Мэгги могли сходить на свидание и провести немного времени наедине.

Когда я предлагаю Кему немного лазаньи, он отрицательно качает головой, и я продолжаю поедать ее.

— Хорошо, что меня не будет рядом, — говорю с полным ртом еды.

Он подозрительно улыбается.

Я делаю еще глоток пива и спрашиваю:

— Что?

Он спрыгивает со столешницы и ставит пустую бутылку в раковину.

— После того, как ты пригласил мою сестру на ту вечеринку в честь помолвки и просидел всю неделю дома, я уж было подумал, что ты вернулся к своему обету безбрачия. Видимо, я ошибся.

Черт.

Не успеваю я ответить, как Кем подходит ближе и кладет руку мне на плечо.

— Она планирует пойти с тобой на ту свадьбу в следующее воскресенье. Не... — он замолкает.

Меня наполняет чувство вины, а сердце готово выскочить из груди.

— Не забывай, что ты пригласил ее. Она рассчитывает на это, — говорит он.

— Я бы не поступил так с ней, — говорю ему, проглатывая приступ злости от того, что он такого плохого мнения обо мне.

— Я и не думал, — реагирует Кем, тем самым, наверное, пытаясь примириться, после чего направляется в двери. — Кстати, еще кое-что, — говорит он, прежде чем открыть дверь на кухню. – Завтра Макайла хочет устроить общий ужин у нас дома. В семь. Хорошо?

— Да, отличная идея. Я приду.

Дверь закрывается, и я чувствую облегчение. Мой пульс зашкаливает. Я иду наверх, но не поднявшись до конца, сажусь на одну из ступенек и вздыхаю.

Закрыв лицо руками, я не могу удержаться, чтобы не спросить себя... что я, черт возьми, делаю?

Глава 29

СТРАНА ЧУДЕС

Амелия

Порно-студии и Джонни Уодд — это всё, о чем я могу думать.

Да, яркий свет, огромные бочонки со смазкой, куча банных халатов и тридцати четырех сантиметровая одноглазая змея в штанах Джонни — вот, что наполняет мои сны или, скорее, кошмары.

Не нужно на меня так смотреть. Я смотрю только то, что заставляет меня смотреть Картер. Он любит порно, просто обожает, в основном гейское, но в зависимости от актера иногда смотрит и обычное. Но на самом деле, мои знания о порно-студиях взяты не из самого порно.

В прошлом году Картер отправился на экскурсию в студию Kink.com в Сан-Франциско под прикрытием съемки для журнала, хотя на самом деле сделал это для себя.

Ну и молодец.

Правда ведь?

В любом случае, когда он вернулся, то рассказал мне обо всем, и оказалось, что бочонки со смазкой — это правда. Он сфотографировал их и показал мне. Их там две, обе голубые. Одна на водной основе, другая на силиконовой, и у обоих бочонков сверху есть помпы.

Сейчас же освещение нормальное — не огромные софиты, а сверкающие огоньки над джакузи. Ночь восхитительная, слегка прохладная, но в пределах бурлящей воды тепло.

Бруклин так сильно смеется, что даже держится за живот.

— Ты правда так думала? — спрашивает он.

Я, прищурившись, смотрю на него, и делаю глоток шампанского, которое он купил для нас.

— Ты мог бы говорить точнее.

— Детка, — смеется он, слезы практически струятся у него по лицу. — Я не думал, что нужно говорить тебе, что я буду снимать на свой iPhone. Я ведь не Рон Джереми.

Над его головой светит полная луна, и звезды мерцают прямо как огни. Я вздыхаю, глядя на них, и кладу голову на плитку джакузи. Сегодня Бруклин отвел меня в поход в государственный парк Кристал Коув. И Кем был в курсе. Как и со свадьбой, он не придал этому значения, когда я рассказала ему.

Но ложь давит на меня, и я не знаю, сколько еще смогу так продолжать.

Бруклин дотягивается до меня с другого конца джакузи и ставит мои ступни к себе на колени. Я стону от искреннего наслаждения, когда он начинает массировать их. Когда Бруклин давит на свод стоп и трет подошву, стон едва не превращается в рык.

— Не привыкла столько ходить, как сегодня? — спрашивает он меня.

— Нет, — смеюсь я. — Я живу в Нью-Йорке. Везде хожу пешком. Но обувь Макайлы не совсем мне по размеру.

Взгляд Бруклина становится серьезным.

— Нужно было сказать мне. Могли бы заехать куда-нибудь за подходящей обувью.

В его голосе слышатся нежные нотки, от которых мое сердце сжимается. Большую часть времени легко притворяться, что наши отношения основаны лишь на сексе, но затем он делает что-то неожиданное, и я задумываюсь, не скрывается ли за этим что-то большее.

Опасная мысль. И я мгновенно отталкиваю ее. Я слышала своего брата тем вечером. Боже... он снова назвал его Казановой. И в этот раз это прозвище вызвало боль в моей груди, будто кто-то воткнул мне в сердце нож. Но разве это неправда? В конце концов, я пустила его к себе в трусики, даже не заколебавшись. Уверена, я не первая, и точно не буду последней.

Я убираю от него свои ноги.

— Всё хорошо. Я в порядке, но, думаю, готова зайти в дом, если ты не против.

— Конечно. Ты замерзла?

Я киваю.

— Немного.

Он встает и притягивает меня в объятия, будто бы беспокоясь обо мне.

— Пойдем, я знаю, как тебя согреть.

Бруклин обнимает мое обнаженное тело, заявляя свои права на него, и начинает казаться, что мы слишком превысили короткие временные рамки, которые назначили для наших отношений. Вот только мы никому не рассказали о нас, да и даже если бы я не знала, что он не мой Мистер Правильный, я живу не в Калифорнии. Отношения на расстоянии не работают. Никогда.

Я смеюсь, когда Бруклин передает мне большой мягкий халат белого цвета.

— Видишь, всё-таки это похоже на порно сцену, — говорю я.

До моего прихода Бруклин развел огонь в трех каминах. Один на кухне — на дровах, и по одному в гостиной и спальне — газовые. Поленья горят ярким пламенем, и я чувствую запах горящего дерева, когда он открывает дверь с улицы.

Кухня Герхардов — мечта любого повара. Белые мраморные поверхности, блестящие от света свисающих с высокого потолка люстр. Огромная плита на восемь конфорок. Две духовки. Три раковины. Дом, в котором я выросла, был хорошим, но то был особняк из песчаника с ограниченным пространством. В этом же доме можно потеряться.

Бруклин смотрит на меня, поставив пустую бутылку из-под шампанского на столешницу.

— Скажи, что происходит? — спрашивает он.

Я отвожу взгляд.

— Ничего.

Бруклин берет мой подбородок и вынуждает посмотреть на него.

— Амелия, скажи.

Еще одна волна эмоций окатывает меня. Я придвигаюсь ближе. Бруклин отворачивается, когда я пытаюсь поцеловать его. Наши тела касаются, но он не позволяет мне прикоснуться к своим губам. Так мы и стоим, не двигаясь, еще мгновение-другое, но мне кажется, будто за это время я постарела лет на пятьдесят.

Наконец он осматривает меня, после чего кладет руки на мои бедра.

— Поговори со мной.

Поговорить. Мы говорили об этом. Это ничего не меняет. Но в этот раз я представлю всё с другой стороны. В этот раз я буду откровеннее. Я встаю на носочки, чтобы быть ближе к нему.

— Пообещай, что всё это не закончится болью.

В этот момент его рот накрывает мой, и поцелуй, которого я хотела всего минуту назад, чтобы отвлечь его, превращается во что-то другое. Во что-то более сильное. Во что-то, как я надеюсь, успокаивающее, но интуиция подсказывает, что это не так. Бруклин разрывает поцелуй и упирается своим лбом в мой, а затем говорит:

— Это не закончится болью, если никто из нас не позволит эмоциям встать на пути.

Мне это не нравится. Совсем. Эмоции уже встали на пути. Мне нужно было успокоение. Но я получила не его. Я получила реальность. И я знаю, что мне придется жить с этим, потому что это правда.

Громкий скрип деревянных половиц заставляет йорков, Ромео и Джульету, поднять на мгновение головы и зевнуть, после чего они возвращаются ко сну, явно уставшие от долгой прогулки, на которую их отвел Бруклин перед моим приходом.

Бруклин медленно снимает халат с моих плеч. И медленно расстегивает свой, также сбрасывая его с плеч. Но прежде чем бросить его на пол, он достает телефон и кладет его на столешницу рядом с нами.

Теперь мы стоим голые на кухне перед камином, и я снова встаю на носочки и целую его. В этот раз он разрешает это сделать. Бруклин отвечает на поцелуй. И он отличается от предыдущего. Он красивый. Страстный и сладкий. Бруклин отстраняется первым, смеясь мне в ухо, когда один из псов начинает храпеть. Я обвиваю Бруклина руками и запрыгиваю на него.

Он ловит меня без каких-либо сомнений или колебаний, и я обхватываю его ногами. Он опускает меня на край столешницы, недалеко от своего телефона, и смотрит на меня. Я киваю, давая ему знать, что не против. Я хочу, чтобы он снял нас. Потом хочу иметь возможность видеть, что было между нами, когда это закончится. Он нажимает на экран, затем ставит телефон, используя в качестве опоры бутылку шампанского.

Мы не планировали трахаться на кухне. Я не думала, что мое первое секс видео будет сделано здесь. Но это происходит. Его член напряжен, и я подталкиваю Бруклина ближе к себе пятками, чтобы иметь возможность дотянуться до него.

Я провожу рукой вверх-вниз по его теплой коже. Резким движением он впивается в мой рот с такой силой, что, если бы он не удерживал меня на месте, я бы упала на столешницу.

И снова у меня появляется чувство, что между нами что-то большее, чем есть на самом деле, и я хочу избавиться от этого.

Заставляя разум отвлечься от мыслей, которые могут задушить меня, я позволяю своим пальцам блуждать по его горячему и твердому члену. Бруклин издает тихий мягкий стон, когда я провожу вокруг его головки раз, потому другой и третий.

Мы одновременно замираем, наши губы всё ещё касаются друг друга, но не шевелятся. Мы слишком потеряны в этом мгновении, чтобы что-либо делать.

Из моего рта вырываются слова, которые я никогда бы не сказала, если бы не чувство необычайной нужды, которую я сейчас испытываю.

— Скажи мне, чего ты хочешь, — выдыхаю я напротив его губ.

— Я хочу тебя, Амелия.

Бруклин прижимает лицо к моей шее, его дыхание щекочет меня, отчего по спине пробегает дрожь.

Я наклоняю голову, позволяя его губам ласкать мою кожу, не прекращая движений рукой по всей его длине.

— Скажи, что хочешь оказаться во мне.

— Я хочу оказаться в тебе.

— Как сильно? Я обхватываю его член у основания.

Его голос дрожит, когда он отвечает:

— Настолько, что даже выразить не могу.

Я снова встречаюсь с ним взглядом и вижу в его глазах огонь. Словно не способен больше ждать, он хватает меня за бедра и притягивает ближе к краю. Его член упирается в мою киску. Очевидно, что я уже намокла и готова принять его.

Бруклин двигается еще немного. Я стону, когда он входит в меня по самые яйца; столешница как раз идеальной высоты для нашего соития.

— Черт, ты невероятна, — бормочет он.

— О боже!

Медленно двигаясь, он зарывается мне в шею, заполняя меня. Зубами сжимает мою кожу, и я выгибаюсь, позволяя ему войти в меня еще глубже. Я стону, когда он кусает меня, и шепчу ему в ухо:

— Трахни меня.

Он кусает меня сильнее, ускоряясь, трахая меня максимально глубоко и без защиты.

Одной рукой я обхватываю его шею, другой упираясь в столешницу. Его руки удерживают меня на месте, в безопасности. Я не способна двигаться, могу лишь притягивать его ближе к себе, прижимая пятками.

Мы начинаем ускоряться, но он совсем немного отстраняется от меня, и я опускаю руку, которая в тот момент уже тянула его за красивые волосы.

Он берет телефон и держит его между нашими телами, снимая соитие его голого члена и моей киски.

Мы оба наблюдает за тем, как его член исчезает в моей киске, а когда Бруклин вынимает его, он скользкий от моих соков, покрывающих его.

Этот вид возбуждает еще сильнее, но вскоре он убирает телефон на прежнее место, снимая нас с расстояния.

Я знаю почему.

Это не долго продлится. Он просто не может. Он внутри меня без какой-либо защиты, я приближаюсь к оргазму и по учащенному дыханию Бруклина вижу, что и он уже близок.

— Поцелуй меня, — шепчет он, полностью контролируя мое тело.

И я слушаюсь, да так, что наши зубы ударяются друг о друга. Его язык переплетается с моим, и его движения становятся грубее. Он совсем немного меняет наше положение, тем самым оказывая достаточное давление на мой клитор, чтобы я загорелась как Рождественская елка. Я выкрикиваю его имя, испытывая сильнейший оргазм, мое влагалище сжимается вокруг его члена.

Не проходит и пяти секунд, как его тело напрягается, мышцы на руках и груди сжимаются. Из его рта вырываются слова, но я не могу разобрать их. Бруклин толкается в меня еще раз, погружаясь еще сильнее. Семя извергается из него. Вскоре я чувствую влагу между нами, слышу характерный звук, когда он входит в меня в последний раз.

Бруклин оставляет поцелуй на моей шее, прямо под ухом, и что-то тихо шепчет.

Меня охватывает чувство наслаждения, я даже не замечаю, когда он выключает видео, пока звук телефона, опускающегося на столешницу, не возвращает меня в реальность.

Вскоре он выходит из меня.

— Возьму полотенце, чтобы вытереться.

Я хватаю его, прежде чем он успевает исчезнуть в спальне.

— Сегодня я хочу спать с тобой.

Он смотрит на меня из-под густых ресниц.

— Мы только что это сделали.

Я притягиваю его к себе за руку.

— Я имею в виду на ночь. Спать в одной кровати.

Самым нежным прикосновением Бруклин убирает прядь моих волос с глаз.

— Ты думаешь, это хорошая идея?

Я киваю.

— У Кема и Макайлы Пресли. Они будут заняты им и времени думать обо мне не будет. Прокрадусь домой перед рассветом. Всё будет хорошо.

Бруклин улыбается мне.

— Конечно, если ты так считаешь.

В последнее время я не уверена, что что-то будет хорошо... но уверена, что Кем и Макайла не заметят, где я ночую.

Мне нужно заснуть в объятиях Бруклина.

Еще больше внедриться в его жизнь... и я не знаю почему, ведь понимаю, что конец близок.

И его я хочу меньше всего.

Глава 30

МЕНЬШЕ ЧЕМ НОЛЬ

Бруклин

Фрэнсис Форд Коппола – один из величайших сценаристов всех времен. И, если спросите меня, Кэмерон Кроув не сильно-то от него отстает.

Билли Уайлдер, однако, был со стальными яйцами… Продвигал запретные темы на главные каналы Америки, когда все остальные этого боялись. Черт, он представил трансвестизм в фильме «В джазе только девушки» и алкоголизм в «Потерянном уикэнде» до того, как об этих темах начали хотя бы говорить вслух в 40―50-х годах.

Хотя сегодня кое-что изменилось. От сценаристов ожидают выхода за грань. А чтобы преуспеть, это и вовсе необходимо.

Пока я пишу вверху страницы «Плавная смена сцены», а затем ниже записываю ее заголовок, то задаюсь вопросом, что ещё люди не видели на большом экране.

Правда в том, что написание сценария – это умение, требующее богатого воображения, вот только в киноиндустрии это умение очень недооценивается.

В первый день занятий нам, студентам, рассказали этот очень простой и реальный факт.

Нам также сообщили, что написание свежего, оригинального сценария, а также его претворение в жизнь – это чрезвычайно тяжелый труд, но окупается он с лихвой.

И это не было ложью.

Я надеюсь, что «Фанатка» станет одним из таких сценариев. На самом деле, он практически готов к следующему прогону с мамой и, возможно, первому прочтению мистером Герхардтом. Но я всё ещё сижу, корректируя заголовки, действия и переходы, переживая, что самые элементарные ошибки сделают его нечитаемым. Неинтересным. Неприемлемым.

Амелия воскресила эту рукопись, и что бы ни случилось, я обязан ей за веру в меня и напоминание о том, что именно этим делом я хочу заниматься весь остаток жизни. Не работой спасателя. Не просаживанием гонорара от шоу «В погоне за солнцем». Не участием в новом телевизионном шоу. Написание сценариев – моя страсть, и благодаря Амелии я активно стремлюсь к своей цели. Отбросив все страхи, собрав все силы, я наконец готов рискнуть.

У меня столько идей, которые я в свое время начал и забросил, но теперь, как только закончу «Фанатку», я готов возродить их к жизни.

На днях, сидя на моем лице, пока я вылизывал ее киску, Амелия пошутила, что должна мне за то, что я не оставил ее ночевать на улице, когда она приехала в город. Бог знает, где бы она оказалась. Я же ответил, что она спасла меня от палящего солнца и бесконечных дней на пляже. Амелия шутила. Я – нет.

Закрывая документ Word, который отражает текст рукописи с исправленных страниц, лежащих рядом, я смотрю в окно на прибой.

Неделя пролетела незаметно. Не могу поверить, что уже четверг. На этой неделе мы с Амелией виделись не так часто, как на прошлой. Во-первых, я больше работал. Во-вторых, Макайла все дни была дома. И в-третьих, я не особо-то старался освободиться, когда была свободна она.

Амелия сказала, что поедет в это воскресенье в Нью-Йорк, чтобы поговорить с отцом и освободить стол в офисе. На вопрос «Что будет дальше?», она ответила, что не знает. Еще рассказала, что Кем предложил ей работу, но сначала она хочет разобраться со всеми делами в Нью-Йорке.

Это логично.

Я понимал ее.

Уверен, я бы поступил так же. Вполне разумно закрыть одну дверь, прежде чем открыть другую. Так неизвестное становится менее пугающим. Черт, разве не этим я занимался последние три года? Работал спасателем, чтобы оттянуть необходимость выхода в свет? Черт, кажется, пора увольняться. Возможно, всего лишь возможно, мне пора вернуться в ЛА. Вот только мне ненавистна причина, по которой мне нужно там быть – цель победить мой страх провала.

Сделав такой вывод, я начинаю чувствовать вину за то, что отшил сегодня Амелию ради работы над рукописью. В данной ситуации я пытался больше защитить себя, чем других. Видимо, у меня больше страхов, которые нужно побороть, чем я думал. Возможно, мне стоит рассказать Амелии о них. Сказать, что хочу большего. Донести до нее свое желание стать парнем из ее мечтаний.

Да, пожалуй, стоит, учитывая, что у нас осталось всего три дня совместного времени.

Как только я беру телефон в руки, он начинает звонить. На экране высвечивается имя Натали Джеймс. С минуту я смотрю на телефон, не способный ни на что – только чувствую, как с каждым тревожным звонком разгоняется пульс.

Натали – жена моего отца. Супруга номер пять. Называет себя танцовщицей, но на самом деле она стриптизерша. Не самая идеальная мачеха. К счастью или нет, она звонит мне только тогда, когда ей нужна моя помощь, чтобы вытащить отца из какого-нибудь бара, в который он ввалился после прослушивания или после сообщения агента, что он его не прошел.

Если вы видели сериал «Красавцы», то мой папа – это эквивалент Джони Драмы. Если шоу вы не смотрели, вспомните Гэри Бьюзи.

Вместо того чтобы ответить на звонок, я склоняю голову и смотрю на телефон с презрением. Может показаться, словно я дерьмовый сын, но правда в том, что он – дерьмовый отец. В детстве его никогда не было рядом. Когда я получил работу в реалити-шоу «В погоне за солнцем», он всегда ошивался неподалеку. Надеялся потусоваться с продюсерами, купить наркоты у актеров или попросить у меня денег.

На третьем звонке я надеюсь... нет, молюсь... что Натали повесит трубку. Я не в настроении для ее бесконечных драматических историй.

На четвертом угрожающем звонке я делаю короткую паузу, чтобы собраться с мыслями, а затем неохотно отвечаю.

— Привет, Натали. Как дела? Всё в порядке?

— Бля... слава богу, дозвонилась. Тодд в больнице и...

Испытывая странное чувство, неведомое мне ранее, я сразу прерываю ее:

— Натали, что случилось?

Она сразу же погружается в каждую деталь того, как мой старик оказался в больнице.

— Это случилось после двух ночи, — говорит Натали. — Мы с Тоддом были на оживленном перекрестке в бедной части Голливуда, в квартале от китайского театра. Из баров лился поток людей, направляющихся домой. Место было оживленное. Всё казалось безопасным. Постепенно улица пустела, но было ясно, что время развлечений только начиналось. Проститутки выходили на улицу, медленно кружа по кварталу группками по два-три человека, и создавали пробки из машин, которые тормозили, чтобы оценить товар и узнать цену.

Я делаю вдох.

Она продолжает:

— Мы с твоим отцом хотели купить немного хорошего героина, чтобы отпраздновать его участие в шоу на канале ABC в прайм-тайм.

Я жду продолжения.

— Мы завернули за угол к адресу, который дала мне моя подруга-танцовщица, живущая в том районе. И поняли, что находимся в правильном месте, когда увидели трансвеститов и альфонсов.

Я ничего не говорю.

— Мы припарковали машину в боковом переулке и пошли за угол пешком. Возле кондитерского магазина с яркой вывеской ошивалась группа головорезов. Внутри, смеясь и хвастаясь, ели пончики похожие на сутенеров парни с золотыми цепями на шеях и украшениями в зубах. Их окружали несколько изможденных, мужеподобных проституток.

— Дальше что? — тороплю я.

— Я хотела уйти, но твой отец купил пачку сигарет и закурил, пытаясь выглядеть беспечно, осматриваясь вокруг.

— И что случилось потом? — спрашиваю я.

— Докурив, он подошел немного ближе к парню, прислонившемуся к выходу из магазина, и спросил, есть ли у того героин. Я держалась позади. Несколько секунд парень хмуро смотрел на него, достаточно долго, чтобы Тодд начал нервничать, а потом покачал головой. Затем он резко повернул голову вправо и ушел, ничего не сказав. Тогда-то мы и увидели машину патруля, вывернувшую из-за угла и медленно ползущую мимо. Люди, кружащие в тени, испарились без звука.

— И?

Она вздыхает.

— Мы ушли. Но твой отец отказывался уходить без покупки. Чуть дальше он задобрил бездомного пьяницу парой баксов и сигаретой в надежде получить какую-нибудь информацию. Тодду сказали, что героин ему стоит искать в «Долине».

— Не говори, что вы пошли туда.

— Нет! Но нам нужно было уехать уже тогда. Дальше по улице стояла группа, как мы подумали, мелкого хулиганья. Они смеялись и, когда твой отец спросил, есть ли у них Г, они ударили его по плечу и сказали: «Само собой».

Я начинаю испытывать беспокойство, но продолжаю слушать.

— Вокруг были только заброшенные магазины, а когда твой отец вытащил деньги, его начали избивать. Я убежала. Не было другого выбора. А когда я вернулась, он лежал на обочине. С помощью парня, которому я пообещала тысячу баксов, мы затащили Тодда в машину и отвезли в больницу.

Господь всемогущий! Сразу осознать столько информации было сложно. И кто знает, что из этого правда, а что выдумка. Может, они пытались купить проститутку или жиголо. Они безумны, когда вместе.

Блять.

Блять.

Блять.

— Он в порядке? — спрашиваю я.

Ее голос становится тише.

— Врачи говорят, что будет в порядке. Просто пара сломанных ребер, незначительные порезы и синяки. Завтра он сможет вернуться домой.

— Это хорошо, — отвечаю я, глядя на спокойный прибой Лагуна-Бич, и вспоминаю, какого хрена я здесь, а не в ЛА. Из-за отца и тупого дерьма, которое он совершает.

— Ты можешь приехать, — спрашивает она, — и привезти тысячу баксов? В комнате ожидания сидит парень, который помог мне, и ждет, когда я ему заплачу.

— Блять, Натали, серьезно? Ты поэтому мне звонишь?

— Не суди меня, Бруклин. Я стараюсь, как могу. И это не единственная причина. Мне нужно, чтобы завтра ты помог мне отвезти его домой. Я врезалась в фонарный столб, когда парковалась у больницы, и теперь машина неуправляема.

Я провожу рукой по волосам и хочу отказать, навсегда выкинуть его из своей жизни, но не могу.

— Ладно, Натали, еду.

— Не забудь деньги. Не знаю, что сделает парень, если я не заплачу.

Стиснув зубы, отвечаю ей:

— Я где-нибудь остановлюсь и сниму наличку. Сегодня останусь у брата в Западном Голливуде, а завтра помогу отвезти отца домой, но после этого, пожалуйста, больше мне не звони.

Она хмыкает и бормочет что-то себе под нос, но мне ничего не говорит.

Закончив разговор, я звоню матери, чтобы предупредить ее о прессе и папарацци, которые, вероятно, будут ходить за ней по пятам, как только история просочится, но попадаю на голосовую почту. Как обычно. Оставляю сообщение, потом звоню брату.

Кин отвечает сразу.

Как всегда.

Иногда мне кажется, что они с Кемом – единственные люди в мире, на кого я могу рассчитывать.

И посмотрите, как я поступаю с ним. Действую за его спиной, трахая его сестру. Это делает меня практически таким же подлецом, каким является мой отец.

Больше не раздумывая, я решаю, что Амелия приняла правильное решение, и я должен принять его.

Забыть о разговоре.

Забыть мысли о том, что я могу быть ее Мистером Правильным.

Очевидно, что мне до этого, как до Луны.

Глава 31

ЖЕНИХ НАПРОКАТ

Амелия

В свадебном приглашении указан вечерний дресс-код.

Хоть я и удивилась необходимости длинного платья, все же была рада отправиться на поиски идеального.

И с помощью Макайлы я нашла его – винтажное черное платье-футляр без рукавов с симпатичным вырезом сзади.

Подбираю дерзкие ювелирные украшения, включая большое коктейльное кольцо, и смотрю в зеркало, где вижу потрясающее отражение. Представьте Одри Хэпберн в «Завтрак у Тиффани», только без перчаток... и мундштука.

Это я.

Жаль, у меня не было времени найти мундштук, забавы ради, но в Лагуне на это не было ни единого шанса.

Я вроде как скучаю по большому городу. Не уверена, что могла бы быть счастлива в таком маленьком городишке. Мне нравится пляж, но суету и сутолоку мегаполисов я люблю больше.

С убранными волосами, сексуальными туфлями и жемчугом, ниспадающим по спине, чувствую себя представительницей старого Голливуда. Поправочка. Без трусиков я чувствую себя как распутница старого Голливуда, что по какой-то причине кажется мне привлекательным.

Мы с Бруклином не виделись со среды. Он должен был позаботиться об отце. Но мысль о скорой встрече вызывает порхание бабочек в животе.

Пытаясь не обращать внимания нервы, я наношу немного блеска для губ и опрыскиваю себя духами.

Сегодня наша последняя ночь вместе, и я хочу, чтобы она была идеальной.

Звенит дверной звонок, и, хотя обычно Бруклин просто беспардонно заходит, я знаю, что это он. Спешу добраться до двери быстрее Кема, и внезапно мне кажется, что у меня снова выпускной. И под взором моего старшего брата это чувство не пройдет, пока мы не уйдем. Черт, я даже не смогу поцеловать Бруклина, если не успею первой и не украду один поцелуй. Слава богу, нам не нужно обмениваться бутоньерками. В этот момент все всегда пялятся, и это невыносимо.

К моему разочарованию, Кем подходит к двери первым. Я держусь в тени, пока он открывает ее, и чувствую, как мои коленки начинают дрожать. Я даже радуюсь, что Кем подошел к двери раньше меня.

Помните Джона Кеннеди младшего?

Просто представьте его на любом из десятков официальных приемов, где его фотографировали в смокинге, с галстуком-бабочкой и гладко зачесанными назад волосами. Именно так выглядит Бруклин, стоя в дверях.

Его волосы кажутся темнее, потому что он подстригся. Непослушная шевелюра теперь укрощена и уложена. Он сменил свои шорты на смокинг, который на нем выглядит на миллион долларов. И этот галстук-бабочка просто восхитителен.

Я пожираю глазами парня, который обычно ведет себя так, будто ему на всё плевать. Но не сегодня. Сегодня он соответствует мероприятию.

Не в силах остановиться, я позволяю взгляду задержаться на нем. И как наркоман, которому в последний раз предстоит испытать кайф, я боюсь, что следующая доза будет ой как не скоро.

Пытаясь не быть фанаткой, которых он так не любит, я делаю вдох и выхожу из-за угла.

— Амелия, — низким голосом произносит Бруклин.

Кем поворачивается посмотреть на меня, и его глаза практически вылезают из орбит. Я игнорирую его.

— Привет, Бруклин, — машу я и чувствую себя, как школьница, которой когда-то была.

Кин и Мэгги не приехали в эти выходные. Мэгги навестила ее мама, и Макайла уехала в Западный Голливуд встретиться с ними и заняться девчачьими делами. Поэтому Кем остался здесь один в подвешенном состоянии. Может, я могла бы просто пройти мимо него и выйти за дверь? Ха, видимо, нет.

— Ты прекрасно выглядишь, — произносят они одновременно.

— Спасибо, — отвечаю я неловко им обоим и иду ко все еще открытой двери.

Солнце светит ярко, и у обоих мужчин как будто нимбы над головой. Но они не ангелы. Свадьба состоится на закате, и я уверена, что будет прохладно. С этой мыслью я хватаю купленную мной шаль и продолжаю путь к брату и мужчине, с которым сплю, но который не является моим парнем. Слово «любовник» кажется более подходящим, но по какой-то причине мне это ненавистно. Ненавистно то, что мы превратили эти отношения во что-то тайное, грязное, потому что они такими не являются.

Тихий свист моего брата вырывает меня из раздумий, и, слава Богу, он не имеет отношения ко мне.

— Классная тачка, — говорит он Бруклину.

Снаружи стоит старинный и блестящий лимузин Роллс-Ройс черного цвета. Бруклин пожимает плечами, будто это пустяк, но я знаю, что это не так. Знаю, что он нанял его для меня, потому что ему известно о моей одержимости всем, что связано с сороковыми, пятидесятыми и шестидесятыми.

Парни обмениваются подколками, Кем обвиняет Бруклина в попытке возобновить статус кинозвезды с помощью этого обезьяньего костюма. Бруклин же отвечает Кему тем, что так он готовится к тому дню, когда Кема охомутают. Под конец они улыбаются друг другу и обзываются разными вариациями слова «мудак».

Мой взгляд сосредоточен на Бруклине, но не на его жестах и том, что он говорит, а скорее на его рте.

Этот рот.

И, боже, он улыбается.

Этой медленной, ленивой улыбкой, обещающей часы удовольствий. Даже не могу себе представить, сколько ног развела эта улыбка, потому что я хочу развести свои в ту же минуту, как сядем в машину.

Старясь вести себя непринужденно перед моим братом, Бруклин говорит:

— Готова отправиться в цирк?

Его тон настолько обыденный, что, клянусь, если бы у меня были распущенные волосы, он мог бы взъерошить их, как будто я ребенок, собирающийся играть в мяч.

Мне трудно притворяться, но я всё равно смеюсь. Мне просто необходимо поскорее убраться отсюда, поэтому я целую брата в щеку, прощаюсь и выхожу на улицу.

Кем наблюдает из дверного проема.

— Повеселитесь.

— Насколько это возможно в цирке, — комментирует Бруклин через плечо и следует за мной по пятам.

Я оглядываюсь на него.

— Там будут обезьяны и слоны?

Издав смешок, он смотрит на меня сквозь завесу ресниц, улыбаясь. Убийственно. Очаровательно.

— Папарацци и пресса, так что да, думаю, будут.

— Главное, чтобы там не было клоунов. Ненавижу клоунов, — говорю я.

— Ты ненавидишь клоунов? — спрашивает он удивленно.

— Да, они просто жуткие.

Его взгляд лениво скользит по мне, и мне начинает казаться, что Бруклин раздевает меня глазами.

— Наверное, — задумчиво отвечает он, встречаясь со мной взглядом. — Очень красивое платье.

— Спасибо, — говорю я и останавливаюсь как раз перед тем, как подойти к двери автомобиля, которую водитель уже открыл для меня.

— Я сам, — говорит Бруклин водителю и тот быстро занимает свое место за рулем.

Не совсем наедине, но в достаточной близости я смотрю на него.

— Я купила его с мыслями о тебе, — замечаю я, устраиваясь на шикарном кожаном сидении, позволяя высокому разрезу показать мое бедро.

Это движение легкомысленно. Кем, который всё ещё стоит в дверях, спрятав руки в карманы, никогда бы не узнал, что разрез – это приглашение нырнуть мне под платье, но Бруклин знает.

Стоя спиной к Кему, он закусывает нижнюю губу и высовывает язык, как будто хочет попробовать меня. И, ох, как же я хочу позволить ему это.

— Непослушная девчонка, — бурчит он как раз перед тем, как закрыть дверцу и обойти машину, чтобы сесть с другой стороны.

Вечерний воздух еще не остыл, но мурашки уже покрывают мою кожу.

Открывается вторая дверь, и Бруклин скользит внутрь. С поднятой перегородкой нет необходимости следить за своими словами, но Бруклин молчит, пока автомобиль не выезжает с нашей улицы.

Долгое время он просто смотрит на меня со своего сидения, и я думаю о том, правда ли этот вечер будет платоническим.

Но потом он тянется ко мне и сжимает меня в крепкой хватке.

Я смотрю на него.

— Я скучала по тебе.

Слова, которые мне не стоило бы произносить, но они правдивы и должны быть сказаны.

— Прошло всего три дня.

Обычная фраза. Четыре слова. Слова, которые жалят. Это не «Я тоже скучал».

Но не успеваю я ответить и попросить не воздвигать между нами стену на последнюю ночь вместе, как он обрушивает свой рот на мой: жестко, горячо, требовательно.

Господи, я люблю это в нем. То, как он во мне нуждается — это просто потрясающе, это превосходит всё остальное.

Его язык проникает в мой рот. Горячий и чувственный, скользит вокруг моего, пока он игриво кружит им у меня во рту. Дразнит меня. Испытывает.

Окутанная его теплом, я чувствую запах Бруклина, его одеколон, такой же манящий, как и его запах, и я кружу своим языком вокруг его, чтобы попробовать потрясающий вкус.

После нескольких минут, проведенных в борьбе за контроль, я сдаюсь и позволяю себе раствориться в его объятиях.

Наши поцелуи едва ли можно назвать простыми, а этот уж и подавно. И я хочу больше. Больше Бруклина. Больше этого жара. Больше его прикосновений. Больше его грешных уст. Хочу сказать, что он может писать свои сценарии где угодно. И хочу попросить его поехать в Нью-Йорк со мной. Хочу сказать, что он – всё, о чем я когда-либо мечтала. Что хочу его навсегда.

И это осознание парализует меня.

Неужели Мистер-такой-неправильный – это мой Мистер Правильный?

Когда его зубы касаются моей нижней губы, и он прикусывает ее, я обдумываю свое открытие. Но потом Бруклин ослабляет натиск на мой рот, скользя языком по месту, которое только что прикусил, и отстраняется. Его глаза темные, наполненные похотью, но слова темнее.

— Я благодарен, что сегодня наша последняя ночь, я больше не могу лгать твоему брату.

Застыв от того, что он радуется окончанию наших отношений, я внезапно чувствую себя разбитой. С трясущимися ногами и дрожащим голосом я могу лишь прикрыть пальцами покалывающие губы.

Бруклин потирает ладонями свои бедра.

— Нам, вероятно, стоит избегать любого публичного проявления чувств на свадьбе. Джиджи дала прессе свободный доступ, так что там будет множество фотографов, а снимки появятся во всех таблоидах.

Я сглатываю. Тяжело. И киваю.

— Да, это, наверное, хорошая идея.

И тогда, будто борясь с каким-то внутренним волнением, он сжимает челюсть и отворачивается к окну.

По мере стремительного приближения к пункту назначения, в моей голове вертится всё больше мыслей. Последние две недели проигрываются снова и снова, как цикл фильмов.

Почему он закрывается от меня?

Но я знаю причину. Потому что это действительно конец. А мы договаривались закончить всё мирно и спокойно. В конце концов, именно я настаивала на этом. И разве упоминание о его переменчивом настроении не приведет к противоположному эффекту?

Не успеваю я собрать воедино мысли, как машина останавливается на небольшой вертолетной площадке в Ньюпорт-Бич.

Я смотрю в окно. Красивые девушки с длинными ногами и высокие симпатичные мужчины стоят в ожидании вертолетов, которые доставят их на остров Каталина.

Папарацци, как и говорил Бруклин, стоят на расстоянии и делают снимок за снимком. Также рядом с вертолетной площадкой припарковались журналисты, счастливо наблюдающие за происходящим. Думаю, весь молодой Голливуд пришел посмотреть, что рекламируется, как свадьба десятилетия. Джиджи Беннетт позаботилась об этом, последние две недели размещая в социальных сетях бесконечные фотографии о приготовлениях к свадьбе. Снимки варьировались, начиная от традиционных дегустаций тортов и покупки платья, к более личным вещам, вроде выбора нижнего белья и места для медового месяца.

Бруклин называет это цирком только потому, что Джиджи превратила это в цирк. Клянусь, в Соединенных штатах не найдется ни единого человека, который бы не знал, кто приглашен на празднование и где оно проходит. Вот вам и секретность. И так как Джиджи случайно проговорилась во время одного интервью, ей пришлось кое-что поменять. Для начала она сократила количество прессы. Потом категорически отказалась от сопровождения во время свадебной церемонии. Она без пояснения причин объявила, что хочет идти к алтарю сама. Ходят слухи, что ее «капризы невесты» вызвали раздор между участниками свадьбы и спровоцировали принятие этого решения. Бруклину ничего неизвестно. Всё, что он знает, – это то, что свита всё же должна появиться, просто они будут сидеть в зале.

Дверь открывается, и Бруклин предлагает мне руку. Я даже не заметила, что он выбрался из машины, моя голова кружилась от всех этих странностей.

Солнце слепит, и я рукой создаю тень над глазами, пока разглядываю лица, спрятанные за солнцезащитными очками, имена обладателей которых я точно могла бы назвать, если бы они сняли очки. Некоторых я могу узнать и так. К счастью, я не так легко поддаюсь влиянию звезд. Будучи жительницей Нью-Йорка, я привыкла сталкиваться со знаменитостями.

Бруклин ведет меня к толпе, и внезапно я испытываю прилив энергии и жалею, что нет при себе камеры. Я, возможно, и нелегко поддаюсь влиянию звезд, но это элита Голливуда, и я не прочь запечатлеть момент.

Женщина с большими очками от Шанель пялится на нас. Она стоит рядом с мужчиной в черном костюме-тройке и соломенной шляпе. Думаю, это Томми Риджинс, звезда прошлогоднего хита «Мир грез». Сюжет был незамысловатым, как и фильм. Действие происходило на отдаленном острове, владельцем которого был Томми, он открыл двери своего дома гостям и гарантировал, что все их грязные мечты сбудутся. На днях я прочитала, что сиквел под названием «Мир эротики» на данный момент находится в производстве.

Женщина снимает очки и машет Бруклину. Теперь я ее узнаю. Это Саша Гомез и она, как и Чейз Паркер, засветилась на канале MTV вместе с ним. Хоть я никогда и не спрашивала Бруклина о ней, всё же знаю, что они годами сбегались и разбегались.

Поскольку Саша всё ещё находится в центре внимания, они много раз фотографировались вместе. Картер всегда следит за такими вещами, а теперь я жалею, что тоже не делала этого.

Бруклин улыбается ей искренней улыбкой. Я не ревную, или не хочу ревновать; просто я думала, что он одарит ее своим равнодушным кивком и пройдет мимо. Вместо этого он улыбается ей, хотя почти никогда никому не улыбается.

Проходя мимо нее, он пожимает пару рук, целует несколько щек, представляет меня множеству телевизионных звезд, чьи шоу я никогда не видела, и множеству тех, чьи видела, и я обо всем забываю.

Когда толпа растворяется и приземляется другой вертолет, Бруклин склоняется, чтобы прошептать что-то на ухо, но я не могу его расслышать.

Лопасти вертолета слишком громко работают.

Я решаю не кричать и просто киваю, улыбаюсь ему, на мгновение любуясь им. Как он спокоен и расслаблен в этой обстановке. Как невероятно он выглядит в своих идеально сидящих брюках, плотно облегающей белой рубашке и запонках, блестящих на солнце.

Как он находится здесь в своей тарелке, будто тут ему и место... в Голливуде.

Настоящий Принц Голливуда.

Глава 32

РЕАЛЬНОСТЬ КУСАЕТСЯ

Бруклин

Хотелось бы мне сказать, что это место безвкусно.

Что это Голливудский перебор, как и всё, что я когда-либо знал о Голливуде, но не могу.

Хотел бы я сказать, что мои ожидания насчет цирка оправдались, но это не так. И мне становится интересно, не было ли мое восприятие все эти годы искаженным, словно меня ослеплял успех родителей, не позволяя видеть ничего, кроме них.

Конечно, тут расставлены тенты на бесчисленных акрах свежескошенной зеленой травы, но нет слонов и арахиса, только белый песочный пляж и нетронутые окрестности – всё именно так, как было представлено в рекламе.

Нас обдувает холодным ветром.

И, глядя на текст на телефоне, я закрываю глаза и вдыхаю соленый воздух, полный возможностей.

Чувствуя себе на вершине мира, я смотрю на сидящую рядом Амелию. Я знаю, что по нашей договоренности через несколько часов всё будет кончено, но не могу ничего с собой поделать, беру ее за руку и сжимаю.

Я хочу попросить ее остаться.

На самом деле, я собираюсь попросить Амелию об этом сразу, как только мы уйдем со свадьбы.

Не смотрите на меня так.

Мы поговорим с Кемом вместе, он поймет.

Надеюсь.

Я объясню ему, что изменился.

Я собираюсь уволиться с работы спасателя и наконец стать тем, кем хочу быть. Наконец поставить вторую ногу впереди первой и прыгнуть.

На самом деле, я бы сказал, что сегодняшний день — это начало нового меня. И Амелия — первая, с кем я хочу поделиться новостями. Хочу рассказать, что мистеру Герхарду понравилась моя рукопись. И что Блейк Джонсон, племянник мистера Герхарда и один из самых крупных спонсоров инди-фильмов в Голливуде, хочет завтра поговорить со мной о возможности продвижения к производству.

Хочу поблагодарить за то, что не сомневается во мне.

Сказать, что хочу не сомневаться в себе.

Что рождение среди элиты Голливуда и взросление в тени знаменитых Голливудских родителей было непростым.

Что у меня заняло слишком много времени осознание того, что я могу быть собой.

И, несмотря на то, что мой отец уже вышел в тираж, было время, когда все говорили только о нем. И, несмотря на то, что моя мама теперь стоит за камерой, было время, когда люди делали всё, только бы получить ее фото и продать тому, кто заплатит больше.

Было время в моей жизни, когда я был только Бруклином Джеймсом – сыном Тодда Джеймса, или Бруклином Джеймсом – сыном Эммы Фейрчайлд.

Так было даже тогда, когда я снимался в «В погоне за солнцем».

Но теперь я могу честно сказать, то время ушло.

Вдыхая холодный воздух и чувствуя тепло инфракрасных ламп на коже, я знаю, что это правда. Это поколение знает меня – Бруклина Джеймса, автора сценария, который они с нетерпением ждут.

И это офигительно приятно.

Как только начинает играть традиционный свадебный марш, я передвигаю наши руки по ноге Амелии и просовываю пальцы в разрез платья, чтобы почувствовать ее шелковистую кожу.

Я вел себя с ней как придурок и намерен загладить свою вину.

Неохотно отводя от нее взгляд, я смотрю на Чейза, стоящего впереди в белом смокинге, черном галстуке и с белым платочком в кармане. Я не могу не завидовать ему.

Девушки всегда звали его сердцеедом, но он нашел ту самую и решил остепениться, как будто это самая естественная вещь в мире.

Мы все поворачиваем головы, чтобы взглянуть на невесту, но проход остается свободным.

— Что происходит? — шепчет мне на ухо Амелия.

Ее тело настолько близко к моему, что мне не составляет труда проникнуть пальцами еще дальше под разрез на ее платье.

— Вероятно, просто небольшая заминка, — шепчу я.

Амелия смотрит на меня, а потом — вниз. Она хмурится, сощурив глаза.

Мне не нравится, что она мной недовольна.

Она похожа на взбешенного котенка, чьи коготки готовы вырваться наружу. И да, мой член становится немного тверже от мыслей о ней, царапающей мне спину.

Среди людской болтовни я наклоняюсь еще ниже, беру ее накидку, сумочку и кладу их ей на колени.

Амелия бросает на меня еще один хмурый взгляд и крепко прижимает к себе эти предметы, чтобы остановить мои движения.

— Не веди себя так, — шепчу я. — Прости, что вел себя, как мудак.

— Высокомерный мудак, — шепчет она.

Я ухмыляюсь.

— Да, именно.

Ее руки остаются на месте, но больше не прижимаются и не защищают ее киску от меня. На нас никто не обращает внимания, и я быстро понимаю, что она поступила именно так, как я сказал – пришла без трусиков.

Черт бы меня побрал.

Она такая горячая и шелковисто гладкая.

Музыка продолжает играть, и, пока мои пальцы нежно ласкают складочки ее киски, я позволяю разуму блуждать только вокруг нас, сидящих здесь. Представляю, как схватил бы ее за бедра и поднял к себе колени, если бы мы были одни. Расстегнул бы ширинку, усадил Амелию сверху и сказал бы объезжать меня. Как бы это было быстро, горячо и бесконтрольно из-за моей невыносимой потребности в ней.

— Джиджи нет на острове, — кричит кто-то из арки.

Тихий шепот становится громче, и я быстро вытаскиваю руку. Теперь люди встают, музыка останавливается.

— Это всё из-за видео, — довольно громко позади нас заявляет женщина.

Заинтересовавшись, я поворачиваюсь, восхитительный аромат киски Амелии долетает до моего носа.

— Какое видео? — спрашиваю я.

За мной сидит партнерша Джиджи, и ее губы поджаты в отвращении.

— Которое TMZ только что опубликовало. О Чейзе в каком-то стрип-клубе.

— О, боже, — восклицает Амелия, задыхаясь.

Я знаю, что он не сделал ничего плохого, потому кажется странным то, что невеста сбежала только из-за этого. Промолчав, я поворачиваюсь к Амелии, ищущей в телефоне видео, заголовок которого гласит: «Чейз Паркер сексуально зависим».

Моя кровь кипит от ярости. Это Голливуд, который я помню. Тот, который живет и дышит сфабрикованными фактами и нелепыми обвинениями.

А потом моя кровь закипает по совершенно другой причине, потому что на экране Амелии появляется сообщение от Лендона Риза с вопросом: «Как свадьба?»

Всё моё тело напрягается.

Охренеть, какой же я идиот.

Всё это время я думал, что наши отношения реальны, что я — то зло, в котором она нуждалась. Я, блять, знал это. И всё равно позволил этому случиться. Трахаясь со мной, она поддерживала связь с добром.

С ее Мистером Правильным.

Мое тело начинает трясти от ярости.

В ее глазах вспыхивает понимание, когда она замечает мой разъяренный взгляд.

— Это не то, о чем ты думаешь.

Я касаюсь губами ее уха.

— Именно то. Ты нарушила мое единственное правило.

И разбила мне сердце... но об этом она никогда не узнает.

Глава 33

ДО СВИДАНИЯ, ДОРОГАЯ

Амелия

Мы все хотим встретить идеального парня. Мы все ищем большой любви — такой, которая перевернула бы наш мир.

Мы столько времени уделяем ожиданиям и поиску, ходим на одно свидание за другим, пока не найдем то, что ищем.

Или даже не так. Может не быть первого и второго свиданий. Начало может положить секс. И все же отношения расцветают.

Но мы знаем, что это не может продолжаться. Этого не должно было случиться. Но мы всё равно надеемся.

У меня была надежда.

И она у меня всё ещё есть.

Да, я переписывалась с Лендоном, но только на платоническом уровне. Я оправдывала себя тем, что пока не веду себя «легкомысленно» и ни с кем больше не сплю, то и правила Бруклина не нарушаю. Но это было не так, и я прекрасно об этом знала.

Не могу объяснить, почему просто не отпустила Лендона. Даже сейчас, когда тайком выбираюсь из дома брата и направляюсь к Бруклину, чтобы объясниться.

Он наконец дома.

Я видела, как его высадили час назад.

Я же приехала гораздо раньше.

После отмены свадьбы всех гостей вертолетом вывезли с острова. Бруклин усадил меня в один из них и попросил своего водителя отвезти меня к Кему. Сам он решил задержаться, чтобы побыть с Чейзом, и это была правда, но также я знаю, что он просто не хотел меня видеть. Хотел, чтобы я исчезла.

А он был слишком вежлив, чтобы произнести это. Но его хриплое «До свидания» практически сломило меня. Я ждала, что Бруклин обернется, уходя, но он этого не сделал.

Найдя спрятанный возле задней двери ключ, я открываю ее и захожу внутрь. В доме темно. Очень темно, и нигде ни единого источника света.

Зная, что и где находится, я обхожу миску Грейси, собаки Мэгги и Кина, которую они забрали с собой на выходные, и прохожу через кухню, не издавая ни звука.

— Что ты здесь делаешь? — раздаются из темноты гостиной слова, направленные ко мне.

Я сдерживаю крик. Бруклина на диване видно не было.

— Хочу объяснить, — отвечаю ему, включая свет на боковой столешнице в кухне.

В комнате полумрак, но мне удается видеть его.

— Не о чем говорить, Амелия. Возвращайся к брату до отъезда.

— Ты неправильно понял эти сообщения.

На кофейном столике перед ним стоят полупустая бутылка виски и пепельница с окурками. Бруклин держит полупустой стакан.

— Всё я правильно понял. Я был плохишом, в котором ты нуждалась, а он хороший, тот, которого ты рассматриваешь в качестве того единственного, — он цедит слово «единственный» сквозь зубы, как будто оно причиняет боль.

Чувствуя стыд, пустоту и боль в сердце, я сажусь рядом, не касаясь его.

— Бруклин, это неправда, и ты об этом знаешь. Просто ты это так видишь, и всегда видел. В этом и заключается твоя проблема.

Его волосы взъерошены, рубашка расстегнута, развязанная бабочка болтается вокруг шеи.

— Проблема, — говорит он яростно, — в том, что ты скрываешься, как будто я маленький грязный секрет, и я позволяю тебе это.

Меня начинает тошнить.

— Хрень собачья! — кричу я. — Ты сам не хотел, чтобы мой брат узнал, и я на это согласилась. Так что признай истинную причину, Бруклин. Ты знал, что не останешься со мной и не хотел иметь дело с последствиями. Вот это правда.

Его лицо перекашивает.

— Это, Амелия, и есть хрень собачья.

— Нет! Неправда. Ты ни с кем не остаешься надолго. Как будто одного человека тебе недостаточно, и ты знал, что со мной будет так же.

Бруклин проводит рукой по лицу и делает долгий вдох. Выдыхая, смотрит на меня. Я чувствую запах алкоголя и сигарет, когда он произносит:

— Ты, в самом деле, такого мнения обо мне? Что я простой Казанова, как меня называют наши братья? Потому что тогда ты меня совсем не знаешь.

Я смотрю на раненого человека. Я лишь хочу поступить правильно. И поэтому действую, не успев подумать. Приближаюсь к нему. Я нахожусь очень близко к его губам, когда произношу:

— Я знаю тебя, Бруклин, знаю.

Я всё ещё сомневаюсь.

Всё равно придвигаюсь ближе.

Потом ещё ближе.

Я на расстоянии выдоха.

И тут он с агрессией, которую так хорошо скрывает, атакует мой рот в сокрушающем поцелуе. Его губы неумолимо двигаются на моих, твердые и карающие руки блуждают по моему телу, а потом он толкает меня на диван.

Боже мой, как же я хочу этого. Мне это нужно. Не меньше, чем ему.

Бруклин лихорадочно снимает с меня штаны для йоги, раздвигает ноги и ныряет между ними.

Его рот оказывается на мне в одно мгновение, и я кричу, пока он вылизывает меня. Ощущения восхитительны, и, кажется, будто так было всегда, хотя эти мгновения исчисляются днями. Его мягкие губы касаются моего клитора, и я снова вскрикиваю. Когда он проникает в меня пальцем и стонет между моих ног, я не могу сдержать оргазм и кричу его имя от удовольствия.

В течение нескольких секунд его пальцы сражаются с ремнем, после чего его член на мгновение касается меня, прежде чем проникнуть внутрь.

Я не могу молчать и снова вскрикиваю от удовольствия, когда он заполняет меня.

Горячо.

Дико.

Сумасшедше.

Беззастенчиво.

Бруклин зарывается лицом мне в шею, и я откидываю голову. Зубами прижимаясь к коже, он кусает ее. Жгучее ощущение, которое доставляет больше удовольствия, чем боли.

Мы неистово движемся вместе. Словно животные. Сейчас нет ничего важнее нашей нужды друг в друге.

Желая проникнуть глубже, Бруклин перемещает руки под мою попку и толкает меня к себе. Я наклоняю таз, чтобы доставить удовольствие ему и себе.

Диван протестует, когда мы сотрясаем его.

Обычно мы бы оба рассмеялись.

Но сейчас не до смеха.

Бруклин трахает меня жестко и быстро, я впиваюсь пальцами в его спину, прижимая парня к себе.

Это его прощание со мной, и я могу только попрощаться в ответ.

Он произносит мое имя, кончая. Потом снова, но тише. Мягче. Он замедляется, толкаясь еще раз. Потом снова. Этот последний толчок отправляет меня через край к оргазму, но в этот раз никаких радуг или единорогов.

Тяжело дыша, Бруклин прижимается лбом к моему. До меня доносится запах виски. Когда он выходит из меня, я сразу чувствую пустоту.

Он передвигается на другую сторону дивана, даже не глядя на меня. Мои ступни всё ещё слишком близки к нему, но это маленькое расстояние сродни гигантской пропасти.

Спустя несколько мгновений он надевает брюки, а потом ждет, пока я натяну свои штаны для йоги.

Я делаю это, подтягивая ноги к себе.

Хочу, чтобы Бруклин остановил меня. Заполз сверху и посмотрел на меня. Хочу, чтобы он назвал меня своей. Чтобы сказал, что хочет меня больше Земли и Солнца. Что я — его всё. Что мы вместе расскажем о нас моему брату, и всё будет в порядке. Что это не конец. Что это наше начало.

Конечно, он этого не делает.

Вместо того чтобы посмотреть на меня, Бруклин смотрит вниз, наливая себе еще выпить. Потом ставит стакан на кофейный столик и встает.

Я тоже встаю.

Он идет к кухне.

— Тебе стоит уйти.

Он стоит ко мне спиной, когда я следую за ним, вытирая слезы с глаз костяшками пальцев. Вытирая руки о штаны, я смотрю, как Бруклин открывает дверь. Мне приходится сдерживать крик, когда наблюдаю за сильным, уверенным мужчиной, которого не смогла сделать своим.

Меня окутывает холодный воздух, и я дрожу.

Бруклин тоже, хотя сомневаюсь, что он осознает это, стоя в дверях в ожидании, пока я уйду. Уберусь из его жизни.

Приподнимаясь на носочки, целую его в губы.

— Мне жаль, Бруклин, — говорю я тихим хриплым голосом. — Хотела бы я, чтобы ты это увидел.

Он легонько качает головой.

— Не сожалей. Мы оба знали, как это закончится.

Конец.

Вот что это.

Да, мы оба знали, что конец... будет тяжелым.

И он действительно такой.

Глава 34

СПЕШИ ЛЮБИТЬ

Амелия

Аэропорт Джона Уэйна находится всего в девятнадцати минутах от Лагуна-Бич, но оттуда нет прямого рейса до ЛаГуардиа.

Когда я бронировала билет, мне не понравилось, что Кему придется везти меня пятьдесят девять минут до аэропорта ЛА Интернешнл и потом столько же времени тратить на возвращение в Лагуну.

Но сейчас я благодарна за дополнительное время.

Руки Кема крепко обхватывают руль.

— Я убью его нахрен, Амелия.

Я делаю рваный вдох.

— Ты не можешь. Ты обещал выслушать меня и проявить понимание.

Он вздыхает и проходится рукой по волосам.

— Я выслушал тебя до конца. И услышал только то, что он воспользовался тобой, когда ты была в замешательстве.

Я качаю головой.

— Тогда ты не слушал меня, Кем. Я гонялась за ним. Я хотела его. Хотела испытать то, чего у меня не было, чего-то плохого, и он утолил мое желание. Так же, как делаешь ты, как делает папа и, черт возьми, даже мама, когда скрыла от меня правду. Для тебя и всех вокруг я — принцесса. Что ж, у меня для тебя новости: я больше не хочу быть той девочкой.

Он смотрит на меня, а потом — в окно, словно обдумывая мои слова.

Я мягко сжимаю его руку.

— Я говорю тебе это, чтобы ему не пришлось, Кем. Я знаю, каким виноватым он себя чувствует, и знаю, что это только вопрос времени, когда он тебе расскажет. Верю, ты понимаешь, насколько он мне дорог. Пообещай мне, что это не станет между вами.

Его ноздри раздуваются, и он еще крепче сжимает руль.

— Не знаю, Амелия. Я не готов пообещать это прямо сейчас.

— Тогда не обещай, а просто сделай так, чтобы этого не случилось. Я люблю его и не хочу, чтобы из-за меня изменилась его жизнь.

Его взгляд становится мягче, чем мгновение назад.

— Ты любишь его?

Чувствуя себя глупышкой, закрываю глаза от осознания.

— Да, думаю, да. Не знаю. В любом случае, между нами всё очень запутано, так что это не имеет значения.

На мгновение в машине наступает тишина, прежде чем Кем снова нарушает ее.

— Раз уж он тебе так дорог, и ты ему дорога так, как ты о том говоришь, то почему ты уезжаешь?

Опустив руки, я смотрю на него.

— Просто так.

Всё гораздо сложнее. Скрытность, поглотившая нас. Начало наших отношений. Их окончание. Мой отказ увидеть, что всё это время я искала как раз то, что было передо мной.

Жабы.

Лягушки.

Принцы.

Иногда не так просто увидеть отличия.

Но иногда это необходимо.

Позор мне.

Глава 35

БОЙЦОВСКИЙ КЛУБ

Бруклин

В ситкомах после расставания мужчина обычно находит новую девушку для траха, в то время как девушка всхлипывает над своим мороженым Häagen-Dazs. Но в реальной жизни мужчина не переключается на другую картину так быстро и не справляется с этим так легко.

Независимо от причины разрыва, а моя чертовски хороша — с ним ей будет лучше, у него все под контролем — все просто.

Даже зная это, чувствую я себя хреново.

Это не имеет значения. Нам нужно было расстаться. Я видел, как она колеблется, знал о ее сомнениях в нашем решении и, когда передо мной появилось сообщение, я пошел в нападение.

В смысле, раз у Чейза с Джиджи ничего не получилось, как, черт возьми, получилось бы у нас с Амелией?

Да, я знал, что Амелия с ним не флиртовала. Она все время была поглощена нашими отношениями. Это было видно. Но нам нужно было расстаться, и это была идеальная причина.

Возможность отпустить ее.

Чистое расставание.

Конец.

Но правда в том, что легких путей не бывает. Расставания всегда тяжелые. Мы с Амелией обманывались, думая, что у нас будет по-другому.

Расставание — это отстой. Никаких «если бы», «и», «но». В моей жизни был лишь один случай, когда удалось закончить отношения по-дружески — в первый раз. Это случилось летом перед колледжем. Я выпускался, она — нет. Я собирался поступать, хотел покинуть шоу, она — нет. Мы не один месяц знали, что рано или поздно этот момент наступит. Когда это произошло, мы поужинали при свечах и обменялись подарками в честь окончания отношений, украшенными оберточной бумагой. По сравнению со следующими расставаниями это было безупречным. Никакие приятные моменты не могли притупить боль.

С тех пор, кроме Саши, только Амелия оказалась настолько близка мне. Странно было видеть вчера Сашу. Я ничего к ней не чувствовал, кроме привязанности за столько лет вместе. И позже, когда мы общались, она сказала, что чувствует то же самое. Было приятно оставить ее в прошлом раз и навсегда.

Оставляя чашку кофе на стойке, я гадаю, смогу ли когда-либо испытывать такое же чувство к Амелии, потому что прямо сейчас мне чертовски больно.

Я хватаю карандаш и заполняю этими чувствами интимную сцену между Келланом и Кейт.

Только сюда я могу их применить.

Внезапно дверь моей кухни распахивается.

Я отрываюсь от рукописи и вижу, как Кем пялится на меня с убийственным выражением лица. В его глазах пылает ярость, и я понимаю. Знаю, что она ему рассказала. И блять, я должен быть готовым к этому, но это не так.

Подойдя ко мне, он хватает меня за воротник рубашки и стягивает со стула, на котором я просидел с самого того момента, как много часов назад ушла Амелия.

— Какого хрена с тобой не так? — ревет Кем, когда его кулак соединяется с моей челюстью во взрывном ударе.

Спотыкаясь о стойку, я просто смотрю на него. Я не дам сдачи. Не могу. Я заслуживаю этого. И, к слову, я ведь знал, что этот день наступит. Разве нет?

Сделав три шага, разделившие нас, в три секунды, Кем снова хватает меня, но на этот раз просто толкает и нависает надо мной.

— Я доверил тебе свою сестру. Верил, что ты поступишь правильно. И только что посадил ее на самолет в слезах. Так скажи мне, дружище, насколько это правильно?

Черт, я даже не могу посмотреть ему в глаза. Меня поглощает чувство вины, и я не знаю ответа. Как я могу сказать ему, что это был единственный выход? Что сделал это для нее. Она никогда не увидит это в таком свете. Она его младшая сестричка. Та, кого он обожает. Он в последнюю очередь желает ей боли.

Блять, я все сделал неправильно.

Мы с ней все сделали неправильно.

Толкнув меня еще раз, он смотрит на меня с презрением.

— Знаешь, а ты можешь быть еще тем мудаком, — хрипло говорит он, а потом шагает по деревянному полу, пока не достигает дверей кухни. Положив руку на дверную ручку, он останавливается. — Я думал, ты лучше.

Когда дверь хлопает, и я остаюсь один, все, о чем могу думать, это... я и есть лучше.

Я лучше.

Все, что мне нужно — время, чтобы это доказать.

И я докажу.

Глава 36

ОСТАНЬСЯ СО МНОЙ

Амелия

Двое мужчин с шестью кубиками пресса страстно обнимаются и начинают целоваться. Вскоре они срывают друг с друга одежду. Камера приближается, когда пара трется друг о друга голыми телами. В конце концов, один из них забирается сверху и начинается полноценная сцена анального секса.

Обычно я не смотрю порно.

Но фильм был включен у Картера, когда я пришла, и я попросила его не выключать. По крайней мере, он не дрочил на него.

На самом деле он работал над редактированием изображений, и видео проигрывалось на заднем фоне. И смотреть его села я.

— Смени канал, — предлагает он, сосредоточенный на экране компьютера. — Знаю, что это не твоя тема. Я закончу через пять минут.

Щелкая пультом, я пробегаюсь по почти дюжине каналов. Вот девушка, одетая в костюм медсестры, делает укол шприцем в форме дилдо. Двое мужчин в кожаных костюмах без штанов. И секс втроем паровозиком. Ничто не привлекает моего внимания и не кричит «посмотри меня».

У Картера нет предпочтения гей-порно традиционному. Главное, чтобы мужчины были хороши собой. Ему просто нравится смотреть порно и не только, чтобы подрочить. Он находит забавные сцены и интригующие сюжеты.

Потому у него подключены все порно-каналы. Кликая снова и снова, я останавливаюсь на канале Playboy, где вижу пару, трахающуюся на кухонной стойке.

Когда парень вколачивается в девушку, не могу не думать, насколько это отличается от того видео, что сняли мы с Бруклином, в котором Бруклин занимается со мной любовью, а не трахает.

Я вспоминаю, что он говорил той ночью, что шептал на ухо. Я часами смотрела на нас вместе, но он сказал:

— Люблю заниматься с тобой любовью.

Экстаз.

Жаль, что я не слышала этого тогда. Выяснение этого уже после того, как наш запретный роман закончился, делает меня безнадежным романтиком.

Вздыхая, я выключаю телевизор и смотрю на Картера. Он двигает мышкой.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

— Редактирую, — отвечает он, снова кликая и прокручивая.

— Это я знаю.

Встав, я подхожу и становлюсь за ним. На экране женщина в свадебном платье. Он увеличивает изображение. Я смотрю, как она становится больше и больше. Коснувшись значка краски, он добавляет яркий красный букету цветов, которые она держит, наряду с желтым, зеленым и оранжевым. Когда он уменьшает изображение, я вижу, что она сидит на земле, обутая в пару чаксов.

Наклонившись еще ниже, я спрашиваю:

— Кто она?

Он меняет характеристики в соседнем окне, и я вижу, как фото уменьшается еще немного.

— Просто девушка, которую я нанял сыграть брошенную невесту.

— Правда? Зачем тебе это?

— Потому что я не идиот. Эти фотографии сейчас в спросе, а я не снимал ни одной свадьбы за последние пару недель и хотел пополнить свое портфолио. Я уже добавил снимки брошенного жениха. Я думал, что показывал их тебе.

Я искривляю губы.

— Не думаю.

— Ну, они продаются как сумасшедшие со всем этим провалом Паркер/Беннет.

Я потираю его плечо.

— Не сомневаюсь.

Он проворачивается на кресле и закидывает руки за голову.

— Кстати, смотрела вчера новости? Не могу поверить, что Джиджи Беннет слила запись, как рекламный ход.

— Я тоже! И видишь, куда это ее привело? К номинации Эмми.

— Да ладно... я это пропустил.

— Ага. Уверена, что это был рекламный трюк, но мне-то откуда знать?

Картер оборачивается в кресле и стучит по клавиатуре.

— Надо было тебе самой сделать пару снимков. В ту ночь на свадебном фиаско.

— Картер! — ругаюсь я.

Он поднимает руки.

— Я просто говорю, что ты могла бы сколотить состояние.

Я качаю головой.

— Тебе когда-нибудь говорили, какая ты задница?

Встав, он направляется прямиком на кухню.

— Все время, особенно, когда я заставляю их кончить, а потом напоминаю, что пришло время уходить.

Я следую за ним.

— Хватит дерьмовых разговоров. Расскажи об Эли. Как дела? — Я многозначительно приподнимаю бровь.

Потянувшись за бокалами для вина, он смотрит на меня.

— С прошлой недели ничего не изменилось. Мы все еще не трахнулись. Если это то, о чем ты спрашиваешь.

— Все еще? — смеюсь я.

— Зачем, как ты думаешь, я смотрю порно?

Схватив открытую бутылку вина из холодильника, я ставлю ее и смотрю на него.

— Что происходит? Почему такое долгое ожидание?

— Захватишь сыр?

Он отодвигает меня, чтобы взять крекеры с верхней полки.

— Картер.

— Потому что, — отвечает он, — мы оба хотим все сделать не спеша.

Я кладу сыр на стол и открываю вино.

— Медленнее и...

Он перебивает:

— Не говори этого. — Потянувшись, он берет кусок сыра, чтобы порезать его на разделочной доске. — Я уже знаю, что ты собираешься сказать, и поэтому пригласил его присоединиться ко мне на следующие выходные в путешествии к водопаду Ниагара.

Я ухмыляюсь, наливая вино в бокалы.

— Раздельные комнаты?

— Черт, нет. Это романтическая поездка, и если это не сдвинет дело с мертвой точки, то ничего не сможет.

— Картер Кинкейд в отношениях без секса? — дразню я. — Это неслыханно.

Пластиковая упаковка из-под крекеров громко шуршит, когда он высыпает их на тарелку. Поднимая глаза, он гримасничает.

— К слову о медленном продвижении. Ты уже перезвонила Лендону?

Я вернулась в город четыре недели назад. И это были продуктивные четыре недели. Я разговаривала с отцом бесчисленное количество раз. Хорошо, что я взяла своеобразный отпуск, чтобы остыть. Это помогло. Когда мы встретились, я сказала, насколько была в нем разочарована. Случившееся на самом деле меня не касалось, но мужчина, которого я подняла на пьедестал, исчез. Он все еще мой отец, и я не могу выкинуть его из своей жизни. В конце концов, он не встречается с Ванессой. Слава Богу, в ту ночь она была не с моим отцом. И он уволил ее, когда узнал, что она наговорила мне. Мне кажется, больше всего его ранило то, что она наговорила о Брэндоне.

Я также уволилась с работы, поступив по-взрослому и написав заявление за две недели.

Кроме того, я проводила большую часть дней в Бруклине, где живет моя мама со своим новым мужем. Они с Джошем поженились больше года назад и, хотя я присутствовала на их церемонии, не скажу, что с большим желанием. Я не прилагала усилий, чтобы узнать Джоша. Он действительно милый и забавный, а еще талантливый художник, который любит мою мать.

Мама, отец и я вчера все вместе ходили на могилу Брэндона. Наша семья медленно справляется с потерей и, хотя ничего больше не будет прежним, думаю, что мы все смирились с нашими чувствами, включая Кема.

Так что да, месяц и я ничего не слышала от Бруклина. Я звонила ему и оставляла сообщения. Первое было отправлено перед тем, как я села в самолет. В нем я сообщала, что рассказала Кему о нас. Во втором, сразу после приземления, я писала, что скучаю по нему. Третье было отправлено в ночь, когда я ложилась в постель и ненавидела бардак, который оставила после себя. Бесчисленное количество сообщений, но он так и не ответил ни на одно из них.

И да, пришло время его отпустить.

Я делаю глоток вина.

— Я звонила Лендону, — говорю Картеру. — Мы встречаемся завтра вечером.

Он приподнимает бровь.

— Думаешь, это хорошая идея?

Закинув кусочек сыра в рот, я пожимаю плечами.

— Это просто ужин.

— Хм...

— Что? — спрашиваю я раздраженно.

— Уверена, что готова двигаться дальше?

Я делаю еще один маленький глоток вина.

— Да.

— Амелия, я не так уверен насчет этого.

Прищурившись, я смотрю на него и говорю:

— У меня нет выбора. И технически его я встретила первым, так что просто двигаюсь назад.

Я пытаюсь рассмеяться, но почему-то не могу.

— Просто не обижай его.

Его слова жалят. Не думаю, что когда-либо обижала мужчину и не хочу этого знать. Но Лендон преследовал меня, так что, думаю, я задолжала ему это свидание. Больше не в состоянии обсуждать эту тему, я разворачиваюсь и направляюсь в гостиную с бокалом в руке.

— Идем, давай посмотрим телевизор.

Смотреть порно было легче столкновения с правдой...

Правдой о том, что я просрала свою жизнь, и она никогда не станет прежней.

Глава 37

ПОВЕЛИТЕЛЬ ПРИЛИВОВ

Амелия

Лендон — терпеливый мужчина.

На самом деле, если вы поищете обозначение слова «терпеливый», рядом вы увидите его симпатичный профиль. Никогда не встречала такого понимающего человека, как он. Это само по себе должно быть признаком того, что он — прекрасный принц, которого я искала.

Не знаю, что он видит во мне. Когда я его об этом спросила, он ответил, что что-то между нами говорит ему проверить, что из этого выйдет.

Романтично.

Правда ведь?

Мы встречались уже две недели, и он не давил на меня, принуждая к чему-либо, кроме поцелуя. Я рада, потому что совсем не готова вступить в новые отношения на физическом уровне. Морально — только до той степени, с которой я могла справиться.

Насколько же сильно это отличается от первого впечатления, которое он произвел в ту новогоднюю ночь, покоряя меня своими руками и языком.

Он и правда джентльмен.

Смелый.

Очаровательный.

Милый.

Понимающий.

Очень понимающий.

Несмотря на то, что я переезжаю в Калифорнию из-за предложенной братом работы, он говорит, что мы все равно можем построить отношения. В конце концов, он игрок и половину времени проводит в дороге, поэтому время вне сезона может проводить где угодно.

И да, это оно. Я приняла решение. Я переезжаю в Калифорнию. Там я чувствовала себя невероятно. В основном из-за определенного человека. Возвращение в город немного душило меня и день, когда я больше не смогла дышать, стал днем принятия решения.

Но я не к нему возвращаюсь.

Он больше не живет по соседству с Кемом.

Конечно, он — это Бруклин.

Ну вот, я произнесла его имя.

Уверена, вам хотелось знать.

Но это все, что я о нем знаю. Эту крупицу информации я получила от Макайлы. И даже тогда она пыталась ничего не говорить. Не то чтобы это имело значение; уверена, он уже давно забыл обо мне.

И, кроме того, если бы он все еще жил по соседству, это не имело бы значения, потому что я не хочу жить с братом. Приехав туда, я сразу собираюсь приобрести собственное жилье и осесть. Может, где-то в Лос-Анджелесе. Может, вблизи Кина и Мэгги; тогда мой брат не будет так обо мне беспокоиться.

Что касается работы с Саймоном Уорреном, то это не совсем работа мечты, но это первая ступенька в мир фотографии, и я очень благодарна за эту возможность.

Любопытно, как все происходит в жизни, но я встретила одного актера на провальной свадьбе Паркер/Беннет. Его зовут Джаггер Кеннеди. Он играет брата Джиджи в шоу «Где мой латте?» Она также засветился на большом экране несколько лет назад и обрел известность за роль Иана Дэниелса в ленте No Led Zeppelin.

В любом случае, его жена Аэри Дэниелс. Ее там не было, но она главный редактор журнала «Звук музыки», принадлежащего «Плану Б», которым я действительно восхищаюсь. Джаггер сказал найти их, если перееду в ЛА. Что в штате его жены есть фотографы и неизвестно, когда ей понадобится еще один.

Думаю, что в свое время я так и поступлю.

В конце концов, это работа мечты.

Играет музыка, на улице падает снег, а я в своей теплой квартире пакую последние коробки, когда звонит мой телефон. Я бросаю на него мимолетный взгляд со своей стороны дивана и практически роняю из рук бокалы для вина, когда вижу сообщение от Бруклина. В нем только два слова: «Мне жаль».

Два слова, переворачивающие мой мир.

Только тогда я понимаю, что песня по радио сменилась. Пытаюсь отвлечься, слушая ее. Подпевая, я заворачиваю бокал в коричневую бумагу и беру следующий. Последний. Самая последняя вещь, которая должна быть упакована.

Затем бросаю украдкой еще один взгляд, как будто эти два слова могут исчезнуть или превратиться во что-то другое, другие два, что-то похожее на «пошла ты». В конце концов, я рассказала брату о нас и, несмотря на то, что сделала это для Бруклина, не уверена, что он видит это в таком свете.

Внезапно я ни в чем не уверена.

Переезд.

Отъезд из города.

Жизнь так далеко от Картера, матери и даже отца.

Со слезами на глазах я осматриваю свою маленькую квартирку. Коробки, которые аккуратно подписал Картер, готовы к перемещению в хранилище, пока я обзаведусь жильем. Мебель, которую по настоянию Лендона обернули в тяжелый пластик, также ожидает утренней доставки на хранение. Я смотрю на голые стены. Пустоту всего этого.

И снова ловлю себя на размышлениях о своем решении переехать через всю страну.

Потными пальцами я кладу бокал и беру телефон. Крепко его удерживая, позволяю себе обдумать ответ.

Потом начинаю раздумывать над тем, должна ли я вообще писать в ответ. Минуты проходят, пока я стою замершая, подпевая песне, название которой вряд ли смогу назвать. А затем, словно знак свыше, который хочет, чтобы я сосредоточилась на своей жизни, песня снова меняется, но в этот раз я знаю название.

Слушаю песню «Два принца» группы Spin Doctors.

Текст очень схож с моей историей. Два принца. Одна принцесса. Выбор, который нужно сделать. И, возможно, даже долго и счастливо.

Только в отличие от сказки, моя история не начинается со слов «Давным-давно». Ох, как бы я хотела, чтобы так было. Дело в том, что в моей жизни было много событий, которые сделали меня той, кто я есть. Именно поэтому мне нужно решить множество вопросов, прежде чем я смогу добраться до конца. Но будьте уверены: это будет история любви в чистом виде.

Должна быть.

Как в песне обо мне и...

Единственном.

О том самом.

Можно подумать, что выбрать Мистера Правильного вместо Мистера Ох-какого-неправильного должно быть легко, но это не так.

При свете дня все это кажется таким понятным, но сейчас, во мраке ночи Мистер правильный кажется не таким уж и правильным, а Мистер Ох-какой-неправильный не кажется таким уж неправильным.

Я встретила одного раньше второго. Провела с одним больше времени, чем с другим. Теперь один готов к следующему шагу, но я не уверена насчет второго.

Ничто из этого не имеет значения.

Единственное, что важно — это мое сердце, и мне нужно заглянуть глубже, чтобы понять, что оно мне подсказывает. Двигаться вперед или идти назад. Господи, как бы я хотела знать.

Раздается звук дверного звонка.

Метнувшись к двери, я широко ее распахиваю, ожидая увидеть мать, отца, лучшего друга — кого угодно, кроме него.

Но вот он стоит с улыбкой на лице и букетом цветов в руке. Не успевая взять цветы, я смотрю на телефон, крепко зажатый в руке. На два слова, с которыми не знаю, что делать. Они от него. Другого мужчины.

Это не любовный треугольник и никогда им не был. Дело только о выборе.

Этот.

Или тот.

Мистер Правильный или Мистер Ох-какой-неправильный.

С неотвеченного сообщения я перевожу взгляд на лицо мужчины, а потом обратно на экран.

Кого мне стоит выбрать?

Я стою, колеблясь, мысленно возвращаясь к тому, как все это начиналось. Как я прошла путь от поиска правильного мужчины к тому, что не прошло и двадцати четырех часов, как нашла сразу двух.

Двух принцев, но только одному предназначено стать моим.

И я знаю, какому.

— Привет, — говорит он.

— Лендон, что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, принимая цветы, которые он протягивает.

Он широко улыбается.

— Мой рейс в Тампу отменили, и я подумал, что со всеми этими сборами ты сегодня еще не ела. Я прав?

Я киваю, пялясь на телефон. Рада, что он пробудет здесь дольше. Рада тому, что он все еще в городе, но не скажу, что я на седьмом небе от счастья.

— Тогда позволь накормить тебя.

Я осматриваюсь.

— Не знаю. Мне еще так много нужно сделать.

— Я настаиваю, — произносит он.

— Ладно.

Я улыбаюсь.

Положив цветы, я беру куртку, шапку и перчатки, и мы отправляемся в Виллидж.

Прогулка проходит под монолог Лендона о том, как прошел его день. Я слушаю. Или пытаюсь, все это время мое сердце стучит в ускоренном ритме, а ладони в перчатках слегка влажные, и я думаю о тех двух словах — «мне жаль» — и что они означают.

Мы останавливаемся в новом месте, которое называется «Суп и лапша», потому что Лендон был уже здесь и говорит, что куриный суп с лапшой взорвал его вкусовые рецепторы.

Здесь играет живая музыка. Какая-то инди-группа, которую я не знаю. Ресторан находится немного в стороне от улицы, и я даже не знала, что он там есть, но внутри симпатично и мне здесь нравится.

Когда хостес проводит нас к столику, Лендон берет меня за руку.

Помогает снять куртку.

Садится рядом, а не напротив.

Улыбаясь ему, я снимаю перчатки, приятно находиться в тепле.

Лендон заказывает нам два супа и порцию французского хлеба. С ним легко быть рядом. И он всегда веселит меня.

— Видишь? — спрашивает он, заканчивая рассказывать о своем расписании. — Это безумие.

— Так и есть, — отвечаю, мои мысли о Бруклине и вопросе, почему он вообще потрудился написать мне.

— Это сумасшествие, но оно того стоит.

Я смеюсь.

— Может, это потому, что ты слегка безумен.

Он подвигается немного ближе.

— Это плохо?

Ложкой я разгребаю лапшу, оставшуюся в моей тарелке.

— Нет, совсем нет.

— Хорошо, — говорит он, отставляя свою тарелку.

Вытираю салфеткой рот и смотрю на него.

— Мне, наверное, стоит вернуться домой. Нужно закончить сборы.

— Да. Спасибо, что ненадолго присоединилась ко мне.

Покинув ресторан, мы идем молча, сопровождаемые паром от нашего дыхания и следами, которые оставляем на тротуаре, покрытом слякотью. В какой-то момент после подачи нашего заказа внимание Лендона сменилось, но мои мысли там, где и были весь вечер — в телефоне. Все еще решаю, стоит ли отвечать на сообщение, и ищу знак о том, что «мне жаль» не означает абсолютное завершение, хотя не уверена, что это так.

Вернувшись ко мне домой, Лендон останавливается в дверях. Я отворачиваюсь, когда он наклоняется поцеловать меня.

— Амелия, — произносит он мягким голосом. — Я больше не собираюсь звонить тебе. Кто бы ни занимал твои мысли, это не я. Но если что-то не сложится, позвони. Кто знает, возможно, для нас просто еще не наступило время.

По моим щекам бегут слезы, я поднимаюсь на носочки и нежно целую его в щеку.

— Спасибо, Лендон. Спасибо за то, что заметил того, что не замечала я.

Он смеется.

— Хотелось бы мне сказать обратное, но парень в твоих мыслях — это тот единственный, с кем тебе стоит быть.

Закрыв дверь, я прислоняюсь к ней и достаю телефон. Снова перечитываю сообщение и в этот раз отвечаю: «Почему ты отпустил меня?», но не отправляю.

А потом закрываю глаза и шепчу в темноту:

— Мой Принц.

Глава 38

КАЖДОМУ СВОЕ

Бруклин

Дежурная шутка Голливуда заключается в том, что использование стандартного формата написания сценария гарантирует, что он будет прочитан.

Шрифт Courier, размер двенадцать является необходимостью.

Перфорированная бумага с тремя биндерами⁶.

Примерно от девяноста до ста двадцати страниц.

Обложка важна, хотя не всегда.

Да, чтобы не рисковать, я отдал рукопись Блейку Джонсону в таком формате в день, когда ушла Амелия. И он сказал «да».

Да.

«Фанатка» получила зеленый свет!

«Да» пришло почти шесть недель назад, через пять дней после ухода Амелии, если быть точным.

И каждый из этих дней я надрывал задницу, доказывая себе, что подхожу ей.

Что могу быть ответственным.

Что я вырос.

Повзрослел.

Я выехал из дома Мэгги, чтобы быть ближе к студии. И, по правде говоря, чтобы быть одному. Я арендовал кондо в Западном Голливуде, владельцем которого мог стать по желанию.

Блейк продюсирует «Фанатку», а значит мы движемся со скоростью света. Актеры уже утверждены и по моей просьбе Келлана играет Чейз Паркер. Моя мама — режиссер, продюсер — Скотт Эдвардс.

Подготовка производства идет полным ходом. В процессе поиск места съемки, раскадровка, производственные графики, разрешения, бюджет и многое другое.

На стадии завершения производственный дизайн, художественный, костюмы и последние изменения сценария.

Покупка кинопленки, сбор съемочной группы, найм поставщика провизии, аренда звуковых сцен и оборудования — все почти готово.

Съемки вот-вот начнутся.

А потом будет постпродакшн, сведенный к минимуму, чтобы выпустить фильм к ноябрю.

С такой занятостью не могу поверить, что согласился сегодня встретиться и пообедать с Кином. Я шагаю по коридору офиса Саймона Уоррена на Мелроуз и открываю кабинет брата, чтобы убедиться, что он готов.

Но там не он.

Представьте себе мое удивление, когда за столом Кина я вижу Кема. Я избегал его со дня нашей драки. Пропускал семейные обеды и сбрасывал его звонки.

По правде говоря, я чувствую себя дерьмом за то, как поступил.

Я не раскаиваюсь в том, что было между мной и Амелией, но мне стоило поступить как мужчине и с самого начала все рассказать ее брату. Доказать, что я не был мудаком, которым меня все считали.

Я запинаюсь.

— Что это значит?

— Нам нужно поговорить, — произносит Кем, встав и положив ладони на стол.

— Да, нужно, — отвечаю я, облокачиваясь на стену и скрещивая руки на груди.

Не то чтобы мне нравилась засада, но я знаю, что настало время вскрыть карты.

— Так говори, — кратко отзывается Кем.

Разжимая руки, я подхожу к нему, останавливаюсь с другой стороны стола и сажусь в кресло.

— Прости.

Он молча кивает.

— Я облажался. Мне стоило рассказать тебе о том, что было между мной и твоей сестрой.

Он щурится.

— А что именно было?

В его голосе звучит вызов. Что-то типа: «Скажи, что она была твоей игрушкой, и я отрежу тебе яйца».

С тяжелым вздохом, я потираю челюсть.

— Мы... — я делаю паузу, проводя рукой по лицу. — Все началось как простое развлечение.

Все его тело напрягается.

Я быстро добавляю:

— Или так я себе говорил. Но это никогда не было просто развлечением. Она очень особенная, и я знал это с того момента, когда увидел ее у тебя на пороге.

— Но все равно удерживал ее на расстоянии?

Его тон злой.

— Да. Я был трусом. Я говорил, что это из-за тебя, но я тому причина. Я знал, что не подходил ей.

— И почему ты так считаешь?

— Потому что я влюблен в нее, — говорю я прямо, удивляя даже самого себя, но знаю, что это правда.

Он щурится.

— И поэтому отпустил?

— Да, она заслуживала большего.

Вот почему я надрывал задницу. Поэтому я не могу выкинуть ее из головы. По этой же причине я написал ей сообщение.

Присаживаясь, он сцепляет руки, и уголки его губ опускаются еще ниже.

— Это действительно пиздец.

Теперь прищуриваюсь я.

— Иди на хер, не тебе судить. Я люблю ее и хочу лучшего для нее. Я думал, именно ты это поймешь.

— Я не сужу. Просто, раз уж ты ее любишь, то показываешь это забавным способом.

Он сухо смеется, а я тщательно продумываю свой следующий шаг. Могу сказать ему, чтобы отвалил, и что сестра она ему или нет, я хочу ее, или могу сохранять спокойствие, как мужчина.

Почти инстинктивно мой взгляд двигается к стене и коллажу из фотографий, который повесила Мэгги. На нем вся наша счастливая, маленькая нетрадиционная семья. Все мы сидим у костра на пляже. В рождественское утро, когда Мэгги раздала носки, которые попыталась связать, будучи беременной. Это больше походило на подогреватели задницы, если бы такая вещь существовала. Жизнь, которую мы построили, потому что у нас больше никого не было. Жизнь, частью которой я отчаянно хочу оставаться. Конечно, у меня всегда будет брат, но я хочу Кема и Макайлу тоже. И Амелию. Я прочищаю горло, эмоции овладевают мной, а затем задерживаю взгляд на Кеме.

Серые глаза, такие похожие на глаза его сестры, смотрят на меня с прищуром.

— Игнорировать ее последние шесть недель — это неправильный путь, чтобы отвоевать ее назад.

Сквозь меня пробегает шок.

— Ты нормально к этому относишься? В смысле, если мы с ней будем вместе?

Кем качает головой.

— Ради Бога, она же моя сестра. Меня беспокоит только ее счастье, а раз ты делаешь ее счастливой, на что мне жаловаться?

Я пялюсь на него с открытым ртом.

Кем глазеет в ответ.

— Ты не слишком веришь в нашу дружбу, Бруклин, или в себя, если на то пошло.

Я хлопаю рукой по столу.

— Чушь собачья. Последнее, чего я хотел, это своими действиями разрушить семью, которую мы построили. Это, черт возьми, единственное, что у меня когда-либо было.

Кем обходит стол и становится рядом, протягивая руку.

— Так не делай этого. Думаю, ты отличный парень, Бруклин. Я был бы счастлив, если бы моя сестра осталась с тобой. Уверен, она того же мнения. Если спросишь, то ты единственный, кто считает это невозможным. Тот, который считает ее не из своей лиги.

— Здесь все в порядке? — В дверном проеме стоит Кин.

Я смотрю на него, потом — на Кема.

— Да, думаю в порядке.

— Это значит, ты снова начнешь приходить по воскресеньям на ужин в Лагуну? Потому что я задолбался убирать все сам.

— Пошел ты, ушлепок, — отвечает Кем. — Я помогаю.

Кин облокачивается на стену и подпирает ее ногой.

— Ага, точно, твоя помощь заключается в том, что ты лежишь на диване и разогреваешь телевизор.

— Хрень какая, — отвечает Кем и смотрит на меня. — Расскажи ему, Бруклин. Скажи, как много я помогаю.

Я гримасничаю.

— Кин прав. Ты, в самом деле, почти все время смотришь футбол.

— Пошел ты, — отзывается он с улыбкой. — И чтобы ты знал, через несколько часов приезжает моя сестра.

— Правда? — спрашиваю я.

Он поднимает бровь.

— Да, она переезжает сюда. И что ты будешь с этим делать?

Я начинаю ходить по ровной линии между братом и лучшим другом.

— Не знаю. Думаешь, она будет со мной разговаривать?

— Не уверен, — выдыхает Кем. — Она говорила, что вчера ты написал ей, но она не знала, что с этим делать.

Я останавливаюсь и сажусь на один из стульев рядом с ним.

— Ага, но когда она не ответила, я подумал, что так она посылает меня.

— Ты знаешь, что говорят насчет предположений, — ухмыляется Кем.

Неожиданно Кин подхватывает меня под руки.

— Прекрати вести себя как тряпка и иди заполучи девочку. Блять, ты пишешь фильмы о жизни. Не хочешь узнать, чем это закончится?

Вставая, я стряхиваю его хватку и ухмыляюсь ему.

— Да, придурок.

— Так скажи мне, — настойчиво требует Кин с улыбкой в голосе.

— Единственно возможным способом. Мной, заполучившим девчонку, — отвечаю я и выхожу за дверь в направлении аэропорта.

Чтобы забрать свою девочку.

Глава 39

НЕСПЯЩИЕ В СИЭТЛЕ

Амелия

Аэропорт больше похож на шоппинг-центр, чем на место, в которое прибывают люди из своего пункта назначения и путешествуют дальше.

Белая плитка блестит под ногами, когда я прохожу через главные ворота. Повсюду толпятся люди. Глядя вправо, вижу стеклянные лифты, направляющиеся на верхние этажи на ресторанный дворик. Слева от меня большое открытое пространство со стульями, обитыми синей тканью, занятые телефонами, ноутбуками и планшетами люди.

Воздух прохладный и только слабый аромат, доносящийся из ресторанной зоны, добавляет этому месту запаха.

Я продолжаю идти, следуя указателям, к выдаче багажа. Аэропорт очень отличается от ЛаГардиа; слово «симпатично» описывает его лучше всего.

Некоторые лестницы ведут на открытую смотровую площадку, где дети наблюдают за взлетом и посадкой самолетов. Для них установлены телескопы, а задняя стена — стеклянная. За телескопами — модель аэропорта с обозначенными на ней взлетно-посадочными полосами.

Передо мной стоит группа пожилых женщин в футболках с надписью «Лас-Вегас», обнимающие своих внуков.

В балетках и узких джинсах я передвигаюсь быстро, стремясь получить багаж и еще больше — начать новый этап своей жизни.

Телефон сигнализирует о полученном сообщении, и я останавливаюсь, чтобы достать его из кармана. Предполагая, что это Кем сообщает о том, что уже рядом, я удивляюсь, увидев, что сообщение от Бруклина и еще больше меня поражает то, что он просит меня посмотреть налево.

Мое сердце начинает бешено колотиться.

У меня перехватывает дыхание.

Когда наконец поворачиваю голову, вижу его, спускающегося на эскалаторе. Когда выдыхаю, дыхание задерживается на губах на секунду, и я просто забываю, как дышать.

Застыв на месте, я стою посередине заполненного аэропорта, тепло наполняет все мое тело. Несколько мгновений я не двигаюсь, не зная, что делать.

С пересохшим ртом я облизываю губы и жду, неуверенная. Что это значит? Что он здесь делает? Как он узнал, что я приезжаю?

Как только Бруклин сходит с эскалатора, его взгляд ловит мой и удерживает; все это время он шагает ко мне со странной решимостью. В нем что-то изменилось, как будто его задумчивый взгляд трансформировался во что-то другое. Что-то более мягкое, и все же эти голубые глаза бурлят уверенностью, которой я восхищаюсь.

При виде этого прекрасного лица и красивого рта во мне что-то щелкает, и восторг берет верх.

Внезапно я словно нахожусь на американских горках с ветром, бьющим в лицо и все, чего я хочу — подниматься выше, ехать быстрее и никогда не останавливаться.

С сердцем, бьющимся со скоростью миля в минуту, я начинаю бежать ему навстречу так быстро, как только могу. Теперь я уже не на горках. Вместо этого, я на краю самого высокого здания и собираюсь прыгнуть. Если он меня не поймает, я все же попыталась.

Словно в кино, мы встречаемся посередине заполненного аэропорта, и когда я кидаюсь к нему, он ловит меня, обхватывая руками.

Он не позволяет мне упасть.

Это и правда выглядит, как в дешевом фильме, где мы снимаемся, играя влюбленную пару.

Бруклин зарывается лицом мне в шею и кусает. Я, в свою очередь, обнимаю его и сжимаю так крепко, как только могу. Потом он отпускает меня и достает мешочек из кармана. Смеется, заглядывая внутрь.

— Я принес тебе печенье, но оно раскрошилось.

Я забираю у него мешочек и снова оборачиваю вокруг него руки.

— Что ты здесь делаешь?

В этот раз, отступив, он держит руки на моих бедрах.

— Я пришел сказать тебе, как чертовски сожалею и встать на колени, если это будет означать, что ты простишь меня.

Я не отвечаю, потому что не могу, потому что слова застряли в горле, но он медленно начинает опускаться на колено. Я останавливаю его. Мое сердце наполняет радость, и в глазах появляются слезы.

— Бруклин, конечно, я прощаю тебя. То неправильное, что произошло между нами, не только твоя вина. Но и моя. Но ты должен поверить мне, те сообщения были невинными...

Он прерывает меня, положив палец на губы.

— Больше ни слова об этом. Больше никаких правил. Больше никаких мыслей о том, что это не по-настоящему и уж точно никаких тайн.

Толпа вокруг нас сгущается — приземляется следующий самолет или, может, взлетает. Но мы все равно не двигаемся. Мы стоим в центре аэропорта, касаясь друг друга и не сводя друг с друга глаз, а затем он захватывает мой рот в легком поцелуе, из-за которого начинают дрожать коленки. Притянув ближе, он целует меня жестче и требовательнее. Я вцепляюсь в него так же яростно, как он в меня.

Это не то приветствие, которого я ожидала. Оно намного лучше. Но потом я осознаю, что, прежде чем окунемся в наше «долго и счастливо», нам нужно кое-что уладить.

— Сэр Одуванчик, — говорю я ему в губы.

— Да, принцесса Амелия? — бубнит он со смехом.

— Ты — мой Мистер Правильный, и я хочу, чтобы ты стал моим Прекрасным Принцем. Ты можешь это сделать? — спрашиваю я.

Бруклин улыбается. Искренняя улыбка, предназначающаяся только мне.

— Думаю, могу, но сначала я должен кое о чем тебя спросить.

Из моих глаз текут слезы, когда я смотрю на мужчину, который однажды в возрасте десяти лет женился на мне.

— О чем? — спрашиваю я, разрывая объятия, чтобы вытереть слезы со щек.

Взяв мои руки в свои, он накрывает ими мои слезы радости, и потом эти голубые глаза находят мои.

— Я люблю тебя, Амелия и хочу, чтобы ты стала моей. Ты можешь это сделать?

На этот раз, бросаясь на него, я практически сбиваю его с ног.

— Да, я могу это сделать. И я тебя тоже люблю.

И вот так мой принц, трансформировавшийся в жабу, затем — в лягушку, снова обернулся принцем и пришел, чтобы стать моим.

Возможно, это не лучшая история Золушки, но она невероятно близка к ней.

Вы так не думаете?

Я так точно — да.

Эпилог

В ЦЕНТРЕ ВНИМАНИЯ

Амелия

Любовь бывает разных оттенков. Иногда всепоглощающей и жестокой, временами — безрассудной и беспорядочной, а иногда — милой и идеальной.

Голливуду, естественно, нравится каждый градиент — от любовных треугольников до романов на расстоянии и подростковой похоти, на которую вы только можете надеяться. А иногда они даже любят причудливые романы в стиле «найди свою любовь, когда меньше всего этого ожидаешь», как в случае с «Фанаткой».

Лимузин забирает нас в три часа, и мы едем по ощущениям миллион миль. Как только добираемся до ЛА, движение становится еще более медленным, потому что все улицы перекрыты.

За квартал до места назначения нашу машину останавливают, обыскивают и мы на финишной прямой. Вокруг меня водоворотом кружит волнение. Не могу поверить, что мы здесь. Все, что могу делать — сжимать руку Бруклина и в изумлении смотреть в окно.

Гигантская статуя Оскара высотой в двадцать четыре фута вырисовывается возле кинотеатра Dolby, и я внезапно перестаю ощущать свою руку, потому что Бруклин сжимает ее слишком сильно. Тяжело поверить, что мы здесь. Там, где все взгляды мира сосредоточены на этих статуэтках с самой ожидаемой церемонией года, до начала которой считанные минуты.

Сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди. Я смотрю на Бруклина и улыбаюсь. Он выглядит таким встревоженным. Накрыв свободной рукой наши соединенные руки, я говорю:

— Я люблю тебя.

Его свободная рука накрывает мою, он отвечает взаимностью и наконец дарит мне легкую улыбку.

Прежде, чем понимаю, мы уже снаружи автомобиля. Кто-то толкает в руку Бруклина билет, чтобы можно было позже забрать машину, и он кладет его в карман. Я прикрываю глаза и смотрю вправо. Все так нереально. На мили и мили видны черные лимузины. И фотографы. Вспышки мигают, как ненормальные, когда пытаются поймать каждый шаг каждой звезды. А звезды повсюду. Все останавливаются позировать с идеально уложенными волосами, роскошными нарядами и дизайнерскими образами, каждая женщина выглядит, как принцесса, а каждый мужчина — как принц.

Гламур и изыск повсюду. Я чувствую, что хочу взорваться блестками, настолько счастлива.

Я смотрю на Бруклина, своего брата и Кина, и понимаю, что ни один из нас не знает, что делать дальше.

В тот же момент женщина с наушником в черном костюме спрашивает:

— Бруклин?

Он кивает, и женщина представляется, добавляя:

— Я только что вернулась, проводив Эмму внутрь. Какое приятное совпадение. Хотите, я проведу вас?

— Да, это было бы здорово, — отвечает он.

Она смотрит на папку.

— Хотите пройти мимо камер?

Он колеблется всего секунду перед ответом.

— Да.

Мы все вместе делаем несколько шагов, направляясь к толпе. Мы так нервничаем, что никто не произносит ни слова.

Никаких шуток.

Или похлопываний по плечу.

Или пинков.

Только трясущиеся ноги, которые с каждым шагом все больше приближают нас к цели. Чем сильнее приближаемся, тем чаще блуждает мой взгляд, и я все больше охватываю свое окружение. Слева от меня установлены большие трибуны, чтобы зрители могли видеть, как все выходят из автомобилей на дорожку и начинают идти к зрительному залу.

Каждый из зрителей таращится и ахает, пока мы идем по красной дорожке. Смотрю на звезд, которые впереди нас проходят через коридор фотографов, время от времени останавливаясь попозировать. Некоторые останавливаются по пути, чтобы дать интервью орде съемочных групп теленовостей и репортерам развлекательных программ, а другие просто проходят мимо, чтобы войти в палатку и пройти охрану перед тем, как войти в кинотеатр.

Внимательная пресса восхищена Бруклином. Принц Голливуда на красной дорожке и в этот раз не в качестве гостя одного из своих знаменитых родителей. Это все он, и Голливуд любит свою элиту. В конце концов, мы вчетвером находимся в Киноакадемии по трем очень хорошим причинам.

Первая: «Фанатка» номинирована в категории «Лучший оригинальный сценарий». Вторая: Чейз Паркер номинирован в категории «Лучший актер». И номер три: Эмма Фейрчайлд номинирована за режиссуру.

Когда репортер Entertainment Tonight спрашивает, что на мне надето, нервы зашкаливают. Но потом смотрю на свое платье и улыбаюсь. На мне красное платье без бретелек с белыми вышитыми надписями. Джордан Картрайт, ведущий дизайнер дома «Саймон Уоррен», изготовил его специально для меня. Надписи — это цитаты из «Фанатки». Я отвечаю и знаю, что это очень важно для Саймона Уоррена, потому что мой брат не может перестать сиять.

На повороте красной ковровой дорожки мы останавливаемся. Снова вспышки фотокамер. Рука Бруклина обернута вокруг меня, и мы позируем так же, как только что делали наши предшественники.

Обожающие фанаты кричат, как сильно любят «Фанатку». Пресса спрашивает, будет ли сиквел. Бруклин улыбается, машет, позирует и отвечает на каждый вопрос с уверенностью, которая привлекла меня в нем в момент, когда он обнаружил меня на пороге дома моего брата.

Красная дорожка заканчивается, и нас сопровождают в палатку охраны, где мы должны показать свои карты-идентификаторы.

Пока ждем следующего шага на линии безопасности, Бруклин сжимает мою талию и наклоняется вперед. Меня атакует его чистый запах, и голова автоматически поворачивается к нему. Когда я делаю это, его рот скользит по моей линии подбородка, а губы легонько порхают по коже.

Прижимаясь к моей спине, он щиплет мочку уха, вызывая дрожь и мурашки по всему телу, и шепчет:

— Я как следует оттрахаю тебя в этом платье, когда мы вернемся домой.

Ого. Это звучит так... маняще. Я кручусь сильнее и сгибаю колено, позволяя раскрыться разрезу на платье и показать одну из туфель на супер-высоком каблуке.

— С туфлями на мне? — спрашиваю я хрипло, волнение отчетливо слышно в моем голосе.

— О, да, — бормочет он. — Однозначно в туфлях. На самом деле они будут единственным, что на тебе надето, когда ты будешь выкрикивать мое имя.

Очередь начинает двигаться, и наши грязные разговорчики откладываются на время, несомненно, величайшей ночи в жизни Бруклина.

Нервничая, он берет меня за руку и провожает через толпу людей. Он выглядит невероятно красивым в смокинге, как Кин и Кем.

Чтобы провести нас троих на церемонию, потребовалось немало усилий со стороны матери Бруклина.

К сожалению, Макайла и Мэгги не смогли присутствовать — недостаточно билетов — но они дома с Пресли, который пошел и теперь во все врезается. Им придется довольствоваться телевизором.

В кинотеатре Dolby нижний этаж и над ним — три бельэтажа. Я смотрю на бесконечный потолок. Это место огромное и такое элегантное. Сияющая сцена, повсюду свет и на мили и мили — сиденья.

Среди множества платьев, смокингов и бокалов с шампанским здесь много голливудской болтовни. В основном о том, какой перерыв на рекламу лучше подходит, чтобы сбежать в бар. Это заставляет меня захихикать.

На входе давка, потому что бестелесный голос объявляет, что церемония награждения начнется через пять минут.

Найдя наш ряд, Бруклин еще сильнее сжимает мою руку. Теперь он так заметно нервничает, что мне бы хотелось усесться ему на колени и помочь расслабиться, покрывая поцелуями все его лицо. По понятным причинам я не могу, поэтому сжимаю его руку и шепчу:

— Ты это заслужил.

Мы сидим сзади с другими неизвестными. Бруклин — слева от меня, Кем — справа, а слева от Бруклина — Кин. Мы вчетвером смешались с остальной командой «Фанатки».

Эмма поворачивается со своего ряда перед нами и дарит обоим сыновьям теплую улыбку. Когда она берет руки Бруклина в свои, ее глаза наполняются слезами.

— Я так тобой горжусь, — говорит она с подлинным волнением в голосе.

Он в ответ пожимает ее руку.

— Я люблю тебя, сынок, — говорит она голосом, полным эмоций.

— И я люблю тебя, мам, — отвечает он.

Пропасть, образовавшаяся между Бруклином и его матерью с подросткового возраста, медленно уменьшается. Теперь она присоединяется к нам на воскресных обедах. С другой стороны, его отец попросил о роли в фильме. И хотя Бруклин настаивал на роли отца Келлана для него, тот так ни разу и не добрался на репетицию.

Осознав, что его отец должен хотеть сам себе помочь, Бруклин признал, что не может нести ответственность за Тодда Джеймса. Также он больше не боится идти по его стопам. Благодаря этому с его широких плеч свалился огромный камень.

Внезапно начинает играть музыка, зажигаются огни, приподнимается занавес и голос произносит:

— Дамы и господа, в Голливуде и на холмах, это церемония «Оскар».

Возникает небольшая пауза и Бруклин вытирает руку, которую я не держу, о переднюю часть брюк. Он наклоняется и говорит:

— Я здесь благодаря тебе, и что бы сегодня ни произошло, я запомню этот день навсегда.

Когда ведущий этого года появляется на сцене в длинных купальных шортах, с намазанным под глазами солнцезащитным кремом и доской для серфинга под мышкой, все зрители положительно на это реагируют и громко кричат.

Ведущий начинает пародию на все фильмы, представленные в этом году.

Скрестив пальцы, я крепко держу руку Бруклина, когда на сцену выходит первый актер, чтобы представить номинацию «Лучший актер второго плана. За ним — «Лучшая актриса второго плана».

На сцену возвращается ведущий, но теперь в смокинге, и рассказывает, как определяются победители номинаций. А потом выходят две кинозвезды, чтобы представить лучший оригинальный сценарий. Они начинают с того, что сценаристы — это основа индустрии, и все аплодируют. Они добавляют:

— А еще мы думаем, что все вы невероятно горячи.

Все хихикают, но не я. Вместо этого я думаю: «Вам ли не знать».

Одна из актрис объявляет:

— Представляем номинантов за лучший оригинальный сценарий.

На экране показывают пять типичных голливудских рукописей, а потом в зале становится невероятно тихо.

— И «Оскар» получает... — говорит в микрофон вторая актриса, доставая листок из конверта, — «Фанатка», Бруклин Джеймс.

— Твою мать, — шепчет он в состоянии шока.

— О, боже! — визжу я, по лицу текут слезы.

Зал взрывается аплодисментами, как и мое сердце. Все еще не отойдя от шока, он поворачивается, чтобы поцеловать меня, потом — к своему брату, который крепко его обнимает, а затем — снова ко мне.

Вокруг нас гаснут вспышки, когда начинает играть музыка и Бруклин, стоя, вытаскивает маленькую бархатную коробочку и кладет ее мне на колени. Когда он наклоняется, его голос одновременно хриплый и возбужденный.

— Все это благодаря тебе, Амелия Уотерс, и я хочу прожить остаток жизни в процессе написания нашей истории.

Поспешив на сцену, он берет «Оскар». Стоя там, в оцепенении, он осматривается, спокойный, а любовь и поддержка Голливуда окружает его.

Подойдя к микрофону, он начинает, останавливается, потом начинает снова.

— Мне столько людей нужно поблагодарить за победу, — говорит он и начинает благодарить Райана Герхардта, Блейк Джонсон, Чейза Паркера, своего брата, лучшего друга, продюсеров, актеров, съемочную группу. Он прерывается. — А еще хочу поблагодарить свою маму, Эмму Фейрчайлд за то, что показала мне, что чтобы чего-то добиться, нужно работать.

Начинает играть музыка, возвещающая о подведении итогов, но Бруклин поднимает руку вверх.

— Мне нужно поблагодарить ещё одного человека, и это любовь всей моей жизни. Без нее меня бы сегодня здесь не было, и я надеюсь, что когда она откроет коробочку, оставленную мной у нее на коленях, она скажет «да» и согласится стать моей навеки.

Все поворачиваются в мою сторону, и мои щеки вспыхивают. Со всех сторон летят громкие поздравления и приветствия, но я абстрагируюсь от них и фокусируюсь на мужчине, который возвращается ко мне.

Высокий и привлекательный, красивый и удивительный, мой Прекрасный Принц подходит ко мне и, вместо того чтобы сесть на место, он кладет на него «Оскар», становится на одно колено в заполненном кинотеатре и открывает бархатную коробочку, которая минуту назад была у меня на коленях.

— Ты выйдешь за меня? Станешь моей принцессой на веки вечные?

Я смотрю на сияющее кольцо.

— Ох, Бруклин. Да. Да, я выйду за тебя.

Ведущий обращается к аудитории, и мы перестаем быть в центре внимания, пока церемония продолжается.

Мое же внимание остается прикованным к Бруклину, доставшему кольцо из бархатной коробочки и надевающему его на мой дрожащий палец.

— Обещаю, — произносит он, — что мы будем жить в невероятном счастье.

Я оборачиваю вокруг него руки и шепчу ему в ухо:

— У меня нет никаких сомнений, что так и будет.

Некоторые сказки начинаются с того, как вы целуете жабу, а потом еще и еще. Некоторые — с поиска Прекрасного Принца и огромной надежды на то, что вы его найдете. А некоторые сказки начинаются с того, что вы натыкаетесь на Мистера-такого-Неправильного, который на самом деле и был вашим Принцем Голливуда все это время.

Вы просто этого не знали.

Но теперь знаете.

И не это ли самое прекрасное окончание, о котором может просить принцесса?

Думаю, да.

Notes

[

←1

]

Mashed potato dance – популярный в Америке танец 60-х годов

[

←2

]

Игра слов в английском языке. Героиня сначала говорит “furry tail”, что значит пушистый хвост и по произношению очень похоже на “fairy tale”, что означает «сказка»

[

←3

]

Публичное выражение привязанности

[

←4

]

Striptease — от слов strip — раздеваться, tease — дразнить

[

←5

]

Отсылка к песне Тины Тернер Nice and Rough

[

←6