Принц на белом коне

9

Саманта приехала за полчаса до назначенного времени, но минут двадцать просидела в машине, поглядывая по сторонам и нетерпеливо ожидая прибытия Мередита, намереваясь столкнуться с ним словно бы невзначай. А когда простенький план не увенчался успехом, прошла прямо в зал и села.

Скамья присяжных была вовсе не скамьей, а рядом кресел, расположенных в три ряда: пять, семь и три – самый верхний для запасных членов. Саманта заняла место в первом ряду, приветливо кивнула тем из своих коллег, что уже собрались, и осмотрелась.

Почти все уже было готово к началу, юристы перекладывали бумаги и деловито переговаривались, не хватало лишь главных действующих лиц – судьи Лондберга и Тони Уэстлэнда, а кроме них, еще Мередита, крашеной куклы и двоих присяжных.

Стрелка часов над кафедрой неумолимо приближалась к двенадцати, охрана ввела подсудимого – улыбающегося, в прекрасном костюме, прибывшего словно бы и не из тюрьмы, а из номера дорогого отеля. Вот и крашеная девица появилась, сияя ослепительной улыбкой, следом за ней еще две женщины и лишь затем Мередит.

Глаза его моментально отыскали Саманту, и у нее на мгновение замерло сердце, а потом помчалось с удвоенной скоростью.

Он не забыл меня! И не обманул! Я действительно ему нравлюсь. Иначе не смотрел бы на меня так. О боги, неужели? Неужели моя несчастная жизнь на самом деле вот-вот переменится? Я... да, я почти счастлива. Предчувствие счастья – это восхитительно. Это, возможно, даже лучше самого счастья.

Ее лихорадочные мысли были прерваны призывом встать – судья Лондберг вошел энергичным шагом, сухо поприветствовал собравшихся, устроился в своем кресле и кивнул, показывая, что готов начать заседание.

Прокурор – высокий, худой, в дурно сидящем сером костюме – начал вступительную речь и спустя две минуты полностью завладел вниманием если и не всего жюри, то Саманты уж точно. Она слушала, боясь пропустить хоть одно слово, позабыв и о неблагоприятном впечатлении, что он произвел на нее своей внешностью, и об обуревавших ее последние дни эмоциях, и о самом Мередите.

Оказывается, в один субботний вечер племянник губернатора, накачавшись до умопомрачения наркотиками и алкоголем, рассорился с подружкой и ушел из ее дома, громко хлопнув дверью. Ничего не соображая от смеси изрядного количества кокаина, скотча и ярости, он вскочил в машину и рванул с места, не обращая внимания на прохожих.

Саманта бросила быстрый взгляд на Уэстлэнда и была потрясена до глубины души, увидев, что он не только не испуган и даже не смущен словами обвинителя, но по-прежнему улыбается. И не просто улыбается, а словно бы насмехается над предъявленными ему обвинениями.

А прокурор продолжал говорить, разворачивая картину деяний обвиняемого вплоть до того фатального момента, когда на пересечении Пятнадцатой улицы и Магнолия-драйв Уэстлэнд не затормозил на красный сигнал светофора и сбил тридцатипятилетнюю миссис Сноу – законопослушную мать двоих детей.

– Если бы он остановился, господа присяжные заседатели, – гремел прокурор, – если бы только он соблаговолил остановиться, покинуть кабину своего роскошного автомобиля и, так сказать, спуститься на нашу с вами грешную землю с высот своего опьянения – если бы он так поступил, то мы бы с вами сейчас не находились здесь. Потому что миссис Сноу была бы жива. Да-да, если бы сидящий перед вами молодой человек не побоялся запачкать белые кожаные сиденья своего «ламборджини» кровью раненной им женщины, двое детей не стали бы сиротами. Круглыми сиротами! По вине человека, сидящего перед вами с наглой улыбкой и рассчитывающего выйти из этого зала свободным и безнаказанным благодаря средствам и связям. Я обращаюсь к вам, господа присяжные, с призывом восстановить справедливость и не дать двоим несовершеннолетним погибнуть следом за их безвременно ушедшей матерью! Я прошу – нет, я требую от вас! – наказания для Энтони Уэстлэнда за совершенное им хладнокровное убийство!

Он замолчал, и некоторое время в зале царила гробовая тишина. Пылкая речь не оставила равнодушным никого, кроме разве что двоих адвокатов и самого обвиняемого.

Саманта промокнула слезинку и осторожно огляделась, застыдившись излишней чувствительности, но увидела, что она не одинока в своей реакции.

Адвокат Уэстлэнда, невысокий, но безукоризненно в отличие от прокурора одетый, поднялся с места, готовый приступить к своему вступительному слову, но стук молотка остановил его. Судья объявил перерыв на ланч и приказал всем собраться в зале в два часа пополудни.

Первая трапеза в отведенном для присяжных помещении оставляла желать лучшего. Еда оказалась безвкусной, само помещение мало напоминало столовую или даже кафетерий, а неработающий кондиционер превратил его если и не в пекло, то как минимум в чистилище.

Кроме того, есть никому не хотелось. Присяжные находились под впечатлением только что услышанного, они лишь изредка негромко обменивались несколькими словами, а в остальном сидели и молча жевали сандвичи и хот-доги.

Саманте кусок в горло не лез, поэтому она оставила нетронутую еду на тарелке, сделала глоток-другой теплой колы и вышла в коридор размять ноги.

Не успела она сделать нескольких шагов, как ее тронули за локоть.

– Саманта, добрый день.

Она обернулась – перед ней стоял Доналд Мередит. Сердце ее подпрыгнуло, но, памятуя о несостоявшемся свидании, она ответила весьма сдержанным тоном:

– Здравствуйте.

– Вы сегодня великолепно выглядите.

– Неужели?

– О да. – Он не пожелал услышать иронические интонации и не моргнув глазом продолжил: – Как вам показалось сегодняшнее представление?

Саманта нахмурилась.

– Представление? Вы называете это представлением?

Доналд грустно ухмыльнулся.

– А вы нет? Я глубоко убежден, что, несмотря ни на что, результат предрешен. Слишком многое поставлено на карту. К тому же Бернштейн – лучший адвокат по уголовным делам в нашем штате, если не во всей стране.

– О чем это вы говорите? Боюсь, я не совсем вас понимаю.

– Саманта, милая Саманта, вы прелестно наивны, но...

– Послушайте, да что вы себе позволяете?! – возмутилась она. – Я взрослая женщина, а не маленькая безмозглая дурочка! А наивностью не отличалась даже в детстве.

– Извините, Саманта, поверьте, я не собирался вас обидеть. Но сейчас не время и не место говорить об этом. Что, если мы встретимся вечером, после заседания, и все обсудим? Но сегодня, – поспешно добавил он, увидев ее сурово сдвинутые брови, – клянусь, меня ничто не задержит. Никакие дела, никакие проблемы, никакие неприятности, вплоть до стихийных бедствий! Я устрою так, чтобы освободиться не позднее семи. Идет? Пожалуйста, прошу...

Взгляд темных глаз проник ей в самую душу и лишил желания не только сопротивляться, какового, честно говоря, она и не испытывала, но даже и возможности играть роль неприступной и обиженной.

– Что ж, – слегка пожав плечами, ответила она, – ладно. Но предупреждаю, это ваш последний шанс.

– Спасибо, – тихо, с чувством проговорил он, взяв ее руку и слегка пожав. – Спасибо.

Речь адвоката Бернштейна, того самого, в безукоризненном костюме, длилась больше часа. Он говорил красиво и убедительно, опровергал все обвинения, обещал при опросе свидетелей доказать их предвзятость и показать, что все дело было сфабриковано в офисе прокурора. То есть, конечно, не прямо так сказал, но смысл явно читался между слов. Что ж, похоже, Мередит не ошибался в его оценке...

Саманта сидела и завороженно слушала, но спиной все время ощущала направленный на нее взгляд, а когда все закончилось, покинула зал заседаний одной из первых и заспешила домой. Она была уверена, что сегодня-то Доналд позвонит в обещанное время, и хотела подготовиться и привести себя в полную боевую готовность.

К тому же ей очень интересно было узнать его мнение по поводу того, что они сегодня услышали. Конечно, судья опять предупредил их ни с кем не говорить о деле, но они-то с Мередитом были, так сказать, в одной лодке. Им все равно предстоит обсуждать все подробности и решать, кто прав, а кто виноват.

И опять Саманта, похоже, обманулась. В пять минут восьмого, когда она в десятый раз смотрела на часы и давала себе клятву, что это последний раз, что бы он там ни говорил про дела, раздался звонок в дверь. Вздрогнув от неожиданности, она сбежала вниз и открыла.

– Но... но как же... но что это... – забормотала было она, пятясь назад.

Улыбающийся Мередит протянул букет ярко-алых роз на длиннющих стеблях, вошел, обнял ее за талию и впился в губы долгим и страстным поцелуем.

Еще секунд тридцать зеленые глаза смотрели в темную, бархатистую глубину темно-карих, потом закрылись. Саманта покорно обвила его шею руками и впивала поцелуй, как усталый путник – упоительно сладостную воду долгожданного источника. Ей хотелось только одного – чтобы он длился и длился не кончаясь: минуты, часы, дни, всю ее жизнь...

Возможно, ее желание и осуществилось бы, по крайней мере частично, если бы не проклятый букет. Длинный острый шип каким-то образом выбрался из окружавших его нескольких слоев бумаги и что было сил впился в руку Саманты, заставив взвизгнуть и оторваться от обнимавшего ее мужчины.

– Черт! – энергично выругалась она, засовывая поврежденную часть ладони в рот. – Вот проклятье-то!

Доналд ухмыльнулся в ответ, зачем-то пригладил волосы и поднял виновника происшествия с пола.

– Как известно, ни одно доброе дело не остается безнаказанным, – проговорил он и вдруг засуетился: – Покажи-ка, что с рукой. У тебя есть перекись? Скажи где, я принесу. А ты пока держи руку под холодной водой...

Тут пришла очередь Саманты усмехнуться.

– Да пустяки, что ты так переживаешь. – Она осмотрела «рану» и убедилась, что кровь уже остановилась. – Ну вот видишь, все в полном порядке. Много шума из ничего... – И замолчала, не зная, что делать дальше – то ли приблизиться к нему и возобновить поцелуй, чего ей хотелось больше всего на свете, то ли заняться букетом и поставить его в вазу, то ли предложить Доналду выпить.

Он решил эту проблему за нее.

– Такси ждет. Я заказал столик на восемь, так что у нас будет еще время заехать до обеда в тот бар. Ты готова?

– Через две минуты. Только цветы поставлю и возьму сумочку.

Доналд ждал на улице возле машины. Он галантно распахнул дверцу и помог ей сесть, сам забрался следом, обнял ее за плечи и притянул к себе. Саманта не возражала, хотя и ощущала определенную неловкость в присутствии постороннего.

Маршрут, очевидно, был обговорен заранее, так как машина тронулась с места без каких-либо указаний со стороны Мередита, который попытался снова поцеловать ее. Но тут уж она решительно воспротивилась. Одно дело сидеть в обнимку, и совсем другое – целоваться на людях. Она уже давно вышла из того возраста, когда можно чуть ли не любовью заниматься в общественных местах, не обращая внимания ни на кого вокруг.

Ей показалось, что Доналд остался недоволен ее мягким отказом, но ничего поделать с собой не могла. Они проделали путь до бара в молчании, благо ехать было недалеко, а когда уселись за стойкой и Доналд заказал коктейли, Саманта немного расслабилась. Они болтали о пустяках – о погоде, о том, что напитки действительно хороши, о фильмах, знаменитостях и последних сплетнях.

Выбранный Доналдом ресторан «Золотая рыбка» был одним из самых модных в этом сезоне, о котором даже Саманта, не интересовавшаяся подобными заведениями, была наслышана.

Их проводили к столику с почтительными улыбками и легкими полупоклонами, принесли меню, потом бутылку вина, которое Доналд опробовал и одобрил легким кивком.

И лишь после этого он взял руку Саманты, заглянул ей в глаза и проникновенным тоном проговорил:

– А теперь расскажи мне о себе. Я ведь совсем тебя не знаю, хотя давно испытываю неодолимое влечение.

Она вспыхнула от удовольствия, с трудом подавила улыбку и чуть пожала плечами.

– Это так странно... Рассказать о себе? Ну, я Саманта Брукс, это ты уже знаешь. Что еще? Ну, живу я одна. Нет, не могу... Лучше ты задавай вопросы, так мне будет проще.

– Ты была замужем? Развелась?

– Н-нет... у меня был друг... вернее, возлюбленный, но мы... давно расстались... – Горло ее привычно сжалось при воспоминании о Джоне и его предательстве, но она сглотнула комок и приказала себе успокоиться. Ей даже удалось улыбнуться.

– А чем ты занимаешься?

– Занимаюсь? – Саманта вдруг немного растерялась, не зная, что сказать. Писательница? Слишком вычурно, напыщенно... Но, с другой стороны, чего ей стесняться? Пора уже перестать ощущать себя неудачницей и бояться чем-то выделиться. Если уж на то пошло, ее работа может быть только объектом гордости, но никак не неловкости. И она просто ответила: – Я пишу.

– Пишешь? Что значит... – Доналд вдруг широко раскрыл глаза и внимательно посмотрел на нее. – Ты – та самая Саманта Брукс? Черт возьми! – Он стукнул себя кулаком по лбу. – Какой же я болван! То-то мне казалось, что я тебя уже где-то видел!

– Ты... ты читал мои книги? – удивленно спросила она. Ей казалось, что серьезные деловые мужчины никогда не читают ничего, кроме финансовых бюллетеней и «Нью-Йорк таймс».

И оказалось, что ее представления были недалеки от правды.

– Н-нет... – поколебавшись, признался он. – Видел, конечно, неоднократно в магазинах, листал, разглядывал фотографию на супере, даже несколько раз думал купить, но не стал... Что толку? У меня все равно нет на это времени. Ты не обижайся, это же не значит, что...

– Нет-нет, – поспешно перебила его она, – я понимаю. Естественно, у тебя нет времени на всякие пустяки. И потом, тебе могло бы и не понравиться. Каждому свое, как говорится. Все это так, пустяки для праздного развлечения.

– Ну не скажи, – возразил он. – Если бы это было так, твои романы не продавались бы в каждом уважающем себя книжном. – Он качнул головой. – Никогда в жизни не думал, что познакомлюсь с настоящей, живой писательницей, да не просто какой-нибудь, а самой Самантой Брукс. Давай выпьем за это.

– Спасибо, – смущенно ответила она и подняла свой бокал, безуспешно пытаясь скрыть неловкость.

Ей почему-то всегда казалось трудным говорить с незнакомыми людьми, но говорить с ними о работе, о написанных или еще только задуманных произведениях было трудно вдвойне. Поэтому она сделала пару глотков, наслаждаясь густым ароматом вина, и сменила тему.

– А чем ты занимаешься? То есть... мне кажется, ты упоминал импорт-экспорт, да? Но мне это ни о чем не говорит. Может, расскажешь поподробнее?

Этим вопросом Саманта достигла цели – Доналд с удовольствием пустился в разглагольствования о делах, и ей оставалось только слушать с заинтересованным видом и периодически вставлять словечки вроде: «Правда? Неужели? Да не может быть!» – и тому подобные, побуждая его к продолжению.

Впрочем, после первых нескольких минут он уже не нуждался в ее поощрении. Речь его лилась плавно и гладко, с губ слетали экзотические имена и названия. Саманта слушала как завороженная рассказы о дальних странах вообще и о загадочном Востоке в частности, где Доналд, похоже, чувствовал себя как дома.

Вот это жизнь, думала она, вот это работа! А я-то как дура просидела столько лет в четырех стенах, щелкая клавишами и глядя в монитор... Он ведь не намного старше меня, а где только не был, чего только не видел!

Вино постепенно убывало, и, когда им принесли салаты, Доналд заказал вторую бутылку и продолжил рассказ о поездке в Таиланд.

Саманта настолько увлеклась, что позабыла обо всем вокруг и почти даже не ощущала вкуса еды, поэтому едва не вскрикнула, внезапно почувствовав прикосновение горячей ладони к ее колену.

Бог мой, возможно ли это? Как он может так обращаться со мной? – в полном смятении думала она, глядя на Доналда, продолжавшего говорить как ни в чем не бывало. И что же мне делать? Я... я не могу устроить скандал в общественном месте... И... и не хочу... мне приятно, очень приятно, но...

Сердце ее затрепетало, дыхание участилось, губы слегка приоткрылись, она почти готова была либо закричать, либо упасть в его объятия, но усилием воли взяла себя в руки и чуть двинула коленом.

Доналд замолчал на мгновение и посмотрел ей в глаза. Ей показалась, что в его взгляде промелькнуло нечто, весьма похожее на усмешку, но тут же исчезло. Одновременно исчезла и рука.

Она незаметно выдохнула.

Ужин продолжался больше двух часов, одно блюдо сменяло другое, где-то в середине на столе появилась и третья бутылка вина. Голова Саманты кружилась, но не от выпитого, а от волнения, ожидания, предвкушения...

Примерно в половине одиннадцатого Доналд накрыл ее ладонь своей, сжал и проникновенным тоном спросил:

– Ты не устала? Если хочешь, я вызову такси и отвезу тебя домой.

Господи, вот оно...

Она колебалась совсем недолго.

– Да, Доналд, пожалуйста, отвези...

Он поднял левую руку, призывая официанта, но правой не отнял. Саманте казалось, что именно от его руки исходят электрические разряды, пронзающие все ее тело, обжигающие, опаляющие, лишающие способности думать, заставляющие желать лишь одного...

Саманта пребывала в таком возбуждении, что, когда Доналд достал чековую книжку и ручку, чтобы оплатить счет, она едва не вскрикнула от разочарования, что их контакт волей-неволей прервался.

По дороге к машине он поддерживал ее за локоть, а ей так хотелось ощутить его руки на плечах, на талии, на бедрах...

И в такси он на этот раз не сделал попытки прижать ее к себе и поцеловать, а сидел молча и будто чего-то ждал. Ждала и она... Ждала, когда они подъедут к дому, войдут внутрь и она повернется к нему, а он притянет ее к себе и...

И дождалась. Выйдя из машины и сглотнув стоящий в горле ком, она проговорила слова приглашения выпить по последнему бокалу чего-нибудь и направилась к крыльцу. Порылась в сумочке дрожащими руками, отыскивая ключ, сунула его в замочную скважину, распахнула дверь, вошла и остановилась, едва не теряя сознания... Доналд вошел следом, ногой захлопнул дверь, схватил ее за плечи обеими руками и прижал к стене. С силой впился губами в ее губы, причиняя боль, но такую сладостную, такую упоительную, что она впивала ее с наслаждением.

А потом он собрал в кулак ее пышные, рассыпанные по плечам каштановые волосы и толкнул на колени, вниз, туда, где второй рукой уже расстегивал ширинку.

Она вскрикнула, попробовала оттолкнуть его, вскочить, но он держал ее крепко, не давая освободиться. И вот уже раскаленный, возбужденный, пульсирующий член тычется ей в лицо, пытаясь проникнуть в рот.

– Ну же, ну же, не кобенься, возьми, пососи, ну же, сучка, знаю же, ты хочешь, – доносятся сверху ужасные, омерзительные слова.

Это не со мной... это не наяву... не может быть... это просто ночной кошмар...

Она сделала усилие в попытке проснуться, но боль в волосах дала ей знать, что происходящее не имеет никакого отношения к сновидениям.

Ничто, никакая сила на свете не могла заставить ее сделать то, что требовало от нее это чудовище, но зато она сумела-таки отвернуть лицо и что было сил впилась зубами в его бедро.

Он заорал от боли, швырнул ее на пол и в бешенстве принялся хлестать по щекам.

– Шлюха! Ах ты мерзкая, гнусная шлюха! Что ты о себе вообразила, дрянь?! Паскуда, гадина! В твоем возрасте баба за счастье должна почитать, что ей еще кто-то дает отсосать! Сука вонючая!

Она свернулась клубком, скуля от боли и ужаса и закрывая лицо и голову от ударов, но Мередит не удовлетворился и несколько раз пнул ее ногой.

И только потом, когда она перестала ощущать что бы то ни было, кроме всепоглощающего стремления к спасительному забвению смерти, раздался оглушительный грохот захлопнувшейся двери, сотрясший весь дом, и наконец тишина...