Принц с опасной родословной

Глава 4

Машину, как и собиралась, поставила на улице Михайлова и прошлась до КПП. До назначенного мне времени оставалось еще десять минут, так что решила зря не светиться и встала на набережной у Невы, облокотившись на парапет. Дул сильный ветер, забирался мне под юбку. Первыми замерзли коленки в тонких капроновых чулочках, держащихся на бедрах на кружевных резинках. Специально купила такие, чтобы не надевать пояс и уж, конечно, колготки. Где там возиться с колготками? Да и трусики у меня не по погоде… Я усмехнулась, вспоминая, как сегодня днем заезжала в секс-шоп. Когда я сказала продавщице, что мне нужны какие-нибудь трусики, в которых можно заняться любовью, не снимая их, мне тут же выложили несколько вариантов эротического белья. Были просто с разрезом на самом интересном месте (от них я отказалась сразу: решила, что замерзну), на молнии – там же (побоялась, что заест, – почему-то у меня все молнии заедали в самый неподходящий момент), с лепесточком на липучке.

– А у мужчины к этой липучке ничего не прилипнет? – спросила я у продавщицы.

– Нет, что вы! – воскликнула девушка. – Тут же все предусмотрено. Видите: вот так листик отворачивается, завертывается и вот сюда залепляется. И вы готовы. Многим мужчинам очень нравится все это проделывать.

«Если есть время и процедура проходит при свете», – подумала я. Но где именно мы будем встречаться с Серегой – неизвестно, да и ни на какую долгую прелюдию рассчитывать не приходится… Что же мне взять?

И тут девушка извлекла из кучи белья еще одни трусики: с листиками без липучек, но с завязочкой. Дерни за веревочку – дверка и откроется, листик – в сторону, вернее, его можно закрепить за резинку (или не закреплять) – и вперед. Самое то.

– Беру, – сказала я.

Покупку мне упаковали, и тут ко мне подскочила еще одна девочка с внешностью училки, которая довольно странно смотрелась в секс-шопе, тем более была с планшетом, на котором лежали какие-то листки. Оказалось: проводит социологический опрос. К счастью, девочки меня не узнали. Наверное, не смотрят «Криминальную хронику». У них другая тематика.

Опрос был анонимный, вопросы дурацкие, больше всего меня повеселил последний: где вы собираетесь использовать покупку? Предлагалось двенадцать вариантов мест плюс «другое». Мое предполагаемое место, конечно, попало в «другое».

– Простите, а где? – «Училка» посмотрела на меня поверх очков.

Я замялась: отвечать или нет. Встряла продавщица и сообщила: если покупатель назовет новое место, не указанное в анкете, ему полагается приз. Я назвала. Девочки открыли рты, потом переглянулись, рты закрыли.

– Да, теперь понятно, – наконец промямлила продавщица, из зала удалилась, вернулась с трусиками, которые я назвала бы «невидимками», и вручила их мне. Присмотревшись, я заметила на боках крошечные «карабинчики». – Тоже вам может пригодиться, – со знанием дела заметила продавщица. – Расстегнули и сняли.

Я улыбалась, вспоминая дневное посещение секс-шопа. Оценит ли Серега мои труды? Ведь в порыве страсти может и не заметить ничего… А сейчас у меня дико замерзли коленки. Вторыми замерзли бедра и попа. Потом руки и нос. Сереге придется меня отогревать.

Так, минута до назначенного срока. Пора переходить дорогу. Ровно в час ночи я стояла напротив КПП. У меня полтора часа на свидание: в три часа ночи в «Крестах» начинаются выводы из первого корпуса для отправки в колонии, поэтому уйти нужно не позже половины третьего. Потом – сложнее.

Человек Ивана Захаровича оказался точен. Он выскочил на улицу в форме, тут же заметил меня и спросил:

– Юля?

Я кивнула, стуча зубами.

– Пошли.

Двое дежуривших за стеклом в первом накопителе сделали вид, что меня не заметили, не спросили ни паспорт (который у меня был с собой), ни мобильный – ничего из того, что посетитель обязан оставить при входе в «Кресты». Я для них оказалась привидением. Во втором помещении не было никого вообще, и, конечно, мне не пришлось оставлять сумку в камере хранения. Мой сопровождающий не поинтересовался, что у меня в ней. Через металлоискатель не прогоняли.

Затем пришлось идти по улице. Сопровождающий уверенно вел меня в нужном направлении. Мне, конечно, хотелось поглазеть по сторонам, но, во-первых, ничего не было видно – до белых ночей далековато, а во-вторых, шли мы быстро, и я ничего не успевала рассмотреть. Потом он завел меня в один из корпусов. В какой – сказать не могу, так как внутри тюрьмы совершенно не ориентируюсь. Мероприятия-то, с которых я вела репортажи, проводились в церковно-административном корпусе. Признаться, было страшновато. Но чего не сделаешь ради любимого мужчины?

– Так, давайте сюда, – мужчина показывал мне дорогу.

Коридор был пустынным, и я уже думала, что мы никого не встретим по пути, – и надеялась на это. Но надеждам моим не суждено было сбыться. Нам попался мужчина в форме, выводящий двух девиц лет двадцати трех на вид в весьма вольной одежде. Я опустила глазки долу и порадовалась, что не сняла шапочку. Еще не хватало, чтобы девицы меня узнали, хотя, возможно, они и не смотрят «Криминальную хронику» на нашем телеканале. Хотя бы потому, что в это время активно трудятся. Мужчина в форме подмигнул моему сопровождающему. Не знаю, подмигивал ли мой в ответ, – я находилась у него за спиной, как раз стараясь за нее спрятаться. Я у девиц особого интереса не вызвала, как, впрочем, и у мужчины.

– Вопрос можно? – не удержалась, когда мы прошли чуть дальше и, по-моему, оказались вне пределов слышимости тех троих.

– Юль, вы, как всегда, за свое, – он улыбнулся. – Некогда. Может, потом как-нибудь.

– Это Сухоруков запретил вам отвечать на мои вопросы?

– Да нет… Но он предупреждал, что вы чрезвычайно любопытны.

– Я вам что-нибудь должна?

– Нет. Мы с Иваном Захаровичем решили вопрос.

– Но хоть скажите, сколько стоит провести женщину к любимому мужчине, – заканючила я.

– Ох вы, журналистки… – застонал мужчина, потом повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза. – Нет твердых расценок. Ни на что нет. Ни на водку, ни на девок, ни на что другое. Как договоришься.

– Но во сколько раз умножать цену «с воли», например, на бутылку водки «за забором»?

Он замялся.

– Раза в четыре?

– Можете в четыре.

– А в десять?

– Можете и в десять, – мужчина хмыкнул и покачал головой. – Повторяю: все по договоренности.

Но вообще-то обычному гражданину, оказавшемуся «за забором», любимой женщины (и просто женщины) не видать как своих ушей, как не видать и многого другого… Официально запрещенные вещи позволить себе могут только избранные, причем имеющие не только деньги, но и нужные связи – и на воле, и «за забором», – которые в тюрьме оказываются частенько гораздо важнее. В идеале, конечно, иметь связи, как у Ивана Захаровича. Но таких, как он, – единицы. И мне просто повезло, что я попала в круг тех, на кого он обратил свое внимание (не сквозь оптический прицел).

– Так, мы пришли, – объявил мой провожатый. – Сюда заходите. И ждите.

Он открыл дверь в погруженное во мрак помещение.

– Через сколько вы его приведете?

– Скоро. Если накладок не будет. Не бойтесь. Приведу. Зачем мне вас обманывать? И Ивана Захаровича.

Он ушел, а я осталась одна в кромешной тьме. Где нахожусь, не представляла. Потрогала стену – каменная. Хотя чего я ожидала? Обоев? Нащупать выключатель? Нет, пожалуй, лучше не надо. Оставили в темноте – значит, надо сидеть в темноте. Хотя я пока стою. Надо поискать сидячее местечко – если оно тут есть, конечно. Или я в ШИЗО? Свободен карцер – и используется как место для встреч? Или это не ШИЗО? Осмотримся. То есть ощупаемся – не видно было ни зги.

Мелкими шажочками я тронулась вдоль стены, в любой момент ожидая на что-то наткнуться. И наткнулась. Я поняла, что нахожусь в душевой. Проведя дальнейшую рекогносцировку, в своей догадке утвердилась. Значит, и помыться сможем? Совместно… Опять невольно вспомнила, как мы с Серегой любили посидеть вдвоем в моей скромной ванночке… А я, дура, даже полотенце не взяла. Хотя куда бы я его клала? Сумка-то небольшая. Да и льющейся водой не следует привлекать внимание. Кстати, а ее тут не отключают на ночь?

Но проверить это я не успела: открылась дверь в коридор, в помещение ворвался луч света, в котором обозначились две мужские фигуры. Одна подтолкнула другую в спину и закрыла дверь. Помещение опять погрузилось во тьму.

– Кто здесь? – спросил Серегин голос. Не очень уверенно, может, даже слегка испуганно. Он, как я слышала, не отступил от двери ни на шаг, так и стоял на одном месте.

– Я, – выдохнула тихо.

Последовало молчание. Он так и не шелохнулся. И не ответил. И больше ничего не спросил. Что с ним?!

Держась за стеночку, я пошла обратно к двери, от которой не успела далеко отойти. Я слышала прерывистое дыхание Сергея. Остановилась в двух шагах от него – или, по крайней мере, мне так казалось. Но я еще не могла до него дотянуться.

– Ты не рад мне? – спросила.

– Юлька! – полустон-полувскрик-полувздох. – Юленька! – в голосе надрыв. – Ты?! Так это ты?!

Он шагнул ко мне, точно зная, где искать, обнял так крепко, что хрустнули кости, уткнулся мне в волосы. Шапочку я уже предусмотрительно сняла и сунула в карман куртки. Куртку расстегнула тоже заранее. Он завел руки под куртку, быстро расстегнул пиджак, прижался щекой к моей щеке. И я почувствовала на ней влагу… Его била дрожь, даже зубы стучали. Боже, что же с ним тут сделали? Он сбросил мою куртку на пол, с ней слетела и сумка, упавшая с глухим звуком.

– Что у тебя с собой? – Серега спросил как-то настороженно, отрываясь от меня.

– Котлетки, как ты любишь, – ляпнула я.

– Кот-лет-ки? – переспросил он, произнося слово по слогам и с таким удивлением, словно не знал, что это такое, или забыл, что означает это слово.

– Хочешь?

Он не ответил, а выпустив меня, опустился на корточки, быстро нашарил на полу мою сумку, расстегнул, запустил руку, вроде бы все там обыскал и первой вытащил палку колбасы.

– А это?..

– «Майкопская», твоя любимая.

Судя по звукам, я поняла, что он решил откусить кусок.

– Кожуру надо снять вначале! Дай!

– Ай! – проворчал он с полным ртом. Одновременно он извлекал из пакета котлетки.

– Сережа, наверное, нельзя есть сразу все, – сказала я через некоторое время. – Если у тебя желудок отвык… Тебе может стать плохо.

– Мне и так плохо. Мне очень плохо. Мне никогда в жизни не было так плохо. Хуже не будет. Уже никогда. А так хоть нажрусь до отвала. Ты больше ничего не принесла?

– Нет.

– Ладно, – говорил он с набитым ртом. – Хоть это. Водки нет?

– Ты же раньше не пил водку.

– Теперь бы ведро выжрал. Выжрал и забылся… Божественно, Юлька! Я в жизни так вкусно не ел. Сама жарила, да? Супер. Ты просто супер.

Я спросила, доходят ли до него передачки, которые носит его мама.

– Частично, – проворчал Серега с набитым ртом.

– Класть ли деньги на счет и дальше? – уточнила я.

– Клади. Что-то перепадет.

Я сказала, что и сейчас принесла ему деньги и специально постаралась наменять купюр по пять и по десять долларов.

– А сотни есть?

– Две. Остальное – мелочь.

– Сейчас попробую рассовать. Спасибо, Юлька. Так, давай их мне сразу. Буду есть и рассовывать, а то у нас мало времени. Я нагнулась к сумке, на ощупь достала приготовленную пачку денег и протянула Сереге, потом ощупала место вокруг – не вывалилось ли что-то из сумки. Вроде нет. А то окажусь в незавидном положении, если что-то из моих вещей останется тут на полу. Найдет кто не надо – потом проблем не оберешься. Хотя всегда откупиться можно…

Пока Серега набивал желудок, я проверила содержимое сумки. Специально не брала ничего лишнего. Паспорт на месте, как и водительское удостоверение, и техпаспорт. Диктофон, сотовый. Косметику не брала, только расческу и зеркальце. Хотя зачем они мне тут в темноте? Да и вообще зачем я красилась? Еда для Сереги оказалась важнее женщины. Проверив все во второй раз, я застегнула сумку.

А он все жевал. Иногда благодарил меня. Когда все смолотил, вернул мне пакет, на ощупь прошел к крану, включил небольшую струю воды и напился.

– Ох, хорошо… – простонал Серега блаженно. – Кайф!

По-моему, он прислонился к стене. Я так и оставалась рядом с дверью, еще не решив для себя, что делать дальше. Идти к нему мне не хотелось. Ни обнимать его, ни целовать, ни позволять его рукам касаться моего тела. Не потому, что они, наверное, жирные после котлет и колбасы. Просто я поняла, что не хочу отдаваться этому мужчине. Это совсем другой человек. Не тот, которого я знала, не тот, чей образ я держала в памяти… Ольга Петровна права. И Сухоруков прав. Уж он-то очень хорошо знает, как человека может изменить тюрьма. Серегу, пожалуй, она сломала. Или его сломали специально.

– Юль, тебя Сухоруков прислал? – оторвал меня от размышлений Серега.

– Он организовал эту встречу.

– Что ему надо? Что он велел мне передать?

– Я не знаю, что ему надо! – взорвалась я, правда, не могла позволить себе кричать в полный голос. Если так можно выразиться, я кричала шепотом. – Это я хотела с тобой встретиться. Это я просила его об этой услуге. Может, ты видел на днях, как он распинался на набережной? Кто его в самом выгодном свете народу показал? И еще буду показывать. Поэтому и сделал то, что я просила.

– Значит, ты тоже на него работаешь… – грустно произнес Серега.

– Что от тебя требуют?

– Я думал: ты скажешь. Зачем тебя сюда прислали?!

– Тебя здесь держат просто в наказание за то, что покушался на деньги Сухорукова? – уточнила я холодным тоном.

– Я понял, что да. Он нашел их?

– Нашел. Вот мост теперь собирается на них строить.

– Меценат недоделанный, – Серега отпустил еще парочку крепких выражений, но я их опускаю. Слышал бы Сухоруков…

– Сережа, значит, никаких требований не было?

– Что ты мне в душу лезешь?! – взвизгнул Сергей. – Ты что, совсем ненормальная?! Мне и так тошно! Мне плохо, слышишь?! Плохо!!! А ты, как всегда, со своими расспросами! У других бери интервью. Мне сейчас не до тебя! Башка кругом идет! И ты еще тут!

Я опешила. Вот это да. И зачем я сюда прорывалась? Я шла, чтобы встретиться вот с этим мужчиной, которого, как выяснилось, я даже раздражаю. Ему, видите ли, не до меня. Да другие бы за такое свидание – или просто свидание с какой угодно женщиной – год жизни отдали. Может, Серега женушку свою Аллочку желает видеть? То есть бывшую женушку. Правильно Алла сделала, что с ним развелась. Да и у меня глаза открылись на этого человека. Спасибо Ивану Захаровичу. Я больше не намерена принимать участие в судьбе Сереженьки. И деньги ему не дам из приколотого к пиджаку кармана.

Дверь за моей спиной внезапно распахнулась. На пороге стоял все тот же сотрудник. Он бросил взгляд на меня, освещаемую из коридора, потом посмотрел повнимательнее – на валяющуюся на полу куртку, которую я тут же подняла и повесила на согнутую в локте руку, затем еще раз осмотрел меня саму. Я встретилась с ним взглядом. Не знаю, что уж он в нем прочитал и что подумал, его лицо не выражало никаких эмоций.

– Татаринов, на выход! – приказным тоном сказал мужчина. – А вы, Юля, подождите. Я вас потом выведу.

Сергей отошел от стены, у которой стоял, около меня остановился в нерешительности.

– Быстрее прощайтесь! – прошипел сотрудник.

Я все-таки заставила себя сделать шаг к Сергею, обняла за шею одной рукой (на второй висели куртка и сумка), слегка прижалась и поцеловала. От него пахло котлетой и колбасой. И я почувствовала что-то новое… Нет, не запах. Что-то появилось у него за поясом. То, чего не было, когда он прижимал меня к себе. Прижимал, когда только вошел, когда понял, что тут я. Но ведь палку колбасы он съел? И у меня в сумке точно ничего такого не было… И это не палка колбасы, а что-то более узкое и… металлическое?

Но я не смогла уточнить, что это и зачем понадобилось Сереге.

– Все! – прошипел сотрудник и резко дернул Серегу за руку.

Они ушли, закрыв, но не заперев дверь. Была у меня, признаться, мысль высунуть свой любопытный нос наружу, но я быстро от нее отказалась. Здесь любопытство в самом деле может сгубить. Я немного отошла от входа – мало ли кто заглянет, а тут я. Так вроде бы сюда свет из коридора не достанет, а человек Ивана Захаровича меня вызовет. Или еще подальше отойти? Да, пожалуй, надо еще немного. Я опустилась на корточки, прижавшись спиной к стене. Хотелось реветь, себя было жалко – не передать. Зачем меня сюда понесло?! Зачем я в секс-шоп ездила? Зачем старалась?! Сколько усилий, эмоций – и все зря…

С другой стороны, нет худа без добра, – сказала я себе. Наконец-то я поняла, что ошибалась. Мало мне, дуре, было, когда Серега ушел к Алле, потому что хотел работать в фирме ее отца. Вот, пожалуйста, еще одна подсказка. Ее должно хватить.

Но ведь с ним что-то произошло. Надеюсь, не опустили? Сухоруков бы знал и, думаю, не стал бы в таком случае посылать сюда меня. Он же сам явно намерен меня использовать в дальнейшем – как личного пресс-атташе. А после моего общения с опущенным это было бы проблематично… Да, конечно, Серега привык к другой жизни – к хорошей квартире, мягкой постели, всевозможной жратве, а тут – жесткие нары в переполненной камере и тюремная баланда. И из передачек не все доходит. По всей вероятности, приходится добровольно-принудительно делиться с сокамерниками. И еды не хватает. Он все время голоден. А я гуляю на свободе. Ему обидно. Он обижен на весь свет. И деньги его теперь не ждут. Если бы ждали два миллиона баксов – было бы легче, они грели бы душу. А так что? Даже нет уверенности, что будет работа. Конечно, хреново.

Но что делать мне? Считаю: долг я свой выполнила. Если тут, конечно, могла идти речь о каком-то долге. Деньги на счет Сереге буду класть – хотя бы из тех, которые он мне в свое время заплатил за «алиби», его мама пусть два раза в месяц ходит с передачками. А дальше – как решит Сухоруков. Я свою голову подставлять не намерена и платить Ивану Захаровичу услугами за Серегино освобождение – тоже.

Когда я приняла решение, стало легче. Настроение, конечно, не улучшилось – с чего ему улучшаться? – но все равно я приободрилась и захотела теперь побыстрее добраться до дома, залезть в ванну, потом в родную постельку и прижать к себе верного кота.

Но оказалось, что до постельки мне еще ох как далеко…

Его вели на очередную встречу с Зиновием Яковлевичем. Тот должен был отчитаться о проделанной работе. Хотя он ежедневно видел по стоявшему в камере телевизору, какую кампанию организовали адвокат с Костей. Некоторые журналисты, актеры и просто общественники подключились сами, даже без специальной просьбы и денежной подпитки. В народе всегда водились правозащитники на общественных началах. И опять же масса бывших общественников теперь не у дел, надо же куда-то энергию девать тем, кого в новые времена никуда не взяли. Один его знакомый, прикормленный диссидент, в советские времена процветал на Западе, сбежав туда из-за железного занавеса, а потом, перед выборами девяносто шестого (как сам рассказывал), этот ярый антисоветчик и атеист вместе с другими диссидентами ходил свечку в церковь ставить за победу Зюганова. Зюганов победит – опять бабки пойдут от капиталистов.

И он решил прикормить диссидента, который умеет клеймить кого скажут – за бабки. Как вчера порадовалась его душа, когда он видел выступление диссидента в собственную защиту. С каким пафосом говорил! Чувствовался опыт клеймения советского режима. Теперь клеймил новый – с не меньшим успехом. Вся камера просто заслушалась.

Так, а это кто? Мимо них проследовал один из офицеров, имени которого он не знал, сопровождающий… ба, еще одного борца, правда, этот в последнее время борется за права заключенных, но и не только, как было ему прекрасно известно. Господин Ефимов собственной персоной. Опять, что ли, выступать будет? Или уже отвыступался? Ефимов бросил взгляд в его сторону и отвернулся. Притворился, что не узнал, хотя узнал, сволочь… Встречались они неоднократно. Ефимов даже виды имел на его бизнес. Но они с Костей популярно объяснили депутату, что того ждет, если не умерит свой пыл – и любовь к чужим деньгам.

Вечером он выяснил, что Ефимов сегодня в актовом зале «Крестов» не выступал и вроде бы в ближайшее время его выступлений не планировалось.

Тогда зачем этого слугу народа сегодня приносило в «Кресты»?

Зиновий Яковлевич передал ему по всем правилам запаянную «торпеду». Люди, видимо, Юленькиных передач насмотрелись. Теперь все знают, что и как делать.

Малява была без подписи. Зиновий Яковлевич тоже не знал, от кого она. Какой-то мужчина оставил ее у секретарши.

Его приглашали на встречу. Ночью. В «Крестах».

В душе почему-то зародилось беспокойство, а своей интуиции он давно научился доверять. Его звериное чувство опасности никогда его не подводило, а тут оно давало сигнал, причем настойчивый, громкий…

Он не послушался его один раз в жизни – когда познакомился с Тамарой… И вот результат.

На этот раз он послушается.

– Значит, так, Митя, – сказал он драгдилеру. – Если хочешь со мной рассчитаться, ты должен сделать следующее…

Митя хотел: карточный долг – святое. И все сделал, как он сказал.

А потом он увидел, как Митя упал, тихо охнув.

Вместо него.