Принцесса

Клэр Кент

«Принцесса»

Серия: Пламя Апокалипсиса (книга 2)

Автор: Клэр Кент

Название: Принцесса

Серия: Пламя Апокалипсиса_2

Перевод: Rosland

Редактор: Eva_Ber

Обложка: Rosland

Оформление: Eva_Ber

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!

Просим вас удалить этот файл после прочтения.

Спасибо.

Глава 1

Пять лет назад

Последний день моей прежней жизни — пятница, и большую его часть я провожу в ссоре с Мелани Брубейкер.

Мы с Мелани обе учимся в Академии Фэйрфилд с пятого класса, и мы всегда были классическими друзьями-врагами. В течение первой половины нашего выпускного года мы оставались подругами, поскольку я помогла ей подготовиться к экзаменам и попросила моего отца написать ей рекомендацию в Браун. Но теперь она решила, что я заигрываю с ее парнем, которого я знаю с детского сада и который мне больше как брат, чем романтический интерес. Таким образом, большую часть дня мы обе настраивали друг против друга своих знакомых, заручившись как можно большей поддержкой для себя.

Это не что-то новое. Такое считается нормой, в Фэйрфилде, одной из самых эксклюзивных школ-интернатов в стране. Мне это кажется лишь легким стрессом, но сегодня это заняло большую часть моего времени.

Поэтому, когда я возвращаюсь в свою комнату после занятий, чтобы переодеться для тренировки по плаванию, я рассеянна, но на самом деле не в плохом настроении.

Я только успеваю снять зеленый пиджак своей школьной униформы, надетый поверх клетчатой юбки и белого топа, когда звонит мой телефон.

На экране появляется «Папа», и меня охватывает холодный озноб.

Мой отец — миллиардер, основатель технологической компании, и его мир вращается вокруг работы. Его дни расписаны с точностью до минуты, и в течение многих лет он звонил мне три раза в неделю в одно и то же точное время.

Любое отклонение от этого распорядка означает плохие новости. В последний раз это случилось четыре года назад, когда моя мать погибла в результате несчастного случая на лодке.

Я держу телефон обеими руками, опускаюсь в свое кресло перед столом и смотрю на слово «Папа».

Если я не отвечу, он будет продолжать звонить. Затем он свяжется с главным офисом и попросит кого-нибудь прийти и найти меня. Я не могу уклониться от того, что он хочет мне сказать… не более чем на несколько минут.

Итак, я, наконец, принимаю вызов.

— Привет, пап. Что происходит?

— Привет, Огурчик, — он всегда так меня называл. Когда мне исполнилось тринадцать, я несколько месяцев пыталась заставить его перестать и использовать мое настоящее имя, Оливия. Он пытался, но не смог с этим справиться и продолжал переживать из-за своих неудач, так что в конце концов я просто смирилась с тем, что всю свою жизнь буду для него Огурчиком. — У нас тут кризис.

Мой отец любит меня. Я ни разу не усомнилась в этом факте. Но его манеры часто бывают резкими и деловыми, так что отсутствие светской беседы не является чем-то необычным.

— Я так и поняла. Что происходит?

— Тебе нужно уехать из Фэйрфилда прямо сейчас. Никаких вопросов не задавай.

— Что? Покинуть школу? На следующей неделе у меня промежуточные экзамены…

— Я знаю. Но сейчас все это не имеет значения. Я все объясню, когда ты приедешь сюда.

Впервые я слышу что-то еще, помимо будничного тембра его голоса. Он напуган.

«Напуган».

Именно это понимание превыше всего остального удерживает меня от возражений. Мне тоже внезапно становится страшно.

— Хорошо, — мой голос слегка дрожит. — Где ты? Ты пришлешь за мной машину?

— У меня есть кое-кто, кто сопроводит тебя. Он даст тебе инструкции. Просто делай, что он говорит. Пожалуйста.

Мне приходится с трудом сглотнуть, прежде чем ответить. Моя рука слегка дрожит.

— Хорошо. Так и сделаю. Где я могу с ним встретиться?

— Он прямо сейчас у твоей двери.

Ахнув, я вскакиваю на ноги и распахиваю дверь своей комнаты. И действительно, там, в коридоре, стоит мужчина. Он крупный, темноволосый и неулыбчивый. Хотя он аккуратно одет в сшитые на заказ брюки и белую оксфордскую рубашку, он все равно выглядит несколько грубовато. Опасно.

У него пистолет в наплечной кобуре.

— Что за… — я таращусь на этого мужчину, разинув рот. Он мне незнаком.

— Пожалуйста, не трать время на расспросы. Он скажет тебе, что делать. Он приведет тебя ко мне.

— Но что я скажу в школе? Они не позволят мне просто…

— Я уже разобрался с этим. Ни с кем не разговаривай. Просто уходи с Грантом так быстро, как только сможешь. Он никому не позволит остановить тебя.

Это нереально. Все это было бы нелепо, не будь это так невероятно страшно. Я киваю, а потом понимаю, что мой отец никак не мог увидеть этот жест.

— Ладно. Я так и сделаю.

— Я люблю тебя, Оливия. Я все объясню, когда ты приедешь сюда.

Он использовал мое настоящее имя. Это ощущается как звон похоронного колокола.

— Я тоже тебя люблю, — удается мне сказать, прежде чем я сбрасываю вызов. Затем стою, как статуя, в дверях своей комнаты, уставившись на свой телефон.

— Нам нужно пошевеливаться, — говорит мужчина низким, грубоватым голосом.

Я знаю, что это правда, но это легче сказать, чем сделать. Я понятия не имею, что здесь происходит, и мне кажется, что даже если я попытаюсь сдвинуться с места, мои ноги не подчинятся.

— Хорошо, — я прочищаю горло. — Я Оливия Винсент.

— Я знаю, — он делает шаг ко мне, и я каким-то образом понимаю, что если я не пойду сама, он заставит меня.

— А ты Грант, я полагаю. Это твое имя или фамилия?

У него очень голубые глаза. Я не уверена, почему обращаю внимание на эту деталь.

— Второй вариант. А теперь пошевеливайся, девочка, пока я сам не вынес тебя отсюда.

Мой рост 177 см, я сложена как пловчиха, так что я не привыкла чувствовать себя маленькой. Но именно так я чувствую себя рядом с этим человеком. Он на несколько дюймов выше меня, с широкими плечами и впечатляющей мускулатурой, которую я вижу даже сквозь его рубашку с длинными рукавами.

— Ладно. Могу я собрать свои вещи?

Он разворачивает холщовую сумку и протягивает ее мне.

— Ты можешь взять все, что влезет в эту сумку. Не утруждай себя одеждой или туалетными принадлежностями. Возьми личные вещи, которые нельзя заменить.

Я смотрю на сумку. Потом на мою маленькую отдельную комнату. Я понятия не имею, что положить в сумку, потому что я даже не знаю, куда мы едем и на сколько времени.

— Представь, что сейчас начался пожар, — бормочет Грант. — Что бы ты взяла в первую очередь?

Этот совет помогает. Как и адреналин, бурлящий в моем теле. Я беру в руки фотоальбом, который собрала после смерти моей мамы. Мой айпад. Плюшевый слон, который был со мной с трехлетнего возраста. Любимый красный палантин моей мамы. Библию моей бабушки и ее старый экземпляр «Маленьких женщин», что были ее самыми ценными вещами. Мягкое, как бархат, покрывало, которое я повсюду беру с собой. Это заполняет все пространство в сумке.

— Мои школьные учебники? — спрашиваю я, оборачиваясь к Гранту, который молча наблюдал за мной в течение нескольких минут, потребовавшихся, чтобы собрать все это.

— Они тебе не понадобятся, — он забирает сумку из моих рук и застегивает ее на молнию. — Пошли.

Я задыхаюсь, сбитая с толку тем, как быстро все это происходит. Я действительно оставляю все свои остальные вещи? Своих друзей? Я хватаю свою любимую кожаную куртку со спинки рабочего стула и быстро натягиваю ее, пока Грант не успел меня вытащить. Затем я хватаю вязаную сумочку, которую использую в качестве кошелька, поскольку мне наверняка понадобятся удостоверение личности и блеск для губ.

— На этом все, — выдавливает Грант. — Пора уходить.

Он действительно довольно несносный командир.

— Дай мне минутку подумать…

— У тебя нет ни минутки. Все, что тебе нужно, будет предоставлено, и у тебя уже есть личное дерьмо.

Я задыхаюсь от возмущения, услышав, как мои любимые сокровища называют дерьмом. По любым оценкам, меня избаловали и изолировали от сурового мира. Наличие родителей с таким количеством денег, естественно, приводит к подобному. Но я не слабачка. Я привыкла стоять на своем. И я просто не привыкла к тому, чтобы об меня вот так вытирали ноги.

— У меня есть и другое личное дерьмо, — огрызаюсь я. — Я не хочу что-нибудь забыть.

— Если ты еще не вспомнила о какой-то вещи, значит, для тебя она не так уж важна. Так что тащи свою задницу за дверь, принцесса, или я сам тебя выволоку.

В случае с большинством людей это было бы пустой угрозой, но не с этим человеком. Я знаю это наверняка. Я хмуро смотрю на него, но все же перестаю тянуть время. Я действительно не хочу, чтобы он перекинул меня через плечо и вынес из здания, как мешок с зерном.

Он обхватывает меня за руку, ведет за дверь и дальше по коридору. У меня длинные, стройные ноги, но мне все равно приходится почти бежать, чтобы не отставать от него.

Когда мы выходим на улицу, группа моих одноклассников собралась вместе перед тренировкой по футболу, и они смотрят, как Грант тащит меня к черному джипу, незаконно припаркованному на кольцевой дороге перед школой.

Это не обычный джип. Он похож на армейскую машину. Если бы пистолет, который носит Грант, еще не убедил меня в опасности, то это стало бы последним аргументом.

Не благоразумие удерживает меня от разговора, пока я пристегиваюсь, а он садится за руль и отъезжает от школы. Дело скорее в том, что я застыла. Поймана в ловушку страха и замешательства. Это похоже на кино или напряженный, мрачный сон. Но не на мою обычную жизнь.

Я предполагала, что большая часть моей сегодняшней умственной энергии будет потрачена на эту глупую ссору с Мелани.

А потом случилось вот это.

Максимум, на что я способна — это завязать свои длинные волнистые светлые волосы в конский хвост, чтобы убрать их с лица, и написать отцу, что я уже в пути. Проходит восемь минут, прежде чем он отвечает «Хорошо».

— Куда мы направляемся? — наконец спрашиваю я в тишине машины.

— Аэропорт.

Я закатываю глаза от такого бесполезного ответа, но не чувствую себя достаточно комфортно, чтобы настаивать на большем.

Не то чтобы я думаю, что этот мужчина навредит мне. Мой отец никого не пускает на нашу орбиту, предварительно не проверив их с ног до головы. Скорее, дело в том, что Грант не подал мне никаких признаков того, что он открыт для вопросов или бесед.

Я не застенчивый человек. Мои ранние годы прошли в общении в основном со взрослыми, и я всегда была от природы общительной. Я могу подойти к кому угодно и завести разговор, и к тому же я привыкла, что люди тянутся ко мне из-за богатства и положения моего отца.

Большинство людей, с которыми я общаюсь, хотят разговаривать со мной, но этот свирепый, молчаливый мужчина, очевидно, не горит таким желанием. Кажется, он даже не замечает меня.

Мне удается незаметно поизучать его. Его возраст трудно угадать — где-то лет двадцать-тридцать с небольшим. Вероятно, он побрился сегодня утром, но на его квадратном подбородке уже появился намек на щетину. У него густые темные брови. Его бедра мощные и крепкие, обтянутые тканью брюк. Его глаза не перестают двигаться, сканируя дорогу перед нами, но также глядя назад и по сторонам, как будто он ожидает, что за нами будут следить.

Или нападут.

В его большом, напряженном теле чувствуется какая-то плотская сила. Я никогда не испытывала ничего подобного. В другой ситуации я, возможно, сочла бы это захватывающим, но сейчас у меня не хватает эмоционального диапазона для такого рода реакции.

Академия Фэйрфилд расположена за пределами округа Колумбия, и требуется около двадцати минут, чтобы добраться до небольшого местного аэропорта, используемого в основном для доставки грузов, где ждет частный самолет моего отца. Грант ничуть не более разговорчив, когда мы садимся в самолет и взлетаем. Как только мы оказываемся в воздухе, я направляюсь к кабине пилота, но за штурвалом не Рик, обычный пилот моего отца. Этот мужчина не более общителен, чем Грант, поэтому я сдаюсь и плюхаюсь на свое место, сердито глядя в сторону Гранта.

Он, кажется, не замечает этого, так что гримаса вскоре теряет свой смысл.

— Куда мы сейчас направляемся? — спрашиваю я через некоторое время.

Он поднимает глаза от своего телефона и просто смотрит на меня.

— Ты даже не можешь сказать мне, в какой штат? Регион? Страну?

— Кентукки, — произносит он наконец.

Я моргаю.

У моего отца есть собственность по всему миру, но я никогда не знала ни о каких владениях в Кентукки.

— Что там? — спросил я.

— Ничего. В этом-то и смысл.

Я почти предпочла бы не получить ответа, чем слышать эти запутанные загадки, а затем не получить никаких объяснений или возможности задать уточняющие вопросы.

Мне действительно не нравится этот человек. Надеюсь, после того, как он доставит меня к месту назначения, мне больше никогда не придется его видеть.

Решив не доставлять ему удовольствия от осознания моего разочарования, я достаю свой любимый плед и заворачиваюсь в него, поджимая ноги и откидываясь на спинку сиденья.

Я не устала, но есть что-то успокаивающее в том, что я до подбородка укрыта мягкой тканью. И прямо сейчас нет другого доступного утешения.

***

Мы около двух часов в воздухе, и к тому времени, как мы приземляемся, я нахожусь в странном напряженном состоянии. Я выхожу вслед за Грантом из самолета и сажусь в ожидающий меня автомобиль — он тоже выглядит как военный — и не утруждаю себя произнесением хоть одного слова.

Мы едем около часа. Он не шутил, когда сказал, что здесь ничего нет. Очевидно, что это сельский регион, где лишь изредка в стороне от шоссе встречаются небольшие городки. Много сельскохозяйственных угодий и пастбищ, а в остальном просто пологие, поросшие лесом холмы.

Когда машина замедляет ход, я выпрямляюсь и оглядываюсь по сторонам. Перед нами открываются механизированные ворота, и мы въезжаем на участок земли, окруженный высоким электрическим забором. Дорога посыпана гравием и несколько минут тянется через густой лес, после чего мы подъезжаем к странному зданию.

Оно цилиндрическое и очень большое, с плоской крышей и без окон. Там есть одна огромная дверь типа гаражной, и она открывается, позволяя нам въехать внутрь.

— Что за чертовщина? — выдыхаю я, оглядываясь по сторонам.

Внутри припарковано много автомобилей. Плюс пара пропеллерных самолетов и что-то, похожее на военный танк.

Я все еще смотрю, пытаясь понять, что происходит, но тут Грант открывает мою дверцу и вытаскивает меня наружу, заставляя встать на ноги. Он кладет руку мне на спину и ведет к центральному сооружению в центре гаража.

Ведет — слишком мягкое слово. Он буквально толкает меня, если уж на то пошло.

Мои ноги подстраиваются под его темп. Мы подходим к двум вооруженным охранникам, которые не задают нам вопросов. Они, очевидно, знают Гранта и расступаются, чтобы он мог протолкнуть меня в нечто, что оказывается большим лифтом.

Я прочитала достаточно книг и посмотрела достаточно фильмов, чтобы теперь понимать, где мы находимся.

— Это что-то вроде подземного бункера? Убежище от радиоактивных осадков или что-то в этом роде?

Он бросает на меня взгляд, который я не могу истолковать. Я недостаточно хорошо его знаю, чтобы разобраться в тонкостях выражения его лица.

— Бывшая ракетная шахта. Она была переделана.

— Что происходит? Неужели вот-вот начнется Третья мировая война? — я понятия не имею, как мне удается говорить спокойно. Мое сердце болезненно колотится где-то в горле, и я едва чувствую свои руки.

— Не это. Но все могло быть так же плохо. Твой папа объяснит. Он велел мне ничего не говорить.

Что ж, это делает его молчание немного менее раздражающим. Если у него есть инструкции от моего отца, то он вряд ли проигнорирует их.

Все в мире (за исключением иногда меня) делают то, что им говорит мой папа.

Лифт выглядит как что-то из «Звездного пути», и мы спускаемся на несколько этажей, пока двери не открываются. Я ожидаю, что бункер будет серым, унылым и стерильным, но комната, в которую мы входим, совсем не похожа на такое.

Она выглядит как роскошная квартира. Отполированные полы. Картины на стенах. Элегантная мебель в стиле минимализма.

Мой отец ждет меня, сидя в кожаном кресле. Он встает и спешит ко мне, чтобы заключить в объятия.

Я обнимаю его в ответ. Естественно, я обнимаю его. Все мое тело начинает трястись.

— Мне так жаль, что я так напугал тебя, Огурчик. У нас просто было мало времени, и мы не могли рисковать, что ты кому-нибудь расскажешь.

— Что происходит? Это же не ядерная война?

Грант отступил в угол рядом со входом в лифт, но его еще не отпустили, так что он явно не может уйти. В данный момент я едва замечаю его. Все мое внимание сосредоточено на моем отце и той катастрофе, которая ожидает на пороге.

Мой отец, благослови его Господь, никогда не теряет времени даром и не валяет дурака.

— Ты слышала об астероиде, который приближается к Земле?

Я моргаю. Хмурюсь. Копаюсь в своем сознании.

— Я… Я не помню. Может быть, — я редко обращаю внимание на новости или текущие события.

— К нам приближается большой астероид. Ученые думали, что он едва-едва промахнется, но они ошибались. Теперь они почти уверены, что он ударит по нам.

— Где? Здесь?

— В Европе. У нас нет технологий, чтобы остановить астероид такого размера. Они попытаются, но ничего не смогут сделать. Он ударит по Европе. Они предсказывают, что это уничтожит большую часть континента и окажет разрушительное воздействие на весь мир, даже здесь, в США.

— Астероид?

— Да. Он нанесет невероятный ущерб, возможно, на долгие годы. Это произойдет не раньше чем через месяц или два, но новость станет достоянием общественности сегодня чуть позднее, и, вероятно, возникнет массовая паника. Гражданские беспорядки. Все виды насилия. Так что сейчас самое подходящее время затаиться. Здесь, где безопасно.

Это не та новость, которую можно переварить быстро или четко. Это сидит у меня в голове нетронутым, поскольку сначала я задаю самые несущественные вопросы.

— Ты заранее знал, что это произойдет? Вот почему ты построил этот бункер?

Он качает головой. Он худощавый лысеющий мужчина лет пятидесяти. Я знаю, что другие люди находят его привлекательным, но он никогда не был для меня никем, кроме моего отца.

— Я его не строил. Я купил его около пятнадцати лет назад вместе с десятками других семей, просто на случай, если случится что-то подобное. Нас здесь около двухсот человек. Мы будем не одни, мы запаслись всем необходимым и подготовились. Это будет сообщество. Мы ждем еще нескольких отставших, но потом нас запрут. Здесь мы будем в безопасности. Я обещаю.

Я сглатываю. Переплетаю свои руки вместе.

— А все остальные? Все мои друзья?

— Мне жаль, — отвечает он, качая головой. — Мне действительно жаль. Но мы не можем спасти всех.

Мои губы приоткрываются. Я смотрю на него. Я просто не могу вникнуть во все это.

— Как… как долго?

— Мы понятия не имеем. Это может занять много времени, если после столкновения с астероидом все станет по-настоящему плохо. У нас хватит припасов как минимум на пять лет.

— Пять… — по какой-то причине я оглядываюсь на Гранта, как будто он может дать какие-то ответы. — Но у меня промежуточные экзамены. И большая встреча в следующие выходные.

Может, кажется глупым упоминать о таких вещах, учитывая ситуацию, но следующий год моей жизни уже распланирован. Через несколько месяцев я заканчиваю школу с хорошими оценками и отличными результатами по внеклассным занятиям. Потом, в июле, мне исполнится восемнадцать. А осенью я поступлю в Йель. Ни у кого из нас никогда не было сомнений по этому поводу.

— Возможно, это займет не пять лет. Мы сможем следить за условиями на поверхности, так что, если будет безопасно или если все пройдет не так катастрофично, как мы опасаемся, тогда мы откроем двери и вернемся, и ты сможешь закончить школу, как планировала. Но это реально. Это именно та катастрофа, для которой построен этот бункер, и она происходит прямо сейчас. Моя самая важная работа — обеспечивать твою безопасность, и именно этим я занимаюсь.

Мои глаза горят, но я не плачу. Я ничего не делаю, только дрожащими руками хватаюсь за ремешок своей вязаной сумки.

— Я понимаю, насколько это расстраивает, и мы можем поговорить об этом подробнее. Я обещаю. У нас будет достаточно времени, чтобы все обдумать. Но прямо сейчас я должен кое о чем позаботиться, и у нас не так много времени, пока нас не закроют. Поэтому Грант покажет тебе все вокруг и убедится, что ты устроилась в своей комнате

— Кто он вообще такой? — спрашиваю я, оглядываясь на стоического мужчину позади нас.

— Он один из здешних охранников. Его приставили к нам сегодня. Так что, пожалуйста, просто позволь ему показать тебе все вокруг. Мы еще поговорим позже.

Я облизываю губы и киваю отцу, который воспринимает этот короткий жест как согласие. Он подходит ближе, чтобы поцеловать меня в щеку, а затем исчезает в лифте, оставляя меня наедине с Грантом.

— Это ваша с отцом квартира, — говорит он. Его голос звучит мягче, чем до того, как мы пришли сюда, так что, возможно, он не всегда такой грубый и напористый. — На этом этаже есть еще три квартиры. Они самые большие в заведении. На других уровнях их от шести до десяти.

— Сколько здесь уровней?

— Восемнадцать. Поскольку это была старая ракетная шахта, по сути, это подземный цилиндр. В дополнение к жилым помещениям, здесь есть общественные зоны. Классная комната для детей. Клиника. Библиотека. Кинотеатр. Дорожка для боулинга. Тренажерный зал. Плавательный бассейн.

— Бассейн?

Он кивает.

— Все построено таким образом, чтобы быть полностью автономным и отключенным от сети с резервными солнечными генераторами на случай, если что-нибудь случится с нашей основной энергосистемой. У нас есть собственные системы фильтрации воды и воздуха. А также гидропонный сад и резервуары для выращивания тилапии, так что мы сможем питаться, даже если наши запасы кончатся. Я могу показать тебе все, но не хочешь ли ты сначала посмотреть свою комнату?

Я киваю. Мне не приходит в голову иного ответа.

Моя комната большая и роскошная, как в пятизвездочном отеле, и в ней полно одежды и личных вещей. Есть даже окна, в которых отображается проецируемая ландшафтная сцена, из-за чего меньше ощущается, что мы находимся под землей.

— Тут мило, — говорю я, поскольку чувствую, что Грант ждет от меня какой-то реакции.

— Да. Так и есть.

— Где твоя квартира? — спрашиваю я. Мне нет особой необходимости знать это, но все равно любопытно.

— Персонал размещен на двадцатом уровне. У меня есть приличная комната. И никаких жалоб.

Он не купил себе доступ в этот бункер, как это сделали мой отец и другие жители. Ему придется работать для этого. Но все же… он будет в гораздо большей безопасности, чем большинство людей в остальном мире, если дела пойдут так плохо, как думает мой отец.

— Как ты вообще получил эту работу? — спрашиваю я его. — Я думала, что за место в этом бункере большая конкуренция.

— Меня рекомендовал мой бывший командир. Я понятия не имел, что это такое, пока не попал сюда. По понятным причинам это держалось в секрете.

— О, — я кладу свою сумку на маленький письменный стол. Я понятия не имею, что мне теперь делать.

— Ты хочешь экскурсию прямо сейчас? Или тебе нужна минута-другая, чтобы взять себя в руки?

Я слегка хмурюсь на него, так как мне не нравится намек на то, что я еще не собралась с силами. Само собой, я справилась с этим не хуже и не лучше любого другого.

— Я в порядке. И на то, чтобы все это переварить, уйдет больше минуты или двух.

— Не сомневаюсь.

— Сколько времени было у тебя?

— Я работаю на этой работе чуть больше года, но в основном это было обучение и подготовка к будущему событию, которое, возможно, даже не произойдет. О том, что мы закрываемся, я узнал сегодня с утра.

У него было немного больше времени, чем у меня, чтобы приспособиться. Но не так уж много.

— Ясно, — я бросаю взгляд на свой телефон, который выскользнул из моей сумки. Он напоминает мне обо всех моих друзьях. Все еще учащихся в школе. Понятия не имеющих, что будет происходить. Прерывисто дыша, я шепчу: — Так мы действительно оставим всех остальных умирать?

Он смотрит на меня несколько секунд, прежде чем ответить.

— Они не все умрут. Поскольку астероид упадет на другой конец света, у людей здесь будет шанс спастись, и я думаю, что все в Европе быстро уберутся оттуда. Здесь, внизу, у нас будет большое преимущество, но это преимущество не продлится вечно. Если все пойдет так, как я думаю, то в конечном счете выживание будет зависеть не от того, у кого больше денег. Речь пойдет о том, кто достаточно вынослив, чтобы выжить в новом мире.

Я действительно не могу поверить, что веду этот разговор. Этим утром я была так зла на Мелани Брубейкер за то, что она обращалась со мной как с сучкой, крадущей парня.

— В новом мире? — повторяю я. — Значит, ты думаешь, что старый мир не сохранится? Что, если все не так плохо, как они думают?

Я никогда не забуду выражение его глаз и тембр его голоса, когда он говорит мне об этом.

— Я думаю, что астероид определенно упадет, и к сегодняшнему вечеру все на планете узнают об этом. А это значит, что мир, каким ты его знаешь, уже исчез.

Глава 2

Два года назад

В очередную пятницу я просыпаюсь в полшестого без будильника, точно так же, как делала почти каждый день в течение трех лет, прожитых в бункере.

Большую часть своей жизни я просыпалась рано для утренних тренировок по плаванию, и это лучшее время, чтобы посещать бассейн без перерывов и отвлечений. Этим утром я чувствую тяжесть, будто мое тело не хочет двигаться, поэтому я сажусь на край кровати, потираю лицо и смотрю на искусственное окно на стене. Ранее в этом месяце я изменила проецируемую сцену на пляж, чтобы она показывала утренний восход солнца с волнами, мягко набегающими на песок.

Это подделка, так что сцена обеспечивает лишь небольшую степень утешения. Я тридцать шесть месяцев не видела настоящего солнца и неба, но проекция лучше, чем ничего. Это лучше, чем глухая стена.

Я стараюсь не тратить слишком много времени на жалость к себе. В конце концов, если бы меня не было в этом бункере, я бы либо умерла, либо влачила жалкое существование. В течение нескольких месяцев после начала карантина у нас здесь была связь, так что мы знаем, что произошло с миром до и после столкновения с астероидом.

Невообразимая смерть и разрушения. От первоначального удара. От того, как массовое бегство из Европы ввергло мировую политику и экономику в хаос. От разрушительных последствий для климата. От нехватки продовольствия. От одного стихийного бедствия за другим.

Тот, кто выжил там, наверху, находится в гораздо худшем состоянии, чем мы, так что я не собираюсь ворчать в относительной безопасности здесь, внизу, даже если это заставляет меня тосковать по теплу солнца. Ветру на моей коже. Запаху соли в воздухе на пляже.

Я позволяю себе всего несколько минут посидеть, сгорбившись и задумавшись. Затем заставляю себя подняться на ноги, иду в ванную, заплетаю волосы в одну тугую косу и надеваю одежду. Я хватаю полотенце, сумку для плавания и бутылку из холодильника — продезинфицированную и наполненную фильтрованной водой — прежде чем выйти в коридор и направиться к ближайшему лифту.

Я больше не живу в огромной квартире, которую мой отец изначально купил для нас.

В это время по утрам здесь всегда тихо. Большинство смен начинаются не раньше семи. Я спускаюсь на уровень бассейна, больше ни на кого не натыкаясь, и первый человек, которого я вообще вижу сегодня — Грант, который заканчивает свои утренние круги, когда я бросаю полотенце и сумку и наклоняюсь, чтобы достать очки. Я износила все свои плавательные шапочки несколько месяцев назад, и заменить их было нечем.

Когда я погружаюсь в прохладную воду, Грант останавливается на другой стороне бассейна, вежливо кивает мне и говорит:

— Доброе утро.

— Доброе утро, — отвечаю я.

Вот и весь наш разговор почти каждый день. Он, должно быть, приходит сюда около пяти, потому что он всегда заканчивает до того, как я сделаю свою разминку. Потом он идет в соседний спортзал поднимать тяжести, но я не утруждаю себя этим. Плавание — достаточная нагрузка для меня.

Иногда я подумываю о том, чтобы задать Гранту вопрос. Поделиться дружеским анекдотом. Сделать комплимент по поводу его фристайла. Все, что угодно, лишь бы начать разговор. Я ни с кем не сблизилась в бункере, но, похоже, я нравлюсь большинству людей. По крайней мере, они готовы улыбаться и болтать, когда я сталкиваюсь с ними. Даже люди, от которых у меня мурашки по коже и которых я стараюсь избегать, говорят мне больше, чем Грант.

С того дня, как он познакомил меня с этим местом, самым долгим разговором, который у нас когда-либо состоялся, был тот, когда он спросил, не хочу ли я переехать из квартиры моего отца.

Мой отец умер во сне чуть больше года назад. Однажды вечером я пожелала ему спокойной ночи, а на следующее утро он был мертв. Доктор не знал точно, что произошло. Вероятно, сердечный приступ. Они не были готовы использовать свои ограниченные медицинские ресурсы для изучения естественной смерти, какой бы внезапной она ни была.

Причина не имела для меня значения ни тогда, ни сейчас. Все, что важно — это то, что я потеряла своего отца.

Через несколько недель после его смерти Грант зашел ко мне, чтобы спросить, что я думаю об идее переехать в жилье поменьше. В конце концов, теперь я оказалась всего лишь одним человеком с самым большим жильем во всем комплексе. Грант был на удивление нежен, когда спрашивал. Он объяснил, что недовольные всегда были, и переезд станет великодушным жестом, который предотвратит обиду на меня со стороны людей, у которых было меньше. Он объяснил, что если я не захочу покидать квартиру моего отца, они сделают все возможное, чтобы удержать ее для меня, но он подумал, что было бы разумно поменяться местами с большой семьей, которая ютится в маленькой квартире.

Конечно, я переехала. У меня не было никакого желания жить в таком огромном, пустом пространстве — все оно было наполнено воспоминаниями о моем отце. Моя новая квартира маленькая, с одной спальней. Здесь очень мило, и мне всегда приятно видеть, насколько счастливы Джонсоны — родители, пятеро детей, две пары бабушек и дедушек — в этой большой квартире.

Грант кивнул после того, как я согласилась переехать. Пробормотал:

— Спасибо. Твой отец был хорошим человеком. Я скучаю по нему.

Это был самый долгий разговор, который у меня состоялся с этим мужчиной за последние три года.

Как всегда, я решаю не навязывать разговор мужчине, который явно в этом не заинтересован, и позволяю ему уйти, не сказав ни слова. Я плаваю до четверти восьмого, а потом возвращаюсь в свою квартиру, чтобы принять душ и одеться.

Оттуда я направляюсь на общественный уровень, чтобы забрать свой пакет с завтраком из главной кухни. Сегодня это маленький круглый омлет с помидорами и цукини, приготовленный из яичного порошка и подаваемый с кусочком тоста.

Все хорошо. У нас возникли некоторые проблемы с нашими аквариумами с тилапией, но наши сады по-прежнему процветают. Нам повезло, что у нас так много свежих овощей.

Я ем свой завтрак, пока спускаюсь в главные административные помещения. Большинству людей не разрешается просто заходить без предварительной записи, но мой отец всегда так делал, и никто не возражает, если я делаю то же самое.

Дэйв Кенни — разработчик и менеджер проекта бункера. Он дружелюбный, непринужденный мужчина лет пятидесяти. Такого я всегда мысленно называю «добрый старина».

Когда я вхожу в административный корпус, он слоняется по гостиной, разговаривая с несколькими другими людьми. Марта, его помощница. Грант, который закончил свою утреннюю тренировку и переоделся в серые брюки и черную футболку. И доктор Уиллоуби, который в своей прошлой жизни был климатологом и отвечает за мониторинг условий на поверхности, чтобы определить, когда безопасно будет выходить из карантина.

Я слышу обрывок разговора, когда открываю дверь и вхожу внутрь. Они говорят о качестве воздуха снаружи. Астероид выбросил огромное количество пыли и обломков, на некоторое время закрыв солнце и наполнив воздух загрязнениями. Просто дышать этим воздухом было бы опасно. Не настолько, чтобы убить кого-то мгновенно, но, безусловно, достаточно опасно, чтобы разрушить легкие и в конечном итоге привести к смерти всех, кроме самых сильных и удачливых. Осознание этого заглушило большинство протестов местных жителей по поводу выхода из карантина.

— Становится настолько лучше? — спрашиваю я, подслушав достаточно из разговора. — Какой там воздух снаружи?

Доктор Уиллоуби без колебаний делится со мной этой информацией.

— Намного лучше. Все еще загрязнено, но есть прогресс. Если ситуация продолжит улучшаться такими темпами, то менее чем через год воздух, вероятно, станет безопасным для дыхания без проблем со здоровьем.

— Вау, — я перевожу взгляд на Дэйва. — Тогда мы выйдем?

— Я не знаю. На поверхности все еще небезопасно. Насколько мы можем судить, стихийные бедствия начали утихать, и с воздухом проблем не будет. Но мы почти уверены, что здесь не осталось никакой узнаваемой цивилизации. Правительства свергнуты. Там все как на Диком Западе. Может быть, даже хуже. Даже если планета не убьет нас, это могут сделать другие люди, особенно если узнают, какими ресурсами мы располагаем здесь, внизу. Выход из карантина будет долгим и сложным обсуждением.

Я киваю, понимая все это. Я бы с удовольствием снова подышала свежим воздухом. Посмотрела на солнце и небо. Но если здесь, внизу, безопасно, а наверху — нет, то глупо будет выходить до того, как мы будем вынуждены.

После смерти отца я была эмоционально подавлена, и мне было трудно выйти из этого состояния. Мои дни, кажется, тянутся передо мной, как унылая, серая, бесконечная дорога, без поводов отвлечься или остановок для отдыха, но мне все равно кажется, что это лучше, чем быть мертвым.

Взглянув на Гранта, я задаюсь вопросом, что он думает обо всем этом. Он смотрел на меня. Я могу сказать это, даже несмотря на то, что он отводит взгляд, как только я поворачиваюсь в его сторону. Иногда я задаюсь вопросом, о чем он думает. Его так трудно понять.

И меня раздражает, что я, кажется, даже не нравлюсь ему.

Я еще несколько минут болтаю с Дэйвом и доктором Уиллоуби, а затем мне пора идти по коридору в кафе-бар на утреннюю смену.

У нас действительно есть кофе в бункере. Это один из предметов первой необходимости, который был припасен заранее. Но у нас ограниченный запас, поэтому кофе не может быть бесплатным для всех, когда люди выпивают по три-четыре чашки (или больше) в день. Каждому из нас выдается по одной чашке в день, и единственное место, где ее можно выпить — это кафе-бар.

Я работаю там посменно с девяти до полудня каждый день.

В течение первого года после карантина здесь все оставалось в значительной степени статус-кво. Жители пользовались привилегиями, порожденными их инвестициями, а персонал выполнял всю работу. Но на второй год в бункер попал вирус. Никто точно не знал, что это было и откуда взялось. Предполагалось, что системы фильтрации воздуха и вентиляции предотвращали воздушно-капельные заболевания. Что бы это ни было, оно менее чем за две недели убило тридцать девять из двухсот человек, находившихся в учреждении. Это стало огромным ударом по нашему чувству защищенности. Мы потеряли много сотрудников, а те, что остались, не смогли выполнять все задания. Поэтому мой отец и еще пара человек потрудились с Дэйвом над разработкой предложения по разделению задач, необходимых для поддержания работы всех наших систем. Это сняло большую нагрузку с персонала, и нас хватает, чтобы разделить необходимые обязанности на смены по полдня.

Некоторые из наиболее эгоистичных и высокомерных жителей жаловались, но Дэйв довольно твердо управляет сообществом. Люди, которые отказывались работать, не могли пользоваться местами отдыха, так что в конце концов даже самые плаксивые из нас сдались.

Я работаю поздним утром в кафе-баре и забочусь о чистоте бассейна и поддержанию нормального уровня воды в нем. И то, и другое — легкая работа. Я могла бы делать гораздо больше. Но каждый раз, когда я упоминаю об этом, мне говорят, что больше ничего не нужно.

Я завариваю новый кофейник, чтобы подготовиться к утренней суете. Многие люди заходят сюда выпить чашечку кофе с небольшим утренним перекусом. Затем я сажусь на табурет и обслуживаю тех, кто проходит мимо, болтая несколько минут со всеми, за исключением нескольких мужчин, от которых у меня мурашки по коже.

Все рады пообщаться со мной.

Никто не задерживается надолго.

Кафе-бар находится в углу главного общего этажа рядом с зоной отдыха и дальше по коридору от кинотеатра, библиотеки и игровой комнаты. Здесь всегда есть люди, которые просто проводят время вместе, наслаждаются отдыхом или ищут общения. Я наблюдаю за группами. Семьями. Парами.

И удивляюсь, почему это у меня никого нет.

Мой отец умер. С этим ничего нельзя поделать. И в отличие почти от всех остальных, у меня здесь не было никакой другой семьи. Но за последние три года я снова и снова наблюдала, как люди знакомятся — иногда случайно, а иногда в рамках долгосрочных партнерских отношений. Я видела, как супружеские пары распадались, а затем соединялись с новыми людьми. Когда мы закрылись, тут было всего шесть других подростков примерно моего возраста. Двое умерли от вируса, трое — девочки, и одного парня моего возраста зовут Бен. Он мне вроде как нравился. Я не была от него без ума или что-то в этом роде, но он был достаточно милым. Какое-то время я думала, что он может заинтересоваться мной. Я бы определенно не отказала ему. Но в прошлом году он сошелся с одной из других девушек.

Сейчас мне двадцать. Я могла бы сойтись с мужчиной постарше, если бы захотела. Однако свободных мужчин очень мало, и еще меньше — в подходящем для меня возрасте.

Единственный мужчина здесь, внизу, которого я нахожу по-настоящему привлекательным — это Грант, и он ясно дал понять, что я ему даже не нравлюсь.

И это нормально. Он мне тоже не очень нравится. Но трудно не заметить, какой он горячий, когда я так долго была одна, и у меня больше нет ни малейшей надежды найти парня.

Раньше мне нравилось читать любовные романы, но больше я этого не делаю. Они заставляли меня хотеть того, чего я не могу иметь, и это делало меня слишком несчастной. Сейчас я в основном читаю лайтовые детективы.

За эти годы у нас было несколько самоубийств. Не так много, чтобы это стало эпидемией, но определенно больше, чем было обычно в нашей прежней жизни.

Люди делают все возможное, чтобы устроить свою жизнь здесь, внизу. Я сама делаю все, что в моих силах. Но всегда кажется, будто мы находимся в подвешенном состоянии, ожидая, когда мир станет лучше. Нам не место здесь, внизу, где нет ничего, кроме искусственной обстановки. Мы созданы для того, чтобы чувствовать траву, ветер и солнце, обжигающие нашу кожу. Мы должны слушать пение птиц, сажать сады и чесать собак за ушами. Мы созданы для того, чтобы не оказываться запертыми в подземной тюрьме, даже если это единственное, что обеспечивает нам безопасность.

Некоторые люди не могут этого вынести. Я понимаю этот порыв, хотя никогда не задумывалась о таком шаге даже сразу после смерти моего отца. Я не уверена, почему. Просто я хочу жить.

Я хочу выжить достаточно долго, чтобы прожить жизнь лучше этой.

Когда мы приближаемся к полудню, кафе-бар пустеет, потому что большинство людей сосредоточено на обеде. Бен, единственный парень моего возраста, заходит незадолго до окончания моей смены.

Днем он работает в гидропонном саду, а сегодня утром болтался в игровой комнате. Он улыбается и машет рукой, когда видит меня, и делает крюк, чтобы поздороваться.

Он спрашивает о моем утреннем плавании и о том, что, по моему мнению, будет сегодня на обед. Я спрашиваю его о его девушке Таре, и он говорит мне, что все идет хорошо.

— Тебе тоже стоит обзавестись, — поддразнивает он со своей теплой улыбкой.

Я издаю сухой смешок.

— Подружкой? Может быть. Но, честно говоря, мне всегда нравились парни.

— Тогда найди себе парня.

— Я бы с удовольствием, но где именно я могу его найти?

Выражение лица Бена меняется.

— Ах. Да, это своего рода проблема. Но у тебя будет выбор, как только мы выберемся отсюда.

— Да, — я говорю это из вежливости. Не потому, что я в это верю.

— Ты расстроена из-за этого? Тебе бывает одиноко? — его карие глаза распахиваются в явном удивлении. — Кажется, ты всегда прекрасно справляешься сама по себе.

— Я в порядке. Но я не собираюсь лгать. Было бы здорово иметь кого-нибудь рядом.

— Да, наверное. И я уверен, что ты найдешь кого-нибудь. Ты такая красивая и такой замечательный человек. Сказать по правде, я мог бы подкатить к тебе, если бы не было ясно, что я не должен этого делать.

Пока он говорит, я замечаю, как Грант выходит из кабинета по коридору и направляется к главной кухне. Обычно он заходит в это время, чтобы забрать упакованный ланч. Ужин — единственное, что он ест за общими столами.

Сейчас в его внешности нет ничего примечательного, хотя я вижу, как он мельком бросает на меня взгляд. Обычно он кивает, и я слегка машу ему в знак приветствия. На самом деле ничего особенного. Просто отмечаю существование другого человека. Когда он видит, что я разговариваю с Беном, он отворачивает голову, кивая, как будто думает, что этот жест может прервать мой разговор. Так что у меня даже нет возможности помахать ему рукой.

Все взаимодействие длится менее пяти секунд, но это настолько отвлекает меня от слов Бена, что мне требуется минута, чтобы осмыслить то, что он сказал. Он уже меняет тему, снова упоминая, как он сегодня голоден и с нетерпением ждет обеда, когда я вспоминаю об этом.

— Что?

Бен хмурится.

— Что «что»?

— Что ты сказал? Что-то о том, что ты не должен был подкатывать ко мне?

— Да. У меня всегда было такое понимание.

— От кого?

— Ну не знаю, — он делает такое выражение лица, которое ничем не лучше пожатия плечами. — Просто в целом. Кажется, все это знают.

Мое сердцебиение ускорилось. Мои щеки горят. Я учащенно дышу, глядя на его невинно-растерянное лицо.

Как будто он не может поверить, что я еще не знала этого очевидного факта.

— Все знают, что они не должны ко мне подкатывать?

— Д-да. Так было уже некоторое время. Ты расстроена или что-то в этом роде?

Я смотрю на него, внезапно испугавшись, что вот-вот взорвусь.

Взорвусь от чего-то.

Я не была по-настоящему зла почти год. Я не уверена, почему. Просто такое чувство, что у меня не осталось достаточно энергии или эмоционального импульса для гнева. Я регулярно чувствовала раздражение, но не была по-настоящему зла.

Но прямо сейчас я зла.

В последнее время это чувство настолько чуждо моему существованию, что я почти не узнаю его, когда оно набухает, поднимается, наполняет меня.

— Я думал, ты знаешь, — продолжает Бен с озабоченным видом. — Я думал, ты вроде как хотела, чтобы об этом узнали все, и к тебе не приставали бесконечно. И что когда ты решишь, кто тебе интересен, ты просто попросишь.

Он такой милый и такой невежественный, что мне почти хочется рассмеяться, но я слишком отвлечена на горячее возмущение, пульсирующее внутри меня.

— Я не знала, — говорю я, понимая, что ему нужен ответ, иначе он продолжит проверять, все ли со мной в порядке. — Я думала, что никто не заинтересован во мне, — когда я вижу, что он собирается возразить на это заявление, я продолжаю: — Все в порядке. Ничего страшного. В любом случае, здесь не так уж много вариантов.

— Это точно, — он пожимает плечами и улыбается, когда видит приближающуюся Тару, свою девушку. — Но, похоже, наши сердца приспосабливаются к обстоятельствам, и в конечном итоге мы влюбляемся в окружающих нас людей, кем бы они ни были.

Это удивительно проницательный комментарий, но у меня нет возможности ответить, потому что он прощается и идет навстречу Таре. Это даже к лучшему. Мне сейчас слишком о многом нужно подумать, и все это никак не связано с Беном.

Кто-то предупредил, что ко мне нельзя приставать или ухаживать за мной. Может, это был мой отец, пытавшийся защитить меня, но на самом деле это на него не похоже. Он никогда не пытался помешать мне встречаться. После смерти моей мамы он всегда говорил мне, как бы неловко это ни было, что я могу поговорить с ним о сексе, мальчиках или отношениях. Эта коварная стратегия не похожа на его обычное поведение.

К тому же это явно продолжалось и через год после его смерти.

И кто остается?

Есть только один логичный вариант. Это должен быть Дэйв и остальные руководители в бункере. Ни у кого другого нет полномочий обеспечивать соблюдение такого рода запрета.

В целом они позволяют жителям делать со своей личной жизнью все, что те захотят, лишь бы никто не пострадал, это не расходовало ресурсы и не являлось растлением несовершеннолетних. Но сейчас мне двадцать. Взрослая по любым меркам. И все же каким-то образом я оказалась под запретом.

Гнев растет по мере того, как я перевариваю это новое знание. Эмоция нарастает еще сильнее, и вот я уже уверена, что злость вот-вот вырвется прямо из меня.

Я лишь наполовину осознаю, что Минди Грин подходит, чтобы занять мое место за кафе-баром. Моя смена закончилась, и это к лучшему. Я не уверена, что в данный момент смогла бы сосредоточиться на том, чтобы наливать кофе. Мне удается поддержать короткую, отвлеченную беседу с Минди, прежде чем мне разрешают уйти.

Это ощущается как судьба.

Первый, кого я вижу — Грант, выходящий из кухни и держащий свой пакет с ланчем. Наши пути пересекаются в коридоре.

Его взгляд скользит в мою сторону, автоматически оценивая окружение, но я вижу, как меняется его лицо, когда он замечает мой вид.

— Что не так? — спрашивает он хриплым голосом, резко останавливаясь.

Я чуть не задыхаюсь. Этот вид гнева настолько непривычен мне в последнее время, что я с трудом вспоминаю, что мне с ним делать.

— Как ты смеешь? — выдавливаю я.

— Что? — он явно сбит с толку моей атакой. Будучи неизменно практичным, он оглядывает коридор. Тут появляется все больше людей, которые приходят и уходят на кухню пообедать. Грант обхватывает пальцами мое предплечье и мягко тянет меня в пустую библиотеку, которая является ближайшей комнатой к тому месту, где мы стоим. Он закрывает за нами дверь. — В чем дело? — его ярко-голубые глаза настойчиво изучают мое лицо, тело напрягается, словно готовясь к кризису.

— В чем дело? В чем дело? — мне приходится прочистить горло, так как меня переполняют эмоции. — Как смеете ты, Дэйв и все остальные так поступать со мной? — я хочу наброситься на него физически. Встряхнуть его. Колотить его по груди. Сделать что-то активное, чтобы выразить ярость. Конечно, я этого не делаю. Я не склонный к насилию человек. — Я не ребенок, и я не принцесса в башне. Ты не можешь относиться ко мне так.

Я вижу, как на лице Гранта проступает осознание. Оно затмевает спешку, заменяя ее чем-то вроде осторожности.

— Что случилось? — спрашивает он почти нежным тоном.

Эта нежность ощущается как пощечина.

— Случилось то, что я узнала, как Дэйв сказал всем, что никто не должен приближаться ко мне. Как он мог это сделать? Как ты мог ему позволить?

Грант не имеет никакой власти над Дэйвом. Похоже, он пользуется его доверием, но он определенно не главный. Я не знаю, почему предполагаю, что Грант мог бы что-то сделать, чтобы остановить это, но, тем не менее, это ощущается как предательство.

Грант медленно вздыхает. Я вижу, как поднимаются и опускаются его плечи.

— Дэйв ничего не делал.

— Нет, делал. Никто другой не смог бы этого сделать. Я знаю, что это был Дэйв, и это абсолютно бессердечно.

— Он этого не делал. Это сделал я, — его челюсти плотно сжаты. Поза напряженная. Он как будто готовится к нападению.

И неудивительно. Я смотрю на него, тяжело дыша и почти ослепленная бурными эмоциями, затуманивающими мое зрение. Наконец мне удается выдавить:

— Ч-что?

— Я сделал это. Это была моя идея. Не Дэйва.

Такого я не ожидала, и поэтому мои чувства медленно приходят в норму.

— Но… но… зачем?… как ты мог?..

Черт возьми, на глаза наворачиваются слезы. Всегда так бывает, когда я слишком злюсь.

Я никогда не была близка с Грантом. Мы даже не дружим. Я не уверена, почему мой инстинкт всегда подсказывает мне, что он на моей стороне.

— Мне жаль, если это причинило тебе боль, но я не сожалею о том, что сделал это. Мы несем ответственность за твою защиту, и это был лучший способ, который пришел мне в голову.

— Я не нуждаюсь в такой защите! — впервые за все время я повышаю голос. — Почему я, а не кто-то другой?

— Потому что теперь ты совсем одна, — такое чувство, будто он тоже начинает злиться, но не так дико и пылко, как я. Его голос низкий, хриплый и оскорбленный. — У тебя больше нет отца. У тебя нет никакой другой семьи. У тебя нет партнера. Ты молода, красива, уязвима и одинока. Я не могу охранять тебя двадцать четыре часа в сутки, чтобы убедиться, что ты в безопасности.

Меня очень ненадолго отвлекает то, как он назвал меня красивой, но этого недостаточно, чтобы погасить мое возмущение.

— Меня не нужно охранять. Я взрослый человек, и мы живем не во времена пещерных людей.

Грант снова протягивает руку, чтобы взять меня за плечо. Он не сжимает. Это прикосновение не болезненно. Похоже, этот жест в основном предназначен для того, чтобы привлечь мое внимание.

— Ты, кажется, еще не понимаешь этого, но мы живем не в том мире, который знали раньше. Дэйв и я стараемся сдерживать деградацию, насколько это возможно, но чем более шаткими становятся наши обстоятельства, тем менее цивилизованно люди будут действовать. Так что да, в прошлом году, после смерти твоего отца, я принял лучшее решение, какое только мог, чтобы обезопасить тебя. Пусть лучше мужчины думают, что ты под запретом, а не что ты доступна для всех.

В его словах есть определенный смысл. Я очень хорошо знаю, что мир здесь, внизу — это не тот мир, из которого мы пришли, но он не кажется таким опасным. Люди по-прежнему в основном ведут себя как люди. Не животные. Но логика его слов приглушает мою ярость. Я представляю себе глаза тех мужчин, которые всегда наводили на меня ужас. Я делаю шаг назад, заставляя Гранта ослабить хватку на моей руке.

— Все ведь не так… все не так уж плохо, правда?

— Пока нет. Но становится все хуже. Мы тушим много пожаров, о которых не сообщаем широкой публике. Старые правила, которые скрепляли наше общество, теперь настолько ослабли, что их с легкостью нарушают. Так что да, я действовал жестко, что было не совсем справедливо по отношению к тебе. И я бы хотел, чтобы мне не приходилось этого делать. Но мы живем не в том мире, где незащищенная женщина может жить сама по себе и быть в безопасности. Даже здесь, внизу. Ты была бы слишком большим искушением, и не для всех было бы важно твое согласие. Все меняется, и не в лучшую сторону.

Его слова, тон и выражение лица напряженные, почти свирепые, и это остужает остатки моего гнева, как волна.

Все, что у меня остается — это бесформенная тревога, которая заставляет меня дрожать. Я прижимаю руки к груди.

Я так сильно хочу вернуть своего папу, что у меня трясутся плечи.

— Черт, пожалуйста, не плачь, — Грант протягивает руку, как будто его первым побуждением было утешить меня, но он опускает ее, не коснувшись меня.

— Я не плачу, — отвечаю я ему, говоря в основном правду. Я прочищаю горло и делаю хриплый вдох. — Ладно. Думаю, я отчасти понимаю это. Я по-прежнему чувствовала себя здесь в безопасности, но, возможно, это было скорее невежеством, чем безопасностью. Но ты позаботился о том, чтобы я всегда оставалась одинокой. Как я могу найти партнера и быть менее уязвимой, если ты позаботился о том, чтобы никто никогда не осмелился приблизиться ко мне?

Грант моргает. Это одна из немногих неосторожных реакций, которые я видела у него.

— Есть кто-то, кто тебя интересует? Если есть, дай мне знать, и я позабочусь, чтобы он знал, что все хорошо.

Здесь нет никого, кто бы меня интересовал. Даже Бен уже не привлекает. Здесь речь идет скорее о принципе, чем о практических аспектах.

Но, может быть, я хватаюсь за мелочи, когда на кону на самом деле стоит жизнь и смерть. Может, я действительно глупая, избалованная принцесса, которой я так старалась не быть.

— Мне все это не нравится, — шепчу я. Это похоже на признание. На риск.

— Я знаю, — бормочет он, и в его мягком голосе слышится больше резкости. — Я тоже не в восторге.

Мне требуется минута, чтобы взять себя в руки. Я глубоко дышу. Скрещиваю руки на груди. Закрываю глаза и пытаюсь вернуться к мрачному, спокойному оцепенению, в котором жила последний год. Оно не было хорошим, но по сути являлось безопасным.

Оно больше не возвращается.

Оно не вернется, даже когда я мысленно потянусь к нему.

Грант ранее сказал, что я совершенно уязвима, и именно так я чувствую себя прямо сейчас. Как будто я сижу на выступе, и со всех сторон мне грозит сокрушительное падение. Я не могу так жить. Я должна что-то сделать, чтобы дать отпор.

— Могу я попросить об одолжении? — я кое о чем подумала, и мне нужно сказать это, пока я не струсила.

Грант спокойно ждал, пока я возьму себя в руки. Он выпрямляется, услышав мой вопрос.

— Конечно. Что тебе нужно?

— Ты можешь научить меня самообороне?

Он внимательно изучает меня, не отвечая сразу.

— Пожалуйста? Мне не нравится чувствовать себя так. Я не хочу быть такой уязвимой. Но я не знаю, как стрелять из пистолета, или ударить кого-то кулаком, или вырваться, если кто-то схватит меня. Ты можешь научить меня? Пожалуйста?

Я не знаю, почему он колеблется. Похоже, он хотел бы, чтобы я этому научилась. Если я буду сильнее, это, безусловно, облегчит его работу. Я испытываю облегчение, когда он, наконец, медленно кивает.

— Да. Я научу тебя.

— Хорошо, — я слегка хмурюсь, глядя на него и чувствуя себя самой собой, чего не случалось уже целую вечность. — Это меньшее, что ты можешь сделать после того, как разрушил все мои перспективы отношений.

***

Я встречаюсь с Грантом в семь тридцать того же вечера на стрельбище. У него уже есть маленький пистолет, который он выбрал для меня, и он показывает мне основы использования и ухода за ним. На нашем первом уроке я не очень далеко продвигаюсь, но мне все же удается нажать на спусковой крючок и выстрелить в непосредственной близости к мишени.

Затем мы идем в отдельную комнату, которую охранники используют для тренировок. Грант расстилает коврик и начинает учить меня приемам самообороны.

Я хочу перейти к некоторым реальным приемам, но он считает, что лучше начать с прочного фундамента бойцовских навыков. Итак, мы тратим сорок пять минут на отработку основных ударов руками, блоков и пинков.

Я в отличной форме после плавания, но это так однообразно и утомительно, и мне кажется, будто я ничего не добиваюсь. Когда я упоминаю об этом, Грант коротко спрашивает меня, не думала ли я, что смогу освоить совершенно новый навык за один присест.

Конечно, он прав.

Но это займет целую вечность. И все это время, пока я учусь, мне придется находиться в тесном контакте с Грантом.

По большей части он вежлив и деловит. В его поведении нет ничего дружелюбного или мягкого. Но у меня самая странная реакция на пребывание так близко к нему.

Я не могу думать ни о чем, кроме его тела. На нем старые спортивные штаны и белая футболка, и чем больше мы работаем, тем сильнее он потеет. Меня это не смущает. Я тоже вспотела. И блеск пота, кажется, подчеркивает чувственность его физической формы.

У него мощные руки. Толстые бедра и восхитительно упругая попка. У него темные волоски на предплечьях и щетина на подбородке, а его каштановые волосы становятся все более и более растрепанными, так как он любит запускать в них пальцы, когда испытывает нетерпение.

Большая часть его нетерпения направлена в мой адрес. Я знаю это, хотя он никогда ничего не говорит, чтобы выразить недовольство.

Моя озабоченность его физическим телом становится все сильнее по мере продолжения практики. Пока, наконец, Грант не заходит мне за спину, чтобы показать, как лучше расположить руки для удара. Он прижимается своей грудью к моей спине и обхватывает мое тело обеими руками, чтобы двигать моими так, как ему хочется. Такое чувство, что он обнимает меня. Его твердое, горячее тело плотно прижимается к моему.

Моя кровь пульсирует. У меня в горле. В моих ушах. В кончиках моих пальцев. И в возбуждении, пульсирующем у меня между ног.

Прошло много времени с тех пор, как я чувствовала что-либо похожее на возбуждение, и это происходит так быстро, что почти причиняет боль.

Это пугает меня. Я делаю быстрый шаг вперед. Моя спина сразу же холодеет из-за отсутствия его тела.

Холодная и пустая.

— Извини, — бормочет Грант, очевидно, прочитав мою реакцию. — Прости. Я не хотел давить на тебя.

Я слишком смущена, чтобы смотреть ему в глаза. Он, очевидно, понял, что мне нужно было уйти от него, но, видимо, не знает почему. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть он не поймет, что я сейчас возбуждена.

— Я думаю, мы все равно сделали достаточно на сегодня, — говорит Грант, снова становясь резким и деловитым, в то время как меня все еще омывают горячие волны возбуждения и унижения. — Мы можем продолжить завтра. При условии, что ты все еще хочешь, чтобы я тебя учил?

— Хочу, — это важно. Слишком важно, чтобы сдаваться. А значит, мне нужно убедиться, что я больше не почувствую ничего подобного. — В то же время?

— В то же время.

— Ладно. Тогда увидимся.

Я хватаю полотенце, чтобы вытереть пот с лица и рук, делаю глоток воды из бутылки, которую принесла с собой, и затем направляюсь к двери.

Мне нужно убраться отсюда, но я планирую вернуться.

Случайная физическая реакция не помешает мне сделать все необходимое, чтобы я больше не чувствовала себя такой уязвимой.

Глава 3

Шесть месяцев назад

— Значит, мы действительно выходим из карантина? — я задаю этот вопрос, затаив дыхание, но не из-за остроты темы. Мы с Грантом тренируемся уже тридцать пять минут, и я вспотела и тяжело дышу от натуги.

Автоматически я подмечаю стойку Гранта — ноги расставлены, колени слегка согнуты, руки подняты в защитной позиции. Вот уже полтора года он учит меня драться и защищаться. Я знаю, что делаю, и он говорит, что я смогу постоять за себя против большинства оппонентов. Но я все еще не могу взять верх над ним.

Его глаза не перестают двигаться, улавливая малейшие движения моих рук и ног, малейшее подергивание выражения моего лица, но ему не составляет труда ответить на мой вопрос.

— Да, довольно скоро. Не уверен в точном дне, но мы не можем долго удерживать так много людей, которые хотят выйти на улицу.

За последний год атмосфера в бункере становилась все более напряженной, и все больше и больше людей хотели выбраться отсюда и попытать счастья во внешнем мире. Согласно последним показаниям, качество воздуха не совсем вернулось к тому, каким оно было до столкновения с астероидом, но оно больше не представляет серьезной опасности для здоровья. Таким образом, основные опасности, с которыми мы столкнемся, будут исходить от других людей. Я бы тоже с удовольствием вышла, но я доверяю Дэйву, доктору Уиллоуби, Гранту и всем остальным, кто лучше меня знает о вероятных рисках, когда мы откроем дверь. Поэтому каждый раз, когда мы голосовали по этому вопросу в прошлом году, я вставала на их сторону.

— Но эти люди по-прежнему в меньшинстве, — говорю я.

— Конечно, но сейчас мы почти пришли к ничьей. И когда набирается столько людей, желающих уйти, они так или иначе выберутся. Мы не хотим, чтобы они пытались обойти нас и подвергали всех опасности. Если мы возьмем руководство на себя, то, по крайней мере, сможем контролировать, как это происходит, и убедимся, что все останутся в максимальной безопасности.

— Как бы ты это сделал? — я жду, пока не покажется, что он собирается ответить, а затем быстро наношу удар в левую часть его челюсти, надеясь, что он достаточно отвлечен, чтобы я смогла нанести удар.

Конечно, это не так. Грант никогда не теряет сосредоточенности. Он блокирует мой удар и использует инерцию, чтобы обхватить меня за талию. Мне едва удается выскользнуть из его хватки, прежде чем он опускает меня на землю. В потасовке мне все-таки удается сбить его с ног быстрым ударом по лодыжке. Это не причинит ему вреда, но он вынужден отступить, чтобы восстановить равновесие.

— Хорошая попытка, — бормочет Грант, что из его уст является большим комплиментом. — Мы разобьем лагерь на поверхности с легким доступом к бункеру. У нас есть оборудование, чтобы установить электрифицированный забор по периметру, и с выставленной охраной мы, вероятно, будем в достаточной безопасности. Нам нужно послать разведчиков, чтобы проверить этот регион. Мы думаем, что большая часть населения уехала отсюда, но нам нужно знать, кто там находится и насколько большую угрозу они могут представлять. Возможно, наши запасы на исходе, но у нас все равно есть много ресурсов, за которые отчаявшиеся люди с радостью убьют нас.

Мы кружим по коврику на полу частного зала, который все еще используем для тренировок, и оба внимательно изучаем друг друга, ища шанс выбить преимущество. Мы занимаемся этим почти каждый вечер, а также тренируемся на стрельбище пару раз в неделю. Сейчас я хорошо владею различными видами оружия, хотя они мне по-прежнему не нравятся, и я гораздо лучше способна защитить себя, чем восемнадцать месяцев назад. Из-за наших ежедневных тренировок я провожу с Грантом больше времени, чем кто-либо другой в бункере, но я все еще не уверена, считает ли он меня другом. Я знаю его лучше, но во многих отношениях он по-прежнему совершенно непроницаемый.

— Что ж, это звучит как хороший план. Конечно, за таким периметром мы будем в безопасности.

— Мы будем в безопасности от пеших людей. Мы не будем в безопасности от танков или грузовиков.

Это пугает меня настолько сильно, что отвлекает, и, как всегда, Грант не дает мне никакой поблажки. Он пинает меня по коленям сзади, используя одну ногу в качестве рычага давления. Я падаю назад, но тут же откатываюсь в сторону, умудряясь ускользнуть из его рук и вскочить на ноги прежде, чем он сумеет воспользоваться своим преимуществом.

— Очень неплохо, — бормочет он, коротко кивая мне. — Твоей ошибкой было то, что ты слишком увлеклась разговором.

— Я знаю это, — отвечаю я с рычанием. — Но что ты имел в виду, говоря о танках или грузовиках? Ты думаешь, на нас нападет армия или что-то в этом роде?

— Это маловероятно. Производство топлива, должно быть, остановилось после падения астероида, и я сомневаюсь, что вокруг все еще достаточно бензина для заправки баков и грузовиков. Но дело в том, что мы не знаем. У нас все еще работает всего несколько камер на поверхности, поэтому мы видим только то, что они снимают. Раньше по этому району передвигались огромные армии опасных людей. Они смогли бы стереть нас с лица земли за считанные часы. В последнее время мы их не видели, но не знаем наверняка, живы ли они до сих пор. Если это так, я не уверен, что мы можем сделать, чтобы защитить себя, разве что вернуться в бункер как можно скорее.

— Мы должны провести экстренные учения, просто чтобы попрактиковаться в нашем реагировании на случай, если произойдет что-то подобное.

— Это есть в планах. Мы сделаем все, что в наших силах, хотя это будет огромный риск. Но в конце концов нам придется это сделать, поскольку наших запасов не хватит навсегда. И последнее, что нам нужно — это восстание здесь, внизу.

В прошлом году было много ожесточенных дебатов, но никто не пытался предпринять физические действия, чтобы получить желаемое. В этом смысле нам повезло. Я могу представить себе всевозможные кошмарные сценарии, вызванные отчаянием и недовольством, с которыми нам не пришлось сталкиваться.

Грант и я снова кружим друг вокруг друга.

— Так как скоро, по-твоему, мы откроемся?

— Если бы мне нужно было угадать, я бы сказал, в течение следующего месяца.

— Вау.

— Да.

— Я не знаю, стоит ли мне радоваться или пугаться.

— И то, и другое, вероятно, оправданно.

Прежде чем я успеваю ответить, из коридора за дверью комнаты доносятся приглушенные голоса. Вероятно, просто пара человек проходит мимо, но Грант поворачивает голову, чтобы посмотреть, очевидно, думая, что они могут войти в комнату.

Он хорошо меня натренировал. Я знаю, как воспользоваться минутным отвлечением внимания. Пока его голова смотрит в другую сторону, я бегу к нему, убежденная, что наконец-то смогу сбить его с ног.

Я ошибаюсь. Всегда неправильно недооценивать Гранта. Он протягивает одну руку еще до того, как успевает повернуть голову в мою сторону, и хватает меня за талию, используя инерцию моего бега, чтобы опрокинуть меня на спину на пол.

Он намеренно смягчает приземление, чтобы удар о коврик не был болезненным, но я ненадолго лишаюсь возможности дышать и не могу откатиться в сторону, хотя мой мозг кричит, что я должна это сделать.

Так что у Гранта есть шанс придавить меня весом своего тела. Я толкаю его в плечи так сильно, как только могу, пытаясь высвободиться, чтобы нанести удар или пинок ногой.

Это не работает. Он слишком большой. Слишком тяжелый. Слишком на мне. Ему удается схватить меня за одно запястье, затем за другое, и он прижимает мои руки к земле, раскинув их в стороны, оставляя меня совершенно беспомощной.

Я зла и раздражена тем, что он взял надо мной верх — зла на себя и раздражена им — но это не единственная причина, по которой мне вдруг стало жарко.

Его твердое тело прижимается ко мне по всей длине. Я чувствую каждый дюйм его тела. Его крепкие бедра вдавливаются в мои. Его грудь прижимается к моей груди. Его дыхание обдает мою влажную кожу. Его сильные пальцы сжимают мои запястья.

И его член прижат к моему животу. Он твердый. Полностью эрегированный. На нем старые спортивные штаны, так что ткань ничего не скрывает.

Это не первый раз, когда Грант возбуждается рядом со мной. Это происходит регулярно, и он всегда ведет себя так, словно это ничего не значит, как будто он едва замечает, так что я привыкла считать, что это бессмысленная физическая реакция, которая его не беспокоит. В конце концов, если бы он хотел трахнуть меня, у него были все возможности для этого, и он этого не пытался.

Сначала, заметив это, я почувствовала себя неловко, но больше так не происходит. Если это не беспокоит его, то и меня это не должно беспокоить.

Но сейчас совсем другое дело. Его эрекция упирается мне в низ живота. Я чувствую его очертания очень близко к своему паху. И это заставляет меня трепетать от жара. Болезненного возбуждения. Глубинной нужды.

Я чувствую его тело. Я хочу его тело — так, как никогда ничего раньше не хотела. Это все, что я могу сделать, чтобы не обхватить его руками и не притянуть ближе к себе. Не обвить ногами его талию, чтобы почувствовать его член именно там, где я хочу этого больше всего.

Я не делаю ни того, ни другого. Я не могу заигрывать с мужчиной, который никогда не проявлял ко мне ни малейшего интереса в таком плане.

Может, Грант и не настоящий друг, но сейчас он — самое близкое подобие друга, что есть у меня. Эмоционально я чувствую себя намного лучше, чем через год после смерти моего отца, но если бы у меня не было этих тренировок, моя жизнь была бы гораздо более пустой.

— Вставай, — бормочу я, и мой голос хриплый от чего-то похожего на отчаяние. — Грант, вставай. Сейчас. Сейчас же.

Он начал двигаться по первому моему слову, и проходит всего пара секунд, прежде чем он оказывается на ногах в паре метров от меня. Он раскраснелся и вспотел, но его лицо такое же стоическое и непроницаемое, как всегда. Он пристально смотрит на меня.

Это должно быть облегчением — освободиться от его веса, но это не так. Это ужасное чувство. Пустое, холодное и ноющее. Если я еще немного останусь в этой комнате, то наброшусь на него. Я знаю это наверняка. Такое чувство, будто я едва контролирую собственное тело.

Я поворачиваюсь к нему спиной и делаю несколько шагов к двери.

— Оливия.

Одно его слово останавливает меня, но я не оборачиваюсь. Я стою, уставившись на дверную ручку, тяжело дыша.

— Я сожалею об этом. Я не хотел вызвать у тебя дискомфорт, — он, очевидно, знает, что спровоцировало мою реакцию. Он всегда был таким прямолинейным и честным со мной.

— Я знаю, — удается ответить мне. — Все в порядке.

— Не в порядке, если прямо сейчас ты убегаешь. Я пытаюсь контролировать это, но не всегда могу. Это физическая реакция.

— Я знаю. В этом нет ничего особенного, — я все еще не обернулась. Я не могу.

— Тебе не о чем беспокоиться. Я не собираюсь приставать к тебе.

Я очень медленно моргаю, пытаясь переварить то, что только что сказал Грант. И не могу.

— Что?

— Я не собираюсь приставать к тебе, — повторяет Грант. Он приблизился ко мне на пару шагов. Я все еще не смотрю в его сторону, но слышу, что его голос звучит ближе. — Так что не начинай сторониться меня

Он это говорит. Он действительно это говорит. Нечто настолько нелепое, что с этим едва ли можно мириться.

Я резко оборачиваюсь.

— Ты думаешь, это меня пугает? Что я вся трепещу при мысли о сексе, как какая-нибудь наивная маленькая девочка?

Его голубые глаза распахиваются шире.

— Я не считаю тебя маленькой девочкой. Это должно быть очевидно.

— Но ты думаешь, я ухожу сейчас, потому что расстроена?

— А разве нет? — он хмурится. Все еще всматривается в мое лицо.

— Нет. Как ты можешь не знать, что я сейчас чувствую?

Еще через несколько секунд его взгляд внезапно становится горячим. Теперь он знает. Я это вижу. Он держится совершенно неподвижно.

— Мне двадцать один год. И я четыре с половиной года была заперта в этом бункере, не имея ни малейшего шанса сблизиться с мужчиной, потому что ты настаивал на том, чтобы обращаться со мной как с какой-то принцессой на пьедестале, — я не знаю, почему я вдруг говорю это. Совершенно бесстыдно. — Я не принцесса, Грант. Правда. И иногда мне хотелось бы, чтобы ко мне прикасались.

Его руки сжимаются в кулаки, и я почти вздрагиваю. Ни один из нас ничего не говорит, пока мы смотрим друг на друга через пару метров расстояния между нами.

Затем он, наконец, бормочет:

— Мы выходим из карантина в ближайшие несколько недель. Тогда все будет по-другому.

— Я знаю.

— Мы жили здесь в странном подвешенном состоянии. То, чего ты хочешь сейчас, совсем не будет тем, чего ты захочешь, когда вернешься в реальный мир, — его голос полон резкости, но в нем нет ни властности, ни снисходительности, ни обиды, ни разочарования. В основном просто констатация факта.

— Это я тоже знаю, — я говорю ему правду. Я не сомневаюсь ни в одном слове из того, что он говорит. Возбуждение все еще пульсирует во мне, но я знаю, что Грант прав. С моей стороны было бы глупо действовать опрометчиво прямо сейчас, подчиняясь лишь случайным, мимолетным импульсам, и принимать потенциально судьбоносное решение, когда весь наш мир вот-вот изменится.

Я кое-что делала руками со своими бойфрендами в школе, но у меня никогда раньше не было полового акта. И заниматься сексом в первый раз с мужчиной, который меня не любит — с тем, кто до сих пор иногда кажется мне чужим — это то, о чем я, скорее всего, потом пожалею.

Я больше не живу в том мире, где готова была рисковать, поэтому я этого не делаю.

— Увидимся завтра, — с этими словами я просто ухожу.

***

Вернувшись в свою комнату, я принимаю душ и остаюсь под струями до тех пор, пока горячая вода автоматически не отключается через десять минут (что является одним из встроенных методов экономии энергии и ресурсов заведения).

Затем я вытираюсь, расчесываю мокрые волосы и натягиваю майку и черные хлопковые пижамные штаны. Я долго смотрю на себя в зеркало. Моя кожа чистая и бледная, так как я уже много лет не загорала. Мой губы немного великоваты для моего лица. Мне нравится длинный изгиб моей шеи и плеч. Мое тело высокое и стройное, с развитой мышечной массой благодаря плаванию и тренировкам с Грантом. Моя грудь не слишком впечатляет, но у нее приятная форма, и я вижу очертания своих тугих сосков под майкой, так как на мне нет лифчика. Я выгляжу почти сексуально, несмотря на поношенную одежду и мокрые волосы.

Я никогда раньше не замечала, что выгляжу сексуально.

Я все еще пульсирую от похоти. От простой, инстинктивной похоти. Мое тело не получило того, чего хотело. Оно не подчиняется здравому смыслу и логике, как мой разум.

Качая головой своему отражению, я чищу зубы и затем забираюсь в постель. Еще немного рановато, но ничто из того, что я могла бы сделать, не привлекает моего внимания прямо сейчас.

Я лежу в темноте пятнадцать минут, уговаривая себя расслабиться и отпустить все это. Я приняла правильное решение. Мудрое, зрелое. Такое, которого ожидал от меня Грант.

Возможно, он находит меня сексуальной, но я не уверена, что он так уж сильно заботится обо мне. Он никогда не был мягок со мной. Никогда, даже в малейшей степени, не терял бдительности. Это не тот парень, с которым ты просто случайно решаешь переспать однажды вечером, если только ты не напрашиваешься на то, чтобы тебе причинили боль.

Не имеет значения, насколько сильно я все равно хочу этого.

Все изменится, когда мы выйдем из карантина. Ничто не будет ощущаться так, как сейчас. Эта мрачная, одинокая недожизнь в бункере наконец-то закончится.

Именно эта мысль — больше, чем что-либо другое — заставляет меня вскочить с постели и подняться на ноги. Я надеваю шлепанцы и выхожу из квартиры, так как моя пижама, вероятно, может сойти за обычную одежду. Я спускаюсь на лифте на уровень персонала и осматриваю пустой, тускло освещенный коридор.

Я знаю, где находится квартира Гранта. Я никогда не бывала там раньше, но пару лет назад обратила внимание на ее расположение. Просто случайная деталь, которую не было причин запоминать, но я все равно запомнила. Так что я могу подойти прямо к его двери и постучать в нее.

Я даже больше не думаю. Просто существую в горячем, нуждающемся тумане.

Грант открывает дверь после моего стука и удивленно моргает. Он, очевидно, тоже принял душ, потому что его волосы влажные, и на нем нет ничего, кроме пары черных боксеров-брифов и белой футболки. Он автоматически отступает назад, чтобы впустить меня.

Закрыв за собой дверь, я поворачиваюсь к нему лицом, открывая рот, потому что сейчас самое время что-то сказать. Объяснить, зачем я здесь. Сказать, чего я хочу.

Не выходит ни звука. Только странный, прерывистый вздох.

Дыхание Гранта тоже участилось, а в его глазах появился тот яростный огонь, который я мельком видела в тренировочном зале. Ярко-голубые глаза, кажется, темнеют, пока он смотрит на меня, а его зрачки как будто становятся больше.

Он тоже ничего не говорит.

Я не уверена, как долго мы так стоим. Вероятно, не больше минуты. Затем все внутри подталкивает меня к действию. Я хватаюсь за низ своей майки и стягиваю ее через голову. Это движение заставляет мою обнаженную грудь покачнуться.

Взгляд Гранта скользит по моему телу, и он уже хватает свою футболку сзади одним кулаком и сдергивает ее так же, как это сделала я со своей майкой.

Я и раньше видела его обнаженную грудь, когда он плавал, но сейчас все выглядит по-другому. Как-то более обнаженным. Крепкие мускулы, плотная плоть и покров темных волосков. Я наблюдаю, как он бросает свою футболку на пол, а затем снимает и нижнее белье.

Он снова полностью возбужден. Его член слегка подергивает при каждом движении. Я не могу отвести взгляд, даже пока вместо со шлепанцами сбрасываю свои пижамные штаны и трусики в беспорядочную кучу на полу.

Когда мы оба обнажены, я сокращаю расстояние между нами, поднимая руку, чтобы погладить грубую текстуру его груди. Опускаюсь вниз, пока не обхватываю пальцами его член.

У Гранта перехватывает дыхание. Небольшая реакция, но я ее слышу. Это посылает острую вспышку удовольствия между моих бедер.

Сейчас я не на шутку заведена. Грубая пульсация возбуждения, кажется, достигает моих пальцев на руках и ногах.

Без предупреждения Грант протягивает руку и сбивает меня с ног, как он делает на тренировках, когда пытается повалить меня на пол. Но на этот раз он укладывает меня на кровать. Это происходит так быстро, что я смотрю на него, разинув рот, запыхавшаяся и дезориентированная. Я лежу боком, мои ноги свисают с края, но он поднимает мои ноги и поворачивает мое тело в нужную сторону, забираясь на кровать поверх меня.

А потом он наваливается на меня всем телом, как это было на коврике ранее этим вечером. Но на этот раз мы оба голые. Его твердый член зажат между нашими телами, и он держится на выпрямленных руках. Он смотрит на мои груди сверху.

Я не уверена, что Грант собирается делать дальше, но он не целует меня. Он наклоняется, опускает голову и с силой лижет один из моих сосков, что заставляет меня издать бессловесное восклицание.

Затем он берет в рот другую мою грудь и сильно сосет ее.

Я извиваюсь и издаю глупые хныкающие звуки, потому что каждое прикосновение к моей груди как будто натягивает шнур, который ведет прямиком к разгоряченной боли между ног. Я протягиваю руку и впиваюсь ногтями в его плечи сзади, потому что мне отчаянно нужно держаться.

Грант все еще трудится над моей грудью, затем переносит свой вес только на одну руку, а другой раздвигает мои бедра и гладит мою киску.

— Черт, ты мокрая, — бормочет он, поднимая голову, чтобы посмотреть, как я мотаю головой взад-вперед и двигаю бедрами, пока один из его пальцев скользит внутри меня.

Сейчас все ощущается так хорошо. Это почти чересчур для меня, невозможно все осознать. Мое лицо кривится, пока я пытаюсь удержаться и не издавать слишком много постыдных звуков.

Грант добавляет второй палец и вводит их оба внутрь меня, поглаживая мои внутренние стеночки так, что я готова слететь с катушек. Я издаю странный всхлипывающий звук и вскидываю руки, цепляясь за одеяло под собой.

— Не сопротивляйся этому, принцесса, — он активнее двигает пальцами, и это порождает влажные, чавкающие звуки. — Ты почти у цели. Сделай пару глубоких вдохов.

Я без колебаний делаю то, что он говорит, и на втором выдохе удовольствие взрывается сильными спазмами. Мои интимные мышцы сжимаются вокруг его пальцев, и он продолжает двигать пальцами вопреки сокращениям. Это так приятно, что я слышу, как издаю беспомощный, задыхающийся звук при каждой пульсации ощущений.

— Вот так, — говорит он, пока я переживаю свой оргазм. — Хорошая девочка. Именно это тебе было нужно.

Именно это мне было нужно. Когда удовольствие начинает спадать, каждая мышца в моем теле расслабляется, и я чувствую себя мягкой, теплой, вялой и насытившейся. Грант поглаживает меня еще несколько раз, после чего убирает руку.

Я крепко зажмурила глаза, когда начала кончать, и только сейчас открываю их. Он все еще нависает надо мной. Все еще смотрит на меня сверху вниз своими горячими голубыми глазами.

— Тебе это понравилось? — спрашивает он грубым голосом.

— Да. Да, мне это так понравилось.

— Хорошо. Думаю, следующая часть тебе тоже понравится.

Я не знаю, что на это сказать. Я одновременно смущена и взволнована тем, как я среагировала. Я никогда не знала, что могу быть такой, чувствовать себя так.

Грант меняет позу, приподнимаясь надо мной на колени. Он все еще возбужден, его член подпрыгивает при каждом движении. Я нетерпеливо протягиваю руку и беру его в свои ладони, желая снова ощутить его самым интимным образом.

Я хочу, чтобы он задыхался и извивался, когда я прикасаюсь к нему, так же, как я задыхалась и извивалась, когда он прикасался ко мне.

Его дыхание снова срывается, когда я глажу его, но Грант держится очень спокойно. Хотя ему это нравится. Я вижу это по его напряженному лицу. Через минуту он резко мотает головой в сторону.

Грант наклоняется и нежно убирает мои руки, но я не возражаю, потому что предвкушаю то, что сейчас произойдет. Он несколько раз сильно сжимает свою эрекцию одной ладонью, затем говорит:

— Раздвинь для меня ноги.

Я сгибаю колени и раздвигаю бедра, ощущая, как холодный воздух касается моей теплой, влажной плоти. Он снова нависает надо мной, устраиваясь между моих ног. Он приподнимает мою попку и придвигает меня немного ближе к себе. Затем снова приподнимается надо мной на одной руке, раздвигая мои бедра еще шире.

— Я никогда не делала этого раньше, — говорю я ему.

— Я так и понял, — рука на моем бедре смягчается.

— Не смей обращаться со мной так, будто я вот-вот сломаюсь.

Грант на мгновение замолкает. Затем бормочет:

— Слушаюсь, — он берет свою эрекцию в одну руку и приставляет к моему входу, медленно направляя ее внутрь меня.

Я контролирую свое дыхание, когда проникновение становится глубже. Все так полно, туго и томительно. Ноющая боль, но не острая. Я задыхаюсь, когда он толкается глубже, потому что это так приятно и в то же время так сильно натягивает меня.

— Слишком? — голос Гранта немного запыхавшийся. Рука, на которую он опирается, слегка дрожит.

Я прикусываю нижнюю губу и качаю головой.

— Нет. Это приятно

— Скажи мне, если…

— Я же сказала, это приятно, — мое зрение затуманивается. Я закрываю глаза и мотаю головой из стороны в сторону, пока мое тело расслабляется от проникновения. — Мне это нравится. Мне нравится чувствовать себя так.

— Ладно. Просто скажи мне, если тебе что-нибудь не понравится, и я перестану.

Грант говорит это, чтобы я чувствовала себя в безопасности, и я знаю, что им двигают благие мотивы. Но на самом деле я не хочу чувствовать себя в безопасности прямо сейчас.

Я хочу чувствовать себя вот так.

По мере того как давление ослабевает, другие ощущения усиливаются. Это не острое, быстрое, взрывающееся удовольствие, как когда он действовал своей рукой. Это другое. Глубже. Медленнее. Больше. Я медленно двигаю бедрами навстречу ему. Издаю низкий горловой стон, потому что мне очень нравится это ощущение.

— Правильно, — бормочет Грант, чуть отводя таз назад, а затем снова подаваясь вперед, чтобы подстроиться под мои толчки. — Сделай именно так.

Я слышу, как издаю довольный, мурлыкающий звук в ответ на его поощрение. Я раскачиваю бедрами более намеренно, и он начинает толкаться по-настоящему.

Он двигается медленно и уверенно, и это помогает мне понять, что делать. Мое тело начинает двигаться само по себе, подстраиваясь под его ритм и гонясь за интенсивными ощущениями, которые возникают из-за трения между нами.

Я издаю охающие звуки, когда мы двигаемся вместе. Это одновременно и от усилия, и от удовольствия. Когда я слышу себя, то пытаюсь остановить их, но никак не могу это контролировать. Эти звуки продолжают нарастать. Плотские. Примитивные. Совершенно бесстыдные.

Я так увлекаюсь этим, что ускоряюсь, выпадая из ритма и пытаясь насадиться на него снизу. Я хочу большего. Я хочу снова кончить. Я хочу почувствовать все. Все это. Прямо сейчас.

— Притормози немного, — хрипит Грант. Он сам издает немало звуков, пока трахает меня. Более грубые и животные звуки. — Не хочу, чтобы это закончилось слишком быстро.

Он меняет свое положение так, чтобы обхватить мою попку одной рукой и тем самым управлять моей скоростью.

Когда тебя вот так замедляют, это раздражает. Это причиняет боль, но в какой-то дразнящей степени. Я начинаю скулить и позволяю ему двигать моим телом в его ритме.

— Вот так. Именно так.

Сейчас я хнычу из-за задержки оргазма, но мне так приятно делать это таким образом, следовать его примеру. Я царапала его спину, но теперь мои руки опускаются ниже, мои пальцы стискивают тугие мышцы его задницы.

— Пожалуйста, — выдыхаю я, выгибая шею и крепко зажмуривая глаза. — Пожалуйста. Мне это так нужно.

— Я знаю. Ты почти готова, — он еще не ускоряется. Его толчки размеренные, сильные и направлены под правильным углом.

Из моих глаз катятся слезы, удовольствие нарастает и нарастает, но не достигает пика.

— О, бл*дь. О, пожалуйста. Мне нужно…

Я кончаю прежде, чем успеваю произнести еще хоть слово, выплескиваю свое удовольствие безудержными всхлипами, пока мое тело сотрясают спазмы.

Грант начинает что-то говорить, но мои интимные мышцы яростно сжимаются вокруг его члена, и это, очевидно, лишает его самообладания.

Он издает протяжный горловой звук, и его бедра набирают темп. Он внезапно начинает трахать меня быстро и жестко. Гораздо жестче, чем раньше.

И это ощущается еще лучше, еще грубее. Я хнычу и тяжело дышу, когда отголоски моего оргазма начинают перерастать во что-то новое.

Трахая меня, Грант передвигает мои ноги одну за другой так, чтобы они плотно обхватили его спину. Я хотела бы молчать, но не могу. Вместе мы заставляем кровать биться о стену и издаем примитивные шлепающие звуки, когда наша плоть соединяется.

В этом положении ноющая боль сильнее, чем раньше, но даже боль ощущается приятно. Мне это нужно. Я хочу этого.

Что-то невысказанное — непризнанное — внутри меня отчаянно нуждается в том, чтобы меня брали именно так.

Я кончаю снова прямо перед оргазмом Гранта, и мой всхлип удовольствия прерывается, когда он резко выходит из меня и небрежными брызгами кончает мне на живот.

Все заканчивается так же быстро, как и началось. Я измучена, взмокла от пота и полностью насытилась, и я безвольно лежу на его кровати, пока мое тело продолжает подергиваться от отголосков спазмов

Грант ласкает себя в последний момент оргазма, пару раз постанывает, переводя дыхание и глядя вниз на свою сперму на моем животе. На мгновение его лицо становится довольным. Почти мягким.

Затем он снова становится прежним. К его чертам возвращается типичное стоическое самообладание. Он встает и хватает полотенце, вытирает мне живот и между ног. Мне удается сесть, впервые испытывая неловкость. Пока мы занимались сексом, он ощущался по-другому, но теперь он снова Грант.

И я просто заявилась в его комнату без приглашения, чтобы трахнуть его.

— Я не причинил тебе боли, нет? — спрашивает он наконец, присаживаясь на край кровати рядом со мной.

Было немного больно, но я хотела этого.

— Мне понравилось.

— Ладно. Хорошо, — Грант делает паузу, затем признается. — Мне тоже.

Еще минуту мы сидим и тяжело дышим.

Кто-то должен закончить это, и я понятия не имею, как это сделать.

— Наверное, нам не стоит делать это снова, — говорит наконец Грант.

— Я знаю, — я с самого начала знала, что это случится только один раз. Я встаю и говорю ему то, что тоже является правдой. — Но если все изменится, когда мы выйдем из карантина, я хотела получить то, чего хочу здесь, внизу. Хотя бы раз.

Глава 4

Вчера

Единственной константой в моей жизни всегда было плавание. Независимо от того, где я нахожусь и что происходит в моем мире, я могу встать пораньше, надеть костюм и защитные очки и нырнуть в прохладную хлорированную воду. Мое тело знает, что делать, не задумываясь. Работать ногами. Грести руками. Синхронизировать дыхание. И заставить себя двигаться. Быстро. Плавно. Мощно.

В такие моменты я контролирую все, даже когда остальной мир разваливается на части.

Через пять месяцев после выхода из карантина все изменилось, но я по-прежнему плаваю каждое утро. В конце концов у нас закончатся химикаты или энергия, необходимая для поддержания бассейна в рабочем состоянии (или и то, и другое), но этого пока не произошло. Так что в пятницу утром я встаю в шесть часов в квартире в бункере, которая все еще принадлежит мне, и спускаюсь на уровень бассейна.

Там пусто, как и всегда сейчас. У Гранта ранняя утренняя смена, он охраняет периметр лагеря на поверхности, так что он больше никогда не плавает, когда это делаю я.

Я плаваю всего час, потому что моя рабочая смена начинается раньше, чем обычно. Я спешу обратно в душ и переодеваюсь в джинсы, облегающую футболку с V-образным вырезом и туристические ботинки, которые мой отец включил в мой гардероб в бункере, но я их вообще не носила, пока мы не вышли из карантина. Я заплетаю свои мокрые волосы в одну длинную косу, поскольку у меня нет времени что-либо с ними делать, а затем поднимаюсь на лифте на поверхность, где большая часть нашего сообщества занята своими утренними делами.

Нас осталось всего шестьдесят шесть человек. Из двухсот человек, которые были помещены в карантин пять лет назад.

Как только мы открылись, несколько семей уехали, чтобы заниматься своими делами, больше не находясь под каблуком у руководства бункера. Я знала и любила многих из тех, кто уехал, и я не имею ни малейшего понятия, что с ними случилось.

Если это хоть немного похоже на то, что произошло с нами за последние пять месяцев, то большинства из них уже нет в живых.

В первые пару месяцев, прежде чем мы узнали достаточно, чтобы принять строгие меры предосторожности, на нас напали несколько разведывательных и охотничьих отрядов, угнали транспортные средства и убили наших людей. Может показаться, что вокруг осталось очень мало людей, но если мы по какой-либо причине оказываемся в неподходящих местах, то становимся мишенями бродячих банд, единственной целью которых, кажется, является причинение вреда невинным. Теперь мы лучше знаем, как избегать наиболее опасных районов, так что прошло уже больше месяца с тех пор, как кто-либо из наших людей подвергался нападению.

Но у нас были и другие проблемы. Два месяца назад в наш бункер попала болезнь. Доктор Уиллоуби считает, что это вирус, который наверняка развился, пока мы были под землей, и поэтому мы не контактировали с ним ранее и не развили иммунитет. Он убил тридцать восемь из нас.

Я ужасно сильно заболела, но оказалась одним из тех счастливчиков, которые поправились.

Так что в целом наша численность сократилась с тех пор, как мы вышли из карантина. Некоторые люди думают, что это было ошибкой, но в конце концов у нас бы закончились припасы, так что вряд ли мы смогли бы долго оставаться там — вечно прятаться от того, во что превратился наш мир.

Моя жизнь больше не безопасна и не скучна, как раньше, но я менее одинока, чем раньше. Люди ведут себя по-другому, как будто смирились с тем, что мы вышли из заточения в бункере. Что отныне жизнь будет именно такой. Я чувствую, что теперь у меня есть друзья, которых раньше не было, и мне действительно нравится выполнять работу, которая заключается не только в раздаче кофе.

Мы обменяли весь наш запас оставшегося кофе на несколько куриц с соседней фермы — это первые дружелюбные люди, которых мы встретили на поверхности. Так что теперь, по крайней мере, у нас есть яйца.

Но больше никакого кофе.

Моя утренняя смена проходит в столовой, одном из новых зданий, которые мы построили в нашем лагере. Каждое утро я работаю с женой Дэйва, Мэри, над составлением дневного рациона и распределением его по пайкам. В дополнение к продуктовым пайкам мы также стараемся приготовить большую кастрюлю супа или тушеного рагу из любого доступного свежего мяса, поэтому каждый человек получает продуктовый паек и миску супа на день. Сегодня Тара готовит что-то вроде рыбного рагу неподалеку от того места, где работаем мы с Мэри.

Мэри — дружелюбная женщина лет пятидесяти с ямочками на щеках. Она любит смеяться и сплетничать, и теперь она одна из моих любимых людей. Мы готовим дневной рацион, состоящий из свежего хлеба, испеченного сегодня утром из муки, которую купили на ферме, овощей с наших огородов (гидропонных и новых поверхностных), протеинового батончика из наших старых запасов и немного вяленой свинины. Она болтает со мной обо всем, что произошло вчера с нашими людьми (она все это знает), и поддразнивает меня, говоря, что мне надо распустить волосы из косы, чтобы выглядеть особенно красивой для любых симпатичных парней, которые зайдут забрать свои пайки.

Она убеждена, что каждый холостой мужчина, которого мы знаем, интересуется мной, хотя это, очевидно, неправда. Я просто смеюсь и поддразниваю ее в ответ (лишь наполовину искренне) по поводу того, что мне придется отправиться в глубинку, чтобы найти себе мужчину.

— О, я думаю, у тебя здесь есть по крайней мере один, который с радостью согласился бы стать твоим парнем, — разговаривая, Мэри ловко заворачивает пачку.

Я останавливаюсь и поднимаю на нее взгляд. Затем перевожу взгляд в ту сторону, куда она кивает.

Без всякой на то причины я ожидаю увидеть Гранта, но этого не происходит. Это глупый порыв. Иррациональная вспышка чувства. Я вижу Гранта почти каждый день, но больше почти не разговариваю с ним.

Мы закончили наши ежедневные тренировки, как только вышли из карантина.

Вместо него я вижу Ноя, самого молодого из мужчин, первоначально нанятых в качестве охранников. Он, наверное, всего на шесть или семь лет старше меня. Он не особенно красив, но достаточно мил и привлекателен, с теплыми карими глазами и кривой улыбкой.

Он приходит каждый день, чтобы забрать свой паек, и задерживается, чтобы поболтать. Сначала я подумала, что это из-за Мэри, так как он в основном разговаривал с ней. Но она настаивает, что он так долго околачивается рядом из-за меня, и я начинаю думать, что, возможно, она права.

Сегодня он берет паек, которую я ему предлагаю, и переминается с ноги на ногу.

— Как ты сегодня, Оливия?

— Довольно хорошо, — я улыбаюсь ему в ответ, потому что он мне нравится, а также потому, что это новое и странное чувство — когда мужчина проявляет ко мне интерес.

В семнадцать лет я начала привыкать к этому, но в бункере я не получала ничего, кроме нескольких жутких взглядов от случайных мужчин и одной неожиданной ночи секса с Грантом.

— Ты плавала сегодня утром?

Он всегда спрашивает об этом, когда обращается непосредственно ко мне.

— Ага. Плавала. Примерно час.

— Ты сегодня действительно прекрасно выглядишь, — он улыбается и слегка наклоняется ко мне.

Это самый прямолинейный разговор, который он когда-либо вел со мной, и от этого мои щеки вспыхивают жаром. Я смотрю на себя, искренне удивленная. Мэри только что говорила мне, что мне нужно распустить волосы, но, возможно, прическа не имеет значения. Взгляд Ноя продолжает опускаться к моей груди, хотя он явно пытается удержать глаза прикованными к моему лицу.

— Спасибо, — я смотрю на Мэри в поисках помощи, но она притворяется, что не слышит.

— Какие у тебя планы на день? — спрашивает он.

Мое сердцебиение участилось, но это скорее реакция паники, чем возбуждения. Двадцатидвухлетняя девушка не должна быть столь неопытной и бояться простых свиданий, но я такая.

Я определенно такая и есть.

— Я толком и не знаю, — выдавливаю я так естественно, как только могу. — Я работаю здесь все утро. Потом обычно помогаю в саду или осматриваюсь в поисках чего-нибудь еще, что нужно сделать.

— Ну, у меня дежурство в карауле до пяти, но сегодня вечером, если у тебя будет свободное время, найди меня, и мы сможем прогуляться или еще что-нибудь.

Мои щеки становятся еще краснее, если это вообще возможно.

— О. Да. Может быть. Я так и сделаю, если у меня будет время.

Вот. Это было не так уж плохо. Не грубо и не пренебрежительно. Но я также не беру на себя обязательства, поскольку понятия не имею, хочу ли я это делать.

Ной, кажется, совершенно доволен моим ответом, и неторопливо уходит, здороваясь и улыбаясь каждому, мимо кого проходит.

— Почему ты не поощрила его? — спрашивает Мэри, как только он оказывается вне пределов слышимости.

— Я не знала, смогу ли я прийти.

— Он просто милашка. Я думала, ты будешь в восторге, — Мэри бросает на меня резкий взгляд. — Есть ли кто-то еще, за кого ты держишься?

— Нет! Нет, конечно, нет. Мне очень нравится Ной. Я просто… не делала ничего подобного раньше.

— О. Да. Я думаю, тебе было всего семнадцать, когда мы переехали в бункер, так что ты упустила много нормального жизненного опыта. Но нет никаких причин, по которым ты не можешь получить некоторые из этих впечатлений прямо сейчас. Разве тебе не нужен мужчина?

Я пожимаю плечами, понятия не имея, как на это ответить.

— Я… думаю, да. Если все сложится. Но я не хочу просто любого мужчину, если так можно сказать. Я хочу, чтобы он был подходящим.

— В этом действительно есть смысл. Но, к сожалению, мы больше не можем быть слишком разборчивыми. У нас есть лишь ограниченное количество парней на выбор, и кто знает, встретим ли мы кого-нибудь еще. Если тебе кто-то нужен, стоит выбрать лучшее из того, что есть в наличии, чем ждать неизвестно чего.

Конечно, она права. Абсолютно права. С моей стороны глупо сомневаться в том, стоит ли начинать отношения с хорошим парнем, когда у меня, возможно, никогда не будет другой возможности.

Может, все дело в той ночь, которую я провела с Грантом. В ней не было ничего романтичного или обнадеживающего на будущее, но эти воспоминания все еще сидят у меня в голове, как груз. Это каким-то образом исказило мои естественные инстинкты сексуального влечения и романтической привязанности.

Каким бы странным и извилистым ни был этот путь, он явно ведет в никуда. А с Ноем передо мной открывается хорошая, легкая дорога.

Я киваю Мэри.

— Ты права. Мне действительно нравится Ной. Я обязательно найду его сегодня вечером, и мы сможем прогуляться и просто… посмотрим.

— Очень хорошо. Я думаю, это прекрасная идея. Ты всегда такая серьезная, вдумчивая и трудолюбивая. Это хорошо, но тебе всего двадцать два. Тебе нужно время от времени немного развлекаться. Я думаю, тебе не помешал бы бойфренд.

Бойфренд.

Может, это было бы неплохо.

Я долгое время жила с мыслью, что у меня не было реального шанса на отношения. Наверное, тот факт, что Ной почти пригласил меня на свидание, означает, что Грант снял со меня запрет на отношения.

Теперь все по-другому, и думаю, это означает, что я тоже должна быть другой.

***

Когда моя утренняя смена заканчивается, я беру миску тушеной рыбы и сажусь есть ее за стол с Дэйвом, Мэри, доктором Уиллоуби и еще несколькими людьми. Затем я беру свой паек с едой и планирую отнести его к себе домой, прежде чем вернусь помогать в саду.

Несмотря на новые здания, которые они построили на поверхности, мы все по-прежнему спим в квартирах в бункере. Я захожу в укрепленный гараж, в котором находится лифт, когда его поднимают на поверхность. Либо прочность конструкции, либо наше удаленное местоположение сработали так, как было задумано, потому что за те пять лет, что мы были заперты, никто не разрушил гараж и не украл ни одной машины.

Некоторых из них сейчас нет, их угнали, когда на наши отряды напали, или же их забрали люди, покинувшие нашу группу. Но у нас все еще есть несколько пикапов, пара джипов, два мотоцикла и небольшой пропеллерный самолет, а также приличный запас топлива.

Когда это закончится, наши автомобили станут бесполезными, потому что, похоже, больше негде будет достать бензин.

Поскольку мы так бережно относимся к экономии топлива, я удивляюсь, когда, входя в гараж, слышу, как заводится двигатель. Из любопытства я стремлюсь узнать, что происходит.

Это Грант. Очевидно, он только что завел один из джипов — похоже, тот самый, на котором он так давно привез меня сюда с частного самолета моего отца — и теперь перегибается через заднее сиденье, чтобы переставить то, что у него там лежит.

— Куда ты направляешься? — спрашиваю я, подходя ближе. Охотничьи отряды выдвигаются ранним утром, и в последнее время мы не проводили никакой разведки, так как теперь довольно хорошо знаем местность в ближайшем регионе.

Он заметно дергается, его голова все еще склонена над задней частью автомобиля. Он медленно выпрямляется.

— В «Новую Гавань». Это та ферма примерно в часе езды отсюда.

— О. Мы снова обмениваемся припасами?

Голубые глаза Гранта быстро пробегаются вверх-вниз по моему телу, затем возвращаются к моему лицу.

— Да. Нам нужно больше куриц и больше муки. И у нас есть много того, чего нет у них, так что мы можем торговать.

Я подхожу к нему поближе, чтобы заглянуть в кузов джипа. Внутри тщательно упакованного отделения находятся сумки с одеждой, коробки с механическими деталями и несколько винтовок.

— Что за детали в этих коробках?

— Это небольшой солнечный генератор. У нас есть несколько, и прямо сейчас нам ни один из них не нужен. И вся эта одежда принадлежит людям, которые умерли.

— О, ничего себе. Мы должны купить много муки и куриц взамен всего этого барахла.

— Надеюсь на это.

Это самый долгий разговор, который состоялся у меня с Грантом за последние месяцы. Он кивает и здоровается всякий раз, когда мы видим друг друга, и он ответит на вопрос, если я его о чем-то спрошу, но он не болтает.

Не то чтобы это что-то значило. Он никогда не был болтуном. Единственная причина, по которой мы раньше проводили время вместе, заключалась в том, что он учил меня обороняться. Ему больше не нужно этого делать.

Когда пару месяцев назад у меня была лихорадка, а иногда и бред из-за этого вируса, я смутно припоминаю, как он торчал рядом. Возможно, тогда он и говорил со мной, но те дни слишком туманны, чтобы я могла их припомнить.

От того, что я сейчас с ним, мое нутро странным образом совершает кульбит. Это неприятное чувство. Вот почему это не имеет абсолютно никакого смысла, когда я слышу свой голос, спрашивающий:

— Можно мне поехать?

— Что?

— Ты меня слышал. Я спросила, могу ли я поехать с тобой.

— Там небезопасно. Ты это знаешь. Нужно ли мне перечислять всех, кто умер, когда они находились за нашим забором?

— Нет. Тебе не нужно их перечислять. Но ты едешь один, так что, я полагаю, ты знаешь маршрут, который позволит избежать опасных участков. К тому же я могу сама о себе позаботиться. Ты об этом позаботился.

Грант отвечает не сразу. Просто внимательно смотрит на меня.

— У тебя на переднем сиденье ничего нет, так что для меня место найдется. И дополнительный пистолет, несомненно, сделает это безопаснее, чем поездка в одиночку, — я похлопываю по пистолету, который теперь всегда ношу в кобуре на бедре.

В бункере мне он был не нужен, но, похоже, все согласны с тем, что на поверхности нам нужно оставаться вооруженными.

Грант все еще не ответил. Его челюсти слегка напрягаются. Я знаю, потому что вижу, как на его лице подрагивают несколько маленьких мускулов.

Он придумывает способ возразить, что по какой-то причине заставляет меня сказать:

— Я никогда никуда не выхожу. У меня почти никогда не бывает возможности даже выйти за ограду. Мне больше не семнадцать, и я не беспомощна, но меня все еще защищают, как будто я ребенок. Я такой же компетентный член этого сообщества, как и все остальные. Так что либо назови мне вескую причину, по которой я не должна ехать, либо убирайся с моей дороги.

Грант коротко выдыхает, а затем коротко кивает в сторону пассажирского сиденья.

— Когда мы будем там, ты будешь делать то, что я скажу. Никаких споров.

— Я не собираюсь тебя задерживать, — я хмуро смотрю на него, но втайне пребываю в восторге. Мое дыхание участилось, а сердцебиение ускорилось. Мне разрешают выехать. Сделать что-нибудь. Узнать больше о мире за пределами нашего лагеря.

— Я не об этом беспокоюсь, — бормочет Грант, садясь за руль.

Я хочу показать ему язык, но мне удается подавить этот глупый порыв.

Вместо этого я машу и улыбаюсь нескольким людям, которых мы минуем, пока он подъезжает к воротам и ждет, пока охранники откроют их для нас.

Я все еще улыбаюсь, когда Грант везет нас по полуразрушенным проселочным дорогам, ведущим на запад. Он ничего не говорит, но я и не жду от него этого. Я наслаждаюсь дуновением ветра в лицо из открытого окна и новыми видами.

Много пыльного голубого неба. И солнце, палящее прямо над нами. Заросшие леса, кустарники, луга с высокой, неухоженной травой. Случайные разрушенные здания и сломанные дорожные знаки — отголоски мира, который существовал раньше.

Это не похоже на тот же самый мир. Я не видела плавных перемен. Одно дело, когда я входила в бункер, и совсем другое сейчас, когда я вышла. Интересно, каково было бы находиться здесь все это время? Увидеть, как старый мир сровняли с землей и превратили в этот незнакомый. Может, тогда в этом было бы больше смысла. Может, тогда не казалось бы, будто мы находимся на совершенно другой планете, как мне часто кажется сейчас.

Примерно через двадцать минут Грант сбавляет скорость, поскольку дорога ведет через руины того, что когда-то было маленьким городком. Я чувствую, как его взгляд скользит по моему лицу, и смотрю на него.

— Что? — требую я, глядя на него.

— Ты не этого ожидала?

— Честно говоря, я точно не знаю, чего я ожидала. Хорошо ненадолго уехать из лагеря, и леса и пастбища именно такие, как я думала. Но это… — я машу рукой, показывая на разрушенный город. — Мне просто немного грустно от этого. Посмотри. Раньше это был «Макдональдс».

Намек на выцветшие желтые арки под обломками почему-то вызывает у меня боль в груди. Мои глаза горят. Я понятия не имею почему.

— Да, — тихо бормочет Грант.

Я с трудом сглатываю.

— Я думаю, у нас никогда по-настоящему не было времени все это обдумать. Что происходило с миром на поверхности. Ну то есть, мы знали это в теории, но видеть это вот так — совсем другое дело. Все, что было раньше… просто исчезло.

— Да, — повторяет он снова.

Я смотрю на его лицо, но оно не выглядит нетерпеливым или снисходительным. Грант никогда не бывает мягким, но я готова поклясться, что он понимает, о чем я говорю.

— Что могло сотворить такое с городом?

— Отчасти это связано со временем и запущением, но потребовалось бы нечто большее, чтобы весь город сравнялся с землей подобным образом. Те большие армии жестоких людей, о которых мы привыкли говорить, — очевидно, их называли стадами — они проходили через города, подобные этому, и уничтожали их. Собирали все, что могли собрать, убивали или похищали всех, кого могли поймать, и разрушали здания без всякой причины, кроме самого разрушения. Я бы предположил, что именно это здесь и произошло.

Я кладу руку на живот, пытаясь представить, на что это было похоже. Такого рода бессмысленное насилие. Меня тошнит даже от одной мысли об этом.

— Эти стада все еще здесь?

— Я так не думаю. По крайней мере, все, с кем я разговаривал, говорят, что они развалились, как только большая часть ресурсов была израсходована. То, что в этом регионе, распалось на банды, которые все еще ошиваются поблизости. Волчьи Стаи.

— Волчьи Стаи?

— Так их называют люди в «Новой Гавани». Жестокие банды. Они тоже опасны, но, по крайней мере, они меньше.

— Неудивительно, что вокруг осталось так мало людей.

— Да. Из-за насилия, нехватки еды и проблем с легкими из-за пыли в воздухе население сократилось примерно до четверти от прежнего уровня, если оценки людей, с которыми я разговаривал здесь, точны. И многие из тех, кто выжил, уехали отсюда, в центр страны.

— Зачем они это делают?

— Поначалу там было безопаснее. Меньше стихийных бедствий. Так что теперь там больше цивилизации. Крупные города вновь организовали и отстроили инфраструктуру. У них есть электричество, вода, школы и больницы. По крайней мере, так гласят слухи.

— Вау, — я задумываюсь об этом на минуту. — Может, нам стоит переехать туда?

— Я не знаю. Об этом ходят кое-какие разговоры. Но путешествовать опасно, и у нас нет никаких подтвержденных отчетов о том, каково там. Я предполагаю, что сообщества в центре, возможно, и безопаснее, но они наверняка контролируются военными. У нас по-прежнему есть бункер с электричеством и водой. И здесь у нас есть наша свобода. Самоопределение.

Я киваю, слегка расслабляясь, так как мне не нравится идея покидать бункер.

— Откуда ты родом?

Его глаза расширяются, как будто он удивляется.

— Северная Каролина.

— У тебя было много родственников?

— Нет, только моя мама. Она растила меня одна и умерла за пару лет до того, как мы закрылись.

— Значит, здесь не осталось никого, кого ты хотел бы попытаться найти?

Грант качает головой, уставившись на дорогу перед нами. Мы проехали через город, так что он может прибавить скорость.

— У меня было несколько друзей, но… то была другая жизнь. А это та жизнь, которая у меня есть сейчас.

— Я чувствую то же самое теперь, когда мой отец умер. Люди в бункере — мои люди, так что я останусь с ними.

***

Еще через полчаса мы добираемся до фермы «Новая Гавань», которая представляет собой обширное поместье, окруженное укрепленной импровизированной стеной.

Оно хорошо охраняется, что в наши дни является единственным способом выжить в этом мире, и люди, которые встречают нас, кажутся эффективными и компетентными, но в то же время дружелюбными.

Приятно видеть новые лица. Грант знакомит меня с кем-то по имени Фэйт, которая выглядит примерно моего возраста, но, кажется, главная здесь. Она уже знакома с Грантом и, похоже, рада знакомству со мной. Она проводит нас вокруг главного дома и во двор позади него, который ведет к сараю, представляя нас разным людям, мимо которых мы проходим.

Их слишком много, и прошло слишком много времени с тех пор, как я знакомилась с новыми людьми. Я не могу запомнить ни единого имени.

— Мы уже упаковали для вас этих куриц, — говорит она, указывая на штабеля ящиков с домашней птицей, громко выражающей недовольство. Там много хлопанья крыльев, кудахтанья и перьев, так что я не могу точно сказать, сколько куриц мы получаем.