Принцесса гарема

Глава 2

Валдис наблюдает за идущим воином через тонкую газовую материю. На нем одежда варяга – длинная рубашка с кольчугой, складками ниспадающая с его мускулистой фигуры, подбитые военные сапоги, над которыми виднеются крепкие икры, и топор, свисающий с перевязи на широких плечах. Топор его остер и жаждет напиться крови. Лицо воина скрыто под конусообразным бронзовым шлемом. Валдис видит только его горящие глаза в отверстиях шлема, бледные и воспаленные – предвестники ранней стадии впадения в ярость берсеркера.[6]

Хотя викинг двигается с уверенностью хладнокровного воина, Валдис чувствует нависшую над ним опасность, она кружит над его головой, как ворон над падалью. Как кошка скользит он по коридору, появляясь и вновь исчезая, переступая с квадратов тускнеющего света в тень. По одну сторону длинного коридора находится ряд многочисленных окон, по другую – неглубокие ниши, секретное место встреч любовных парочек. Воин идет вперед с простодушной настойчивостью. Сердце Валдис внезапно замирает.

Он ничего не знает, вдруг осознает она. Он не чувствует, что смерть подстерегает его. Валдис ощущает, как огромная зияющая пустота накрывает воина с головой.

Вдруг из ниши выскакивает темная фигура. Человек в черном наносит воину удар сзади. Варяг бессильно падает на мраморные плиты, бряцая кольчугой. Удар настолько силен, что сносит его шлем.

Валдис откидывает газовую материю, мешающую ей смотреть, и заглядывает воину в лицо.

Я его знаю, проносится у нее в голове.

Его глаза бессмысленно уставились в пустоту. Зрачки воина настолько большие, что поглощают серую радужку. Тут Валдис вспоминает, кто он такой, и издает глубокий вздох.

Валдис тяжело вздохнула и проснулась. Она замерла, пытаясь осознать, где находится. Несколько мгновений она еще продолжала витать между реальностью и царством снов. Подняв голову, Валдис увидела полог из тонкой газовой ткани, нависающий над ее постелью.

После ее прибытия в Миклогард ей уже три раза снился один и тот же сон. В этом не было никакого смысла. Она видела этого человека всего лишь один раз, когда стояла на помосте на рынке. Она даже не знала, как его зовут. Почему ей снился этот варяг? Двое мужчин пытались купить ее, но византиец оказался богаче варяга и теперь досаждал ей целыми днями, пытаясь научить ее греческому языку. Так почему же ей теперь постоянно снился этот викинг?

И какое ей было дело до опасности, нависшей над ним?

Легкое шарканье сандалий заставило Валдис окончательно проснуться. Либо сам грек, либо кто-то из его слуг тихо ходил по комнате. Она отодвинула полог одним пальцем и выглянула из своего укромного убежища.

Это был грек. Видимо, он только что проснулся. Его ложе находилось в соседней комнате. Хотя он не предпринимал никаких попыток соблазнить Валдис, она знала, что он спит нагишом совсем неподалеку от нее. Казалось, ее близость совсем не волновала мужчину, если он и бросал на нее взгляды украдкой, то она его в этом пока не уличила.

Он стоял к ней спиной, так что Валдис могла разглядеть маленькие черные волоски на его крепких ягодицах. Один из рабов поспешил к нему с тонкой льняной туникой и поднял ее над головой грека. Легкая ткань ласково легла ему на крепкие плечи и тонкую талию и заструилась мягкими складками по его стройным ногам. Когда он повернулся и сел на кровать, чтобы дать возможность слуге застегнуть его сандалии, Валдис уже снова опустилась на подушки.

Она была благодарна греку за то, что он ни к чему ее не принуждал, но гадала о причине его равнодушия. Она знала, что желанна. С самого раннего возраста все вокруг говорили о ее красоте и считали, что ее внешность поможет обеспечить семье хорошее будущее. Мать повторяла ей, что она обязательно найдет себе достойную партию. Когда Рёгнвальд, сын ярла,[7] сделал ей предложение, ее отец почти разорился, готовясь к свадьбе. А потом произошло непоправимое.

Валдис плохо помнила, что случилось в тот день перед церемонией в ярлхофе. Она лишь смутно припоминала реакцию своих родителей. На их лицах были написаны смешанные чувства смятения и подозрения. Перед тем как Валдис отправили на рынок рабов в Бьёркё, младшая сестра Яна обо всем ей рассказала.

Злой дух вселился в Валдис, и она упала на землю с пеной у рта, извиваясь как змея. Было ясно, что на нее нашло проклятие. Ярл был счастлив, что страшная тайна открылась накануне свадьбы, прежде чем его род смешался с нечистой силой. Ее родители клялись и божились, что ничего не знали о злой силе, раздирающей их дочь.

Одна только Валдис знала, что зло пришло к ней не в первый раз.

Она попала под власть проклятия в то время, когда взошла ее женская луна. Сначала Валдис не придавала этому особого значения. Это из-за невнимания, говорила она себе. Однако со временем она заметила, что стала часто выпадать из семейных разговоров, теряя нить историй, которые они рассказывали друг другу у камина, приходя в себя только после того, когда все уже потешались над очередной рассказанной шуткой, а ей приходилось гадать, что она пропустила. Однажды мать отругала ее за то, что она слишком часто моргала глазами. А Валдис этого даже не помнила.

Потом однажды она пасла гусей в лесу, и через некоторое время обнаружила, что лежит в утеснике. Все тело было в синяках, а по подбородку текли слюни.

Без всякого. сомнения, в нее вселилась нечистая сила.

Грек тихо отдавал приказания слуге, который отвечал ему почтительным тоном. Валдис наблюдала за ними, следя за очертаниями их фигур через дымку материи над ее постелью.

Почти как в том сне, за исключением последнего ужасного момента.

Она отбросила простынь и потянулась за своей паллой. Ей не хотелось прибегать к помощи слуг, так как она привыкла одеваться сама с тех пор, как научилась ходить. Теперь не было смысла притворяться.

Когда она оделась, грек приблизился к ней с серебряным подносом в руках. Он поставил его на низкий столик из черного дерева рядом с ее ложем. Столик был выложен мозаикой из слоновой кости. Такого не было даже в ярлхофе Рёгнвальда.

Валдис изумлялась роскоши жилища грека. Блестящие мраморные полы цвета мха, толстые дамасские гобелены, на которых изображены птицы, сверкающие, словно драгоценные камни, чьи веерообразные хвосты, несомненно, были лишь предметом воображения мастера, и повсюду – изображение византийского императорского золотого орла – на верхушке колонн, на странном рогатом предмете, который грек ей предлагал взять, чтобы с его помощью поесть, а также на золотом перстне– печатке на указательном пальце его правой руки, который он никогда не снимал. Иногда Валдис была не в силах вынести окружающее ее величие и закрывала глаза, чтобы дать им отдых.

– Да-ми-ан, – грек указал длинным пальцем себе в грудь. Затем ободряюще кивнул ей.

Вместо ответа она взглянула на него. Она понимала, что он называет ей свое имя и хочет, чтобы она сказала ему, как ее зовут. Но зачем? Чем дольше она будет держать его в неведении о том, что запоминает гораздо больше слов, чем произносит, тем дольше он будет держать ее в этой «шелковой темнице», где она может спать и есть, сколько душе угодно, не опасаясь его притязаний. А потом она найдет способ убежать.

Казалось, грека не интересовало ее тело. Почему же ему так хотелось научить ее говорить на своем языке?

И если все, что ему было нужно, только разговоры, то почему он не купил себе гречанку?

Она выбрала один из фруктов и надкусила его. Ее рот наполнился непривычным сладко-кислым вкусом.

– Апельсин, – сказал он.

Она запомнила слово, но не повторила его вслух, как он, очевидно, того хотел. Проглотив вкусную дольку, она улыбнулась ему. Не стоило быть невежливой потому, что она отказывалась идти на его условия.

Валдис увидела, как один из мускулов на щеке грека дернулся от гнева, и хотя он неодобрительно нахмурился, она знала, что находится вне опасности. В глазах мужчины, способного причинить зло женщине, должна быть некая жесткость, от них должно веять холодом. Хотя грек был похож на воина, что-то в его лице говорило о том, что он знаком со страданием. В некоторых мужчинах боль порождала жестокосердие, в других – вызывала сочувствие к ближним. Грек не посмел бы ее ударить. Однако стражи, охранявшие его, несомненно, смогли бы, отдай он им такое приказание.

Но он не стал бы этого делать.

Валдис еще раз надкусила апельсин, облизнула губы и снова улыбнулась.

Дамиан захлопнул за собой дверь. Неужели он просчитался? Он был уверен, что нашел то, что искал. Ее необычные глаза говорили о силе ума. Он относился к ней с добротой, даже почтением. Как же она не может понять его желания научить ее языку его страны?

Вряд ли дело было в скрытой умственной отсталости, хотя когда она стояла на помосте, ему показалось, что в ее глазах вдруг появилась какая-то отстраненность. Наверняка это было вызвано болью от наказания. Частое трепетание ресниц придало ее необычным глазам сверхъестественный вид. Это могло убедить суеверных людей, что она вступает в контакты с потусторонним миром. Несомненно, это бы пригодилось ему в его планах.

Виной всему ее упрямство, все варвары были такими. Но он переупрямит ее. Хотя он предполагал не привлекать к делу посторонних лиц, ему придется прибегнуть к помощи еще одного человека. Квинтилиан обещал прислать сегодня северянина из гвардии, прекрасно владеющего греческим.

У него не было другого выхода. Несмотря на это, Дамиану ужасно не хотелось привлекать к делу варягов. Судя по его опыту, им не стоило доверять. Не зря же несколько лет назад флотилия из пятисот кораблей-драконов атаковала сам Константинополь. Знаменитая ярость варягов чуть было не возобладала, но исход битвы решил греческий огонь.[8] Император, при всей своей божественной мудрости, счел целесообразным нанять варваров к себе в гвардию и вовлечь северных мужей в политику империи. Прошло вот уже несколько лет, как первые из варягов оделись в византийскую одежду, украшенную изображением императорского орла, и поклялись в вечной верности и преданности императору.

Все же Дамиан им не доверял. Преданность, купленная византинами, не могла соперничать с верностью римлян. Фактически он считался греком, как и все остальное в этом величественном городе, начиная от культуры и заканчивая самими людьми, но глубоко в душе он воспринимал себя римлянином, защитником былой славы павшего запада. К тому же именно подобные этим варварам безбожники послужили причиной падения первого Рима.

Дамиан шел по лабиринту коридоров в свой кабинет, расположенный в недрах императорского дворца. Даже в этом уединенном месте, глубоко под землей, куда не смог бы проникнуть ни один высокопоставленный иностранный сановник, умение мастеров в создании прекрасного интерьера проявилось во всей красе.

Дамиан вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь, покрытую серебром.

Его встретил запах кожаных переплетов и заплесневелого пергамента. Свет просачивался в его убежище из ряда окон наверху. Это были вырытые в земле глубокие и узкие колодцы, закрытые решеткой. Никто не смог бы проникнуть внутрь его тайной комнаты этим путем, а от серебряной двери ключ был только у Дамиана.

Хорошо, что дверь всегда оставалась под замком. Одна из стен сплошь состояла из полочек, которые напоминали соты, где уютно располагались свитки и переплетенные рукописи. Будь Дамиан одержим жадностью, то мог бы использовать хранящиеся здесь документы в целях шантажа большинства представителей знати Византийской империи. Если бы он захотел, то сумел бы разорить многих богачей.

Но нажива не являлась его целью. Он хранил эти документы для обеспечения безопасности и дальнейшего процветания императора. Чтобы добиться этого, он бы не побрезговал использовать даже грубую силу.

Удар тяжелого кулака в дверь прервал его мысли.

– К вопросу о грубой силе, – пробормотал Дамиан и, повысив голос, произнес: – Войдите.

Варяг распахнул дверь и неуклюже втиснулся в комнату с типичным для варваров неуважением к приличиям и окружению. Надо сразу же поставить эту мелкую сошку на место, решил Дамиан.

Он даже не взглянул на вошедшего, нарочито долго не отрывая глаз от бумаги, которая лежала перед ним. Это был какой-то не относящийся к делу отчет. Дамиан имел тысячи шпионов в этом большом городе, которым он часто платил за сбор сплетен. Никогда нельзя предугадать, какой слиток золота можно отыскать посреди груды мусора.

Дамиан услышал скрип кожаного панциря на груди варяга, когда тот переступил с ноги на ногу. Дамиан перебрал бумаги и поставил свою подпись с завитушками на последней из них, прежде чем удостоил викинга взглядом.

Он сразу же узнал стоявшего перед ним человека. Это был варяг, из-за которого цена на девушку поднялась до баснословной отметки. Очевидно, северянин также узнал Дамиана, потому что его губы скривились в такой же презрительной усмешке.

– Тут какая-то ошибка, – произнес Дамиан. – Что ты тут делаешь?

– Я выполняю приказ, – ответил варяг на безукоризненном греческом. Он протянул Дамиану свиток с печатью генерала.

– Мне было велено явиться в кабинет главного евнуха. Если действительно произошла ошибка, я с удовольствием вернусь в свою часть. Я участвовал во множестве битв, чтобы завоевать орла центуриона. Это задание может мне стоить моего положения.

Дамиан вернул варягу его хмурый взгляд и разорвал печать на свитке. Он пробежался взглядом по знакомому витиеватому, но четкому почерку и прочитал следующее:

Хайре, Дамиан АристархуС, приветствую тебя.

Перед тобой стоит Эрик Хеймдалъссон, центурион под моим началом. По правде говоря, мне жаль отпускать его, но ты потребовал человека среди наших тавро-скифов, лучше всех говорящего по-гречески.

Дамиан был немного удивлен, что командующий варягами использует этот термин, говоря о своих подчиненных. Название тавро-скифы было даже менее лестным, чем варвары. Он вдруг вспомнил свои дни в армии и своего старого командира, который предпочитал грубые выражения и порой нелестно высказывался по поводу происхождения солдат, находящихся под его началом. Он продолжил чтение.

Уверяю тебя, что Хейждальссон лучший из лучших. Он обладает необыкновенными способностями к языкам и может говорить на нескольких диалектах, от критского до пафлагонского. Он обладает горячим нравом, и мог бы даже считаться опасным, но на поле брани я предпочел бы сражаться бок о бок именно с ним из всей этой своры диких собак. Можешь сказать ему, что я повешу его в казармах вниз головой, если он ослушается твоих приказаний.

Дамиан улыбнулся при мысли о том, как этот самодовольный воин висит в таком уничижительном положении, и вернулся к чтению письма.

Есть только одно условие, которое необходимо выполнить, если ты хочешь нанять Хеймдальссона на службу. Я знаю, что ты, вероятно, захочешь кастрировать его, прежде чем он приступит к исполнению своих обязанностей. Ты должен знать, что это превратит его в конченого человека. Хотя мы с уважением относимся к позиции евнухов, ведь, как ты сам знаешь, это необходимое условие, ведущее к высокому посту, но для варягов это источник несмываемого позора. В результате любой северянин предпочтет смерть от собственного меча.

Сказано с типичным отсутствием такта, характерного для полноценного мужчины, горько подумал Дамиан. Он откинулся назад. Как часто он сам думал о возможности такого выхода. Мысль о самоубийстве постоянно преследовала его во время мучительного восстановительного периода, когда горячий нож навсегда отсек от тела часть его мужского достоинства. До сих пор, просыпаясь порой и противном липком поту, как старая женщина, Дамиан представлял себе, как он вонзает себе в грудь острый гладкий меч.

Хейждальссон может быть отъявленным варваром, но он принял присягу верности императору. Клятва связывает северян прочнее золота, которого, поверь мне, они желают не меньше других. Эрик верный человек императора. Он будет хорошо тебе служить.

Документ был должным образом подписан, и на нем стоял оттиск личной печатки генерала. Дамиан свернул свиток и рассеянно стал постукивать одним концом по блестящей крышке стола.

Это был неожиданный поворот. Он пытался найти женщину-северянку, но оказалось, что тавро-скифы предпочитали держать своих светловолосых женщин на холодной далекой родине. Если уж вышло так, что он вынужден нанять мужчину, то этикет требовал, чтобы мужчина был евнухом, так как ему придется проводить огромное количество времени с девственницей. Но Квинтилиан специально оговорил это в своем письме, и Дамиан не мог поступиться желанием человека, командовавшего берсеркерами, ярость одного из которых стоила силы тысячи воинов. Что ж, Дамиану придется ограничивать количество времени, которое девушка будет проводить со своим учителем. Главное – ее девственность не должна подвергаться опасности.

Конечно, Дамиан предпочел бы варяга, не испытывающего симпатии к девушке. Хотя, принимая во внимание ее необычную внешность, любой мужчина скоро увлекся бы ею.

Даже полумужчина, признался он сам себе. Первое время после того, как его кастрировали, он каждое утро просыпался с болезненной эрекцией. Это была невыносимая боль. Затем он научился не замечать существования этой части своего тела и стал культивировать жизнь ума, чтобы компенсировать отсутствие мужской силы. Но как только эта девушка поселилась в его хоромах, он часто в смятении стал замечать, что его фаллос вновь наполняется жизнью.

Он испытующе посмотрел на закаленное в боях лицо Хеймдальссона и встретил его холодный взгляд. Дамиан понял, что варвар достаточно умен.

Но можно ли ему доверять? Впрочем, не важно. Он использует этого человека в нужных целях, совсем не обязательно посвящать тавро-скифа в свои тайные планы.

– Хорошо, северянин, – сказал он наконец. – Я слышал, варяги готовы умереть за императора, если возникнет необходимость. Правда ли это?

– Я верный слуга Болгаробойцы,[9] – ответил Хеймдальссон. – Мое оружие и мое тело принадлежат императору. Я готов пролить за него кровь. Что желает мой господин император?

– На этот раз ничего ужасного. Вскоре ты опять сможешь командовать своей сотней головорезов, – уголок рта Дамиана приподнялся в кривой усмешке. – Тебе придется всего-навсего приручить и обучить, строптивую женщину.