Принцесса из собачьей будки

Глава 9. Всему приходится учиться заново

Василий Егорович до сих пор не мог поверить собственному счастью: теперь он мало того что встречается с симпатичной его сердцу женщиной, так к тому же они в скором времени поженятся, скорее всего, по весне, и заживут как настоящая семья. Только вчера учитель сделал своей подруге предложение выйти за него замуж, а уже сегодня, довольный переменами в своей жизни, строил планы на будущее. Пришел конец его холостяцкой жизни и не будет больше вечных восклицаний знакомых и родных: «Когда же ты женишься? Ведь тебе уже 37! Да в твои годы уже о втором ребенке думают, а ты и первым обзаводиться не начал!». Это все так надоело, что мужчина уже готов был жениться на первой встречной, а тут как раз так все замечательно складывается!

Однако в великолепном воздушном замке, выстроенном Василием Егоровичем в собственном воображении, стремительно образовалась трещина. И звали эту «трещину» Оксаной. Выяснить имя девочки из будки, не дававшей покоя возлюбленной учителя вот уже несколько недель, помогла сердобольная бабушка-соседка Мария Степановна, громче всех кричавшая о мистике, происходящей вокруг.

Когда в ночи Валя одна кралась к дому, до которого они с Василием в прошлый раз провожали собаку-воришку, Василий, знай себе, мирно храпел, переворачиваясь с боку на бок. Когда же утром он, лениво почесываясь, зевая и потягиваясь, а потом делая все то же самое в обратной последовательности и вперемешку, пришел на кухню, под столом его ждал «сюрприз». Не то девочка, не то мальчик в каких-то лохмотьях, сидя на корточках, уплетал макароны из глубокой тарелки. При этом «оно» (других слов просто в собственном мозгу для определения существа Василий Егорович просто не отыскал), сперва ртом брало пищу, потом, при выскальзывании макаронины, помогало себе руками. Никакой вилки или хотя бы ножа! Ни-че-го! За ответом учитель обратился к Вале, которая сидела на табурете, немного дальше от стола, наблюдая эту странную трапезу.

— Что здесь происходит? Кто это?

— Это девочка, — с невинным видом, словно речь шла о таких обычных и очевидных вещах, как скажем, если бы вы воззрились с недоумением на мешок с мусором и стали спрашивать, а для чего он, а что в нем и тому подобные нелепости. Но тон подруги ничуть не прояснил ситуацию, скорее все только запутал.

— Выражайся пожалуйста яснее, — попросил Василий тоном учителя, который дома обычно никогда не использовал. Валя отреагировала моментально. Покинула наблюдательный пост на табурете, оправила фартук с прической, будто сейчас это имело важное значение, а потом неуверенными шагами приблизилась к другу.

— Понимаешь… — она запнулась, глубоко выдохнула ртом, потом также глубоко сделала вдох через нос, и весь вид ее говорил о том, что она готовится произнести какие-то важные слова, может быть самые важные за все тридцать пять лет своей жизни, — эта девочка. она жила в собачьей будке, и вот та собака, которую тогда мы выслеживали с тобой, приносила малышке коврики. Чтобы не холодно было, понимаешь? Все это время я думала о той собаке, потом решила поделиться сомнениями с Марьей Степановной и она рассказала мне историю про Оксану.

Женщина обратилась взглядом к дикой девочке, которая при виде Василия Егоровича, при звуках его громкого голоса, встрепенулась и сидела теперь, прицепившись за дальнюю ножку стола. Когда учитель посмотрел на нее, Оксана оскалилась на собачий манер.

— Ты хочешь сказать, что эта дикарка станет с нами жить, я правильно тебя понимаю?

Валя провела рукой по голому плечу друга, как бы успокаивая его.

— Но ведь она совсем никому не нужна… родители у нее пьют безбожно, того и гляди дочь за бутылку продадут. Мария Степановна рассказывала, что их лишили родительских прав и двоих сыновей отправили в интернат, а.

— Вот именно, — прервал Валины речи Василий Егорович, — мальчиков забрали в интернат. А кто? Органы опеки. Вот пусть они и занимаются этими вопросами, а тебе это ни к чему. Потом и тебя привлекут к какой-нибудь там ответственности. Хочешь проблем сейчас, когда жизнь у нас только начала налаживаться?

— Я не хочу. я хочу, — замялась Валя, растерянная от услышанных слов, — то есть если мы с тобой будем воспитывать эту девочку, то она ведь не помешает, а даже наоборот, у нас нет детей, вот пусть она и станет нам.

Василий и на этот раз даже дослушивать не стал, злость бурлила в нем и перехлестывала через края.

— Подожди-подожди! То есть, не спросив даже меня, ты решила за нас обоих, что мы станем воспитывать чужую девочку, которая неизвестно из какого леса вылезла, и не умеет даже со столовыми приборами обращаться? Ну, уж нет, дорогая, на это я не нанимался. Строить с семью с тобой — это всегда пожалуйста, но строить из себя благородного отца семейства выше моих сил, прости!

Выпалив все это на очень повышенных тонах в лицо обалдевшей от реакции мужчины, в которого она уже успела влюбиться, Валя даже не бросилась в комнату, чтобы остановить его, когда он собирал вещи в большую дорожную сумку. Хотелось упасть на пол, забиться в истерике, как делают маленькие дети, стучать ногами и руками, плакать, жаловаться. Но кому пожалуешься о том, что тебя не поняли? Твои добрые намерения отвергли и не приняли?! Даже малышка, которую Валя надумала приютить, вряд ли понимала, какая добрая и отзывчивая женщина сидит сейчас перед ней на табурете, покинутая и брошенная. От громко хлопнувшей в прихожей двери, тело непроизвольно вздрогнуло.

Оксана тоже испугалась, заскрежетала зубами, не решаясь вылезти из-под стола. Женщина с горечью посмотрела на маленького найденыша, проговорив не то ей, не то самой себе: «Вот и остались мы с тобой одни, Оксаночка. Сколько же нас ждет еще впереди трудностей. Но я буду любить тебя, и мы справимся».

Полная надежд и ожиданий, Валя с рвением принялась за воспитание маленькой дикарки. Давалось это конечно нелегко, даже сложнее, чем предполагалось в начале пути. А начинала Валя с того, что потихоньку приучала Оксану к себе. Подолгу разговаривала с ней спокойным голосом, не повышая тона. Говорить старалась с лаской. Причем, не только когда обращалась напрямую к малышке, но всегда. Называла предметы, которые были в доме, указывая на них при этом, чтобы Оксана понимала, о чем речь. Иногда казалось, что в глазках девочки появляется проблеск, что она понимает и слушает, а порой просто сил не хватало на то, чтобы достучаться до сознания, открыть двери во внутренний мир малышки. Валентина Викторовна честно старалась, пыталась найти подход к девочке. А однажды, попробовав дотронуться до Оксаны, была укушена и больше не подходила сама. Оставит на стульчике чистую одежду или еду и уйдет. Потом смотрит — из комплекта белья выбрала только трусишки и маечку, к платьицу даже не притронулась. Еду съедала, а миску при этом вылизывала прямо языком, как это делают животные. Впервые увидев такое чудо, Валя даже перекрестилась, так дико все это смотрелось. Чудная была и Оксана.

Время в заботах о малышке пролетало незаметно, но оно успевало делать свое нехитрое дело — сближать две одиноких души. Василий так и не появлялся больше, так что всю нерастраченную ласку Валентина отдавала девочке, своей названной дочке. И не могло не откликнуться детское сердечко на внимание и терпение женщины. Постепенно подпускала к себе, даже по головке теперь гладить разрешала. Когда удалось установить контакт эмоциональный и тактильный, Валентина Викторовна осмелела. Решила попробовать обучить девочку пользоваться ложкой.

— Оксаночка, деточка, посиди со мной за столом, — ладошкой постучав по мягкой обивке стула, женщина улыбнулась. Девочка подошла. Неуверенно села. Глазки ее при этом смотрели и недоверчиво, и любопытно. На скатерть Валя положила ложку.

— Вот, смотри, это ложка. Ею кушают обычно, — жест наполнения ложки и отправления ее в рот сопроводил слова. Малышка смотрела, не отрываясь, во все глаза.

— Ну, ты же помнишь, скажи? Знаешь ведь, что такое ложка? Ты ведь не всегда такой была?

Оксана словно слегка кивнула. Обнадеженная и обрадованная, женщина поставила на стол глубокую тарелку, наполненную супом. Она надеялась, что девочка сможет сейчас поесть по-человечески, сидя за столом, а не под ним на корячках, пачкаясь, словно хрюшка.

— Дорогая, а теперь давай поедим вместе супчик, хорошо? Одной ложкой буду я, а другой — ты, и станем по очереди кушать из одной тарелки, делиться друг с другом.

Ожидать согласия или вразумительного ответа было бесполезно, а потому Валя первая поднесла ложку с супом ко рту, проглотила пищу, старательно показывая как это вкусно, будто есть ложкой гораздо приятнее даже для вкуса еды. Когда пришла очередь Оксаны, девочка недоуменно посмотрела на столовый прибор, потом на суп, и вдруг неожиданно для Валентины, опрокинула тарелку на пол, спрятавшись в углу на кухне за шторкой. Горячий бульон разлился по столу, часть его пролилась на колени, обожгла. Валя ойкнула и встала из-за стола. Тряпки под рукой как нарочно не оказалось, и женщина принялась вытирать жижу собственным фартуком. Такая отчаянная беспомощность вдруг захватила ее сердце, такая обида. Вале казалось, что она бьется как рыба об лед и ничего не может добиться. Столько усилий потрачено, столько времени — и никакой благодарности. Сжимая в руках испачканный фартук, которым она машинально все еще продолжала возить по столу, размазывая жирность от бульона. Потом этим же фартуком она вытерла слезы, катившиеся по лицу. Опомнилась, повернулась к раковине, чтобы умыться и застирать фартук, и вдруг прямо перед собой увидела Оксану. Девочка стояла, выпрямившись в полный рост, не сутулилась как обычно, в руках держала ложку, а личиком выражала раскаяние.

— Девочка моя! — бросилась обнимать малышку Валя, напрочь забыв о том, что прикосновений та не терпит, и как ни удивительно, на этот раз дикарка не оттолкнула свою спасительницу. Ручки ее обвились вокруг Валиной талии. И малышка и взрослая женщина заплакали.

После той истории с пролитым супом многое переменилось в отношении Оксаны к Валентине Викторовне. Она словно приходила в себя, просыпалась от долгого кошмара. Мучительным было это пробуждение, но все же приближалась пора окончательного выздоровления от страха, недоверия. С наступлением весны, чтобы закрепить успех, Валя придумала устроить пикник на природе и отметить заодно день рождения своей маленькой дочурки. Так называть девочку женщина, как сама понимала, имела полное право, потому что слишком многое пережили они вместе. Оксана разговаривала очень редко и в основном односложными фразами, так что выведать у нее дату рождения было невозможно, видимо, она не хотела вспоминать о прошлых днях рождения. Да и сомневалась Валентина, что они вообще когда-либо были у малышки, а потому сама решила устроить праздник.

Нашли местечко в рощице, расстелили покрывало, на нем разложили всякие вкусности и просто лежали и смотрели на проплывающие мимо облака. Валя несказанно была рада тем, что сегодня ей удалось уговорить Оксану одеть платьице — белое с красными яркими маками на юбке и сплошь красным атласным воротничком. Наряд оказался ей очень к лицу. На голове волосы были до плеч, так что их украсили просто красным ободком. В общем, в этот день Оксана была самая красивая, словно принцесса, словно самая нормальная девочка. Но этот же день оказался переломным в жизни Вали и Оксаны.

Счастливые, они возвращались домой, и девочка не могла налюбоваться на подарок, полученный сегодня, — брошь в форме сердца с гранатом внутри. Валя когда-то давно, еще будучи девочкой прочла в какой-то познавательной книге, что камни красного цвета повышают активность, поддерживают силу. Сердце для Вали было символом глубокой преданности и любви. Женщина так и сказала девочке, когда вручала подарок, но и без слов Оксана уже поняла, что эта славная тетенька желает ей добра и никогда не обидит. Зато принести обид смогли другие люди, которым не давало покоя счастье Валентины Викторовны.

Неизвестно кто наговорил, что в квартире у гражданки такой-то проживает на незаконных основаниях неизвестная девочка. Как ни странно, органы опеки, которых не дозовешься обычно, отреагировали со скоростью просто реактивной, так что встречала у квартиры Валю с Оксаной уже знакомая нам Тамара Николаевна. Очевидно она имела очень крепкую психику, потому как история с бабушкиной челюстью и падением в подпол не отвратила ее от этой работы. И она пришла за Оксаной.

— Деточка, здравствуй, помнишь меня? Как ты выросла, какая хорошенькая стала! — восклицала женщина, глядя на мгновенно спрятавшуюся за Валиной спиной Оксану.

— Что вам нужно? — вступилась Валентина.

— Как что? По закону девочка не ваша. У нее есть семья, вот туда она и отправится.

— Родителей-алкоголиков вы называете семьей? Нет у нее такой семьи, я — ее семья!

— Минуточку, как вас? Валентина Викторовна, кажется? — блокнот Тамары Николаевны прошелестел, открывая, кажется, всю Валину подноготную, — мужа у вас не имеется, доход — небольшой даже по меркам нашей области, так что, если бы вы и захотели удочерить Оксану на законных основаниях, ни один орган опеки вам этого не позволил бы… условия не те.

— То есть вы считаете, что в собачьей будке, откуда я вытащила малышку, условия комфортабельнее? Ну, извините! — Валя хотела пройти в собственную квартиру, но суровый взгляд Тамары Николаевны словно приковал ее к месту.

— Вы говорите будка? Я этого не знала. Что ж, тогда сегодня же лишим Оксаниных родителей прав на воспитание ребенка и подготовим место в детском доме.

Услышав про детский дом, Валентина Викторовна вздрогнула, а Оксана крепче вцепилась в новую маму, будто понимала, что их собираются разлучить.

— Пожалуйста, оставьте малышку со мной. Мы только сдружились. Пусть к ней первое время на дом приходят педагоги, а потом она привыкнет, освоится и пойдет в школу. Пожалуйста!

Но в ответ на просьбы Вали Тамара Николаевна только качала головой как заведенная: «Нет, нет и нет». Видя, что положение изменить не получается, Валя обернулась к Оксане.

— Послушай, девочка моя! Сейчас ты поедешь в домик с этой тетей, а я приеду к тебе завтра. Так надо. Но я никуда не деваюсь, я с тобой. Просто улажу дела и заберу тебя к себе, мы будем вместе, — женщина крепко-крепко обняла худенькую Оксану. Плечи той подрагивали от беззвучных рыданий, губки искривились в плаксивой гримасе. На удивление спокойно она отошла от Валентины Викторовны и приблизилась к Тамаре Николаевне. На протянутую руку не отреагировала, сжала кулачки. Валя сама готова была не то что реветь, но кричать как обезумевшая от горя и тоски, видя, как уходит Оксана. Валя знала, что это насовсем, потому что на самом деле никто не позволит ей воспитывать малышку, и проклинала все законы на свете, которые обрывают ниточки доверия и любви между людьми, убивают надежду там, где она только что зародилась.

Этой ночью Валя и Оксана рыдали навзрыд, зарывшись лицом в подушку, только каждая на своей стороне. Оксана держала на ладони подаренную брошь, больно кололась о булавку-крепление, когда сжимала ладонь, от этого снова плакала. Капельки крови, такие же алые, как гранат внутри сердца, капали на постель. Это были кровавые слезы души, и боль физическая была ничем по сравнению с болью душевной. После этой ночи, этой разлуки Оксана больше не плакала. Никогда.