Принцесса-рабыня

Глава 1

Снаружи раздался оглушительный грохот. Скрежет стали о сталь смешивался с кровожадными воплями и криками ликования. Молодая девушка-рабыня вздрогнула и оглядела комнату, в которой сейчас находилась. В ее взгляде была смиренная беспомощность. Город пал; опьяненные кровью туркмены ехали по его улицам, сжигая, грабя, убивая. В любой момент она может увидеть, как победившие дикари с окровавленными руками направятся к жилищу ее владельца.

С другой стороны дома прибежал толстый купец. Его глаза выпучились от ужаса, он с трудом дышал. Он нес драгоценные камни и бесполезные безделицы в руках — все, что схватил слепо и наугад.

— Зулейка! — его голос походил на визг пойманной ласки. — Быстро открой дверь, затем запри с этой стороны, я выйду через заднюю. Аллах иль Аллах! Турецкие дьяволы убивают всех на улицах, сточные канавы переполнены кровью…

— Что со мной, хозяин? — спросила девушка робко.

— Что с тобой, дерзкая девка? — закричал мужчина, ударив ее сильно. — Открой дверь, открой дверь, я тебе скажу… ах-х-х-х-х…

Его голос разбился, как стекло. Сквозь входную дверь прошла дикая и страшная фигура — лохматый, оборванный туркмен, чьи глаза были глазами бешеной собаки. Зулейка, замершая от страха, увидела широкие блестящие глаза, длинные волосы, короткое охотничье копье в окровавленной руке.

Голос торговца превратился в яростный писк. Он сделал отчаянный рывок через комнату, но дикарь прыгнул, как кошка на мышь, и одной худой рукой схватил купца за одежду. Зулейка наблюдала за этим с немым ужасом. У нее были причины ненавидеть этого человека — оскорблявшего, наказывавшего и унижавшего ее, но в глубине души она жалела вопящего негодяя, когда он страдал и корчился, узрев свою судьбу. Копье поднялось вверх; крики прервались страшным бульканьем. Туркмен перешагнул через окровавленное тело на полу и подошел к перепуганной девушке. Она отпрянула молча. Она давно узнала жестокость мужчин и бесполезность жалоб и просьб. Она не будет просить за свою жизнь. Туркмен сорвал с ее груди те скудные одежды, что были на ней, и она почувствовала дикий звериный взгляд его пылающих глаз. Он был слишком опьянен жаждой кровопролития, чтобы пробудить еще одну страсть в своей дикой душе. В этот окрашенный в алый момент она была всего лишь живым существом, пульсирующим и дрожащим в жизни, для него же замершей навсегда в крови и агонии.

Она хотела бы закрыть глаза, но не могла. В ясном белом свете, почти отрешившись от всего, она приветствовала смерть, конец пути, который был таким трудным и жестоким. Но ее плоть сжалась перед судьбой, которую принял ее дух, и только враг еще заставлял ее стоять прямо. Оскалившись, как волк, он повел острым концом копья по ее груди, и тонкая струйка крови скользнула по ее нежной коже. Он жадно задышал в неистовом экстазе; он будет вводить свое лезвие в ее плоть медленно, постепенно, мучительно поворачивая, насыщая свою жестокость неистовыми страданиями и криками его прекрасной жертвы.

Тяжелые шаги раздались позади, и грубый голос выругался на незнакомом языке. Туркмен повернулся, ощетинившись в свирепом рычании. Находящаяся на грани обморока девушка отшатнулась назад к дивану, прижимая руку к груди. Это был одетый в броню франк, который вошел в комнату, и перед туманным взглядом ошеломленной девушки он предстал, как одетый в железо гигант — выше шести футов ростом, его плечи и закованные в сталь конечности были могучи. От пяток до верхушки своего большого шлема без козырька он был одет в тяжелую броню, и его загорелые, покрытые шрамами черты лица добавляли зловещего смысла его внешнему виду. Не было ни единого пятна крови на его кольчуге, а его меч в ножнах висел на поясе. Девушка знала, что это мог быть только один человек — Кормак Фицджеффри, франкский изгнанник, объявленный вне закона, который примкнул на время к туркменской стае.

Сейчас он направился медленно к ним, прорычав предупреждение воину, чьи глаза налились диким светом. Туркмен выплюнул проклятие и прыгнул, как голодный волк, управляемый яростью. Одетая в кольчугу рука отбила копье в сторону, и, не прекращая движения, Кормак тут же схватил туркмена за горло левой рукой, стиснув, словно в тисках, а сжатой в кулак правой ударил свою жертву, будто молотом в висок. Под бронированным кулаком череп лопнул, как тыква, и Кормак позволил подергивающемуся трупу рухнуть небрежно у его ног. Зулейка молча стояла, опустив голову в подчинении, покорившись новому хозяину, как любому другому, но франк не выказал никаких притязаний на свою добычу. Он отвернулся, лишь мельком взглянув на девушку, но затем остановился, когда его взгляд замер на ее бледном лице. Его глаза сузились, и он медленно подошел к ней. Она стояла перед ним, как ребенок перед великаном.

Он положил свою руку на ее хрупкое плечо, и колени ее подогнулись под тяжестью ее веса. Она подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Его пылающие синие глаза казались ей глазами лесного зверя.

— Девушка, как твое имя? — прогрохотал он на арабском языке.

— Зулейка, хозяин, — ответила она на том же языке.

Он замолчал, словно задумался. Его покрытое шрамами лицо было непроницаемо, но она уловила новый блеск в его пылающих глазах. Не говоря ни слова, он поднял ее левой рукой, как простой человек поднимает ребенка. Его пленница не выразила никаких протестов, когда он понес ее на улицу. Кисмет[1]. Но женщина знала, что это судьба пришла за ней, а Зулейка научилась покорности на горьком опыте.

Дым стелился по улицам, гонимый порывами ветра, туркмены подожгли город. До сих пор еще раздавались вопли ужаса и агонии и крики торжествующей ярости. Кормак переступил через тело еврея, который лежал в малиновой луже. Зулейка с содроганием отметила, что его пальцы были срезаны — даже в смерти еврей цеплялся за свои жалкие сокровища. Волна тошноты накрыла ее, и она прижалась лицом к закованному в броню плечу своего похитителя, закрывшись от кошмарного вида. Внезапный жестокий крик заставил ее посмотреть снова.

Кормак шагал к огромному черному жеребцу дикого вида, который стоял с висящими поводьями посреди улицы, а высокий воин в шлеме, украшенном перьями цапли, и позолоченной кольчуге бросился к нему, подняв свой обагренный кровью скимитар. Зулейка поняла, что этот воин возжелал ее, и в тот же момент осознала, что тот словно обезумел, оспаривая право на рабыню с мрачным франком, когда так много женщин вокруг, которых можно легко захватить. Кормак переместил ее, заслонив своим телом, и выхватил тяжелый меч. Когда воин прыгнул, франк ударил, словно атакующий лев, и голова туркмена покатилась в кровавой пыли. Ударом ноги отбросив в сторону мертвое тело, Кормак достиг своего коня, который взбрыкнул и фыркнул, почувствовав запах крови. Но ни нервозность коня, ни пленник не помешали франку, который легко вскочил в седло и поскакал в сторону разрушенных ворот.

Дым, кровь и крики исчезли позади, и скалы пустыни окружили их. Зулейка взглянула на мрачное, непроницаемое лицо своего нового хозяина, и странная мысль пришла ей в голову. Какая девушка не мечтает, чтобы ее увез на своем седле прекрасный принц? Об этом Зулейка мечтала когда-то. Долгие страдания очистили ее от горечи, но она беспомощно удивлялась причудам судьбы. «На луке седла он увезет ее прочь». Но ее одежды не были одеянием принцессы, это было всего лишь платье раба, и не под нежные звуки арф ехала она, но под слюнявые вопли ужаса и резни, и ее похититель был не принц из детских снов, но мрачный изгой, суровый и дикий, как горы страны, что породила его.